Бывает, живут незнакомые люди в одно время и никогда не сталкиваются друг с другом, а судьбы их потомков переплетаются так причудливо и крепко, словно корни и ветви в густом кустарнике. Взять хотя бы таких непохожих современников, как писатель Томас Манн, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и физик Вернер Гейзенберг.
В конце девятнадцатого века мюнхенская гимназия имени Максимилиана считалась одной из лучших в Баварии. Ее в то время возглавлял доктор Николаус Векляйн[1], талантливый педагог и организатор школьного образования, сторонник глубокого изучения в гимназиях древней истории и классических языков.
Гимназию Максимилиана посещали дети известных в городе людей. В ней учился младший брат Томаса Манна — Виктор, а также братья Кати, будущей жены писателя, — Петер и Хайнц, дети профессора математики Мюнхенского университета Альфреда Прингсхайма.
Векляйн приглашал на работу с гимназистами первоклассных учителей. В 1894 году преподавателем латинского и греческого стал Август Гейзенберг, незадолго перед этим защитивший докторскую диссертацию в Мюнхенском университете под руководством профессора Карла Крумбахера[2].
Молодой доктор проработал в гимназии три года, а потом вплотную занялся научными исследованиями, два года провел в Италии и Греции, изучая византийские рукописи. В 1901 году защитил в Вюрцбургском университете вторую докторскую диссертацию и стал там же преподавать в качестве внештатного профессора. В декабре 1909 года умер профессор Крумбахер, и в следующем году его бывшего ученика пригласили занять освободившуюся кафедру византийской и новогреческой филологии Мюнхенского университета. Так Август Гейзенберг достиг в 1910 году научного Олимпа — стал полным (ординарным) профессором, что в Германии означает занятие высокой государственной должности со всеми положенными ей привилегиями: гарантированный высокий оклад, индексируемая пенсия и т. п.
Дети Альфреда Прингсхайма, в то время экстраординарного профессора, безусловно, запомнили молодого преподавателя классических языков, ведь они год посещали ту же гимназию, пока в 1895 году их вспыльчивый отец не поссорился с директором Векляйном из-за методики преподавания математики и не перевел своих мальчиков в другую школу — гимназию имени Вильгельма.
Короткое время, проведенное в гимназии, оказалось для Августа Гейзенберга весьма продуктивным — там он нашел свою жену: ею стала дочь директора Анни Векляйн.
Брак подарил родителям двух сыновей: старшего Эрвина, родившегося в 1900 году, и Вернера, который был на год младше брата.
Мальчики посещали, естественно, ту же школу, где директорствовал их дед. В анналах гимназии имени Максимилиана сохранилась запись о том, как принц-регент Людвиг посетил это учебное заведение весной 1913 года, и ученик второго «А» класса Вернер Гейзенберг приветствовал высокого гостя своим стихотворением. В том же году Николаус Векляйн ушел на пенсию, проработав на посту директора гимназии более двадцати пяти лет.
Оба брата Гейзенберги стали во взрослой жизни учеными: Эрвин — химиком, а Вернер — физиком, лауреатом Нобелевской премии за 1932 год с формулировкой «за создание квантовой механики». Премию присудили в следующем году, когда в Германии у власти были уже нацисты. Свежеиспеченный нобелевский лауреат довольно скоро испытал на себе, что значит развивать в Третьем Рейхе «еврейскую физику», как называли нацисты теорию относительности Эйнштейна и квантовую механику.
Вернер Гейзенберг, несмотря на свою молодость — а ему в 1933 году исполнилось всего 32 года — уже занимал одно из ведущих мест среди немецких физиков-теоретиков. Он необычно рано получил должность ординарного профессора Лейпцигского университета, где руководил институтом теоретической физики.
В 1935 году появилась реальная возможность занять еще более престижное место — освободилась должность профессора теоретической физики в его родном Мюнхенском университете. Это место в течение почти тридцати лет занимал учитель Гейзенберга и патриарх немецкой теоретической физики Арнольд Зоммерфельд[3]. В 1935 году ему пошел шестьдесят седьмой год, а по закону немецкий профессор, являвшийся одновременно высокопоставленным государственным служащим, обязан в этом возрасте уйти на пенсию.
Процедура назначения ординарного профессора в Германии всегда была непростой. Университет на своем Ученом Совете утверждает список, как правило, из трех кандидатов на освободившуюся должность. Этот список направляется в курирующее данный университет министерство науки и образования, где утверждается один из кандидатов или отвергается весь список. Тогда процедура повторяется: университет составляет новый список кандидатов, который вновь направляется в министерство, и так до тех пор, пока кандидатуры университета и министерства не совпадут. Иногда процесс назначения нового профессора затягивается на годы. Так произошло и с утверждением преемника Зоммерфельда, однако в 1937 году назначение Гейзенберга в Мюнхен не вызывало почти никаких сомнений ни у молодого профессора, ни у руководства университета. Вернер и недавно ставшая его женой Элизабет (дочь берлинского профессора-экономиста Шумахера) уже подыскивали себе дом в баварской столице, куда собирались переехать после завершения всех формальностей. Но их надеждам не суждено было сбыться — сторонники «немецкой физики», сплотившиеся вокруг нобелевских лауреатов Филиппа Ленарда[4] и Йоханнеса Штарка[5], нанесли молодому создателю квантовой механики неожиданный и страшный удар.
