В 2010 году в петербургском издательстве «Норма» вышла в свет книга А.Н. Алексеева и Р.И. Ленчовского под вышеуказанным названием. Нижеследующую публикацию можно рассматривать как форму презентации этой книги.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящая книга преследует по крайней мере три цели: документально-описательную, аналитическую и методологическую.
Первая состоит в том, чтобы документально отобразить, насколько возможно полно и объективно, конкретную личностно-ценностную и профессионально-организационную коллизию в одном из российских академических институтов, а именно: в петербургском Социологическом институте РАН (СИ РАН). Вторая — попытка на этом и других примерах показать, в частности, путем включения аналитических материалов, принадлежащих разным авторам, некоторые универсальные социальные механизмы современной научной (а в известной мере и шире — общественной) жизни. Третья предполагает дальнейшую разработку и реализацию идей акционистской ветви социологии, в частности, тех ее разновидностей, которые представлены понятиями наблюдающее участие, драматическая социология, экзистенциальная коммуникация и др.
Книга состоит из двух частей и десяти глав. Первые три главы, образующие часть 1, под названием «Кейс», посвящены как бы частному случаю: «Казус СИ РАН в зеркале документов и экспертных суждений». Остальные семь глав, составляющие часть 2, под названием «Контексты», вводят этот случай в более широкий профессиональный и общественный, а также историко-научный контекст.
В силу чисто производственных обстоятельств книга разделена на четыре тома. Том 1 включает в себя всю часть 1, том 2 — четыре главы из части 2, том 3 — остальные три главы из части 2. Кроме того, глава без номера, посвященная «случаю» Охта-центра, вынесена в отдельный 4-й том.
***
Замысел книги изменялся в процессе ее написания. Первоначально она не претендовала на большее, чем документально-драматургическое, «в социологическом ключе», предъявление конкретного случая (эпизода) из жизни института. Чем дальше, тем больше обнаруживались связи этого «происшествия» с другими событиями и сюжетами, некоторые из которых заслуживали специального, относительно самостоятельного рассмотрения. Так возникла формула: «События в СИ РАН и не только». Мы сочли целесообразным «не мешать» книге вырастать естественным путем. Тем более, что некоторые повороты отслеживаемых событий никак нельзя было предусмотреть заранее.
<…>
***
Несколько слов о жанре настоящей работы. Читателю, который так или иначе знаком с книгой А. Н. Алексеева «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия», — этот жанр и стиль не будут совсем уж в новинку. Налицо (в частности, в первой части книги) — композиция документов (деловых, научных, иногда — личных), построенная так, чтобы читатель мог следить за хронологией и логикой описываемых событий, которые вместе составляют динамическую ситуацию, моделирующую некоторые современные общественные процессы. Здесь не станем подробно останавливаться на методологии «познания через действие» и способах представления его процесса и результатов. Это изложено в различных публикациях, в том числе — включенных в данную книгу.
Однако и читателю, для которого предложенная стилистика — внове, достаточно будет следовать за ходом действия, разворачивающегося «на его глазах» в пространстве и во времени, притом, что происходит своего рода отождествление субъекта и объекта, практического действия и исследования (а читатель может в некотором смысле стать со-участником проводимого изыскания).
Собственных текстов двух авторов (составителей этой композиции), обозначенных на титуле, здесь не так уж много, а в основном (имеем в виду часть 1 — «Кейс») предоставлено слово действующим и/или рефлексирующим экспертам (некоторые из которых к тому же непосредственно погружены в исследуемую ситуацию). С любым из них читатель, естественно, волен согласиться или не согласиться, а может вывести и собственные заключения, опираясь на факты, которые, в той или иной форме, как правило — документально, представлены во всей возможной полноте.
***
Мы никоим образом не обещаем читателю легкого чтения — уже в силу одного только многоголосия субъективных (акторских и со-авторских) позиций, множественности проблем и тем. Вместе с разнообразием жанров это «многоголосие» порождает взаимопритяжение и взаимоотталкивание эксплицированных и «скрытых» смыслов. Лишь читательский труд, соразмерный, в известном смысле, с трудом авторским, позволит усмотреть глубинную связь между событиями, внешне столь различающимися (скажем, между преследованием неугодных в научном институте и обыском в правозащитной организации).
В книге не разграничены жестко разные жанры и дискурсы: драматургический (в основном — первая часть, и лишь отчасти вторая), академический (избранные статьи одного из авторов — во второй части) и — представленный в обеих частях — жанр-микс, который можно назвать «листками с рабочего стола» (мозаичные тексты рассылок, оперативные извлечения из Интернета, записи для памяти и фрагменты творческих дневников, деловая и личностная, публичная и приватная переписка). Авторы предпочли такое смешение, «соседство», переплетение разных жанров их сепарации, «автономии», соответственно, жанровой однородности глав — в интересах тематически-смысловой целостности каждой главы или части.
***
Теперь о жанре уже не книги, а социологического изыскания как такового. Здесь было предпринято исследование случая (случаев). На наш взгляд, при точном выборе объекта, при адекватности методики такое исследование («кейс-стади») может оказаться не менее эффективным и значимым, чем широкомасштабный проект. «Хорошо увиденное частное может всегда считаться общим», — замечал Гете.
<…>
Специфику нашего собственного подхода (вариацию общей методологии «кейс-стади») в данном случае составляет то, что ныне входит в научный оборот под названием метода наблюдающего участия.
В отличие от традиционного метода включенного или участвующего наблюдения, наблюдающее участие предполагает исследование социальных ситуаций через целенаправленную активность субъекта, делающего собственное поведение своеобразным инструментом и контролируемым фактором исследования. Причем, в отличие от известных образцов социального эксперимента, в случае наблюдающего участия новые факторы вводятся не «извне», а «изнутри» ситуации. Само введение этих факторов оказывается иногда импровизационным и не претендует на строгую процедуру.
Случай, «кейс» — это обычно событие или последовательность событий, некая ситуация в развитии, подлежащая исследованию. При такой постановке вопроса оказывается, что есть и еще один возможный тип «case study», а именно — биографическое исследование. Готовя эту книгу, насыщенную, среди прочего, материалами истории социологии «в лицах», мы осознавали, что человек — это, в сущности, тоже «случай», причем случай уникальный. Это некое бесконечно малое и, вместе с тем, бесконечно значительное событие в мироздании («событие-личность»). Человек — это его жизнь. А жизнь можно представить как неповторимую последовательность жизненных событий, как жизненный путь, прокладываемый личностью, даже вопреки сопротивлению среды.
Так смыкаются «исследования случаев» (в общепринятом смысле) и «биографические исследования»… То и другое являются приоритетными сферами профессиональных интересов и занятий обоих авторов этой книги.
В отличие от «событий-личностей», которые всегда (по определению) уникальны, «события-происшествия», рассматриваемые нами в этой книге, как правило, довольно заурядны. Так, мы вовсе не считаем, что «события в СИ РАН» являют собой нечто исключительное в научно-профессиональной среде. Нас, в данном случае, интересуют способы практического воплощения некоторых общих закономерностей в формах «живой жизни» профессионального сообщества.
***
Проблема общего, которое можно увидеть в частном фрагменте действительности, своего рода репрезентации социума в отдельном факте или эпизоде, вставала перед авторами и при освещении «контекстов», особенно общественно-политических. Здесь тоже мы старались отбирать «капли, в которых можно увидеть море». К нашей великой тревоге, уже и такие общественные события, как обсуждаемые в последних главах книги (дискредитация выборов, военный конфликт с сопредельным государством, обыск в «Мемориале», убийство правозащитников и пр.) становятся в некотором смысле обыденными.
Здесь следует оговорить одну содержательную особенность данной работы. Хоть книга и называется «Профессия — социолог…», она тематически к социологии и социологам отнюдь не сводится. Ее сквозную тему можно обозначить как общество, среда, социальный институт в их отношении к личности и ассоциациям личностей и проблема выбора личностью и названными ассоциациями линии и форм своего поведения относительно социальных институтов и т. п., особенно — в критических обстоятельствах.
Там, где общество «давит», среда «заедает», институт «угнетает», там актуализируется необходимость поиска образцов и выработки норм достойного, независимого от произвола и неблагоприятных условий, осмысленного существования и поведения, «самостояния» (пользуясь выражением А. С. Пушкина). Чем обеспечивается и возможность творчества, профессионального и внепрофессионального, сбережения духовных ценностей, подлинного общественного служения.
Хочется думать, что эту сквозную тему, лейтмотив, читатель увидит даже в чаще локальных и глобальных сюжетов заключительных глав.
***
Мы попытались дать обобщенное определение предметной области нашего изыскания: человек и социальный институт. Выше говорилось о методе: исследование случаев. Главным же способом понимания, или постижения социальной реальности, является, как мы считаем, диалог, коммуникация.
Диалог разворачивается между, по крайней мере, четырьмя категориями коммуникантов: авторы (со-авторы); действующие лица («герои драмы»); эксперты (аналитики); сочувствующие («болельщики»). Примечательно, что эти «множества» пересекаются (например: герои-соавторы; эксперты-герои; авторы-эксперты…). Коммуникация «пролегает» как между разными категориями «со-участников» (изберем этот термин в качестве обобщающего), так и внутри этих категорий.
Каков же характер такого коммуникативного взаимодействия? Из множества его особенностей укажем по крайней мере на одну: равноправие участников, что является неотъемлемой чертой подлинного диалога. Здесь нет «приоритетных» субъектов коммуникации. Так, авторы книги, разумеется, уверены в фактах, которые они сообщают, но вовсе не распространяют эту уверенность на толкование, интерпретацию, выводы. Так же и остальные собеседники.
Едва ли не общепринятым является мнение, что в споре рождается истина. Но редкий спор переходит в сотрудничество. Мы думаем, что в диалоге-собеседовании, диалоге-сотрудничестве больше шансов к истине приблизиться.
Эта «диалогическая структура» книги находит выражение и во множестве эпистолярных текстов (от извлечений из частной переписки до открытых писем «граду и миру»), и в изобилии разнообразных персональных откликов (нередко противоречащих один другому…) на одни и те же события, и даже в перекличках и резонансах, по видимости, монологических текстов, вкупе создающих многоголосие и диалог.
***
Напомним, что книга состоит из двух частей, занимающих тома 1-3, и одной «главы без номера», которая составляет том 4.
Первая часть книги (главы 1-3), уместившаяся вся в томе 1, посвящена — пусть не исключительно, но преимущественно — череде коллизий, развернувшихся в 2008-2009 гг. в одном из академических институтов (Социологический институт РАН). Своего рода детонатором для «событий в СИ РАН» послужил эпизод с аттестацией научных сотрудников и последующим увольнением из Института нескольких известных специалистов. Этот шаг институтской администрации, мотивировавшийся вроде бы разнарядкой по сокращению штатной численности, вызвал значительный резонанс среди научной общественности, включая зарубежную. Дальнейшее развитие событий приобрело лавинообразный характер.
Вторая часть книги (главы 4-10), разместившаяся в томах 2 и 3, привлекает внимание читателя к широкому кругу контекстов указанных событий. Обозначим, по главам, рассматриваемые контексты — как общественно-практические, так и познавательные, как синхронические, так и диахронические:
— ближняя и дальняя история того же самого академического института, и шире — петербургского социологического сообщества (глава 4: «Истоки казуса СИ РАН (Из опыта «Драматической социологии — 2»));
— методология и практика наблюдающего участия, как социологического метода или исследовательского подхода (глава 5: «Наблюдающее участие (методологический контекст)»;
— история новейшей российской (советской и постсоветской) социологии и науковедческая рефлексия (глава 6: «Социология: вопросы истории и методологии»);
— теория и методология биографических исследований, проблем социальной памяти в разных ее ипостасях, свободы национального самоопределения личности и др. (глава 7: «Память поколений»).
(Эти четыре главы составляют том 2).
В главе 8 («По горячим следам») рассматриваются актуальные проблемы современной жизни российского социологического сообщества, а также некоторые значимые события и проблемы общественной жизни последнего времени.
В главе 9 («Хроника текущих событий…») также представлен общеполитический и общественный контекст, и — подробно — события вокруг и после обыска в научно-информационном центре «Мемориал» (СПб) 4 декабря 2008 г.
Заключительная глава 10 («…не последняя?») посвящена разнообразию способов «оглашения бытия» в приватных и публичных текстах и постановке вопроса об открытой социологии, соединяющей в себе черты публичности, диалогичности и гражданственности.
Завершает эту главу воспроизведение текста методики андерграундного экспертно-прогностического исследования «Ожидаете ли Вы перемен?» (1978).
(Эти три главы, а также Послесловие, составляют том 3).
Наконец, «глава без номера» (««Случай» Охта-центра и вокруг него»), по ряду соображений, вынесена в отдельный том 4.
***
Почему структура книги именно такова?
Состав и последовательность глав складывались поначалу интуитивно, а post factum это может быть осмыслено как движение от частного к общему, скажем, от «жизни» одного института к «жизни» социологического сообщества, и далее — к «жизни» общества. А к концу книги (например, глава 9) эти темы соединяются в потоке «ленты новостей» и событий самого последнего времени.
Такое тематическое разнообразие может показаться избыточным. Некоторые сюжеты вроде бы просятся в другую книгу. Есть опасность информационной перегруженности. Кое-что как будто представляется сырым.
Но: (1) другой книги может и не быть, и (2) разным читателям нужно разное. И лучше пожелать читателю находить в этом произведении для себя интересное (руководствуясь, в частности, прозрачным оглавлением) и «пролистывать» то, что ему не нужно, чем отказываться от многоадресности книги. И еще: (3) не всякое «вареное» ценнее «сырого». Из такого «сырья» заинтересованный и проницательный читатель сам может приготовить «блюдо» по своему вкусу (возможно, и не хуже авторов).
Разнообразие частных сюжетов, связь которых порой лишь ассоциативна, позволяет лучше увидеть (понять) общность «управляющих» ими закономерностей.
Тут следует еще оговорить, что многие из сюжетных линий книги не завершены. Это принципиальная особенность произведения, существенную часть которого составляет актуальный мониторинг — идет ли речь об обстоятельствах жизни частного лица или о событиях, всколыхнувших мировую общественность. Тогда приходится выбирать подходящий момент, когда же поставить точку (в отображении, но не в цепи реальных событий). Таким проблемно-хронологическим рубежом для нас явился декабрь 2009 г. Что произошло после, какое завершение получат наши продолжающиеся сюжеты и какое продолжение получат сюжеты, как будто уже завершенные, — поневоле остается за пределами повествования.
***
Понятие контекста для авторов этой книги предстает не менее фундаментальным, ключевым, чем понятие случая (кейса). Недаром именно «кейс» и «контексты» избраны в качестве названий двух частей.
Контекст — это, в сущности, совокупность, множество событий и ситуаций, находящихся в прямой или опосредованной связи с тем случаем, который избран в качестве приоритетного предмета исследования. В понятие контекста так или иначе входят причины и следствия, факторы и продукты, среда и фон… Без контекста не существует события. И не обратившись к контексту, невозможно событие понять или объяснить.
Таким образом, исследование случая (кейс-стади) необходимо предполагает изучение или хотя бы обозрение контекста.
Как видно уже из оглавления части 2, контекст трактуется нами в широком смысле, или (что в известном смысле то же самое) предполагается множественность контекстов. Можно говорить о ближайшем и отдаленном контекстах, об историческом и личностном (экзистенциальном), синхроническом и диахроническом, о контекстах научном, культурном (социокультурном), политическом, социоэкономическом, и т. д., и т. п.
Здесь не станем пытаться строить, скажем, социологическую типологию контекстов. Важно осознать ценность усмотрения контекстуальных связей там, где они далеко не очевидны. Иногда эти связи объективны, иногда же предстают в виде субъективных ассоциаций, «перекличек». Здесь уместно заметить: в социальном бытии и сознании резонанс — это далеко не только метафора. Опять же — не будем углубляться в сугубо теоретические вопросы, скажем, детерминизма и индетерминизма. Мы всего лишь хотим обозначить особенности нашего способа исследования и мотивацию способа изложения.
***
Эта книга подчеркнуто документальна. В сущности, всякий текст, по прошествии определенного времени (иногда очень недолгого), становится документом. И он требует соответствующего с собой обращения. Его можно предъявлять целиком, можно — с купюрами, но нельзя редактировать (в частности, заменять одни слова другими). Смысл всякого документа проясняется (а может и затемняться) его хронологическим или логическим со-отнесением с другими текстами, описаниями, свидетельствами, в случае книги — композицией (что после чего и рядом с чем).
Использование документов (любых жанров!) может нести по крайней мере три «нагрузки»: собственно информационную (сообщение фактов), презентационную (само-характеристика автора документа) и, скажем так, просветительскую (даже своего рода дидактическую). В последнем случае авторы книги пытаются показать, как, по их мнению, надо или не надо защищать свои права и/или интересы, действовать (в том числе — используя документы) в тех или иных обстоятельствах и контактах личности с тем или иным социальным институтом. Таким образом, книга может выполнять, среди прочих, также и функцию своего рода социологического практикума.
