Ольга КОРЗОВА
Архангельская область
«И чувствуешь себя лесной царевной…»
***
На чужбине пожив,
воротилась на Русь,
и уже никуда не уеду.
Манны с неба, конечно,
я здесь не дождусь,
но картошку
добуду к обеду.
Да и как не добыть? –
огород за окном,
выходи и орудуй лопатой.
В доме топится печка
весёлым огнём,
на сарае бушуют котята.
Есть друзья.
Пусть немного,
но всё-таки есть,
и в наследство
досталась работа,
от которой порою
хоть на гору лезь,
а бывает, и ладится что-то,
и цепляет за душу,
и точит внутри…
А ещё – эти книжные полки,
Да на ветках рябины
зимой – снегири,
и дорога к реке –
мимо ёлки…
***
Совсем другое время за деревней.
Там белый снег, нетронутая тишь.
К чему Иерусалим, когда стоишь
и чувствуешь себя лесной царевной?
Сейчас вон те раздвинутся кусты –
ивняк ломая, выйдет на дорогу
и охнет старый Леший: «Слава Богу,
что вновь домой вернулась, дочка, ты».
Закашляет с натугой, заворчит:
хлопот полно, зима не за горами,
и чем бы шляться, помогла б с делами,
а то ведь лес не убран, не закрыт.
Перечить я не стану. Постою
и выслушаю молча все упрёки.
Над головою затрещат сороки,
на все лады склоняя жизнь мою.
Но вдруг метнётся голос птичьих стай.
Замру в тоске. Зачем так стонут птицы?
Не чают, что ли, снова возвратиться?
Махну рукой. Ответное «прощай»
вдали стихает. Слёзы льются, льются.
Рукой их вытру, побреду в свой дом.
…А я с чужбины не смогла вернуться,
Осталась где-то в небе голубом.
***
Мы не вмещались
за дощатый стол.
Была я младшей,
и в семье – девятой.
Отец и мама.
Бабушка, ребята
и мы с сестрой.
А если гость пришёл,
то для меньшой недоставало
места,
меня кормили где-то
в стороне,
и как-то неуютно было мне,
и грустно оттого,
что в доме тесно.
Прошли года,
мы вышли за порог.
Нас жизнь звала
от очага родного,
и мы на зов кидались
бестолково,
как мчит на свист хозяина
щенок.
И часто, в суете своей
спеша,
не вспоминали о далёком
доме.
Забот иных хватало.
На изломе
черствело время
так же, как душа.
И вместе мы собраться
не могли,
нас собирали только
дни утраты.
Сначала бабушку,
потом отца и брата
мы проводили в вечный
дом земли.
Мы неустанно рушили ту связь,
что нас, наверно,
берегла годами.
Оправдывались мы
детьми, делами,
а нить меж нами всё
рвалась, рвалась…
Но сила, что гнала нас
прочь и прочь
внезапно изменила направленье.
Мы сразу стали
старшим поколеньем,
всего лишь за одну - без мамы - ночь.
Вот в доме снова
шумно, людно, тесно.
Все собрались
и сели у стола.
И мамино
пустующее место
впервые
я несмело заняла.
***
Пусто на сердце и тошно.
Где-то плещутся стихи.
Только в буднях суматошных
среди всякой чепухи,
бесконечной, мутной, зряшной,
нанесённой, точно ил,
редко слышишь клик протяжный
или шум далёких крыл.
Чаще так: стоишь в печали,
тускло глядя в небеса,
а в высокой синей дали
замирают голоса.
Но в траве прибрежной, длинной
усмехнётся вдруг хитро
клад невиданный, старинный –
Самоцветное перо.
***
Над дальним лесом вспыхнула звезда,
как будто свечка, трепетной рукою
зажжённая и поднятая ввысь.
За ней огни другие поднялись,
и небосвод, наполненный тоскою,
склонился тихо к горестной земле,
мятущейся меж взрывами и стоном.
И от свечи небесной там, во мгле,
зажглись земные светом отражённым.
И сотни рук взметнули этот свет,
молясь, любя и скорбно поминая
всем сердцем тех, кого меж нами нет,
и отступила в горы тьма ночная.