В тот самый день, 15 июля 1937 года, когда чета Гейзенбергов прибыла в Мюнхен после свадебного путешествия, в официальном эсэсовском органе печати, еженедельнике «Черный корпус», была опубликована огромная — на всю газетную полосу — статья против молодого физика-теоретика под убийственным названием «Белые евреи в науке». В статье объяснялось значение этого термина:
«Победу расистского антисемитизма можно оценить только как частичную победу. Ибо не сам по себе расовый еврей нам опасен, сколько дух, который он распространяет. И если носителем этого духа является не еврей, а немец, то с ним нужно бороться вдвое решительнее, чем с расовым евреем, который не может скрыть происхождения своего духа. Народная мудрость придумала даже специальное обозначение «белый еврей» для подобных бациллоносителей»[6].
В вину Вернеру Гейзенбергу в статье ставился тот факт, что он в 1936 году «протащил» в официальный партийный орган национал-социалистической партии статейку, в которой отстаивал истинность теории относительности еврея Эйнштейна, чтобы «заткнуть рот» ее критикам. Звание профессора в 1928 году Гейзенберг получил якобы незаконно, так как был слишком юн для такой высокой чести. Заняв кафедру теоретической физики в Лейпцигском университете, он открыл дорогу в науку многим евреям, ущемляя при этом права «истинных арийцев».
Говоря о присуждении Гейзенбергу Нобелевской премии за 1932 год, автор статьи в «Черном корпусе» называет его «Осецким в физике», что предвещало Вернеру трагическую судьбу бывшего редактора газеты «Ди Вельтбюне» пацифиста Карла фон Осецкого, уже третий год томящегося в концлагере. Присуждение Осецкому в 1936 году Нобелевской премии мира настолько взбесило Гитлера, что он запретил со следующего года подданным Третьего Рейха получать эту «проеврейскую награду»[7]. Замученный пытками Осецкий умер в 1938 году в берлинской больнице, так и не получив свободу, несмотря на протесты писателей, ученых и политиков многих стран.
Статья в «Черном корпусе» заканчивалась призывом удалить из немецкой духовной жизни таких наместников еврейства, как «Осецкий в физике» Вернер Гейзенберг.
Что же стояло за этой атакой на Гейзенберга со стороны нацистов? Почему они так яростно боролись против его назначения на кафедру теоретической физики в Мюнхенском университете? Дело в том, что вопрос о преемнике профессора Зоммерфельда стал одним из центральных эпизодов борьбы национал-социалистов за господство в науке, в данном случае, в физике.
Любая тоталитарная идеология стремится взять под контроль все стороны общественной жизни: от воспитания детей до репертуара театров, от фасона одежды до содержания школьных программ, от литературы до науки. И если в какой-то области знаний идеологические установки берут верх над всеми прочими, то наука умирает, а ученые, сохранившие ей верность, лишаются работы, свободы, а то и жизни.
Подобное случилось в СССР, когда «мичуринская биология» на печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 года победила генетику. Отечественная молекулярная биология до сих пор не оправилась от нанесенного тогда ущерба.
Похожая судьба ожидала в тридцатые годы двадцатого века теоретическую физику в Германии, когда против нее ополчились сторонники так называемой «арийской» науки.
Термин «арийская физика» ввел в оборот Филипп Ленард, блестящий экспериментатор, получивший в 1905 году Нобелевскую премию за исследование катодных лучей. Убежденный консерватор и националист, Ленард не был в начале своей деятельности ни антисемитом, ни нацистом. Он поддерживал уважительные отношения с Альбертом Эйнштейном, даже рекомендовал его на место профессора теоретической физики в свой университет. Но общую теорию относительности он принять не мог, а после публичной дискуссии с ее автором на конференции естествоиспытателей и врачей в Баде Нойхайме 23 сентября 1920 г. личные отношения между учеными были разорваны, и Эйнштейн превратился для Ленарда в главного врага и основную мишень для нападок. Вскоре после этого Ленард одобрил программу национал-социалистической партии и стал преданным почитателем Гитлера.
С приходом нацистов к власти Ленард, вышедший в 1932 году на пенсию, получил статус ведущего физика Германии, с 1935 года физический институт Гейдельбергского университета стал носить его имя. В следующем году вышел в свет учебник Ленарда «Немецкая физика в четырех томах». В первых строках предисловия автор определяет суть нового понятия:
«— Немецкая физика? — спросите вы. Я мог бы назвать её также арийской физикой или физикой людей нордического типа, физикой исследователей реальности, искателей истины, физикой тех, кто основал естествознание.
— Наука есть и будет интернациональной — возразите вы мне. Но такое утверждение в корне ошибочно. В действительности наука, как и всё, что создают люди, зависит от расы, от крови»[8].
Расистский подход, взятый за основу в «немецкой физике», точно соответствовал нацистской идеологии и потому сразу нашел поддержку у партийных бонз, прежде всего у главного идеолога национал-социализма Альфреда Розенберга.
В своей книге «Великие естествоиспытатели»[9], вышедшей в 1929 году, Ленард старался обосновать тезис, что только арийские физики могли выдвигать основополагающие идеи о строении мира и материи. Ученые с еврейской кровью к этому не способны. А исключения, типа Генриха Герца, открывшего электромагнитные волны, объясняются просто: у профессора Герца, руководившего, кстати, работой ассистента Ленарда в Боннском университете, была арийская мать, которой он обязан своими успехами в экспериментальной физике. А вот вредное влияние еврея-отца привело к увлечению Герца теоретическими исследованиями.
Теоретизирование, математические выкладки, абстрактные понятия — все это, по мнению Ленарда, характерно для еврейских ученых. Настоящий физик-ариец во главу угла ставит эксперимент, наблюдения за природой, его выводы наглядны и понятны, основываются на классической ньютоновской физике и не требуют ломки традиционных представлений об абсолютном пространстве и мировом эфире. Общая теория относительности и квантовая механика с их непростым математическим аппаратом объявлялись догматическими конструкциями и ненужным балластом науки.
