В №4 "ЖЛКиСа"(2011) была опубликована одна из самых значительных, по мнению редакции, работ, посвященных проблеме преступно переселенных народов - эссе Бориса Углицких из города Краснотурьинска Свердловской области "Немцы Поволжья. Реквием по Республике". Лишь знаменитым пушкинским "Мы ленивы и нелюбопытны" может быть объяснен по мнению редакции тот факт, что подлинная работа краснотурьинца, работа настоящая и кропотливая, так и не вызвала тогда, по опубликовании, почти никакого читательского отклика.
И вот по прошествии двух с лишним лет трагическая история с немецкими переселенцами получила неожиданное и долгожданное одновременно продолжение - редакция получила следующее письмо из Минска:
"Случайно натолкнулся на ваш адрес, читая удивительно правдивое повествование о судьбе немцев Поволжья. Я к этой теме был причастен косвенно, поскольку моя мать была привлечена к злодейству над людьми в 1941 году и всю жизнь, вплоть до смерти не могла себе простит, что участвовала в этой гнусной истории. Считал и считаю, что обязан за нее просить прощение у потомков тех, кому мама выписывала квитанции за реквизированных животных. Посылаю вам свои взгляды на эту тему и надеюсь, что они дополнят летопись мытарств немцев в России. С уважением... "
Сегодня
мы публикуем рукопись В.Лаврищева, присланную из Минска.
***
В какие-то времена Екатерина Великая додумалась пригласить на засушливые земли Поволжья немецких крестьян. Сладким посулам поверили сотни семей, поселившихся в чистом поле и начавших обустраиваться так как умеют только немцы. В конце концов, уже при советской власти образовалась Республика немцев в Поволжье со столицей в г.Энгельсе.
Их не тронули в коллективизацию видимо по ранее действовавшему договору: «Мол, мы вам дали деньги на революцию, так вы уж наших соотечественников не прижимайте шибко». Может все и наоборот было, но к началу войны там работали колхозы выдающегося образца: и по организации и по урожаям и по продуктивности скота. Ни одна более богатая плодородием земли территория России и наполовину не имела тех результатов, что имели немцы в канун войны.
Я задаю себе такой вопрос: почему царское правительство, втянувшись в мировую бойню не увидела в лице немцев Волги потенциальных врагов строю, а большевики увидели? Может потому, что тогда не допустили супостата до берегов нашей матушки-Волги? Факт остается фактом – тогда не тронули, а на сей раз решили избавиться от пятой колонны.
Моя мама скромный бухгалтер из Бийска, воспитывавшая меня сына белогвардейца, по воле судьбы попала в одну из сотни бригад, созданных для ликвидации той далекой от Сибири Республики.
На восток лавиной тянулись эшелоны беженцев, составы с эвакуируемыми заводами, их нещадно бомбили и убивали, а навстречу им ехали люди с полномочиями творить зло над ни в чем не повинными людьми.
Эти бригадки были приравнены к военным формированиям особой важности. Им полагался особый паек, первые места в поездах, содействие всяких комендантов и дорожных начальников. Командира маминой бригады я видел всего один раз на перроне вокзала в Бийске. Плюгавенький, низкорослый, кривоногий и лысый, лет сорока. Он был в синей гимнастерке с наганом на боку и большим рюкзаком в руках и скрученной шинелью по типу конского хомута. Он стоял в окружении своего «войска» в составе четырех женщин примерно одного возраста 30-35 лет с маленькими фанерными чемоданчиками. Стояла июльская жара, но все женщины к чемоданам привязали узелки с теплой одеждой.
Я, уцепившись за юбку матери, ревел навзрыд – впервые расставался с любимым человеком, интуитивно чувствуя какая опасность над ней нависла. Кое–как меня оторвали от юбки, как только раздался возглас начальника «По вагонам». Больше я этого воина никогда не видел. Поезд тронулся, в открытом окне промелькнуло заплаканное лицо мамы, и меня опять стали душить слезы. Любимая т. Лида кое-как успокоила меня, и мы поплелись в Заречье домой.
Мама уехала в неизвестность навстречу войне, оставив нам весь свой сухой паек, и вскоре пришло одно письмо из Свердловска. Потом три месяца от нее не было ни слуху, ни духу. Не встававший с постели дедушка все сокрушался: «Неужели и Талю я потерял?» Революция у него отняла 18-летнего сына - моего тезку и его двух старших братьев. Недавно умерла бабуся, старшая дочь т. Оля уже воевала где –то под Москвой. А тут и самую любимую дочь мобилизовали невесть на что, не посчитавшись, что на руках у нее малолетний пацан, т.е. я.
