Валюха-горюха+2

ЮРИЙ КАШКИН

ВАЛЮХА-ГОРЮХА

Повесть о женской судьбе

Ретроспектива первая

Люди, сведущие в науках, утверждают, что между детством и юностью каждого цивилизованного человека существует особый период. Педагоги склонны называть его подростковым, писатели-классики – отрочеством, психологи – пубертатным периодом. Если покопаться в памяти, то наверняка вспомнятся эпизоды, характерные для этого периода. Например, вдруг стало трудно находить общий язык с родителями. Мы вроде бы такие же, как и раньше, а родители стали какими-то придирчивыми, вредными, назойливыми – лезут во все мелочи со своими дурацкими советами, указаниями, распоряжениями, как будто они знают, как жить, а мы, дураки, не знаем. Мой отец, например, однажды так и сказал: «Мы с тобой друг друга не понимаем, поэтому нам нужен переводчик» – и повесил этот «переводчик» длиной в метр двадцать на ближайший же гвоздик. Сначала «переводчик»-ремень действительно внушал уважение, потом я перестал обращать на него внимание, а под конец мы с отцом потягали-потаскали его в разные стороны, и оказалось, что я отца перетягиваю. Правда, к тому времени мы и без ремня научились понимать друг друга.
А еще, говорят, что именно в этот промежуток жизни начинает проявляться интерес к противоположному полу. Это действительно так – по себе знаю. Вот, скажем, женская фигура. То, что у нее спереди есть кое-какие выпуклости, каждому известно с раннего детства. Это было как само собой разумеющееся архитектурное украшение и у мамы, и у той тети, которая продает мороженое, и даже у бабы Глаши, которая когда-то огрела меня метлой за то, что… Но это не столь важно. Сейчас понимаю – за дело.
Так вот, когда на уроках физкультуры мы, мальчишки, стали замечать, что из-под девчоночьих маечек стало кое-что выпирать, то отнеслись к этому совершенно индифферентно, то есть безразлично. Так им, дурам, и надо!
Но! Вдруг, начиная с какого-то момента, все назойливее стала надоедать мысль: что же это, в конце концов, такое? Какое оно – твердое или мягкое? Шершавое или гладкое? И зачем оно вообще? Ну, понятное дело, младенцев молоком кормить – это было уже нам известно – так а зачем оно вырастает задолго до того, как начинает расти у будущей мамы животик, а не вместе с ним, с животиком?
И пошли между нами, мальчишками, разговоры. Странно, конечно, но по тому уровню нашего, извините за выражение, умственного развития вполне логично было подойти к какой-нибудь из одноклассниц, указать пальцем на левое или правое «кое-что» и задать вопрос в лоб: «Зачем тебе

КАШКИН Юрий Иванович – педагог. Как прозаик дебютировал в «Ковчеге» № XXXV (2/2012). Живет в Днепропетровске.
© Кашкин Ю. И., 2013

это?» Нет же! Обсуждение столь интересного вопроса происходило только в узком мальчишечьем кругу с оглядкой на то, нет ли поблизости кого-нибудь в фартушке и с косичками. Больше всего споров было вокруг такого свойства, как «твердое-мягкое». Гипотез оказалось столько же, сколько участников форума. Точку в этом высокоинтеллектуальном и высоконаучном споре решил поставить Коля Урыш:
– Я пощупаю!
– У кого? – вскричали мы чуть ли не в один голос.
– У Вальки Сабадаш.
Вот мы и добрались до нашей главной героини.
Валя была самой полненькой девочкой в нашем классе, и все ее выпуклости были наиболее выпуклыми. Правда, была еще Надька Рябченко, но она, во-первых, пошла в школу с восьми лет, а во-вторых, оставалась на второй год в четвертом классе, поэтому и ростом, и весом была та еще тетя. Были все основания опасаться, что Колькин «натурный эксперимент» может окончиться для него плачевно, вплоть до травматологии…
Что касается Валентины, то была она девочкой скромной, наивной и слабенькой во всех отношениях. Я бы даже сказал – почти незаметной. Действительно, давайте проведем такой умозрительный опыт. Сначала построим наш класс в одну шеренгу, но не по росту, а по авторитету. Потом даем команду: «Лидеры, три шага вперед – марш!». По этой команде уйдет человек десять правофланговых: отличники, всякие там старосты и председатели совета дружины вместе с комсоргами. Следующая команда будет такая: «Слабаки и аутсайдеры, три шага вперед – марш!». Теперь уйдут двоечники, шалопаи, ябеды, «жлобы» и прочий сброд. Тоже человек десять. Теперь смотрите: в оставшейся шеренге на предпоследнем месте и стоит наша Валентина.
Глаза у нее бледно-серые, волосы цвета перегнившего прошлогоднего сена, заплетенные в две тощенькие косички, завернутые на затылке дужками, роста среднестатистического, но пухленькая. Да и училась она так себе: почти на «четверку» со стороны «тройки» (по существовавшей тогда пятибалльной системе). Я не помню, чтобы учителя ее когда-либо хвалили или ругали. Могу поклясться чем угодно – никто из мальчишек не был в нее тайно влюблен (хотя такие проявления в нашем классе уже можно было наблюдать). Да и подружки у нее были… скажем так: не на уровне «друг», не на уровне «приятель», а разве что на уровне «товарищ». Вот такая у нас была одноклассница.Но вернемся к нашему разговору.
– Сдрейфишь, – скептически отнесся к Колиному проекту Генка.
– Спорим! – в Колиных глазах появился азарт.
– На что спорим?
– На кило «Красного мака», – это такие шоколадные конфеты были в те времена, самые шикарные. – Давай лапу! Кто разобьет?
В наши годы существовал такой ритуал: пари считалось заключенным, если спорящие пожимали друг другу руки, а кто-то третий разбивал это рукопожатие ребром своей ладони.
– Э-э-э! Так не пойдет! Сначала скажи, когда – у тебя хватит ума отложить это событие лет на десять. А потом: ты можешь соврать. Скажешь, что пощупал, но никто этого не видел. Поэтому свой «подвиг» ты должен совершить в присутствии свидетелей. И последнее: ты должен не просто как бы нечаянно прикоснуться, а держать Вальку не меньше минуты…
– Согласен! Назначаю день: следующий понедельник! Это раз! Если кто-то – я или Валька – заболеем, то следующий понедельник после выздоровления. Второе: свидетелями будут… ты, Генка, и… вот ты, Сашка! Идет?
Пари было заключено.
Это случилось в среду. А впереди были четверг, пятница, суббота, воскресенье и, наконец, понедельник. За эти дни произошло то, что и должно было произойти: кто-то из мальчишек кому-то проговорился, какая-то из девчонок подслушала, рассказала кому-то из подружек, та – следующей, следующей… Короче, когда Валентина в понедельник утром шла в школу, она уже знала, чем закончится для нее сегодняшний день…
Знала и тяжело переживала. Настолько тяжело, что, когда на уроке алгебры ее вызвали к доске, она не смогла даже сообразить что к чему и получила «пару». И на уроке географии тоже. И вообще весь день ходила пунцовая от стыда и боялась посмотреть кому-либо в глаза. Ей казалось, что все на нее смотрят с осуждением. На нее действительно весь день смотрели во все глаза, но вряд ли с осуждением… Скорее – с интересом (много-много лет спустя я случайно узнал, что были две пары девчоночьих глаз, которые смотрели на нее с завистью, но к начавшейся истории это не имеет отношения).
После биологии – последнего урока по расписанию – Валя хотела незаметно улизнуть, но хлопцы предусмотрели всё: когда девочка вышла из класса, ее в коридоре уже поджидала вся троица: Колька, Генка и Сашка. Она дернулась было назад, в класс, но на ее пути встала толпа одноклассников. Еще был один путь – по лестнице на второй этаж, поближе к учительской, но и он был перекрыт все теми же «детками», жаждущими «зрелищ»… Девочка уронила свой портфель на пол и остановилась. Скрестила руки на груди, забросив ладошки на плечи. Она еще не плакала, но было видно: вот-вот – и заплачет.
А троица театрально-медленно приближалась к ней. Вот им осталось пройти два метра, полтора, метр... Все в коридоре затихли, затаив дыхание.
И тут Валентина вскинула на своего будущего обидчика глаза. В них было…
Не знаю, что в них было. Но дай Бог, чтобы никто и никогда на вас так не смотрел! А если вы когда-нибудь удостоитесь такого взгляда, то гореть вам в геенне огненной и на том свете, и на этом!
Николай вздрогнул, но тут же взял себя в руки:
– Валентина! Я хотел тебя спросить: ты любишь конфеты «Красный мак»?
Все, кто был в коридоре, в мгновение ока превратились в один огромный вопросительный знак. Все, кроме Николая и Валентины.
Парень продолжил:
– Я тут по глупости проспорил кое-кому целый килограмм, но считаю, что добрая половина – твоя!
Валя чуть слышно прошептала:
– Ничего мне от тебя не надо…
Сообразив, что беда прошла мимо, девочка подхватила свой портфель и, обогнув троицу, побежала по коридору на выход.
К Николаю приблизилась «тетя Надя» Рябченко. Положила ему на плечо свою нехилую руку и, сжав ладонь, вкрадчиво спросила:
– А со мною у тебя нет желания «поэкспериментировать»?.. Ты чего так побледнел? Никак нервишки пошаливают… Вот беда-то! Так пошли в класс, мы с девочками тебя малость полечим…
– Нет, Надька. Ты же видела – я сам отказался от своей затеи. Глупая она…
– Это ты о Валентине?
– Нет, о своей затее… Как пелена с глаз спала… Перед самим собой стыдно… Получается, Валю зазря обидел…
– Ты не только Валю, ты всех нас, девчонок, обидел! Вы, пацаны, значит, люди, а мы для вас кто? Куклы? Захочу – распотрошу, захочу – полапаю, так? Тряпки, об которые удобно ноги вытирать?
Николай удрученно молчал.
– А вы чего? – обратилась «тетя Надя» к Колиному эскорту. – Уже и слюнки распустили? Может, тоже на «эксперименты» потянуло?
Генка и Сашка из осторожности отступили на пару шагов назад.
А Надежда уже повернулась к остальным мальчишкам:
– Вы! Вы все знали! И никто – никто! – пальцем не шевельнул! Как же вы теперь будете в класс заходить, за одну парту с девчонками садиться, им в глаза смотреть? Как, я спрашиваю! Кавалеры задрипанные!
Затем  Надя обратилась к девочкам:
– Девки! Айда в класс – посоветуемся! А вы, пацаны, – это было произнесено не столько презрительно, сколько брезгливо, – валите отсюда!
Подобрав свои портфели, обескураженные мальчишки дисциплинированно разошлись по домам. Девчонки же, пошумев-повозмущавшись полчаса, тоже разошлись. На этом девичьем базаре было решено объявить мальчишкам бойкот.
Бойкот действительно был объявлен, и несколько дней девчонки в упор не замечали своих мальчишек-одноклассников, общались только друг с другом и с учителями. А потом подошли контрольные работы, где нужно было у кого-то списать решение или передать шпаргалку, сбор макулатуры и металлолома, что порознь было невыполнимо… Недели через две жизнь в классе почти полностью вернулась в свою колею. Почти – поскольку рейтинг Николая резко упал как в глазах девчонок, так и в глазах мальчишек. А Валя Сабадаш вообще обходила Урыша десятой дорогой, несмотря на то, что он несколько раз пытался подойти к ней со своими извинениями…
Глупая история из самого глупого периода нашей жизни. Но она, как и полагается глупым историям, имела свое продолжение…

Ретроспектива вторая

Следующий после подросткового этап жизни – юность. Вот какое время обычно вспоминается с теплотой и грустью. Как не вспомнить свою первую любовь, первое свидание, первый поцелуй! И куда это все подевалось? Ведь было так хорошо, так славно! И казалось – на всю жизнь…
После восьмилетки наш класс претерпел существенные изменения: ушли в ПТУ самые слабые в учебе, в том числе и Надя Рябченко, некоторые ребята поступили в техникумы – те же Гена и Саша, в класс влились оставшиеся ребята из параллельного. Девятый год обучения ушел на то, чтобы перераспределить роли, рассорить одних и подружить других, кого-то возвысить чуть ли не в кумиры, а кого-то низвести до уровня плинтуса.
Знакомые учителя говорили, что легче всего работается в классе, где шестьдесят процентов мальчишек и только сорок процентов девчонок. Не знаю, на чем основываются их выводы, но в нашем классе им, наверное, пришлось несладко: на двадцать две девчонки пришлось тринадцать мальчишек. В девятом всё еще было относительно спокойно, а в десятом все разом стали влюбляться. Естественно, мальчишки были «разобраны» все…
Например, тот же Коля Урыш был окружен заботой и вниманием Олечки Богомаз – девочки яркой, красивой, целеустремленной. Уже в начале учебного года оба знали, что будут поступать в один и тот же вуз на одну и ту же специальность. Оля все рассчитала на много лет вперед и сумела убедить Колю, что после третьего курса они поженятся, что у них будет двое детей, а жить они будут, как минимум, в Москве. Все в той же кудрявой головке был просчитан маршрут их сближения – когда можно будет целоваться, когда… Ну и так далее.
Двадцать два минус тринадцать – девять. У девяти девчонок пары в классе не нашлось. По крайней мере, семь из них это ничуть не смутило – они «приклеили» к себе парней где-то на стороне. А две…
Впрочем, нас интересует только одна – Валечка Сабадаш. К десятому классу у нее уже был богатый жизненный опыт женщины, обойденной вниманием мужчин: на танцах ее не приглашали, на улицах – не окликали, писем и записок не присылали, а если с нею и заговаривали, то о чем угодно, но только не о любви. Вот это и было обидно. Она же нормальная девчонка! И, если внимательно присмотреться, то не такая уж и толстая… Ладно, с талией не повезло, но зато сколько у нее других достоинств! Только их никто не замечает… Ни в школе, ни на танцах, ни в уличной компании…
Пыталась с отчаяния удариться в учебу. Вышла на средний балл «четыре с половиной». Это, с одной стороны, хорошо. А с другой – без любви все равно плохо…
В апреле мелькнула было надежда…
Когда-то была такая традиция: 22 апреля, в день рождения вождя мирового пролетариата В. И. Ленина (был в свое время такой деятель, правда, не весь мировой пролетариат об этом догадывался), проводить коммунистический субботник. В субботу, ближайшую к этой дате, чуть ли не все население страны выходило подметать улицы и парки, красить фасады и заборы, мыть полы и окна, а некоторые даже выходили на производство выпускать сверхплановую продукцию.
Вот и в нашей школе было запланировано такое же мероприятие. Класс разделили на две неравные части: шесть человек должны были надраить до блеска нашу классную комнату, а остальным было велено принести из дома веники и подмести ближайшую к школе улицу. В первую бригаду включили четыре девочки, в том числе и Валю, – им вменялось помыть окна, полы, панели и парты. Мода была такая – писать на партах шедевры типа «Здесь сидел Вася. 10-А», «Машка – дура и кикимора болотная», «Сережка – душка!». Хотя встречались и более здравые надписи, например: «Не восхрапи на уроке, ибо учитель отдает тебе знания свои. Может быть, последние».
Кроме того, в бригаду вошли двое мальчишек – Коля Урыш и я. Мы должны были переворачивать парты, подносить девочкам воду, наждачной бумагой счесывать с парт те надписи, которые не смывались.
Вначале все было хорошо и правильно. Уже и окна помыты, и парты отдраены до стерильной чистоты… И тут одна девчонка воскликнула:
– Да вы только гляньте на плафоны!
Мы задрали головы и увидели, что некогда матово-белые плафоны на люстрах приобрели грязно-серый оттенок, сквозь который черными пятнами просвечивают мумии прошлогодних мотыльков и мух. Непорядок? Непорядок! Исправим!
Мы с Колей соорудили двухэтажные пирамиды из парт и полезли к светильникам. Я стою на самой верхней парте, отвинчиваю плафон, передаю его девочке, стоящей на одну парту ниже, та передает следующей девочке, которая стоит на полу, а уж та моет плафон в воде, потом вытирает насухо чистой тряпочкой, после чего по цепочке передает мне. По такой же схеме работала соседняя пирамида, на вершине которой находился Николай. У него этажом ниже, на первой парте, стояла Валя.
Некогда нанесенную Николаем обиду Валя, конечно, не забыла, но простила. Между ними уже год были самые обычные отношения одноклассников, проучившихся вместе почти десять лет…
Итак, в классе восемь светильников, шесть из которых уже сияют девственной белизной. Осталось еще по одному. Пирамиды стоят уже у самой задней стенки. И тут…
Коля, пытаясь из неудобной позиции дотянуться до самого дальнего плафона, неудачно переставил ногу и… свалился прямо на Валентину. Реакция у него, правда, хорошая: он чисто рефлекторно забросил левую руку за спину девочки, и в результате она не рухнула со своей парты на пол, а, изогнувшись  немыслимой дугой, уперлась спиной в стену, но ударилась не больно, потому что между нею и стеной оказалась Колина рука. На правую руку Колиных рефлексов, наверное, не хватило, поэтому этой рукой он схватился за… за то место, которое грозился ощупать еще два года тому назад.
– И-и-э-э-ах! – в русском алфавите не нашлось букв, которые могли бы более-менее точно воспроизвести тот звук, который издала Валюшка. В первом приближении сойдет и написанное…
Но и это еще не все. Еще не прикрученный плафон тоже решил упасть. И упал. Очень удачно: как раз между Валюшкой и Колюнчиком, то есть на высокую девичью грудь. Упал и застыл в положении неустойчивого равновесия.
Итак, как говаривал герой одной киноэпопеи, «картина маслом»: на парте в обнимку стоит парочка под углом градусов шестьдесят к линии горизонта, правая рука молодого человека покоится у девушки в неположенном для посторонних глаз месте, пошевелить этой рукой нельзя – разобьется плафон. Если разобьется – влетит здорово, потому что запасных нет и быть не может, ибо такие светильники перестали выпускать лет тридцать тому назад. Молодые, чувствуя это, героически пытаются спасти положение, однако парта из-под их ног медленно уползает на середину класса…
– Держите парту! – кричу я девчонкам. – Я сейчас слезу!
Парту затормозили девчонки втроем. А я осторожно спустился вниз, подвинул к «картине маслом» свободную парту, влез на нее и бережно убрал плафон.
– Всё, – говорю, – можете спускаться.
Стоят!
– Э! Вы там чего?
Стоят!
Я оглянулся на остальных присутствующих. Стоят! Стоят, разинув рты. А в глазах у всех троих девиц одно и то же выражение. Я бы обозначил его так: семьдесят процентов восторга и тридцать процентов зависти.
Снова полез на парту. Заглядываю поочередно в лица героям катастрофы и… чуть не падаю: оба в состоянии запредельного блаженства! Вот те на! Стучу Николая по плечу:
– Алло, старик! Обещанная тобою минута полчаса тому назад истекла!
Первой в себя пришла Валентина и одарила меня таким взглядом, что я понял: на ближайшие сто лет я для нее – враг номер один. Очнулся и Николай. Сначала выпрямился сам, а затем очень бережно оторвал от стенки Валю и, продолжая столь же нежно обнимать левой рукой, помог опуститься на пол. Потом и он на меня мельком глянул. Я понял – количество моих врагов удвоилось.
Чтобы хоть как-то выйти из неловкого положения, я предложил:
– Идите-ка оба на свежий воздух! Небось коленки у обоих до сих пор дрожат! А мы тут с девчонками и сами справимся.
Дальше все пошло как по маслу: быстренько домыли плафоны, еще раз протерли полы, расставили парты по местам. А когда вышли из класса, то увидели, что наша парочка стоит на площадке «черной» лестницы. Он ее обнимает, а та спрятала голову у него на груди…
Тут бы и сыграть «хэппи енд» вместе с маршем Мендельсона, но…
Олечка Богомаз оперативно прочистила любимому Коленьке мозги и в считанные минуты всё поставила на свои места.
Ни Коля, ни Валя тогда не осознавали, что начали долгий-долгий путь навстречу друг другу.

Много лет спустя

Сколько заводов было в нашей необъятной родине, скрывавшейся за аббревиатурой СССР? Не знаю. Много. Очень много. Очень-очень много-много! И каждый завод что-то выпускал. Вот, например, этот. Видите, из заводских ворот маневровый тепловозик толкает на сортировочную станцию платформы, а на каждой – связки труб? Ясно: трубопрокатный завод. А вот весь завод снаружи и изнутри новенькими автомобилями обставлен. Тоже ясно. А вот заводище. Утром через проходную десятки тысяч человек проходят. Что тут выпускают? А ничего! Почти ничего. Разве что где-то в магазинчике вы увидите детский трехколесный велосипед с маркой этого завода. По количеству работающих, по площадям, по мощностям если судить, то велосипедиков должно быть штук по тридцать на каждого жителя нашей страны в возрасте от двух до шестнадцати. Ан нет. Детские велосипеды, как и всё в нашей стране, – страшный дефицит.
Так давайте у кого-нибудь спросим: «Что выпускают на вашем заводе?». Собеседник замнется, застесняется: детские велосипеды, ночные светильники… да, вот еще: зонтики, кстати, очень похожие на японские… ну, может еще что-нибудь по мелочам… не знаю.
«Мелочи», о которых упомянул собеседник, в самом деле выпускают, но стараются простому народу не показывать, а то, чего доброго, народ сравнит качество «мелочей» с качеством своей бытовой техники – телевизоров, холодильников, пылесосов – и пойдет буянить. И тогда придется против этого народа направлять те же самые «мелочи».
То место, где проверяют качество вышеупомянутых «мелочей», называют полигоном. К одному из таких полигонов, раскинувшемуся на сотни километров во всех направлениях, я некоторое время имел отношение.
Вызывает меня однажды начальник полигона. Меня и еще нескольких таких же мелких рыбешек. Когда мы расселись за столом такой длины, что впору было вдоль стола пускать маршрутное такси, начальник нам объявил:
– В районе нашего полигона ведутся геологоразведочные работы, – при этих словах он скривился как от зубной боли. – Обидно не это. Обидно то, что они что-то нарыли. Не важно – что. Важно то, что жила проходит как раз через нас. Предположительно так. – Начальник подошел к висящей на стене карте полигона и широким жестом прошелся указкой по южной окраине. – Геологи на радостях вышли на самые высокие инстанции, включая Кремль. Оттуда поступило распоряжение: пустить этих землекопов на нашу территорию для уточнения параметров жилы. Но при этом никто не позволит нам нарушать графики наших испытаний. Они тоже на контроле в Кремле. Противоречие в приказах решили утрясти так: пока идет подготовка, они роются в земле. Когда начинаются испытания, всех людей поисковой партии отправляют в безопасное место. Наши графики не сорвутся, а их… Но это не наша головная боль. – Начальник какое-то мгновение раздумывал. – Подвожу итоги: из всех здесь присутствующих создается временный отряд по обеспечению взаимодействия полигона и геологической партии. Командиром отряда назначаю подполковника Григоряна. С этой минуты поступаете в его распоряжение. Он и распределит между вами обязанности на время функционирования отряда. Задача ясна? Все свободны.
Подполковник распределил обязанности так, что мне надо было сидеть в лагере геологов, в установленное время выходить на радиосвязь по закрытому каналу и за сутки предупреждать поисковиков о предстоящей эвакуации. Уже через шесть часов я с радиостанцией был в нужном месте. У первого встречного спросил, где мне найти начальника партии и как его зовут.
– Во-он в той желтой палатке. Николай Васильевич он.
Палатка внутри была оборудована как кабинет в какой-нибудь сельской конторе: тот же двухтумбовый письменный стол, такие же затасканные деревянные стулья, только вместо телефонов стояло три допотопных радиостанции.
Вхожу и говорю:
– Здравствуйте! Разрешите представиться… – и называю себя. – Откомандирован к вам для обеспечения связи с командованием полигона.
Из-за стола поднимается чернобородый мужик, демонстрирует все тридцать два своих белоснежных зуба и орет дурным голосом:
– Так вот где наши дорожки пересеклись! Ну, держись, мне есть что тебе припомнить!
– Простите, но я не понимаю…
– Не узнал меня? Урыш я, понял? Николай Урыш!
– О!.. Вот так встреча!..
Дальше, сами понимаете, последовали объятия, похлопывание по плечам, две алюминиевые кружки, флакончик спирта из сейфа и две затвердевших до каменного состояния ириски в качестве закуски. И вопросы, вопросы, вопросы: «Где?.. Куда?.. Откуда?.. Как?.. Почему?..». И пусть девять из десяти вопросов оставались без ответа, пусть! Всему свое время!
Мало-помалу дошли до «когда же мы с тобой последний раз виделись?». Подсчитали – почти четверть века назад. «Так за встречу!» – и снова бульканье из флакончика…
Тут Коля и тормознулся:
– Стоп! Закусывать надо! Я сейчас организую ужин!
Он черкнул в листочке из блокнотика несколько слов, выглянул из палатки, кого-то подозвал, куда-то направил. Вернувшись, доложил:
– Всё путем! Через полчасика жена ужин организует. Соберу свою коммуну, посидим, погутарим…
– Как, и Оля здесь?!
Белозубая улыбка скрылась где-то в Колиной бороде, глаза посуровели.
– Оля не здесь, Оля там, – Николай сделал неопределенный жест рукой. – Здесь Валя. Ты ее помнишь: Валя Сабадаш.
Я не поверил своим ушам.
– Так, помнится, Валя была замужем за… за… имя позабыл…
– Была, была! За кем она только не была! Я у Валюхи четвертый. А она у меня – третья!
– Вот это да! – восхитился я. – Как же это так?
– А вот так! Будет время – обсосем… А пока иди, устраивайся. Вояки для тебя еще вчера кунг установили, а мои сегодня электричество провели. Ждем тебя через тридцать минут в этой палатке. Время пошло! 
Время, естественно, нашлось. Больше месяца я круто бездельничал в лагере геологов, выходя на связь один раз в сутки, а остальное время слушал, слушал, слушал…
А что слышал, то и вам рассказываю.