Как и в случае Генриха Герца, несомненную гениальность других физиков еврейского происхождения Ленард объяснял наличием у них хоть капли «арийской крови». Если же, как у Эйнштейна, арийской крови совсем не было, то автор «Великих естествоиспытателей» находил каких-то арийских предшественников, которым и приписывались гениальные открытия.
Представители «арийской физики» категорически отрицали объективность науки и ее интернациональный характер. В этом они следовали позиции Гитлера, высказанной им в «Майн Кампф».
Как интеллектуальное движение «арийская физика» была весьма неоднородна и противоречива. Она ставила на первое место эксперимент, а мировое физическое сообщество всегда считало, что склонность к абстракции и теоретизированию есть типично немецкая черта. Хотя Ленард относил английскую физику к еврейской, именно англичане славились высоким уровнем своих экспериментов и активнее, чем их коллеги на континенте, поддерживали идею мирового эфира. Таких парадоксов, порожденных расовым подходом к науке, можно привести множество. Это сильно мешало «арийской физике» добиться ее главной цели: стать господствующим мировоззрением всех немецких ученых и вытеснить теоретическую физику из программы немецких университетов. Большинство из действовавших в Германии физиков были убеждены, что теория относительности и квантовая механика — перспективные инструменты познания мира, а их отрицание губительно для науки.
Политическая система гитлеровской Германии, включавшая в себя как малую составную часть и «арийскую физику», была столь же неоднородна и противоречива. Представление о нацистской элите как о едином организме, все части которого слаженно выполняют распоряжения фюрера, глубоко неверно. Руководство Третьего рейха представляло собой нагромождение различных группировок с несовпадающими взглядами и целями. Эти группировки с переменным успехом боролись друг с другом, отстаивая свои интересы. В частности, давно и упорно тлел конфликт между идеологическим ведомством Розенберга и министерством науки, воспитания и народного образования, которым руководил Бернгард Руст.
То, что Розенберг горячо поддержал Штарка в его борьбе против Гейзенберга и предоставил в его распоряжение страницы партийного органа «Фёлькише беобахтер», стало для министерства дополнительным стимулом не давать Штарку дорогу к руководству немецкой физикой. А отношение министра Руста к Штарку ясно видно из следующего эпизода. Штарк, который к 1936 году занимал два важных поста — президента Государственного физико-технического института (Physikalisch-Technische Reichsanstalt) и президента Чрезвычайного общества помощи немецкой науке (Die Notgemeinschaft der deutschen Wissenschaft) — попытался взять в свои руки самый главный рычаг управления научными исследованиями: стать президентом Общества имени кайзера Вильгельма. Это место освободилось после того, как Макс Планк, занимавший пост президента, отказался выставлять свою кандидатуру на новых выборах, назначенных на первое апреля 1936 года. Штарк уже готовился занять и это место, но министр Руст написал напрямую Гитлеру, что «профессор Штарк, к моему большому сожалению, отвергается таким значительным числом ведущих ученых и государственных чиновников, что совместная работа с ним столкнется с большими трудностями»[10].
Фюрер не стал рисковать и назначил Карла Боша президентом Общества имени кайзера Вильгельма.
Проиграв выборы, Штарк все силы бросил на то, чтобы на кафедру теоретической физики в Мюнхене, считавшемся «столицей национал-социалистического движения», не допустить ненавистного Гейзенберга, а сделать преемником Зоммерфельда представителя «арийской физики». Это была первоочередная задача. А в более отдаленной перспективе руководители «арийской физики» мечтали о том, чтобы во всех немецких университетах кафедры теоретической физики были упразднены либо возглавлялись «правильными» учеными, разделявшими взгляды Ленарда-Штарка. Для этой цели все средства были хороши, и Штарк привлек к борьбе на своей стороне и национал-социалистические союзы немецких студентов и доцентов, и, как последнее средство — силы тайной полиции и СС.
Гейзенберг никогда не был членом национал-социалистической партии. Конечно, он, подчиняясь закону, начинал каждую лекцию нацистским приветствием, но нацистскую идеологию не принимал, расистские установки, на которых покоилась «арийская физика», считал несостоятельными. К нему точно подходит термин «внутренняя эмиграция», который его вдова выбрала для названия книги своих воспоминаний. В предисловии к этой книге выдающийся физик Виктор Вайскопф[11], ученик Бора и Паули, эмигрировавший в 1937 году в США, написал, что Гейзенберг стремился создать «островок порядочности». Как отметил другой замечательный физик, Евгений Львович Фейнберг, «это одно из самых точных определений его политической позиции»[12].
Борьба ученого за свою честь была не просто попыткой получить возможность работать по специальности и избежать концлагеря. Речь шла о судьбе всех немецких физиков и той науки, которой Вернер посвятил жизнь. По свидетельству Е.Л. Фейнберга, лично знавшего создателя квантовой механики и не раз встречавшегося с ним, Гейзенберг жил при Гитлере с надеждой на то, что он «все же сможет оберегать немецкую науку, воспитывать научную молодежь, делать все что возможно, чтобы наука не деградировала окончательно и возродилась после войны»[13].
Здесь не место описывать все подробности травли Гейзенберга, длившейся много месяцев. Ограничимся лишь одним эпизодом, в котором важную роль сыграли родственные связи действующих лиц.
Ректор Мюнхенского университета Леопольд Кёльбл[14] предупредил Гейзенберга, что о его назначении профессором теоретической физики можно будет говорить только тогда, когда все обвинения против него, выдвинутые в статье, будут опровергнуты. Это понимал и сам физик. На следующий день после выхода пасквиля в эсэсовской газете, он написал официальное письмо министру науки, воспитания и народного образования Бернгарду Русту, который курировал университеты Германии.
