Быть человечным –
Это уважать мёртвых
И чтить живых.
Ю.М.
Вместо предисловия
1983 год. Десятилетие войны “Судного Дня”. Встреча ветеранов бригады “Голяни” возле торжественного открытия обелиска в честь павших за крепость Хермон. Встретил много своих сослуживцев. Мы были рады нашей новой, после длительного перерыва, встрече.
Стоим так, отдельной группой, и делимся последними новостями, шутим, смеёмся. Да! Мы были искренне рады видеть друг друга…
Неожиданно ко мне подошёл незнакомый пожилой человек. Высокий и вполне стройный мужчина, с густыми кучерявыми волосами с проседью. Лицо худое и бледное. Глаза его, грустные и печальные, смотрели на меня поверх золотистых очков вопросительно и умоляюще. Весь его вид был какой–то подавленный.
— Можно обменяется с вами несколькими словами, — тихо спросил он. Я внимательно посмотрел на него. Лицо вроде знакомое, но припомнить не мог.
— Моё имя Натан, — представился он. — Я отец Эфраима. Его глаза наполнились слезами.
Меня бросило в жар. Эфраим был моим хорошим армейским другом, но как-то не получилось познакомиться с его родителями. Отошли в сторону и присели на лавке. Господин Натан быстро, будто боясь что-то пропустить, начал рассказывать мне историю гибели его сына. Оказывается, Эфраим вел дневник, где часто вспоминал и меня. Я располагал лишь частичными сведениями о его побеге из крепости “Хермон”, о его ранении и смерти, но конкретных подробностей не знал…
Эфраим был тяжело ранен и в течение года боролся со смертью, пока не сдался ей. После его кончины отец среди вещей сына обнаружил дневник. Мужчина открыл портфель и, вынув толстую тетрадь, вручил её мне.
— Прошу вас не отказывайте мне,— поспешно прибавил он. — Я знаю, что вы журналист, и вы были его другом. Возьмите этот дневник. Может, найдете что-то подходящее для вашей работы? — тихим и печальным голосом попросил он.
Я, с волнением и трепетом, открыл обложку дневника. Он, несмотря на прошедшие годы, был в хорошем состоянии. Почерк мелкий, но вполне четкий. На первой странице большими буквами было написано:
“Я горд, что не сдался врагу, а сдаться смерти мне не страшно!”
Я был признателен отцу Эфраима за его доверие. Всю ночь напролёт читал этот дневник. Прочитал его до последней корочки и решил, с небольшими изменениями, опубликовать фрагмент, затрагивающий историю побега из крепости. Публикуя его, я изменил имена персонажей, по понятным причинам.
Да будем им родная земля пухом! Вечная память тем, чьи имена заслуженно вписаны в страницы истории нашего народа в борьбе за свою независимость и существование, как народ и, как нация.
1 октября 1973 года….
Получил назначение в крепость “Хермон”. Все боевые друзья мне завидуют. Говорят — там рай. Едешь в дом отдыха. Ну и пусть завидуют…
2 октября 1973 года…
Действительно красиво здесь. Прибыл час назад. Познакомился со старшим лейтенантом Феликсом. Буду его помощником. Как видно, парень неплохой. Бывший парашютист…
Я впервые в этих краях. Когда мы проезжали мимо зеленеющих лугов, на которых паслись коровы, я просто позабыл о предстоящей службе. А горы! Какие красивые горы! Они, покрытые белыми бархатными тучками на вершинах, словно сошли с картины художника. Низкие облака были стального цвета, и мне казалось, что если до них дотронуться, то рука примёрзнет, как к холодному железу.
3 октября 1973 года…
Познакомился с цитаделью. Мощная крепость, нечего сказать. Парни — вся молодёжь. Лет 18 — 19. Я здесь, просто старик. Только Феликс старше меня. На днях ему исполнилось 27 лет. Действительно хороший офицер. Он очень озабочен. Говорит, что возможно будет война с Сирией. Недоволен военной подготовкой солдат гарнизона. Целый день гоняет их на стрельбище.
