В 2010 году в Нидерландах вышла книга Ада де Лимпта «Сельма, женщина, пережившая Собибор». Это история двух людей удивительной судьбы: Сельмы Вейнберг и её мужа Хаима Энгела. Оба были узниками лагеря уничтожения Собибор, бежали оттуда во время легендарного восстания в октябре 1943 года, потом девять месяцев скрывались на польской ферме. Победа над фашисткой Германией не положила конец их бедствиям, лишь в 1957 году они обрели счастье и покой в Соединённых Штатах. Сельма и сейчас проживает там. Несмотря на все перенесённые ею страдания и потери, она не обижена на судьбу, в своих разговорах с Де Лимптом она не раз повторяла: «Мне необыкновенно повезло в жизни».
Уход в подполье
10 мая 1940 года, в день вступления немецких войск в Нидерланды, мэр города Зволле Арнольдус ван Валсум обратился к горожанам по местному радио. Он призвал их соблюдать спокойствие, а также осмотрительно вести себя с захватчиками. При этом он не скрывал своей радикальной антинацистской позиции. И вскоре проявил её на деле, закрыв для оккупантов доступ к муниципальной картотеке - он знал, что тех прежде всего интересуют имена и адреса евреев. В конце концов мэр вынужден был согласиться на компромисс: он предоставил новым властям запрашиваемые данные, исключив из них сведения о вероисповедании людей. Протест г-на ван Валсума, которого в итоге сняли с должности, не помог: немцы добрались до нужной информации. В частности этому способствовали сами евреи, послушно явившиеся в январе 1941-го на всеобщую регистрацию населения. Они явно недооценили угрозу со стороны оккупантов, не представляли себе истинные масштабы опасности. Между тем в стране начались гонения против евреев: запретов и ограничений постепенно становилось всё больше. В июле 1942 года в Амстердаме были проведены первые депортации, к октябрю они докатились до Зволле. Во время двух облав - в ночь с 7 на 8 октября и с 17 на 18 ноября - сотни жителей города были арестованы и отравлены в пересыльный лагерь Вестерборк. Ходили слухи, что потом их пошлют на работы в Польшу или Германию.
Еврейской девушки из Зволле, Сельмы Вейнберг, среди арестованных не было, она к тому времени жила в Утрехте, по тайному адресу. Сельма родилась 15 мая 1922 года, её родители занимались торговлей, потом стали владельцами гостиницы. В семье кроме неё было ещё трое сыновей. Зимой 1941-го её отец неожиданно скончался от сердечного приступа. А несколько месяцев спустя мать передала отель в собственность города: власти склонили её к этому, чтобы предупредить захват помещения оккупантами. Семья переехала в маленькую квартиру. Сельма позже вспоминала: «Мама была в полном отчаянии: сначала она потеряла мужа, потом своё дело. Гостиница была для неё всем - многие годы. Теперь же она целые дни сидела у окна и вязала». Сама Сельма после окончания школы работала в больничной столовой, а по выходным подрабатывала у пожилых людей домработницей. В сентябре 1942го к ней на улице подошёл католический священник и прямо спросил: «Как ты собираешься избежать депортации в Польшу? Единственный способ - это скрыться у нееврейской семьи». Сельма не знала, что ответить, она никогда не думала о такой возможности. В тот же вечер священник, очевидно сотрудничавший с Сопротивлением, пришёл в их дом. Посоветовавшись с родными, девушка решила последовать его совету. Оказалось, что переезд был запланирован уже на следующий день, и она начала поспешно укладываться. Утром священник ждал её у двери с поддельным паспортом на имя Греты ван ден Берг и двумя велосипедами, на которых они вдвоём отправились в Утрехт. Прощание с семьёй было тяжёлым, Сельма впервые увидела мать плачущей. Позже она узнала, что та упала в обморок после её отъезда. Больше они никогда не увидятся, г-жа Вейнберг была вскоре арестована. Она погибла 12 октября 1943-го в газовой камере Освенцима-Биркенау. Такая же судьба постигла двух братьев Сельмы. Выжил только старший брат, Брам: всю войну он с женой и ребёнком скрывался на удалённой ферме, за четыре года в семье родилось ещё трое детей. После освобождения Голландии Брам Вейнберг возобновил семейное дело: всё тот же отель.