В этом письме обвиняемый в страшных преступлениях против рейха профессор Лейпцигского университета, т.е. высокопоставленный государственный чиновник, требовал от министра принять по его вопросу окончательное решение:
«Либо министерство считает выступление газеты «Черный корпус» правильным, и тогда я прошу моей отставки. Либо министерство отвергает подобные нападки: и тогда я верю, что имею право на защиту, которую, например, предоставили бы вооруженные силы Германии своему юному лейтенанту, окажись он в подобном положении»[15].
Несмотря на свою молодость, Вернер Гейзенберг хорошо разбирался в хитросплетениях бюрократической системы гитлеровского государства и не надеялся, что письмо попадет в нужные руки, если его просто отправить по почте. Поэтому обращение к министру Русту он передал своему хорошему знакомому Гельмуту Берве[16], декану философского факультета в Лейпцигском университете. Берве поддержал просьбу Гейзенберга и передал письмо выше по иерархии – ректору университета Артуру Книку[17], который должен был его доставить непосредственному адресату — министру Русту.
В защиту Гейзенберга выступили его друзья и коллеги. Уже 20 июля 1937 года, через пять дней после появления статьи в «Черном корпусе», физик-теоретик из Лейпцига Фридрих Хунд направил в министерство науки, воспитания и народного образования письмо, в котором высказал сожаление, что немецкому физику приходится оправдываться от обвинений в эсэсовской газете. Письмо против позиции Штарка написал в ректорат Мюнхенского университета патриарх немецкой физики Арнольд Зоммерфельд[18].
От писем физиков власти могли и отмахнуться, а вот к мнениям дипломатов прислушивались. У Вернера Гейзенберга был ученик, Карл фон Вайцзекер, отец которого служил руководителем отдела в немецком министерстве иностранных дел. Посол Германии в Риме Ульрих фон Хассель и Вайцзекер-старший сообщали по своим инстанциям, что потеря такого ученого как Гейзенберг больно ударит по международному авторитету Германии. И к этим предостережениям в Третьем рейхе относились весьма серьезно.
Была еще одна инстанция, от которой существенно зависела судьба Гейзенберга — это зловещая служба СС, которой принадлежала газета «Черный корпус». Окончательное слово было за рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером, но неясно было, как к нему обратиться, чтобы послание не затерялось в паутине бюрократических сетей его огромного полицейского аппарата. Выход предложила мать ученого, Анни Гейзенберг, которая взялась переговорить с матерью Генриха. Дело в том, отец Анни — директор гимназии имени Максимилиана в Мюнхене Николаус Векляйн — был хорошо знаком с руководителем другого мюнхенского учебного заведения — гуманитарной гимназии имени Виттельсбахов — Гебхардом Гиммлером[19], отцом будущего шефа немецкой полиции. Оба гимназических директора занимались в одном спортивном обществе и общались семьями.
Сейчас трудно себе представить, что зловещий Генрих Гиммлер, один из величайших преступников двадцатого века, ответственный вместе с Гитлером за гибель миллионов людей, родился и воспитывался в добропорядочной семье высокопоставленного государственного служащего, знатока античности, истинно культурного человека.
Его отец Гебхард Гиммлер родился в 1865 году в городе Линдау на Боденском озере, на самом юге Баварии. Когда мальчику исполнилось восемь лет, умер его отец, семья жила скромно, но как прилежному ученику Гебхарду установили стипендию, благодаря которой он смог окончить ту самую гимназию имени Максимилиана в Мюнхене, которой через несколько лет будет руководить Николаус Векляйн. В октябре 1884 года Гебхард стал студентом Мюнхенского университета, где специализировался в классической филологии, греческом и латинском языках. Помимо учебы подрабатывал, давая частные уроки детям знатных фамилий. Это помогло ему познакомиться с влиятельными людьми, которые способствовали потом его карьере.
Работая домашним учителем, Гебхард не забывал и свою учебу: в 1888 году он с отличием окончил университет, получив право преподавать в школьных учебных заведениях. Но свежеиспеченный учитель не торопился искать работу в немецких гимназиях. Осенью того же года он поехал в столицу далекой России, где стал домашним преподавателем двух сыновей почетного консула (Honorarkonsul) Германии в Санкт-Петербурге барона фон Ламезана (Freiherr von Lamezan). Со времен Петра Первого в Петербурге жила большая немецкая колония, так что учитель из Германии не был там редкостью. Молодой преподаватель произвел хорошее впечатление на барона, близкого друга принц-регента Луитпольда, фактического правителя Баварии. Так Гебхард Гиммлер стал известен при королевском дворе, и после возвращения в Мюнхен был назначен воспитателем принца Генриха фон Виттельсбаха, и оставался в этой должности целых четыре года, с 1893 по 1897 год. Не удивительно, что после окончания такой деятельности тридцатидвухлетнего преподавателя сразу приняли на службу в мюнхенскую гимназию имени Вильгельма.
В том же году Гебхард женился на Анне Марии Хайдер, дочери богатого торговца. В качестве приданного она принесла в дом Гиммлера триста тысяч золотых марок[20]. У Анны и Гебхарда родились трое сыновей, вторые имена которым давали в честь баварских принцев: старшего сына в 1898 году назвали Гебхардом Людвигом, а второго в 1900 году — Генрихом Луитпольдом. Его крестным отцом стал как раз принц Генрих фон Виттельсбах. Младшего сына, родившегося в 1905 году, назвали Эрнстом.