Сегодня ночью у меня дежурство, надо хоть немного выспаться. Иначе я буду выглядеть, как в воду опущенный…
4 октября 1973 года…
Скоро праздник судного дня. На меня возложили подготовку последнего ужина перед постом, так как я единственный, кроме Моше — сержанта, который носит ермолку и имеет более широкое представление о религиозных ритуалах…
Феликс всё время твердит, что возможно вспыхнет война. Ну.… Ну.… Пускай они только попробуют! Дадим им такого “перца”, что до самого Дамаска его почувствуют…
Ах, как здесь хорошо! Кормят, как на убой. Сегодня привезли провиант для праздника. Даже пять бутылок вина для “кидуш”.
Нашёл несколько минут для отдыха. Лежу на раскладушке, возле наблюдательного пункта. Красивый отсюда вид. Всякий раз, когда я вот так отдыхаю, лёжа на спине, меня потрясает незапятнанная красота небосвода. Небо светло-синее и очень прозрачное.… А воздух — щедро насыщен кислородом.
Этим воздухом так легко дышать. Дышишь — не надышишься. Высота абсолютно не влияет. Может только чуть-чуть, когда играем в футбол или делаем утреннюю зарядку…
Ночью проверял дежурные посты. У солдат хорошее настроение. Никто не знает о возможной войне. Феликс решил с этой новостью поделиться только со мной. Пусть солдаты хорошо отдохнут, ещё успеют нахлебаться этой “похлёбки”.
Пришло сообщение из нашего штаба: “Война, из достоверных источников, начнётся шестого октября в 6 часов вечера. Сохранять высокую бдительность. Отпуска отменяются до новых указаний. С праздником вас всех, и легкого поста”.
Погода испортилась. Поползли низкие облака. Пошёл мелкий с ветром дождь. Затем облака просто опустились на гору, и мне пришлось идти в тумане…
5 октября 1973 года.
Подготовка к празднику в полном разгаре. Все солдаты, освобождённые от работы и нарядов, помогали на кухне.
Стол вышел на славу. Наш повар профессионал!
Он на гражданке работает главным поваром гостиницы “Шератон” в Тель-Авиве.
За полчаса до праздничного пиршества обхожу столы, выставленные буквой П. На них полная сервировка.
Вкусные запахи неслись из кухни. Чего только не наготовили. Даже любимые мои “гефилты фиш”. Яблоки в мёде красовались в центре. Во главе стола — массивный подсвечник со свечами. Толстые белые свечи были уже вставлены в него.
На каждом стуле — маленький молитвенник.
Вышел во двор. Небо уже не было непроглядно-темным. Дождь закончился, облака разошлись. На севере, в сирийских расположениях падали яркие фейерверки ночных осветительных ракет, рассекая горизонт ослепительными вспышками.
“Наверное, у них какие-то манёвры” — подумал я.
“А может и…”, но эту мысль я старался отогнать. Сегодня праздник!!!
6 октября 1973 года…
В разгаре полудня и поста “Судного дня”, военная разведка, рекогносцировка и дозоры пограничников на “Голанских” высотах и вдоль Суэцкого канала на “Синайском” полуострове, обнаружили активное движение сирийских и египетских войск.
Была поднята всеобщая тревога, но, постфактум, оказалось слишком поздно…
Куда ни глянь — и на небе, и на суше, весь горизонт был усеян военной техникой. Доносился рокот множества моторов.
Этот рокот быстро нарастал, заполняя собою всё вокруг. Сотни вражеских самолётов и тысячи броневиков и танков стремительно вторгались в наши позиции. Прежде чем пограничные войска, охваченные внезапной тревогой, успели осознать смысл этого непонятного и дерзкого нападения в такой праздничный святой день для всего еврейского народа, всё вокруг уже пылало….
Тысячи сирийских орудий и пулеметов, скрыто сосредоточенных в последние дни у границы, открыли бешеный огонь по нашей пограничной полосе. Всегда настороженная пограничная линия сразу же превратилась в ревущую, огненную линию фронта…
Ясное солнечное небо заволокло чёрным дымом … Фонтаны земли, извергаясь от сотен взрывов, создавали множество огромных воронок на наших позициях. Вся пограничная зона потонула в тяжком оглушительном грохоте.
Так началась война, известная миру под названием “Война Судного Дня” или “Октябрьская война”.
А на высотке “Хермон” солдаты тем временем, ни о чем не подозревая, ведь радио и телевизор в такой день отключены, отдыхали, спали, молились, или вели дежурство…
Голанские высоты находятся на северо-востоке Израиля.
Голаны — это нависающий над местностью мощный базальтовый массив, миллионы лет назад поднятый из земной коры. Это самой природой созданная крепость для защиты границ.