Сельма в 1942 году
Арест
Сельма оказалась на богатой вилле, у состоятельной интеллигентной супружеской пары. Те относились к ней сердечно и внимательно, в доме была большая библиотека, часто звучала классическая музыка. Девушка, привыкшая с детства тяжёлому труду, теперь наслаждалась покоем и чтением книг. Однако идиллия длилась недолго. По решению Сопротивления в дом вселились другие евреи, для Сельмы места уже не нашлось. Ей предоставили убежище на чердаке у г-на и г-жи Меккинг в деревне Билт, под Утрехтом. Её новые хозяева (обоим за 50) оказались людьми не такими обходительными и благожелательными как прежние: они потребовали, чтобы она оплачивала своё пребывание работой по дому. Дом был большим, три этажа, девушке не хватало дня, чтобы справиться с уборкой, стиркой, глажкой и чисткой огромного камина. Кормили её плохо. Кроме того она страдала от одиночества, отношения с Меккингами у неё не сложились. Немного лучше она ладила с другими их квартирантами, супругами Могендорф - также скрывавшимися евреями. Вместе с ними она иногда навещала их друзей, проживавших неподалёку. Это было очень рискованно: все евреи, находившиеся на подпольном положении, хорошо знали, что им не только нельзя выходить наружу, но и даже подходить к окнам. По улицам сновали патрули, кроме того прохожие или соседи могли донести на них. Тем не менее, не все люди проявляли должную осмотрительность. 18 декабря 1943 года Сельма, отчаянно скучавшая в четырёх стенах, решила пойти к соседям одна. Этот шаг стал для неё роковым: не успела она позвонить и войти, как раздался другой звонок - в дверях стоял полицейский агент. Он попросил девушку показать паспорт и, внимательно осмотрев его, заявил, что документ поддельный. Сельму доставили в полицейский участок.
После войны тот самый агент, нидерландский подданный Ян Сморенбург, заверял, что понятия не имел о том, какая участь ждёт арестованных, и действовал исключительно по приказам немецкого командования. Следствие однако показало, что он состоял в сговоре с неким бывшим уголовником, регулярно предоставлявшим убежище евреям. Сморенбург затем якобы обнаруживал нелегалов, а полученное вознаграждение делил с сообщником. Было подозрение, что и г-н Меккинг, в доме которого скрывалась Сельма, был пособником полицейского. Однако исчерпывающих доказательств этому не нашли, сам же Меккинг всё отрицал. В любом случае - даже если это предположение и соответствовало истине - г-жа Меккинг ничего не знала о деятельности супруга. Ян Сморенбург явился к ней сразу после ареста Сельмы, обвинив её в сокрытии еврейки. Та проявила искреннее удивление: «Еврейка? Не может быть!». Услышав от полицейского, что тот должен провести обыск, она попросила разрешения забежать на кухню, чтобы выключить огонь под закипающим молоком. И воспользовавшись свободной минутой, вывела из задней двери других своих тайных квартирантов: семью Могендорф. Два дня спустя стражи порядка снова пришли в дом, в этот раз вместе с Сельмой - чтобы забрать её вещи. Девушка обратилась к хозяйке с извинением за то, что скрыла от неё своё происхождение. По-видимому, обе женщины хорошо сыграли свою роль, поскольку к г-же Меккинг никаких мер не применили. Сельма потом вспоминала: «Мы поднялись на чердак. Мою постель осмотрели и нашли под подушкой кусок хлеба: ведь я постоянно недоедала, поэтому иногда откладывала что-то съестное. Агенты обрадовались и сказали хозяйке: вот смотрите, какой чёрной неблагодарностью платила вам еврейка. Вы дали ей кров, а она вас обкрадывала».
Собибор
После двухнедельного пребывания в амстердамской тюрьме Сельму направили в нидерландский пересыльный лагерь Вюгт. Несмотря на скудную еду и постоянный холод, она не жаловалась. Была довольна, что работала в прачечной - это было намного легче, чем строительные работы, на которых было занято большинство заключённых. 31 марта 1943 года её перевели в другой транзитный лагерь, Вестерборк, где она оставалась лишь неделю. 6 апреля длинный состав увозил её вместе с 2200 другими заключёнными в незнакомое им место: Собибор. Шестьдесят семь лет спустя Сельма рассказывала: «Я раньше никогда не слышала этого названия. Надеялась встретить там свою мать: я знала, что её тоже арестовали. В вагоне нас было около шестидесяти человек, сидели на соломе, ведро служило туалетом. Все чрезвычайно нервничали и гадали, куда нас везут. Все хотели смотреть в окно, но одновременно это было невозможно, поэтому установили очередь. Поезд проезжал мимо очень бедных деревень, поэтому мы решили, что это Россия. Некоторые крестьяне, видя нас, проводили ладонью по шее. Мы думали: антисемиты, желают нам смерти. Позже поняли: они хотели предупредить нас, что мы едем навстречу смерти».