В июне 1901 года в мюнхенской гимназии имени Вильгельма состоялись выпускные экзамены. Сейчас такие экзамены называют «абитур», а успешно их выдержавших — «абитуриентами». В то время в ходу был термин «абсолюториум» (Absolutorium). Среди учеников гимназии, допущенных к экзаменам, был Клаус Прингсхайм, брат-близнец Кати, будущей жены Томаса Манна.
Сама Катя сдавала эти экзамены экстерном, так как в то время гимназий для девушек в Германии еще не существовало. Катя занималась дома с прекрасными преподавателями и показала себя на экзаменах лучше брата. Одноклассник Клауса и в последующем друг семьи Томаса и Кати Манн писатель Лион Фейхтвангер вспоминал тот день, когда неожиданно увидел Катю:
«Она поднималась среди толпы девятнадцатилетних парней по низким, стертым ступеням гимназии Вильгельма в актовый зал, где проходили экзамены абитуриентов. Раньше на такие экзамены девушек не пускали; она была первая, кто прошел суровую предварительную проверку и был допущен к испытаниям. Для нас, юношей, это была неслыханная новость, делиться нашими бедами и страхами с этой странной, необычно привлекательной девушкой»[21].
Пожалуй, Лион Фейхтвангер немного преувеличил: Катя была не первая, но одна из первых девушек, прошедших абсолюториум. Кроме нее среди более пятидесяти выпускников гимназии успешно сдала экзамены экстерном еще одна представительница «слабого пола» — дочь почтмейстера Бабетта Штайнингер (Babette Steininger)[22]. Среди абитуриентов был и молодой человек, который тоже не учился в гимназии. Но причина у него была иной — принцу Генриху фон Виттельсбаху, воспитаннику Гебхарда Гиммлера, высокое положение не позволяло садиться за парту с простыми гимназистами. Поэтому он тоже сдавал экзамены экстерном.
Наследник престола все гимназические испытания успешно выдержал, и по этому случаю его наставника пригласили на праздничный королевский обед. Событие оказалось для Гебхарда столь значительным, что приглашение во дворец он хранил всю жизнь вместе с самыми ценными бумагами и письмами[23].
С баварскими принцами и принцессами Гебхард и в дальнейшем сохранил хорошие отношения, они иногда встречались, обменивались поздравлениями по случаю праздников.
Когда в 1936 году тайный советник и директор гимназии Гебхард Гиммлер умер, в некрологах отмечали такие его качества, как строгость, дисциплинированность, порядочность. К этому многие добавляли прилежание, верность долгу, исполнительность. Это типичные характеристики идеального немецкого чиновника. На семейных фотографиях Гебхард Гиммлер выглядит важно и значительно. И учителя, и ученики в его гимназии одновременно и боялись, и уважали своего директора. Рядом с ним его жена, напротив, смотрится нежной, заботливой матерью и любящей бабушкой. По крайней мере, внешне ничто не предвещало, что в такой образцовой немецкой семье вырастет будущий рейхсфюрер СС.
Генрих Гиммлер был всего на год старше Вернера Гейзенберга, так что их матери могли разговаривать как сверстницы. Когда разразился скандал с «белым евреем» Гейзенбергом, Анна Мария Гиммлер уже год как овдовела и жила одна в небольшой мюнхенской квартирке, не показываясь на людях и не принимая никакого участия в публичной жизни. К ней и отправилась Анни Гейзенберг, чтобы просить за своего сына.
Как вспоминал профессор Гейзенберг в 1971 году, его мать описывала эту встречу так. Узнав о случившемся с Вернером, госпожа Гиммлер запричитала:
«Ах, боже мой, если бы только мой Генрих про это знал, он бы сразу что-нибудь предпринял, чтобы это прекратить. К сожалению, в его окружении есть несколько неприятных людей. Это, конечно, абсолютно грязное свинство. Но я скажу моему Генриху. Он такой приятный мальчик — всегда поздравляет меня с днем рождения, шлет цветы и другие подарки. Итак, если я скажу ему только слово, он все приведет в порядок»[24].
В конце разговора между двумя дамами возникла напряженность, из которой Анни Гейзенберг удалось ловко вывернуться. Анна Мария Гиммлер вдруг положила руку на плечо уже собиравшейся уходить матери Вернера Гейзенберга и неуверенно спросила, заглядывая ей в глаза: «Может быть, Вы думаете, что мой сын выбрал неправильный жизненный путь?». Госпожа Гейзенберг ответила дипломатично:
«Ах, госпожа Гиммлер, мы, матери, ничегошеньки не понимаем в политике, ни в делах вашего сына, ни в делах моего. Но мы твердо знаем, что мы должны заботиться о наших детях. Вот почему я к вам пришла»[25].
Госпожа Гиммлер посоветовала Гейзенбергу написать письмо непосредственно ее сыну, и обязалась непременно передать ему это послание. Все так и было сделано, и после тщательной, длившейся почти год проверки, учиненной физику службами СС, все обвинения в его адрес были отклонены, и ему доверили руководить созданием немецкой «урановой машины», т. е. атомного реактора.
Во время проверки Гейзенбергу пришлось перенести немало тяжелых минут, о которых он помнил всю жизнь. В своих воспоминаниях «Часть и целое», вышедших в 1969 году, Вернер вспоминает, как осенью 1939 года он сказал Вайцзекеру: «Ты же знаешь, что еще год назад меня неоднократно допрашивало гестапо, и мне неприятно даже вспоминать о подвале на Принц-Альбрехт-штрассе, где на стене было жирными буквами написано: „Дышите глубоко и спокойно“»[26].