До 1967 года Голанское плато принадлежало Сирии. Благодаря этому расположению, сирийцы могли обстреливать почти беспрепятственно наши долины и поселения. После шестидневной войны Израиль приобрёл контроль над этой местностью.
Здесь, на самом севере, и находится гора Хермон — самая высокая возвышенность Израиля ( 2234м). Единственное место в стране, где в ноябре — феврале можно заниматься горнолыжными и другими зимними видами спорта. Потому оно является признанным центром “тихого” отдыха, со своей лыжной базой и туристическим центром. …
Укрепленный пункт на вершине Хермон является важным стратегическим и оборонительным комплексом для государства Израиль. С него хорошо просматриваются тылы Сирии и её столица Дамаск. Министерство обороны Израиля, сразу же после его захвата в 1967 году, приняло решение, в целях безопасности, создать здесь комплексный укреплённый пункт. В задачу этого комплекса входило: радиоэлектронная разведка, подслушивание, а также раннее предупреждение авианалетов.
В дальнейшем он получит название крепость “Хермон” или, словами одного солдата, “Глаза Страны”.
Весь комплекс в пять ярусов был построен под землёй.
Он был перекрыт в два метра катионным железобетоном,
а стены перекрыты броневыми плитами. Все это было завалено многотонными гранитными валунами и засыпано грунтом.
Вся крепость замаскирована, и только снаружи выглядывали 4 наблюдательные вышки и трубы кондиционерной системы. Множество антенн обрамляли высотку. Крупное подземное сооружение было насыщено чувствительными секретными аппаратами, продовольствием и амуницией. Склад топлива. Тёплые жилые помещения размещались на втором ярусе. Там же и комната отдыха, кухня и столовая, химический туалет и душ… Воду, бензин и свежее продовольствие поставляли каждый день.
Командные пункты, узлы связи и санчасть на четыре кровати находились на первом ярусе. Санчасть обслуживал военный врач и четыре фельдшера.
На пятом ярусе, в глубине, бесшумно работал генератор.
В принципе, малая электростанция. Там же проходили канализационные каналы и трубы. Можно сказать, гостиница “де люкс”.
Израильский солдат рождён, воспитан и подготовлен для работы именно в таких условиях. Он знает, что после исполнения своего долга, его накормят вкусной горячей пищей. Отдохнёт в своем уютном отсеке. В свободное время – в его распоряжении телевизор, радио, игры и книги. А для желающих и синагога.
В случае болезни или ранения за ними, на месте, заботливо ухаживают, а потом освобождают домой на отдых.
Но, несмотря на значимость этого укрепления, командующий северного округа не брал во внимание вероятность его захвата сухопутными вражескими силами, и основывал свою концепцию на серьезных аргументах -
высота горы, тяжёлые препятствия, колючая проволока и минные поля вокруг, сигнализация и прочее….
Но события доказали обратное.
Крепость, впрочем, была построена так, что действительно могла отстоять любой обстрел, артиллерийский и воздушный, химический и биологический, но из-за внезапности — оказалась беззащитной…
Часы показывали 14.15. Неожиданный грохот сотен разрывающихся мин и снарядов потряс всю гору. Густая пелена дыма и гари, пронизанная сверкающими огненными вспышками взрывов, мгновенно заволокла всю высотку. Для солдат это было страшное пробуждение. Бойцы и командиры, отдыхая в самый важный для евреев традиционный праздник, внезапно оказались среди огня и смерти. Неизбежное замешательство в первые минуты усилилось и тем, что из 55 солдат, находящихся в крепости в этот судьбоносный день, только 13 солдат и два офицера, были опытными, обученными и подготовленными. Остальные — технический персонал: строители, связисты, военные техники, медицинский персонал и наблюдатели военной разведки…
Итак, в день нападения в крепости, как было сказано выше, был совсем немногочисленный боевой отряд.
Была объявлена тревога, и малочисленный отряд, заняв боевые позиции, был готов к отражению атаки.
Но первые же прицельные снаряды заставили всех укрыться в надёжном убежище. Только наблюдатели залегли возле своих вышек, продолжая сообщать о происходящем…
Первым вышел из строя внешний генератор. Рушились верхние настройки, антенны и радио — башни. Взорвался склад амуниции и боеприпасов. Его взрыв виднелся на десятки километров, как будто вулкан изверг все свои огненные внутренности. Появились и первые раненные.