По прибытии заключённых выстроили в ряды, немецкие офицеры внимательно разглядывали каждого и выкрикивали: ты сюда, а ты туда. Сельма оказалась в группе голландских молодых женщин, им было приказано ждать следующих распоряжений. Мимо прошла большая шеренга их недавних попутчиков, потом они узнали, что тех отправили в газовую камеру. Их же самих разместили в бараке - в зоне, именуемой Lager 1. Неожиданно Сельма увидела своих односельчан из Зволле - трёх молодых людей - и весело поздоровалась с ними. К её удивлению те не ответили, а взглянули на неё мрачно, отчуждённо и даже с упрёком. Сельма: «Я им сказала: привет, как поживаете, вот здорово, что мы встретились. Я понятия не имела, куда попала. И что означает огромное зарево в другом конце лагеря и ужасный запах, доносившийся оттуда. Позже я узнала, что там сжигали трупы». В тот же день новоприбывшим приказали устроить концерт перед командованием лагеря. От каждого требовали спеть, сыграть на музыкальном инструменте или сплясать. Сельма была хорошей плясуньей, её партнёром стал Хаим Энгел, двадцатишестилетний польский еврей. «Он вообще не умел танцевать, - вспоминала она, - и выглядел ужасно. Совсем лысый и одет странно. Он объяснил мне, что носит две пары брюк, чтобы было не так больно, когда бьют». Хаим станет мужем Сельмы. Они проживут вместе шестьдесят лет.
Хаим
Сельма и Хаим быстро подружились, вскоре дружба переросла во влюблённость. Несколько часов в день, между ужином и сном, они проводили вместе. Общались на ломанном немецком. Персонал насмешливо называл их Braut und Bräutigam (жених и невеста). К моменту их встречи Хаим находился в лагере пять месяцев. До этого сражался в польской армии против немецких захватчиков. Потом попал в плен, был отправлен на принудительные работы в Лейпциг, где несколько месяцев подметал улицы. А в ноябре 1942 года оказался в Собиборе, вместе со своим братом. Молодые люди к тому времени уже наслышались об ужасах лагерей, но полагали, что всё это пустые слухи. «Зачем им убивать людей, особенно молодых, - рассуждали они, – когда их можно задействовать на работах?» По прибытии братьев разлучили, Хаима направили на сортировку одежды. Чьей? Он не знал. На следующий день в его руках оказались брюки брата, в кармане лежала семейная фотография. «Это был один из самых чудовищных моментов моей жизни», - рассказывал позже Хаим. Другое страшное воспоминание связано со стрижкой узниц перед их отправкой в газовую камеру. По-видимому, рабочих рук среди персонала не хватало, поэтому использовали заключённых. Хаим: «Я стриг женщин два раза. Первая группа была из Польши, они знали, что им предстоит. Все кричали и плакали - это было ужасно. Вторая группа только что прибыла из Голландии. Они ничего не ведали и вели себя спокойно, одна спросила меня на немецком: 'А как вообще здесь живётся?'»
Как и Хаим, Сельма сортировала одежду убитых заключённых. Она считает, что благодаря этой работе избежала голодной смерти: «Лагерная пища была ужасной, некоторые не переносили её, поэтому ничего не ели и умирали. Но те, кто разбирал вещи, часто обнаруживали в карманах что-то съестное: хлеб, шоколад, а то и консервы. Эти находки нужно было тут же незаметно съесть или спрятать, иначе могли расстрелять на месте. Так у меня на глазах убили одного мальчика - из-за баночки сардин. Кроме того мы могли взять себе что-то из одежды, например, надеть на себя куртку из груды тряпья, а туда положить свою. Почему-то на это охранники смотрели сквозь пальцы. Хотя могли и избить, в зависимости от настроения». В одежде убитых Сельма иногда находила драгоценные камни, ювелирные украшения и деньги. Всё это она отдавала Хаиму, а тот закапывал ценности в тайном месте. «Если мы когда-то окажемся на свободе, золото и бриллианты нам очень пригодятся», - говорил он. Оба, как и все узники Собибора, надеялись на освобождение. Хотя понимали, что шанс на это ничтожен.