Приводимые нами документы иногда не требуют комментариев, так сказать, говорят сами за себя. Однако в книге довольно широко представлена и «прямая речь» авторов, будь то повествование или анализ. Распространены и контекстуальные вставки, вплетающиеся в композицию документов. Собирание документов, касающихся «событий в СИ РАН», и первоначальный их отбор мог взять на себя из двоих соавторов только непосредственный участник этих событий — А. Алексеев. «Стратегическая» и «текущая» интерпретация документов и — на ее основе — последующий их отбор и композиция — результат совместной работы обоих, А. Алексеева и Р. Ленчовского. При технике Интернета, пространственная разделенность авторов — уже не помеха, а часто и шанс, что называется, взгляда «со стороны».
***
Авторы настоящей книги придают большое значение Интернету как информационному источнику, способу распространения и сбережения информации. Читатель заметит это, в частности, по изобилию сетевых ссылок (включая электронные версии печатных источников). Мы пытались не только зафиксировать источник, но и «угодить» свободно плавающему в web-пространстве читателю, для которого — при знакомстве с электронной версией книги — наши примечания станут гиперссылками, существенно расширяющими контекст и горизонт восприятия.
Еще раз подчеркнем, что задолго до выхода книги в свет значительная часть ее материалов получила «сетевую жизнь».
***
И еще одно замечание, так сказать, морально-методологического свойства.
Метод и стиль наблюдающего участия толкает не только к пристальному вниманию к разного рода безобразиям нашей жизни, но и к личным действиям, в том числе позволяющим эти безобразия лучше увидеть, понять и объяснить. А тогда у субъектов, оказавшихся в положении как бы «объектов исследования», возникает своего рода психологический дискомфорт, резкое отторжение наблюдателя, не скрывающего своей позиции. Их «самооборона» нередко принимает вид обвинений в провокации. Тут есть проблема — не только в применении, но и в трактовке метода. Даже приходилось слышать: провоцирующее (в смягченном варианте — провокативное) участие — наряду с наблюдающим.
Следует подчеркнуть, что шаги исследователя (иногда воспринимаемые как «провоцирующие») преследуют цель прояснения ситуации (например, выявление истоков конфликта, действующих в нем сил, и т. п.). Однако в действиях наблюдающего участника познавательный мотив не единственный. Существует еще и деловая мотивация (решение реальной проблемы), и мотивация нравственная (один из героев Грэма Грина говорит: «Я просто… хотел достойно жить»).
***
В заключение мы хотели бы выразить чувство глубокой признательности всем, кто проявил заинтересованное внимание к «событиям в СИ РАН», занял определенную позицию в этой связи, а иногда и письменно сформулировал ее. В известном смысле, эта книга — коллективное творчество, как минимум, нескольких десятков человек.
Специально оговорим, что все приватные тексты, включенные в книгу, публикуются с разрешения их авторов. В некоторых случаях мы заменяли фамилию реальными или вымышленными инициалами.
Здесь не беремся перечислить имена всех тех лиц, с кем наша работа была связана самым позитивным образом: их никак не меньше, чем представлено в оглавлении, а на самом деле — много больше! Что же касается общественных институций (формальных и неформальных), то некоторые из них с благодарностью назовем:
— Научно-информационный центр «Мемориал» (СПб); проект «Международная биографическая инициатива» (на базе Центра демократической культуры Университета Невады); просветительско-правозащитная группа «Обратная связь»; Киевский международный институт социологии; Московская школа конфликтологии; Международное историко-просветительское, правозащитное и благотворительное общество «Мемориал»; сайт «Права человека в России»; общественное движение «Живой город»; Центр экспертиз «ЭКОМ»; сайт «Башне — нет!»; блог vveshka; Правозащитный совет Санкт-Петербурга; сайт Когита.ру; информационно-аналитический портал «Полит.ру»; Экологическая Вахта по Северному Кавказу; "Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований"; «Социологический журнал»; Санкт-Петербургская ассоциация социологов; «Новая газета в СПб»; сайт «Имя. Капризы памяти»; издательство «Норма» (СПб).
Наша особая благодарность — всем тем, кто практической работой или материальными средствами содействовал изданию этой книги.
Андрей Алексеев, Роман Ленчовский
Октябрь 2008 – декабрь 2009
***
ПОСЛЕСЛОВИЕ
…А ошибаться — это ни что иное, как медлить в делах, кои должно вершить быстро, и слишком торопиться с теми, кои должно делать не спеша…
Кэнко Хоси. Записки от скуки.М., 1970, с. 67
На дворе август 2009. Но уже с января-февраля некоторые коллеги, друзья, эксперты и просто «болельщики» стали спрашивать: «Ты закончил книгу? Отдал в издательство?». Следы авторской уверенности полугодовой давности, что осталось до этого срока, ну, от силы неделя, можно найти в публикуемой личной переписке (см. выше: приложение к томам 1 и 2). И даже мартовский обмен мнениями между соавторами-составителями шел под девизом: «У издательского порога…».
Что же задерживало? И что позволило (заставило или способствовало) скромному очерку под названием «Анатомия и «пружины» одного увольнения» вырасти до «циклопических» размеров свыше 100 печ. листов? Краткий ответ: ход самой жизни, развитие событий.
«События в СИ РАН» чуть ли не ежедневно пополнялись новыми поворотами и ответвлениями сюжета. Ну, как не дождаться хотя бы той же высокой комиссии из Отделения общественных наук РАН, которая «все не едет», или хотя бы промежуточной точки в деле «Бачинин против СИ РАН», и впрямь смахивающем на судебный роман, если не на детектив. А обыск в «Мемориале»? Прогнутся или нет наши доблестные правоохранительные органы под давлением мировой общественности, вступившейся за независимых хранителей и исследователей истории ГУЛАГа? Ты даешь слово — больше не расширять круг освещаемых событий хоть научной, хоть общественной жизни, но вот возникают новые коллизии, имеющие достоинства социальной модели.
Логика мониторинга требовала учета новостей, выступающих общественно-историческим и профессионально-деловым контекстом драмы социологического сообщества. Логика наблюдающего участия побуждала к фиксации последствий собственных действий — теперь уже не одного, а нескольких «экспериментаторов на себе». Прирастало и осмысление событий, совершавшееся вовсе не только, и даже не столько мною и моим другом-соавтором, сколько достаточно широким кругом экспертов. (Вспомним хоть аналитические записки, хоть открытые письма, хоть «выбранные места из переписки с друзьями» - в главе 3).
Так или иначе, «горизонт удалялся по мере приближения к нему». И стало ясно, что пора все же остановить это продвижение. Точку надо ставить, хотя бы она и выходила на поверку многоточием...
Мудрый японский монах XIV века предлагал различать такие ситуации, где спешить не надо, и такие, где надо поторопиться. Мы не спешили, готовясь к написанию этой книги (можно сказать, готовились всю жизнь). А написали относительно быстро (жизнь потребовала…). Что бы еще ни случилось, оттягивать момент отправки рукописи в издательство не следует. Это было бы ошибкой, в смысле Кэнко-хоси.
***
Уже приходилось отмечать, что книга эта — творчество коллективное. Не только мы с Романом Ленчовским вели постоянный диалог между собой, но и мы оба — с нашими факультативными со-авторами (со-участниками, со-беседниками, корреспондентами). Иногда анализ, предпринятый экспертами, освобождал нас от необходимости самим подробно обсуждать и интерпретировать освещаемые события.
Конечно, каждый из наших коллег и друзей ознакомился с фрагментом, имеющим к нему непосредственное отношение. Но тут, понятно, крайне важно, в каком контексте представлен каждый текст или хотя бы упоминание персоны.
Вообще, выстраивание структуры, композиция, были одной из главных наших забот и трудностей, а также предметом обсуждений с читателями-соавторами. Нужен ли здесь тот или иной раздел? Следует ли расставить главы в том либо ином порядке? Надо ли эксплицировать связь между эпизодами или читатель усмотрит ее сам? Возможно, не каждое частное решение оказалось оптимальным, но в общем — мы считаем, что с этой «строительной» задачей справились.
***
Вопрос о резонансах, так сказать, рифмующихся сюжетах был для авторов книги не менее значим. Мы старались отбирать для рассмотрения ситуации модельные, или моделирующие современные общественные процессы, исследовать такие «случаи», в которых эти процессы ярко проявлены. Причем обнаруживались единство в многообразии и многообразие в единстве. Приведу лишь один пример.
Казалось бы, что общего в истории изгнания из научного института одного из самых творческих и продуктивных его сотрудников («случай» В. Бачинина) и в истории «атаки» на одну из авторитетнейших ячеек гражданского общества в Санкт-Петербурге («случай» НИЦ «Мемориал»). Ну, выведем за скобки самые общие деструктивные тенденции, наблюдаемые ныне в российском обществе и, на наш взгляд, нарастающие. Обнаруживается универсализм и более частных социальных механизмов и закономерностей.
Тот и другой «случаи» включают в себя мониторинг судебных тяжеб, как формы самозащиты личности или ассоциации личностей (не путать с организациями!) от обладателей властного ресурса (будь то административная или силовая структура).
В обоих случаях — инициатива вынужденная, оборона необходимая, как бы ни формулировались иски, — по существу защита чести и достоинства от посягательств той или иной институции (в социологии говорят – социальный институт). В том и другом случае — проявления самостояния и резистентности. Оба судебных эпизода на определенном этапе завершились победой личностей (что, вообще говоря, «не типично»). Незаконно изъятые при обыске материалы были возвращены владельцам, незаконно уволенный сотрудник был восстановлен на работе (правда, потом вновь уволен).
Обратите внимание, однако, как это оказалось «обставлено». В обоих случаях, наша Фемида сосредоточила внимание не на сути дела, а на процедурных подробностях: Бачинин, как выяснилось, был уволен по сокращению штатной численности за день до утверждения нового (урезанного) штатного расписания... Следователь воспрепятствовал присутствию на обыске адвоката «Мемориала»… При этом как бы вне судебной компетенции оказывается правомерность / неправомерность самих начальственных решений об увольнении либо обыске.
Почти анекдотическая формула (растиражированная СМИ): обыск проведен правоохранительными органами «обоснованно, но незаконно», — может быть опрокинута и на эпизод кадровой политики администрации СИ РАН: сотрудник уволен «незаконно, но обоснованно?».
Таким образом, обнаруживаются зияющие провалы между законом и справедливостью, правоприменением и моралью, управленческой практикой и здравым смыслом. Произвол и беспредел (здесь еще самые «мягкие», без угрозы личной свободе и жизни) становятся нормой, модусом социальной, гражданской, публичной жизни. (Здесь мы от социального механизма подмены принципиального судебного спора казуистикой и имитацией легитимности вновь поднимаемся уже к более широким обобщениям, касающимся разрастания метастаз профанации, деградации и цинизма).
**
Главным предметом рассмотрения (изучения) в этой книге были взаимоотношения личности и социальных институтов (любых форм социальной организации). Правомерно говорить об их взаимном отчуждении. Практически все публичные и многие латентные социальные институты так или иначе подавляют личность, ущемляют ее права, стесняют свободу, лишают субъектности, насаждают двойную мораль. Со своей стороны, личность утрачивает доверие к социальным институтам как таковым, иногда компенсируя это слепой верой и надеждой на лицо, стоящее на вершине власти.
Зависимость «низов» от «верхов» приобретает своего рода феодальные формы, «верхи» же (любых уровней) используют свое положение для наращивания своего капитала (разнообразных его форм: экономической, административной, символической и проч.), при имитации решения государственных задач и служения интересам общества. При этом универсальным социальным механизмом является непрозрачность практически любого из социальных институтов, утаивание информации от заинтересованных в ней и имеющих все права на владение ею граждан, работников, жителей и т. п.
Процитирую здесь еще раз заметку, приводившуюся в томе 1, в связи с обсуждением первых четырех месяцев «событий в СИ РАН» (май-август 2008)
«…На фоне современных российских общественных беспределов (куда ни глянь…), эта история может показаться совсем «не страшной» и, так сказать, камерной. Ну, попали под сокращение в каком-то там академическом институте — «не те» или «не так». Делов-то!
Тексты, собранные здесь и выстроившиеся в связный сюжет, представляются, однако, хорошо иллюстрирующими, пусть не пропорционально, по крайней мере четыре типа дискурса, или, скажем так, «риторик»: риторику дела, риторику наива, риторику игры, и риторику бесстыдства (последнее выражение принадлежит Умберто Эко).
Далее. Описанная ситуация типична до банальности. Когда-то автору (этих строк) довелось ввести в оборот «формулу разгильдяйства»:
незаинтересованность + некомпетентность + безответственность.
<…> Сейчас позволю себе предложить еще одну емкую, как мне кажется, «формулу институционального безобразия»:
бюрократизм + «бардак» + мошенничество.
Эта триада представляется системной <…>: убери что-либо, и утратится целостность, каковую являет собой наша сегодняшняя академическая, и не только, жизнь».
Сказанное в равной мере может быть отнесено и к широкому кругу событий, явлений, процессов, отображенных в материалах этой книги.
Еще и еще раз спросим себя и читателя: насколько исключительна, чрезвычайна описанная в главах 1-3 настоящей книги ситуация? В частности, весь этот «год из жизни СИ РАН»? Для ответа на этот вопрос возьмем в союзники доктора физ.-мат. наук, ст. научного сотрудника Института ядерных исследований, главного редактора газеты «Троицкий вариант. Наука» Бориса Штерна. Он пишет:
«…Есть ли у нас в России научное сообщество? …Перечислим некоторые симптомы (его) отсутствия…
…1. Один чиновник достаточно высокого уровня сказал примерно следующее:
— Мы слышим мнение о том, что надо делать по части организации науки, только с одной стороны — от Президиума РАН. При этом мы не уверены, что это мнение единственно правильное. Но нет никого, кто мог бы высказать альтернативное мнение, представляющее что-то большее, чем свою личную точку зрения. Нет такого субъекта!
…2. Нет четких понятий, что такое хорошо и что такое плохо. Иногда принимаются крупные организационные решения: этим дать деньги, этим не дать и т.п. Зачастую эти решения бывают абсурдными и интерпретируются не иначе, как политическая победа одного клана над другим. Иными словами, отсутствует нормальная практика научной экспертизы, особенно при принятии масштабных решений.
3. Ученые советы практически не существуют. В большинстве институтов они собираются, чтобы проголосовать за предложения директора или дирекции, даже если эти предложения абсурдны. Например, если директор хочет назначить на должность главного научного сотрудника человека, не имевшего на протяжении многих лет ни одной публикации в сколько-нибудь значимом журнале, — кандидат будет утвержден тайным голосованием. О том, чтобы кто-то публично высказался против, уже не говорим.
Точно в таком же смысле у нас нет и профсоюзов в научной среде
4. Даже коллективный досуг в научной среде теряет признаки вкуса и интеллекта…».
Солидаризируемся с этим автором не только в его констатациях, но и в обобщениях:
«…Список симптомов можно продолжать, это лишь примеры. Точно то же самое говорят про отсутствие гражданского общества в нашей стране. Это действительно то же самое: научное сообщество — профессиональный подвид гражданского общества. И нет его ровно в том же смысле (и вероятно, по тем же причинам), в каком нет у нас гражданского общества. А что же есть?
Есть некая газообразная среда слабовзаимодействующих субъектов и иерархическая архаичная структура, делающая вид, что управляет этой средой. Конечно, структура, т. е. РАН, если говорить об академической части науки, выполняет важную роль поддержки научной инфраструктуры, но выполняет не лучшим образом, и сама изрядно деградировала при отсутствии обратного влияния со стороны научной среды».
Однако критик не считает положение безнадежным:
«…В среде заложен вполне ощутимый потенциал: есть сильные ученые, лаборатории, есть хорошие работы. Но нет никакого консолидированного выражения этой среды в действии… При этом на государство уповать бесполезно — спасти науку может только научное сообщество, которого пока нет…
Может ли в принципе «газообразная» среда стать научным сообществом? Как ни странно, да. Для этого не надо, чтобы сменилось «научное поголовье», — те же самые люди вдруг могут начать действовать по-другому, как будто синхронизовавшись друг с другом. Примеров таких метаморфоз масса, как мелких, так и крупных, как в экономике, так и в обществе».
Воспользовавшись метафорой «фазового перехода» (термин из физики), Б. Штерн поясняет, как именно может произойти (а локально, в каких-то «клеточках» уже, вероятно, и происходит) такое преображение, преодоление «ментальной энтропии», вроде бы спонтанная самоорганизация среды.
Размышления этого автора о самоорганизации среды уместно распространить и на общество в целом. Так, своего рода «фазовый переход» совершился 20 лет назад, когда произошла самоликвидация тоталитарной общественной системы. Другое дело, что последующее развитие опять приводит к коллапсу, «на новом витке спирали».