По рации соседнего пограничного пункта получили предупреждение о 4 сирийских вертолётов Ми-8, направляющихся в нашу сторону.
Они шли на небольшой высоте. Уже вблизи один из них был уничтожен ракетой противовоздушной обороны типа “Хок”.
Оставшиеся три вертолета в 15.00 все же высадили штурмовую группу сирийских парашютистов в километре от крепости. Враг торопился использовать все преимущества своего внезапного нападения.
Выход на поверхность для всех был просто исключен.
Всё вокруг горело, дрожало и гремело, будто наступил конец света…
Всего около ста сирийских солдат и офицеров приземлились вблизи крепости под прикрытием двух истребителей Миг 23.
Они на ходу пикировали и обстреливали всю поверхность горы. Артиллерийский обстрел стал заметно ослабевать.
Их огненный шквал теперь обрушивался на заминированные поля вокруг укрепления. Нашим солдатам был дан приказ немедленно выйти из укрытия и занять оборонительные позиции. Командир отряда старший лейтенант Феликс огляделся. Крупная разруха предстала перед ним. Два единственных броневика пылали неподалеку. Два тяжёлых миномета и несколько пулемётов были забросаны землей, а возле них — крупные авиационные воронки.
Надстройка, где были расположены душевые и туалеты, горела. Запасные автоматы, пулемёты и патроны были уничтожены. Несколько ящиков гранат виднелись в развороченном бункере.
“Это всё, что осталось?”— озабоченно подумал командир.
Но раздумывать было некогда и паниковать тоже. Сирийская атака оказалась настолько неожиданной, что не только не успели испугаться, но даже не смогли адекватно оценить силы наступающего противника. Феликс просто селезёнкой почуял, что ситуация нештатная, и если как-то не разрядить обстановку, то всем конец. Основные вражеские силы уже были видны у входа в цитадель. Первая цепь сирийцев подошла к уничтоженному броневику. Теперь расстояние до наших позиций было не более ста метров. “Что делать?” Феликс припомнил наставление в офицерском курсе:
“Даже если ты в обороне, придай ей видимость нападения”.
Старший лейтенант Феликс, заняв оборону на левом фланге, а я, лейтенант Эфраим — на правом, одновременно открыли огонь из уцелевших пулемётов. Весь отряд дружно присоединился. Первые вражеские потери. Сирийцы остановились, укрываясь за земляным валом и в ближайших воронках.
Феликс послал двух солдат занять более удобную позицию при входе в форт, но их сразу же скосили снайперы, находящиеся на господствующих позициях вблизи укрепления.
Миг -23 возобновил воздушную атаку. Один за другим гибли наши солдаты. Сирийские снайперы стреляли во всё, что только двигалось. Пришлось отступить в глубину бастиона, предварительно закрыв все железные входные двери.
Врагу, благодаря внезапной атаке, удалось застать врасплох команду нашего укрепления и в течение получаса захватить сердце обороны. В его руках уже были все ключевые командные позиции.
В принципе, вся крепость была полностью изолирована от внешнего мира. Следует добавить, что и радиосвязь была прервана окончательно, и только по рации ещё можно было держать
кое— какой контакт со штабом батальона.
Бой длился всего минут сорок пять от начала первого артиллерийского обстрела, а для защитников — целая вечность.
За это время наши потери уже насчитывали пять убитых и двенадцать раненых. Медицинский персонал неожиданно был загружен работой. “Пока лекарств и перевязочного материала достаточно, но что будет дальше”,— тревожился военный врач Розенкранц, переходя от одного раненого к другому.
Многие солдаты нуждались в операции. Госпиталь не был рассчитан на подобные ранения и на такое количество пострадавших.
С самого начала боевых действий, с первых же минут обстрела, одна вера владела каждым защитником. Это была глубокая, непоколебимая вера в победу и уверенность в том, что напавший враг в скором времени будет остановлен. Вот-вот, на помощь укрепленному пункту подойдёт подкрепление. Но куда пропала наша авиация?
Увы! У подножья горы весь северный фронт вёл затяжные
оборонительные бои, а авиация, оказывается, была сконцентрирована в Синае, на южном фронте и безуспешно старалась задержать и приостановить египетские дивизии, начавшие переправу через Суэцкий канал, и помешать захвату первых плацдармов на нашей территории. Но мы, в тот момент, не имели ни малейшего представления о происходящем вокруг нас.