Окончательной реабилитации Гейзенберг ждал целый год. Только 21 июля 1938 года рейхсфюрер СС сообщил ему в письме, что обвинения против физика, выдвинутые в статье из «Черного корпуса», признаны не соответствующими действительности:
«Как Вы и советовали мне через мою семью, я приказал расследовать Ваш случай с особой тщательностью и дотошностью. Я рад сообщить, что не согласен с нападками на Вас в статье из «Черного корпуса» и что я запретил делать что-либо подобное в будущем»[27].
Репрессий молодой нобелевский лауреат избежал, но стать преемником своего учителя Зоммерфельда на кафедре теоретической физики ему так и не дали. Партийные руководители национал-социалистов из канцелярии Рудольфа Гесса и управляемый ими Союз доцентов стояли на стороне «арийской физики» и были категорически против назначения Гейзенберга профессором в Мюнхен.
Осенью 1939 года после разговора в министерстве науки, воспитания и народного образования Вернер окончательно понял бессмысленность дальнейшей борьбы и сам снял свою кандидатуру. Гиммлер и Руст обещали ему найти другое подходящее место, но вплоть до организации «Уранового проекта» ничего из обещанного сделано не было. Начавшаяся первого сентября 1939 года война отодвинула научные проблемы на второй план. После четырех лет бесплодных усилий найти подходящего физика-теоретика на место Зоммерфельда, министерство сдалось: одобрило кандидатуру Вильгельма Мюллера[28], предложенную националистическим Союзом доцентов. Новый профессор теоретической физики с первого декабря 1939 года занял университетскую кафедру в Мюнхене. Худшей кандидатуры трудно было предложить.
Собственно теорией Мюллер никогда не занимался, у него не было ни одной научной статьи в физических журналах. Он даже не стал членом Немецкого физического общества. Область его интересов ограничивалась прикладной аэродинамикой, где он никогда не выходил за пределы классической физики. Главной заслугой нового преемника Зоммерфельда была написанная им полемическая брошюра «Еврейство и наука»[29], вышедшая в свет в 1936 году, в которой он остро критиковал теорию относительности как типично еврейское создание.
Через год после назначения Мюллера стало ясно, что преподавание теоретической физики в Мюнхенском университете прекратилось. Зоммерфельд окончательно ушел на почетную пенсию, его ассистент Отто Шерцер[30] получил назначение в Дармштадт, и лекции по теории в Мюнхене стало читать некому. Вальтер Герлах[31], профессор экспериментальной физики Мюнхенского университета, написал новому декану философского факультета ботанику Фридриху фон Фаберу о критической ситуации, сложившейся в отделении физики (письмо от 15 октября 1940). Убежденный национал-социалист Фарбер решительно встал на защиту Мюллера:
«Ваше утверждение, что в течение трех семестров не читается теоретическая физика, не соответствует действительности. Каждый может, взглянув на расписание лекций, убедиться в том, что теоретическая физика у нас читается. Если же Вы теоретическую физику понимаете в смысле Эйнштейна-Зоммерфельда, то должен Вам сообщить, что ничего подобного больше в Мюнхене читаться не будет. Назначение профессора Мюллерa для того и состоялось, чтобы окончательно закрепить это изменение. С удовольствием подтверждаю, что то, как проф. Мюллер восстанавливает честь теоретической физики, полностью одобряется и поддерживается преподавательским составом»[32].
Казалось, что триумф «арийской физики» полный и окончательный. Но эта победа оказалась лишь тактическим успехом. Стратегически же статья в «Черном корпусе» привела к поражению сторонников Ленарда и Штарка. Она вызвала растущее сопротивление в рядах физиков-профессионалов. До этого большинство ученых старалось держаться от политики подальше. Но теперь стало ясно: если даже нобелевского лауреата и признанного всем миром теоретика можно лишить заслуженного места работы, то с менее известными физиками сторонники «партийной науки» могут сделать все что угодно. Активность противников «арийской физики» заметно выросла.
К этому надо добавить, что и самой науке в эти месяцы происходили революционные изменения. В январе 1939 года Отто Ган[33] и Фриц Штрассман[34] опубликовали работу о расщеплении ядра урана. Через месяц Лиза Мейтнер[35] и ее племянник Отто Фриш[36] дали теоретическое обоснование этого процесса. Многие физики сразу почувствовали, что человечество вступило в новую эру, огромная атомная энергия теоретически становилась доступной для использования как в мирных, так и в военных целях. Роль физики в жизни общества должна была неизмеримо вырасти, но в Германии процесс шел в другом направлении.
Нацисты не уделяли серьезного внимания фундаментальным наукам, особенно теоретической физике. Партийное руководство в этом полностью стояло на позиции «арийской физики». В результате наука, в которой раньше немцы были мировыми лидерами, хирела, теряла престиж у молодежи, не могла больше похвастаться выдающимися результатами. Катастрофически сокращалось число студентов-физиков, многие университеты не могли заполнить вакантные профессорские места.
Лидерство в науке постепенно переходило к другим странам, прежде всего, к США и Великобритании. Физики-профессионалы, работавшие в Германии, стали бить в набат, им удалось, в конце концов, донести до властей весьма тревожную информацию о потере Германией ведущего положения в физике. Например, в области атомных и ядерных исследований в 1927 году в Германии было опубликовано 47 статей, а в США и странах Европы — только 35. К 1933 году эти показатели сравнялись: как в Германии, так и в США и Европе было опубликовано по 77 статей. Но уже через четыре года положение изменилось явно в пользу американцев и европейцев — 329 статей против 129 немецких авторов. А к 1939 году разрыв еще увеличился: 471 статья против 166[37].