Шаг первый

Сколько раз мне приходилось наблюдать следующую картину. Вот есть красивая девушка. Не просто красивая – Красавица. С большой буквы. Идет по улице – все мужики от мала до велика шеи сворачивают. Поклонников вокруг нее – на случай войны если не дивизию, то полк сколотить запросто можно было бы. Признания в любви слышит минимум пять раз в день. Мужчины гектары цветов обрывают на букеты ей. Водят ужинать в рестораны, куда очередь за полгода занимать следует. Ее можно увидеть в тех театрах, куда и кремлевские товарищи почитают за счастье билетики достать. Всё есть – только замуж не зовут…
Вот нашей красавице двадцать пять стукнуло… Двадцать семь… Двадцать девять… Менее яркие подружки давно уже замужем, уже детишек своих в школу ведут, а она… Вот и тридцатник за плечами. Бедняжка яростно втирает крем в невесть откуда появляющиеся морщинки на лице… У корней волос проглядывает седина… Раз, второй, третий натыкается на безразлично брошенный в ее сторону взгляд потенциального претендента на руку и сердце… И руку свою она уже давно готова положить на твердое мужское плечо, и сердце готово откликнуться на любой призыв – но не зовет никто. А дальше что? Одни так в старых девах и остаются, другие, глядишь, находят себе невзрачного, лысоватого очкарика, охочего пропустить стаканчик-другой чего-то дешевенького, а под настроение – повоспитывать женушку кулаком…
Бывает и наоборот. Живет себе девчонка. Вроде бы невзрачная, неприметная. В ее сторону никто и не глядит, будто она – существо среднего рода. А едва ей восемнадцать стукнуло, появляется рядом суженый, хватает свою подругу под белы ручки – и в ЗАГС. И живут долго-долго, излучая в окружающее пространство мягкий свет счастья и уюта, окруженные веселой звонкой детворой.
Однако в жизни бывает и так, как это случилось с Валей.
Сначала все шло по правилам. После окончания школы девочка поступила в педагогическое училище, решила стать воспитательницей детсадика. В ее восемнадцать рядом появился веселый парень по имени Гриша. Стал ухаживать и обхаживать, а через полгода сделал предложение. Валю подкупила его общительность, обилие друзей и ряд других достоинств. Не последнюю роль сыграла и его профессия: Григорий оказался успешным фотографом. Один Валин портрет даже поместили в глянцевом журнале «Советское фото», прославив тем самым на всю страну. Ну скажите на милость, кого из ее бывших одноклассниц или подружек по педучилищу возвысили до такого уровня? То-то и оно.
Валя решила, что ей в жизни крупно повезло, и дала согласие.
Сыграли пышную свадьбу, после чего наступил медовый месяц. Валины родители уступили молодым свою спальню, а сами перебрались в бывшую детскую. Старики деликатничали как могли, старались пореже попадаться молодым на глаза. То на три недели в Крым уезжали, то взяли за привычку почаще уходить в гости, задерживаясь до полуночи и позже.
Конечно же, молодым это было на руку, предоставленной свободой они пользовались вовсю. Одно только смущало Валю: Григорий не расставался ни на миг со своим фотоаппаратом – даже в те моменты, когда он и вовсе был не нужен. Сначала она категорически отказывалась обнажаться перед камерой – доходило до слез. Но муж, включив свое красноречие на полную мощность, убеждал:
– Валя, не будь ханжой! У тебя красивое тело! Кустодиевский тип. Тот же Рубенс слюной захлебнулся бы, глядя на тебя!
И приносил открытки, журналы с репродукциями картин известных художников на соответствующую тематику. Валя только отрицательно мотала головой.
Или так:
– Валечка! Пройдут года, страсти наши остынут. А мы достанем наши фото, посмотрим на них, и страсти вспыхнут с новой силой.
Валя смущалась, краснела, но твердо стояла на своем.
Наконец, Григорий принес подборку журналов «Советское фото».
– Смотри сюда, сюда и вот сюда. Видишь – красивое обнаженное женское тело. Но фотограф потрудился, обработал кадры, затемнил где надо, и мы не видим ничего предосудительного – только контуры. Красиво, правда ведь? Без обработки – просто голые бабы, а так – произведение искусства! А сюда погляди: эта фотография заняла первое место на выставке – читай, вот где это написано. Что мы видим? Лицо спрятано в тени, только чуть-чуть проступают глаза и нос. Согласись: встретив эту женщину на улице, ты ее не узнаешь. А обрати внимание на контур груди – видно не больше, чем если бы она была в платье. А линия бедра? Разве она что-нибудь запретное открывает? Но подключи свое воображение – это же не женщина, это глиста в обмороке! Тощая, как стерлядка! А твое тело – закачаешься! Да на следующей выставке мы с тобой все призы загребем!
Убедил-таки. Валя согласилась разок попозировать – для пробы.
Григорий обещание свое выполнил. Отпечатал с негатива несколько экземпляров, поколдовал над снимками какими-то химикалиями и часа через два показал результат Валентине. Та вынуждена была согласиться, что честь ее не задета, а фотография получилась весьма интересной.
Григорий даже разволновался:
– Нет, это не годится – ракурс банальный. Таких композиций опубликовали уже море! Давай поэкспериментируем…
На свой проект Гриша потратил уйму времени. Обнаженная Валентина позировала ему целое воскресенье. То сядь так, то стань этак, то руку подними, то подбородок опусти… А теперь ляг, правую ногу подними в коленке, руку опусти вдоль туловища, отвернись к стенке, давай я уберу волосы с твоего ушка…
Время от времени Валя возмущалась:
– Так не надо!
– Успокойся, глупенькая! Я ведь беру только твою голову до плеч… У меня же телескопический объектив, как настрою, так и будет… Те места, о которых ты так печешься, знаю только я, но я их никому не покажу: как и все мужики, я эгоист и собственник!
В то злополучное воскресенье Григорий нащелкал без малого полторы сотни кадров. Затем пошли длительные процессы проявления, закрепления, ретуширования и прочих премудростей фототехники того времени. Но все эти процессы Григорий выполнял не дома – он работал фотографом в фотоателье, а там и аппаратура профессиональная, и химреактивы бесплатные.
– Гриша, а когда можно будет посмотреть негативы?
– Подожди, малышка, всему свое время… Ты думаешь, что я все кадры использую? Как бы не так – штук пять всего, и то если повезет…
Через недельку Гриша действительно принес домой полдюжины фотографий. Валя посмотрела на них и осталась довольна: все в рамках приличий и ничуть не откровеннее тех, которые она видела в журналах.
– А остальные где?
– Я их даже не печатал. Позировать ты еще не умеешь – не обижайся только. Почти треть кадров оказались смазанными… Короче, вырезал понравившиеся кадры, а остальное сжег. Во избежание…
Валя успокоилась, и снова потекли будни.
Месяца через два после описанной фотосессии, Гриша торжественно объявил:
– Валечка! Собирайся, мы идем в ресторан!
– А повод какой? А то у меня сессия на носу…
– Повод простой – есть деньги! Хорошие деньги!
– Из журнала премия пришла?
– Бо-о-льшая премия, но не из журнала! Впрочем, какая тебе разница? Сегодня кутнем с друзьями, а со временем… Оно придет, не сомневайся!
Вечер в ресторане удался на славу! Сдвинули три столика, шумно и весело поужинали с шампанским, с марочными винами и коньяком, изысканными блюдами и танцами. Но некоторые моменты смутили Валю. Девушки, которых привели с собой Гришины друзья, как-то отчужденно поглядывали на Валю и ни в какую не шли на контакт, за исключением общих фраз. Гришины же друзья, наоборот, с каждой рюмкой поглядывали на нее со все большим… вожделением, что ли…
Назавтра Гриша с утра отправился на работу, а Валя осталась дома готовиться к экзаменам. Часов в одиннадцать позвонили в дверь. Валя поднялась из-за стола, подошла к двери, посмотрела в глазок. За дверью стоял один из Гришиных друзей – вчера в ресторане он сидел как раз напротив.
Валя открыла дверь, впустила гостя.
– А Гриши нет дома, он на работе.
– Я не к нему, я к тебе… – только теперь стало заметно, что гость или еще не «просох» после вчерашнего, или успел «зарядиться с утречка».
– А что тебе надо?
Лицо гостя приняло игривое выражение, и он, ухмыляясь, пошел на Валю.
– Все очень-очень просто: хочу хоть разочек отщипнуть от Гришиного пончика… Можно и два, и три… Ты ведь не станешь возражать? М-м-м?..
Валя испуганно отступала внутрь квартиры.
– Ты что? Ты что? А ну уходи немедленно!..
– Конечно, уйду. Обещаю – до прихода Гришки меня здесь не будет. А пока… пока у нас уйма времени…
Валя попыталась убежать в комнату, закрыть за собой дверь. Но не успела. Негодяй обхватил Валентину, зажав ей руки, и потащил в спальню. Швырнул на кровать.
– Только не надо корчить из себя порядочную! Ты – шлюха, и об этом уже знает вся страна! Так что не дергайся!.. – с этими словами рванул на девочке халат так, что с него слетели все пуговицы вместе с клочьями.
– Ладно, ладно! Пусти! Ну, говорю, не мешай! – у Вали хватило ума пойти на хитрость.
– Ну вот, другое дело! А то… – и с этими словами затих – это Валентина со всей силы огрела «гостя» по голове ночником на массивной мраморной подставке.
Первое, что сделала Валя, это обмотала насильника бельевой веревкой с ног до головы. Второе – набрала по телефону 02.
Когда она вернулась в спальню, незваный гость уже оклемался.
– Ты, стерва, развяжи! Отпусти, говорю! Ты что, легавых вызвала? Дура! Меня посадят, но и тебе на свободе недолго ходить, поняла?
– А это почему же?
– Потому, что ты в голом виде уже ездишь во всех поездах! Это называется порнуха, ясно тебе? Для таких шлюх как ты в уголовном кодексе статья есть! Так что отпускай меня, а в легавку позвони, что вызвала их ошибочно! Ну?!
– Брешешь ты как сивый мерин…
– Да? Тогда возьми в моем кармане, посмотри…
Валя забралась во внутренний карман пиджака, вытащила оттуда приличную пачку фотографий. На каждой из них была она и только она, но в каком виде! Никаких негативов, оказывается, ее любимый Гришенька не сжигал, а печатал, печатал, печатал… Кровь прилила к Валиной голове, земля ушла из-под ног… Ворвавшиеся в квартиру милиционеры вызвали «скорую», и только после уколов Валентина кое-как пришла в себя.
Заполнив необходимые протоколы и выполнив положенные следственные мероприятия, милиция отбыла, увозя с собой насильника, а вместе с ним и все фотографии. Валины объяснения вызвали еще одну реакцию правоохранительных органов: Гриша в тот день дома так и не появился – допоздна у него в фотоателье изымали порнопродукцию, а самого мастера отвезли в следственный изолятор.
Сессию Валя совмещала с походами в милицию, в прокуратуру, к адвокатам и прочим официальным лицам. В ходе следствия выяснилось, что ее «Гришенька» возглавил целую организацию по распространению фотографий с порнографическим содержанием. Тысячи и тысячи экземпляров он распечатывал и раздавал друзьям, а те – глухонемым. Последние шастали по поездам дальнего следования и продавали раскрашенные фотооткрытки с лебедями, смазливыми девицами в допотопных виньетках и надписями типа «Люби меня как я тебя!». Цена такой открытки – тридцать копеек. Но кое-кому глухонемые из-под полы показывали и другие открытки, с голыми девицами. Желающие могли их приобрести за три рубля.
Следователи показывали Вале сотни фотографий. Перед ее глазами пронеслась целая череда женских фигур. Были и зрелые женщины, и девицы помоложе, и совсем уж малолетки. В этой череде – сама Валентина. Следователи даже предъявили ей фотографии, где она была не «в позе», а «в процессе использования» – оказывается, ее муженек умудрился втайне и такое нащелкать… Вале объяснили, что своим порномоделям Григорий платил огромные гонорары, а она – жена – была бесплатной и экономила «фотохудожнику» значительные суммы.
С превеликим трудом удалось убедить следователей в том, что она к данной порноартели непричастна. Конечно, Валины клятвы в том, что Григорий ее обманывал, вводил в заблуждение и прочее, не произвели на следователей ни малейшего впечатления – они-то знали, что такие заверения ни доказать, ни опровергнуть невозможно. Опыт и логика вели их другим путем: если признать Валентину девицей легкого поведения, то факт попытки к изнасилованию выглядел не очень убедительно (действительно, преступление ли это – отыметь шлюху?), если же признать Валентину порядочной женщиной, то в отчетность ложились хорошие строки о предотвращении райотделом тяжкого преступления – изнасилования. А большое количество в отчетах подобных строк сулило кое-кому даже дополнительную звездочку на погоны и продвижение по службе.  Поэтому на суде наша героиня выступала в роли жертвы, а не подсудимой.
Сроки, которые получили Григорий и его подельники, Валя даже не пыталась запомнить. Она была счастлива тем, что в судебном порядке брак ее с «Гришенькой» расторгнут. Всего на тот момент Валя была замужем семь месяцев и двадцать дней. Ее подружки еще только мечтали о замужестве, а она уже «наелась супружеским счастьем» до отвала… Это в восемнадцать-то лет!

Шаг второй

Галина Николаевна считала себя отличной мамой отличного сына. Пока Стёпочка ходил в школу, его мамочка была председателем классного родительского комитета, развивала бурную деятельность, была вхожа в дома всех учителей своего сына. Степан был не лишен определенных способностей и в целом учился неплохо, до седьмого класса даже отличался неким усердием. А потом…
Началом послужил следующий эпизод. Получил Степан «тройку» по физике. Мамочка заглянула в дневник, схватилась за голову:
– Как это понимать?
– Да вот голова вдруг разболелась, а эта физичка… Она только любимчикам «пятаки» ставит, меня же она не любит.
Галина Николаевна прекрасно видела, что накануне ее сынок весь день провел под телевизором, к урокам не прикасался. Но версия сына ей понравилась больше. Она схватила дневник и понеслась прямо домой к учительнице. Слышать доводы педагога она не захотела. Та что-то там мямлила, мол, Степан к уроку совершенно не был готов, он правила даже не читал, а домашнее задание – это просто переписанные условия задач. «Я пожалела Степу, завысила ему оценку. Два балла – вот его оценка».
Галина Николаевна закатила истерику:
– Вы с предубеждением относитесь к моему сыну! На уроке работаете только с любимчиками! Вы ведете себя антипедагогично!
И сразу же после этого побежала к директору школы:
– Степина учительница физики невзлюбила моего сына! Она мстит ему за что-то! Таких учителей надо гнать из школы в три шеи!
Директор попыталась успокоить разбуянившуюся мамашу, созвонилась с учительницей, выслушала и ту сторону, приложила усилия, чтобы как-то сгладить острые углы. И убедила Галину Николаевну в том, что парень вступил в сложный возраст, поэтому надо усилить контроль со стороны родителей за выполнением домашних заданий.
– Давайте поступим так: вы приходите сейчас домой, берете в руки учебник физики и проверяете знание сыном правил. А потом открываете его тетрадку и сверяете его ответы с ответами в конце учебника. Хорошо?
Галина Николаевна так и поступила. В пять минут убедилась в том, что учителя правы. Но слово-то сказано!
Она заставила сына все правила выучить и все задачи решить. А потом позвонила директору:
– Вы знаете, по-моему, Степочка знает все правила на «отлично», да и задачи у него решены верно. Я вас очень прошу: проследите за поведением учительницы!
Только после этого ткнула в руки сына новую тетрадку:
– Сядь и перепиши начисто всю домашнюю работу…
Степа понял, что мать – его надежная защита и опора.
На следующий день учительница физики опросила мальчика в присутствии матери и директора школы и вынуждена была исправить «тройку» на «пятерку».
Эта история получила в школе широкий резонанс, поскольку на ближайшем же совещании директор в пух и прах разнесла физичку и пригрозила выговором. Учителя решили, что со Степой связываться – себе в убыток, и стали исподволь завышать ему отметки.
Правда, когда Степа перешел в девятый класс, в школе сменился директор и стал вводить свои порядки. Побывав на нескольких уроках в девятом классе, директор собрал всех учителей и провел сложную беседу «о критериях оценки знаний учащихся и объективности как неотъемлемой составляющей педагогической этики». Дневник Степана запестрел «двойками» и «тройками».
Галина Николаевна ринулась было скандалить, но директор не стал с нею разговаривать, а перенес встречу на завтра.
Утром он пошел вместе с разгневанной мамашей на уроки, они вдвоем отсидели все шесть, и мамаша убедилась, что ее сын – далеко не такой, каким хотелось бы его видеть. Она перестала буянить в школе, а обложила свое чадо репетиторами. Но парень и тут выкрутился: с репетиторами он решал задачи, заданные в школе на дом, а в школе – через друзей-отличников – задачи, заданные для самостоятельной работы репетиторами. А контрольные работы просто списывал. И оценки в школе выровнялись, и маман успокоилась.
После десятого класса репетиторы помогли Степану поступить в педагогический институт. Степочка переехал в другой город и устроился в общежитии. Мамочки рядом не было, а Степан давно уже разучился работать (учеба – это ведь тоже труд), усердие в нем погасло много лет назад, плюс ко всему – море соблазнов вокруг. Результат – первую же сессию он с треском провалил и был отчислен из института. Мамочка ездила в деканат, напросилась даже на прием к ректору, но увы… Институт – не школа, там права не покачаешь.
Это был январь. А в мае парень попадал под весенний призыв в армию. Такая мысль привела мамочку в шок: ее мальчику, ее родненькому придется вставать в шесть утра, днями бегать в пыли, в грязи, стрелять из страшных винтовок, есть простую солдатскую кашу и терпеть еще сотни лишений! Нет, она такого не допустит!!!
Месяц она потратила на то, чтобы убедить врачей районной поликлиники, что у бедного «малыша» колит, гастрит, врожденное плоскостопие, хроническая пневмония и сотни других болезней, названия которых она вычитала в медицинском справочнике. Степана направили на обследование в областную больницу, откуда он привез следующее заключение: «Здоров. Годен к строевой службе в мирное время во всех родах сухопутных войск и ВМФ».
Галина Николаевна, разобравшись в том, что ВМФ – это военно-морской флот, представила себе своего Степочку тонущим в пучине океана и впала в отчаяние. А тут подруга подсказала дельный совет: в нашем райвоенкомате есть один майор, Сабадаш. У этого майора есть дочь, в самом смаку – как раз на выданье. Жени ты своего Степочку на этой дочери. Неужели тесть не «отмажет» парня от армии хотя бы на год?.. А там, смотри, Степан снова поступит в институт, а это – отсрочка. Если ко времени окончания института у молодят будет двое детей, то парень вообще в армию не попадет…
Такой вариант мамочку вполне устроил, и она развила бурную деятельность. По цепочке знакомых добралась до семьи майора и познакомилась со своими будущими сватами. Потом познакомила сына с будущей невесткой.
Валентина не произвела на Степана никакого впечатления.
– Она же толстая как сарделька. И замужем уже побывала… Да и старуха она для меня – на два года старше!
– Дурак! Тебе сейчас главное – в армию не загреметь. Если ты снова поступишь в институт, то осенью и разведешься. А то, что замужем побывала – это тоже хорошо. Опыт есть. Кое-чему полезному тебя научит, что пригодится тогда, когда женишься по своему усмотрению.
«Это еще неизвестно, кто кого учить будет!» – подумал сынок. Полгода в студенческом общежитии, где на одного парня семь девчонок, – это тот еще опыт!
Галина Николаевна пекла для будущей невестки пирожки и забрасывала мелкими подарками. Она собирала сына на свидания и инструктировала его, какие слова говорить и куда в какой ситуации девать руки. Она заставила сына выучить полдюжины лирических стихотворений и тщательно отрепетировала интонацию. Она давала щедрые карманные деньги для кино, кафе, мороженого и аттракционов.
Валентина сердцем чувствовала фальшь в отношениях со своим невесть откуда взявшимся поклонником, но ей уже двадцать, подружки вовсю выходят замуж, а жить-то хочется. В начале апреля она сообщила родителям, что получила от Степана предложение. Отец поморщился: «Смотри, дочь, сама, но мне этот…» – и не закончил предложения. Мать же придерживалась иного мнения:
– Муж – это такое дело: стерпится – слюбится. Ты на его мать посмотри: она тебя как родную любит! Где ты такую свекровь отыщешь? И хорошо, что Степан младше тебя – значит, у тебя авторитет повыше, сможешь воздействовать на него, лепить из него такого, какой тебе нужен. Учти и такое: ты педагог и он в педагогический идет. Родственные профессии – они супругов сближают…
В начале мая сыграли свадьбу. Не роскошную, а по принципу «чтобы не хуже, чем у людей». Степан, конечно, под весенний призыв не попал.
Молодые поселились в доме Валиных родителей. Валя ежедневно уходила в детский сад, где работала воспитательницей, а Степан сидел за учебниками – готовился к поступлению. Было решено, что в августе он поступит на заочный, а в сентябре подыщет себе работу. Свекровь забегала чуть ли не ежедневно: то борщик свежесваренный принесет, то котлетки «с пылу с жару», то варенички. «Степочке надо хорошо питаться, чтобы мозги в правильном режиме работали. Думаете, почему он на экзаменах провалился? Да потому, что питался всухомятку, некогда ему было, видите ли, в столовую ходить…»
В июне Степан повез сдавать документы в вуз.  
– При институте открываются подготовительные курсы, – заявил он, вернувшись. – Думаю, такую возможность упускать не следует. Буду каждый день ездить туда-сюда.
Кто бы возражал?
Как-то Валентина заглянула в тетрадку, с которой Степан мотался «туда-сюда». В ней не было никаких записей.
– Кто же так готовится, Степа? – полюбопытствовала она.
– А зачем мне писать? Я слушаю. Главное – понять что к чему, а начнешь писать – упустишь главное…
Интуиция подсказала Вале, что Степан врет.
В следующий раз она как бы ненароком спросила:
– Ты каждый день билеты берешь? Может, выгоднее приобрести месячный?
– Да я вообще без билета стараюсь ездить! Ревизоры ходят по вагонам раз в месяц, мне выгоднее один раз штраф заплатить, чем каждый день тратиться…
На следующий день, отдавая детей из группы родителям, Валя спросила у одного дедушки, одетого в железнодорожную форму:
– Вы, кажется, ревизором работаете на железной дороге?
– Да. А что?
– Вот любопытно стало: часто ли вы проверяете билеты в запорожском направлении? Я имею в виду пригородные поезда.
– График у нас хитро составляется. Но не менее двух раз в неделю.
– Спасибо, очень интересно…
В тот же вечер Валя поделилась кое-какими подозрениями с родителями. Степан разговор не слышал, он уходил к матери «борщика похлебать».
– Я так и думал… – отреагировал отец.
– Подожди, дочь, не думай о плохом. Давайте сначала разберемся… – это было мнение матери.
– Правильно: сначала разберемся! – сказал отец. – Я разберусь, не зря же службу с разведроты начинал! А пока – молчок!
Неделю отец разбирался.
Во вторник, когда зятя снова не было дома, сказал:
– Валюха! Завтра с утра придешь ко мне в военкомат. Я с твоей заведующей договорился, вместо тебя поработает подменная воспитательница.
– Хорошо, папа. А что случилось?
– Да так, ничего. Познакомлю тебя со свежими разведданными.
Часов до десяти Валя ждала отца в коридоре военкомата. Вокруг роились допризывники, демобилизованные. Из последних находились даже те, которые пытались с Валей «погутарить о том о сем». В начале одиннадцатого мимо Вали прошел старший лейтенант милиции и направился прямо в кабинет отца. Через минуту они оба вышли.
– Ну что, дочь, пошли?
– Куда?
– Там увидим…
Минут через десять все трое подошли к тещиному домику. Прошли во двор, милиционер постучал в дверь.
– Кто там? – раздался голос Галины Николаевны.
– Откройте! Милиция! Проверка паспортного режима!
Дверь открылась. Увидев рядом с милиционером Валю и ее отца, Галина Николаевна ахнула и пыталась загородить собою дверь. Но милиционер просто отодвинул ее рукой и сказал спутникам:
– Проходите!
Свекровь запричитала:
– Туда нельзя! Там сын, он больной… Он отдыхает… Вы по какому праву вмешиваетесь в частную жизнь?
Милиционер ткнул ей в руки какую-то бумажку:
– Это ордер. Читайте. А это понятые. Понятые, пройдемте!
Понятые прошли по коридору прямо в спальню. Там на широкой двуспальной кровати лежал «Степочка» с какой-то девицей лет семнадцати. Рядом на тумбочке стояла бутылка вина и два бокала. Вот это и были подготовительные курсы в педагогический институт.
Двадцать второго июня Валентина отнесла в суд заявление о расторжении брака. Двадцать девятого июня суд рассмотрел заявление и брак был расторгнут. Тридцатого июня, в последний день весеннего призыва, Степан был призван в ряды Вооруженных Сил СССР, а уже через несколько дней он вышагивал по плацу войсковой части, дислоцированной где-то между Томском и Омском…
Галина Николаевна еще пыталась было уладить скандал. Она приходила к Вале, плакала, молила простить сына.
– Молодой же он еще, глупый… Ну, понравилась ему девочка, ну уступила та ему – таких податливых сейчас ой как развелось… Клянусь, что это был первый раз и последний. Я, как мать, прослежу!
– Неправда, этот случай был не первым. За вами наблюдали… И каждый раз «случка» происходила в вашем присутствии.
– Нет-нет, вам врут! Степочка честно ездил на подготовительные курсы в институт!
– А институт утверждает, что подготовительные курсы откроются только с третьего июля. Официально утверждает, на бумаге с печатью…
– Да, я вспомнила: он занимался с преподавателями в частном порядке!
– Заврались вы! Одну такую «преподавательницу» я собственными глазами видела. Очень квалифицированная. Настолько, что вас могут обвинить в содержании притона… Так что проваливайте отсюда, мадам бандерша!..
– Прости Степочку, я тебя умоляю! Он же простил тебе, что ты до него уже побывала замужем!
– Что-о? А ну сгинь отсюда! – Валентина замахнулась на «маманю» чем-то тяжелым, что попалось под руку.
Та исчезла. Исчезла из Валюхиной жизни навсегда…
Вторая Валина попытка «свить свое семейное гнездышко» была продолжительностью всего-то два месяца…