Единственным источником информации были монотонные и повторные радиопередачи информационного отдела “Голос Израиля” о внезапном нападении войск Сирии и Египта и их агрессивных намерениях. Об их обманчивых манёврах, под прикрытием которых они концентрировали свои войска. Оказывается, они нарочно запланировали нападение именно в день нашего праздника, когда большинство граждан Израиля находятся в синагогах, а солдаты в отпусках…
Сообщают, что Армия Обороны Израиль ведёт жестокие оборонительные бои, нанося крупные потери врагам. О наших жертвах, тем временем, ни слова.
Одна рация ещё была в строю, но экономили аккумулятор. Каждый час, открытым текстом в эфир неслась радиограмма:
Всем…. всем… Я Хермон! Я Хермон!
Ведём бой! Много потерь! Просим поддержки. Ждём указаний. Прием!
Снова и снова повторялись эти слова, но ответа на них не последовало….
Постфактум, мы поняли, что наши части слышали наши мольбы, но помочь ничем не могли…
На Голанах военные действия начались с мощного наступления двух ударных сирийских групп. Каждая группа - по две дивизии. Обе были поддержаны многочисленной полевой артиллерией, ПВО и авиацией. Всю северную линию фронта занимала одна бригада "Голяни" и два танковых батальона, насчитывавшие вместе не более 4 000 солдат и офицеров. Им пришлось вести неравные, упорные, кровавые и не прекращающие бои.
Крупная танковая сирийская дивизия пыталась прорвать оборонительную цепь на южном участке фронта Голан и любой ценой стремилась достичь берега озера Кинерет.
На других участках северного фронта также велись неравные бои. Десятки наших танков против целой дивизии моторизированной пехоты и артиллерии. Сирийская авиация в первых часах войны беспрепятственно направляла авиационные удары по нашим тылам и по спешно мобилизованным войскам, старающимся прибыть на помощь ослабленным частям, потерявшим в первые часы войны множество людей и техники …
Тем временем в укреплении Хермон стало тяжело дышать. Сирийцы начали забрасывать во все отверстия дымовые шашки и гранаты со слезоточивым газом. Густой ядовитый дым просачивался везде и всюду. Солдаты начали задыхаться. Старший лейтенант Феликс, взяв тем временем команду над всем гарнизоном, приказал отойти в один из канализационных каналов, ведущих к центральному бункеру, с надеждой, что оттуда смогут прорваться.
Врач и медицинский персонал категорически отказались. Они решили остаться с тяжелоранеными на месте.
В распоряжении старшего лейтенанта Феликса и моем был сержант Моше и пять бойцов с оружием в руках, десять легко раненых и человек тридцать служащих, не имеющих никакой фундаментальной военной подготовки.
Я, раздав им автоматы “Узи” и “M 16″, принадлежавшие погибшим и раненным, поспешно старался превратить их в боеспособный отряд.
Феликс с пятью бойцами залегли возле выхода из каземата, а я приказал своим “новобранцам” занять круговую оборону. Здесь решили выжидать прихода врага.
Я задумался:
“Где ты, Господи? Ты слышишь меня? Помоги нам, пожалуйста. Я знаю, что сегодня день испытаний, но ведь мы ещё такие молодые. Мы все умрём, я в этом не сомневаюсь, но дай время нам к этому привыкнуть. Я знаю, что молодежь, в большинстве, эгоистична. Ведем себя иногда глупо, но жизнь велика, как космос, и мы успеем ещё себя исправить. Бог наш, не наказывай нас!
Даже тех, кто пришёл сюда с целью нас убивать. Они тоже дети Адама. Бог наш! Каждую секунду где-то в мире кто-то теряет сына, дочь, родителей. Где-то парочка женится, а большинство из нас ещё не познали достаточно любви ни божественной, ни земной. Разве все мы не один и тот же человек?
Вечность — это тысяча миллионов лет назад, где каждый атом нашего тела было частичкой какой-то звезды. Посмотри на меня, Господи! Мы все частица твоей вселенной, и когда мы умираем, то и часть вселенной умирает с нами. Не дай нам умереть, Господи!”…
Неожиданно глухой взрыв потряс весь комплекс. Пыль и гарь. Сохнет в горле. Трудно дышать. Лица наши замурзаные, и лишь глаза блестят.
