Лет тридцать назад в кругах российской либеральной интеллигенции шепотком передавалась забавная, но и весьма опасная хохма: в будущем юнцы могут просить: «Кто такие Брежнев, Суслов, Андропов?» И ответ им будет таков: «Тираны эпохи Сахарова и Солженицына». Столь головокружительный перевертыш официального верха и официального низа, конечно, забавлял, но верилось в него с трудом. Теперь же давняя максима воспринимается естественно. Она справедливо расставляет по местам (то есть по реальным заслугам перед домом и миром) сохраненные историей имена. Думаю, не ошибусь, если скажу: лет через тридцать нынешний период российской истории будет называться «эпохой Ходорковского». Недаром же Форум в Давосе включил самого популярного узника России в число выдающихся личностей, которым суждено определить образ жизни человечества в третьем тысячелетии. А наш президент-резидент, непристойно долго застрявший на самой верхотуре российской властной вертикали, как и его, вроде бы, более мягкий местоблюститель будут чохом именоваться тиранами. Ведь оба они вместе с командой сподвижников (или — позднее — подельников) более всего заняты одним: старательно вытаптывают подошвами обуви — производства лучших в мире фирм — тонкие и робкие ростки цивилизованной жизни, начавшие было проклевываться из тяжелых родимых почв.
Не стану далее развивать эту тему. О двух неправосудных, а попросту бесстыдных судах над Ходорковским, мне уже не раз приходилось писать. Кому интересно, может обратиться хотя бы к моей книге «Как нас уничтожали» (М. 2006) или моей рецензии на работу американского публициста Мартина Сиксмита «Путин и дело ЮКОСа», опубликованной в журнале «Время и место» (Нью-Йорк, 2012, выпуск 21). Да и коллеги, и отечественные, и зарубежные, изрядно поточили об эти сюжеты свои изощренные перья. Еще бы! Ведь если совместить два судебных приговора, получится «небылица в лицах». Выйдет: Ходорковский (вместе с Лебедевым) украли всю добытую ЮКОСом за несколько лет нефть — так утверждает второй приговор. А первый — что эти же двое, продав все сворованное добро, не доплатили государству за эту сделку налогов. Чудны дела твои, Русь! Хоть немало прожил я на родной земле, но еще никогда не слышал, чтобы кого-нибудь осуждали за недоплату налогов с украденного. Невольно хочется поплясать еще на этом сюжете. Но недаром блистательный Наум Коржавин наставляет не только поэтов, но и нас, публицистов: «Когда, что было, сказано в начале, // А нового еще не написать, // Оно приходит, мужество молчанья, // Чтоб даром слов на ветер не бросать». Потому расскажу о том, о чем если не вовсе перестали говорить в прессе, то уж точно говорят нынче редко и мало.
Служба в ЮКОСе
А между тем недавний полувековой юбилей Михаила Борисовича Ходорковского дает благодатный повод для того, чтобы вспомнить, чем же на весь мир заявил о себе этот человек, что дает серьезные основания назвать эпоху, в которую он живет (и мы заодно), его именем. Иначе говоря — чего достиг Ходорковский за первые сорок лет своей жизни, проведенные им на воле, что мог продолжить в последующие десять лет, которые власть заставила его провести в тюрьме, принудив осваивать шитье грубых рабочих рукавиц и прочие несложные операции.
Судьбой даровано было мне пять с лишним лет проработать в ЮКОСе. В моей Трудовой книжке на странице 14 записано: «ООО «ЮКОС-Москва». 05.01.2000. Принят специалистом Управления по связям с общественностью.» А ниже «15.08.2000 переведен ведущим специалистом…» и так далее.
Как обычно, канцелярское изложение событий не совсем соответствует тому, что реально было в жизни. Начал я работать в ЮКОСе месяца на три раньше, чем записано. Тогда, осенью 1999 года, мы, несколько журналистов, буквально на коленке стали делать первые номера корпоративной газеты «Нефтяная параллель», которая потом выходила тиражом 40000 экземпляров. Топ-менеджеры поставили перед нами задачу — собрать предприятия из разных регионов, расположенные за тысячи километров друг от друга, в единую компанию. Конечно, заняты этим были многие службы, но и наша газета играла здесь не последнюю роль.