Шаг третий

Статистика заключения браков студентами вузов имеет два пика: первый – после третьего курса, второй – перед распределением. В полном соответствии с этой статистикой заключили брачный союз двадцатилетние Николай Урыш и Ольга Богомаз, студенты третьего курса (точнее – перешедшие на четвертый) горного института.
Им повезло: ректор, недавно заступивший на этот пост, по молодости лет решил показать всей стране, насколько он прогрессивный и заботливый, посему совместно с профсоюзами занялся созданием семейных студенческих общежитий. Под семейные общежития был выделен целый этаж: тридцать комнат, рассчитанных на проживание четырех студентов каждая. Теперь в комнате будут проживать только двое – молодая пара. О новом передовом почине писали в газетах, ректор говорил умные и добрые слова в камеры телеоператоров, в адрес ректората приходили благодарственные письма от студентов-молодоженов и их родителей.
Такое же письмо написали ректору Николай и Ольга Урыши. Может, на радостях и забыли бы написать, но им напомнили об этом в комитете комсомола. И не только напомнили, но и дали шаблон письма, понимая прекрасно, что после сессии мозги у нормального студента всегда набекрень.
Старые же, опытные ректоры вузов, только головой качали, глядя на своего молодого коллегу. Прежде чем с починами выдвигаться, надо хотя бы книжечки почитывать! Вот, например, есть такой бестселлер: «Жилищное законодательство СССР». Что там написано? Отчисленный студент в такой-то срок покидает общежитие и выписывается из него. А если отчисленный за неуспеваемость студент – супруг неотчисленной студентки? Приказом ректора выписывать несостоявшегося инженера из общежития и тем самым разрушать семью? Кто позволит? И кто поднявшийся по этому поводу шум выдержит?
Бывали ситуации и похлеще, но мы не о том. Мы о том, что Николаю и Олечке повезло.
Как мы уже говорили, главной движущей силой во вновь созданной семье была жена. Она любила строить долгосрочные планы и, плюс-минус, добивалась их выполнения. По плану у нее было рождение сына. После окончания четвертого курса она родила. Но не сына, а дочь. После пятого курса Ольга планировала получить распределение в Москву, а лучше – в Ленинград. Те, кто жил в те времена, понимают: это был не план, а утопия. Ей выдали «свободный» диплом и сказали: «Трудоустроитесь по месту распределения мужа». Поскольку муж учился по специальности «Разведка полезных ископаемых» в отличие от жены, у которой в дипломе стояла «геофизика», то пришлось ждать, когда распределят мужа. Хотя, если говорить честно, то по тогдашним законам должны были распределить Ольгу, а мужу дать «свободный» диплом, как «супругу лица, имеющего высшее образование». Сказалось то, что геофизиков уже выпускали, но они еще не были востребованы.
Полгода после получения диплома Ольга продолжала жить в семейной комнате. Чуть ли не ежедневно приходил комендант общежития, требовал от Ольги «освободить помещение», размахивал какими-то инструкциями и приказами. Сначала Ольга просто огрызалась, а потом настрочила жалобу в «Комсомольскую правду», ВЦСПС (высший орган профсоюзов) и ЦК партии. Приехала комиссия, доставила ректору мощнейшую головную боль и отбила всякое желание хоть в чем-то идти студентам навстречу. Комендант же перестал вообще приходить на «семейный» этаж, с нетерпением ожидая, когда же этот дурацкий эксперимент закончится.
Наконец, настал тот день, когда и Николай подписал свое направление. Николая направили в «туманную даль» где-то на границе между Казахстаном и Зауральем. Когда после совершения всех формальностей он вернулся в свою комнату, то обнаружил спящую в кроватке полуторагодовалую дочь Леночку, а на столе – записку:

Николай! Ты не оправдал моих надежд. Сегодня я, наконец, поняла, что ты – моя фатальная ошибка. Не ищи меня – я сама тебя найду, если, конечно, ты мне когда-либо понадобишься. Хотя в этом-то я очень сомневаюсь. Береги дочь. Прощай. Ольга.

Николай бросился к шкафу. Ни одной Олиной вещи там не было…
Делать было нечего – Коля собрал в дорогу Леночкины пеленки-распашонки и поехал к своим родителям. Те почитали записку, посокрушались, мать даже всплакнула, но отец дал дельное предложение:
– Ты к тестю сбегай! Наверняка она там…
Коля побежал к тестю. Ольги там не было, ее родители разговаривали с зятем сквозь зубы:
– Нет, Оли у нас не было… Мы не знаем где она… Это мы у тебя должны спросить, куда ты ее дел… Не смог семью сохранить – сам виноват… Раз Олечка ушла от тебя, значит, ты не сумел обеспечить ей достойную жизнь… А сейчас – уходи!.. Придешь вместе с Олей…
Из этого разговора Николай вынес одно: родители жены обо всем знают, все заранее с ними было обсуждено и решено. Не исключено, что они Ольгу и подговорили… Кстати, о внучке – ни звука! Николай чуть не взвыл от обиды.
Дома пытались решить свалившиеся на голову проблемы. На первом месте, конечно, девочка. В ясли отдать? Есть группы, в которые набирают детей от года. Но условия там!.. Дети три дня походят – три недели болеют. А мамаши потом на бюллетенях сидят. Бабушка, Колина мама, конечно же, внучку нянчить не отказывается, но она еще работает, пенсию зарабатывает. А если девочка заболеет? Кто бабушке больничный даст? Искать приходящую няню? Дорого, и не факт, что ребенок будет присмотрен как следует. Вот уже и в фильмах самые страшные факты о приходящих нянях показывают, и в газетах пишут…
Взять с собой дочь Коля тоже не может. Есть ли там детские ясли? Работа у геологов разъездная, кто присмотрит за девочкой, если его на полгода отправят в экспедицию? 
В конце концов, пришли к такому решению: Николаю нужно поехать в свою Тмутаракань, попытаться взять открепление. Если возьмет, то будем думать дальше. Если не возьмет – опять будем думать, но в другом направлении. А на это время бабушка оформит себе отпуск. Перенести отпуск с июня на февраль легче, чем с февраля на июнь, желающие поменяться найдутся, еще и благодарить будут.
Через день Коля поехал в институт узнавать тонкости открепления и попал на прием к декану. Декан, начавший свою трудовую деятельность крепежником на угольной шахте, был человеком умным, справедливым и практичным. Выслушав Колину историю и внимательно изучив Олину записку, он минуты три честил всех баб вообще и Ольгу в частности такими словами, что штукатурка с потолка сыпалась. Потом сказал:
– Жди меня здесь, – и на полчаса куда-то ушел.
– Начальник твоего управления – наш выпускник. Я его уговорю, можешь не сомневаться. Вот тебе образец заявления. Пиши, отдашь потом секретарю. Через неделю снова напросишься ко мне на прием, – такими словами он, когда вернулся, завершил аудиенцию.   
Ровно через неделю Николай снова появился в кабинете декана. Указав посетителю рукой на стул, декан крикнул через неприкрытую дверь:
– Света! Пришел ответ по Урышу?
Впорхнула секретарша, принесла какую-то бумажку:
– Всё в порядке, еще позавчера пришел…
Декан только коснулся текста глазами и сразу же передал бумагу Коле. Штамп, подписи, печати… Первым бросился в глаза фрагмент текста: «…ввиду отсутствия вакантных должностей…».
–  Спасибо, огромное вам спасибо! Вы даже себе не представляете…
– Представляю, можешь не сомневаться! Думаешь, это все так, даром? Ну не-ет! Пиши заявление – пойдешь ко мне в шестую лабораторию. Оформляю лаборантом, сажаю на должность младшего научного сотрудника, а пахать будешь за старшего. Или за всех троих сразу… Я-то помню, как ты мне экзамен сдавал!
Коля тоже вспомнил, как экзамен сдавал, и ему стало страшно. Но куда деваться-то?
– Я согласен. Каким числом писать заявление?
– Пиши сегодняшним. Давай посчитаем: ехать тебе до управления надо было три дня, округляем – четыре, обратно – столько же. Да там ты дня три по канцеляриям шлялся бы. С выходными получается две недели. Приплюсуем сюда сэкономленные деньги на проезд туда и обратно, суточные, проживание и прочее. Короче: из твоего законного перед работой месячного отпуска остались крохи. Пиши заявление, неси в отдел кадров, а завтра к девяти утра на работу! И не опаздывай: оперативка ровно в девять!
– А чем я, собственно, буду заниматься?
– Если бы знал – непременно рассказал бы. Пришла новая тема, я под нее выбил лабораторию, оборудование и штаты. Ты – первая штатная единица! Просек? Тогда вперед, за орденами!..
Выиграл я как-то в лотерее ДОСААФ авторучку. Везунчик! Мой приятель выиграл фотоаппарат «Зенит-С». Здорово! Моя начальница выиграла «Москвич». Ого-го! Так вот: все наше везение – ничто по сравнению с тем, как повезло Николаю. А еще больше – его дочурке Леночке. Всем бы так!

Шаг четвертый

Грозные слова декана оказались не столь уж и страшными на деле. «Оперативка» свелась к тому, что декан подвел Колю к зданию производственных мастерских, к покрытой мхом двери, на которой висела новехонькая табличка «НИС. Лаборатория № 6», и вручил ключ:
– Открывай!
Коля с трудом провернул ключ в замке. Просторное помещение. На полу – в палец нетоптаной пыли, в дальнем углу валяется какой-то хлам. С высокого потолка свисают длинные гроздья паутины. На противоположной входу стене – шесть открытых дверей, судя по всему, там когда-то были бытовки. В некоторых комнатах кучей свалена поломанная мебель, рулоны старых чертежей, непонятного назначения железки.
– Даю тебе месяц, чтобы здесь все блестело, как у кота… глаза! По пятницам с трех до пяти буду давать группу студентов. Подберу такую, где барышень побольше. Разрешаю тебе представляться как завлабораторией. Глядишь, какая смазливенькая и клюнет! Клюнет – куда ей деваться? Лучше такого орла обхаживать, чем где-то на Камчатке медведей гонять – сейчас у нас направления самые поганые за все послевоенное время… Да не смущайся, я шучу! А на свадьбу не пригласишь – обижусь! Да, самая левая бытовка выходит на солнечную сторону – там будет мой кабинет. Оборудуешь его по первому разряду. Мебель скоро завезут.
– А сегодня что?
– А сегодня иди на все четыре стороны… Только сначала замок в двери смажь.
Через месяц помещение под лабораторию действительно сияло стерильной чистотой, прозрачными стеклами окон и новенькой мебелью в бытовках-кабинетах. В штате появилось еще два лаборанта, но Коля оставался за старшего. Он, кстати, пока что был единственным, кто имел высшее образование. И единственным, кто знал, что с космических орбит стали поступать данные о предположительных залежах полезных ископаемых. В связи с этим потребовались новые методики геологоразведочных работ в полевых условиях. Вновь создаваемая лаборатория должна была такие методики разработать.
Хоть и объемной была подготовительная работа, у Коли оставалось время, которое можно было использовать в личных целях. Перевез свои вещи из общежития к себе домой, прописался, стал на воинский учет. Из студенческой поликлиники забрал медицинскую карточку дочери и поставил ее на учет в районной детской поликлинике. Декан, он же научный руководитель темы, смотрел на отлучки своего «лаборанта номер один» сквозь пальцы.
– Мне нужны результаты твоей работы, а не табель учета рабочего времени. Результаты есть, я вижу. Так не путайся у меня под ногами! Если я буду тобой недоволен, я сам тебя найду. Из-под земли достану и на-гора выдам – опыт у меня есть!
Однажды, когда Коля приехал домой, мать сказала:
– Приходила патронажная медсестра, велела привести завтра Леночку на прививку. А я что-то прихворала. Радикулит – ни сесть, ни встать…
– Не проблема, мама. Завтра я могу и прогулять. Леночку сам отведу.
– Вот и спасибо…
В поликлинике он чинно занял очередь, единственный папаша среди мамок разных возрастов. Леночке в шубке стало жарко, она начала капризничать, пришлось ее раздевать и успокаивать, то есть было не до того, чтобы вглядываться в окружающих. Зато окружающие взрослые поглядывали на него с нескрываемым любопытством. На лицах читалось: «Вот какой-то дуре повезло с мужем – ребенка в поликлинику привел! Мне бы такого!». Только у одной мамаши выражение было другим:
– Колька! Это ты? А я тебя сразу и не узнала! У тебя тоже девочка? Как зовут? Лена? Это хорошо! И у меня девка, и тоже Елена!
Оказалось, это бывшая одноклассница Николая Надя Рябченко.
Она повернулась к женщинам, сидевшим рядом с ней:
– Пересаживайтесь вперед, мы с Колей вместе пойдем. – И снова к Коле: – Сколько?
– Год и семь.
– А мы постарше: год и восемь. А куда Ольгу дел? Хворает?
Коля помялся:
– Да… в общем… где-то так…
Надя понимающе покачала головой:
– Вот и у меня так: отправила в загулы своего Ивана.
Но тут на них зашикали:
– Чего разорались? Детей пугаете!
Надя перешла на шепот:
– Потом поговорим… Я тебя подожду…
Прививка оказалась не прививкой – у детей брали мазок из горла. Очередь прошла быстро, и Коля с Надей неспешно направились домой.
– Так что там у вас с Олькой произошло?
Николай начал нехотя, но потом разоткровенничался и выложил все начистоту.
– Стервой твоя Олька была, стервой и осталась! Отличница, а списать никому ни разу не дала! Все под себя гребла… Разве нормальная баба своего ребенка бросит? Да никогда в жизни! А ненормальных, вроде твоей Богомазки, стерилизовать еще в детстве надо… Что касается тебя, то помогу. Веди ко мне свою красавицу, уж я-то ее в обиду не дам, можешь быть уверен! Все равно со своей я буду до трех лет сидеть, посижу заодно и с твоей. Одна или две – мне по барабану!
– Ты это серьезно?
– А то!
– Подзарабатываешь так?
– Еще не пробовала. Вот на тебе и попробую.
– И сколько же ты берешь в месяц?
– Договоримся… Не бойся, не разорю.
– А как твои на это посмотрят? Родители, муж…
– Я сама сейчас. Мать я год как похоронила, отца отродясь не видела. Муж… Ивана я в загулы отправила – я уже говорила.
– Говорила, но я ничего ни тогда, ни сейчас не понял. Как это?
– Он у меня еще тот кобель! Когда из армии демобилизовался, мы сразу поженились. Три года был при мне, а потом его понесло… по бабам, конечно. Ну, я его на порог поставила, ногой под зад пнула, он и полетел… Уже год как у соседской Варьки летает. Они мне вдвоем через забор дули крутят…
– А ты что?
– А что я? Пусть крутят… Покрутят-покрутят, потом перестанут. Тогда Иван с какой-нибудь другой будет дули крутить, теперь уже Варьке…
– Судя по тебе, ты даже не обижаешься. Разлюбила?
– Я? Да ни Боже мой! Как раньше любила, так и сейчас люблю. Вот полетает-полетает и опять ко мне вернется. Где он лучше найдет?
Коля невольно осмотрел Надю с ног до головы. В шестнадцать ее изящной трудно было назвать, а сейчас и вовсе на снеговика похожа. Формой во всяком случае…
– И когда ожидаешь… возвращения?
– А я почем знаю? Знаю, что будет гулять до тех пор, пока он бабами перебирает. А как только какая его выставит или откажет, вот тут он сразу и прибежит мне в ножки кланяться…
– Ты потрясающая оптимистка!
– Ты того, не очень… обзывайся… Короче: если надумаешь – веди своих стариков ко мне, пусть по хате пошастают, мою жратву попробуют, деваху на пробу приведут… За первый месяц платы не возьму, а там… поговорим, поторгуемся… Адрес мой хоть знаешь?
– Примерно знаю.
– Адрес простой: улица Тупиковая, дом тринадцать. Адью – мне поворачивать.
Дома Николай рассказал о Надиной идее. Родители приняли ее за шутку и малость посмеялись, соревнуясь в фантазиях. Но денька через три-четыре стали обсуждать идею более предметно. А когда отпуск матери стал подходить к концу, она вдруг заявила:
– Коля, давай сходим к твоей Надежде. Может, действительно есть резон держать ее как запасной вариант…
Коля никогда к Наде в гости не ходил. А тут довелось. Маленькая хатка. Внутри чистенькая, уютненькая, теплая… На домотканом половичке сидит девочка и перебирает цветные картонки.
– Лена, а где красный кружочек?
Девочка показывает красный кружочек.
– А где синий квадратик?..
Ознакомление закончилось тем, что на следующий день бабушка отвела Колину дочурку к Наде. И на следующий, и на следующий… И ни Коля, ни его родители никогда об этом не пожалели.

Шаг пятый

Давайте поговорим об одаренности.
Мы знаем, что существуют одаренные музыканты. Когда сверстники мяч во дворе гоняют, некий вундеркинд со скрипочкой в футляре футболистов десятой дорогой обходит, чтобы мяч ненароком в футляр не вмазался и драгоценную скрипочку в щепки не разнес. «Вундеркинд задрипанный!» – кричат ему вослед мальчишки. А через годы эти же мальчишки, уже повзрослевшие, попивают пивко под телевизором, смотрят на ритуал вручения первого диплома международного конкурса скрипачей этому «задрипанному» и многозначительно переглядываются: «Знай наших!».
Или, скажем, другой юный чародей. Проверяет учитель его контрольную по физике и от сомнений изнывает: двойку заслуженную поставить или попросить, чтобы после уроков заскочил да ослепший телевизор починил?
А вон ту девчушку учителя только по фамилии знают, а в глаза с сентября по апрель ни разу не видели. К первому мая возвращается, вся в медалях и дипломах. С сентября по ноябрь была на сборах в Венгрии, в декабре заняла первое место на международных соревнованиях по гимнастике в Канаде, в феврале выиграла открытый международный турнир в Новой Зеландии, после чего отдохнула в Англии. Учителя все эти страны только на глобусе в кабинете географии видели. Теперь юное дарование надеется за оставшиеся двадцать дней учебного года пропущенный материал по одиннадцати предметам наверстать и красиво перейти в следующий класс. В июне ее ждут в Норвегии, потом до конца лета она будет тренироваться в ЮАР, потом… Так что, дорогие мои учителя, торопитесь, времени – в обрез!
Как видим, все таланты человеческие проявляются еще в юном возрасте. Вру: не все! Бывает, по крайней мере, один талант, который в детском возрасте ну никак не  обнаружить. Не верите? Вот вам пример.
Жила-была девочка. Подросла, в школу пошла… Посмотреть на нее – вроде старательная, усидчивая и, как положено девочкам, дисциплинированная. Одна беда: к наукам не приспособленная. В первом классе на второй год не оставляют, поскольку не положено. Во втором и в третьем классе тоже на второй год не оставили – пожалели. В четвертом классе терпение учительницы лопнуло. Не стерпела ее чернильная душа сорока одной ошибки в одном диктанте на сто двадцать слов. И незнание девчонкой таблицы умножения на семь тоже решительности добавило – провела учительница через педсовет соответствующее решение, и проучилась наша девочка в четвертом классе еще один раз. Помогло: таблицу умножения на семь усвоила (а на восемь – забыла), да и в диктанте количество ошибок уменьшилось почти вдвое – двадцать две вместо сорока одной. Вывод: ребенок обучаемый. Перевели в пятый класс, где учителей уже много. А в толпе, как известно, легко затеряться. Вот наша девочка, балансируя между «двойкой» и «тройкой» в толпе учителей, и дошла до восьмого класса, окончив который со средним баллом три целых и одна десятая, получила свидетельство о неполном среднем образовании. Этого было ей достаточно.
За это время девочка подросла, в нужных местах весьма привлекательно округлилась, а когда время подошло, вышла замуж и родила девочку. Вот тут-то ее талант и раскрылся – талант быть мамой. Таланта столько оказалось, что его хватило и еще на одно дитя… А если бы повезло, то и еще на дюжину.
Как вы уже догадались, мною была написана краткая биография Наденьки Рябченко.
По наблюдениям Коли, она никогда не повышала на детей голос, но и никогда не сюсюкала. Она как будто затеяла с двумя Леночками какую-то бесконечную игру. Вспомним наше детское «увлечение» той же манной кашей и вечные уговоры: «Теперь ложечку за маму, теперь – за бабушку, теперь за кошку Мурку…» – и ответные ревы: «Не хочу! Не буду! Ы-ы-ы…»
Надя решала эту проблему иначе. Показывает девочкам две ложки – большую и маленькую.
– А ну, кто будет сегодня есть большой ложкой!
– Я! Я! – наперебой кричат девчонки.
– А где же я возьму вторую большую ложку?
– В столе!
– Уговорили! Кто съест первой, тому в награду разрешу отнести тарелки со стола в мойку!..
Эффект потрясающий!
Или, скажем, занятия.
– Ой, девочки, я буковки случайно перемешала! Помогите мне, пожалуйста! Кто больше найдет букв «А», тот и закажет сказку, которую я вам расскажу перед сном!..
И вот в таком духе каждый день с утра до вечера. При этом и прибраться успевала, и кушать сварить, и постирать, и еще кучу дел переделать.
Отношение к обеим девочкам совершенно одинаковое – со стороны и не понять, какая дочь своя, а какая чужая. Имена у девчонок одинаковые, так она их окликала по отчеству:
– Ивановна, ты сегодня ложки протираешь, а ты, Николаевна, вилки. Идет?..
Девочки росли как сестры. Это имело некоторые интересные последствия. Например, как только за своей Леночкой приходил Николай, дочь бросалась к нему с криком: «Папа пришел!». Точно так и вторая Леночка научилась кричать: «Папа пришел!». Надина дочь обращалась к матери естественным словом «мама», и Колина Лена скоро переняла эту привычку.
Надо сказать, что к Наде раз в месяц приходил Иван, приносил алименты. Однажды, когда девчонкам шел уже четвертый год, он сказал своей дочери:
– Ты чего чужого дядю обзываешь папой? Я твой папа!
На что получил резонную отповедь малышки:
– Он папа, а ты – отец!

