* * *
Неужели ты еще не понял,
Происходит все совсем не так,
Прошлое неправильно запомнил,
Дорогое продал за пятак.
Не туда и не затем ты ходишь,
Сколько бесполезного труда
Ты с тупым упорством производишь,
Пользы, ну почти что никогда.
Тех, кто дорожил тобой – оставил,
Тот, кто помогал тебе – твой враг.
Соблюдаешь массу всяких правил,
Веришь в сотни небывалых врак.
До сих пор упорно и активно
Думаешь, да только не поймешь,
То, чем занят ты – бесперспективно,
Ты живешь.
* * *
Что просил, это все получишь,
только жизнь свою не улучшишь,
жил бы с тем, что и так уж есть.
Если кеды себе попросишь,
никогда их уже не сносишь,
хлеб попросишь, и век не съесть.
Деву ты попросил отдаться,
с ней уже вовек не расстаться,
про детей вообще молчу.
Не проси, чтоб ушли болезни,
вон они из тебя полезли.
И прошу, не просись к врачу!
Не проси, чтоб все люди братья
стали в мире, ведь тут же платья
посрывают со всех сестер.
Дайте правды, нет слова слаще! –
И тотчас же кого-то тащат
иль в застенок, иль на костер.
Закричишь, чтобы эти просьбы
не сбывались, чтоб не пришлось бы
ничего тебе получать,
и поймешь – твое время вышло,
и тебя вообще-то не слышно…
если хочешь, можешь кричать.
* * *
Снег, как будто напоминая,
что какая-то есть иная
жизнь, отличная от земной,
появляется и ложится,
продолжая притом кружиться
словно в этой жизнь иной,
что лежачим быть, что подвижным,
что быть верхним, а что быть нижним,
это ровно, что все равно.
Обжигающим быть, холодным,
невесомым быть, или плотным,
так уж в небе заведено.
Наблюдая за этим снегом,
неизбежно грезишь о неком
суперснеге, что к нам летит.
Он такое несет оттуда...
превратит нашу жизнь он в чудо...
Превратит, или прекратит.
* * *
На водной глади замер пух
ветла накренилась над прудом,
все, все беззвучно только слух
за звуком мчится как за чудом.
Вдруг лист осиновый плеснет,
как будто проявляя нервность,
то ласточка вдруг полоснет
крылом безвольную поверхность.
Та что-то ей сверкнет в ответ,
и снова залегла в молчанье,
и тишина как белый свет,
хранит всю радугу звучаний.
Сельское кладбище
Все травой поросло,
А кое-где и лопух.
Рядом легли как назло,
Двое – глухой и лабух.
Несколько есть парней
Из городской братвы,
средь сосновых корней,
И под ковром травы.
Летчик, танкист, алкаш…
Рыскаю словно рысь,
Кладбище – ералаш,
Могилы как разбрелись!
Или сбились в толпу,
Опять заблудился я.
Пот бороздит по лбу…
Ну вот, и мама моя.
Плутал и нашел, стою
И так все пятнадцать лет,
И снова осознаю –
Ее тут в помине нет!
Нет Нины вон той и Ильи,
Раисы, Ивана, Льва,
Не для Петра соловьи.
Не для Фомы дерева.
Поросший сосной бугор,
Прекрасен со всех сторон,
Тела в нем всего лишь корм
Для беззаботных крон.
Души конечно есть,
Но все же где-то не здесь.
Но было: порыв грозы
Застал меня на холме:
Сначала мертвая зыбь,
А после – орган во тьме.
Вроде как охмелев,
Запели из темных нор
Таксист и братва, и Лев,
И это был сильный хор.
Рыдали все дерева,
И тонко мне грыз висок,
Слышный едва едва-едва,
Мамочкин голосок.
* * *
Пусть солнце село, но окрестности
Еще не полностью во тьме,
Я, первый циник этой местности,
Сижу один. В своем уме.
Но начинается волнение,
Сначала только лишь в мозгу,
Как будто гений уравнение
Решил, хихикнув, на бегу.
Снуют невидимые ангелы,
Предчувствия проникли в сад.
Вот-вот и предсказанья Вангины
Вдруг разом все заголосят.
В стоячем сердце кто-то роется,
Под ложечкою так сосет,
Что я уверен – мне откроется,
Меня куда-то вознесет!
Я вскакиваю шаткой башнею,
С комками воздуха в руках,
И прибежавшие домашние
Молчат на разных языках.
* * *
Уже почувствовали мы
Неповторимый этот почерк,
Весна из ледяной тюрьмы
Взрывается напором почек.
И кажется, еще чуть-чуть,
И все в зеленой канет пене,
Но холодом сдавило грудь
Апреля, и без изменений
Застыл наш бездыханный сад,
Мир замер как курок на взводе,
И, кажется, шепни «назад»
И все назад пойдет в природе.
Мир умирает, а не спит,
Лишь у соседа на балконе
«Машина времени» скрипит
Враздолбанном магнитофоне.
* * *
Струя слепого холодка
Пересекает мрак веранды,
Вползла в сознание строка
Трансцендентальной контрабанды.
Сквозь крону яблони сплошной,
Что рядом с вишней беспросветной
Нам посылает мир иной
Какой-то образ безбилетный.
Бредет прерывистый фонарь,
Как будто побираясь, в звездах:
Аэропорт свой инвентарь
Всю ночь зашвыривает в воздух.
Река распалась вдалеке
На ряд сверкающих излучин,
И в этой ломаной строке
Скрип от хароновых уключин.
Строит напрасный тарарам
Вдали скользящей электрички,
То композитор наш Арам
С клинками пляшет по привычке.
Пуста как пристань голова,
Пусть и в лирической короне.
И непрерывно шлет слова
Мне транспортер потусторонний.
Москва