Хаим Энгел в 1942 году
Побег
В августе 1943 года Сельма заболела тифом. Это почти наверняка означало конец: если узник болел больше трёх дней, его расстреливали. Сельму спасли Хаим и подруги. Они ухаживали за ней и помогали во всём. Буквально тащили в сортировочный барак, где старались скрыть её от глаз охранников, давая ей возможность отдохнуть. Сама она припоминает это время смутно: в памяти лишь осталось, что всегда кто-то был рядом, что её куда-то вели, укладывали, потом будили… Между тем в лагере готовилось восстание. [i] Сельма: «Я ничего об этом не знала. Лишь вечером накануне Хаим сказал, что на следующий день я должна ждать его в четыре утра. И натянуть на себя как можно больше одежды - в несколько слоёв». Хаим не входил в тайную организационную группу, но о предстоящем восстании знал. И в итоге принял в нём участие: убил 22-летнего эсэсовца. Хаим: «Тот, кто должен был его ликвидировать, в последний момент испугался и тогда это задание поручили мне. Я тоже сомневался, смогу ли зарезать человека, пусть и нациста - не в бою и не в целях самозащиты. Но смог, у меня не было выбора, иначе весь план мог провалиться. Я вонзил ему нож в самое сердце, при этом думал о своих родителях, брате и обо всех убитых евреях». Нож Хаиму дала Сельма, еврейский нож для ритуально забоя, который она нашла ранее, в сортировочном бараке. Сама она едва это помнит. «Я была ещё очень слаба - после тифа. Помню только, что весь лагерь вдруг пришёл в движение, все бежали к выходу и кричали ‘ура’. Мы тоже бежали. Я видела, как люди подрывались на минах».
Сельме и Хаиму удалось добраться до леса, они примкнули к группе поляков из Собибора. Но вскоре отделились от них, поскольку к Сельме, как к иностранке, не говорящей по-польски, остальные отнеслись настороженно. Дней десять молодые люди шли по лесу, они надеялись найти убежище у польских крестьян. Не просто так, а за солидное вознаграждение: Хаим захватил с собой все припрятанные ими бриллианты, золото и денежные купюры. Сельма: «Мы стучались в дома, некоторые сразу захлопывали перед нами дверь, другие давали хлеб и воду - взамен на деньги. Но никто не хотел дать нам приют. Хаим рассчитывал добраться до фермера, у которого он когда-то работал. Мы ориентировались по солнцу и звёздам. Наконец один крестьянин сказал, что хочет помочь нам. Но в его доме, в центре деревни, скрываться было опасно. Он отвёз нас к брату, на удалённую ферму». Так Сельма и Хаим оказались у Адама и Стефки: бездетной супружеской пары средних лет. Что руководило теми - только ли меркантильные соображения или также сострадание, желание помочь ближним - сказать трудно. Так или иначе, это были бедные люди: возможно, ради щедрого вознаграждения они пошли на риск. Они поместили беглецов на чердаке конюшни и обращались с ними довольно бесцеремонно, регулярно напоминая, что они евреи и должны знать своё место. Тем не менее Хаим и Сельма старались поддерживать с хозяевами хорошие отношения: они были полностью зависимы от них, да и общаться им больше было не с кем. Целые дни они сидели или лежали у себя на чердаке, никто не должен был услышать их шагов. Однако Хаим иногда нарушал запрет и ходил, чтобы размяться. Как-то его услышала двоюродная сестра Адама: она зашла в гости и заглянула в конюшню. Стефке удалось отвлечь гостью, эпизод остался без последствий. Квартиранты же получили строгий выговор от хозяев и по их настоянию переселились на чердак хлева - место ещё более сырое, тёмное и тесное - там просто нельзя было вытянуться во весь рост.
На чердаке
Сельма и Хаим целые дни проводили наедине. Они по-прежнему были влюблены, а теперь познали и физическую сторону любви - новую для них обоих. Сельма: «Мы были неопытны и никак не предохранялись. В какой-то момент я стала подозревать, что беременна. Я была в отчаянии. Аборт представлялся мне единственным выходом, но как его устроить? Думала: лучше бы меня умертвили в газовой камере. Я рассказала о своих предположениях Стефке. Та ругалась на чём свет стоит. Кричала, чтобы мы убирались вон». К счастью, фермеры позволили молодым людям остаться, ведь было ясно, что освобождение не за горами. Всего беглецы провели в укрытии девять месяцев. Чтобы чем-то заполнить дни, они вели дневник, а также занялись вязанием. Сельма научила Хаима этому искусству, и они связали для своих нелюбезных хозяев несколько свитеров, брюк и носков. Наступило лето, и жизнь на тесном душном чердаке стала ещё невыносимее, жильцов одолевали насекомые, их еду таскали огромные крысы. К тому же оба подцепили какую-то кожную инфекцию. Они умоляли Адама привезти им из города мазь, а тот требовал платы, хотя знал, что квартиранты уже отдали ему все свои ценности. Лишь, когда Хаим предложил часы - единственное, что у него осталось - молодые люди получили спасительную мазь и витамины, избавившие их от неприятного недуга.