Но вернемся немного назад.
Николай уже год работал в шестой лаборатории. Отношения с научным руководителем (он же декан) сложились отличные. В конце концов выяснилась и причина этого феномена.
Еще на четвертом курсе декан вел в Колиной группе свою спецдисциплину. Вел, придерживаясь учебника, изданного институтом Академии наук СССР сравнительно недавно. Коля где-то «прохлопал ушами», и ему учебника в библиотеке не хватило, а в свободную продажу книга не поступала. Готовился к экзамену по конспектам. На экзамене, по закону бутерброда, падающего маслом вниз, попался вопрос, ответа на который в конспекте не было – этот раздел был задан преподавателем для самостоятельного изучения. Что делает в таких случаях нормальный студент? Пытается сочинить ответ, руководствуясь мужицкой смекалкой и интуицией, а также косвенными знаниями из других дисциплин. Выкручивался настолько изобретательно, что преподаватель поставил «уд». Не за знания, нет – за остроумие.
Немного погодя преподаватель еще раз заглянул в учебник, почитал написанное и задумался. Какие-то нестыковки, корявости обнаружил… Поставил себя на место студента и понял, что студент был прав, а авторы учебника – не очень. Студент «зрил в корень» там, где какие-то халтурщики от науки прошлись по поверхности. Тут бы спохватиться, разыскать студента, попросить у него зачетку для внесения изменений… Но такого альтруизма со стороны доцентов история советского высшего образования не знает.
И забыть бы этот случай, да, видно, судьбой было предначертано иначе: явился этот же студент, вернее – новоиспеченный инженер, к декану со своим горем. Жена, видите ли, от него ушла, одного с ребенком оставила. Стерва она, конечно, но не в ней дело. Больно голова хорошая у парня, отпускать не захотелось. Посоветовался с ректором, связались кое с кем в Министерстве, надавили на начальника соответствующего управления – отмазали мужика. Теперь работает в лаборатории за троих. По должности – младший научный сотрудник, по факту – зам научного руководителя. В лаборатории штат уже за двадцать человек, а только Урыш из них владеет всей информацией по теме. Старшие научные сотрудники, то есть кандидаты наук у него консультируются.
Этот перекос требовал исправления. Вот намедни декан говорит Николаю:
– Я тебя записал на курсы английского для аспирантов. С завтрашнего дня – в бой! И чтобы ни одного пропуска, иначе!.. – поднес свой мощный шахтерский кулак прямо под нос подчиненному.
– Зачем мне английский?
– А что, я буду за тебя кандминимум сдавать?
– Я, честно говоря, об аспирантуре не думал…
– Что? Я тебя в аспирантуру не отпущу! Я тебя лучше на Чукотку отправлю! Ты помнишь, что ты мой должник? Ты помнишь, что ты молодой специалист и обязан три года отработать там, где Родина укажет?! Так вот, заруби себе на носу: эти три года я – твоя Родина! Соискателем будешь! Вот так…
В тот же день вечером Колю ждал еще один сюрприз.
Мела свирепая февральская вьюга, из-за заносов электричка опаздывала, и Коля приехал поздно вечером. Заскочил домой: отец уже спит, мать снова постанывает со своим радикулитом, Леночки дома нет.
По сугробам, по заносам, отворачивая лицо от хлещущего снегом ветра, отправился к Надежде. В коридоре Надя счистила с него снег веником, провела в дом, предложила чайку попить, а если «для сугреву надобно», то и чего покрепче.
– Спасибо, Надя, но я ничего не буду. Лену собираю – и домой!..
– Так они уже обе спят… Вон поглянь: как две сестрички под одним одеялом… Жалко будить…
И раньше случалось, что Колина Лена оставалась ночевать у Надежды, так что ничего страшного не произошло.
– Фу на тебя! Зачем же я полчаса тут раздевался-разбувался?! Сразу бы сказала!
– А я думала, чайку попьем…
– Ну раз так – наливай!
Коля сел за стол, а Надя зазвенела чашками-блюдцами.
– Коля, может, все-таки по рюмочке?
– С какой такой стати? Мне завтра на работу надо, а потом еще на курсы… Нет, спасибо, я отказываюсь, а ты – как знаешь…
– Нет, сама не буду. Еще не алкоголичка…
Чай пили молча. У Коли голова была забита своими планами на завтрашний день, а Надя старалась ему не мешать, вслушиваясь в завывание ветра за закрытыми ставенками.
Когда в чашках оставалось совсем на донышке, Надя вдруг задумчиво произнесла:
– Ишь, как воет! В такую погоду хорошая хозяйка и собаку из дома не выгонит… Коля, может, останешься?.. Я уж и постель расстелила… – и посмотрела на Колю тоскливым бабьим взглядом.
Пока Колино сознание пыталось переварить услышанное и сообразить, какой ответ наиболее подходит в данной ситуации, подсознание, управляющее организмом, в три толчка ответило: «Да! Да!! Да!!!» И Коля чуть ли не бегом ринулся в спальню…
Утром в электричке, ему, полуживому, пришла в голову мысль: «Теперь понятно, почему Иван от нее сбежал…»
Первое занятие по английскому Коля честно проспал, уронив голову на парту… А ночевать все равно пошел к Надежде.

Шаг шестой

Органы управления народным образованиям сортируют учителей по многим категориям: специалист, старший учитель, методист, отличник образования и прочее – всех и не перечислишь. На самом деле категорий только две: хороший учитель и плохой учитель (вариант: любимый и нелюбимый). Если не верите, то можете спросить у любого школьника.
Леонид Максимович (за глаза «Лёнчик» или «Максимка») был хорошим учителем. Во-первых, он преподавал физкультуру – это уже о многом говорит. Во-вторых, уроки свои проводил задорно, весело, с шутками-прибаутками.
Самое расхожее его выражение: «Это вам не математика, тут думать надо!»
Баскетбол: «Ты же мяч ведешь, а не вальс-бостон танцуешь!»
Волейбол: «Кто же так мяч подает? Так только от комаров отмахиваются!»
Бывали и хитроумные многоходовые рассуждения. Прыжки в высоту, планка на уровне 105. Сбивших планку отправляет в один конец спортзала, а преодолевших – в другую. Подходит к «провинившимся»:
– Становись! Рассчитайсь! Так: сегодня я у вас зачет принимать не буду. После уроков строем отправляйтесь на болото!
– Зачем?
– Лягушек гонять. Заодно присмотритесь, как они прыгают – на вдохе или на выдохе. Спорт – это вам не астрономия, здесь наблюдательность нужна!
Оценки на уроках выставлял строго, в полном соответствии с существовавшими тогда нормативами.
– Нормативы для каждого класса я свел в таблицу и вывесил у входа в спортзал для всеобщего оборзения! – на полном серьезе внушал он нам.
Строй смеялся.
– Что за ржачка?
– Леонид Максимыч, надо было сказать «для всеобщего обозрения»!
– Если бы я так сказал, то мои слова тут же пролетели бы сквозь ваши головы из уха в ухо. А после моих слов половина из вас подойдет к таблице и будет искать «оборзение».
– Мы вашу таблицу уже по пять раз «оборзели»!
Успехи Вали Сабадаш по физкультуре были не то что низкими, а вовсе плачевными. Единственная честно заработанная ею «четверка» была по броскам баскетбольного мяча в корзину. Все остальное – хуже некуда. Когда весь класс преодолел в прыжке высоту метр пять, Валя еще страдала на отметке «55 см». И быть бы «двойке» в каждой четверти, но учитель придумал для нее особое упражнение, которое он назвал «спортивная политинформация». В начале каждого урока Валентина за две-три минуты пересказывала вычитанные из газет главные спортивные новости страны. За это «Максимка» ставил ей пятерки.
Это мы, то есть ученики, так считали.
На самом же деле Леонид Максимович ставил Вале хорошие оценки за то, что он с большим уважением относился к Валиному отцу, майору Сабадашу. Познакомились они давно, когда майор был не майором, а старшим лейтенантом и утюжил вдоль и поперек многочисленные военные полигоны нашей необъятной Родины. Водителем у него был сержант Леонид Козинец, который спустя многие годы превратился в учителя физкультуры той школы, где училась дочь бывшего комроты. Дружить не дружили, но отношения где-то как-то поддерживали.
В те далекие времена школьная дружба была в чести, поэтому каждые пять лет выпускники – кто был в достижимой близости от школы – собирались вместе, приглашали учителей, обменивались своими успехами в жизни.
Валя тоже побывала на пятилетнем юбилее своего выпуска. Одноклассников было не очень много, около половины выпуска, а учителя – все. Организовали небольшое застолье, главной целью которого, по традиции, было в тостах высказать слова благодарности учителям за их благородный, но неблагодарный труд.
Валентина оказалась сидящей рядом с Леонидом Максимовичем, а поэтому обратила внимание на то, как он изменился. В основном помалкивал, перестал сыпать шутками и каламбурами во все стороны. Даже взгляд у него, кажется, потух. Только напоследок, уже перед самым окончанием, обратился к Вале:
– Как там папа? Что у него новенького? Скоро ли идет на пенсию? – и тому подобное.
Валя, как могла, рассказала об отце все новости.
Задав еще несколько незначительных вопросов, Леонид Максимович взял Валю за руку и ни с того ни с сего сказал:
– Какая ты теплая, уютная… Спасибо тебе… – и ушел.
Валя рассказала о встрече родителям и, конечно же, не скрыла своего удивления поведением учителя.
Отец разъяснил ей:
– Вот уже два года, как он с женой развелся. Она его фактически выгнала. Леня оставил ей и детям дом, который построил, оставил все, что нажили, а сам снимает уголок у какой-то старушки. Другие, когда разводятся, годами потом судятся, вилки-ложки пересчитывают, стулья ножовкой пополам распиливают… А Леня взял бритву, зубную щетку да смену белья и ушел. Благородно, ничего не скажешь! В награду бывшая его к детям не пускает… Даже специально волкодава купила и на цепь посадила, чтобы в ее отсутствие, чего доброго, отец к детям не пришел. Леня своих детей очень любит, переживает по поводу того, что чужих воспитывает, а своих не видит.
– А что, дети большие?
– Нет, не очень. Мальчику, по-моему, семь. А дочь на два года младше. Лёня поздно женился… Ему сейчас сорок – сорок один, а женился сразу после тридцати…
– Чего же так поздно?
– Они с покойным ныне отцом дом строили. Рассуждали так: нельзя в старую халупу молодую жену приводить. Вот дом, мол, построим, тогда и семью строить можно…
Собственно, на этом разговор и закончился. Время прошло – и вовсе забылся. И не вспомнился бы, если бы в один из летних вечеров, выдавая во дворе детского садика детей из группы, Валя не увидела на улице одиноко стоящего Леонида Максимовича. Она приветливо помахала учителю рукой, и тот поспешно подошел к воротам садика.
– Здравствуйте, Леонид Максимович! Вы кого-то ждете?
– Здравствуй, Валя! Если говорить честно, то я жду тебя.
– Да? Тогда я быстро…
Детей в группе оставалось немного, и Валя передала своих другой воспитательнице.
– Вот я и освободилась! Слушаю вас, Леонид Максимович!
– Можно тебя проводить до дома? Разговор может получиться долгим…
Такое вступление не могло не насторожить. Уже совершенно в другом настроении Валентина ответила:
– Можно.
Они неспешно пошагали по улице.
Леонид Максимович молчал.
– Говорите же! Вы же хотели со мною о чем-то беседовать. О чем?
Как бы преодолевая что-то внутри себя, Леонид Максимович выдавил:
– Я хочу… Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
От неожиданности Валя даже остановилась:
– С чего бы это?
– Видишь ли, я уже был один раз женат. Но отношения с женой не сложились, и мы расстались… Давно уже… А я тебя увидел, посидел рядом с тобой, и таким теплом, таким уютом от тебя повеяло, что даже сердце защемило. С тех пор живу и чувствую, что с каждым днем люблю тебя все больше и больше... Поверь, я не мальчик, который способен первый порыв симпатии принять за высокое чувство. То, что я тебе говорю, выверено и многократно проверено.
– Это, конечно, очень интересно. Я, пожалуй, готова поверить в ваши чувства. А как быть с моими чувствами? Вы даже не спросили меня, как я отношусь к вам, Леонид Максимович!
– Я понимаю. Поэтому и не прошу немедленного ответа. Мне хватило бы того, чтобы ты позволила нам встречаться…
– И как долго вы планируете ухаживать за мной?
Мужчина невесело усмехнулся.
– Ухаживать я за тобой не буду. Ухаживание – удел юных. В ухаживании есть обман, желание показать себя с лучшей стороны, не таким, каким ты есть на самом деле… Для молодых это естественно – они и сами не знают, что из себя представляют, какими станут в будущем. Я уже вышел из этого возраста. Если мы станем встречаться, то я буду таким, каков я есть на самом деле.
– Какой же смысл во встречах?
– Тешу себя надеждой, что смогу тебе понравиться, может, даже пробудить ответные чувства…
– И сколько времени на это уйдет?
– Не знаю… Я тоже много раз задавал себе этот вопрос, но ответа так и не нашел…
– Вы отвечаете очень откровенно – это подкупает. Тогда ответьте столь же откровенно на такой вопрос: как отнесутся к нашим встречам ваши коллеги, ваши ученики?
– Очень по-разному. Одни будут осуждать меня, другие – тебя, но большинство отнесется к этому с полнейшим безразличием. Молодые о существовании такой проблемы совсем не подозревают – они заняты только собой, а людям в зрелом возрасте мысли о том, что подумает «княгиня Марья Алексевна», порой преграждают путь к счастью.
Валя задумалась.
– Как вы думаете, я смогу быть с вами счастлива?
– Счастье не дождик, с неба не падает. Счастье строят, как строят, скажем, дом. Если мы оба приложим к этому усилия, то ответ будет однозначно положительным. Себя я знаю, в тебя – верю.
– Спасибо, Леонид Максимович. Вы поговорили со мной так серьезно, что я почувствовала себя по-настоящему взрослой. Вы позволите мне подумать над вашим предложением?
– Это само собой. Решаешь ты, а я исполняю твое решение. Или приговор…
– Тогда… тогда, – Валя в уме просчитала, что для того, чтобы разобраться в происшедшем, ей понадобится дня три-четыре, – до пятницы. Вы знаете, где меня найти.
– До пятницы, Валя! Спасибо тебе… Спасибо за то, что выслушала…

Шаг седьмой

Валентина пришла домой – и сразу к матери. Так, мол, и так – что посоветуешь?
– Ничего я тебе, Валюшка, не посоветую. Один раз насоветовала – до сих пор слезами обливаюсь. Иди к отцу – он и умнее, и опытнее.
Валя нашла отца в сарае – чистил угольную яму.
– Папа, у меня сегодня был очень интересный разговор с Леонидом Максимовичем. Хотелось бы с тобою посоветоваться…
– Что же, пошли советоваться…
Отец вылез из угольной ямы, присел на какой-то чурбанчик. Валя села на садовую скамейку напротив.
– Знаю, Валюха, о чем ты со мною поговорить хочешь. Был у меня Ленька, мы много с ним о тебе говорили… Так что ты обо всем об этом думаешь?
– Не знаю. Голова кругом идет, и коленки дрожат. Я бы хотела твое мнение выслушать.
– Мнение мое такое: есть голос сердца, а есть голос разума. Не всегда они в согласии сосуществуют в одном и том же человеке. Пока молодой – сердце зовет. Голос разума не слышен, потому что и разума-то нет. Ведь как у тебя-то было? Потянулась сердцем к Григорию – красивый, статный, с душой художника и поэта. А разум где был? Спал? Нет, чтобы не замуж сразу прыгать, а походить подольше, присмотреться, разузнать о человеке побольше… Много лет назад держал я в руках допотопную книжицу, с ятями, ижицами и твердыми знаками в конце слова. Называлась она что-то вроде «Советы барышням, замуж стремящимся». Но за достоверность не ручаюсь. Так там описывались провокационные вопросы, какие кавалеру задать надо, чтобы распознать, как он к детям в будущем будет относиться, как на деньги и богатство смотрит, нет ли у него азарта в картах или на скачках… Сотни таких вопросов с комментариями и толкованиями. Сначала казалось – чушь махровая, а после истории с Григорием и его порнографией понял, что и нам, родителям, и тебе из той книжечки что-то полезное почерпнуть можно было бы… Может, разум и тормознул бы тогда позывы твоего сердца…
– Разве до революции порнография была?
– Понятия не имею, некогда было этим интересоваться. Но разве в порнографии дело? В жадности, а жадность была всегда. Не придумал бы твой Григорий фотографии голых женщин продавать, придумал бы фальшивые облигации или таблетки для защиты от молнии… Все хотят побольше денег иметь, только одни стараются работать до седьмого пота, другие – по должностям повыше пробраться, третьи… Третьи придумывают тысячи способов, как из первых двух категорий их честно заработанные денежки выманить. При внимательном рассмотрении таких распознать можно, как бы они ни маскировались. Так что с Гришей мы «пролетели»… – Отец помолчал, подбирая слова. – Степан – вторая ошибка. Обидная вдвойне, поскольку уже на первой многому научиться можно было. Я с первых же дней понял, что он за жук!
– Так почему же ты меня не остановил?
– Как не остановил? Остановил! Только пришлось тебе из жизни пару месяцев вычеркнуть. Обрати внимание: снова сработал фактор времени, твоя поспешность. Правда, маманя твоего бывшего муженька сильно нас всех прессинговала, постаралась как можно быстрее и тебя, и твою мать обаять. По большому счету, протяни ты согласие на замужество на те же два месяца, и свадьба вообще не состоялась бы.
– Предположим, это так. Но я тебя насчет Леонида Максимовича спрашиваю…
– Так я о нем же и говорю. Обожглась два раза на молоке, теперь и на воду дуешь. Два раза к голосу сердца прислушалась, а теперь только на разум рассчитываешь. Это тоже неправильно! Если он тебе противен – гони сразу, не раздумывая. Если есть хоть искорка симпатии – присмотрись, к своему сердцу прислушайся. Решение же о замужестве принимай не тогда, когда сердце подсказывает: «Хочу!», а тогда, когда оно тебе прокричит: «Больше без него не могу!» Уточняю: я о сердце говорю, а не об органах, расположенных ниже.
– Не знаю, папа, что и сказать… Он же такой старый!
– Ну, до старости ему еще далеко. Наверное, ты имеешь в виду разницу в возрасте? Тебе двадцать три, ему – сорок. Семнадцать лет… Мой командир дивизии, где я служил, овдовел в пятьдесят, а в пятьдесят пять снова женился. Разница со второй женой была… была… тридцать три года! Первый внук и второй сын у него в один год родились. Так что… Тут дело не в разнице лет, а в общности интересов. Если между супругами нет взаимопонимания, то будь они хоть одногодками, брак их будет обречен, что и наблюдаем повсеместно. Другое дело, что чем больше разница в возрасте, тем труднее людям найти общий язык. Тогда я все о том же: сначала попытаться прийти к согласию по самым важным моментам, а уже потом – в ЗАГС или куда там… Но не наоборот…
– Ты его давно знаешь. Как человек – каков он?
– Я о нем очень высокого мнения. Но у тебя должны быть свои критерии, ты на меня не очень-то оглядывайся!
Валентина отца, конечно, послушала, но раскачивалась недолго: через четыре месяца после этого разговора она снова (уже в третий раз!) вышла замуж.
Наконец-то Валентина уразумела, что такое тихая семейная гавань. Леня и отец нашли общий язык много-много лет назад, понимали друг друга с полуслова. Быстро перешли на «ты». И вдвоем переделали уйму дел: крышу перекрыли, провели в дом воду, в огородике построили теплицу для ранних овощей, вымостили двор плиткой… Леня отремонтировал их старый «Москвичок», который стоял с разобранным двигателем уже пять лет, и ни один мастер не брался вселить в него жизнь. Мужчины ездили по селам «на заготовки», поэтому в погребе всегда были достаточные запасы.
Раньше Валентина мало задумывалась об отношениях между отцом и матерью в те моменты, когда родители наедине. Бывало, мать выходит утром из спальни, потягивается и тянет: «Ох, я сегодня совершенно не выспалась!» Ну, не выспалась и не выспалась – всякое бывает. А тут вышли мать и дочь из своих спален одновременно, дружненько потянулись и чуть ли не в один голос пропели: «Ох, как я сегодня не выспалась!» У обеих при этом глазки так и сияют. Посмотрели друг на дружку, всё поняли, и обе рассмеялись… А что? Папа всего-то на шесть лет старше мужа, а муж еще ой как не старый!
Прилетает Валюха с утра на работу, а нянечка мамашам шепчет: «Сегодня наша Валентина в настроении! Вот деткам радости-то будет!» А мамаши, что поопытнее, с завистью: «Так она сейчас каждый день в настроении! Еще бы: у мужа физическая закалка!»
И к Леониду Максимовичу юмор вернулся. А почему бы и нет? Старший его сын в школу пошел, теперь сын с отцом каждый день видятся. По дочери соскучился? Ничего, и ей до школы не так уж много осталось…
Между супругами ни ссор, ни обид, ни трений. Глупые есть люди: пока живут, мучаются и других вокруг себя мучают, на потусторонний рай небесный уповают – да вот же он, рай! Своими руками созданный! Приходите, учитесь, копируйте, опыт перенимайте!

Четыре года Валя как сыр в масле каталась, а на пятый…
Приходит как-то в понедельник муж из школы, лицом серый, глаза потухшие. У Валентины в тот день первая смена, она уже дома.
– Что случилось, Леня?
– Сын сказал, что жену мою бывшую парализовало. Уже два дня встать с кровати не может. Дети голодными в школу пришли…
– Привел бы их сюда, неужто мы бы их не покормили?
– Покормить-то я их и в школе покормил… А дальше что?
– Скорую вызвать надо было…
– Вызвал и в больницу отвез. С врачами поговорил. Те в один голос: это всё! На всю оставшуюся жизнь! Такое современными средствами не лечится. Неделю продержим, как правила велят, а потом забирайте…
– Ленечка, ты не волнуйся! Мы что-нибудь придумаем. Есть же где-нибудь специализированные клиники! В Киеве, в Москве…
– Я уже думал об этом. У директора отпросился – завтра в область поеду, с профессорами из мединститута советоваться буду. Мне протекцию составят, есть кому…
Неделю Леня крутился, как белка в колесе. В свой бывший дом бегал, детям еду носил, Валей приготовленную. Пса свирепого охотникам каким-то сплавил. Трижды в областной центр к медицинским светилам мотался. И выдохся. Пришел вечером, присел на краешек стула и сказал:
– Прости меня, Валечка, прости меня, счастье ты мое! Сколько жить буду, столько буду на тебя Богу молиться! Нет у меня другого выхода – ухожу я от тебя. Оставить парализованную женщину на двух ее малолетних детей – значит лишить детей будущего. Их жизнь тогда будет только в одном заключаться – обслуживать больную. Кормить из ложечки, перекладывать, обстирывать… Она же под себя ходит. Ужас! Это я перед всеми ними виноват: когда она мне первенца родила, ее предупредили – больше рожать нельзя, могут быть очень тяжелые последствия. А мне так хотелось хотя бы еще одного! Она и уступила… А когда родила, дремавшая болезнь стала прогрессировать – вот она на меня и обозлилась. Ссоры пошли, скандалы. Сколько раз она на меня с ножом кидалась! В санатории ее возил, однажды в саму Кремлевскую больницу устроил. Даже там сказали так: болезнь очень редкая, в мире таких больных не более тысячи. Как лечить и чем лечить – никто не знает. Жить может хоть до ста лет, но паралич очень вероятен. Вот он и наступил… – Леня потер себе щеки ладонями. – Вину свою я знал, готов был искупить ее любой ценой. Но… Болезнь связана не только с генетикой, но и с центральной нервной системой. Чем больше будет нервничать, тем скорее может отказать спинной мозг. Я потому и ушел, чтобы ее сберечь… Но, видно, – не судьба! Ухожу я… На тебя свои проблемы взваливать не хочу и не буду. Сам справлюсь. Главное сейчас для меня – детей на ноги поставить, дать им образование, обеспечить более-менее нормальное будущее. Прости меня, если можешь!
Пока он говорил, Валя рыдала. Потом встала, вышла в коридор, умылась. Вернувшись, заявила:
– Ты прав, дети – превыше всего. Я очень жалею, что не родила тебе ребенка. Очень хотела, но не получилось. Иди…
Леонид Максимович встал. Валентина кинулась ему на грудь и снова залилась плачем. Обхватила двумя руками, держит изо всех сил и сквозь слезы бормочет: «Иди… Уходи… Иди…»
После этого дня Валентина два месяца лечилась в областном психоневрологическом диспансере. Выйдя оттуда, сама подала на развод.
Двадцать девять лет. Три брака. Суммарный супружеский стаж – пять лет…