«…Уныние, — пишет Б. Штерн. — Насмотревшись на все мерзости обстоятельств места и времени, человек перестает верить, что в этих обстоятельствах вообще можно что-то изменить к лучшему… Человеку не скажешь: «бросай унынье — вон свет в конце тоннеля» — это будет ложью: отсюда не видно никакого света. Лучше напомнить про лягушку в сметане — ведь изменила среду своими телодвижениями и так спаслась. Фазовый переход тем и интересен, что, не зная параметров среды, его не предскажешь, зато уж если пойдет, то быстро (годы вместо поколений) и мощно. Или не пойдет — в зависимости от действий каждого из нас».
Современному российскому философу Владимиру Кантору принадлежит следующее замечание:
«…Исправление ситуации, наверно, возможно... Коралловый остров разумной жизни, коралл к кораллу, продолжает расти. Процесс образования коралловых островов крайне медлителен. Вулканические острова создаются скорее. В октябре семнадцатого вулкан заработал, но вместо острова свободы (не путать с Кубой) мы получили материк ГУЛАГ. Так что путь «малых дел» по-прежнему представляется для России наиболее надежной программой…»
Противоречит ли такая программа идее «фазового перехода»? Думаю, нет. Ибо именно из «малых дел» постепенно складывается самоорганизация. Думаю, со мной согласятся многие мои со-участники, коллеги, со-авторы. Все мы в большей или меньшей степени пессимисты по наблюдениям и оптимисты по убеждениям.
***
…Книга названа «Профессия — социолог (Из опыта драматической социологии: события в СИ РАН 2008 / 2009 и не только)». Название, условное. Можно было бы сказать: «Профессия — социолог и не только». Можно указать по крайней мере на три предметных слоя содержания книги: жизнь социологического сообщества; жизнь научного сообщества; общественно-политическая жизнь. Второй слой представляет контекст первого, третий — второго и первого. Эти три пласта рассматриваются не порознь, а в комплексе их взаимосвязей.
Но если так, то почему же акцент на социологе (социологии)? Потому что авторы стремились и в отборе социальных фактов, и в их предъявлении читателю, и в интерпретации — провести социологический подход, взгляд, понимание.
Наш коллега Борис Докторов, ознакомившийся с рукописью книги, пишет:
«…Название книги — «Профессия — социолог», и прежде всего она обращена к социологам. Но в ней нет критериев, предписаний, которым должен следовать специалист, она предъявляет читателю ряд событий, процессов…и предлагает ему задуматься о своем отношении к ним. Итогом такого анализа и станет личная интерпретация того, кем же является социолог как представитель определенной профессии. Она (читательская интерпретация) может совпадать полностью или частично с авторской трактовкой, а может коренным образом отличаться от нее. При этом факт отсутствия в книге намека на то, каким путем должен следовать читатель к своему выводу, автоматически запускает механизм многоуровневой рефлексии и саморефлексии…».
(Продолжая мысль коллеги и друга, можно сказать: «Социолог — профессия и не только»).
На наш взгляд, миссия социолога состоит в отображении, объяснении, осмыслении (скажу одним словом — постижении) социальной реальности. Последняя представляет (может и должна представлять…) непреходящий, не только прагматический интерес для человека. И для практической ориентации в мире указанное постижение может оказаться полезным.
***
Несколько слов о нашем читателе. Все же надеемся, что это будет не обязательно (не только…) социолог. И может быть даже не столько социолог, сколько просто читатель, стремящийся понять общество, в котором он живет, и самого себя в этом обществе.
А.А. Ухтомскому принадлежит философская концепция доминанты на лицо Другого и тесно связанное с нею понятие «заслуженного собеседника». «Собеседник…, т. е. лицо другого человека, открывается таким, каким я его заслужил всем моим прошлым, и тем, что я есть сейчас». Иначе говоря, заслуженный собеседник — это тот, которого ты заслужил. В развитие этой идеи выдвинем понятие заслуженного читателя.
Заслуженный — это тот читатель, которого автор заслужил. Каков автор — таков и читатель, и наоборот. Не в смысле тождества, а в смысле соответствия друг другу. В смысле возможности и способности к со-беседничеству. К такому читателю мы обращались прежде всего, не претендуя его чему-либо научить, а стремясь поделиться своими наблюдениями, соображениями и… тревогами. Ибо оснований для тревоги за будущее уже не отдельных персон и институций, а общества в целом — с избытком. И каждый — социолог ли, не социолог — призван определить для себя, как ему быть, как ему жить дальше.
***
У моего друга Валерия Ронкина есть статья под названием «Российская антиутопия». В этой (написанной еще десять лет назад) работе В. Р. пытается «опрокинуть» на нашу современную реальность щедринскую сатиру. И ведь словно про нас классиком русской литературы писано!
Приведу здесь заключительные строки из «Российской антиутопии»:
«Что делать мне? Что делать каждому из нас? Что делать всем нам, «кадетам европейской цивилизации» (выражение Салтыкова-Щедрина. — А. А.) ?
…Не путать отечество с начальством. Не обольщаться очередным <…>, который обещает мочить врагов в сортире. Не подавать руки проходимцам.
Видеть в физиономии своего ближнего лик Божий, а не ток, для молочения кулаками, даже если это физиономия «кавказской национальности». Твердо считать воровство хуже простоты.
…Спасем ли мы таким образом себя и других? Делай, как должен, и будь что будет».
Разумеется, у каждого свои представления о «должном». Речь тут о внутренней, а не об усматриваемой другими необходимости. Я бы эту старинную максиму еще дополнил: делай то, что, как Ты считаешь, никто за тебя не сделает.
Пожалуй, по всем канонам «нормальной науки», следовало бы здесь писать не эпилог, не послесловие, а заключение, в котором перечислить основные исследовательские результаты (сообразуясь с указанными в предисловии задачами). Однако наш жанр этого не требует так уж строго. Нас вполне удовлетворит трактовка данного произведения как «документальной прозы № 1», за которой еще может последовать «документальная проза № 2», так сказать, более высокого порядка (см. выше: «Соавторы-составители: обмен мнениями. Март – август 2009»). Во всяком случае, мы для этого будущего автора-интерпретатора старались, как могли.
Андр. Алексеев
Январь-декабрь 2009
**
+++
Андрей Алексеев
Из книги А. Алексеева и Р. Ленчовского «Профессия — социолог»: материалы для презентации
Опубликовано в: Украинский социологический журнал, 2010, № 3-4 (http://www.sau.kiev.ua/docs/magazine/2010_3_4.pdf)
Откликаюсь на любезное приглашение главного редактора «Украинского социологического журнала» Юрия Александровича Чернецкого — представить читателям журнала только что вышедшую книгу, соавторами которой являемся мы с моим коллегой и многолетним другом, киевским социологом Романом Ивановичем Ленчовским. Вопрос: как представить?
Книга называется: «Профессия — социолог (Из опыта драматической социологии: события в СИ РАН 2008 / 2009 и не только). Документы, наблюдения, рефлексии». Вышла в Петербурге, в издательстве «Норма». В книге 2 тыс. страниц, так что пришлось разбить на 4 тома. Правда, собственных текстов А. Алексеева и Р. Ленчовского там не так уж много. Зато богато представлены коллеги, разрешившие включить в эту книгу свои тексты. Иногда это короткие заметки, фрагменты личной переписки, иногда — объемные статьи. Мониторинг текущих событий обеспечивается обильным цитированием текстов СМИ, печатных и электронных. В общем, авторы, обозначенные на титуле, выступают скорее в качестве редакторов-составителей некой многосложной документальной композиции.
<…>
Так как же адекватно презентовать книгу такого жанра и объема? Путей, как минимум два: обозрение и/или извлечения. Второй путь представляется автору этих строк предпочтительным, в частности, потому, что отвечает способу построения и стилистике самой книги. В нижеследующих «Материалах для презентации» предъявлены образцы разных использованных авторами жанров, от фактографических справок до теоретико-методологических манифестов. И особенно — фрагменты переписки, являющейся в книге жанром если не доминирующим, то излюбленным. По содержанию же отобранные тексты, пожалуй, достаточно полно характеризуют данное произведение, с точки зрения цели его создания и смысла его восприятия.
По крайней мере, с задачей привлечения читательского внимания такой сценарий презентации имеет шанс справиться. А другой задачи, собственно, и не ставилось.
Книга целиком уже доступна в Интернете, а это значит, что почти каждый может ее перелистать (как минимум — ознакомиться с довольно прозрачным оглавлением).
А. Алексеев. Ноябрь 2010.
(1)
Из предисловия (см. выше — А. А.)
(2)
Из казусов СИ РАН
Награждение и увольнение Н. Корнева: сокращенная хронология событий
27.05.2008. Н. Р. Корневу (в дальнейшем — Н. К.) объявлена благодарность «За многолетнюю и добросовестную работу в Социологическом институте РАН» (приказ № 15-к). (Благодарности с такой формулировкой обычно выносятся в связи с круглой датой. 27.05.2008 Н. Р. Корневу исполнилось 60. — А. А.)
28.05. Аттестационная комиссия СИ РАН единогласно признала Н. К соответствующим должности ведущего научного сотрудника.
17.06. Н. К. выступает на заседании Ученого совета СИ РАН с конструктивной критикой деятельности администрации.
18.06. Н. К. награжден Почетной грамотой РАН и профсоюза работников РАН «За многолетний добросовестный труд на благо российской науки, практический вклад в проведение фундаментальных и прикладных научных исследований» (Постановление № 51/ 04).
20.06. Ставка, занимаемая Н. К., исключена из штатного расписания СИ РАН с 1 октября 2008 г. (приказ № 18-к). (Тем самым администрацией предопределено увольнение Н. К. из института. — А. А.)
24.06. Профсоюзный комитет СИ РАН на своем заседании днем не согласился с увольнением Н. К.: за увольнение — 1 голос, против — 2, воздержались — 3 (протокол заседания профкома № 51).
24.06. Вечером директор СИ РАН И. И. Елисеева приглашает Н. К., чтобы сообщить ему об увольнении по сокращению численности, утаивая факт несогласия профкома.
25.06. Сотрудники сектора проблем городского образа жизни обращаются к директору СИ РАН со служебной запиской, в которой выражают несогласие с решением администрации об увольнении Н. К.
26.06. В 14 час. Н. К. получает официальное «Уведомление работника об увольнении». Этим же днем датирован приказ № 21-к, согласно которому Н. К. уволен по сокращению численности с 1 октября 2008 г. Этим же днем датирован и протокол № 52 заседания профкома СИ РАН, на котором принято единогласное решение о согласии на увольнении Н. К.
01.07. Н. К. делает доклад на семинаре сектора проблем городского образа жизни на тему «Социальная / жилищная картография Петербурга». Доклад привлек широкую аудиторию и имел безусловный успех.
01.07. Ознакомившись с протоколом консультативного заседания представителей профкома и администрации СИ РАН от 24.06.2008, Н. К. обращается в профком с заявлением, в котором просит сообщить, когда и как именно профком был информирован о предполагаемом сокращении занимаемой им ставки и о причинах изменения профкомом своей позиции по поводу его (Н. К.) увольнения.
03.07. Председатель профкома Р. Г. Браславский дает на заявление Н. К. от 1.07 письменный ответ, в котором сообщает об «отсутствии нарушения трудовых прав увольняемого работника», как мотивации согласия профкома с увольнением Н. К.
03.07. Н. К. обращается в профсоюзный комитет СИ РАН с просьбой повторно рассмотреть вопрос о правомерности / неправомерности его увольнения. Н. К. утверждает: предыдущее решение профкома основано на неверной информации о его научной работе.
07.07. Н. К. дополнительно обосновывает свою просьбу в заявлении, в котором указывает на факты нарушения его трудовых прав при увольнении.
08.07. Профком СИ РАН на своем заседании в итоге проведенного обсуждения принимает решение «принять к сведению информацию, изложенную в заявлениях…Н. Р. Корнева».
02.09. Н. К. получает через одного из работников администрации СИ РАН предложение о переводе на ставку старшего научного сотрудника, временно освобожденную сотрудницей, ушедшей в декретный отпуск.
04.09. Н. К. обращается к директору СИ РАН со служебной запиской, в которой сообщает о своей заинтересованности в официальном предложении ему работы в СИ РАН на другой ставке.
05.09. Н. К. обращается к председателю СПб НЦ РАН, академику Ж. И. Алферову с заявлением, в котором просит о поддержке разрабатываемого им перспективного научного направления — социально-картографическое изучение системы город-население. ( Только в 2007-2008 гг. вышло 5 публикаций Н. Р. Корнева по количественной социокартографии — научному направлению, единственным специалистом которого в СИ РАН является Николай Корнев. — А. А.).
17.09. Не получив ответа на свою служебную записку от 4.09, Н. К. лично передает директору СИ РАН И. И. Елисеевой заявление с просьбой о переводе его на любую из возможных временных ставок с 30 сентября 2008 г. (дата увольнения). Одновременно директору подана служебная записка, в которой Н. К. заявляет о своей негативной оценке того, как в СИ РАН проведены аттестация и сокращения. К записке приложена копия обращения к академику Ж. И. Алферову (см. выше).
18.09.2008. В отделе кадров СИ РАН Н. К. предложено подать заявление о принятии его на работу по срочному договору с 1 октября (т. е. на следующий день после увольнения), в должности старшего научного сотрудника, сроком на одну неделю (по 8 октября), в перспективе последующего продления этого договора (на период отпуска по уходу за ребенком основного работника…) по 31 января 2009 г.
В тот же день и там же Н. К вручена Почетная грамота РАН, которой он награжден (см. выше). Этим же числом (18.09.2008) датирован приказ о прекращении действия трудового договора с работником: «Уволить 30 сентября 2008 г. Корнева Николая Ростиславовича».
(Впоследствии Н. К. Корневу удалось продолжить работу в СИ РАН, на 0,5 ставки ведущего научного сотрудника. – А. А.)
(3)
В комиссию Отделения общественных наук РАН по проверке деятельности Социологического института РАН
Обращение
Нас, четверых научных сотрудников Социологического института РАН, в этом обращении объединяет одинаковое положение уволенных по сокращению штатной численности с 01.10.2008.
Мы едины во мнении и готовы его аргументировать, что каждый из нас уволен не обоснованно. По сути, это произвол администрации института.
Двое, А. Н. Алексеев и В. А. Бачинин, не аттестованы, несмотря на одни из самых высоких в институте показателей научной деятельности за 2003-2008 годы (аттестуемый период), с последовавшим за этим сокращением занимаемых ими должностей.
Двое, Н. Р. Корнев и Т. З. Протасенко, успешно прошли аттестацию, но спустя месяц были сокращены без обоснования причин, которое было бы понятно для нас и наших коллег по институту.
Мы утверждаем, что за каждым из этих четырех увольнений — не интересы науки, не интересы дела, а личные интересы и субъективное, предвзятое отношение к нам руководителей института — директора И. И. Елисеевой и зам. директора по науке А. А. Клецина. Эти интересы — получение максимальной полноты власти в институте и права бесконтрольного распоряжения его ресурсами в условиях, когда роль Ученого совета как органа коллегиального управления сводится к декоративной. <…>.
Аттестация в мае-июне с. г. была проведена в атмосфере полной ее непрозрачности для научных сотрудников. Это дало простор для предъявления требований по разным критериям и произвола в оценках результатов научной деятельности.
В институте уже сформирована атмосфера, когда конструктивная критика действий администрации, высказывание независимых суждений относительно тематики и содержания научной работы — пресекаются и становятся причиной последующих гонений. Проявлением этого, в частности, стало увольнение А. Н. Алексеева и Н. Р. Корнева.
Мы уверены, что воцарение такой атмосферы недопустимо для научного коллектива Российской академии наук. Это несовместимо с научным творчеством, требующим свободы мнений и дискуссии, ориентации на научную доказательность, а не на диктат и угрозу применения «оргвыводов» администраторами от науки.
Мы обращаемся к комиссии ООН РАН по проверке научной и хозяйственной деятельности СИ РАН, поскольку знаем, что до конца 2008 г. должна состояться такая проверка, по крайней мере, плановая. Хоть к этому времени большинства из нас уже не будет среди штатных сотрудников СИ РАН, мы рассчитываем и просим, чтобы комиссия пригласила нас для рассмотрения нашего анализа ситуации с организацией управления СИ РАН, в том числе, внеочередной аттестации и сокращения штатной численности.
Прилагаем подборку документов и экспертных суждений, относящихся к событиям в СИ РАН последних месяцев.
Алексеев А. Н., ведущий научный сотрудник
Бачинин В. А., главный научный сотрудник
Корнев Н. Р., ведущий научный сотрудник
Протасенко Т. З., старший научный сотрудник
26 сентября 2008 г.
(4)
Разговор со-авторов (октябрь 2008)
О страхе и «бесстрашии» свободы (Из Киево-Питерского дневника)
Моему питерскому другу Андрею Алексееву
В контексте сегодняшних сирановских событий страх — это то, что, как мне представляется, определяет логику внутрисирановской корпоративной повседневности. В разной степени — от минимальной до максимальной, с разной структурной определенностью и динамикой — двойной страх потерять: рабочее место (в остро конкурентных условиях выживания, экономического и профессионального вообще) и / или лицо.