А я, как начал работать корреспондентом «Нефтяной параллели» с выхода ее первого номера, так и проработал до марта 2005 года, пока знакомые доброхоты-кадровики не посоветовали уйти «по собственному желанию». Газетчиков вряд ли могли ожидать серьезные неприятности, но зарплаты, которую нам задолжали, могли не дать вовсе. Уже набрал обороты суд над Ходорковским, к чему он приведет, нетрудно было догадаться. А как поступить с компанией, должно быть, еще не придумали даже на самом высоком верху.
За годы работы в ЮКОСе я 66 раз вылетал и выезжал в командировки по промыслам и заводам компании. Перезнакомился с десятками добытчиков, буровиков, ремонтников скважин, переработчиков. От рядовых до высших менеджеров. Познакомился и с Ходорковским (мы его называли в кулуарных разговорах МБХ), раз десять летал в его «шлейфе» по дальним регионам компании. Две мои книжки, которые стали выпускать к ежегодным кооперативным праздникам, оснащены его предисловиями.
Однако сказать, что я дружил с МБХ, было бы с моей стороны слишком смело. В компании установился жесткий стиль взаимоотношений. Каждый сотрудник занимался строго делами того уровня, который соответствовал его рангу. И мне (переводя корпоративные чины на армейские) лейтенанту, потом капитану, не положено было встревать в заботы и проблемы, подведомственные председателю правления — скажем так: генерал-полковнику. Интервью же у МБХ я никогда не брал из уважения к этому жанру, который предполагает общение двух собеседников на равных. А какое же может быть равенство, если один платит другому зарплату?
Словом, за первые несколько месяцев доводилось мне видеть Ходорковского только издалека, в основном из зала, когда он выступал со сцены разного рода форумов, о которых мне предстояло рассказать в газете. За это время я постепенно стал понимать, что жесткий стиль взаимоотношений между работниками позволяет свести к минимуму то, что стали потом называть «ручным управлением». Четкость такого подхода, отголоски которого докатывались до меня, мне нравилась, но все же я нелегко встраивался в строгий деловой стиль. Прежний опыт журналистской работы — сорок лет — давал о себе знать.
Своими глазами
Вблизи я увидел Ходорковского в феврале 2000 года, когда он с группой менеджеров отправился на арендованном компанией небольшом самолете (за отделку салона его называли «кожаный самолет») по западносибирским регионам. В число сопровождающих лиц был включен и я, раб божий, которому предстояло эту поездку отразить на страницах «Нефтяной параллели».
Словно нарочно, первую посадку «кожаный» совершил в Новосибирске, в том самом аэропорту Толмачево, где спустя три с половиной года МБХ будет арестован целым отрядом вооруженных до зубов омоновцев. А тогда Новосибирск обошелся с нами гостеприимно. Делегация ЮКОСа провела переговоры о научном сопровождении освоения целой группы месторождений в Юрубчено-Тахомской зоне. Это уже Восточная Сибирь, Эвенкия, где мне потом не раз довелось побывать. Тогда я не понял масштабности нового дела, за которое брался МБХ, и которое было позднее сорвано его арестом.
Зато уже в следующем городе — Томске — я увидел Ходорковского в деле, в реальной работе. И здесь немало открылось для меня неожиданного.
М.Б.Ходорковский
Томская область того времени весьма заметно отличалась от других регионов России. В еще недавний тогда советский период здесь семнадцать лет состоял первым секретарем обкома КПСС (то есть княжил и властвовал) Егор Кузьмич Лигачев, коммунистический фанатик, который год за годом вычищал из местного руководства людей, чьи представления о будущем России хотя бы на полшага отходили в сторону от генеральной линии единственной партии. Своего Кузьмич добился. Томская область слыла не просто красным, а ярко-красным регионом. И вот в это коммунистическое гнездо внедрилась, купив значительный пакет акций томской нефтянки, одна из самых успешных частных структур России. Смесь получилась гремучая. Это проявилось на первой же встрече юкосовцев с представителями томских заводов.