Шаг восьмой
 
Четыре года – срок большой. За это время произошло столько событий! Если вы хотите знать, как весь советский народ встал на трудовую вахту в честь предстоящего съезда нашей родной коммунистической партии и на сколько больше мяса, молока и чугуна на душу населения в стране стали выпускать наша промышленность и сельское хозяйство по сравнению с 1913 годом, то ищите в библиотеках подшивку газеты «Правда» за тот период и читайте. Мы об этом писать не будем. Мы опишем некоторые события, о которых не сообщала ни центральная, ни местная печать.
Вот, например, ни одна газета, даже стенная, не писала о том, как поздним осенним вечером по неосвещенным улицам захолустного украинского городка брел, утопая в грязи, молодой человек. Брел и думал о том, что здесь, в этой дыре, никогда ему не дорасти до уровня кумира его профессии знаменитого Кони, чьими речами перед судом присяжных заседателей уже столько лет зачитываются правоведы. Кони, конечно, талантливый адвокат, но он никогда не терял калош в тяжелом вязком черноземе. Сядет, бывало, в пролетку, шлепнет перчатками по спине извозчика и крикнет: «На Сенатскую!»… И дело даже не в том, что советская власть упразднила присяжных, а дело в том, что эта власть не упразднила захолустье…
Чтобы не томить читателя, признаемся сразу: в тот слякотный вечер обе калоши оставил в грязи нашего городка адвокат Матвей Загорулько, тративший все свое красноречие на такие банальности, что и упоминать стыдно: раздел трех поросят между двумя разводящимися супругами, возмещение ущерба за ветхий забор, сваленный соседом по пьяни, защиту старушки, из хозяйства которой наша доблестная милиция изъяла самогонный аппарат, изготовленный ее прадедами еще в эпоху правления Петра Великого…
Дело, которое выгнало Матвея в такую мерзкую погоду из относительно уютной конторы, было тоже до зевоты банальным: жена, бросившая мужа с ребенком около двух лет назад, решила развестись официально. И неверную жену, и покинутого мужа Матвей хорошо знал: когда-то они учились в одном классе. Припоминается, в девятом классе он был в Олечку Богомаз даже влюблен – недели полторы, не более... А Коля Урыш – ничего, хороший был пацан. Хоть и не очень-то они дружили, но друг друга уважали.
Первым желанием Матвея было направить Коле открытку-приглашение, тогда Коля пришел бы в адвокатскую контору и не пришлось бы топать по грязи. Однако в письме, пришедшем от Оли, было два условия: первое – совершить бракоразводный процесс заочно, без встречи бывших супругов в суде (за это Оля пообещала Матвею солидный гонорар – переводом, без формальностей), второе – добиться от ответчика такого словосочетания: «имущественных и материальных претензий к имярек не имею» (за это отдельно тоже полагался гонорар, вдвое больший предыдущего). Матвей прикинул сумму и решил, что она стоит того, чтобы пожертвовать временем, калошами и даже бутылкой коньяка для уговоров.
Дома Коли не оказалось. Колина мать сказала, что он сейчас у Нади Рябченко.
– Так вы позволите его подождать? Когда он вернется?
– Чего ждать-то? Коля у Нади живет…
Уточнив адрес, Матвей пошлепал по грязи дальше.
Коля и Надя встретили Матвея радушно. Узнав о цели визита, Коля заметно обрадовался:
– А я уже хотел через милицию ее разыскивать. Конечно, надо побыстрее оформить развод, меня это состояние неопределенности, честно говоря, тяготит.
Надя быстро соорудила ужин, Матвей достал свой коньяк, а Надя – бутылку более пролетарского напитка, градусами повыше. Посидели, поговорили, обменялись личными достижениями. Затем Матвей перешел к делу:
– Ольга сейчас живет в солнечном Тбилиси, в состоянии сожительства с одним из аборигенов. Родственники аборигена настаивают, чтобы тот оформил отношения со своей любовницей официально, поскольку его поведение оскорбляет их национальные традиции и вредит карьере. Жениться же абориген не может, потому что у Ольги в паспорте стоит лишний штампик. Вот такой расклад…
– И в чем проблема?
– У вас есть ребенок, поэтому расторгнуть брак можно только через суд. Суд может состояться по месту прописки одного из супругов. То есть, либо тебе придется ехать в Тбилиси…
– Мне этого еще не хватало! И не подумаю!
– …либо Ольге придется приехать сюда.
– Вот пусть и едет…
– Есть и такой вариант: ты пишешь встречное заявление, скажем, в соответствующий райсуд Тбилиси с согласием на расторжение брака и делаешь приписку: «Прошу рассмотреть дело в мое отсутствие». Тогда никто никуда не поедет. Если ты не согласен на развод, то кому-то из вас кататься туда-сюда придется долго…
– Конечно, трудно лишить себя удовольствия посмотреть в Олькины наглые глаза, но я  согласен на такой вариант. Давай, показывай, что и как писать…
– Вот, я уже подготовил заявление от твоего имени, тебе осталось только переписать его своим почерком и подставить подпись.
Николай внимательно вчитался в бумажку. Наступила долгая пауза. Матвей не выдержал:
– Тебя что-то смущает?
– Вот такая фраза: «Прошу судебные расходы возложить на…»
– Это буквально копейки… Отправлять такую сумму через всю страну, напрягать сберкассу… Пусть сама оплатит, ей это проще… – а сам облегченно вздохнул: самая «дорогая» в смысле гонорара фраза прошла мимо глаз «ответчика».
Когда заявление было написано и надежно спрятано в папочку, Матвей повеселел.
– Дело сделано! Пока письмо дойдет, пока суд состоится, потом пока вступит в силу – через десять дней… Я позабочусь, чтобы копию решения суда переслали сюда как можно быстрее. Где-то через месяц-полтора и ты наведешь порядок в своем паспорте… Ну что, еще по рюмашечке? За нее, за удачу!
Через полчаса Матвей скрылся в слякотной темноте. Перед тем как попрощаться, сказал:
– А если что – ну, там взыскать с Ольки алименты или лишить родительских прав – обращайтесь, помогу!
После ухода адвоката Николай сел за стол и велел сесть Наде.
– Ну что, Надюха? Как только будет оформлен развод, сразу начнем оформлять наши отношения!
Надя настороженно посмотрела на Николая.
– Какие такие отношения?
– Мы же с тобой, с нашими обеими Леночками фактически живем одной семьей. Думаю, это надо оформить официально…
Надя надолго задумалась. Потом встала, подошла к буфету, достала два граненых стакана, налила в каждый до половины самогонки. Села, взяла свой стакан в руки.
– Нет, Коля, ничего у тебя не выйдет… Мы не семья, а коммуна. Коммуна по воспитанию двух Ленок. То, что мужик и баба вместе спят, как природа того требует, так то еще не семья… Ты посмотри на нас со стороны: ты – сплошное высшее образование, в науку рвешься, как ракета в космос. Когда-нибудь, дай Бог, в профессора выбьешься. А у меня – восемь классов, да и те с двойками, до троек натянутыми. В вечернюю школу не пойду – мы с тобой об этом уже когда-то говорили… Эх!.. Давай выпьем!
Коля надхлебнул чуток со своего стакана, поморщился. А Надя «вдула» свою порцию до дна и занюхала корочкой хлеба.
– Молчи, Коля! Молчи, не перебивай! Смотрела я тут по телевизору кино. Там академики в гости друг к другу приходили. Я не врубилась, о чем они говорили, но видела, как они сидят, как вилкой и ножом деликатесы едят. Жены у них нарядные, красивые… Ну, представь себе, женился ты на мне, привел в такую компанию. Что я буду там делать, если не знаю, к какому деликатесу на какой козе подъехать? Как салфеткой губы вытирать и как высморкаться, если нос заложило? Они даже смеются по-культурному, а я… Они одного артиста с другим сравнивают, а я в театре никогда в жизни не была, ни в операх, ни в балетах не разбираюсь… Ты не думай, Коля, ничего плохого. И мужик ты на все сто, и человек, какого еще поискать. Мне с тобой очень хорошо! За то время, что мы вместе, ты отшлифовал меня больше, чем вся школа за восемь лет и все книжки, которые я за свою жизнь прочитала… Когда ты в командировку в Москву ездил, я все ночи проплакала. А напоследок мне сон приснился: стою я на берегу, и не просто стою, а ногами в землю вросла, как пенек. А ты на плоту стоишь, тебя течением от берега относит. Ты мне рукой машешь, за собой зовешь. Я к тебе тянуся из последних сил, а ноги-корни из земли выдернуть не могу…
Надя закрыла лицо ладонями и заплакала.
Николай подошел, приобнял ее.
– Успокойся, Надюха! Не все так страшно, как ты здесь наговорила. Не так уж и сложно научиться вилку в руке держать и салфеткой пользоваться. Это всё мелочи… И в театрах мы с тобой побываем – тут, конечно, я не прав, не подумал. И вообще, у нас с тобой все будет хорошо!
Надя отняла ладони от лица, благодарно посмотрела на Николая, даже улыбнулась сквозь слезы.
– Спасибо, Коля, спасибо, душка! Ты на меня не обращай внимания: пьяная баба разнюнилась, а ты и уши развесил! Правильно сказал: всё будет хорошо! Сейчас посмотрю, как девки наши спят, а потом и мы пойдем баиньки… Со стола я сама завтра приберу… Я вот подумала: за сколько лет первый раз слезы пролила! Последний раз плакала, наверное,  когда меня мамка в первый класс привела и в школе оставила… И что это сегодня на меня напало?
Сколько потом Николай ни пытался затронуть тему «оформления отношений», Надежда упорно от нее уклонялась.
 
Шаг девятый

Если описывать значительные, но не отмеченные официальной прессой  события того времени, то следует подробнее остановиться на двух девчушках – Елене Ивановне и Елене Николаевне. Вы уж извините меня за официоз, но по-другому мы их не различим. Они одного возраста, одного роста (правда, одна из них, которая Ивановна, чуть полнее), глаза и волосы у них одного цвета, на них одинаковые платьица, одинаковые носочки с сандалиями и даже одинаковые бантики. Они одну и ту же тетю называют «мама», одного и того же дядю – «папой». Друг друга считают сестричками. Каждой из них исполнилось три годика, и они, чинно взявшись за руки, впервые в жизни идут в детский садик. «Мама» и «папа» столь же чинно шагают сзади. Девочки абсолютно спокойны: они знают, что сегодня у них будет завтрак, потом они погуляют, потом занятия, обед, после которого они поспят в кроватках, а потом снова погуляют. Они знают, что уже большие и идут не просто так, а на работу: в садике много детей, некоторые из них будут плакать, а девочки просто обязаны подойти к плаксам и успокоить. Та Леночка, которая с этой задачей справится лучше, будет вечером помогать маме перебирать фасоль. Для того чтобы лучше справиться с работой, каждой девочке в кармашки платьица положено по четыре носовых платочка.
Вот, наконец, и калиточка в садик. Папа открыл калитку, девочки вошли во двор, и тут же Ивановна сказала Николаевне:
– Чур – это мой!
Возле какой-то тети стоял мальчик, ревел белугой и теребил тетю за юбку: «Хочу домой! Хочу домой! Хочу…»
Ивановна по-деловому вытащила из кармана белоснежный платочек и стала вытирать мальчику слезы, не обращая внимания на окружающих. Мальчик от неожиданности оторопел.
– Стань ровно! – сказала ему Ивановна. – Потом провела ладошкой от своего бантика до лба мальчишки. – Бо-ольшой! – удовлетворенно отметила она. – Будешь со мной играть? В фантики умеешь?
Мальчик отрицательно помотал головой.
– Пошли, я научу, – Ивановна взяла мальчика за руку и повела к ближайшей скамеечке.
А к другой скамеечке за ручку подводила заплаканную девочку та Лена, которая Николаевна.
– Чьи это дети? – спросила заведующая, находившаяся тут же, во дворе. – Из какой группы?
– Это наши, – подошли к ней Николай и Валентина. – В какую группу мы попадем, еще не знаем, мы пришли первый раз. Вот наши направления и медицинские справки.
– Потрясающее начало!.. Такого я еще не видела… – задумчиво произнесла заведующая. – Идите в группу Валентины Яковлевны. Вон она стоит.
Так снова встретились Валя, Надя и Коля. Но в то утро им было не до общения: Валя набирала новую младшую группу, а в первые дни всегда было трудно – мамаши нервничали, дети ревели, к каждому реве надо было на ходу подбирать ключик. А потом каждому новенькому показать его шкафчик для одежды, потом место за столом, потом… Короче, от середины августа до середины сентября – самое тяжелое время.
А тут еще две новенькие оригиналки: бегают от ревы к реве, платочками слезы вытирают, что-то говорят, берут за ручку и уводят… Правда, плач на удивление быстро прекращается, но собрать группу в кучку никак не получается…
Второй концерт две новенькие устроили в столовой. Часть детей уже знала свои места за столиками, новеньких же надо было рассадить. Их сегодня было шесть. Валентина Яковлевна брала за ручку каждого, подводила к столику, усаживала на стульчик, показывала картинку на кубике, который стоял на столе перед каждым местом.
– Как тебя зовут? Вовочка? Вот и хорошо, Вовочка! Теперь здесь твое место. Запомни: там, где медвежонок! Запомнил – медвежонок? Молодец!
– А тебя как зовут? Ивановна – это отчество, а имя как? Лена… Леночка, теперь здесь твое место, здесь ты будешь кушать. Видишь картинку на кубике? Что тут нарисовано? Правильно, это уточка! Запомни: теперь это твоя уточка. Договорились? Умница.
Получилось так, что Надина дочь была посажена за столик четвертой. Следующий ребенок садился первым за пустой еще столик.
– Как тебя зовут, девочка? Тоже Лена? Какое у тебя хорошее имя! Давай-ка сядем за новый столик. Вот твое место. Видишь, напротив тебя стоит кубик, на кубике нарисовано что? Слоник. Молодец! Ты теперь всегда будешь сидеть против этого слоника, а он будет смотреть, как ты кушаешь. Запомнила? Хорошо.
Валентина Яковлевна пошла за следующим ребенком. А когда она вернулась, то увидела, что за «новым» столиком друг против друга сидят обе Леночки.
– Постой здесь, – обратилась она к мальчику, которого привела, и вновь повернулась к девочкам. – Леночка, это не твое место. Твое место там, где уточка… Давай пройдем и снова сядем на свое место… Вот так, молодец. А в следующий раз не заблудись, хорошо?
Девочка дисциплинированно кивнула головой.
Усадив мальчика, Валя пошла за следующим. Вернувшись, ахнула: Леночка снова сидела против Леночки за одним и тем же столиком. Глубоко вздохнув, Валентина снова обратилась к «нарушительнице»:
– Леночка, а где твоя уточка?
– Вот!
На этот раз девочка не только пересела сама, но и переставила со стола на стол кубики. Теперь она сидела, как и положено, против уточки. Валя обратила внимание на то, что обе одеты совершенно одинаково.
– Вы что, сестрички? – спросила Валентина.
Обе Леночки дружно закивали головами.
– Ну, раз вы сестрички, то будете сидеть за одним столиком!.. – сказала Валя, пытаясь сообразить, как можно было назвать двойняшек одним и тем же именем.
Дальше пошла та тяжелая работа, за которую воспитательницы детских дошкольных учреждений получают свои жалкие гроши. Особенно достали в тот день Валентину Яковлевну две новенькие Леночки. Они не плакали, не капризничали, не пререкались – они всё делали по-своему. В итоге их тумбочки оказались рядом, сели они за один столик, кроватки для дневного сна оказались у них тоже рядом, а на прогулку они шли в одной паре, крепко держась за руки…
Когда дети уснули, Валя еще раз внимательно вчиталась в список детей своей группы. Двух одинаковых фамилий она не обнаружила… «Может, обе Леночки – двоюродные сестры?» – подумала она и занялась своими делами. В дни приема новых детей воспитательницы работали в две смены: пока идет знакомство с родителями, пока выясняется, кому из членов семьи можно отдавать детей вечером, и так далее. «Надо будет вечером поговорить с родителями обеих более обстоятельно. Кажется, дети трудные…»
Вечером пришли забирать своих детей Надя и Коля. Тут-то Валя и разобралась, что Елена Ивановна Падун – дочь Нади, которую она знала по школе как Рябченко, а Елена Николаевна Урыш – дочь Коли Урыша и ее бывшей одноклассницы Оли Богомаз. Семьи, в которых родились девочки, распались, а Надя и Коля теперь живут вместе. «У нас коммуна» – сказала Надежда. Вот теперь понятно…
Возвращаясь вечером домой, Валя все думала и вспоминала.
Коля. Коля Урыш… Его она вспоминала чаще всех. Когда ей было очень плохо, то вспоминался Коля-восьмиклассник и то унижение, которое она испытала из-за него.
«Хотя… Какое же это унижение? Ничего ведь предосудительного Николай тогда со мною не сделал! Было ожидание унижения, страх перед унижением. Но это мои переживания, и вызваны они какими-то нелепыми слухами, а не чьими-то поступками. Подумаешь, мальчик предложил девочке полкило конфет! Вот уж действительно ужас!» – думала Валя. 
Когда ей было просто плохо, то она вспоминала Колю-десятиклассника, который благодаря случайности (счастливой или несчастливой?) первый разбудил в ней чувственность взрослой женщины, такую пронзительную, какую она впоследствии никогда не испытывала ни с одним из своих троих мужей. Вспомнилось и то, как Николай тогда, красный от смущения и неловкости, просил у нее прощения за свою неуклюжесть, а она, спрятав свое лицо у него на груди, искала защиты от него у него же, и казался он ей таким большим, таким надежным, таким прочным…
«Если бы тогда я сказала ему хоть слово, хоть полслова – все могло пойти по-другому. И не смогла бы тогда Олька Богомаз ничего изменить, и не было бы у меня Гришки-негодяя с его мерзкими друзьями, не знала бы я Степки-придурка…»
Валентина вздохнула: нечего сожалеть о том, что не сбылось. Время вспять не повернешь, жизнь заново не проживешь…
Валя перевела свои мысли на Надю. Училась она, помнится, очень слабо. Но в остальном была правильной. Иногда излишне прямолинейной, если исходить из нынешнего жизненного опыта, но правильной. В сегодняшнем поведении обеих новеньких Леночек явно чувствуется ее влияние. Если это действительно так, то это даже хорошо – зря испугалась.
«А интересно: что могло их по жизни свести, Николая и Надежду? Такие разные, можно сказать, диаметрально противоположные, а живут вместе? Почему?» – но эту мысль Валя уже не додумала. Пришла домой, а дома, как всегда, масса дел и забот…

Пауза

Колина дочь Леночка пошла в садик уже почти самостоятельная. Вроде бы необходимость в няньке для нее отпала, но Николай остался у Надежды.
Отец время от времени пытался завести разговор о том, что так жить нехорошо, что нынешняя молодежь, в том числе и его сын, позабыла все правила приличия, что в моду вошел разврат, а о настоящих чувствах никто понятия не имеет… Мать же помалкивала, разве что порой обрывала отца: «Не дети, сами разберутся!»
Коля же, если говорить откровенно, и не пытался ни в чем разобраться. Он увлеченно работал, по настоянию своего шефа подготовился и сдал все экзамены кандминимума, исподволь накапливал материал на диссертацию. Лаборатория работала уже на полную мощность, в плановом порядке «выдавала на-гора» новые образцы приборов, за испытания которых отвечал Николай. Приборы следовало испытывать в полевых условиях, а это командировки, переезды, анализ результатов, поиск новых решений. Погрузившись во все это с головой, Коля жил по принципу «как есть», на нравственные и бытовые проблемы отвлекаться просто было некогда. Оклады у младших научных сотрудников были невысокими, но с учетом премий, «полевых» и прочих надбавок получалось прилично.
Все заработанные деньги он отдавал Наде. Она же выросла в бедной семье, к деньгам относилась очень бережно, хозяйство вела экономно. Когда накапливались относительно приличные суммы, Николай брал инициативу в свои руки и вез Надю с девочками в город «по магазинам». Платья, пальто, туфельки и сапожки, бельишко – все для девочек покупалось в двух экземплярах. Надя пыталась было возражать («Я свою сама должна обеспечивать»), но Коля ее не слушал («Раз ты считаешь, что это деньги мои, то я их буду тратить так, как сам захочу»). Обновил и свой гардероб. С Надей было сложнее. Государство в лице Госплана, по-видимому, считало, что в Советском Союзе женщин с такими измерениями не существует, а посему не выпускало для них ничего. То, в чем ходила Надежда после рождения ребенка, одеждой можно было назвать с большой натяжкой. Обычно Надя покупала два одинаковых платья, а потом, вооружившись ножницами и иголкой, из двух делала одно. Талантами портнихи она, к сожалению, не обладала, поэтому и получалось… то, что получалось.
Николай в корне исправил политику Надиного дизайна. Чуть ли не силком водил ее в ателье, сам подбирал фасон и ткани, пуговицы и бижутерию. Каждый раз, надев очередную обновку, Надя смущалась и говорила: «Ну зачем мне такое шикарное? Можно было что-нибудь попроще…» Все эти причитания всегда заканчивались фразой: «Ничего, Коля, я всё отработаю!» Коля научился на такие слова никак не реагировать.
Девочки пошли в садик, и Надя стала стыдиться того, что она «сидит дома». Хотя сидеть-то и не приходилось: девочки и их «папа» всегда сытно накормлены, чисто одеты и ухожены, в доме и во дворе – стерильная чистота и порядок, к воротам их участка можно было прикреплять модную в те времена табличку «Дом коммунистического быта».
Николай хотел было урезонить свою «коммунаршу»:
– Тебе что, денег не хватает?
– Да что же мы тебе на шею влезли как иждивенцы? Ну, дети – это дети! А я? Корова стопудовая! Нет, не могу я так! Пойду работать!
– Куда?
После окончания школы Надя работала подсобницей на селекционно-опытной станции, вечно в грязи, обсыпанная с ног до головы удобрениями всех видов, как органическими, так и неорганическими.
– В селекционку! Я бригадиру обещала, что вернусь. Вот возьму завтра с утра и пойду.
– Ну хорошо! Тогда прикинь, в чем ты пойдешь…
Надя пересмотрела в шкафу все свои платья и беспомощно воззрилась на Николая:
– Жалко…
– Вот и я о том же. Если уж совсем невтерпеж, то подыщем тебе другую работу.
Через знакомых Коля подыскал ей место продавца в книжном киоске. Через несколько дней Надя уже сидела в окружении книг в своем самом нарядном платье…
Нельзя сказать, что торговля шла так уж бойко: кто помнит, какие книги тогда издавались массовыми тиражами, а какие были дефицитом, тот поймет, какие трудности возникли у Нади с выполнением планов товарооборота. За первый месяц выручка киоска едва-едва достигала тридцатипроцентной планки.
Поговорив кое с кем из посвященных, присмотревшись за получением книг продавцами из других точек, Надя поняла, что ее «крепко дурят» – спихивают ей неходовые наименования, а книги, пользующиеся популярностью, попадают куда-то в другое место. Может, этот номер с кем-нибудь и проходил, но не с Надеждой.
Прибыв очередной раз за товаром, Надя села напротив фифочки, распределявшей товар, взяла в руки мраморное пресс-папье и, многозначительно покачивая его в руке, тихо и вкрадчиво попросила:
– Дай-ка мне копию накладной той мадамы, что только вышла…
– Что вы мне здесь указываете?! – взвилась та. – Берите свои книги и идите план выполнять! Сначала работать научитесь!
– Цыц, заср…ка. А то как вмажу… – все так же тихо сказала Надежда и поднялась во весь свой рост, замахнувшись на девицу пресс-папье.
Та прикинула энергию удара. Либо она сейчас будет размазана по стенке, либо стенка не выдержит и она перелетит вместе с кирпичами через всю улицу.
– Успокойтесь, успокойтесь… Что вам нужно?
– У меня зять – прокурор, – снизив голос до шепота, ответила Надя (откровенно врала!). – Страшно любит хорошие книги! И читать, и друзьям дарить. Вот он меня вчера и спрашивает: а почему это, Наденька, ты за месяц ничего мне не принесла? Я, так и так, говорю, ничего хорошего не было. Он удивился: на базаре из-под полы есть, а у тебя нет. Говорит, должно быть наоборот. Даже начальнику ОБХСС звонил, уточнял. Что мне на это ответить, а?
– Тихо, тихо! Мы найдем ответ. Сколько и чего надо?
– Столько, сколько надо для выполнения плана, и сверх этого по два экземпляра каждой хорошей.
– Сделаем! Только никому-никому… Договорились?
– Я же знала, что ты хорошая девочка, а дурочкой только прикидываешься. Замужем? А жаль! Есть у меня на примете один Ванечка. Хо-ороший специалист по баб… по библиотечным фондам. Если что – только моргни…
– Только вы учтите, что и надо мною люди стоят…
– Сколько?
– Двадцать процентов…
И стала Надя выполнять месячные планы товарооборота, стали люди у киоска останавливаться, новинками интересоваться. Некоторые, видно, совсем тупые, вопросы задают: «О чем это книга?» Врать не хотелось, пришлось у каждой поступившей книги хотя бы аннотации читать. Так те, которые тупые, стали в подробности вдаваться… Надежда столько книг перечитала! И обе Леночки, когда в школе учились, слыли самими начитанными.
Вы себе представить не можете, сколько людей Надю зауважали! Недаром, видно, пропаганда тех лет утверждала, что советский народ – самый читающий народ в мире. Больше всего Наде понравилось, что даже учителя, которые ей в школе «двойки» ставили, и те приходили, просили придержать для них что-нибудь интересное и общались с ней как с равной. А вы говорите, что не место красит человека, а человек место! Оказывается, бывает и наоборот.
Вот в таком духе и текло время. Из событий тех лет можно еще отметить, что Леночки-сестрички подросли, в назначенное время пошли в школу в первый класс, перешли во второй, в третий… И длиться бы этому периоду благоденствия вечно, если бы…
  