<…> По крайней мере двое участников этой социодрамы (А. А. и В. Б.) могут считать себя безусловно свободными по отношению к СИ РАН как институции и в целом к его персоналу, коль скоро сама эта институция их «освободила» (в известном смысле), иначе говоря, «освободилась» от них, — при такой позиции «трудового коллектива», которая и развязала администрации руки.
Есть, далее, явно пограничные (не только в смысле Ясперса) ситуации ваших коллег (Н. К. и Т. П.), а также ряда людей, близких (в том или ином отношении) к уже поименованным.
Третья и, как минимум, четвертая линии — образующие некоторый континуум в разной степени и в разных отношениях латентные пограничные ситуации, с изначально различными (до полярности) морально-профессиональными векторами. Речь — обо всех, кто является формальным (институциональным) и/или неформальным лидером и/или претендует на эту роль. Т. е. тех, кто не может уклониться в явно конфликтной ситуации от той или иной позиции (по воле или поневоле демонстрируемой).
Еще одна линия анализа связана с теми персонами, которые как бы и не обязаны публично реагировать на острую ситуацию, но испытывают потребность, как минимум, в самоуважении и в том, чтобы их оценки, переживания и т. п. разделялись в том или ином кругу.
Самое глубокое «болото» — те, кому все «по барабану», — сами себя оставляют «за скобками» всех историй.
<…> Негативная «свобода от…» для А. А. практически безгранична (в данном поле институционализированных и потенциально институализируемых взаимоотношений).
«Свобода для…» потребует, однако, куда большей осмотрительности. Прежде всего – оглядки на очевидно дифференцированные «линии анализа», с которых я начал. Ведь эти линии собирают / разделяют не просто людей, пребывающих по разным причинам под крышей СИ РАН, но людей, живущих одновременно в самых разных социокультурных измерениях, на разных дистанциях друг от друга. Причем, значимость для каждого его служебно-рабочего местонахождения и «сохранения лица» – разная. С массой возможных психологических комплексов, защит, компенсаций, но порой - практически неизбежных.
Когда одни реально давят, пытаются унизить других, «опустить до плинтуса», как сейчас выражаются, а те — каждый в своем стиле — сопротивляются этому административному давлению и унижению (или только пытаются сопротивляться, или вовсе не сопротивляются, далеко не всегда осознавая всю меру деструктивности этого давления).
Нетривиальность взаимоотношений ЛИЦА, МЕСТА и ролевой МАСКИ (в охотку или вынужденно взятой на себя) в каждом отдельном «кейсе» — и как в «простом» случае-событии, и как в личностном СО-бытии — настолько усложняет задачи и положение исследователя, что, пожалуй, из всех форм рефлексии и экспериментирования лишь ауторефлексия и эксперимент на самих себе остаются для них, исследователей-полевиков (и нас включая), сферой их (нашей) наиболее полной свободы (но и здесь не абсолютной). <…>
Р. Ленчовский. 15.10.2008
Ответ Другу
Дорогой Роман!
В отличие от Тебя, я практически не пишу дневников. Хоть и затевал их неоднократно. Больше четверти века назад, на заре «эксперимента социолога-рабочего» я начал было «очередной» дневник, но тут же понял, что пишу не только и не столько для себя, сколько для другого или даже для других, а может даже — граду и миру. Вот ведь — и твоя дневниковая запись не монологична, а диалогична.
ПИСЬМО — лучшая форма дневника.
<…> Отвечу Тебе двумя собственными текстами, вовсе не дневниковыми. А вместе – они же и дневник.
Первый текст — давнишний. Собрался я, было, в 2000 г. в Кельн, на какой-то международный симпозиум по «качественно-количественным методам». <…> Тезисы, которые мне тогда довелось написать (аж на двух языках умудрился! Хоть так и не поехал…), здесь будут уместны, как наикратчайшее изложение сути «драматико-социологической» методологии. Той самой, что и здесь, в настоящей нашей работе реализована.
Другой текст — совсем свежий. Собственно, он извлечен из личной переписки по твоему же совету. Чтобы вставить его либо в начало, либо в конец, как выражение собственной «авторско-режиссерской» позиции. ЧТО лично я обо всем этом думаю. <…>. Ну, так вот и скажу: «Точка зрения составителя (одного из таковых…) композиции «События в СИ РАН…».
Итак — в обозначенной выше последовательности:
(1) Драматическая социология
Доминирующая ныне стратегия социального исследования исходит из предпосылки разделения объекта и субъекта в исследовательском процессе. Мы полагаем возможным и перспективным своего рода их отождествление. При этом само социальное поведение субъекта становится своеобразным инструментом и контролируемым фактором исследования. «Погруженный» в определенную социальную среду, социолог наблюдает и анализирует последствия собственных действий в этой среде. Краткой формулой такого исследования является: познание через действие.
В рамках указанной стратегии разработан и опробован социологический метод, названный нами, в отличие от включенного наблюдения, наблюдающим участием. Отличается этот метод и от традиционного социального эксперимента, поскольку он предполагает введение новых факторов не извне и сверху, а изнутри и снизу. Причем исследовательское вмешательство в «естественный» ход вещей является ситуационным, порой претендует на строгую процедуру.
Характерной чертой этого метода является построение так называемых моделирующих ситуаций, когда путем организуемого исследователем «сгущения» факторов обыденная ситуация приобретает достоинство социальной модели.
Следует отметить, что предметом изучения здесь выступает не только социальное окружение, но и собственное поведение социолога-испытателя. Особый интерес представляет выяснение границ свободы индивидуального поведения в различных ситуациях: изучается не столько адаптация субъекта к среде («Что обстоятельства могут сделать с человеком?»), сколько адаптация субъектом среды к себе («Что человек может сделать с обстоятельствами?»).
В изложенной исследовательской стратегии синтезируются практическая деятельность, рефлексия и игровой момент («игра» с социальным объектом). Вышеописанный способ исследования мы называем драматической социологией.
Указанный метод прошел испытания в опыте многолетнего исследования производственной жизни, «глазами рабочего», предпринятого в 80-х гг. на одном из ленинградских заводов. Этот опыт обобщен в серии наших работ, главной среди которых является: Алексеев А. Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия. Тт. 1-4. СПб.: Норма, 2003-2005. Впоследствии этот метод применялся автором и для исследования жизни профессионального научного сообщества.
Следует заметить, что названный метод может иметь и «любительское» применение — в процессе повседневной жизни человека, который включает в свое социальное поведение когнитивную мотивацию в соединении с ценностной и прагматической. Такой «способ жизни» позволяет человеку совладать с трудными ситуациями, быть «в ладу с собой» и в контакте с другими, понимать, «как устроен этот мир» и осмыслять свое место в нем…
А. Алексеев. 2000-2009
(Последние два абзаца в этом тексте дописаны в 2009 г. — А. А.)
(2) Точка зрения составителя композиции «События в СИ РАН…»
На фоне современных российских общественных беспределов (куда ни глянь…), эта история может показаться совсем «не страшной» и, так сказать, камерной. Ну, попали под сокращение в каком-то там академическом институте — «не те» или «не так». Делов-то!
Тексты, собранные здесь и выстроившиеся в связный сюжет, представляются, однако, хорошо иллюстрирующими, пусть не пропорционально, по крайней мере четыре типа дискурса, или, скажем так, «риторик»: риторику дела, риторику наива, риторику игры, и риторику бесстыдства (последнее выражение принадлежит Умберто Эко).
Далее. Описанная ситуация типична до банальности. Когда-то автору довелось ввести в оборот «формулу разгильдяйства»:
незаинтересованность + некомпетентность + безответственность.
<…> Сейчас позволю себе предложить еще одну емкую, как мне кажется, «формулу институционального безобразия»:
бюрократизм + «бардак» + мошенничество.
Эта триада представляется системной <…>: убери что-либо, и утратится целостность, каковую являет собой наша сегодняшняя академическая, и не только, жизнь.
А. А. Август 2008
<…> Твой Андр. Ал. 18.10.2008.
(5)
«Участник — в разных лицах и ипостасях…»
Б. Докторов – А. Алексееву
<…> По моему мнению, сюжет «Бачинин против СИРАН» <…> открывает для тебя новые теоретико-методологические перспективы... в том плане, что в твоих наиболее крупных кейсах «Драматической социологии» ты — участник в разных лицах и ипостасях, в сюжете с «Мемориалом» - ты больше, чем свидетель, здесь — свидетель и летописец… у тебя иное, чем, к примеру, в одном из моих любимых случаев с «Генеральной линейкой» поле обзора, иная мотивация деятельности, иной источник информации.
Но при этом результаты по своей силе, убедительности, провокационности (в хорошем смысле) оказываются близкими... Не стоит торопиться это делать сейчас, но какое-то уточнение понимания роли «наблюдателя» в твоем методе напрашивается... Возможно, главное – это определение роли того объекта-субъекта, которую в данном случае играл В. Б.... кто этот актор? со-автор, со-трудник, коммуникатор, со-наблюдатель?.. или что-то еще.. ведь теперь уже не ты, а он калибровал Генеральную линейку...
Хотелось бы дать определение и «хору» — активной части твоих корреспондентов... как я вижу, этот хор немалый, и «певцы» поют разные — подчеркну, сугубо СВОИ партии, хор — лишь на выходе. <…> 30.05.2009.
А. Алексеев – Б. Докторову
<…> Мне кажется, в случае «Бачинин против СИ РАН» происходит становление «коллегиальности» в методе. С одной стороны, Бачинин — со-трудник, со-участник, со-ратник. С другой, само «наблюдающее участие» становится как бы коллективным, при известном разделении труда между его «исполнителями».
В принципе можно представить себе даже команду «наблюдающих участников». Тут намечается пересечение «наблюдающего участия» и «социологии действия» (в смысле Турена).
Кстати, возможно наблюдающее участие — своего рода заочное, на расстоянии, как получается в данном случае, например, у Романа.
И вообще, по аналогии с Шекспиром (весь мир театр и люди в нем актеры…), можно сказать: весь мир есть взаимо-действие, а люди в нем - со-участники (хорошо, если наблюдающие и рефлексирующие). А. А. 30.05.2009
(6)
Познание через действие (Так что же такое “драматическая социология”?)
Интервью, взятое Б. Докторовым у А. Алексеева
<…> - Как сложилась идея драматической социологии? Я имею в виду и суть книги, и ее жанр, и термин...
Будем различать жанры — исследовательский и литературный.
Начну с первого. Драматическая социология, в моем понимании, это определенный способ (жанр...) исследования, в рамках того, что принято называть деятельностно-активистским подходом в социологии (ныне обретающем все больше приверженцев). Другая родовая характеристика “драматической социологии” — это принадлежность к тому, что называют микросоциологией. И, наконец, речь идет об одной из вариаций “субъект-субъектной” (в отличие от “субъект-объектной”), гуманистической, качественной (в смысле — “качественные методы”...) социологии. В “драматической социологии”, как правило, имеет место исследование случаев (что вовсе не исключает амбиции социальных обобщений...). <…>
Указав на родовые признаки, обратимся к специфике.
Основным методом “драматической социологии”, по-видимому, является НАБЛЮДАЮЩЕЕ УЧАСТИЕ. В отличие от участвующего (или включенного) наблюдения, предполагающего максимальную “мимикрию” исследователя в изучаемой социальной среде (быть и поступать “как все”, наблюдая и фиксируя естественное развитие ситуаций и процессов), наблюдающее участие предполагает изучение социальных процессов и явлений через целенаправленную активность субъекта (исследователя...), делающего собственное поведение своеобразным инструментом и фактором исследования. Причем, в отличие от известных образцов социального экcперимента, в случае наблюдающего участия новые факторы вводятся не “извне”, а “изнутри” ситуации. Само введение этих факторов оказывается иногда импровизационным и не претендует на строгую процедуру.
Особое место здесь занимает исследовательская практика так называемых МОДЕЛИРУЮЩИХ СИТУАЦИЙ. Под таковыми понимаются ситуации, отчасти организованные самим исследователем из естественных ситуационных предпосылок, в целях обнажения, заострения, в этом смысле — моделирования социального явления или процесса.
Лет 20 назад мне довелось — признаюсь, вовсе не в “научном трактате”! — провозгласить что-то вроде исследовательского кредо или девиза “драматической социологии”: “познание через действие”. (Можно сказать и еще лаконичнее: “познание действием” — формулировка А. Ющенко). Причем именно за счет “социологического действия” (понимаемого предельно расширительно...), достраивалось до триады известное различение социологической теории и социологической эмпирии.
Еще один термин, уместный в этом контексте: СОЦИОЛОГ-ИСПЫТАТЕЛЬ. В “драматической социологии” обычно имеет место своего рода профессионально-жизненный, социально-личностный эксперимент (иногда говорят: “эксперимент на себе”, но это звучит слишком красиво). <…>
...Но тут, пожалуй, стоит оговорить, что только к “действию” этот способ исследования не сводится, существенны еще и “рефлексивная феноменологическая надстройка над наблюдениями-описаниями-идентификациями плюс контекстуальный анализ”, как “саморазвитие метода наблюдающего участия” (формулировки Р. Ленчовского). Уже сами по себе описания, “протоколы жизни”, они же — рабочие документы исследования, своего рода “полевые дневники”, являются неотъемлемым элементом исследования, как такового. <…>
Мне еще хотелось бы обратить твое внимание на отличие драматической социологии (в изложенном смысле) от “социологии действия” и “социологической интервенции” (по Турену). Дело в том, что туреновская социология действия — это не просто (не только) исследовательская практика. Здесь присутствует также момент социальной педагогики, своего рода “внесения сознательности в стихийность движения” (что подтверждается, например, опытом применения метода социологической интервенции в “студенческой революции” во Франции в конце 60-х гг. прошлого века).
Между тем, социолог-испытатель, как исследователь, не претендует на организацию “коллективной борьбы”. В случае наблюдающего участия исключено (запрещено!) всякое действие, которое не было бы продиктовано аналитической и / или деловой и / или смысложизненной задачей (соответственно, комбинацией этих задач и мотивов). <…>
Другое необходимое размежевание — между “драматической социологией” (в изложенном смысле...) и драматургической социологией Ирвинга Гофмана. Должен, не без смущения, признаться, что о последней я до середины 90-х гг. и не слыхивал. Теперь же замечу, что если у Гофмана все социальные и межличностные интеракции интерпретируются “в театральном ключе” (“Wir alle spielen Theater”...), то в “драматической социологии” речь идет лишь об игровых моментах в поведении исследователя.
<…> Теперь, насчет истории терминов. Наблюдающее участие, моделирующие ситуации, социолог-испытатель — вышли из писем-дневников социолога-рабочего начала 1980-х гг. Ставя тогда “социологическую драму” исследования производственной жизни изнутри, “глазами рабочего”, я испытывал своего рода эйфорию овладения новой жизненной (и профессиональной...) ситуацией и, можно сказать, фонтанировал новыми понятиями и оригинальными терминами. Среди них, например: вынужденная инициатива (“инициатива, направленная на предотвращение неблагоприятных последствий ее отсутствия”), адаптационное нормотворчество, социально-опережающее поведение... В первых публикациях на эту тему говорил об опыте экспериментальной социологии... Выражение “драматическая социология”, кажется, было употреблено пару раз, но еще не как термин, а скорее метафорически.
Но вот в середине 90-х, при доработке рукописи книги об “эксперименте социолога-рабочего” (она вышла в издании Института социологии РАН в 1997 г.), я отказался от первоначально задуманного, слишком академичного названия —“Познание через действие”, и озаглавил свое сочинение (“без затей”...): “Драматическая социология”. Вскоре сообразил, что это может быть и терминологическим обозначением исследовательского подхода. Тогда ввел в предисловие обоснование (оправдание...) термина.
Не скажу, что термин идеально подходящий (так, “драматическую” недолго смешать с “драматичной”... а это, очевидно, разные вещи, хоть может и совпасть...). Но лучшего сам, наверное, уже не предложу.
Кажется, жанр исследования я охарактеризовал. Теперь о “жанре литературном”, или о жанре книги “Драматическая социология и социологическая ауторефлексия” (в дальнейшем для краткости — «Драматическая социология…»), вышедшей в 2003-2005 гг. <…>
Все четыре тома этой не совсем академичной книги по существу являются собраниями (композицией...) документов. Документы личные и публичные; житейские, деловые, научные... Хоть личное письмо, хоть дневник (“протокол наблюдающего участия”), хоть справка или обращение в официальные органы, хоть газетная заметка или научная статья — любой письменный “след” биографии и истории, будучи поставлен в определенный контекст, может обрести смысл социологического свидетельства. Сама же по себе композиция (отбор свидетельств и расположение их в определенных сочетаниях и последовательности, своего рода монтаж...) выступает способом первичной концептуализации, а в определенной мере — также и анализа и осмысления. <…>
Иосиф Бродский не однажды отмечал главенствующее значение композиции, этого “драматургического принципа”, во всяком творчестве. Не удержусь, чтобы не процитировать его письмо другу (Я. Гордину) из ссылки (1965):
“...Сознаюсь, что чувствую себя больше Островским, чем Байроном. (Иногда чувствую себя Шекспиром). Жизнь отвечает не на вопрос: что? — а: что после чего? И перед чем? Это главный принцип. Тогда и становится понятным “что”. Иначе не ответишь. Это драматургия. Черт знает почему, но этого никто не понимает. Ни холодные люди, ни страстные...” (Гордин Я. Перекличка во мраке. Иосиф Бродский и его собеседники. СПб.: Изд-во “Пушкинского фонда”, 2000, с. 137-138).