В США действовало 30 ускорителей заряженных частиц, в Англии — 4, а в Германии — только один.
Тревожность положения стала, наконец, очевидна и руководству страны. Поддержка «арийской физики» со стороны властей стала ослабевать. Это почувствовали и сами вожди партийной науки и пошли на компромисс: 15 ноября 1940 года, ровно через месяц после бесцеремонного ответа декана Фарбера профессору Герлаху, в Мюнхене состоялись беспрецедентные переговоры представителей «арийской физики» и ученых-профессионалов. Были представлены специалисты разных направлений, теоретики и экспериментаторы. После ожесточенных споров стороны приняли компромиссную резолюцию, означавшую перемирие в многолетней идеологической войне. Резолюция состояла из пяти пунктов, первый из них звучал как признание «арийской физикой» своего поражения в главном предмете спора:
«Теоретическая физика со всем ее математическим аппаратом — необходимая составная часть всей физики»[38].
Это как раз тот тезис, с которым неустанно боролись отцы-основатели «физики людей нордического типа». Не случайно Филипп Ленард, не участвовавший в переговорах в Мюнхене, назвал резолюцию, допускавшую справедливость общей теории относительности, «предательством».
Показательно, что и в СССР, где господствовала другая тоталитарная идеология, теория относительности и квантовая механика решительно отвергалась партийными философами и поддерживающими их физиками. Но если в Германии теории Эйнштейна и Гейзенберга-Борна попадали в категорию «еврейской физики», то в СССР до смерти Сталина они считались «реакционными идеалистическими измышлениями». Обвинение в идеализме было очень серьезным: за это ученый мог лишиться работы, а то и просто попасть в тюрьму или лагерь.
Особенно усилились нападки на современную теоретическую физику в Советском Союзе в конце сороковых, начале пятидесятых годов двадцатого века. Под видом «защиты материализма от буржуазной идеологии» использовались те же ярлыки и штампы, которые применяли и сторонники арийской физики в Германии. Например, третий пункт компромиссного соглашения 1940 года звучал так: «Четырехмерное представление процессов в природе является полезным математическим приемом, но не означает введения новых представлений о пространстве и времени»[39]. Это была явная уступка физиков-профессионалов своим идеологическим противникам.
Примерно то же утверждается и в солидном сборнике «Философские вопросы современной физики», изданном Академией наук СССР в 1952 году. Ведущий советский философ, занимавшийся физикой, И.В.Кузнецов, пишет: «То, что Эйнштейн и эйнштейнианцы выдают за физическую теорию, не может быть признано физической теорией»[40]. Под этими словами с удовольствием подписались бы и Ленард со своими последователями.
И лозунг, провозглашенный в книге 1952 года, несомненно, одобрили бы все представители «арийской физики»: «Разоблачение реакционного эйнштейнианства в области физической науки — одна из наиболее актуальных задач советских физиков и философов»[41].
К счастью для советской науки, с физикой не произошла та катастрофа, что случилась с генетикой и молекулярной биологией в 1948 году. А вероятность такого же сценария для теоретической физики была очень высока. В январе 1949 года должно было состояться Всесоюзное совещание заведующих кафедрами физики высших учебных заведений совместно с научными работниками Отделения физико-математических наук Академии наук СССР. Это совещание задумывалось провести по образцу разгромной для генетики сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года. Трудно сказать, что осталось бы от советской теоретической физики, если бы Совещание состоялось. Но ведущим физикам страны, прежде всего, президенту АН СССР С.И. Вавилову и руководителю советского атомного проекта И.В. Курчатову удалось добиться сначала отсрочки, а потом и отмены этого судилища. Сначала Совещание было перенесено на март, а потом Постановлением Секретариата ЦК ВКП(б) от 9 апреля 1949 года отложено на неопределенный срок «ввиду неподготовленности этого совещания»[42].
Очевидно, создание атомного оружия оказалось для советского руководства более важной задачей, чем наведение идеологической чистоты в умах физиков-теоретиков.
По сходным причинам и в Германии в ходе Второй мировой войны постепенно сошла на нет роль «арийской физики». Надежды нацистского руководства на то, что ученые смогут создать для Третьего рейха чудо-оружие, оказались выше идеологической привлекательности «немецкой физики», построенной, как и нацизм, на расовом фундаменте. «Нормальная» физика была спасена, однако супербомбу для фюрера немецкие физики, к счастью, так и не построили.
***
В заключение скажем, наконец, о связях семейств Маннов и Гейзенбергов. У Вернера и Элизабет родились семеро детей. Дочь Кристина вышла в 1966 году замуж за Фридо Манна, сына скрипача и альтиста Михаэля, младшего из шести детей Томаса и Кати Манн.
Фридо Манн – внук Томаса Манна - женат на Кристине (дочери) Вернера Гейзенберга
У Кристины и Фридо в сентябре 1968 года родился сын Штефан Александр Манн, который одновременно приходится внуком нобелевскому лауреату по физике Вернеру Гейзенбергу и правнуком нобелевскому лауреату по литературе Томасу Манну.
Примечания
[1] Николаус Векляйн (Nikolaus Wecklein, 1843-1926) — немецкий педагог, филолог-классик, член-корреспондент Баварской академии наук, многолетний (с 1886 по 1913 годы) директор мюнхенской гимназии имени Максимилиана.
[2] Карл Крумбахер (Karl Krumbacher; 1856-1909) — немецкий филолог, византинист.
[3] Арнольд Зоммерфельд (Arnold Sommerfeld; 1868-1951) — немецкий физик-теоретик и математик, профессор Мюнхенского университета.