24 июля 1944 года в деревню вошли советские войска, и Сельма с Хаимом наконец смогли выйти на улицу. Сельма: «Это было невероятно - нам не надо было больше прятаться. Хотя после нескольких месяцев без движения я едва могла передвигаться, на второй день мы прошли целый километр, чтобы показаться врачу. Доктор был молодым и неопытным, он лишь подтвердил мою беременность. Очевидно, я была на шестом месяце». Между тем окрестные жители немало возмутились, узнав, что их односельчане скрывали евреев. И стали упрекать тех, что ради денежной выгоды они подвергли опасности других, ведь в случае обнаружения беглецов нацисты уничтожили бы всю деревню. Сельма и Хаим также ощущали на себе враждебность населения и поняли, что им надо поскорее уходить. Они распрощались со своими хозяевами. Сельма: «Наши отношения были сложными, особенно со Стефкой. Но я навек благодарна этим людям - они спасли нам жизнь». Благодарность Сельмы и Хаима не ограничилась словами. Потом долгие годы они регулярно посылали фермерам вещи и деньги.
Возвращение
Сельма и Хаим перебрались в Хелм, город на юго-востоке Польши, где поселились в приюте для евреев, вернувшихся из лагерей. Хаим устроился на работу в больницу, Сельма зарабатывала шитьём. Но пробыли они в Хелме всего несколько недель - из-за неприемлемых бытовых условий: в их комнате проживало ещё восемь мужчин, царили грязь и антисанитария. Молодые люди переехали в Парчев, где им предоставили домик - холодный, полуразвалившийся, но без соседей. 9 октября 1944 года появился на свет их сын Эмиль, здоровый и спокойный мальчик. Казалось, все беды остались позади. Хаим работал целые дни, Сельма сидела дома с ребёнком. Но в январе 1945-го Парчев - как и ряд других польских населённых пунктов - охватила волна антисемитизма. Начались погромы, от рук поляк погибло несколько евреев. Семья перебралась в Люблин, где было относительно безопасно, и вновь - уже который раз - начала налаживать и благоустраивать жизнь. Хаим и Сельма узаконили свои отношения. Они не могли нарадоваться маленькому Эмилю. Но оставаться в антисемитской Польше они не собирались. Сельма мечтала о возвращении в Голландию, этого же хотел Хаим: наслышавшись рассказов жены, он проникся симпатией к незнакомой ему стране. В апреле 1945-го они выехали поездом в Одессу, чтобы оттуда морем добраться до Марселя, а затем по железной дороге - в Нидерланды. Они не знали, что в пути их поджидает новая трагедия. Хаиму - несмотря на брак с нидерландской поданной - не дали разрешения на въезд в Западную Европу, и он пробрался на борт судна тайно. Сельма очень боялась, что обман раскроется: «Из-за стресса у меня почти пропало молоко. Я пошла на судовую кухню, там мне дали молоко, но, по-видимому, для Эмиля оно было слишком жирным. Он и так уже болел - вероятно, дизентерией, из-за плохой воды в поезде. От молока ему стало совсем плохо и 23 мая он умер. Ему было семь с половиной месяцев. Его тело бросили в море». 1 июня 1945 года молодая семья прибыла в Зволле, родной город Сельмы. Они начали путь втроём, а прибыли вдвоём и были раздавлены горем.