Томск — один из крупнейших промышленных центров не только Сибири, но и всей России. Он стал таковым в годы Отечественной войны. Сюда из западной части страны успели эвакуировать десятки предприятий до того, как эти территории заняли войска фашистов. После победы было решено многие из заводов оставить в Сибири, в глубине страны, куда любому недругу трудно дотянуться. Само собой разумеется, что большинство предприятий были одного профиля — ВПК, военно-промышленного комплекса. В советские годы отраслям, работающим на армию, создавались тепличные условия. Госдотации текли сюда широкой рекой. Об экономике не задумывались. Главное — выполнить в срок заказы военных, сколько бы это ни стоило. Зарплаты были здесь значительно выше, чем у тех, кто выпускал мирную продукцию, больше строилось жилья для работников, государство не скупилось и на различные социальные льготы. Потому в «военку» было непросто пробиться, она собирала специалистов высшей квалификации.
С приходом рынка, как только резко съежились госщедроты, недавно крепкие предприятия стали «пускать пузыри». Попытались сами искать партнеров, способных обеспечить платежеспособный спрос. Но делали это настолько неумело, что редко достигали хотя бы малых успехов. А тут прямо им на голову с неба сваливается «богатенький» МБХ, которому, конечно же, требуется море всякого рода «железяк». Естественно, руководители томских заводов сделали стойку.
В громадном цехе одного из предприятий было устроено нечто вроде ярмарки. На сваренных из толстенных прутов арматуры треугольных подставках разложили толстенные металлические листы. На них представители заводов выложили всевозможные приборы, механизмы, их узлы, детали неведомых машин, словом, всякую всячину, которую хотели продать ЮКОСу.
МБХ с несколькими помощниками более часу обходил импровизированное торжище. Он внимательно выслушивал «продавцов», кивал, улыбался, но, к удивлению заводчан, ничего не записывал.
Потом томичи собрались в углу цеха, где были расставлены простенькие скамейки. А стола президиума, без которого в советское время не обходилось ни одно самое неказистое собрание, вовсе не предусмотрели. Ходорковский просто встал напротив представителей заводов и, не глядя ни в какие бумажки (у него ничего в руках не было), произнес речь, поразившую не только основных слушателей, но и меня. Высказался так:
— Дорогие коллеги! Ценю ваше мастерство. Нисколько не сомневаюсь в высоком качестве всех изделий, которые были продемонстрированы. Но если я буду скупать у вас все, что вы умеете производить, и забивать этим склады на промыслах, надеясь, что когда-нибудь (когда — неизвестно) что-нибудь (что — неведомо) из этих изделий нам понадобится, то очень быстро разорю свою компанию.
Предлагаю строить партнерство на иных принципах. Конкретно: ЮКОС заказывает самолет. Он доставит представителей заводов, которые хотят с нами сотрудничать в Стрежевой (город на севере области, в тысяче километров от Томска, столица томских нефтяников). Там вы получаете возможность встретиться с работниками любых технических служб, чьи заказы хотели бы выполнять. Вы — технари, они — технари. Разговариваете на одном языке. Значит, легко поймете друг друга. Я же непосредственно занимаюсь проблемами иного рода и иного масштаба. По нашим правилам в детали мне не положено вмешиваться. Еще одно замечание: по соотношению цена-качество ваши изделия должны быть лучше тех, что мы закупаем за рубежом. По крайней мере, на одном с ними уровне. Поймите, мне совсем не хочется покупать оборудование за тридевять земель, а потом везти его через Европу и половину Азии на месторождения. Куда удобнее, если партнер под боком. Но если изделие ближнего соседа то и дело выходит из строя… У нас ведь много техники работает под землей на глубине тысяча метров, две тысячи, даже три. Мелочь выходит из строя, приходится поднимать всю колонну труб. Это сотни, а то и тысячи тонн металла. Потери огромные. Они с лихвой могут перекрыть всю экономию на транспортных расходах. А кто же в убыток себе работает?
Не все поверили суждениям МБХ. Иным показалось: чудит «богатенький», находит способ вежливо от нас отделаться. Но все же несколько предприятий рискнули послать в Стрежевой своих гонцов. Результат таков: четыре томских завода благодаря заказам ЮКОСа года за два-три встали на ноги.