Электрические лампочки, горевшие до сих пор, погасли. Остановилась также и вентиляционная система. Поняли, что выведен из строя центральный подземный генератор.
Полная тьма окружила нас. Бледный свет доходил до отчаявшихся солдат из щелей верхнего люка и входа в твердыню. Глухие шаги сирийцев приближались к входу. Со скрежетом начали открываться тяжёлые стальные ворота. Феликс неслышно подполз к отверстию и, используя момент, бросил пару гранат. Сирийцы шарахнулись в сторону.
Прогремели несколько взрывов. Ворота тут же захлопнулись. Крупная пулемётная очередь резанула по нему, не причиняя ему почти никакого ущерба.
Потом наступила относительная тишина.
В этой тишине отчетливо слышны были лающие арабские возгласы и одиночные выстрелы.
“Наверное, добивают кого-то”, — подумали солдаты.
В ожидании и уповании на скорое освобождение прошёл весь остаток этого страшного дня.
Потянулись длительные напряженные минуты и часы, а мы всё сидели и сидели в темноте, боясь кашлянуть, прислушиваясь к внешнему миру, ставшему таким чужим, страшным и враждебным….
Время подходило к девяти вечера. Нас пугало неведение, но было ясно одно — существует только один единственный путь к спасению: вернуться в канализационный проход и выйти из внешнего люка. А там — попробовать прорвать блокаду и выбраться наружу. После короткого совещания, мы выстроились вдоль подземного канала. Феликс был во главе, а я — замыкающий. Амуниция была скудна. Каждый солдат имел всего лишь по две обойм патронов и несколько гранат.
Бесшумными шагами, в полусогнутом виде добрались до нижнего яруса и до уничтоженного генератора. Оттуда спустились вниз по узкой металлической лестнице. Вошли в широкий канализационный канал и, пройдя метров десять, подошли к люку открывающий вручную из внутри. Несколько минут возни и Феликсу удалось, со скрежетом, открыть его. Осторожно выглянул наружу. Вокруг пустынно и темно. Метрах в десяти от выхода проходил соединительный ров, а параллельно ему — проволочное заграждение. Жестянки, привинченные к проволоке, блестели при лунном свете. Справа, в стороне, вырисовывался дзот.
Через амбразуру виднелись огоньки сигарет. “Враг” — решил Феликс. Осторожно, смотря по сторонам, он подтянулся и, выйдя из люка, бесшумно лёг вблизи, укрываясь за ближайшим валуном.
“Видимо, этот выход не был взят во внимание сирийцами,” — с облегчением подумал он и тихо стукнул по крышке. Один за другим выскочили бойцы и, без слов, заняли линейную оборону.
Внизу под горой, во мраке, были видны световые сигналы, трассирующие пули. Было ясно, что война там — в полном разгаре. Феликс толкнул ногой ближайшего солдата и, как крот, бесшумно пополз до ближайшей траншеи. Он помнил, что где-то здесь, в этом месте существует прорезь в колючей проволоке для чрезвычайных обстоятельств, как сейчас. Неожиданно прогремела очередь.
Пули просвистели над его головой. Он крепче сжал автомат, приподнялся и в два прыжка, преодолев опасное пространство, прыгнул в траншею. Ещё одна очередь чуть было не задела его светлые кудри. Он распластался на дне траншеи, тяжело дыша, и с опаской прислушивался. Было ясно, что стреляли из дзота и это очень мешало. “Крупная помеха. Что делать?”— бурлили мысли.
Тем временем предательская тишина опять царила вокруг.
Используя тишину, я, дав всем молчаливый приказ не двигаться, подполз до края траншеи, и бесшумно спрыгнул вниз. Феликс был мне рад и быстро объяснил сложившуюся обстановку. Необходимо срочно принять решение.
До дзота метров десять. Надо его брать! Траншея не была глубокой, и нам пришлось ползти весь отрезок канала. Находясь, по расчёту, вблизи дзота, я достал две свои последние гранаты и, чуть приподнявшись, одну за другой, бросил их в тёмное отверстие. Прозвучали один за другим два взрыва. Феликс приподнялся и, обгоняя меня, зигзагами, прижимаясь к стенам траншеи, пробежал оставшееся расстояние. Ворвавшись в дзот, он поливал всё перед собой автоматной очередью, пока не кончились патроны.