Все последующее повествование я веду, опираясь на отрывки бесед матери с отцом и тетей Лидой – самой младшей из сестер. Беседовали они длинными вечерами зимой. Нас с Лилькой обычно гнали спать, но детская память все же что-то выхватывала из этих бесед, зачастую не понимая смысла сказанного.
Мама вернулась поздней осенью, когда уже летели белые мухи. Одета она была в солдатскую телогрейку защитного цвета с дырами на локтях и в кирзовые стоптанные сапоги явно не её размера. Она сильно располнела. Наша т.Лида поначалу стала причитать, подумав что ее сестра опухла от голода, но оказалось, что все наоборот.
Чемодан с «подарками» мать потеряла в бомбежке где-то под Саратовом, потеряли они и одну из бригад, а их командир задержался на Урале, получив новое задание «государственной важности» и его подчиненные вынуждены была возвращаться самостоятельно.
- Он к вам приставал?- задала непонятный вопрос т.Лида маме в один из первых вечеров после ее возвращения.
- Да нет, его Тоська сразу прихватила,- отвечала мама.
Тоська - Таисия Афанасьевна, зоотехник из маминой конторы. Через год она украла у нас корову и заставила какое-то время крепко поголодать. Мы тогда с сестренкой подумали, что она перехватила командира, чтобы получать больше сухарей и чая. В пять лет понять тонкости взаимоотношения полов мы конечно не могли.
- Значит так, бабы, - начал чекист как только тронулся поезд,- мы выполняем важное государственное задание, о котором трепаться в разговорах, а тем более в письмах категорически воспрещаю. За нарушение – трибунал и приговор по законам военного времени. Дважды я объяснять не буду – распишитесь, что предупреждены и будете соблюдать все мои требования и приказы. На объекте нашей работы у меня есть право действовать самостоятельно вплоть по приведения приговора в действие немедленно. Не думайте, что кого-то пожалею, если узнаю, что вы нарушили мои приказы». Эту сцену мама описывала уже после войны, а до этого про свою командировку ничего такого не говорила, боялась.
- На объекте готовится заговор против советской власти. Уже известно, что на подземных складах сосредоточено громадное количество провианта для вермахта, работают секретные мастерские. Гитлеру приготовлен подарок – шикарный белоснежный жеребец, на котором он должен въехать в Москву. На каждого взрослого мужика заготовлено оружие и как только фашисты подойдут к Волге, так сразу эти гады ударят в тыл Красной Армии.
На нас с вами ложится важная задача – следом за войсками НКВД войти в деревни этой республики и подготовить условия для перегона реквизированного скота у местного населения в наш тыл, чтобы он не достался предателям и врагам. Времени у нас в каждой деревне - всего по нескольку часов, поскольку население будет вывозиться в течение одних суток. За это время мы обязаны организовать опись крупного скота, выдать на него расписки хозяевам, согнать его в гурты и передать специальным отрядам, которые затем погонят скот на Восток. Особо предупреждаю, что брать еду в домах колонистов категорически запрещено. Воду из колодцев тоже не пить, есть данные, что она отравлена.»
Вот такие инструкции получали женщины из уст своего начальника.
Так повторялось несколько раз – тайные совещания важных представителей власти, профукавшей начало войны, допустившей захват огромной территории врагом, загубившей кадровую армию в первые дни войны. За это надо было отвечать и отвечать головой. Но в том то и беда наша, что большевики еще в революцию придумали гениальный ход – карать за провалы не истинных виновников, а придуманных врагов народа. И на сей раз придумали врагов советской власти – немцев с Поволжья. И моя мать, как и сотни других женщин поехали из Сибири, чтобы стать винтиками зловещей машины подавления ни в чем не повинного народа.
Технология была такой. Нестроевые солдаты приданные к каждой бригаде, на окраине сел сооружали из жердей загоны, куда сгоняли коров, быков и лошадей (мелких животных никто не учитывал и не собирался никуда перемещать). Взамен хозяевам выдавались квитанции с указанием реквизированных голов и обязательством выдать на новом месте жительства такое же количество.
Женщины-немки не могли сдержать слез и истерик, расставаясь со своими кормилицами, дети им вторили и только старики сдерживали эмоции, но они-то первые поняли какую жизнь им готовят в далеком Казахстане и Сибири.