Мне кажется, что адекватным способом представления результатов исследования в жанре “драматической социологии” является именно композиция (иерархия композиций, или “композиция композиций”...) материалов этого исследования. Причем жанр “Драматической социологии…” (книги!), предполагает попытку сюжетного выстраивания произведения, где результаты исследования предстают не готовыми, а развивающимися в процессе их получения. (В данном случае сквозным сюжетом оказался “эксперимент социолога-рабочего”, продолжавшийся с 1980 по 1988 г., с включением множества побочных, “привходящих” жизненных и исторических сюжетов и обстоятельств). <…>
Стоит отметить, что при всем разнообразии текстов, составляющих “строительный материал” книги, пожалуй, преобладающими и ведущими являются именно письма, адресованные, как правило, конкретному лицу, но сочетающие при этом элементы коммуникации другому лицу (“письмо”), самому себе (“дневник”) и для других (“статья”). <…>
И еще об одной важной, как я считаю, жанровой особенности. Это практика сопровождения документов прошлого (включая собственные тексты автора...) или даже отдельных пассажей из этих документов авторским комментарием “из сегодня”. Я называю эти комментарии ремарками (тоже, кстати сказать, из драматургического лексикона...). Однако именно документы прошлого, “жизненные свидетельства” и т. п. составляют основн ой корпус книги такого жанра (а ремарки, иногда и весьма развернутые, — по мере необходимости!). В этом, кстати, принципиальное отличие от мемуаров, где документы присутствуют в лучшем случае в качестве эпизодических цитат.
<…> В известном смысле, есть у этой книги образец, которому, автор, может, и следовал бы, кабы сам не “додумался”, а точнее — нашел, нащупал (хоть и не столь совершенное, а свое...). Это “исповести” нашего старшего современника философа и культуролога Георгия Гачева. <…>
Его “Семейная хроника” (1994), как, впрочем, и почти все его произведения, построена как “перепечатка” записей одного периода жизни, комментируемых по ходу дела им же самим, “сегодняшним”. И получается: диалог с самим собой. Вот как Г. Гачев объясняет — “идею предпринимаемого труда, а с нею — и метода”:
“...Конечно, совершавшиеся на ходу записи тех лет (1969-1971. — А. А.) имеют ценность неисправимой достоверности, я их ретушировать не буду, править слог и благообразить: в них именно и характер (“персонаж — это стиль!” — так бы хотел, афоризм даже предложить, но вспомнил, что почти повторяю Бюффона: “Стиль — это человек” — что же! — и слава Богу, подтверждение... Хотя я имею в виду еще и то, что персонажами литературного произведения и текста могут быть его стилистические пласты), и дух места того времени, и аромат жизни. Разумеется, придется выбирать, не все давать (место не позволяет и то, что я еще живой); но то, что дается, идет как было написано, честно. Если же я буду вступать в диалог с самим собой или комментировать, то новые мои слова будут обозначены своими датами. Двухголосие выйдет. Втора...” (Г. Гачев. Семейная хроника. Лета в Щитове (исповести). М.: Школа-пресс, 1994, с. 10).
Так именно поступал и я. Как видно, в жанре «Драматической социологии…» автор далек от первооткрывательства. Все мы — так или иначе — “изобретатели велосипедов”... Хоть в рамках нашей социологии и можно, пожалуй, говорить об определенном “ноу-хау”. <…>
- Можно ли сказать, что драматическая социология это, кроме всего тобою перечисленного, и определенный жанр твоей жизни?
Да, рискну добавить к сказанному еще одно, пожалуй, даже “нескромное” определение: драматическая социология как... своего рода стиль (тоже жанр?..) жизни!
В какой-то момент (похоже, в конце 70-х — начале 80-х), в частности, у будущего автора (изобретателя?.. открывателя?..) “драматической социологии” произошла этакая оригинальная сверхидентификация с профессией, когда собственная жизнь стала восприниматься как объект и инструмент (обрати внимание — и то, и другое!) некой социологической штудии. Социология стала жизнью, а жизнь — социологией.
Интересно, что вместе с тем это было и своего рода “выходом за рамки...”, “выпрыгиванием...” из профессии, ибо решение неких жизненных, сугубо практических задач (запуск ущербного станка или оборона от гебешного наката или еще что...) лишь с изрядной долей условности можно трактовать как тематизированное “социологическое исследование”.
Единственное, что вроде бесспорно, это что то были акции если не исключительно, то также и социально-познавательные. (А не есть ли вся наша жизнь — в известном смысле — познание мира и себя, или себя и мира?). А тут уже поле не только для “драматической социологии и социологической ауторефлексии”, но и для драмы социального миро- и самопознания. <…>
+++
(7)
Власть, метод, социолог: диалог оппонентов
Из статьи Т. Протасенко «Социология и власть. Новые реалии»
<…> Включенное наблюдение или наблюдающее участие
Тема взаимодействия социологии и власти, социологов и власти достаточно актуальна, Потому что и для властных структур, и для социологов главный объект, с которым им приходится взаимодействовать – население. И поэтому знание об обществе, о поведении, настроениях, планах людей, составляющих ту или иную территориальную общность, которой управляют те или иные властные организации, – всегда были этим организациям интересны. <…> Я уже более 15 лет очень тесно сотрудничаю с властью, с разными политическими структурами, с бизнесом, со СМИ и поэтому очень хорошо представляю, как практическим образом используются знания, которые мы получаем в нашей науке, применяя различные методы.
Сразу подчеркну, что, с моей точки зрения, для социолога в быстро меняющемся мире — а наше общество таковым является — чрезвычайно важен метод включенного наблюдения. Причем я бы настаивала на включенном, но достаточно пассивном отстраненном наблюдении, без вмешательства в социальную среду, которую социолог изучает. И в этом смысле включенное наблюдение серьезно отличается от метода наблюдающего участия, апологетом которого является Андрей Николаевич Алексеев.
По моему глубокому убеждению <…> наблюдающее участие в какой-то мере может вести к деструктивному поведению, поскольку подталкивает исследователя к тому, чтобы производить действия, ведущие к обострению социальной ситуации, в которой он задействован. Ситуация стагнации, когда ничего не происходит, социологу неинтересна. И он либо вынужден искать проблемные ситуации, возникшие помимо него, либо создавать их сам. Это, кстати, хорошо демонстрируют выборные процессы, когда некоторые социологи и психологи с увлечением конструируют реальность, переходя на позиции манипулирования избирателями и становясь политтехнологами. Вообще говоря, социолог, обладающий большим объемом информации, которую можно использовать в практических целях для моделирования социальной ситуации <…> порой становится чрезвычайно опасен для властных структур. И власти это хорошо понимают и действуют так, как действовали всегда по отношению к интеллигенции – либо их покупают, либо договариваются на взаимовыгодных условиях, либо подвергают остракизму. И нужно отдавать себе отчет в том, что такие последствия активных действий социолога-экспериментатора возможны.
Я совершенно согласна с Карин Клеман и Андреем Алексеевым, что социолог вправе «использовать свой статус и знание для сознательного воздействия на общество», но при этом, повторяю, он должен отдавать себе отчет в том, какие могут быть для него последствия, поскольку в этом случае он переходит в другую сферу и начинает играть по правилам, принятым там. В этом случае возможны манипуляции социолога населением, и новых соратников, коллег по коллективному действию самим социологом. <…>
А. Алексеев — Т. Протасенко
Уважаемая Таня!
Мне, как видно, не обойтись без ответа на Ваши методологические замечания и соображения.
Я бы не решился назвать Вас апологетом какого-либо метода, хоть Вы и предпочитаете, например, включенное наблюдение некоторым другим. Думаю, что и Ваше словоупотребление здесь неуместно. Я лично во всяком социологическом методе нахожу свои достоинства и свои недостатки (точнее сказать — ограничения). А что имею «склонность» к наблюдающему участию, так это не апологетика, а разве что приверженность, что не одно и то же.
Соответственно, не стану из Вашего многолетнего сотрудничества с властью, политическими структурами, бизнесом заключать, что Вы являетесь апологетом такого сотрудничества. Думаю также, что это сотрудничество само по себе есть форма вмешательства в социальные процессы.
Существенна однако общая постановка Вами вопроса об акционистской социологии, в которой Вы усматриваете ряд опасностей — как для самого социолога, так и для изучаемой им среды. Для первого есть опасность утраты профессионального качества, превращения в политтехнолога, правозащитника и т. п., далее — опасность «деструктивного поведения» (впрочем, не исключено и «конструктивное», как могу предположить). Для объекта же исследования, каковым Вы полагаете почему-то не социальные процессы и отношения, а людей как таковых, есть опасность оказаться «манипулируемым» этим самым социологом.
Что ж, опасности вполне реальные, не говоря уж о перспективе для социолога, «перешедшего на позиции социального действия», оказаться либо прикупленным либо репрессированным властью (в зависимости от меры его сговорчивости / несговорчивости).
<…> Теперь о разнообразии типов вмешательства социолога в социальную жизнь. Один тип я бы назвал потаенным или — в лучшем случае — не осознаваемым. Так называемая заказная (не путать с экспертной!) социология более других тяготеет к этому варианту. Другой тип – открытое, заявленное вмешательство в жизнь, вроде «социологии действия» А. Турена, или «публичной социологии» М. Буравого. И третий тип – пусть это будет «наблюдающее участие» (которое Вы, похоже, не очень отличаете от второго типа). Здесь социолог ограничивает себя исследовательскими целями или нравственными императивами: «познание через действие», но не «действие посредством знания» (что является прерогативой уже не социолога, а скорее практика соответствующей сферы деятельности).
Впрочем, резко отграничить одно от другого невозможно. И между объяснением и преобразованием мира существует множество тонких переходов и переплетений.
Вот на эти обстоятельства мне хотелось бы обратить Ваше внимание, обсуждая Вашу альтернативу: «включенное наблюдение или наблюдающее участие?». Впрочем, такой альтернативой Вы делаете мне честь, поскольку «включенное наблюдение» куда старше «наблюдающего участия» - не как способ познания социума, разумеется, а как осмысление определенной методологической установки. <…>
Ваш — Андр. Алексеев.
19.03.2009
Т. Протасенко — А. Алексееву
(с развернутыми комментариями адресата)
Дорогой Андрей!
Должна поздравить Вас с внедрением в нашу социологическую жизнь еще одного метода - переписки специалистов с последующей публикацией, теперь его можно назвать интернет-конференцией специалистов. Я это вполне серьезно, поскольку наблюдаю, как подобным способом общаются многие мои коллеги. Активно его использует Борис Докторов… Он и меня вовлек в интернет-общение, хотя для меня это нехарактерно – я предпочитаю общение либо личное, либо по телефону в силу более быстрой реакции. Однако, для пользы науке, возможно, переписка лучше.
Не могу не ответить Вам. По поводу «апологета метода наблюдающего участия». Если вас это обидело, приношу свои извинения, поскольку, зная Вас многие годы, естественно, наблюдала, как Вы используете разные методы. И моя вина в небрежности употребления терминов. <…> Для меня не слишком много различий в понятиях «приверженец», «сторонник», «апологет», «человек, отдающий предпочтение, имеющий склонность»…. В своей статье определение «апологет» я употребила лишь потому, что хотела подчеркнуть, что Вы этот метод активно используете и продвигаете – Вы ведь на это не будете возражать, поскольку все Ваши самые интересные публикации и результаты, как мне кажется, получены при помощи этого метода. А в отношении моих предпочтений – то метод включенного наблюдения я предпочитаю в качестве первичной стадии исследования. Его я предпочитаю всем другим качественным методам. А вообще-то я приверженец и именно что апологет репрезентативных опросов (желательно в режиме мониторинга)\, как конечной стадии эмпирического этапа исследования, поскольку именно они могут отследить тенденции (тренды)…
По поводу разных форм сотрудничества социологов с разными структурами и группами населения. Дело в том, что «каждый выбирает по себе», что ему более интересно – заниматься в кабинете чисто теоретическими изысканиями либо делиться полученными данными с другими. С кем - вопрос сложный. Социолог не может быть абсолютно нейтральным и как бы объективным, стоять «над» схваткой. Ибо, как учил нас на философском факультете Моисей Самойлович Каган, «познание слито с оценкой», а, во-вторых, в социологии очень много субъективного – исследовательская парадигма, мировоззрение исследователя, формулировки вопросов, наконец, ответы респондентов… Распространение любого знания может быть оценено как форма вмешательства в социальные процессы. Это сродни терзаниям физиков в связи с созданием атомной бомбы и других продуктов, наносящих вред человечеству вообще и человеку отдельному в частности. Будет ли действовать человек и структуры, которым ты отдал свое знание, во благо или во зло - заранее определить трудно… <…>
В связи с этим хотела бы остановиться на «заказной социологии», то есть на исследованиях, которые проводятся по заказу отдельных людей, политических и бизнес-структур, власти, СМИ… Большинство этих исследований проводятся для понимания и решения какой-то проблемы, в том числе для изменения имиджа, продвижения на рынок тех или иных продуктов с помощью методов социологии. И главная отличительная черта их – запрет на публикацию данных. (В этой связи хотелось бы отметить отличие исследований по заказу от работы по формированию общественного мнения, когда во главу угла опросных методов ставятся формирующие вопросы – вот это уж действительно «заказуха», ничего общего с социологией не имеющая). И социолог, который подрядился на подобную работу, вполне осознает, что он делает, в том смысле, что его знания могут быть использованы для разных целей. Заниматься такой работой – ни хорошо, ни плохо, но это другие сферы жизни, живущие по другим законам, но судить социологов, работающих там, могут и по этим законам, и по законам нашей профессиональной среды. В этом смысле все формы поведения социолога, предполагающие вмешательство в социальную жизнь, могут поставить его в сложную ситуацию <…> Наблюдающее участие, на мой взгляд, увеличивает объем ответственности, который и так у социологов сейчас велик. <…>
В заключение. Размышляя о формах поведения социологов и нашем случае, пришла к выводу, что очень многое зависит от характера и стиля поведения, особенностей межличностного общения. Вот все мы – четверо – абсолютно разные, с разными жизненными и профессиональными путями, думаю, во многом с разными мировоззренческими позициями, а результат один – нас уволили. (Речь идет о четверых сотрудниках Социологического института РАН, уволенных «по сокращению численности» в 2008 г. – А. А.) Почему? Мне кажется, роднит нас одно – возникшие сложности во взаимоотношениях с начальством института и отдельными членами коллектива…
(Т. П. 11.06.2009)
Комментарий адресата
…Ну, «метод переписки специалистов» внедрил в социологическую жизнь не я. В европейской науке он вошел в обиход с XVII века, если не раньше. «Специалисты» именно в письмах сообщали друг другу о своих открытиях. Жанр научной переписки, едва ли не в качестве ведущего возродил у нас А. А. Любищев (являющийся для меня великим Учителем). А в отечественной социологии мастерами такой переписки, существенно облегченной Интернетом, на мой взгляд, являются <…> (следует перечисление имен. – А. А.) .
…Дорогая Таня! Конечно, Вы не хотели меня обидеть, но даже если бы захотели, Вам это не удалось бы, поскольку будучи «апологетом» точного словоупотребления и даже пуристом в этом плане, я весьма терпим к чужим неловкостям, тем более если собеседник на них не настаивает. А Вы – не настаиваете. И хорошо.
Что касается «наблюдающего участия» (надо же, прижилось словечко!), то я его, если угодно, энтузиаст, и не столько даже как исследовательского метода, сколько как «способа жизни», отношения к миру, И в качестве такового «метода» – рекомендую его даже для «любительского употребления». Там, где люди «страдают» от несправедливости, бюрократического идиотизма, да просто от плохого устройства мира или собственной глупости, там наблюдающий участник может соединить «остраненный» критический взгляд с инициативным, отвечающим его интересам, а главное – ценностям, причем познавательно эффективным действием.
В отличие от «включенного наблюдателя», который вынужден «загнивать» вместе со средой, коль скоро хочет ее изучать. Впрочем, я уже говорил, что у всякого метода (и даже у мироотношения) свои позитивные и негативные стороны. Лишь бы не доводить их до максимума, т. е. до абсурда.
…Что «познание слито с оценкой» - против этого сейчас станут возражать разве что оголтелые сайентисты. Важно: а) не камуфлировать эту связь (соединение); б) по возможности, учитывать это «слияние», делать поправку на «издержки» (в кавычках!) исследовательской ангажированности. Объективная истина всегда лежит на пересечении разных методов, исследовательских подходов и ценностных ориентаций разных исследователей. Из противоречивых или взаимодополняющих результатов («триангуляция»!) эта истина выводится. И даже сам способ вывода не лишен ценностной обусловленности. Так что сама эта истина скорее «далекий желаний край».