В тот же день Ходорковский выделил миллион долларов областному фонду поддержки малого и среднего бизнеса, который сам и создал. К благотворительности он эту трату не относил. Объяснил так: пока бюджет области тянет на себе в основном нефтянка. Да и по многим социальным проблемам все просьбы обращают только к ЮКОСу. В общем, об одном просил МБХ: истратьте, пожалуйста, коллеги, за год миллион, до цента истратьте, но каждый доллар истратьте с толком. Отчитаетесь, как положено, убедите в эффективности вложений, дам на следующий год еще миллион.
В ту же поездку выступал МБХ в Областной думе, о которой было известно, что большинство ее депутатов относятся к ЮКОСу, мягко говоря, недружественно. МБХ произнес краткую речь об итогах прошедшего года (не помню, пользовался ли он в тот раз уже ноутбуком с иллюстрациями или ввел это метод чуть позднее). Когда кончил, последовал вопрос одного из депутатов: не мало ли платит головной офис томской дочке за сырье. Ходорковский объяснил, что многие месторождения региона довольно бедны, к тому же часть их изрядно выработана. Есть и такие, где в скважинной жидкости нефти всего пять-десять процентов. Забросить их нельзя. А возня с ними — очистка от примесей, отделение воды и газа, перекачка отходов — все это влетает в копеечку. А баррель нефти стоил тогда порядка 12 долларов. Платить за сырье больше — концы с концами не сведешь. И он подкрепил свои суждения множеством цифр, которые, видать, умещались в его голове в не меньшем количестве, чем в среднем компьютере.
Тут еще один местный законодатель врубился на полную катушку: зарплаты в ЮКОСе маленькие. Не боитесь, что рабочие выступят против вас?
Ходорковскому было тогда тридцать шесть лет, а гляделся моложе. Среднего роста, подтянутый, в свитерке, потертой кожаной курточке, в очках без оправы, он походил на студента. На фоне могучих «народных избранников» не гляделся. Страшновато стало: казалось, его, московского интеллигента, сибирские мужики сомнут одним махом.
МБХ, думаю, не ждал от местных думцев теплого приема, но и отражать столь резкий враждебный выпад не был готов. Он взял паузу. А далее произнес спокойно, не меняя прежнего тона:
— Я вам отвечу, — опять помолчал немного. — Я вам даже вежливо отвечу. Я возглавляю правление акционерного общества. Следовательно, работаю в интересах акционеров. Правление платит работникам за их нелегкий труд ровно столько, сколько имеет возможность платить. Платить больше — значит не оставить средств на обновление весьма изношенного производства, которое нам досталось. Такая политика непременно приведет к серьезным авариям, а далее к остановке производства. За этим следует значительное сокращение персонала. А в моногородах эта ситуация смерти подобна. И наша компания предпримет все от нее зависящее, чтобы таких вариантов не допустить. Такова естественная логика любого рачительного хозяина. Поднимутся мировые цены на нефть, сумеем с помощью вложений в основные активы повысить производительность труда, значительно вырастут и заработки. Менеджеры компании постоянно объясняют ситуацию работникам и, насколько могу судить, рабочие нас понимают. Могут ли произойти выступления? Могут, особенно если подогреть недовольных. Но я не обязан всем нравиться. Это вам, господа избираться, а я занимаюсь производством. Но, конечно вы — власть. Можете создать такие условия, при которых ЮКОСу станет невыгодно здесь работать. Однако у меня есть несколько лицензий на добычу в других регионах. Возникнет необходимость, будем вынуждены уйти из Томской области. А уж вы решайте, будет ли это на пользу региону или принесет ему очень существенный вред.
Теперь паузу взяли депутаты. Диалог, после нее возобновившийся, более не был отмечен фехтовальными выпадами. Люди говорили о деле — толково, по-партнерски. И добился этой смены настроения столичный интеллигент в очочках без оправы, великолепно знавший ситуацию в области, имевший четкий план, как вывести из прорыва томскую нефтянку и сумевший его реализовать.
