* * *
В простылом тазу, где отбита эмаль,
Замерзла зима, как на грех.
И колешь в тепле твердоклювый миндаль
И грецкий волнистый орех.
А в печке, треща, веселятся дрова,
Огню подставляя ладонь.
И к ночи – дощатая сказка жива,
Как пешка
И шахматный конь.
И слушаешь,
слышишь ее немоту,
В висках ли,
в поленьях,
в щелях...
Зима разложила сушить бересту,
Зажгла серебро в волосах.
И странно, и страшно, что ночь у крыльца,
Что месяц безлик и остёр,
Что свищут дрова – и гудит без конца
Заснеженный времени бор.
* * *
Свеченья проем, тишины поворот
И снег, словно дом, где никто не живет –
С глухим телефоном настенным,
Где ветра порою стучат башмаки
И музыки черной пылятся круги
В картонной коробке вселенной...
Добро ли случайное, стылое зло, –
Но все же с тобою нам, друг, повезло:
Бессрочными бродим тенями,
От холода ежась, по гулким дворам.
И медленный снег открывается нам,
И время мерцает над нами...
* * *
Как в небе детский шар, стоят миры – не важно,
В предвечном свете ли, в кромешной стылой мгле, –
Меж ними и трусит кораблик твой бумажный,
Простой внесрочный борт – к неведомой земле…
И в газовых рожках – туманности густые,
Где Млечный Путь притих от ссадин и прорех …
Но в крошечном саду шумят дожди живые,
И вянет палый плод, и оседает снег …
И в детских небесах – погоды-непогоды;
И все, кого искал ты в давности пустой, –
Давно накрыли стол: давно пришли с работы,
И шутят, и бранят, и говорят с тобой …
НАВЕЯНО КАРТИНОЙ ПИТЕРА БРЕЙГЕЛЯ “КАЛЕКИ”
На двух деревянных колодках,
С рогаткой наместо ноги,
С утробной охрипшею водкой,
На грязной накидке – мазки
Какой-то запекшейся краски, –
Калечество песню орет;
Как тесто могильной закваски
Беззвучная песня растет...
И годы проходят мгновенно,
И вечности дни сочтены;
Обрубки поют во вселенной
На фоне кирпичной стены.
Со временем в распрю вступая,
Пространству грозя костылем,
Орут они, меры не зная,
В летучем кошмаре моем...
* * *
Я весны боюсь... Мой верный страх –
Красный карлик в хриплых бубенцах,
Пугало воронье в колпаке,
Серебро скуденья на виске...
Мне весной светло... Моя тоска –
В инее занозистом доска,
Неба полый ветреный сосуд,
Что, смеясь, две женщины несут.
Первая – жена, вторая мать...
Как мне злого карлика прогнать?
Как сложить считалку из ветров? –
Пустота торчит из рукавов.
* * *
Гогот метели, мятущийся дух;
Дворник татарин, уверенность сердца...
Дом мой дневной от дверей лопоух,
Только ночная в нем заперта дверца.
Дом мой – диковинный ларь без ключа;
В нем даже вещи натруженно живы...
Только – метель шелестит, гогоча,
И переулки горбаты и кривы...
* * *
Бабушка девочки, в которую был влюблен,
Яичницу жарила, поила липовым чаем.
Утро звенело и пело в стекле окон
Утро жизни, которую примечаю
В мраморных лестницах, статуях живых –
В маске трагика, в шлеме – со свитком, сферой...
День начинается с летних песен моих –
Нет им начала, конца и общей меры...
Бабушка девочки, в которую был влюблен,
Спит под липами, видит глубокое небо,
Видит (видит ли?) тот же чудесный сон
С жаркой яичницей, липовым чаем, хлебом...
* * *
А жизнь не знала о конце –
И копошилась, и жужжала...
Зевала баба на крыльце;
Стрекозка, стоя, трепетала,
Царапал воздух шумный жук,
Пил воду мотылек белесый...
И мир был весел и упруг,
Как Дульсинея из Тобоса...
Ветряк натруженно скрипел,
И рыцарь в допотопных латах
Верхом на лопасти летел
По кругу вечному куда-то...
Владимир Мялин – поэт, член Союза писателей России и Творческого клуба “МП”. Автор книги стихов “Из ближнего рая”. Живет в Москве.