Шаг десятый

Поступило предложение поговорить о логике! Против есть? Принимается единогласно.
Вот, скажем, формальная логика. Есть такая. Кто знает формальную логику? На всю страну – единицы особо одаренных индивидуумов. То есть данная логика для простого гражданина нашей страны неактуальна. Не пользуется спросом.
Хорошо, поговорим о математической логике. В некоторых вузах такая наука изучается. Согласно статистике, преподавателей матлогики в составе профессорско-преподавательского состава всего 0,7 процента. Из них 0,5 процента приходится на тех, кто ее знает. Слишком специфическая наука, если по учебнику двинуться дальше третьей страницы. Отложим и ее в сторонку.
Гораздо больше среди нас тех, кто пытается найти логику. Скажем, в действиях политиков. Или в многочисленных законах, а тем более – в подзаконных актах типа приказов по министерствам. А еще более предыдущего «тем более» – в действиях коммунальщиков. Глянешь в квитанцию на квартплату – будто в ханском дворце живешь, а на свой дом со стороны посмотришь – вспоминаешь Батыево вторжение и хронику Великой Отечественной. Но не будем и здесь останавливаться. Не будем лить воду на мельницу тех, кто занимается абсолютно бессмысленным и бесперспективным делом – ищет логику там, где ее нет и не бывает.
Другое дело – женская логика. Вот где популярность! Вот где актуальность! Вот где размах!!! Почти вся художественная литература посвящена ей, она присутствует в песнях и романсах, в почтовой переписке и фольклоре (самая модная на сегодняшний день форма – анекдоты о блондинках), в исковых заявлениях в суды и в протоколах. Она слышна в перепалках соседок и в телефонных разговорах подружек, в бутиках и супермаркетах, в интервью «звездушек» и в рекламе. Да здравствует женская логика!
Чем руководствуется мужчина, принимая решение? Здравым смыслом и жизненным опытом. Если быть до конца объективным, то вышеупомянутые смысл и опыт могут вступить в конфликт только с одним фактором – ярко описанным дедушкой Фрейдом инстинктом продолжения рода.
Что влияет на принятие решения женщиной? Левое и правое полушария мозга (что бы ни говорили нейрофизиологи, эти полушария у женщины функционируют независимо друг от друга), мозжечок и гипоталамус, душа и сердце, воспоминания о прошлом и мечты о будущем, нога, которой она коснулась пола, вставая утром с постели, и ее собственное отражение в зеркале, настроение, изменчивое как ветер в мае, и содержание желудочно-кишечного тракта, теснота в платяном шкафу и вечное «нечего надеть», женские иллюстрированные журналы и слухи, мнение о ней окружающих и ее мнение об окружающих… И кое-что еще (1253 наименования). Приплюсуем к этому списку все изученные и не изученные наукой инстинкты… Да, забыли еще о нейротизме и психотизме… Фу! Вот теперь, кажется, всё! Так вот, все вышеперечисленные факторы вступают в упоительно милое противоречие друг с другом, в результате чего и возникает женская логика – наука малоизученная в силу своей чрезвычайной сложности.
Если мужчина совершит ошибку, то он об этом очень пожалеет. Если женщина совершит ошибку, то опять-таки мужчина об этом очень пожалеет. Женщина всегда права по определению. Не верите? Спросите любую женщину (если, конечно, не боитесь, что это окажется вашей очередной ошибкой)…
Вчера Коле торжественно вручили диплом кандидата технических наук. А на сегодня Колиной семьей запланирован торжественный семейный обед. Леночек, теперь уже третьеклассниц, даже с уроков отпросили для помощи взрослым. Надя повесила на киоск табличку «Переучет» и со всей своей энергией взялась за дело. Обед должен состояться в доме Колиных родителей, поскольку у них и домик попросторнее Надиного, и кулинарные способности у Колиной мамы поразнообразнее. Важно и то, что Леночки-помощницы (кстати, очень трудолюбивые – Надина заслуга) теперь жили здесь. Дедушка-пенсионер помогал «сестричкам» делать уроки – вот в чем дело. Да и Надя с Колей частенько оставались здесь ночевать. Надя ведь днем работала, а вечером считала своим долгом «помочь свекрухе», иногда допоздна. Прямая как гвоздь, она не постеснялась перехватить все хозяйство в доме и делала все так, как хотелось ей. Правда, делала аккуратно и обстоятельно, так что нареканий на нее не было.
На обед были приглашены несколько Колиных одноклассников, в том числе и Валя. Пока девочки Леночки ходили в садик, Надя и Валя превратились в подружек-не-разлей-вода. За Валей закрепилась кличка «Вальяковна» – в трехлетнем возрасте Леночкам трудно было произносить многосложное «Валентина Яковлевна», вот они и упростили обращение к любимой воспитательнице до доступной их тогдашним лингвистическим способностям простоты. Надя отводила Вальяковне на предстоящем торжестве особую роль.
Но чтобы оценить эту роль по достоинству, следует поподробнее описать два предшествующих события.
Как-то в разговоре Надя назвала своего Ивана «специалистом по библиотечным фондам». Пользуясь предложенной аллегорией, мы бы назвали Ивана самым активным читателем невостребованных книг в своей библиотеке (в просторечии – Тупиковой улицы). Переходя от бабы к… пардон, от книги к книге, читая и перечитывая каждую из них многократно, он однажды выяснил, что все невостребованные книги в его библиотеке им прочитаны. Как истинный почитатель литературного творчества, Ваня решил, что пора записаться в другую библиотеку (то бишь перейти на другую улицу). Но знакомиться с новой библиотекой следовало начинать с тщательного изучения каталога, а Ваня этим простым правилом пренебрег. И был бит с потрясающим усердием и обильным кровопролитием другими читателями (почитателями женских услад).
Залечивая сломанные ребра, черепно-мозговую травму и пересчитывая оставшиеся зубы, Ванечка впервые задумался о смысле жизни, которая, как оказалась, может иметь ну совсем уж мизерную продолжительность. И пришел к выводу, что самой интересной и самой любимой была его первая книжка, на обложке которой простым рубленым шрифтом было выбито название: «Надежда». Здравый смысл и недавно приобретенный опыт подсказали ему, что если он продолжит свои литературные изыскания, то удовлетворять фрейдовский инстинкт продолжения рода ему будет просто нечем. Это ему популярно объяснили читатели из соседней библиотеки. Кстати, Ванюшина любимая книжка по формуляру (другими словами –  по штампу в паспорте) все еще числилась за ним.
Обо всем об этом Иван, все еще обмотанный бинтами и хромающий на обе ноги, и поведал Наде при первой же встрече. Женская логика – путеводная звезда любой женщины – привела Надю к решению, которое и составило суть второго события.
Закрыла Надя свой книжный киоск на час раньше положенного и пошла к своей подружке Вале, торопясь застать ее в садике, пока та не раздала всю детвору родителям. Дождалась, когда Валя освободилась, и начала свой разговор с главного:
– Валька, замуж хочешь?
– Нет! Наелась досыта! А за кого?
Прочувствовали? Идеальный образчик женской логики!
– За Кольку.
– Ты что, рехнулась? Вы же с ним…
– Помолчи, дура! Давай посчитаем: защитил кандидатскую, завтра обмываем диплом. Это раз. Мужик – во! Проверенный и тренированный. Это два. Не пьет и не курит – это три. Спокойный, не психованный – это четыре. Налево не ходок, то есть не бабник – это пять. Тут можно поподробнее: по документам он разведенный, в институте ему глазки строят все – от студенток до секретарши ректора. Своими глазами видела! Так что долго не залежится – это шесть. В институте обещают в новом доме квартиру дать, уже и фундамент заложен, – это семь. Ты его с детства знаешь – это восемь. Его дочь Ленка тебя знает и любит – это девять. Все заработанное домой приносит – это десять. Всё – пальцы кончились! Если разуюсь, то и на ногах пересчитаю. Только все равно пальцев не хватит…
– Ничего не понимаю… У вас же с ним все хорошо!
– Было хорошо, есть хорошо и будет хорошо!
– Так с чего же ты вдруг?..
Надя засияла глазками и мечтательно произнесла:
– А ко мне мой Ванька возвращается! Нагулялся, говорит, от души, теперь от тебя – ни на шаг! Я же знала: никуда ему от меня не деться! Вот и дождалась…
– А кто он у тебя?
– Комбайнер. Механизатор широкого профиля! Лучший специалист совхоза «Революционер»! – с волнительной гордостью произнесла Надежда и вновь перешла на деловой тон: – Я Николая до последней молекулы изучила. Он очень хороший. Жалко будет, если опять на какую-нибудь стерву нарвется, вроде той же Богомазки. И дочку его жалко – люблю девку не меньше своей. А если они с мачехой не поладят? Я такого себе никогда не прощу! Ты – лучшая для него кандидатура! Поэтому к тебе и прибежала.
– И как ты себе это представляешь? Запеленала Коленьку, на ручки взяла и мне принесла, так? Он же взрослый мужчина, самостоятельный… Не кукла, в конце концов…
– Опять ты дура! Мужик – он проще куклы, если правильно подойти… Пеленать я его, конечно, не буду… Это ты его запеленаешь, а он тебя на ручки возьмет и понесет… Если, конечно, поднимет. Меня поднять, например, не смог бы. А ты и ростом пониже, и в талии поуже… Может, и поднимет… Но то все чепуха! Если друг с другом слюбитесь, то и без ручек закачаешься – это у него здорово получается! Сама убедишься!.. Так что?
– Так все неожиданно… И дико…
– Думай, подруга, быстрее! Завтра против него за столом сядешь и начинай… Да не про ручки-ножки думай, а про другие места… Я как вспомню – дрожь пробирает. – Рука Надежды потянулась было к груди, но тут же опустилась. – Эх! Если бы нам, бабам, разрешили гаремы из мужиков держать! Хрен бы я кому Колю отдала!.. Дьявол! Опять размечталась… Ладно, подруга, я побежала, дел – по горло и выше. На завтра столько приготовить надо… Адью!.. Завтра к шести! Не опаздывай, а то места нормального не останется. Это важно! – прокричала Надежда уже на бегу.
Валя в полнейшем смятении пошла домой.
Надька, конечно, дура набитая – алмаз на стекляшку меняет. Но это ее блажь... Как она с Николаем поступит? Выгонит со скандалом или станет упрашивать, обливаясь слезами? Нет, плакать не будет – не умеет. А что тогда?
Николай… С какой стати Николай сделает так, как ему Надежда велит? Прямо детский сад какой-то! Бред!! Для Урыша что Валя, что Мальвина из «Буратино» – все едино! Выбросить всю эту чушь из головы – и дело с концом!
И Валентина переключила свои мысли на другие темы.
Дома она сказала родителям:
– Завтра я вернусь поздно, сразу после работы приглашена к Урышу. Будем обмывать диплом кандидата наук… – и занялась текущими делами.
Вечером долго не могла заснуть, в памяти опять и опять всплывал сегодняшний разговор с этой блаженной Надькой. Особенно назойливо лезли в сознание слова: «Я как вспомню – дрожь пробирает» и последовавший за этим непроизвольный полужест.
А когда заснула, в сон пришел падающий с потолка плафон и последовавшее за ним блаженство, которое было выше плафона, выше крыши, выше самого неба…
Утром женская логика подсказала: ей очень хочется замуж за Николая Урыша, будь он хоть доктором наук, хоть конюхом совхоза «Революционер». Даже Надежда стала ей понятнее  и ближе…
  
Сватья
  
Весь следующий день Валя провела в заторможенном состоянии. Свою группу вывела на утреннюю прогулку после того, как заведующая ей об этом дважды напомнила, обед дети ели без энтузиазма и аппетита, поглядывая на задумчиво созерцающую пейзаж за окном Вальяковну – не слышно было привычных слов подбадривания, а спать группу вообще укладывала нянечка...
«Завтра против него за столом сядешь и начинай…» – эта Надькина фраза не выходила у нее из головы. Вроде бы все понятно. Разве что кроме этого: «Начинай…». Что начинать? Ручкой помахать или «козу рогатую» из пальцев сделать? «Трижды разведенная жена, – думала Валя, – а так и не научилась мужчинам глазки строить. Ничего из моего «начинай» не получится». И чем больше она осознавала истинность своего заключения, тем больше ей хотелось замуж. Нет, не эротики, не секса, на что так прозрачно намекала Надежда, а вот того состояния покоя и надежности, когда стоишь, спрятав у Коли на груди свое лицо, а он гладит тебя по голове и говорит глупые и никому не нужные слова…
Торжественный ужин прошел в полном соответствии с распространенным в газетах штампом: «в теплой и дружественной обстановке». Надя усадила Валю там, где наметила – напротив Николая, бесцеремонно согнав уже расположившегося на стуле Матвея. Валя никаких «начинай» не предпринимала. Сидела зажатая, смущенная, только изредка поднимая глаза на виновника торжества. А тот, польщенный вниманием публики, ни разу не перехватил ее взгляд. Шутил, благодарил родителей, которые воспитали его таким, Надю, которая надежно прикрывала ему тылы, «дочурок» Леночек, которые своей учебой и поведением не огорчали папу, и тому подобное. Надя, проходя мимо Вали с очередным подносом, толкала подругу в бок, но в ответ получала только мимолетные виноватые взгляды.
Это не входило в Надины планы. Только надо знать Надин характер: она же снаряд, выпущенный из пушки, отклонить ее от намеченной цели не может никакая сила: «Вижу цель – не вижу препятствия!»
– Валька! Останешься мне помогать! – бесцеремонно заявила она, когда гости уже начали расходиться.
Колиных родителей она отправила спать в летнюю кухню:
– Мне ваша помощь не нужна, тарахтеть посудой будем до утра, не дадим заснуть. Так что идите, спокойной ночи!
Девочек тоже определила:
– Марш в спальню! Сегодня вы хорошо потрудились – разрешаю вам смотреть телевизор до одиннадцати…
– Ура! – в мгновение ока девочки исчезли с глаз долой, и через секунды из спальни донеслись звуки какого-то концерта.
– Давайте присядем, отдохнем… – скомандовала Надя Коле и Вале. – Ой, как я за эти два дня умаялась!.. Аж поясницу ломит… – И без малейшего перехода обратилась к Николаю: – Коля, я, конечно, тебя еще раз поздравляю и всякое такое. Но праздник уже кончился, а у меня к тебе еще разговор есть. Только чур – не перебивать! Так вот, наша с тобой коммуна распалась. Не смотри на меня так – я тебя и раньше много раз предупреждала! Вернулся мой Иван, а я его столько лет жду! Недавно мужики его побили: три ребра и ключицу сломали, череп чуть не проломили и зубы посчитали. Две недели в травматологии его до кучи собирали, а вчера он ко мне приполз. Лежит, ждет меня, голодный… Коля, можно я ему картошечки с подливкой отнесу? Вот спасибо, а то в доме – ни крошки… И вот эту початую бутылку водки, а то мою самогонку он наверняка уже прикончил, хорошо?
– Забирай хоть всё… А как же?..
– Ну помолчи, Коля, не сбивай с мысли. Так вот, Коля, ты мужик не просто хороший, а очень хороший. Правильный! Вон как гранит науки грызешь – только щебень по сторонам летит! Один у тебя недостаток – не умеешь с нами, бабами, дела проворачивать. Мягкотелый ты и добрый, а бабы этого не прощают: счет «раз!» – и под каблук! Не хмурься и не обижайся – я же по-доброму… Что, разве не так Ольга тебя охмурила? И чем это кончилось? Из-за нее, стервы, ты мимо счастья своего прошел.
– Какого счастья?
– Терпи, потом скажу! Люб ты мне и дорог, Коля. Разрешили бы хоть  парочку мужей иметь!.. А нельзя!!! Но и отпустить я тебя так просто из коммуны не могу! Охомутает тебя очередная Олька, будет из тебя веревки вить, Ленку твою со свету сживать. Я уже сейчас готова ту сучку на клочки разорвать и свиньям скормить… Я тут помыслила и поняла, что если я кому тебя и отдам, то только ей, Валентине! Стоп! Молчите оба! – пресекла Надежда попытки вмешаться. – Слушайте сюда. Ты, Коля, был в школе в Вальку влюблен? Не бреши, был. Чего ты именно ее полапать захотел, а? Не меня, не Богомазку свою, а именно Вальку? Но это еще не всё. А почему ты ее пожалел, а? Никого другого не пожалел бы, а ее пожалел – или я вру? Влюбился ты тогда в Вальку, только не понял этого по малолетству. А я всё видела, всё! И как ты на нее посматривал на уроках, и как шпоры ей на контрольных писал. Мне не писал, Райке не писал, Светке не писал, а ей – каждый раз! Что, съел? – Надежда победно посмотрела на своих слушателей и продолжила: –  Я после восьмого ушла, но в классе у меня еще оставались глаза и уши. Одну интересную историю на Ленинском субботнике в десятом классе мне в таких красках расписали, что я вся иззавидовалась. А вечером позволила Ивану со мной «поэкспериментировать»… Но я не о том. Я о том, что не хватило у тебя, Коленька, духу после этой истории свою Богомазку послать подальше и взять то, что само в руки пришло… Чего улыбаешься? Я про всю Вальку говорю, а не про одну ее сиську… Валька подтверждает: видишь, как покраснела! – Ораторша развернулась в сторону Валентины и стала загибать пальцы: – Теперь давай рассмотрим ее подробненько. Такая же мямля, как и ты, – это раз. А раз характеры одинаковые, то слюбитесь быстро… Знает тебя с детства – это два. Дочку твою знает – это три. Дочка твоя ее знает и уважает – это четыре. Валя – моя подруга. Это пять. Я у вас всегда рядом буду и если надо мозги прочищу – это шесть, семь и восемь. Может, хватит? Чего молчите? Ну!
Николай уже взял себя в руки.
– Надя, ты так красиво все здесь расписала, будто ты сам Господь Бог. Не ты ли меня когда-то упрекнула, что мы, мальчишки, вас, девчонок, куклами считаем. Ты сейчас выступаешь как кукловод, а я, Валя, обе Лены – марионетки в твоих руках…
– Вы что, сговорились всю жизнь меня теми дурацкими куклами попрекать? Сейчас я не кукловод, а сваха. Были давно такие мудрые тетки, которые глупых молодят паровали – понимали, кто кому больше подойдет. Потому и разводов тогда меньше было, чем сейчас. Вы уже не дети, чтобы пароваться через сюсюканье. А то таких ошибок насюсюкаете!.. Вы друг другу подходите – и точка! Если кто считает, что нет, то возражайте! Ну? Чего же вы языки проглотили?  
– Как-то ты грубо, бесцеремонно…
– У тебя, Коля, своя наука, а у меня своя. Я в твою науку никогда не лезла – чересчур она сложная и секретная. Моя проще: поставим сейчас рядом Валентину и, например, твою крашеную лаборантку, позовем Лену Николаевну и спросим: «Какую тетку ты папе в жены выберешь?» Как ты думаешь, в кого она пальцем ткнет?
– В тебя. Она к тебе привыкла.
– Нет меня. Всё: умерла, испарилась, в Африку уехала! К Ивану ушла! Ты же прекрасно понимаешь, что, поставь ты здесь сто теток, хоть твоих студенток, хоть артисток из Мосфильма, ответ будет один – Валентина! Кстати, Валентина, а ты чего молчишь? Говори!
Вся пунцовая от стыда как ученица, не выучившая урок, Валя встала, сцепила ладони рук перед собой и, поколебавшись, тихо выдавила:
– Коля, может, действительно попробуем создать свою… коммуну?
Николай, глубоко задумавшийся, молчал.
Надежда толкнула его в плечо:
– Колька, хам ты этакий! Женщина твоего слова ждет!
– Чтоб тебя черти забрали! Извини, Валя, это я не тебе, это Надьке. А тебе, Валя, я скажу так: давай как-нибудь вдвоем об этом поговорим, без этой сводни.
– Вот и хорошо, вот и молодцы! – обрадовалась «сводня». – А теперь давайте со стола убирать!..
Разговор, по-видимому, состоялся. Через год с небольшим Валя в последний раз поменяла свою фамилию. Теперь она Урыш. На сей раз – навсегда.
А что? Вполне закономерно с точки зрения любой логики – хоть мужской, хоть  женской… Жаль только, что неизбежное произошло не сразу, а через десять тяжелых и болезненных шагов…

Фотография

Как вы думаете, кто больше всех проиграл в результате развала Надиной «коммуны»? Правильно: Елена Ивановна Падун и Елена Николаевна Урыш. Всю свою сознательную жизнь девочки были вдвоем, были вместе. Одинаково одетые, одинаково накормленные, долгое время спавшие в одной кроватке под одним одеялом, они за восемь с лишним лет стали более чем родными сестрами. Надя их воспитала трудолюбивыми, они привыкли всё делать вместе, понимать друг друга, поддерживать друг друга. Им не очень нужны были подружки: всё, что могла дать подружка, одна Лена давала другой.
Лена Падун, ставшая заметно крупнее своей «сестрички», взяла на себя функцию защиты более хрупкой Лены Урыш. И горе было тому пацану, который затронул бы хоть одну из них. Зато Урыш была более смышленой и в случае необходимости помогала и подтягивала Падун и по арифметике, и по письму. Поэтому и учились обе одинаково – почти отличницы.
Вдруг оказалось, что теперь им предстоит жить порознь. Еще не изношены одинаковые школьные формы, еще на них одинаковые фартушки и бантики, а жить они будут в разных домах на разных улицах. Это не укладывалось в голове!
Как и велела мама, Лена Падун после школы пошла к себе домой на Тупиковую. Без Лены Урыш это было впервые. Мамы дома не было, мама была еще на работе, а дома за столом сидел ее родной отец и, смачно почавкивая, ел борщ. Голова у отца обмотана несвежими бинтами, из-под стола выглядывали неделю не чищенные сапоги. Раньше такого не было: все ходили в доме по чистеньким половичкам в тапочках. Если бы сейчас за столом сидел «папа Коля», то он, улыбнувшись, сказал бы: «Так, признавайтесь, кто из вас больше проголодался? Кому давать тарелку побольше?» Отец же, поманив Лену пальцем, хриплым голосом спросил:
– А ну скажи, где мамка хранит вот такое, – он постучал давно не стриженным ногтем по пустой бутылке.
– Не знаю.
– А где мамка прячет деньги?
– Не знаю.
– Ну и дура! Вали отсюда!
Раз отец попросил, надо исполнять… Лена вложила в портфель все свои и «сестричкины» тетрадки, ручки и карандаши, затолкала в авоську все детские книжки и ушла. Отец, в это время шаставший в шкафу с постельным бельем, не обратил на нее ни малейшего внимания.
Когда Надежда вернулась с работы, застала в хате полнейший раскардаш, спящего на кровати в сапогах Ивана и на три четверти выпитую бутылку водки, которой вчера еще в доме не было. Ни в одной из комнат Лену она не обнаружила. Пошла расталкивать мужа:
– Ваня, где Лена?
– А хрен его знает! Гуляет где-то…
– Ты ее покормил?
– Она что, маленькая? Всё на столе. Если хотела есть, то поела. Я спал.
– Водка откуда?
– Что откуда? Из магазина. Сходил и купил. Заначку твою нашел, вот и отметил…
– Вот что, Иван! Гулял ты столько, сколько хотел и как хотел. Сам пришел, назад попросился – я тебя не звала. А раз напросился, то будешь жить так, как я скажу! Водку не пить, за дочерью следить, в сапогах по дому не ходить! Все деньги домой приносить, у меня ничего не брать! Понял?
– Угу… – пробормотал Иван и снова завалился на кровать.
Надежда стянула с мужа один сапог, снова потеребила по плечу. Когда тот оторвал голову от подушки, получил голенищем сапога по физиономии:
– Водку не пить, за дочерью следить, в сапогах по дому не ходить! Понял?
– Ты что, сдурела? Я все понял, отстань…
– Нет! Встань, выйди в коридор, сними сапоги, начисти их до сияния, зайди в дом, умойся, переоденься в чистое, и только тогда ложись в постель. Или я тебя еще на десять лет за порог выставлю!
– Все, понял, иду… Ну ты и зануда!
– Я пошла Ленку искать. Пока приду, тебе: со стола все убрать, посуду помыть, скатерть вытрусить. Если хоть что-то не сделаешь – выгоню!
Конечно, никуда бы Надька его не выгнала – столько лет ждать-то! – но если сразу к порядку мужа не приучить, то потом горя не оберешься.
– Ладно, всё сделаю…
Надя долго не раздумывала: там, где одна Лена, там и другая. И не ошиблась – обе девчонки сидели на диванчике, а отец Николая читал им рассказы Носова. Надя решила им не мешать и вышла во двор.
Колина мама за углом дома чистила кастрюлю. Увидела Надю:
– Иди сюда, Надя, поговорим. Что, говоришь, муж вернулся?
– Да.
– Мне казалось, у вас с Колей все так хорошо складывалось…
– Коля очень хороший, очень. Только я ему не пара…
– Я вам не судья. Я о Леночке хочу поговорить. Пришла вся взъерошенная, нервная. Сказала, что видеть его больше не хочет. Наверное, отца своего имела в виду…
– Я так и поняла. Одичал Иван на стороне. Долго мне придется его в порядок приводить… Но приведу, не сомневайтесь.
– Вот и я об этом. Может, пусть какое-то время Лена у нас поживет? Трудно девочкам вот так, в одночасье, расстаться. Росли ведь вместе. А ты тем временем в семье порядок восстановишь…
– Спасибо вам, большое спасибо! Вы бы меня очень выручили. А я все расходы возмещу, не бойтесь. 
– Да какие там расходы? Крохи… А вспомни, как ты нас с нашей Леночкой выручила! Короче, это вы с Николаем решайте. Тут все в такой тугой узел запуталось, что, кроме вас, никто не распутает… Что же теперь с Колей-то будет? Пока с тобой был, мое сердце не болело, а сейчас – тревожно как-то…
– Да что вы! Не бойтесь, скоро вам Коля в дом такую невестку приведет – ахнете!
– Уж не со страху ли?..
– Какой страх? Классная девка!
– Ты даже знаешь ее?
– Конечно, это Вальяковна!
– Ну и ну! Как у вас, у нынешних, все просто… В наше время как-то все иначе было…
Правду Надя сказала: месяцев через пять Коля привел в дом Валентину. Пока как гражданскую жену.
Обе Леночки продолжали жить там же. Как и прежде, Николай делил всё между девочками поровну, всё так же они ходили в одинаковых обновках, лето обе проводили в лагерях «в одном отряде». Надежда, чувствуя угрызения совести, часто прибегала с желанием хоть как-то «отработать расходы». Потом они стали «отрабатывать» вдвоем с Валей, когда та перешла сюда жить.
– Что ты за бардак тут организовал? – выговаривал Николаю отец, когда их никто не слышал. – Сначала одну любовницу завел, теперь двух сразу! У тебя две дочери одновременно: одна от первой жены, другая – от первой любовницы… Глядишь, через несколько лет начнем с матерью внуков считать: третий внук от второй дочери пятой любовницы, пятая внучка от третьей дочери первой жены и так далее. Ты остановишься когда-нибудь? Нормальную семью заведешь? Мне уже соседям стыдно в глаза смотреть! Не знаю, как на их вопросы отвечать!
– Скажи им, папа, чтобы не совали свой нос в чужие дела.
Отец еще немного поворчал и успокоился. Валя понравилась ему тем, что взяла за правило заниматься с девчонками и читать им книжки, а это освобождало деду время для телевизора, дремать под звуки которого он так любил. Обе Леночки обожали Вальяковну – это у них еще с детского садика.
Надя время от времени пыталась вернуть свою дочь в лоно семьи, но у Ивана с дочерью отношения никак не складывались, Лена каждый раз возвращалась в дом Урышей. Так было вначале, так было и тогда, когда Валя «невестилась», так продолжалось и тогда, когда она стала женой Николая.
Надя опасалась, что, став хозяйкой в доме, Валентина захочет избавиться от лишнего рта. Но ничего подобного не произошло. Валя по этому поводу выразилась так:
– Лена – твоя дочь, ты с нею видишься ежедневно, участвуешь в ее воспитании… Ивану же твоему дочь безразлична, он ее не любит и не желает находить с нею общий язык. Не сдавать же ребенка из-за этого в детдом! Ей у нас хорошо? Вот и пусть живет…
– Спасибо, Валька! Это было правильно, что я тебя Николаю сосватала! Вы классно паруетесь, в смысле – вы оба хорошие…