Социалка
Не стану рассказывать о производственных программах ЮКОСа, хотя тема интересная и важная. Но МБХ подробно раскрыл ее в своих выступлениях на заседаниях обоих судов. Он проявил себя как один из умелых менеджеров отрасли. Однако в чем Ходорковский был совершенно уникален, так это в решении комплекса социальных проблем компании. Впрочем, не только компании или даже отрасли, часто его деятельность касалась всей России. Получалось, что частная компания выполняет некоторые обязанности государства.
Достаточно напомнить о созданном МБХ и финансировавшемся им движении за распространение компьютерной грамотности среди школьных учителей всей страны. Недаром МБХ (вместе с Валентиной Матвиенко) был избран сопредседателем Федерации интернетобразования, филиалы которой словно клоны овечки Долли распространились по всем регионам. Когда ЮКОС добрался до одного из самых депрессивных регионов — Эвенкии, получила распространение хохма: в Эвенкии интернетов больше чем туалетов.
Успехи главы ЮКОСа в решении социальных проблем вынужден был признать даже главный его недруг — президент. За полгода до ареста МБХ в Кремле подводились итоги III Всероссийского конкурса «Российская организация высокой эффективности», жюри которого признало ЮКОС лучшей компанией страны в номинациях «Оплата труда и социальные выплаты» и «Реализация социальных программ на предприятиях и в организациях». Присутствующий на торжестве Владимир Путин в своей тогдашней речи отметил: «У участников конкурса социальные выплаты растут более высокими темпами, чем прибыль. Спасибо!»
За что же конкретно благодарил Путин тогда весной 2003 года победителя конкурса в двух номинациях? Было за что! Ни одна компания не провела в жизнь столь продуманного проекта, как ЮКОС. Детально излагать эту программу не хватит целого журнального номера. Потому расскажу об этом лишь кратко, отдельными штрихами.
Столовая «Сказка»
Первое, что провозгласил МБХ в конце трудных 90-х, когда у многих наших граждан не хватало средств на самое необходимое: «В регионах работы ЮКОСа не должно быть голодных». Касалось это не столько работников компании, сколько людей пришлых, по большей части стариков и старух. Тех, что стали жертвами самых разных семейных конфликтов. Скажем, приехали помогать детям растить внуков, да после большого перерыва в общении не смогли ужиться с сыновьями и дочками. Или вдалеке (как говорят северяне «на материке») кто-то умер, кто-то запил, кто-то вышел замуж за очень крутого господина, которому ворчливые пенсионеры — нож острый. И поехали иные старцы искать счастья не в южные благодатные края, а на север. В общем, были те, кому пенсии на еду не хватало. Красиво сказал МБХ: «не должно быть голодных», а как исполнить? У самих добытчиков при чудовищном падении цены за баррель приварок самый нехитрый. Куда уж тут лишний рот кормить!
Выход все же нашли. Создали за счет ЮКОСа бесплатные столовые. Конечно без бюрократической канители не обошлось. Органы местной власти требовали доказательств, что человек, просящий еды, действительно в крайности. Только тогда его ставили на довольствие. Но вот довелось мне побывать в том же Стрежевом в столовой «Сказка». Там бабушки, утвердившиеся в роли постоянных посетительниц, взяли дело в свои руки. И как толково его повели! Если кто заболеет, ближняя соседка приходит в столовую с судками: «Хворает Петровна. Сама не дойдет. Отнесу ей».
Или старик какой забредет. От тепла да запахов пищи глазки так и бегают. А талона у него пока нет. Бабушки обходились без бюрократии. То ли найдут лишний талон, то ли попросят на кухне чтоб наскребли старику обед: явно проголодался мужик. И не было случая, чтобы из «Сказки» хоть один вышел на мороз, не получив пищи.
Я много таких историй наслышался. Хотя трудно было слушать: человек я не сентиментальный, но слезы наворачивались на глаза. Ведь это местная власть должна думать, чтобы исключить такие варианты, когда изработавшемуся за долгий век старцу нечего оказывается есть. И еще приходило в голову: сколько раз случалось и случается слышать, что россияне мало способны к самоорганизации. Вранье это! Российского человека надо только подтолкнуть к доброму делу, поставить на правильную дорогу. А дальше он такие красоты души покажет — залюбуешься. Вот это-то и понял МБХ, на это и сделал ставку. И не стало голодных в регионах Компании. Только бы за «Сказки» славить его. Нет — в тюремную камеру.