Каждое подворье представляло из себя вполне самостоятельное предприятие, способное прокормить не только членов семьи, но и с десяток еще человек. При этом все взрослые к тому же работали и в колхозах. Можно только поражаться той работоспособности, которую проявляли эти труженики.
Добротный дом, крепкие постройки для скотины, навесы для инвентаря, ледники для сохранения свежего мяса и молочных изделий, коптильни, склады, кладовки, погреба и пр. и пр.
Мама с теткой провели детство на приисках в Забайкалье и знали толк жизни в отрыве от всех и вся. По приезде она с восторгом сестре и отцу рассказывала об увиденной устроенности немцев - только эту информацию им видимо забыли славные органы запретить рассказывать, не засекретили ее.
Десятки лет спустя, я став сельским инженером, выспрашивал у матери другие подробности и всегда замечал, что она постоянно пугалась – не разгласила ли то, о чем подписалась молчать.
Дедушка, который имел на прииске огромный дом, растил восьмерых детей, имел прислугу, полный двор живности и даже китайца-повара с интересом прислушивался к рассказам матери и резюмировал однажды ее повествование так.
- Да, немцы нас переплюнули, но зато мы жили сытнее и веселее.
В чем им жилось веселее зимой на заимках мы так и не поняли. А сытнее то они жили точно за счет даров тайги и бесчисленных рыбных речек.
- Заходишь в кладовую, - говорила мама, - а там под потолком на веревках и цепях висят десятки копченых окороков, всевозможные колбасы и прочие деликатесы. Обязательно при каждой кладовой дежурит кошка – охраняет от грызунов. Нечто подобное я видел десятки лет спустя у фермеров в ФРГ. Этот факт здорово забавлял дедушку. В Сибири кошки просто жили, а не служили.
В ледниках на подворьях хранилось молоко, сметана, творог и масло и всегда какое- то количество свежего мяса. Конечно, втихаря от начальника женщины все это пробовали, но вместо воды употребляли только арбузы, созревшие к тому времени. Поэтому то и приехала моя мама с лишними 15-20 кг в своей фигуре, но в зиму 42 года весь запас потеряла да еще из своего прихватила, как и т.Лида – кормилицу-то корову у нас украли тогда.
Крестьянам после описи животных давали возможность взять с собой только то, что можно унести в руках – никаких тележек, велосипедов и прочего не позволяли брать. Грузили их по несколько семей в полуторки и отправляли на станцию, где формировались эшелоны из товарняка и ехали эти люди в неизвестность.
- На вторые-третьи сутки согнанный в загоны скот начинал мучиться от жажды. Особенно страдали не доенные коровы – день и ночь в округе стоял невыносимый рев погибающего скота, а во дворах выли собаки, визжали свиньи, носились очумелые куры, гуси и утки, - так описывала мама и при этом хваталась за папиросу, мгновенно ее выкуривала, но слез скрыть не могла.
За реквизированным скотом так никто и не приехал, никуда его не угнали, и основная масса его погибла в тех самых загонах. Скот врагов народа тоже оказался врагом уже начавшего голодать героического народа.
Работа бригады кончилась неожиданно. Переезжая в другое место, они попали под обстрел авиации, потеряли все машины и связь со штабом этой выдающейся операции и оказавшись на станции получили приказ возвращаться домой. Мама добиралась домой целый месяц, побывала пару раз под бомбежкой. Она на остатки прихваченного провианта (вопреки запрету) выменяла себе телогрейку и сапоги и благополучно попала в наши объятья.
Вот так благодаря стараниям сотен специалистов, таких как моя мама и заслугам НКВД прекратила существование Республика немцев в Поволжье. Республика, показавшая еще в те далекие годы, что колхозы не помеха грамотным и трудолюбивым людям. Жаль, что об этом не знали, а скорей не хотели знать дуреломы типа Горбачева, Ельцина, Гайдара и иже с ними.
Глубокой зимой мама вернулась из командировки в какое то хозяйство на Чуйском тракте и вечером в слезах рассказывала отцу и т.Лиде.
- Сижу в конторе колхоза вечером, подбиваю на счетах ведомость. Сторож сидит у печки и курит самосад. Вдруг в клубах пара появляется на пороге старик, худой, желтый. Молча подходит к моему столу и протягивает бумажку. Я сразу ее узнала. Такие мы выдавали в 41 году за коров и быков. На бумажке красовалась моя подпись и лиловая печать.