Нельзя не описать еще одно интересное событие, которое имело продолжение.
Обе Елены уже окончили седьмой класс, вместе с Николаем и Валентиной съездили на Черное море, а последние августовские дни проживали в ожидании начала учебного года «в усадьбе» Урышей. В тот солнечный день Лена, Надина дочь, собирала виноград, а Колина Лена варила в летней кухне варенье. Родители были на работе, а бабушка поехала сопровождать дедушку на рыбалку.
Вдруг у забора появился приличный мужчина зрелого возраста и спросил:
– Здесь Урыши живут?
– Да, здесь.
– Значит, ты – Лена?
– Да, я Лена.
– Тогда дай я тебя сфотографирую.
– Зачем?
– Твоя мама попросила меня прислать ей твою фотографию.
– Куда?
– В Тбилиси.
– Моя мама здесь, она сейчас на работе.
– Это твоя ненастоящая мама. Твоя настоящая мама живет в Тбилиси и очень по тебе скучает.
Лена задумалась. Настроение у нее упало до нуля.
– Хорошо, – говорит, – фотографируйте.
– Выйди сюда, стань под это дерево.
– Фотографируйте здесь.
– Ладно, – легко согласился мужчина и сделал несколько кадров. – Теперь улыбнись.
– А может, вам еще и дулю скрутить?
– Нет, не надо. Сойдет и так.
И ушел.
Лена в ненастроении пришла к сестре и тяжело шлепнулась на стул. Вторая Лена забеспокоилась:
– Что это с тобой? Обидел кто?
– Ну да, меня обидишь! Тут один мужик приходил, сказал, что я приемная дочь, а моя настоящая мать живет в Тбилиси.
– Да ты что! Может, мужик пьяный был?
– Нет. Трезвый.
– Тогда он ошибся, принял тебя за кого-то другого.
– Нет. Он сначала спросил фамилию.
– Ой, что теперь делать?
– Не знаю… Жить не хочется…
– Подожди, не паникуй! Папа с работы приедет, разберется…
– Хреново все это! Тебя мать бросила, меня мать бросила… Почему у всех матери нормальные, а у нас…
Первой с работы пришла Валя, увидев мрачное настроение девчонок, забеспокоилась:
– Девочки, что случилось?
Включилась Колина Лена:
– Приходил какой-то мужик, сказал Ленке, что ее настоящая мать в Тбилиси живет, а эта – приемная.
Валентина опешила.
– Такого не может быть!
– Все точно! Он у нее фамилию сначала спросил, а потом все рассказал. Причем не пьяный.
Тбилиси… Название этого города не вызвало у Вали никаких ассоциаций. Столица Грузии… Ну и что?
– Меня мать бросила, а теперь, оказывается, и Ленку тоже. Слышь, Лен! А может, тебя мать не бросила, а это ее грузины увезли? Мы же читали, что у них обычай есть такой – женщин выкрадывать, чтобы потом на них жениться! Ой, бедненькая, как же ей трудно пришлось! Сколько лет дочь свою не видеть! Как же она по тебе скучала!
Надина Лена немножко воспрянула духом:
– Ничего! Мужик меня сфотографировал, обещал матери мою фотку переслать. Увидит меня, и легче ей станет. Ой! Какая я дура! Он же просил меня улыбнуться, а я… чуть дулю ему под нос не сунула… Но ничего! Теперь я знаю, где моя мать! Я ее обязательно найду! И кое-кто об этом пожалеет! От нашей станции в Грузию поезда ходят?
Валя снова взяла инициативу в свои руки:
– Не суетитесь, девочки! Вечером все соберутся, мы посоветуемся, может, что-то придумаем. А ехать вам никуда не придется. Для решения таких вопросов существует милиция, прокуратура… Вы пока успокойтесь, приготовьте всё для сегодняшнего ужина.
Сама же решила выйти навстречу Наде. Та каждый вечер после работы приходила на часок-другой.
Встретились в двух кварталах от дома.
– Надя, тут такой переполох! Какой-то мужик сказал твоей Лене, что она – твоя приемная дочь! Девочка в панике!
– Фигня на постном масле! Это мужики в своих детях вечно сомневаются, а нам, бабам, всегда все ясно! Тот мужик или дурной, или пьяный.
– Девочки утверждают обратное. Разговаривал вежливо, сфотографировал Лену, обещал фотографию отослать настоящей матери в Тбилиси?
– Куда?! В Тбилиси?! И он мою Ленку фотографировал?! Вот это расклад! – Надя хохотала так, что в соседних дворах собаки забеспокоились.
Переведя дыхание, она объяснила Вале:
– Это ж Олька Богомаз в Тбилиси сбежала! Мужик должен был Колькину Ленку фотографировать! А он мою… Вот будет сюрприз этой стерве!
Женщины вошли во двор.
Надя скомандовала дочери:
– Подойди сюда!
Та осталась стоять у порога, исподлобья глядя на Надю.
– Ну и стой там, дура! Ты только скажи, какую фамилию спросил у тебя тот мужик?
– Урыш…
– А у тебя какая фамилия?
Вместо ответа Лена бросилась на шею матери и зарыдала. Надежда ласково гладила девочку по голове и мягко корила:
– Вот дожилась, дочка, до того, что свою фамилию забыла. Ну и хрен с ней. Через пяток лет все равно замуж выходить – фамилию поменяешь. Только новую постарайся запомнить хорошенько, а то опять во что-то вляпаешься.
Вечером, когда вся семья была в сборе, еще и еще раз «обсосали» случившийся казус. Чтобы впоследствии не было никаких недоразумений, Коля девочкам все рассказал о своей первой женитьбе и даже дал почитать записку, некогда оставленную ему Ольгой. Не сказать, что это доставило много радости Елене Николаевне, но Елена Ивановна была откровенно счастлива.  
Похищение

После седьмого класса обе Елены всё меньше и меньше напоминали сестричек-двойняшек. Одна из них стала повыше, пофигуристее, в восьмом классе ее уже с полным правом можно было назвать барышней, другая дольше задержалась в подростковом возрасте, но личико стало приобретать миловидные черты, в движениях появились грациозность и изящество. Да и одеждой стали различаться – в те времена (как, впрочем, и в нынешние) невозможно было найти платья одного фасона, но разных размеров. И характерами девочки становились всё более различимы. Надина дочь и раньше не отличалась многословием, а сейчас и вовсе вошла в роль «спроси – отвечу», а Колина Леночка как была, так и осталась «щебетушкой».
Однако эти мелочи совершенно не влияли на отношения между девочками. Как были «сестричками», там и остались.
Отпраздновав свои семнадцать, девчонки перешли в десятый класс. Как и прежде, учились устойчиво, слыли «хорошистками», что их вполне устраивало. Надя же втайне гордилась своей дочерью: как же, у самой всего-то восемь классов, а Ленка, чего доброго, сможет даже в техникум поступить!
Отношения Нади с Иваном так и не вошли в состояние устойчивого равновесия: то месяцами он играл роль примерного супруга, то на месяц-другой уходил в загулы и не ночевал дома. В такие периоды «сестрички» жили на «две хаты», ночевали и столовались то у Нади, то у Урышей. К факту, что их бывшая детсадовская воспитательница стала одной из Елен мачехой, относились с юмором и порою в шутку обращались к Валентине «мамань»:
– Мамань, мы с Ленкой суп с галушками сварганили. Налить?
– Мамань, мы сегодня в «тупике» ночуем – мамка сегодня просила огурцы закатать…
Валентина не обижалась.
Все, кроме деда, привыкли к такому укладу жизни. Дед же это переплетение семейных, любовных, дружеских, родственных и прочих связей не понимал и, бывало, ворчал. В остальном же жили весело, дружно, без обид и интриг. Время текло плавно, без тревог и стрессов. И вдруг…
В солнечный апрельский день к одной из школ подъехала белая двадцать четвертая «Волга». Из машины вышла женщина лет тридцати пяти или чуть больше и прямиком направилась в учительскую.
– Здравствуйте, могу ли я узнать… – начала женщина. – О! Серафима Савельевна! Вы меня не узнали? Я же Оля, Оля Богомаз! Вы у нас географию преподавали!
Пожилая учительница, сняв очки, посмотрела на посетительницу.
– Как же, как же! Узнаю. Действительно, ты – Олечка! Это же надо! Сколько лет, сколько зим! Ну, присаживайся, рассказывай: что ты, где ты, как ты – хоть в двух словах.
– О! В два слова всё не уложишь! Закончила горный, геофизик. Живу в Грузии, работаю в управлении землеустройства… Все отлично!
– Узнаю тебя, Олечка! И в школе была отличницей, и дела у тебя идут отлично… Очень за тебя рада! А к нам с чем пожаловала? По делу или просто так, в гости заглянуть?
– По делу, Серафима Савельевна, по делу! Дочь свою хочу увидеть, Лену Урыш. Расстались мы с ее отцом, он себе дочь забрал, а я же все-таки мать…
– Понимаю, понимаю. Леночка в десятом «А» учится… Кстати, очень милая девочка. По оценкам до твоего уровня не дотягивает, но и ниже четырех баллов не опускается. Минуточку, по расписанию посмотрю… Вот! Сейчас у них история в двадцать втором кабинете, это на втором этаже справа.
– Я помню…
– Кстати, через две минуты звонок. Подойди к кабинету, сейчас они выйдут.
Ольга, некогда носившая фамилию Богомаз, а ныне какую-то труднопроизносимую грузинскую, поднялась по лестнице. На ходу она, вынув из сумочки, еще раз посмотрела на фотографию трехлетней давности.
Когда прозвенел звонок и из школьных классов посыпались ученики, Ольга уже стояла у окна, внимательно вглядываясь в лица девочек, выходящих из кабинета истории. А вот и нужное лицо!
– Лена, можно тебя на минутку?
Девочка удивленно посмотрела на незнакомую женщину.
– Что вам от меня надо?
– Давай отойдем к окошку, там поговорим…
Прошли к окошку.
– Лена, у меня для тебя шокирующая новость. Приготовься! Я – твоя мать! Много лет назад твой отец покинул меня, забрал тебя, лишил меня возможности с тобою встречаться. Мало того, он даже лишил меня возможности оказывать тебе материальную помощь. Но все эти годы я вспоминала тебя, думала о тебе, любила тебя…
Лена насупилась. А женщина театрально поднесла к глазам батистовый платочек и сделала вид, что промокает слезы.
Лена мгновенно просчитала ситуацию – перед нею биологическая мать Лены Урыш. Окинула взглядом коридор – Лена Урыш стояла в дальнем углу и с интересом поглядывала в их сторону. Что делать? Позвать Ленку, прояснить ситуацию? Ну нет! Она вспомнила все, что рассказывал «папа Коля» о своем первом браке, записку, оставленную сбежавшей матерью, копию искового заявления о разводе и все остальное. Многое не стыковалось с тем, что говорила эта расфуфыренная тетка, а это опасно. Она едва заметно дала знак Ленке «не подходи!», а сама задала вопрос:
– И что теперь?
– Пойми, я тогда была молодой, неопытной, совершенно беспомощной! Но мне повезло: нашелся надежный мужчина, с которым я связала свою судьбу. У нас родилась дочь – это твоя сестра. Она знает о тебе, сколько лет она задает мне вопрос: «Когда же я увижу свою старшую сестричку?»! А мне эти слова – как ножом по сердцу!
И снова театральное промокание совершенно сухих накрашенных глаз.
– Так везите ее сюда, познакомимся.
– У меня к тебе другое предложение: поехали со мной! Я отвезу тебя в Тбилиси – это очень красивый город. А горы какие! Ты бывала в горах?
– В Крыму.
– На Кавказе горы выше, величественнее! А какой чудесный климат! А воздух, воздух! Люди в тех краях живут до ста двадцати и даже до ста пятидесяти лет! Фрукты, овощи, виноград! Чудесные старинные обычаи, традиции, обряды. Изумительная кухня. Я рыдаю, когда думаю о том, что ты всего этого лишена…
– А что, раньше нельзя было позвать?
– О! Это настоящая детективная история! Тебя я разыскивала по всей стране, писала во все концы, подключала милицию и паспортный стол. И, наконец, нашла! Кроме того, у нас сейчас есть свой личный транспорт – автомобиль «Волга» ГАЗ-24. Мы поедем с тобой через всю страну – представь себе эту роскошь!
– Как, прямо сейчас?
– Конечно! Машина, как говорят, подана! Посмотри в окошко – вот она!
– А школа как? Два месяца осталось…
– Определим тебя в лучшую школу. У моего мужа отличные связи – школу ты закончишь с медалью!
– И что потом?
– Я так и знала, что тебе это будет интересно! Конечно, если ты этого захочешь, мы устроим тебя в любой институт. Но… У меня есть кое-что поинтереснее! Вот, взгляни!
Ольга достала из сумочки фотографию 9 х 12. Это был портрет молодого человека кавказской наружности.
– Ну как?
– Грузин с усиками. Шнобель, то есть нос у него здоровенный. Ну и что?
– Это потомок рода Багратионов! Стариннейший грузинский княжеский род! Ты историю войны тысяча восемьсот двенадцатого года изучала?
– Ну да: Наполеон, Багратион, Пигмалион…
– Пигмалион – это из другой оперы… Благодаря тебе мы имеем возможность породниться с такой семьей. Представь себе: ты станешь княгиней!
– Так мне что – замуж за него выйти?
– Конечно! Все женщины рано или поздно замуж выходят, и ты не станешь исключением. Почему бы не использовать представившийся шанс?
– Не факт, что я ему понравлюсь…
– Не беспокойся, мы сделаем все возможное…
– Не факт, что он мне понравится…
– Нет-нет-нет-нет! Посмотришь на него вживую, и – поверь мне на слово – ты будешь сражена наповал. И учти следующее: отец этого юноши – член ЦК Компартии Грузии. Его отец обеспечит карьеру сыну, тебе, твоей сестре, мне, моему мужу – всем! В Грузии родственные связи творят чудеса!
– Понятно.
– Так поехали?
– Прямо сейчас?
– Почему бы и нет? Машина ждет!
– А что я дома скажу?
– Ничего никому говорить не надо: мы с дороги телеграмму пошлем.
В это время прозвенел звонок на урок.
Лена сказала:
– Никуда я не поеду. Мне на урок пора…
– Глупенькая ты… Но мы с тобой еще поговорим на эту тему… Даже сегодня поговорим. А сейчас… Проводи меня хотя бы до машины. Учителю скажешь, что проводила мать, которую много лет не видела, – он чисто по-человечески поймет.
– Тогда пошли.
Ольга Богомаз и Лена вышли из здания школы, пересекли школьный двор, подошли к машине. Несколько секунд постояли, о чем-то беседуя. Вдруг женщина подала какой-то знак, с заднего сиденья выскочили двое мужчин, схватили девушку, затолкали ее в салон, и машина, взвизгнув тормозами, помчалась прочь.
Лена Урыш наблюдала эту сцену с крыльца школы. Девочка на миг оцепенела, а потом сорвалась с места и стремглав помчалась прямо в кабинет директора:
– Лену Падун похитили! Только что! Грузины! Увезли на машине!
Директор схватился за телефонную трубку.
– Номер машины запомнила?
– Семьдесят ноль семь ГРУ!
Пока директор общался с милицией, Лена Урыш пыталась осмыслить увиденное. Лену похитили грузины – это было узнаваемо по характерным фуражкам-аэродромам, по смуглым лицам, по усам. Зачем грузинам Лена? В обозримом пространстве кавказцев вокруг не наблюдалось… Стоп! Столица Грузии – Тбилиси! Папа рассказывал, что мать бумаги на развод присылала из Тбилиси! Когда незнакомый мужик фотографировал Лену Падун, он говорил, что отошлет фотографии в Тбилиси! Следовательно, эта женщина, которая руководила похищением (а женщина действительно руководила), – ее, Лены Урыш, родная мать!
С самого начала переменки Елена Николаевна следила за странной женщиной, которая отозвала сестричку к окну и начала что-то втолковывать. Потом сестра строго посмотрела на Лену и чуть качнула головой. Лицо у нее при этом стало враждебно-напряженным. Это настораживало. Когда прозвенел звонок на урок, Лена не поторопилась в класс, а наоборот, на приличном расстоянии стала отслеживать женщину, которая куда-то повела Падун. Если бы не она, то неизвестно – как развивались бы события дальше…
Лена закрыла глаза, пытаясь воспроизвести облик похитительницы. Сейчас она готова была согласиться с тем, что женщина чем-то была похожа на ту школьницу с пышными бантами, которую Лена видела в выпускном альбоме папы. Под овальной виньеткой было печатными буквами написано «Богомаз Ольга». Точно!
– Я знаю, кто похитил Лену. Это была моя мать. Хотела похитить меня, но обозналась!
Директор снова взялся за телефон.
– Спасибо, Лена! Ты сработала оперативно и очень всем нам помогла. Думаю, что Падун выручат с минуту на минуту. Иди на урок и не волнуйся.
Лена поднималась по лестнице и думала о том, что всего несколько минут назад она видела свою мать. Свою родную мать! Но никакого отзвука в сердце эта мысль не вызвала. Оно было заполнено тревогой за судьбу сестры.
– Разрешите войти, Клавдия Васильевна?
– Ты почему опоздала? И где твоя так называемая «сестричка» – Падун?
– Я была у директора. А Лену Падун похитили.
– Кто, марсиане? В нашей стране людей не похищают, тут тебе не Америка!
Дверь в класс открыла встревоженная завуч:
– Клавдия Васильевна, похищена старшеклассница. Кого еще в данный момент нет? Кто болеет? Кто отсутствует сегодня первый день? Ребята, кто знает, что с ними?
Записав ответы, завуч побежала дальше.
Учительница растерянно стояла у доски и сжимала пальцы.
– Действительно похитили? Ты видела? Кто?
– Американцы, – зло ответила Лена. – Своих похитили уже всех, а теперь за наших принялись!
И, не дожидаясь разрешения, прошла на свое место.
Ее начало колотить бешенство: «мамочку» свою она не видела сто лет и еще сто лет готова не видеть, а если она больше никогда не увидит Ленку? Может, ее уже убили? Зачем-то ведь ее похитили!
– Может, Ленки уже нет в живых, а мы здесь стишки читаем! Вроде как все нормально, да?!
Лена швырнула на пол учебник и, рыдая, выскочила из класса.
Урок был сорван, но никого за это не наказали.
…Машина с похищенной девочкой была задержана у поста ГАИ прямо на выезде из города. Всех задержанных: троих мужчин и женщину – доставили в райотдел милиции, туда же были вызваны представители школы и мать потерпевшей.
В милиции Ольга, потрясая документами, среди которых был дубликат свидетельства о рождении дочери, свидетельства о заключении и расторжении браков, справки с места жительства и другая дребедень, убеждала следователей в том, что ничего страшного не произошло, она просто взяла дочь, по которой соскучилась, покататься на машине. Ее, дескать, задержали незаконно, она будет жаловаться во все инстанции и разгонит весь райотдел.
В другом кабинете в присутствии матери и педагога опрашивали Лену, протоколировали ее показания. Девочка отвечала очень внятно, комментируя и свои слова, и слова Ольги. Следователь не удержался и, улыбаясь, спросил:
– Зачем же ты выдавала себя за Елену Урыш? Ты понимаешь, какому риску ты себя подвергала?
– Ну, с этими гадами я как-нибудь справилась бы, а Ленка – точно нет. Я ее защищала. Мы с нею сестры, хотя отцы и матери у нас разные.
– И такое бывает, – философски отреагировал следователь.
Настало время очной ставки.
– Мне можно остаться? – спросила Надя.
– Оставайтесь, – опрометчиво согласился следователь, поскольку всю предыдущую процедуру мать жертвы перенесла спокойно, даже с некоторой долей юмора.
Следователь поднял трубку:
– Приведите задержанную.
Один сержант завел Ольгу в кабинет, другой остался за дверью.
Ольга увидела свою бывшую одноклассницу (не заметить ее было невозможно) и с удивлением произнесла:
– Надежда? А ты что здесь делаешь?
– Тебя жду, – ответила та и изо всех сил «вмазала» Ольге кулаком в глаз.
Та даже охнуть не успела. Раскинув руки в стороны, брякнулась на пол.
Сержант, что-то крикнув, кинулся на Надю. В кабинет заскочил второй сержант и бросился на помощь товарищу.
Следователь еще раз поднял трубку:
– Унесите задержанную.
Только после этого ринулся на помощь сержантам, которые с двух сторон пытались удержать Надю, стремившуюся ногами достать распластавшуюся на полу похитительницу ее дочери.
Два сержанта в сумме весили не больше Надежды, поэтому она с ними справлялась на равных, следователь же обеспечил победный для милиции перевес.
– У нас есть все основания задержать вас, гражданка Падун, за хулиганство, – припугнул Надежду следователь.
– Согласна. Только не забудьте посадить в одну камеру с этой… – Надя ткнула пальцем в сторону двери, куда отнесли Ольгу. – Я вас очень прошу…
То, что она вместо дочери похитила совершенно постороннюю девчонку, повергло Ольгу в шок. Заранее продуманная и выверенная лучшими адвокатами столицы солнечной Грузии схема защиты рухнула. Не сработала и версия ошибки: среди прочего у задержанной нашли фотографию похищенной девочки, сделанную заранее. Это дало основание подозревать, что преступление планировалось как минимум три года. В протоколах замелькало словосочетание «преступный сговор». Мужчины, которых Ольга наняла в Грузии для выполнения своего плана, смотрели на нее волком – вместо обещанных денег им светило схлопотать приличные сроки, – типичная «подстава», которую гордые горцы никогда никому не прощали.
Ольга проклинала своего отца, который, проживая всего в пяти кварталах от внучки, в силу своего патологического чванства за многие годы так и не удосужился на девочку взглянуть. Сфотографировал, старый козел, первую подвернувшуюся под руку девицу – и вот результат! Мало того, у этого «принципиального и честного коммуниста» хватило ума признаться в том, что это он фотографировал жертву, и следователи включили его в состав «преступной группировки». С Ольгиного отца взяли подписку о невыезде. Райком партии немедля исключил его из рядов КПСС, поскольку в партии не могло быть членов, замаранных общением с уголовным кодексом. Старик очень огорчился по этому поводу и покинул наш бренный мир прямо на заседании бюро райкома. С ним ушла в потусторонний мир и надежда, что старик, пользовавшийся немалым чиновничьим весом, повлияет на милицию, прокуратуру, суд и дело закроют «за отсутствием состава преступления», в крайнем случае – «за недостаточностью улик»…
Народный суд, принимая во внимание «чистосердечное признание» и «искреннее раскаяние», а также прочие причины, ограничился условным наказанием. Суд мужа в Тбилиси был более суров: он просто-напросто выгнал Ольгу и выпроводил ее за пределы Грузии. Тринадцатилетнюю дочь оставил себе: в разветвленном роду Багратионов подрастали другие женихи.
Ольга вынуждена была вернуться в наш город, к матери – после смерти отца та нуждалась в помощи. Со своей старшей дочерью Еленой она встреч не искала – не от стыда (у чванливых стыда не бывает), а от безразличия… Геофизики нашему городу не были нужны, Ольга долго не могла трудоустроиться, но в конце концов нашла себе место бухгалтера в межколхозстрое.