Запретная тема
Нефтянка (и добыча, и переработка) отрасль суровая. Может, не такая опасная, как угольные шахты, но все же, когда спускается в скважину оборудование весом в сотни тонн, когда в колоннах НПЗ поднимается температура за 1000 градусов, всякое случается. Даже, если, как в ЮКОСе технику безопасности зубрят как «Отче наш». К тому же, скажем, зимники, проложенные по болотам, сколько таинственных подлянок способны подкинуть — не сочтешь. Да мало ли какие каверзы ждут труженика в холодных широтах, в условиях промысла. Так вот, если приходится буровику, добытчику, ремонтнику скважин, переработчику хоронить друга, которому выпал короткий земной век, он непременно подумает, что и сам может уйти в мир иной, много годов не дожив до старости. И более всего тревожит его в такой момент судьба детей — останутся сиротами.
И опять: МБХ понял душевные потребности своих юкосовцев. Потому был и создан под Москвой, в Коралово лицей для детей, оставшихся без родителей. Впрочем. И в этом случае мыслил Михаил Борисович не только интересами детей ЮКОСа. Первые воспитанники этого очень необычного заведения привезены были сюда не из дальних нефтеградов, а из горячих точек, которыми еще недавно дымилась наша земля. Иногда прямо с поля боя, из-под огня, выхватывали посланцы ЮКОСа беспомощных пацанов и девчонок, закидывали их в вертолет, который торопливо набирал высоту, чтобы не попасть под вражий огонь.
Потом менялся контингент. Хватало, к сожалению, и своих сирот из районов деятельности Компании.
С этим лицеем вышла у меня история, о которой не могу умолчать. О лицее я слышал с первых дней работы в ЮКОСе. Не раз удивлялся: есть такая замечательная структура, а газета о ней ни слова. Мне объяснили, что на поездку в лицей надо получить разрешение наверху. Я попытался, но наткнулся на несвойственную компании тягомотину. А время шло. Мне увеличили зарплату, дали несколько премий, наградили Благодарственным письмом. Вышла моя первая книга ко Дню рождения компании. Не раз приходилось мне слышать, как называли меня «писателем ЮКОСа». Звание мне нравилось — оно напоминало армейскую должность военного времени «писатель фронтовой газеты». Словом, были у меня некоторые основания не принимать в расчет мелкие формальности. Потому однажды я заказал на утро машину и отправился в Коралово.
Лицей поразил меня тем, что вовсе не походил на детский дом, на убогий приют для несчастных. Здесь царила дружеская теплая атмосфера. Дети жили единой семьей, старшие заботились о младших, ни о каких обидах, которые сильные наносят слабым, вовсе не было речи. Большим уважением пользовались интеллект, изобретательность, умение организовать жизнь интересно и весело. Дети охотно разговаривали со мной, взрослые удивляли педагогическими находками, умным, благородным взглядом на свою профессию. И ф цифрах результаты были впечатляющими. Более 95% выпускников лицея поступали в институты на бюджетной (то есть бесплатной) основе, успешно получали высшее образование — вовсе необязательно нефтяное, какое выберут.
Словом, вернувшись в Москву, я написал текст, в котором попытался передать свое восхищение лицеем. Вроде, получилось. Во всяком случае, комплиментов от коллег довелось услышать немало. А дальше случилось неожиданное. Очерк мой переносили из номера в номер, а до полосы он никак не мог добраться. Другие тексты шли «с колес», а этот «забуксовал». Месяца через два мне это надоело. Я решил нарушить четкую юкосовскую субординацию и попросился на прием к весьма высокому начальнику. Принят я был любезно, но когда речь зашла об очерке про лицей, мой собеседник в самой мягкой форме сказал, что запрет идет от самого МБХ. Ходорковский не хочет лицей «пиарить». Он создан, чтобы детям, оставшемся без родителей, жилось хорошо, а вовсе не для того, чтобы публично демонстрировать доброту ЮКОСа. И потому… Я извинился перед собеседником, что заставил тратить на меня время. Честно говоря, было мне стыдно: не хватило тонкости и деликатности понять простые истины, которые поняли МБХ и его команда. Как в таких случаях говорится: «А еще писатель!»