Распространение социального знания, конечно, есть вмешательство в социальные процессы. Но, признаться, не худшая из форм такого вмешательства. Скажем, не вмешательством ли является всякое просвещение (не только социологическое)?
Насчет благих или злостных последствий социологических действий – совершенно с Вами согласен. Есть такая дилемма. Но минимизировать злоупотребление можно адекватным (включая и моральные критерии) выбором предмета, партнеров и все тех же «заказчиков» исследования.
Отвечая на Ваш риторический вопрос: да, мы за все несем ответственность. Однако у разных людей разное понимание ответственности. Так, все большее распространение получают «закрытые» социологические исследования, где результаты опроса оказываются коммерческой тайной. (Так, кстати, было и в советские времена, только тайна была не «коммерческой», а «политической»). Зона ответственности сужается до служения работодателю. Между тем, здесь не двухстороннее, а, как минимум – трех-, а вообще-то – четырехстороннее отношение: заказчик – исследователь – общество (репрезентированное хотя бы опрашиваемыми) – коллеги.
Мы же не микробов изучаем, перед которыми не надо отчитываться, а общество, информацию о котором исследователь получает от ЛЮДЕЙ (от каждого человека в меру его согласия, интереса и компетентности). И общество=люди, обеспечивающие социолога первичной информацией, имеют право рассчитывать на встречную «услугу», а именно - знание, добытое социологом не без их участия. Понятно, не каждый в такой «услуге» нуждается, но у любого должна быть возможность ею воспользоваться.
И я бы обязал «заказчиков» мириться с тем неприятным обстоятельством, что заказанная ими социологическая информация оказывается публичной по определению, как социологическая, т. е. информация об обществе и ДЛЯ общества.
Так вот, в мои критерии ответственности входит обнародование (или право на обнародование) любых полученных результатов, удобно это заказчику или нет. А если кого это не устраивает, пусть поищет «другого социолога», с иным пониманием своей ответственности.
…Заключу и я. Вы возвращаетесь к ситуации «четверых», обсуждавшейся, среди прочего, в 1-й части этой книги. Знаете, что общего у А. А-ва., В. Б-на, Н. К-ва и Т. П-ко, при всем их несходстве? Думаю, это можно определить словом «инакость». Притом, что у каждого - своя доля конформизма, что есть не что иное, как различие референтных групп. И тем не менее, определенное «инакодействие» у каждого налицо. Инакодействие может быть нравственно, прагматически, характерологически, заветно и всяко еще обусловлено. Такой человек сплошь и рядом неудобен, а в пределе – неугоден.
Жизнь поставила совершенно замечательный эксперимент «над нами» (см. главы 1-3 этой книги), но также и над такими, как И. Е-ва, А. К-н, А. Б-ва, К. М-в, В. К-ий, Г. К-н, Р. Б-ий и иже с ними. Их выбор мишеней был точен, хотя бы они того и не осознавали. И следующие выстрелы думаю, будут тоже прицельные. Пока – граната не разорвется в их собственных руках. (Боюсь – уже взорвалась). Видит Бог, не мы поставили этот эксперимент. <…>
А. А. 11.06.2009
Методологические проблемы исследования «случаев» в социологии
Исследование случаев (case-study) - один из самых распространенных методов (подходов) в рамках качественной парадигмы социологических исследований. Оно предполагает углубленное изучение некоторого участка (фрагмента) социальной реальности с его контекстом, для вскрытия некоторых общих закономерностей, воплощаемых в данном, избранном для анализа случае. <…>
Случай есть событие, совокупность и/или последовательность событий, ставших предметом исследовательского внимания. Случай есть, с одной стороны, нечто уникальное, а с другой – нечто характерное, типическое, по крайней мере, черты общего, универсального в частном, конкретном составляют особый интерес исследователя. Принципиально важным является также исследование события в контексте, т. е. в совокупности его социальных связей и опосредований. Без контекста нет события, равно как и контекст есть не что иное, как своего рода иерархия событий, обуславливающих совершение всякого данного события.
Одним из методолого-методических вариантов исследования случаев является наблюдающее участие, когда исследователь сам является актором в рамках исследуемой среды и реализует когнитивный принцип «познание действием». В таком случае ставится задача не просто наблюдения и описания естественного развития ситуации, а также более или менее целенаправленного, во всяком случае, отрефлексированного ее моделирования. Вообще, описание является лишь средством для понимания реальности, в том числе и описание способов и результатов акционистского вмешательства в исследуемый процесс.
Эти и некоторые другие принципиальные положения методологии исследования случаев, вообще, и наблюдающего участия, в частности, реализовались в серии исследований, отображенных в нашей работе «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия» <…>. Реализуются они и сегодня в комплексном исследовании «случая СИ РАН - 2008», включенного в более широкий профессиональный и общественный, а также историко-научный контекст.
А. Алексеев, 10.04.2009
(9)
Тезисы о биографии и со-бытии человека
1
— Биография — один из генетически исходных и универсальных способов отображения мира. «Одиссея» - это, кстати сказать, биография Одиссея.
— Кто пишет биографии? Ученые, художники (литераторы), «простые» люди. Предмет науки, искусства, самой жизни.
— Ученые (историки, социологи, психологи…) постигают устройство мира и человеческую природу через жизнь человека.
— Художники посредством биографии открывают людям их самих, «человеческий мир».
— «Просто» люди — рассказывают свою жизнь для общения с другими и для понимания самих себя.
— Грани между наукой, искусством и «просто» рассказом о жизни вовсе не отчетливы. Например, документальный фильм «Подстрочник» — это художественное исследование, но также и жизненная ретроспектива, и богатейшее поле для научного анализа (в частности, исторического, но и не только).
2
— В социологии есть понятие «исследование случаев». Случай — это некоторая развивающаяся конкретная ситуация, ставшая предметом углубленного исследования.
— Исследователя интересуют всевозможные подробности и нюансы динамической ситуации, но не ради них самих, а для постижения ее (ситуации) целостности.
— Целостная конкретная ситуация нужна исследователю для выявления общего и типичного в ней, для постижения, на ее основе и примере, неких общих социальных закономерностей.
— Ситуация есть воплощение закономерностей, но не прямое, а путем взаимоналожения, «сюрдетерминации» разных закономерностей. Даже исключительная ситуация обнаруживает некоторые общие правила.
— Например, «в истории исключение из правил есть правило правил» (Альтюссер).
— Ситуация есть частное относительно общего, т. е. закономерности. «Хорошо увиденное частное может всегда считаться общим» (Гете).
— Исследование конкретных ситуаций имеет свои (не безусловные…) преимущества перед массовым, репрезентативным исследованием. «Один цветок лучше, чем сто, передает природу цветка» (Кавабата).
3
— Жизнь человека есть некое уникальное событие в рамках универсума. Но это также и СО-бытие, поскольку нет человека, который бы не взаимодействовал с другими в процессе жизни.
— Исследование жизни человека (= биографическое исследование) — это не просто обозрение повседневности, событий и процесса — истории его жизни. Это рассмотрение того, и другого, и третьего — в контекстах: биологическом, личностном, семейном, общественном, культурном, историческом…
— Для социолога или историка общественный и исторический контекст равнозначны с биографией как таковой. Постижение мира происходит «в точке пересечения биографии и истории» (Миллс).
— Для исследователя биографий эти последние не самоцель, а средство познания социального мира, исторических процессов и т. д.
— В частности, этим ученый отличается от художника, для которого человек как таковой является приоритетным предметом познания.
— Для человека же «рассказывающего жизнь» (свою ли, другого ли человека…) существен именно ДАННЫЙ человек, в его уникальности.
4
— Все эти положения, в их совокупности, могут рассматриваться как некий ключ к пониманию того, чем занимаемся, в частности, мы — социологи, применяющие биографический метод, историки, работающие с конкретным биографическим материалом, а также — психологи, литературоведы, архивисты и т. д., своего рода археологи человеческих жизней, пытающиеся таким образом приобрести новое знание о человеке и мире.
— Ни один из способов постижения мира — научный, художественный, «житейский» не является предпочтительным перед остальными. Мало того, без двух других каждый является ограниченным и недостаточным.
— Однако пусть каждый, имеющий дело с биографией или даже сотворяющий ее, делает «свое дело», при этом постоянно «оглядываясь» на других.
— Иногда происходит намеренное или нечаянное вторжение на «чужую» территорию. Так, человек, «просто» рассказывающий свою жизнь, может стать источником мощнейшего художественного воздействия (вспомним опять же «Подстрочник»). В нем может проявиться и высокая аналитическая способность, ставящая его в ряд с исследователями социума или истории.
— Ученый может «преобразиться» (хотя бы отчасти) в художника. Реже (но вовсе не исключено) – наоборот. И если у того или другого не будет интереса к данной конкретной личности, в ее неповторимости, своего рода трепета перед ней, то ущербными могут оказаться и наука, и искусство.
— Мир целостен. Человеческая жизнь — тоже целостна. Ее отображение — научное, художественное или «житейское» — всегда более или менее фрагментарно. Однако и оно должно стремиться к целостности, как к «далекому желаний краю» (Ухтомский).
А. Алексеев
22.04.2009
(10)
Делай то, что никто за тебя не сделает
А. Алексеев — А. Бородинову
<…> Интересные вещи Ты рассказываешь из своей генеалогии. Насчет "родовых корней", "семейной хроники" и т. д. скажу так: в принципе, человек обязан рассказать и записать то, что знает о своих предках для передачи потомкам. Поскольку тем потом взять эту информацию будет неоткуда. И не только давнюю историю, но и ближнюю — что знаешь, помнишь про своих родителей, в особенности сберечь. Ибо незафиксированная память уйдет с тобой. Я это называю "эстафетой памяти".
Ну, уж а собственно про тебя, если сам не собрался написать мемуары, нехай дети и внуки потом вспоминают. Благодаря моей "Драматической социологии", писавшейся, впрочем — для современников, и у правнуков, пожалуй, недостатка в информации на мой счет не будет. Но сие как раз не является обязательным. <…> 7.06.2010.
(11)
Из статьи Б. Докторова
<…> И завершу этот параграф трактовкой Алексеевым «судеб советской социологии». Мне представляется, что это одна из первых попыток выделить в отечественной социологии основные этапы ее развития. Материал не предназначался для публикации, это – фрагмент его личного письма Тамаре Моисеевне Дридзе (1930–2000), пришедшей в социологию в середине 1960-х и хорошо знавшей, как все происходило. Отмечу также, что рассматриваемая ниже модель развития советской социологии была изложена Алексеевым более 25 лет назад (в мае 1981 г.) и потому предлагаемая им периодизация охватывает лишь первую четверть века существования постхрущевской российской социологии. Движение социологии как науки рассматривается Алексеевым в двумерной системе координат, задаваемой четырьмя полюсами (направлениями); вертикальная ось: «Идеология» – «Реальность», горизонтальная: «Наука» — «Управление» (см. рис.).
До середины 1950-х, пишет автор: «социология благополучно размещалась в “лоне” Идеологии и даже имени своего не имела (“буржуазная социология” не в счет!)». Она родилась в конце 1950-х и стала двигаться «вниз», в область Реальности. После столкновения с реальными социальными процессами она направилась к полюсу Наука, в 1960-е годы происходило освоение методологии, методики и техники социологии. В следующем десятилетии обозначилось движение «вправо», ориентация на Управление; возникла заводская социология, работы по хозяйственным договорам, стремление формулировать управленческие рекомендации в различных сферах жизни общества. И здесь желание социологов «порулить» встретило сопротивление со стороны власти, и социология вынуждена была двинуться обратно по направлению к Идеологии.
По характеру движения социологии Алексеев выделил четыре этапа: первый — «секуляризация», второй — сайентификация, третий — прагматизация и последний — идеологизация (точнее — реидеологизация). Четвертый этап тогда лишь начинался. Эти же этапы автор переформулировал в терминах функциональных приоритетов науки: гражданственный, исследовательский, управленческий и идеологический. Общий вывод из анализа 4-этапного процесса таков: «кто-то ближе к Науке, чем к Управлению. Кто-то к Управлению ближе, чем к Идеологии. И только к Реальности уже никто не ближе, чем к чему-либо другому...».
Далее, развивая одну из генеральных линий своего исследовательского проекта, Алексеев говорит об ожидании перемен. Ровно за четыре года до прихода к власти Михаила Горбачева он, понимая необходимость «нового прорыва к реальности», предполагал, что это может произойти в 1980-х годах под давлением хода общественной жизни. Добавляя при этом: «Правда, ей (социологии. — Б. Д.) для этого придется как бы “отказаться от самой себя”».
Обнаружив, что в целом прогноз Алексеева (особенно по части «отказа от себя») оправдался, я заинтересовался, какие периоды он сегодня выделил бы в последних двух десятилетиях развития российской социологии. Он сделал это, не меняя конфигурации предложенного им классификационного пространства. Приведу его ответ полностью:
«Насчет периодизации российской социологии. Для советской — цикл в свое время завершился от “секуляризации” до «реидеологизации». Для последующей “жизни” нашей социологии — был относительно недолгий период нового погружения в реальность, публичная социология (в смысле М. Буравого), далее — активное освоение мирового опыта, в значительной своей части эпигонское (тоже своего рода сайентификация) и — не последовательно, а, пожалуй, параллельно (в разных общественных секторах) — интенсивная прагматизация, с изрядной дозой очковтирательства. А в последнее время – опять реидеологизация, не менее крутая, чем на “закате застоя”. Тут уж — “православие, самодержавие и народность”, Союз социологов России, В. И. Добреньков — В. И. Жуков — Г. В. Осипов».
Действительно, получается своего рода спиралевидное движение».
<…>
(12)
Несколько вступительных слов к главе 9
Текст настоящей главы составлен преимущественно из материалов электронных СМИ, лишь упорядоченных нами хронологически и логически. Глава подразделяется на две папки.
В частности, в папке 1 («Атака на «Мемориал»») — актуальный монотематический мониторинг, отображающий процесс развертывания событий, непосредственно связанных с обыском в Научно-информационном центре «Мемориал» (СПб) 4 декабря 2008 г., и не только самих этих событий, но и их отображения в общественном сознании. Это — документированная хроника, диахроническая композиция, пополнявшаяся нами изо дня в день, в течение декабря 2008 – мая 2009 г. (вплоть до возврата «Мемориалу» незаконно изъятых материалов).
Папка 2 («Из ленты новостей – 2009») – тоже мониторинг, но уже политематический, охватывающий достаточно широкий спектр процессов и проблем, довольно разнородных. Все же можно усмотреть в нем преимущественный интерес к таким событиям, которые, как нам представляется, являются показательными с точки зрения выражения современных общественных тенденций, будь то в политической, идеологической, культурной сферах, пожалуй, с некоторым акцентом на защите человеческих прав и свобод. (Не случайно глава названа «Хроника текущих событий»).
Комментарии в этом мониторинге практически отсутствуют, авторский взгляд, отношение, позиция выражены в отборе и композиции материала. <…> (Март 2009 – март 2010).
(13)
Постскриптум к главе 9
А. Алексеев – Р. Ленчовскому
…Пожалуй, стоит вернуться к еще в феврале поставленному Тобой вопросу о соотношении «злобы дня» и «высоких материй», масс-медийного и философского дискурсов. Насколько правомерен вот такой, как здесь, мониторинг общественной жизни, в рамках дискурса социологического, по преимуществу?
Понятно, что все эти способы познания и языки не отделены друг от друга непроницаемыми перегородками. На шкале частичного / всеобщего социологическое видение оказывается где-то «между» новостной лентой и философской рефлексией. С тем и другим оно соприкасается, есть пограничные зоны. Но нет совпадения или растворения одного в другом.
В частности, в папке 2 главы 9, сплошь составленной из материалов СМИ (сетевых, по преимуществу) нет многого важного, что случилось за эти последние полгода. Это – субъективная репрезентативность, «нерепрезентативная выборка». Что же отбиралось? Так или иначе перекликающееся , «рифмующееся» с предметами нашего специального, обстоятельного рассмотрения. Это во-первых. А во-вторых, большинство сюжетов, более или менее упорядоченных хронологически и/или тематически, носят демонстрационный характер. Это — своего рода модели, «частное», в котором хорошо просматривается «общее» (перефразируя Гете). Фрагменты реальности, обнажающие фрактальность системы, ее самоподобие в деталях и в общей конфигурации.
Интересно, как прирастали наши «случаи», по мере написания книги. Вот «случай» тюменского социолога Грошева (гл. 8), вот «случай» Гилинского (гл. 3), а вот (уже из другой сферы) «случай» Охтинского газоскреба (см ниже: том 4 настоящей книги), или «случай» Олимпийского строительства (гл. 9). А лишь бегло очерченные (извлечения из СМИ) сюжеты настоящей главы, в сущности, обладают тем же достоинством. Созвучия и резонансы проникают эту сеть событий, по поводу большинства из которых можно было бы написать целую книжку.