- Где, дочка, моя живность? - спрашивает он тихо и пристально смотрит мне в глаза, - ты знаешь что нам тут дали по этим распискам? Места под землянки на окраине! Я уже схоронил жену, а по дороге сюда – мать и внука. Мы тут мрем, как мухи. За что так?
- Он положил эту кровавую бумажку на стол и, не сказав больше не слова, так же тихо вышел, как вошел. С минуту я сидела окаменевшей и не знала что делать, что предпринять, - закончила мать.
- А за это мог бы и пришибить, - парировал сторож, - он-то тебя еще днем узнал. Кабы не народ они бы все померли, помогаем, как можем, все ж люди, хотя и враги как говорит наш председатель. Господи Боже праведный – пойди, разбери!
Дедушка первый очнулся от услышанного и стал утешать рыдающую мать, доказывая что не она виновата в случившейся трагедии.
- Таля, успокойся, ты же не виновата, тебя заставили обманывать этих несчастных людей.
- Но ведь папа, я бы могла отказаться, - сквозь слезы бормотала она. Такие беседы всегда заканчивались слезами и испорченным настроением даже у нас с сестренкой. Но вскоре пришлось лить слезы об умершем дедушке, который тихо ушел из жизни в начале 44 года.
Мой коллега по учебному институту, а затем и по НИИ Теодор Вольф много порассказал каким унижениям они подвергались все послевоенные годы. Их заставляли ходить в комендатуры и каждую неделю отмечаться. В институты разрешили поступать только через пару лет после смерти Сталина. Этот Теодор потом стал кандидатом наук, а несколько таких же немцев представляли в нашем НИИ гордость инженерной мысли. Инженер Литман, например, изобрел доильный аппарат, который полностью имитировал поведение теленка. На этом изобретении только докторских диссертаций защищено аж три, но не Литманом – он уехал в Германию, как и Кнаус, изобретший удивительных свойств каток по обработке почвы. Кто только не примазался к этому изобретению, даже академики, но этот парень по моим сведениям в Германии не потерялся. Хильда Солдатова так наладила наше патентное дело, что институт по числу изобретений долгие годы обгонял всякие столичные НИИ. Чего стоит изобретение Альфреда Ивановича Гиберта- единственный доктор наук из более полутора десятков наших немцев. Почти все они уже живут в Германии. Не обиды их туда погнали, а отсутствие каких либо перспектив для честных и талантливых в нашей стране, немец ли ты, русский или еврей. И вспоминаю я ту старую историю, приключившуюся с моей мамой когда сталкиваюсь с представителями этой удивительной нации.
Все лучшие хозяйства на Алтае, которые я хорошо знал, это немецкие, вернее, где немцы составляли костяк и управляли ими. Многих председателей немцев знал лично и в приватных беседах все хотел у них выяснить – затаил ли народ немецкий с Поволжья обиду на нас за все издевательства и геноцид. Оказалось, что нет. Они четко понимали, как к ним относился народ, но в те времена еще опасались назвать власть преступной, хотя намеки были.
Из уст одного из таких услышал даже однажды, что бериевцы высадили десант на территории Республики в форме вермахта, это и послужило поводом для ее ликвидации. Якобы местный народ спрятал несколько «фашистов» от властей. Я позже не нашел нигде подтверждения такому факту и не могу на него опираться. Что-то очень неясное в памяти осталось и из подслушанной беседы между матерью и ее отцом. Собственно теперь совершенно не имеет значение. По поводу провокаций большевиков и их последователей никто в двадцатом веке не переплюнул.
Массовость явления, когда простая крестьянка с кучей своих голодных ребятишек чем- то делилась с опухающими от голода немецкими детьми, этими людьми и их потомками не забудется, я в этом уверен. И хотя запоздало, но все же хочу за свою маму извиниться перед теми, кому она принесла горе, став сама жертвой той преступной машины.
У Государства не хватает ни желания ни совести покаяться и признать преступление, сотворенное в 1941 году против тех немцев, которые только и знали что трудились на благо этого государства.
Но вот началась перестройка и побежали немцы в массовом порядке и из Казахстана и с Алтая, бросая добротные дома, обустроенную уже жизнь. Своими глазами видел целые опустевшие улицы, которые со временем заняли наши соотечественники, превратив все по своему подобию – опять грязь, бескультурье и нежелание улучшать что-либо, как будто все временщики и вот- вот придет конец света.