Квартирный вопрос
Пожалуй, самым неожиданным стало заявление Ходорковского о том, что он не намерен строить новое жилье в городах Компании. Недруги порадовались: вот вам забота о людях, столь громко провозглашенная главой ЮКОСа! МБХ оправдываться не стал, лишь более развернуто изложил свою позицию.
Во-первых, города, население которых переваливает за 200 тысяч, возведенные в районах нефтепромыслов, — сущая нелепость. Пройдет тридцать, сорок, в лучшем случае пятьдесят лет — и месторождения окажутся выработанными. А жизнь «на северах» обходится так дорого, что перепрофилировать бывшие нефтеграды — просто утопия. Что же оставлять города-призраки? Честно признаюсь, хоть немало проехал, проплыл, пролетал «по северам», таких городов пока видеть не приходилось, но заброшенные поселки возле выработанных угольных шахт видел. А ведь тоже возводили дома, тянули коммуникации, создавали инфраструктуру.
Да и как велось строительство в тундре и лесотундре? Приезжает на стройку тертый мужик — у него разного рода корочек в руке не удержишь: водитель грузовика, трактора, бульдозера и всякой другой техники. Нужен стройке такой умелец позарез. Приходит он к начальнику, демонстрирует свой арсенал. У начальника слюнки текут от восторга:
— Беру, беру! Какое место больше нравится? Выбирай!
Однако приезжий не в тон собеседнику спрашивает:
— А жилье?
Начальник конечно знал о чем пойдет разговор. Даже горестную интонацию заранее заготовил:
— С жильем плохо. Очередь большая. В ближайшие года три ничего обещать не могу.
Умелец начинает собирать со стола свои сертификаты.
— Погоди, погоди! — накрывает руками документы начальник. — Может я тебе кое-что из стройматериалов подкину, балок пока себе соорудишь…
Оба собеседника знали заранее, что этим кончится. Дальше торг — что именно сможет дать начальник. В конце концов ударяют по рукам.
Приезжему предоставляют пока место в общаге, и он после работы (благо на севере летом ночи светлые) начинает строиться рядом с другими товарищами по несчастью. Такие поселения в народе называли «вор-городками». Название точное. Ибо и начальник дает рабочему сворованные у государства доски, брусья, кирпичи. И сам будущий жилец, где увидит, что плохо лежит, тоже к себе тащит. Так создается за лето и осень убогая халабудина, в которой может уютно жить в тропиках, но «на северах» сплошное мученье. Едва удается законопатить одни щели в стенах, обнаруживаются другие. Пол, чем ни утепляй, все холодный. Ну, и конечно, «удобства» на улице. Когда температура сорок градусов мороза, от одной мысли, в каких условиях предстоит обнажить значительную часть тела, уже кажется, что все твои органы превратились в ледышки. А что сделаешь? Морозы стоят месяцев пять, а заманчивый северный заработок со всеми добавками выплачивается круглый год. Решают потерпеть. И терпят. Да не два-три годика, а лет эдак пятнадцать-двадцать. Наконец, получает семья квартиру в благоустроенном доме. К тому времени дети уже изболелись, жена хворает всеми женскими недугами. Да и сам бывший богатырь-хозяин собрал такой букет болезней, что впору скорее бежать с севера, плюнув на совсем уж высоко взлетевшую зарплату. Но столько ждали счастливого времени, что вовсе нелепо съезжать. Пока судачили: ехать — не ехать, пробегает еще десяток лет. Подходит время пенсии — благо северянам она дается рано. Теперь-то уезжай! Так-то оно так, но хорошо тем, кто, пока шел большой заработок, сумел где-нибудь в благодатных краях осилить постройку кооператива. А если семья большая, если родителям и родичам приходилось помогать? И часто остается пенсионер в том же городе, который строил, который стал родным. Хотя с точки зрения экономики — это дикость. Обходится житье пенсионера в северном городе в очень серьезную сумму, а пользы теперь от него ноль.
Есть, правда, государственная программа переселения пенсионеров с севера, но движется она так медленно, что только у долгожителей есть маленький шанс в самом конце земного века ею воспользоваться.