Из них «случай» обыска в «Мемориале» и его последствий — самый детализированный, и встает как бы вровень, со всей частью 1 (события в СИ РАН). Он тоже выбран субъективно, хотя бы в силу авторской интегрированности в эту, не хочу сказать — структуру или организацию, а ассоциацию личностей. Здесь, в частности, я сам — также наблюдающий участник (со-умышленник, со-ратник и со-автор — летописец). В других случаях - мера авторского участия может быть интерпретирована словом болельщик: авторы, естественно, со-болезнуют, со-страдают, и — в меру сил — со-действуют, хотя бы привлечением внимания к тому или иному событию, ситуации, личности.
Как видишь, я пытаюсь концептуализировать замысел и исполнение главы 9, отвечая на твои сомнения .
Мне думается, что в такой интерпретации «хроника текущих событий» оказывается примером как раз экзистенциальной коммуникации, только обращенной не к данному, конкретному, а к потенциальному «заслуженному собеседнику» (в смысле Ухтомского). <…> 31.08.2009.
(14)
Из послесловия (см. выше. — А. А.)
(15)
Еще некоторые методологические замечания «под занавес»
<…> Что общего между столь различными сюжетами, как события в СИ РАН и Охта-центр, обыск в «Мемориале» и защита природы Северного Кавказа (глава 9), Открытое письмо петербургских социологов (глава 8) и Эстафета памяти (глава 7)? Общими, на наш взгляд, являются:
(1) отображение в них актуальных тенденций российского общества первого десятилетия XXI века, общества, именуемого иногда «постсоветским», иногда «переходным», иногда — обществом «суверенной демократии» или «авторитарным», — можно придумать еще массу определений, из которых неизвестно какое станет общепринятым в будущем;
(2) попытка социологического взгляда — репрезентации и осмысления этих событий, их интерпретации в качестве модельных (моделирующих) ситуаций в рамках качественной методологии исследований, сращенной с акционистским подходом в социологии;
(3) установка на откровенную ангажированность (иногда - непосредственное участие или даже попытка «направить» ход вещей) в исследуемой ситуации, то, что в терминах М. Буравого, обозначается как публичная социология, а в наших – как социология открытая.
Все эти определения (актуальные тенденции; моделирующие ситуации; открытая социология) являются, разумеется, не безусловными, их применение к описанным событиям и к их исследованию достаточно авторски субъективно. Тем не менее, нам кажется, можно расширить, пожалуй, уже вошедшее в профессиональный оборот понятие наблюдающего участия.
Ключевым словом здесь является участие, т. е. некоторое обозначение деятельностной позиции познающего субъекта. Исследователь – он же актор, притом что участие может быть и не только непосредственным, однако уже само описание, аналитическая и рефлексивная деятельность приобретают характер и смысл практического действия, если:
(1) предмет актуален,
(2) ситуация модельна, и
(3) социология публична.
А. Алексеев, Р. Ленчовский
Декабрь 2009
**
+++
НЕРЕПРЕЗЕНТАТИВНАЯ ВЫБОРКА
(Из книги А. Алексеева и Р. Ленчовского «Профессия — социолог…»)
Эта композиция – в известном смысле кульминация субъективности одного из авторов книги. Повод был случайным: понадобился набор цитат для вынесения на заднюю сторону обложки. Работа увлекла. И, как часто бывает, «вышла из берегов». Получилась нерепрезентативная выборка высказываний (авторских, а чаще – коллег и друзей, или даже вообще Значимых других), что вроде бы должно «представить» книгу: о чем она и к чему.
Но выбор этот не имел рациональных критериев. По-настоящему данная выборка отображает лишь поток ассоциаций ее составителя. Те, кого он здесь цитирует, ответственности за его выбор не несут. Сам же составитель затрудняется эксплицировать свои мотивы: «так получилось».
Произвольна и последовательность предъявления отрывков. Кроме группировки по томам. Но можно было и тут перемешать.
Пожалуй, для привлечения читательского внимания некоторые из этих цитат послужат. Но «сырой» продукт этой работы, выполненной по заказу издательского оформителя, показался заслуживающим сохранения. Тоже – особый жанр.
А. Алексеев. 10 января 2010 г.
Цитаты, вынесенные на заднюю сторону обложки соответствующего тома отмечены (*)
Из тома 1
Здесь было предпринято исследование случая (случаев). На наш взгляд, при точном выборе объекта, при адекватности методики такое исследование («кейс-стади») может оказаться не менее эффективным и значимым, чем широкомасштабный проект.
***
Один цветок лучше, чем сто, передает природу цветка. (Я. Кавабата). *
***
Случай, «кейс» — это обычно событие или последовательность событий, некая ситуация в развитии, подлежащая исследованию. При такой постановке вопроса оказывается, что есть и еще один возможный тип «case study», а именно - биографическое исследование. Человек — это, в сущности, тоже «случай», причем случай уникальный.
***
Контекст — это, в сущности, совокупность, множество событий и ситуаций, находящихся в прямой или опосредованной связи с тем случаем, который избран в качестве приоритетного предмета исследования. В понятие контекста так или иначе входят причины и следствия, факторы и продукты, среда и фон…
***
Мы никоим образом не обещаем читателю легкого чтения – уже в силу одного только многоголосия субъективных (акторских и со-авторских) позиций, множественности проблем и тем. Лишь читательский труд позволит усмотреть глубинную связь между событиями, внешне столь различающимися (скажем, между преследованием неугодных в научном институте и обыском в правозащитной организации).
***
Диалог разворачивается между, по крайней мере, четырьмя категориями коммуникантов: авторы (со-авторы); действующие лица («герои драмы»); эксперты (аналитики); сочувствующие («болельщики»). Коммуникация «пролегает» как между разными категориями «со-участников» (изберем этот термин в качестве обобщающего), так и внутри этих категорий.
***
СИ РАН — дитя перестройки. Это было время, когда многие, если не все, хотели как лучше, и делали многое для того, чтобы было лучше, даже вопреки грузу старых убеждений и правил. (Б. Фирсов).
***
Мы вовсе не считаем, что «события в СИ РАН» являют собой нечто исключительное в научно-профессиональной среде. Нас, в данном случае, интересуют способы практического воплощения некоторых общих закономерностей в формах «живой жизни» профессионального сообщества. *
***
Управление и борьба за власть – это настолько трудоемкие виды деятельности, что совмещать их с научными исследованиями, требующими безмятежного и во многом праздного ума, проблематично. Все больше ученых переключаются на борьбу за распределение властных ресурсов… (В. Ильин).
***
Если «парламент не место для дискуссий» (известное крылатое высказывание), то Ученый совет не место для решений. (А. А. Из письма).
***
…Пока что мой сценарий предполагает три задачи: исследовательскую, защиту чести и прагматическую. Первые две реализуются уверенно. Последняя - весьма проблематична. Однако не всякая победа желательна, и не всякое поражение огорчительно. (А. А. Из письма). *
***
…Вот видишь, как ваша вовсе не местная, не партикулярно-карьерная ситуация выходит «из невских берегов» и провоцирует прямо-таки «наводнение» соображений и проектов – на дружественных вам кручах Днепра! Сообщающиеся сосуды! (Р. Ленчовский — А. Алексееву).
***
…Признаюсь в глубокой симпатии к образу действий, в особенности, одного из героев вашей композиции. Читаешь его обращения – и видишь: человек откровенный разговаривает с лицемерами, но не как обличитель, а как бы побуждая к встречной откровенности; человек, для которого слово суть средство войти в контакт, – с теми, для кого оно средство укрыться в бюрократической раковине; подчас кажется, что это дореволюционный интеллигент пытается достучаться до заскорузлых питомцев ВПШ. Утопия? Пожалуй. Но в ней – интеллектуальное и моральное превосходство утописта над партреалистами… (А. Кетегат).
***
За последнее время несколько раз приходилось слышать: «С вами поступили несправедливо». Я бы предпочел говорить о рациональности. Вот, например, уволен Бачинин. Да его увольнение прежде всего не рационально, во вред Институту, может быть, больше, чем ему самому. (А. А. Из письма).
***
Ученый, как известно, ищет истину. Известно и другое: далеко не каждый ученый борется за правду. Лишь в некоторых случаях эти понятия совпадают. (М. Левин).
***
Именно псевдоученые активно занимаются созданием «критериев оценки эффективности научной деятельности». Эти критерии суть симулякры, позволяющие создавать и воспроизводить псевдонаучный социум. (А. Винников).
***
Вся эта история с аттестацией, увольнением и т. д. оказалась лично для меня едва ли не подарком судьбы. А наблюдающее участие предполагает писание и делание параллельно, рефлексию и действие «как вдох и выдох» (по выражению Гете). Так что со мной все в порядке, а за всякое «удовольствие» - можно даже и заплатить. (А. А. Из письма). *
***
…в Вашем демарше, как мне кажется, соединяются «наивная мудрость», «невинное хулиганство» и «игривый расчет». Конечно, издалека не видны подробности, хоть в них, может быть, и самое интересное. (А. Алексеев — В. Шляпентоху).
***
Г. Померанц: «Как-то, уже в 60-е годы я подумал, что Петр Григорьевич (Григоренко) стремится понять, чтобы действовать. А я иногда действую, иду на некоторые рискованные эксперименты, чтобы посмотреть, какой будет результат, чтобы понять, как откликнется на это общество». *
***
Поскольку история творится и пишется параллельно, труд принципиально не закончен.
***
…Наблюдение против хитрости, гласность против закрытости, достоинство против приказа, исследование вместо страдания… (Ю. Щеголев)
***
В фокусе нашего интереса — и познавательного, и экзистенциально-практического - нравственно-психологическая "закваска" тех или иных, в самом деле, странностей нашей жизни, к которым — из-за их безмерной социальной растиражированности — многие давно уже пообвыкли… (Р. Л. Из письма)
***
Тексты, собранные здесь и выстроившиеся в связный сюжет, представляются, однако, хорошо иллюстрирующими, пусть не пропорционально, по крайней мере четыре типа дискурса, или, скажем так, «риторик»: риторику дела, риторику наива, риторику игр, и риторику бесстыдства (последнее выражение принадлежит Умберто Эко). (А. А.)
***
…Когда-то мне случилось ввести в оборот «формулу разгильдяйства»: незаинтересованность + некомпетентность + безответственность. Сейчас же позволю себе предложить «формулу институционального безобразия»: бюрократизм + «бардак» + мошенничество. Эта триада представляется системной: убери что-либо, и утратится целостность, каковую являет собой наша сегодняшняя академическая, и не только, жизнь. (А. А.).
***
…Наш главный с моими друзьями-социологами интерес - не дрейфы и "подробности" корпоративных и государственных бюрократий самих по себе, а такая амплитуда "человеческих комедий" и прямо-таки анекдотов (в старинном смысле), историй - как с человеческим лицом, так и с весьма бесчеловечными масками, которая наиболее ярко высвечивается именно в самых разных социальных разломах и чаще всего — безотносительно к их институциональным масштабам. (Р. Л.).
***
…Фальсификация доказательств по гражданскому делу лицом, участвующим в деле, или его представителем — наказывается штрафом в размере от ста тысяч до трехсот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от одного года до двух лет, либо исправительными работами на срок от одного года до двух лет, либо арестом на срок от двух до четырех месяцев (Из Уголовно кодекса РФ, ст. 303).
***
…Ты сам видишь, как администрация СИ РАН «сечет себя», и нигде больше, ни при каких комиссиях, она не вынуждена будет так «выговориться» - против своей воли! - как в этом суде! Судебное разбирательство пошло по удачной колее. И любое решение здесь будет «в строку» - в аналитическом смысле. (Р. Л. Из письма).
***
…Нам надо вместе подумать, как быть, чтобы в данном случае Российская академия наук выглядела с хорошим лицом. (Из выступления председателя комиссии по комплексной проверке).
***
…В существующей ситуации, где любая самостоятельная позиция чревата репрессиями, когда ваша позиция ничего не изменит, настоятельно прошу – не идти против течения, не совершать акт самоубийства, пожалуйста, проголосуйте как все. (Из выступления Г. Саганенко на обсуждении в коллективе ее с соавторами открытого письма Президенту РФ Д. Медведеву).
***
…Конфликт надо «разрешить, преодолеть»… Понятно, что закрывая глаза на причины болезни, ее не излечишь. Впрочем, и тенденциозная аттестация – не причина, а просто с нее началась эскалация саморазрушения коллектива, спровоцированная его руководством. (А. А. Из письма).
***
Духовное — интеллектуальное, культурное, моральное — убожество особенно показательно там и тогда, когда оно проступает в средах и группах деятелей науки и культуры. Что позволено Быку — то не позволено Юпитеру. Не знаю, как «гений и злодейство», но цинизм и порядочность — две вещи несовместные. (А. А.).
***
…Там, где вполне естественно усматривать моральный и логический, бери выше — экзистенциальный абсурд, там налицо норма, закономерность нашей жизни. Этакий «перевернутый мир»! (А. А.). *
***
…получается, что нету у нас никакой чести. Прикидывались мы. Окуджаве подпевали. Лукавые уста. А усатый был нам — кровно наш, необходим как прикрытие – наши мелкие делишки камуфлировать под «вынужденные». И вот Отец больше не прикрывает. Ан, все равно творим. ... Это не он — нас, это мы его создали? Принять такое... ну, выше моих сил. Нет, не отдать мне своих иллюзий... без них нечем дышать. И есть же очевидности. Некоторые из наших коллег, их позиция и поведение - совершенно бесспорный факт. Так что смыслы жизни имеют достаточно оснований не вздрагивать... Наше дело — искать воду... вот и будем... (А. Сарно. Из письма).
***
…Я, как и ты со своими товарищами, стараюсь как-то рефлексировать, "запечатлевать" это в текстах и документах для… Вот тут и вопрос: для кого? Пока что реально получается "для заграницы" больше, чем для своих. Ну да ладно, если мы останемся хотя бы как "свидетельства" (объективные и фундированные!) — и то хорошо. (О. Манаев. Из письма).
***
Драматическая социология — это участие, наблюдение и рефлексия по поводу смены ситуаций, которые драматичны каждая сама по себе, а вместе составляют драму жизни. (А. А. Из письма). *
***
В принципе можно представить себе даже команду «наблюдающих участников». Тут намечается пересечение «наблюдающего участия» и «социологии действия» (в смысле Турена). И вообще, по аналогии с Шекспиром (весь мир театр и люди в нем актеры…), можно сказать: весь мир есть взаимо-действие, а люди в нем — со-участники (хорошо, если наблюдающие и рефлексирующие (А. А.).
***
…Останемся оптимистами по убеждениям, сохраняя пессимизм по наблюдениям. (А. А.). *
***
Ю. Рост: «Попрание человеческого достоинства как национальная идея (не объявленная, но реально осуществляемая) проваливается, несмотря на гигантские усилия. Люди в стране есть, и они думают».
***
О. Яницкий: «…Я лишь утверждаю, что настоящее социологическое исследование всегда интересно, увлекательно — не случайно Н. Луман подметил, что «исследование» все более превращается в «расследование», особенно в нашем текучем и мало предсказуемом мире»
Из тома 2
Одним из методолого-методических вариантов исследования случаев является наблюдающее участие, когда исследователь сам является актором в рамках исследуемой среды и реализует когнитивный принцип «познание действием».
***
В изложенном исследовательском подходе синтезируются практическая деятельность, рефлексия и игровой момент («игра» с социальным объектом). Вышеописанный способ исследования мы называем драматической социологией.
***
Следует заметить, что названный метод (наблюдающее участие) может иметь и «любительское» применение — в процессе повседневной жизни человека, который включает в свое социальное поведение когнитивную мотивацию в соединении с ценностной и прагматической. Такой «способ жизни» позволяет человеку совладать с трудными ситуациями, быть «в ладу с собой» и в контакте с другими, понимать, «как устроен этот мир», и осмыслять свое место в нем…
***
И. В. Гете: «Как можно самого себя познавать? Отнюдь не созерцанием, а только действием. Попробуй исполнить свой долг — и тотчас себя познаешь. Но что в сущности твой долг? Требование дня». *
***
…Своей драматической социологией расшатал традиционный для российской социологии тип осмысления окружающей реальности и еще мощнее — форму изложения наших наблюдений и обобщений. (Б. Докторов).
***
И. Бродский: «Сознаюсь, что чувствую себя больше Островским, чем Байроном. (Иногда чувствую себя Шекспиром). Жизнь отвечает не на вопрос: что? — а: что после чего? И перед чем? Это главный принцип. Тогда и становится понятным “что”. Иначе не ответишь. Это драматургия…
***
Если для младших поколений российских социологов Владимир Александрович Ядов все же «далекая звезда» — хоть можно и книги почитать, и лекции послушать - кому бы молодому такая активность! — то для старших и средних поколений он слишком значим профессионально и по-человечески, чтобы не оставаться постоянно в поле его притяжения. Замечательно, что это «тяготение» не тяготит и как бы даже не ощущается.