Ужин

Где-то в самом начале нашего повествования я рассказал о том, как мы встретились с Николаем. Я остановился на том, что был приглашен на ужин. Вы, как и я, не обратили особого внимания на фразу: «Соберу свою коммуну, посидим, погутарим…» А еще точнее – на слово «коммуну».
Время было такое: строили коммунизм, в учебниках по истории Советского государства читали о первых сельскохозяйственных коммунах, везде и всюду были коммунисты… Слова, начинающиеся на «комму…» пестрели на страницах всех периодических изданий, звучали из репродукторов, радиоприемников и телевизоров, ни один плакат или транспарант не мог обойтись без этого буквосочетания. Подобные слова настолько назойливо повторялись, что мозг человека вырабатывал защитную реакцию – просто переставал реагировать, что и устраивало верховных жрецов коммунистической религии. А то вдруг задумается кто-то над смыслом того, что же такое «коммунизм»,  соотнесет с ресурсами планеты главный принцип коммунизма: «от каждого по способностям, каждому – по потребностям», пересчитает все свои потребности, умножит на население земного шара – и поймет, что «коммунизм» так же нереализуем, как и вечный двигатель.
Понятие «коммуна» столь же зыбко. Одни считали, что коммуна – это общие коровы, куры и свиньи. Другие – что это общая хата, где все спят вповалку и едят большими ложками из общей миски. Третьи – что это общие бабы, выбирай какую хочешь. Четвертые, пятые, шестые… Моделей коммун было бесчисленное множество – от анархических до диктаторских. Некоторые из них пытались внедрить через уговоры или насильственным путем, но ни одна из моделей не выжила. И не могла выжить. Ибо коммуна начинается не декретом, не общей сходкой бомжей и даже не стадным рефлексом членов стаи. Коммуна – это… коммуна.
Это я понял тогда, когда Николай собрал свою «коммуну» за одним столом.
В палатку номер один (так была обозначена палатка начальника) я пришел первым. Коля уже переставил столы в линейку и занимался тем, что подгонял их по высоте.
– Ты уже здесь? Отлично! Тогда помоги мне расставить посуду, а то помощнички пока соберутся…
Я уже расставил тарелки, когда в палатку впорхнула изящная девчонка с задорной челкой, выглядывающей из-под косынки. Поцеловала Колю куда-то в бороду и защебетала:
– Привет, папочка! Мы такое сегодня наизмеряли – на Государственную премию минимум! Если бы не сели аккумуляторы…
– Стоп, цокотуха! Во-первых, в палатке посторонние, а при посторонних деловые разговоры не ведутся. Во-вторых, в обиходе культурных людей встречается слово «здравствуйте». А в-третьих, познакомься: это мой школьный друг, с которым мы не виделись почти четверть века.
Николай представил меня.
– А это моя дочь Елена.
Дочь Елена церемонно пожала мне руку и тут же принялась раскладывать вилки и ложки.
– Давайте я сама, хорошо? А вы не мешайте…
Я отошел в дальний угол палатки, сел на какой-то ящик и затих.
Николай потащил из палатки какой-то тюк, а через несколько секунд в палатку вошла другая девушка. Покрупнее, шире в кости, по виду – девушка обстоятельная и себе на уме. Я бы сказал так: красива типичной сибирской красотой.
– Знакомься: это папин одноклассник.
Я встал, чтобы представиться.
– А я вас видела на фотографии в папином альбоме. Только вы были тощим и без погон. Вы с маманей на одной парте сидели, – просветила меня девушка.
Невесть откуда появившийся Николай представил:
– Моя дочь Елена.
Я изумленно уставился на него.
– Слушай, старик! Точно такими словами ты мне представил предыдущую дочь! У тебя две дочери, и обе Елены?
Николай сдвинул плечами:
– А что тут такого?
– Постой, я начинаю догадываться… Эта – Олина дочь. Угадал? А это – Валина. Верно?
– Нет, это Надина дочь. Надю Рябченко, надеюсь, не забыл?
– Та Лена, которая сейчас расставляет стаканы, узнала меня по фотографии в твоем альбоме и даже вспомнила, что я с ее матерью за одной партой сидел. Но я с Надей за одной партой никогда не сидел. Я сидел с Валей!
– Все правильно: и Надя, и Валя считают девочек своими дочерьми. Они, соответственно, обеих называют мамами. С некоторыми нюансами… У нас коммуна, понимаешь?
– Пока что я понял одно: ты был сначала женат на Оле, потом – на Наде, а теперь – на Вале. Тут я хоть не ошибся?
– Все верно.
– Ладно, пойдем дальше. Как твои дочери различают, кого из них ты окликаешь, ведь и та Лена, и та Лена?
– По отчеству. Одна Ивановна, другая – Николаевна. Можно и по фамилии. Одна Урыш, другая – Падун. Или наоборот.
Я прямо физически почувствовал, как моя последняя извилина со скрипом закручивается в морской узел.
– С меня хватит! Мне понадобится определенное время, чтобы всё это переварить! Не обижайтесь, если я попрошу пересказать мне всё с самого начала!
Обе девчонки и Николай, удовлетворенные произведенным эффектом, захохотали. Я понял, что такому испытанию на интеллект подвергались уже многие. Я в победители не вышел – это факт.
В палатку одновременно вошли две женщины. Этих я узнал сразу.
– Валя! Надя!
– О! Какая встреча! Вот это сюрприз!
Валя, привстав на цыпочки, чмокнула меня в подбородок. Надя, чуть присев, поцеловала меня в лоб. При этом с двух сторон меня обняли. От души! Ощущение такое, будто я попал в подогретую пуховую перину, а с другой стороны меня приперли горячими подушками. «В Валентине не меньше ста, а Надежда наверняка на сто двадцать потянет!» – подумал я, задыхаясь.
– Девочки, такие нагрузки без тренировки… опасны для жизни.
И снова все смеются надо мной…
Последним пришел грузный мужчина. Густая окладистая борода скрывала возраст. В охапке мужчина принес несколько бутылок водки. Из карманов торчали две бутылки вина. Женщины очень согласованно освободили руки и карманы вошедшего, расставили бутылки вдоль стола. Мужчина подошел ко мне, протянул руку:
– Иван!
Кто-то из присутствующих сразу продолжил:
– Надин муж!
Я представился.
– Отлично, теперь за работу!
Резали колбасу и сыр, хлеб и огурцы, из кастрюль выкладывали на тарелки горячий плов и холодные салаты. Наконец, все расселись, Николай постучал вилкой по стакану и наступила тишина. Николай встал.
– Будем знакомиться. Начнем с гостя. Он представляет у нас командование полигоном и будет обеспечивать связь с ним. Он же мой, Надин и Валин одноклассник, друг детства. Кем ты тут числишься?
– Инженер-испытатель.
– Вот! Наша задача – обеспечить ему достойный отдых на время нашего с вами здесь пребывания. Для тренировки мы его загрузим всеми загадками и тайнами нашей коммуны… Валентина, моя жена. По образованию – воспитатель детского сада. Здесь – научный секретарь. Надежда – моя бывшая жена, а сейчас жена многоуважаемого Ивана Поликарповича. В нашей экспедиции является поваром. Иван Поликарпович – техник-испытатель, муж повара и заведующий хозяйством.  Лена и Лена – студентки, проходят производственную практику. Кроме вышеперечисленных товарищей и меня, в состав экспедиции входят два старших научных сотрудника, шесть младших научных сотрудников, шесть же аспирантов, шесть же инженеров разных специальностей, десять рабочих в лице студентов, проходящих полевую и производственную практику. Все овладели смежными специальностями и получили допуск к производству работ по форме один. Это я к тому, чтобы наш гость ни к кому из членов экспедиции не приставал с вопросами о том, чем мы тут занимаемся. Личные вопросы принимаются в любых количествах. Так выпьем же за то, чтобы ничто производственное не затмило нам личное!
Совместив в одной речи знакомство, инструктаж о соблюдении режима секретности и тост, Николай стоя опорожнил стакан.
Дальше все пошло по сценарию обычного застолья.
К чему я это?
Вот, вспомнил: экспедиция работала в напряженном режиме, никогда всех членов экспедиции я вместе не видел. Днем и ночью они носились по полигону и что-то там измеряли, выверяли, выкапывали и закапывали. Групп постоянного состава не было, экспедиция являла собой муравейник, в котором каждый муравей знал свой маневр, но в целом решалась какая-то глобальная, непосвященным не понятная задача.
И мне ни разу не удалось ужинать с компанией в том же составе. Но порознь я еще не раз переговорил с каждым. Повторяюсь: эти разговоры и легли в основу нашего повествования. Оно почти завершено, но перед тем как принять на грудь финишную ленточку, стоит внести некоторые уточнения.

Уточнения

Надежда

– Это не тот Иван, это другой. Того я выставила насовсем. Когда мы с Колей жили, Коля мне платья покупал. До него я в таком ходила, что теперь и вспомнить стыдно. А на зиму шубу пошили. Только сообрази: на меня – шубу! Это сто кроликов, не меньше. Так Иван эту шубу пропил. И платьев половину пропил. Я как заглянула в шкаф, так у меня вся любовь к Ивану и осела. Разбудила его, пьяного, и как взяла в оборот, только щепки во все стороны полетели. Раскровенила сопатку и за ворота выбросила. Вернулась в хату, села и – честное слово – заплакала.
Когда смотрю – милиционер в хату заходит. Думала – через Ивана. Била-то я его от души, может, где уже копыта откинул. Но Иван оказался ни при чем. Какие-то пацаны мой киоск спалили, в котором я книгами торговала. Поехали, протокол составили, опись ущерба и всякое такое.
Домой вернулась и задумалась: куда мне теперь?
На следующий день поехала к Коле прямо в институт. Так и так, говорю, осталась без мужа, без работы – выручай! Готова, говорю, на любую работу: уборщицей, дворником, истопником, прачкой – я широкопрофильный специалист. Коля, спасибо ему, побегал-побегал и устроил меня кастеляншей в общежитие. А на лето стал с собой в экспедиции брать поваром – привык, видать, к моей жратве, пока мы с ним жили. Это уже моя третья экспедиция.
А в первой экспедиции я на этого, на второго Ивана глаз положила. Подумала, что поможет мне первого Ивана забыть. Расспросила: разведенный. Я не посмотрела, что он на восемь лет моложе меня, и к рукам прибрала. Живем теперь у него в однокомнатной квартире. Свою хату продала, все деньги принесла Николаю. Вот, говорю, возвращаю долг за Ленку мою, за себя. Он покраснел, распсиховался, ногами затопал… Короче, на те деньги я себе старый «Москвичок» купила. А Ваня при мне кучером, катает как королеву!  

Валентина

– Из нас троих – Ольгу я тоже имею в виду – Николай больше всех Надежду любит. Доказать не могу, но чувствую. Надежде, конечно, я до конца жизни благодарна буду за то, что она меня Коле сосватала. Только как это выглядело? Возьми, Валя, Колю, дарю тебе его от щедрот своих. Пользуйся, пока я добрая…
Я, когда прослышала, что Николай Надьку в экспедицию берет, от отчаяния не знала куда себя деть. Я Надьку хорошо знаю и ее рассуждения насчет гарема из мужей навсегда запомнила. Думаю, дюжины ей для раскачки хватило бы. Николай в этом гареме главным был бы – его способности я хорошо изучила. Он же у меня четвертый по счету, так что было с кем сравнивать. Надька на такие вещи просто смотрит – я с тобой поделилась, мол, теперь ты со мною поделись. Своим первым мужем делилась со всеми подряд. А я так не могу… Или ты весь мой, или уходи к чертовой матери.
Сказала я Коле, что тоже хочу с ним в экспедицию. Он только усмехнулся: для такой экспедиции, сказал, специальное образование необходимо. Педагогическое никак не подходит.
Долго я раскачивалась, а потом поехала со своей бедой к Колиному научному руководителю. Доктор наук, профессор, умнейший человек, а закваска у него, как у главаря разбойников. Выслушал меня, велел секретарше Колю вызвать. Пришел Коля, увидел меня, удивился. А шеф Коле: «Беру твою жену в пятую лабораторию техническим писателем – будет научные отчеты сочинять. К тебе нельзя – по закону родственники не могут быть в подчинении друг у друга. А в экспедиции ты ее с собой будешь брать – для экспедиций закон исключение делает». Коля рот открыл, чтобы возразить, а шеф ему кулак под нос:
– Ты «Тараса Бульбу» читал? «Я тебя породил, я тебя и убью!» – золотые слова! Запомни их. Экспедицию ты комплектуешь, но поименный список подписываю я. Вопрос исчерпан. Ты свободен!
Ушла я из детского садика, а дальше все пошло, как Колин шеф прописал. Теперь Коля у меня целый год под присмотром. Надька делает вид, что ей всё пофиг, но чувствую – обижается. Ну и пусть!

Лена Урыш

– Мама Надя уже не та, что была раньше, – кураж из нее вышел. А все из-за Ленки. Когда Ленка аттестат получила, а в аттестате – сплошные «четверки» и «пятерки», мать нос задирала: вот, дескать, я – малограмотная, а какую дочь вырастила! А когда Ленка в институт поступила, мать стала на нее с опаской смотреть, будто теперь Ленка из другого теста сделана. Раньше могла скомандовать: «Ленка, ать-два!», а теперь: «Ленусик, а как правильно?» Забавно, правда?
Мы с Ленкой всю жизнь были как один организм. Мне учеба легче давалась, я всегда ее по всем предметам подтягивала, поэтому она за мной, как нитка за иголкой. Самостоятельность свою кое в чем в другом проявляла. Теперь, чувствую, наши пути расходятся.
А всё из-за чего? Еще в третьем классе Ленка такую мысль произнесла: «Когда я вырасту, я за папу Колю замуж выйду!» Я, помнится, эту шутку поддержала: «И станешь мне мачехой!» Мы хорошо тогда посмеялись… Думала, эта шутка уже давно забыта. А на днях нечаянно подсмотрела, как Ленка на отца посматривает, так у меня мурашки по спине побежали. Ленка у нас упрямая, твердая, что твой лом, и если уж чего захочет, то добьется. Неужели мне действительно уготована роль Ленкиной падчерицы?
А что? Своего родного отца не признавала и не признает, нового материного Ивана в грош не ставит, ушла жить в общежитие. Парней, которые к ней подваливают, футболит в стороны. В прошлой экспедиции стал к ней один кандидат наук клинья подбивать, Ленка так его перед всеми отчитала, что тот вовсе из лаборатории уволился. Единственный мужчина, которого она признает, – это мой отец. Если бы Вальяковна не сподобилась всюду за отцом таскаться, то… все могло бы быть.
Вот я вам все это говорю, а сама думаю: Ленка – вся в свою мать. А та терпеливая до бесконечности: сколько лет своего Ивана из загулов ждала! Боюсь, что и эта дождется… своей очереди.

Николай

– Дурацкий ты мне вопрос задал, а я уже сколько дней над ним думаю. Кого я больше любил: Ольгу, Надежду или Валентину? Трудно сообразить… Сравнить их? Нет критериев. Как бы ты сравнил, к примеру, молоко, коньяк и керосин? По плотности, по вязкости, по температуре кипения? Можно, конечно… Но это все равно, что сравнивать женщин по росту, по весу, по длине волос. Бред какой-то! Такой же бред, как пресловутый стандарт «идеальной женщины»: девяносто – шестьдесят – девяносто. Такой же бред, как расхожая фраза о том, что в постели все женщины одинаковы… Да если уж на то пошло, одна и та же женщина-жена в интиме такими гранями поворачивается, что и за десять лет одного знака равенства не поставишь…
Любил ли я Ольгу? Любил. Очень любил. Она всегда приносила мне ощущение тревожной радости, уверенности в том, что ты достоин такой милой и обаятельной красавцы, что ты можешь, а следовательно, должен вызывать у нее приливы нежности или восторга, что ты всегда сумеешь ее утешить и успокоить, развеять ее тревоги и страхи. Любовь к Оле перенесла меня через грань, отделяющую мальчика от мужчины, – и интим здесь где-то на сто пятом месте.
Ольга внезапно ушла от меня. Это вызвало растерянность, горькую обиду… Но злости не было. Может, просто не до того было: все затмила тревогу за Леночку? Не знаю, не знаю…
Надежда? Меня всегда тянуло к ней, как корабль к причалу, – осознавал я это или нет. Не любить ее невозможно. Она надежна как скала. С ней ты подспудно становишься ребенком, ты всегда окружен ненавязчивой заботой, теплом, уютом. С Надей можно идти на любые подвиги с уверенностью в том, что тылы твои надежно обеспечены. В моей кандидатской диссертации – половина ее заслуг, несмотря на то, что она не отличит теодолит от компаса. Такие жены, если им повезет, делают из мужей генералов, императоров, академиков, оставаясь при этом в тени.
Валя меня ревнует к Надежде, боится, что та затащит меня к себе в постель. Идти к Надежде под одеяло или не идти – это вопрос не любви, это вопрос приличий. Не понимает Валентина, что душой от таких женщин как Надя уйти невозможно, как невозможно уйти от матери.
Валя… Мы с нею в полном смысле супруги, то есть идущие в одной упряжке. Сошлись мы с нею сознательно, полностью уверенные в том, что ни она меня, ни я ее… Живи мы где-то на Западе, составили бы брачный контракт, заверили бы у нотариуса… Нас роднило с нею только одно – неудавшаяся личная жизнь, и пошли мы навстречу друг к другу потому, что знали: вдвоем нам будет теплее, чем каждому порознь. Не сразу состыковались взглядами, привычками, убеждениями. Однако каждый из нас старался приспособить себя под другого. Эти усилия были заметны и вызывали уважение. Из уважения родилась хорошая спокойная дружба, которая с каждым днем крепла, крепла и крепла. Я осознаю, что люблю свою жену, но любовь эта возникла не из вспышки страсти, а взошла на почве дружбы, щедро удобренной уважением.

Лена Падун

– Я институт не выбирала. Пошла туда, куда Ленка пошла. Нет, не скажу, что нравится учиться. Но раз уж начала, то доучусь – куда деваться?
Стала себя от Ленки отучать. Ленка, если говорить честно, вот-вот замуж выйдет – только вы отцу пока ни-ни! Получается, что я теперь для нее «третий лишний». Но я на Ленку не обижаюсь – пусть скачет, раз уж приспичило.
Нет, я пока замуж не тороплюсь. Буду институт заканчивать, а потом уже думать… Хочу попасть в шестую лабораторию – иначе на кой ляд мне вся эта геология с геодезией?.. Почему в шестую? Ну, люди хорошие, привыкла и вообще…

Николай

– Не строй иллюзий, друг мой любезный! Никаких месторождений на вашем зачуханном полигоне нет, не было и не будет. Иначе здесь не научная лаборатория работала бы, а обычные поисковики. Образно говоря, мы ищем не полезные ископаемые, а «бесполезные закопаемые». Все эти шахты, в которых вы свои цацки прячете, меняют геофизику земной коры. А мы разрабатываем методики, как с достаточного расстояния приборами, применяемыми в геологоразведке, включая спутники, ваши цацки обнаружить и вычислить. А заодно разрабатываем такие приборы. Ваш гордый генерал, начальник полигона, застрелится, когда узнает, что отсюда, с расстояния пятидесяти – ста километров, мы составили уже полную карту всех ваших шахт и подземных коммуникаций. Все, что вы в землю закопали, мы «раскопали». А наши «бравы ребятушки» уже составляют подобные карты в странах условного противника.
Ты обратил внимание, что, пока мы здесь, ни одного испытания не было? Это мы велели их прекратить, чтобы вы нам наши чувствительные приборы не попортили. Хочешь, один интересный факт расскажу? Мы же здесь на казарменном положении – мужчины в одной палатке, а женщины – в другой. Ну, а инстинкты у людей срабатывают. Уходят парами в степь и… сам понимаешь. А наши сейсмографы все это ловят. Когда Надька своего Ивана первый раз в ночь увела – стрелки зашкалило!
Мне ребята к прибору пищик приспособили. Как пропищало – иди смотри, кто на базу возвращается… Так, например, я вычислил, какого зятя мне в скором времени Ленка представит. Мой аспирант, хороший парень.
Зачем мне это нужно? Конечно, не сплетни собирать. Я же в экспедиции и за командира, и за мамку, и за няньку. И за отдел кадров своей любимой шестой лаборатории. Министерство обороны очень нашими результатами довольно, расширяет темы, а я, соответственно, расширяю лабораторию и штаты. Если тебе так нравится, отбираю людей с высокой деловой и сексуальной активностью. Шучу!.. Беру парами, чтобы последующие экспедиции в бордель не превращать, а то были случаи, когда выгонял за аморальное поведение и взрослых, и студентов просто в разгар испытаний. Не зря же я называю свой лагерь коммуной. Это коммуна и есть…

Валентина

– Последнее время все чаще и чаще стала по сторонам смотреть. Понимаешь: очень уж все хорошо и спокойно. С Колей – считай, идеально. Родители хоть и старенькие, но особо не болеют. С девчонками, я имею в виду обеих Елен, отношения хорошие – такие отношения у нас с детского садика. С годами разница в возрасте стала нивелироваться, так мы теперь уже скорее подружки. Они все надо мною подшучивают, «мамань» называют. Но, если что, на помощь бросаются, а пахать они, слава Богу, с детства приучены. Всю эту техническую терминологию, по работе необходимую, я с их помощью выучила.
Но последнее время я тревожной стала. Какие-то предчувствия, страхи непонятные. Стоит Коле куда-то на точку поехать, как тут же сердце начинает щемить. Боюсь, что машина перевернется – это в степи-то, как сковородка плоской, – боюсь, что простудится, боюсь, что солнечный удар получит… Разумом понимаю, что все это чушь, а душа все равно не на месте. Зимой уговорила Колю медкомиссию пройти. Результат – хоть в космос посылай. И все равно что-то не так. Сама я – и к невропатологу, и к психиатру. Какую-то микстуру глотала, массаж, электрофорез принимала… Ничего не помогает!
Девчонки четвертый курс закончили, через год-полтора будут распределяться. Ну, с Колиной Еленой всё в ажуре – у них с одним Колиным аспирантом уже год любовь. Ты только Коле об этом пока не говори, а то он иногда крут бывает… Конечно, останутся в городе, у отца под боком. Но Николай ее к себе в лабораторию не возьмет – родственные связи. Я тоже не могу быть рядом по той же причине. Как же я могу Колю без присмотра оставить?
Вот какая мысль мне в голову пришла: пусть Надькину Лену к себе возьмет! Все-таки наш человек, если что – присмотрит. А официально она ему никакая не родственница… Николай, правда, отнекивается, говорит, что в специальности она не очень сильна, еще на какие-то нулевые сейсмограммы ссылается. Вот, с начала учебного года я Надьку, Лену Урыш подключу – неужто не уговорим?..

Финишная ленточка

Колина экспедиция завершила полевой этап работ. Специалисты разъехались по точкам приборы собирать, студенты разбирают палатки, складывают в штабеля какие-то ящики, коробки. Вечером предполагается прощальный ужин, но меня на нем уже не будет – начальник полигона пригнал за мной вертолет.
Пришла минута расставания. Пилоты начали разгонять винты, я последний раз оглянулся на еще открытую дверь…
Вот она, коммуна: в центре стоит Николай, показывает мне большой палец. Воздух, потревоженный лопастями, шевелит ему бороду и то, что осталось от прически. Чуть левее и сзади стоят в обнимку два разодетых снеговика. Тот, что повыше, – это Надя, а пониже и с бородой – Иван. Им бы еще над головой транспарантик повесить «С Новым годом!». Колина родная Елена – тоже чуточку сзади, но справа. Она уже не в рабочем комбинезоне, а в платье. Одной рукой придерживает задирающуюся от ветра юбчонку, а другой машет мне. За правым плечом Николая, там, где полагается быть ангелу-хранителю, – вторая Елена. Молодая, высокая, стройная, уверенная в себе… и чертовски красивая! Руку, которой она теребила косу на своем плече, на мгновение повернула ладошкой в мою сторону. Жест, который можно понять двояко: «привет!» или «будь спок – все будет в порядке!»
Валентина оторвалась от Николая, сделала два шага в направлении вертолета. Она улыбается, машет обеими руками, что-то кричит мне… Да разве за ревом турбин услышишь?
Вертолет поднялся над землей, пошел на разворот. «Коммунары», уменьшившиеся до размера карандаша, шли в направлении лагеря. И только Валентина продолжала размахивать руками вслед удаляющейся стрекозе-вертолету.
Я вздохнул: «Валюха-горюха, что-то с тобой еще будет?..»