[4] Филипп Ленард (Philipp Lenard, 1862-1947) — немецкий физик, лауреат Нобелевской премии за 1905 год, впоследствии активный сторонник национал-социализма и представитель «немецкой физики».
[5] Йоханнес Штарк (Johannes Stark, 1874-1957), немецкий физик, лауреат Нобелевской премии за 1919 год, активный сторонник национал-социализма и представитель «немецкой физики».
[6] Цитируется по книге Cassidi David. Werner Heisenberg. Leben und Werk. Spektrum Akademischer Verlag. Heidelberg, Berlin, Oxford 1995, S. 465.
[7] Grossmann Kurt. Ossietzki: Ein deutscher Patriot. Kindler Verlag, München 1963, S. 359-428.
[8] Lenard Philipp. Deutsche Physik in vier Bänden. J.F. Lehmanns Verlag, München 1937, S. IX.
[9] Lenard Philipp. Große Naturforscher. Eine Geschichte der Naturforschung in Lebensbeschreibungen. J.F. Lebmanns Verlag, München 1929.
[10] Цитируется по книге Beyerchen Alan. Wissenschaftler unter Hitler: Physiker im Dritten Reich. Ullstein Sachbuch, Frankfurt a.M., Berlin, Wien 1982, S. 202.
[11] Виктор Фредерик Вайскопф (Victor Frederick Weisskopf, 1908-2002) — американский физик австрийского происхождения, участник Манхэттенского проекта.
[12] Фейнберг Е.Л. Эпоха и личность. Физики. Очерки и воспоминания. Издательство Физико-математической литературы, М. 2003, стр. 341.
[13] Там же, стр. 323-324.
[14] Леопольд Кёльбл (Leopold Kölbl, 1895-1970) — австрийский геолог, с 1935 по 1938 год ректор Мюнхенского университета.
[15] Cassidi David. Werner Heisenberg (см. прим. 6), S. 471.
[16] Гельмут Берве (Helmut Berve, 1896-1979) — немецкий историк, специалист по античности, поддерживал идеи национал-социализма в годы Третьего Рейха, с 1940 по 1943 год — ректор Лейпцигского университета.
[17] Артур Кник (Artur Adolf Alfred Knick, 1883-1944) — немецкий врач, с 1937 по 1940 год — ректор Лейпцигского университета.
[18] Beyerchen Alan. Wissenschaftler unter Hitler: Physiker im Dritten Reich (см. прим. 10), S. 220.
[19] Гебхард Гиммлер (Joseph Gebhard Himmler, 1865–1936) — немецкий педагог, филолог-классик, директор гуманитарной гимназии имени Виттельсбахов в Мюнхене.
[20] Himmler Katrin. Die Brüder Himmler. Eine deutsche Familiengeschichte. S. Fischer Verlag, Frankfurt a. M. 2005, S. 38.
[21] Цитируется по книге Jüngling Kirsten, Roßbeck Brigitte. Die Frau des Zauberers. Katia Mann. Biografie. Propyläen Verlag, München 2003, S. 44.
[22] См., например, Inge und Walter Jens. Frau Thomas Mann. Das Leben der Katharina Pringsheim. Rowohlt Taschenbuch Verlag, Reinbek bei Hamburg 2006, S. 40.
[23] Himmler Katrin. Die Brüder Himmler. Eine deutsche Familiengeschichte (см. прим. 13), стр. 38-39.
[24] Цитируется по книге Beyerchen Alan. Wissenschaftler unter Hitler: Physiker im Dritten Reich (см. прим. 10), S. 218.
[25] Там же.
[26] Heisenberg Werner. Der Teil und das Ganze, R. Piper & Co. Verlag, München 1969. Русский перевод: Гейзенберг Вернер. Физика и философия. Часть и целое. Наука, М. 1989, стр. 340.
[27] Goudsmit Samuel A. Alsos. Shuman, New York, S. 119.
[28] Вильгельм Мюллер (Wilhelm Müller, 1880-1968) — немецкий физик, преемник Зоммерфельда на кафедре теоретической физики Мюнхенского университета.
[29] Müller Wilhelm. Judentum und Wissenschaft. Theodor Fritsch Verlag, Leipzig 1936.
[30] Отто Шерцер (Otto Scherzer, 1909-1982) — немецкий физик-теоретик.
[31] Вальтер Герлах (Walther Gerlach, 1889-1979) — немецкий физик, один из соавторов опыта Штерна-Герлаха.
[32] Цитируется по книге Beyerchen Alan. Wissenschaftler unter Hitler: Physiker im Dritten Reich (см. прим. 10), S. 227. Письмо датировано 6 ноября 1940 года.
[33] Отто Ган (Otto Hahn, 1879-1968) — немецкий химик, открывший расщепление ядра урана, лауреат Нобелевской премии по химии за 1944 год.
[34] Фриц Штрассман (Fritz Straßmann, 1902-1980) — немецкий химик и физик, соавтор Отто Гана в открытии деления ядра урана.
[35] Лиза Мейтнер (Lise Meitner, 1878-1968) — австрийский физик и радиохимик, проводила исследования в области ядерной физики и ядерной химии.
[36] Отто Фриш (Otto Frisch, 1904-1979) — английский физик-ядерщик австрийского происхождения, член Лондонского королевского общества.
[37] Beyerchen Alan. Wissenschaftler unter Hitler: Physiker im Dritten Reich (см. прим. 10), S. 249.
[38] Там же, стр. 241.
[39] Там же.
[40] Философские вопросы современной физики. Изд-во АН СССР, М. 1952, стр. 575.
[41] Там же, стр. 47.
[42] Сталин и космополитизм. 1945-1953. Документы Агитпропа ЦК. МФД: Материк, М. 2005, стр. 380.