Что заставило уже третье поколение немцев не притесняемых, не пораженных в правах, зачастую занимающих руководящие должности, все бросать и ехать не на родину к Волге – туда так и не пустили, мол места то уже все заняты, а на историческую родину? Попытки с обеих сторон задержать поток беженцев провалился. ФРГ пыталось субсидировать строительство отдельных поселков для немцев, наши отделывались другими посулами – ничего не помогло. Причина одна – никто не верит той власти, которая, по сути, не поменяла своего поведения.
Может современный немец, выросший в России и не знает всей той жути, которая приключилась с его предками, но он видит поведение власть имущих. Сегодня у них хохлы и белорусы стали врагами, завтра молдаване с грузинами, а на очереди окажутся и последние евреи с немцами. Надо же на кого то валить – за пятнадцать лет угроблено все- и промышленность и село, и наука и образование. Только нефть и позволяет корчить красивые рожи на всяких никчемных сборищах. Нет покаяния – нет и веры. Но покаяния теперь мало и оно уже не убедит людей в искренности. Нужно совсем другое – полная смена курса.
Несколько лет назад разговаривал с бывшим своим соотечественником главным зоотехником Павлодарской области. Теперь он батрачит на молочной ферме под Берлином и ни грамма не сомневается в своей правоте, когда все бросил – квартиру в городе, дачу, машину. Забрал всю семью и уехал, обосновавшись на хуторе. Жена без работы, сам просто рабочий, зато дети уже учат язык и готовятся к поступлению в колледжи.
- Да, тут к нам относятся как ко второму сорту, но только мой труд является мерилом моего благополучия. А там один райком партии чего стоил, что мог с тобой вытворить, если ты стал поперек их идиотских порой решений,- парировал этот средних лет мужчина, у которого в казахской земле остались родители и старшие братья, погибшие в войну от голода.
- При каких условиях вы вернулись бы назад? – спросил я.
- Ни при каких, - не задумываясь, ответил он, - у моих детей здесь есть шансы жить в достатке и свободными людьми, все зависит от них самих. В России же все зависит от власти. А вы знаете наверняка как она действует (тогда правил Горбачев). Жалко мне россиян, особенно русских, правда, треть из вас полное барахло и идиоты – водка тому виной. Народ русский добрый, трудолюбивый и терпеливый. Вам всегда мешала хорошо жить ваша власть, которая и формировалась то из дерьма, демагогов и проходимцев. Они и революцию сотворили, и гражданскую и вместе с нашим проходимцем Гитлером отечественную войну. Они уничтожали и вас и нас. Только в Германии извлекли уроки и теперь вряд ли прохвосты прорвутся во власть, а вы на правах победителей профукали пол века и теперь не знаете, что и будет с вами. Царь в России нужен и покаяние!
На этом и закончилась наша беседа. Мне нечем было крыть. Прошло 20 лет с той беседы. Давно нет в живых моей мамы и всех тех, кто был участником описанных событий. Наши немцы обустроились на исторической родине и ездят туристами к нам, посещая погосты, где покоятся их родные. Мы же катимся все дальше от цивилизации. Народ просто вымирает.
Что ждет мою Родину я точно знаю, потому и пытаюсь убедить внуков бежать куда угодно, но не оставаться там, где законы направлены только на одно – обеспечить власть людям по наследству, где попираются все права без зазрения совести, где власть правит открыто криминал.
И на поверку получается, что пятой то колонной в России была и остается власть.
Эти строки написаны в память о Республике немцев в Поволжье, в память о безвинно загубленных людях, с покаянием перед теми, кто выжил, их потомками. Извините мою мать, она такая же жертва преступной власти, прожившая всю жизнь в страхе за меня, сына белогвардейца, в страхе за все! Мне вроде бы и не за что извиняться перед немцами, евреями и другими нациями. Когда я руководил тем самым НИИ, ранжировал людей не по нациям, а по заслугам, но все равно считаю нужным повиниться хотя бы за то, что мог для них сделать больше и в плане быта и в плане продвижения в науке. Вряд ли эта писанина дойдет до них, но все равно – ИЗВИНИТЕ! Пусть у вас вдали от вашей Родины сложится все хорошо.
Завтра Пасха – всем нам рано или поздно Бог воздаст по заслугам!
Переделкино, 7.03.2007