***
Относительно разнообразия типов вмешательства социолога в социальную жизнь… Один тип я бы назвал потаенным или — в лучшем случае — не осознаваемым. Так называемая заказная (не путать с экспертной!) социология более других тяготеет к этому варианту. Другой тип — открытое, заявленное вмешательство в жизнь, вроде «социологии действия» А. Турена или «публичной социологии» М. Буравого. И третий тип — пусть это будет «наблюдающее участие». Здесь социолог ограничивает себя исследовательскими целями или нравственными императивами: «познание через действие», но не «действие посредством знания»… (А. А. Из письма).
***
Там, где люди «страдают» от несправедливости, бюрократического идиотизма, да просто от плохого устройства мира или собственной глупости, там наблюдающий участник может соединить «остраненный» критический взгляд с инициативным, отвечающим его интересам, а главное — ценностям, причем познавательно эффективным действием. (А. А. Из письма)
***
Сегодня были жаркие споры о ценностях жизни и культуры. Одни кричат: «Ценность есть отношение объекта и субъекта», другие: «Ценность есть отношение субъекта и объекта». Пришлось дать отпор. Одним за объективизм. Другим за субъективизм. (Проф. Полупортянцев, 1966)
***
Двуединый тут предмет: социологи в жизни общества и общество в жизни социологов. То есть далеко выходит за рамки истории социологии, как таковой. Вот ведь и эта наша книжка — про взаимоотражение социологии и общества.
***
…Твой «уход в сторожа» на другом континенте показывает, что все общественные системы похожи одна на другую, а все личности различаются и уникальны. Мне твоя мотивация очень близка. Кроме чтения лекций и писания теоретических статей есть масса способов самовыражения для доктора социологии, да еще защитившегося в университете МакМастера. Если зарплата сторожа обеспечивает бытовой минимум, то нет границ для творческого максимума. (А. Алексеев — М. Левину).
***
К ресурсам автобиографического повествования (АП) мы относим архив, “живую память” и “память других”. Нормы АП резюмируются в трех “постулатах”: постулат фиксации семейных корней, постулат внятности биографического текста и постулат ценности “истории жизни”. Что касается эффектов АП, то выделяются эффекты культурные, воспитательные и ауторефлексивные. *
***
Биография — один из генетически исходных и универсальных способов отображения мира. «Одиссея» - это, кстати сказать, биография Одиссея.
***
Грани между наукой, искусством и «просто» рассказом о жизни вовсе не отчетливы. Например, документальный фильм «Подстрочник» — это художественное исследование, но также и жизненная ретроспектива, и богатейшее поле для научного анализа (в частности, исторического, но и не только).
***
Для социолога или историка общественный и исторический контексты равнозначны с биографией как таковой. Постижение мира происходит «в точке пересечения биографии и истории» (выражение Ч. Р. Миллса).
***
Воспоминания — единственная настоящая ценность, которая остается с нами, пока жива память. И надо успеть передать это наследие в фонд ноосферы, питая не архив исторических истин, а нескончаемый поток мыслей, проходящий через каждого человека. Жизнь продолжается как эстафета смысла. А истина (алетейя) есть отсутствие забвения… И тогда вечность — в каждом мгновении. Книга воспоминаний — дар следующим. (Р. Баранцев).
***
«Дети старше нас, потому что они младше нас…» (З. Вахарловская). Чем моложе биологически, тем старше исторически, в смысле опыта не только своего, но и предыдущих поколений. (А. А.). *
***
Объективной истины о человеке не бывает, потому что он субъект. (И. Кон).
***
А. Сахаров: «…Мне кажется, что жизнь по своим причинным связям так сложна, что прагматические критерии часто бесполезны, и остаются — моральные». *
***
…Ты, разумеется, прав, когда пишешь, что «в конкуренции с насаждаемой исторической памятью семейная, ... имеет шансы одержать верх». Да, шансы. Мера использования которых пропорциональна мере оснащенности семейной памяти исторической — альтернативной той, что насаждается. (А. Кетегат — А. Алексееву).
***
…Каждый вправе определять и указывать свою национальную принадлежность. Никто не может быть принужден к определению и указанию своей национальной принадлежности. (Из Конституции РФ)
***
…Миссия: Осмысление и преодоление опыта тоталитарного наследия и тоталитарных стереотипов общественного сознания с целью оздоровления моральной атмосферы в современном обществе, разрушенной десятилетиями государственного политического произвола, предотвращения возможности реставрации авторитарных институтов власти и полицейского государства. (НИЦ «Мемориал». СПб)
***
Знаешь, мне иногда кажется, что если вдруг среди социо- и землетрясений, ничего не останется, кроме этих вот «твоих» документов, то вдумчивый социальный интерпретатор по ним, как палеонтолог по одной косточке ископаемого животного, сможет реконструировать и социальное устройство, и исторический ход, и даже психологию человеческую. Так ведь надо же оставить ему эту «косточку»! (А. А. Из письма).
***
Назову два виртуальных собрания сочинений — двоих своих друзей: москвича — социального мыслителя и правозащитника Виктора Сокирко и питерца — поэта, историка и публициста Андрея Чернова. На их персональные страницы в Сети можно ходить как на филармонические концерты по абонементу. На весь год хватит. (А. А. Из интервью).
Из тома 3
...С развалом Советского Союза борьба против России приобрела новые, порой изощренные формы. Идеологическая борьба против России и, главным образом, русского народа, не только не прекратилась, но и значительно усилилась. Эта борьба подпитывается сотнями и тысячами миллионов зарубежных долларов. Силы мирового зла, если можно так сказать, направлены на то, чтобы сломить становой хребет российской государственности... (Так! Академик Г. Осипов).
***
…Был создан Союз социологов России с аббревиатурой, милой сердцу тех, кто ностальгирует по империи, — ССР. Новая ассоциация должна полностью вытеснить из жизни старые организации, где главную роль играли ненавистные ей либералы. По сути, это событие легко укладывается в схему генерального плана изничтожения в стране всех элементов либерализма и прозападных настроений. (В. Шляпентох).
***
Принципиальной составляющей анатомии коллективного действия в рассматриваемом «case» (Открытое письмо группы петербургских социологов – коллегам-социологам России) является электронная почта: она — не просто технология, но часть культуры общения. Она не только определила скорость и интенсивность обмена информацией, но и позволила участникам работы найти баланс между коллективной и автономной деятельностью. (Б. Докторов)
***
Да, социология - ветка в науке, но она, по воле-неволе, и щит и меч, рупор и сторож..., но может стать и лакеем, подхалимом, кто вместо фактов и знаний выдает наукообразную ложь. (Ю. Вооглайд).
***
Наш мониторинг охватывает период с декабря 2008 по декабрь 2009 г. и ни в коей мере не претендует на репрезентативность в привычном для социолога смысле слова. Но можно, мы полагаем, говорить о репрезентации современного российского социума, по крайней мере — в сферах поддержки / подавления публичными социальными институтами свободы самоосуществления личности и способствования / препятствования со стороны этих институтов становлению и развитию условий достойной жизни человека.
***
Если мои рассылки доставляют кому-либо технологические или иные неудобства, сообщите об этом, пожалуйста. (А. А.).
***
Социологическое сообщество должно быть предельно прозрачным перед обществом, перед коллегами, перед экспертами, как по результатам, так и по способам их получения. (Г. Сатаров).
***
Какая же это демократия, если люди в ней не участвуют? (М. Горбачев).
***
А. С. Пушкин: «Непременно должно описывать современные происшествия, чтобы могли на нас ссылаться».
***
Сначала мы находимся, как правило, в плену массы творческих «затей»; но потом, шаг за шагом ведомые и логикой материала и «доминантой на лица Других» — наших потенциальных читателей, вынуждены отказываться от излишней «затейливости», коли принимаем «простоту», парадигмально задаваемую классической «пушкинской» стилистической нормой. (Р. Л.).
***
Обыск в НИЦ «Мемориал» был проведен «обоснованно, но незаконно»… (Так рассудил суд). *
***
Ст. Маркелов: «Страна подсела на патриотизм, как на наркотическую иглу. Любой политик, перед тем как соврать, клянется в своем патриотизме. Любой лизоблюд, перед тем как выбить деньги у власти, рассказывает о своей любви к державе. Любой вор, облизываясь от краденого, объясняет, как он любит Родину и сколько готов еще украсть ради этой любви».
***
«За державу обидно!» (декан социологического факультета МГУ В. Добреньков)
***
Гражданское действие тем более эффективно, чем более оно публично. А чтобы стать публичным, оно требует оперативного протоколирования. Такие протоколы несут в себе мощный заряд общественного воздействия. И как видно, это воздействие приносит пусть частичные, но позитивные социальные результаты. *
***
…300 шагов к свободе. Вроде свобода – наиглавнейшая цель. Да, это так, допустим, для меня. А вовсе не столь уж свободолюбивому народу — может, не столько это нужно, сколько «мирное пастбище» («паситесь мирные народы…» — А. С. Пушкин). А кому — и подавлять других (имперский синдром). Чтобы было хорошо (каждый, кстати, понимает по-своему). Упаси Бог — «подниматься с колен». Упаси Бог — «утонуть в трясине». Дай Бог – достойную жизнь. (Тут и самореализация, и сотрудничество, и благосостояние). Спросите «любого» - хочет ли он свободы. Многие задумаются. А вот достойной жизни захочет, пожалуй, каждый. (А. А. Из письма авторам программы «300 шагов к свободе»)
***
Дневник — для… Письмо — к… Статья — о… Общение — с… Коммуникация – и для…, и к…, и о…, и с… (Р. Л.) *
***
Нами проведено различение сфер: публичности, корпоративности, приватности и интимности, применительно к индивидуальной письменной коммуникации. Корпоративность есть урезанная публичность. Интимность — сугубая, акцентуированная приватность. (А. А.)
***
М. Вебер: «…Нужно обратиться к своей работе и соответствовать "требованию дня" - как человечески, так и профессионально. А данное требование будет простым и ясным, если каждый найдет своего демона и будет послушен этому демону, ткущему нить его жизни».
***
Открытая социология есть общественная, актуальная, демократическая, диалогичная, гражданственная социология. Она открыта “миру” как предмету отображения, ансамблю акторов и адресу обращения. Она есть также независимая социология. *
***
Считаете ли Вы возможным определить общее (результирующее) направление ожидаемых Вами общественных изменений — в конечном итоге к лучшему или к худшему? Желательно при этом пояснить свое понимание «лучшего» и/или «худшего» в данном контексте. («Ожидаете ли Вы перемен?», 1978-2009).
***
Просматривая текст книги "Профессия — социолог», я обращал внимание не столько на содержание, которое мне в основном известно, сколько на композицию и стиль. Обратил еще внимание на масштабную неинвариантность: значение этой работы возрастает вместе с масштабом понимания. Любопытное нарушение фрактальности. (Р. Баранцев).
***
— Заглавие — «Профессия — социолог» — представляется мне неудачным. Книга не о профессии социолога. Ее главное содержание и смыслы лежат в ином поле. Пройдет время и при поиске люди будут "спотыкаться" об это название, ища в книге совсем иное. (Е. Смирнова) .
— Название это отсылает не столько к предмету, сколько к подходу, к способу видения и понимания, к содержанию и форме рефлексии. Вот почему книга так названа. (А. Алексеев).
***
Насчет кейсов. Знаете, настоящие кейсы всегда как матрешка. Вот, в глобальном кейсе, представленном в этой книге, и СИ РАН, и Мемориал — кейсы. А в кейсе СИ РАН находим кейсы Корнева, Протасенко, Саганенко, Бачинина, да даже Елисеевой (неявно), не говоря уж об Алексееве. В общем, кейс на кейсе сидит и кейсом погоняет. (А. А. Из письма).
***
Работает метод-то! Формируется что-то вроде полифонии наблюдающих участников. И тогда реальности труднее ускользать из сети. Тут-то она и вынуждена проговориться… (А. Сарно).
***
В дневниках человек рассуждает с самим собой, в статьях обращается ко всем вообще, в письмах беседует с конкретным человеком, с тем, к кому направлена душа. Роскошь человеческого общения, которую так ценил Сент-Экзюпери, здесь максимальная, пусть и заочная. Крупицы человеческой памяти живее всего выражаются в письмах и в письмах же лучше всего сохраняются. (Р. Баранцев).
***
…Отдавая себе отчет в отмеченной Вами проблеме овладения читательским вниманием, я все время декларирую читательское право на избирательное чтение... (А. Алексеев. Из письма).
***
Ваша книга мне видится и как документальное повествование, и как исследование процессов, происходящих в социальных институтах, в малых сообществах и в обществе в целом, и как книга-беспокойство о будущем, и как призыв к каждому задуматься над тем, что делать ему самому в сложившейся в обществе ситуации. (Ю. Щеголев).
***
…Главное в этом опыте не история нашей социологии, интересная узкому кругу, а социология как образ жизни, способ мышления, ракурс видения реальности, как технология интеграции индивида в социальную жизнь. А это все уже важно для людей любой специальности. Книги (такого жанра) могут при соответствующей их адаптации быть учебником такой социологии для всех. (В. Ильин). *
***
…В перспективе — да, Ты наметил путь дальнейшего развития «драматической социологии и социологической ауторефлексии», коль скоро им таковое суждено. Уходящий в бесконечность мониторинг реальности («документальная проза № 1») и в бесконечность же уходящая аналитика («документальная проза № 2»), при постоянном «отставании» второй от первой и при их взаимопревращениях и взаимооплодотворениях. (А. Алексеев — Р. Ленчовскому).
***
…Мы старались отбирать для рассмотрения ситуации модельные, или моделирующие современные общественные процессы, исследовать такие «случаи», в которых эти процессы ярко проявлены. Причем обнаруживались единство в многообразии и многообразие в единстве.
***
Возможным опытом совладания с этой бесконечностью «информирования» в виде как бы «знания», которым нас заваливают с разных сторон масс-медийные каналы, является житейская и профессиональная интуиция, она же для социологов — социологическое воображение. (Р. Л.).
***
Б. Штерн: «Насмотревшись на все мерзости обстоятельств места и времени, человек перестает верить, что в этих обстоятельствах вообще можно что-то изменить к лучшему… Человеку не скажешь: «бросай унынье — вон свет в конце тоннеля» — это будет ложью: отсюда не видно никакого света. Лучше напомнить про лягушку в сметане — ведь изменила среду своими телодвижениями и так спаслась. Фазовый переход тем и интересен, что, не зная параметров среды, его не предскажешь, зато уж если пойдет, то быстро (годы вместо поколений) и мощно. Или не пойдет — в зависимости от действий каждого из нас».
***
В. Кантор: «Исправление ситуации, наверно, возможно... Коралловый остров разумной жизни, коралл к кораллу, продолжает расти. Процесс образования коралловых островов крайне медлителен. Вулканические острова создаются скорее. В октябре семнадцатого вулкан заработал, но вместо острова свободы (не путать с Кубой) мы получили материк ГУЛАГ. Так что путь «малых дел» по-прежнему представляется для России наиболее надежной программой».
***
Заслуженный собеседник, по А. Ухтомскому, это тот, которого ты заслужил. В развитие этой идеи выдвинем понятие заслуженного читателя. Это тот читатель, которого автор заслужил. Каков автор — таков и читатель, и наоборот. Не в смысле тождества, а в смысле соответствия друг другу. В смысле возможности и способности к со-беседничеству. *
***
Читательская интерпретация может совпадать полностью или частично с авторской трактовкой, а может коренным образом отличаться от нее. При этом факт отсутствия в книге намека на то, каким путем должен следовать читатель к своему выводу, автоматически запускает механизм многоуровневой рефлексии и саморефлексии… (Б. Докторов)
***
На наш взгляд, миссия социолога состоит в отображении, объяснении, осмыслении (скажу одним словом — постижении) социальной реальности. Последняя представляет (может и должна представлять…) непреходящий, не только прагматический интерес для человека. И для практической ориентации в мире указанное постижение может оказаться полезным.
Из тома 4
Общественные бури все больше приближаются к «моему дому — моей крепости», в том числе и территориально. Я живу на Охте, в двух с половиной километрах от того места где предполагается — в аккурат напротив Смольного собора, через Неву — возводить 400-метровый фаллос «Газпрома» (его последнее официальное название – «Охта-центр», а народное — «Газоскреб»). (А. А. Из рассылки). *
***
… «Случай» Охта-центра является своего рода кристаллизатором множества проблем, относящихся ко всему разнообразию сторон общественной жизни: экокультурной, градостроительной, финансово-экономической, правовой, идеологической, управленческой, социальной, политической, нравственной, научной (от геологии до социологии), информационно-коммуникативной, духовной, проблем инженерии и техники безопасности, транспортной и прочей инфраструктуры, сбережения памяти (от археологии до эстетики), международных отношений, психологии масс, взаимоотношений власти и населения, общественного участия, гражданского сопротивления.
***
…Исследователь — он же актор, притом что участие может быть и не только непосредственным, однако уже само описание, аналитическая и рефлексивная деятельность приобретают характер и смысл практического действия, если: (1) предмет актуален, (2) ситуация модельна и (3) социология публична.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #9-10(46) июнь 2013
7iskusstv.com/nomer.php?srce=46
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer9-10/Alekseev1.php