И вот тут-то МБХ отказался от строительства жилья в северных городах! А что взамен? ЮКОС предложил создать рынок вторичного жилья. Откуда ему взяться? А для этого сформировали программу «Ветеран». Согласно ей, пенсионер, который уходит с работы и уезжает «с северов», получает от компании деньги. Вначале двухтысячных — 5000 долларов. Тогда это была большая сумма. Предлагали мне, например, за 14 000 долларов квартиру в ближнем Подмосковье. А ведь северный пенсионер имел накопления, да и продавал свою жилплощадь (конечно, приватизированную) и стоила она в тех местах не немного дешевле, чем в Центральной России. А сумма выплат компании должна была год от года расти, и, конечно бы, росла бы, кабы не разорили ЮКОС.
Впрочем, и тогда, 10-12 лет назад, наиболее толковые пенсионеры умело использовали добавки компании. Помню в те времена встречу в том же Стрежевом с Оскаром Ваартом. Эстонец по национальности, он был в сороковом сослан еще пацаном вместе с матерью и братьями в Сибирь. Здесь получил шоферские права и сорок лет крутил баранку на местных стройках. В программу «Ветеран» включился одним из первых. Продал квартиру, гараж, даже крошечную дачку, добавил выплату компании. Денег хватило на то, чтобы купить в замечательном месте на юге Омской области, в деревне, окруженной белоствольными березовыми рощами, четырехкомнатный дом, стоящий на участке размером 70 соток. Домом Оскар очень гордился. Его построил немец, переселенный сюда в начале войны из Поволжья. И так аккуратно построил, что ни одной кафельной плитки, пока сам немец в доме жил, не отвалилось. В двухтысячных решил хозяин отъехать к соплеменникам в Германию. А дом продал Оскару.
Вот квартиры таких, как Ваарт, и составили рынок вторичного жилья. А дальше? А дальше — тому, кто нуждается в жилье, компания помогала получить ипотечный кредит в банке. Брали за него немалые деньги — 12% годовых. Но работникам, в ком ЮКОС был заинтересован, 5% безвозмездно давала компания. Я тогда разговаривал в Нефтеюганске с мастером по ремонту проблемных скважин Александром Фаворским. Он только что обзавелся двухкомнатной квартирой в доме, по тем временам вполне благоустроенном.
Спросил его:
— Бюджет семьи выдержит такие расходы?
Двадцатишестилетний мастер только хмыкнул:
— Запросто!
— Какая часть заработка будет на это уходить?
— Мы подсчитывали — примерно треть. Да еще жена работает. Да и за съемную квартиру раньше деньги платили. Они вылетали, как в трубу. А теперь кладем как бы себе в карман. Ведь квартира навсегда наша собственность.
Словом, Ходорковский избавил молодого мастера от «вор-городков», балков и болезней с ними связанных.
Не могу сказать точно, но весьма сомневаюсь, что Игорь Сечин, принявший сперва активное участие в уничтожении ЮКОСа как высокий госчиновник, а потом возглавивший (уже в роли частного предпринимателя) компаниию «Роснефть», которая купила по дешевке самые ценные юкосовские активы, выполнит обязательства перед работниками, которые взял на себя МБХ. Люди, способные к таким кульбитам в биографии, как Сечин, редко наделены щепетильностью.
Недаром американец Стивен Тиди, несколько месяцев занимавший должность председателя правления ЮКОСа, мужественный защитник интересов Компании, а значит — интересов России, по поводу чудовищного решения о продаже «по фальшивой цене» лучшего актива ЮКОСа — Юганскнефтегаза написал тогда в газете «Коммерсантъ»: «По сути мы являемся свидетелями организованного правительством воровства для сведения политических счетов».
Стоит ли удивляться, что господа, проворачивающие такие дела, нисколько не смутясь оторвали Михаила Борисовича Ходорковского от работы по переустройству жизни России и уничтожили его филигранно отточенные социальные программы! Вместо этого ему вменили в обязанность — научиться шить рукавицы. Грустно. В который раз в истории нашего Отечества лучшие люди оказываются лишними людьми.