Быстрым отработанным движением заменил последний магазин. Разглядев в темноте несколько трупов, попятился обратно, держа автомат наготове. Откуда-то прогремели одиночные торопливые выстрелы. Несколько пулемётных очередей пронзили ночное небо. Зажглись осветительные ракеты. Они точно зависли в пространстве, освещая всё вокруг мертвенно-
белым светом.
Положение наше становилось критическим.
Я несколькими быстрыми прыжками вернулся назад к затаившимся в канале бойцам и подал указательным пальцем знак — вперёд! Не добежав буквально двух шагов до траншеи, они вдруг словно застыли на месте. Слева, на расстоянии нескольких метров, на одном колене стоял сирийский солдат с “Ар-Пи–Джи” на плече. Он целился прямо в гущу солдат. Воцарилась напряжённая тишина.
Солдаты оцепенели. Кто-то схватился за голову. Но с места никто не сдвинулся. Феликс, находясь ещё в захваченном дзоте, поспешно и не целясь, дал по сирийцу длинную очередь.
Того будто затрясло и он, как в замедленной съемке, стал медленно падать, успев нажать на курок.
Противотанковая ракета со свистом и огненным хвостом промчалась низко над головой и ударила в ближайший холм.
Осколками были ранены ещё несколько бойцов. Придя в себя, каждый, кто мог, бросились к глубокой траншее. В их направлении прострочили несколько крупных очередей.
Пули так и повизгивали вдоль траншеи и над ней. Один солдат охнул и медленно соскользнул на дно.
Зажглись ещё несколько осветительных ракет.
Их блекло-мертвецкий свет озарил бледные, грязные перепуганные лица уставших солдат. Вот уже целый день, из-за поста и внезапно начавшейся войны, у солдат не было во рту ни капли воды и ни крохи еды. Несколько солдат истекало кровью из-за открытых ран. “Положение плачевное” — сказал я подбежавшему Феликсу и доложил о ситуации. Вокруг собралось человек двадцать.
Оказывается, во время перестрелки группа солдат повернула назад в канализационную трубу.
— Похоже, струсили, — добавил я, — а возможность возвратить их — отпадает.
Мы опять залегли.
— Надо выбрать подходящий момент, — шепнул мне Феликс.
Осветительные ракеты потухли. Темнота и относительная тишина опять обволокли бойцов. Сирийцы, вероятно, не поняли ситуацию или не хотели распылять свои силы. Новых попыток атаковать нас не предпринималось.
Феликс молчаливо указал мне рукой на место планированного прорыва. Я, поняв его, кивнул и пожал его сильную руку на прощание. Затем поспешно вылез из траншеи и пополз в темноту. Все, гуськом, торопливо поползли за мной. Феликс остался замыкающим. Наконец добрался до проволочного заграждения. Неожиданно луч неизвестно откуда взявшегося прожектора ослепил нас. Резкие крики на арабском нарушили тишину, а длинная пулеметная очередь резанула ночное небо. Трассирующие зажигательные пули засвистели над нами.
Я, стараясь хладнокровно игнорировать их, быстро нашёл требуемый участок и, лёжа возле условного разреза, разъединил проволоку руками, царапая до крови пальцы. Затем я стал направлять солдат через эту брешь. Как только появился Феликс, я, зашагал вниз за ним. Шёл быстро, с отчаянным видом, пока не обошел всех и не занял место ведущего.
Больше часа молча сходили с горы, направляясь в сторону фронта. Иногда поворачивали головы на услышанные взрывы или одиночные выстрелы в оставшемся позади укреплении.
Звёзды здесь висели совсем низко над головой. Вокруг полз редкий туман, сквозь который солдаты поспешно шагали, срывая камни со скал. Те с шумом обрывались и сыпались в невидимую пропасть. Продвигаться было очень трудно и опасно. Один
неверный шаг и, … но думать об этом не хотелось.
Неведомая тропа шла куда-то вниз, иногда совсем теряясь среди нагромождения валунов. Единственными живыми существами, проходившими когда-либо по этой тропинке, были горные козлы, которые и сейчас попадались на пути отряда, то появляясь, то тут же исчезая среди каменистых завалов…
Я задумался: “Что же случилось? Где наши? Кто виноват? Как там, в Синае? Что задумали арабы? Почему именно сегодня?”
Миллионы вопросов и ни одного логичного ответа.