Супруги поселились в гостинице, возглавляемой братом Сельмы, Брамом Вейнбергом - единственным из её семьи, пережившим войну - и стали совладельцами отеля. Хаим, способный к языкам, легко овладел голландским, он быстро привык к жизни на новом месте. Ему нравились местный умеренный климат и спокойный дружелюбный менталитет нидерландцев. Но Голландия так и не стала для него второй родиной: осенью 1945-го он получил отказ в получении вида на жительство и предписание вернуться в Польшу. Хаим и думать не мог о возвращении, он перешёл на нелегальное положение и несколько месяцев скрывался у друзей в Амстердаме. Шестьдесят пять лет спустя Сельма не может говорить об этом спокойно: «Снова уход в подполье, но не под немцами, а после Холокоста, после победы…». Между тем власти Зволле стали сомневаться и относительно Сельмы: имеет ли она, как жена польского поданного, право проживать в стране? После бесконечных бюрократических проволочек из Министерства юстиции пришёл ответ - положительный! Обоим позволили остаться. Однако не на основании того, что Сельма имела нидерландское гражданство, и Хаим являлся её законным мужем. Тем более не учитывалось их лагерное прошлое и участие в восстании. Просто Польша в тот момент не принимала бывших граждан, а голландские лагеря для беженцев, ждавших разрешения на выезд, были переполнены.
Так или иначе, ничто теперь не мешало молодым людям строить своё будущее. Они решили начать собственное дело и открыли модный бутик, который скоро стал приносить хороший доход. У них родились двое детей: дочь Лиди и сын Фердинанд. Хаим был доволен жизнью, но Сельма не чувствовала себя счастливой. Горечь от приёма, оказанного им Голландией, не проходила, к тому же всё в Зволле напоминало ей о погибших матери и братьях. В 1951 году семья эмигрировала в Израиль, где занялась торговлей овощами и фруктами. А в 1957-м местом их проживания - теперь уже окончательным - стали Соединённые Штаты. Хаим не захотел оставаться в Израиле, где его регулярно призывали на военную службу, тогда как после Второй мировой он твёрдо решил не иметь с армией ничего общего. В Коннектикуте, штате на северо-востоке Америки, супруги первое время брались за любую работу. Позже Хаим, уже ранее неоднократно проявлявший незаурядный коммерческий талант, открыл ювелирный магазин. Жизнь налаживалась, дети росли. Чудовищный опыт Холокоста постепенно становился прошлым…
Сельма и Хаим с детьми в 1949 году
Сейчас Сельма живёт в городе Бранфорд, в большом доме с садом. У неё есть внуки и правнуки. Хаим умер в 2003 году, в возрасте 87 лет. Несмотря на свои года и неутихающую скорбь по умершему мужу, Сельма сохранила энергию, интерес к жизни и оптимизм. В своих разговорах с писателем Адом де Лимптом в 2010-м она часто повторяла: «Мне необыкновенно повезло, меня постоянно оберегал ангел-хранитель». Она была рада возможности рассказать о том, что ей пришлось пережить во время войны. У неё всегда была такая потребность, но в их доме на эту тему было наложено табу. И теперь, вспоминая о жёлтой звезде, облавах, арестах, поездах на восток и газовых камерах, она - словно удивляясь - то и дело спрашивала: как такое было возможно?
Сельма и Хаим в 1999 году
Сельма 2010 году
Литература
1. Ad van Liempt “Selma. De vrouw die Sobibor overleefde”, Verbum, 2010
2. Dagboek Selma Engel-Wijnberg, 1943-1944
3. DVD “Selma” van Ad van Lipt en Emerald Bon
[i] В июле и августе 1943 года в Собиборе была организована подпольная группа под предводительством польского заключённого Фельдхендлера. В конце сентября, после прибытия в лагерь советских военнопленных-евреев, группу возглавил лейтенант Александр Печерский, а Фельдхендлер стал его заместителем. 14 октября 1943 года узники под руководством Печерского и Фельдхендлера подняли восстание. Планировался массовый побег. Заключённые должны были тайно, поодиночке ликвидировать эсэсовский персонал, а затем, завладев оружием, перебить охрану. План удался лишь частично: восставшие смогли убить 12 эсэсовцев и несколько охранников-украинцев, но завладеть оружейным складом не удалось. Из 550 заключенных трудового лагеря около 400 бежали. Охрана открыла огонь по беглецам, 80 человек были расстреляны или подорвались на минах. Все оставшиеся в лагере были убиты немцами на следующий день. Из бежавших из Собибора 53 человека дожили до победы.
Ссылки:
http://copypast.ru/2008/11/17/pobeg_iz_sobibora_8_foto.html
http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomer3/Vilensky1.php
http://berkovich-zametki.com/2012/Zametki/Nomer3/Gorbovicky1.php
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #9(168) сентябрь 2013 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=168
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer9/Mogilevskaja1.php