Странно, ведь именно сейчас человеческий мозг должен дать конкретные ответы, а он будто затеял возню, игру в жмурки, в прятки. Сейчас он должен учесть каждую мелочь, отыскивая проход в минном поле тайных замыслов и скрытых препятствий.
Но в голове было пусто…
Спустились уже примерно на 1000 м. Тропа круто спускалась вниз вдоль изгибов высохшего горного ручья. Добрались до патрульной дороги. Солдаты шли, не рассредоточено, как того требовали обстоятельства, и без боевого заслона впереди.
Я почувствовал опасность, но было уже поздно…
Как только шагнули на запылённую и относительно широкую патрульную дорогу, по нам был открыт убийственный огонь с близкого расстояния. Оказывается, сирийцы здесь установили засаду.
Все распростерлись на пыльной дороге. Было ясно, что судьба предрешена, если не двинуться с места. Понимая друг друга с полуслова, Феликс и я, тут же приподнялись и, одновременно открыв бешеный огонь, помчались прямо на засаду. Были брошены несколько оставшихся гранат. Вокруг всё визжало и громыхало, а мы неслись вниз, в темноту, беспрерывно стреляя, пока не иссякли последние патроны.
На далёком гребне возвышенности, с которой к нам спускалась патрульная дорога, появились низкие силуэты танков. Мы с осторожностью залегли. Но вскоре, поняв, что больше нам нечего терять, решили бежать им навстречу. Низкие темные силуэты открыли, казалось, в нашу сторону танковый огонь.
Прячась между камнями и валунами, отчаянно размахивая руками и чем было под рукой, мы приближались к ним.
Позади враг ещё вел редкий огонь, а спереди — краткие танковые выстрелы. Ещё один снаряд пролетел над нами.
Я, отчаянно встал и во весь голос начал читать молитву: “Шма Исраэль”… Остальные последовали моему примеру.
Танки неожиданно, прекратили огонь и на расстоянии десяти метров от нас остановились. Оказывается, мы были услышаны!
Голодные, израненные, но уже счастливые, мы вскоре бессильно распластались на тёплой броне танка и так оставались лежать, пока танкисты не привели нас в чувство.
Ох, сколько было объятий и слёз!
Минут через десять примкнули ещё несколько спасшихся бойцов.
В конечном итоге, вырваться из окружённой цитадели и достичь израильских позиций удалось всего лишь одному офицеру, сержанту и девяти солдатам.
Все мы, без исключения, были ранены в разной степени тяжести…
Здесь записи дневника обрываются.
Послесловие
21 октября 1973 г. силами 31-й воздушно-десантной бригады Израиля был высажен вертолётный десант.
Цель — отвоевать гору Хермон из сирийских рук.
В 14.00 десант начал наступление вдоль горной цепи на занятые сирийские позиции.
В то же время три батальона бригады Голяни начали взбираться по горе в труднопроходимом районе в направлении вершины Хермон. Сирийцы предпринимали многочисленные контратаки. Израильтяне потеряли немало живой силы и техники. Территория переходила из рук в руки. Для уничтожения десанта сирийцы вызвали свою авиацию. Но тут же появились и израильские самолёты. Завязалось воздушное сражение, в ходе которого было уничтожено девять сирийских самолётов без потерь с нашей стороны.
К рассвету, после тяжёлых боев, оборона сирийцев ослабла. Тут же был дан приказ высадить на вершину горы Хермон, вблизи крепости, батальон парашютистов, что окончательно предопределило исход сражения в пользу израильтян.
Сирийские силы, окружённые с двух сторон, понесли большие потери и были вынуждены отступить.
Ещё несколько часов шла очистка местности от снайперов и минных ловушек.
Так был возвращен в руки страны самый важный для Израиля наблюдательный укрепленный пункт — Хермон.
Из 55 израильтян, находившихся в первые минуты войны в крепости, двадцать два погибли. Среди них и врач Розенкранц. Остальные попали в плен. Только одиннадцати удалось прорваться и дойти до израильских позиций…
Лейтенант Эфраим и старший лейтенант Феликс не собирались становиться героями и совершать подвиги, но прорыв из окружения и спасение десятка бойцов были на грани чуда.
Говорят ведь, что спасти даже одного человека — это значит спасти весь Мир, и поэтому их победа была чистейшая и самая настоящая, а подвиг — неоспоримо полноценный.
