Однажды некоторый персонаж, условно назовём его я, достигнув совершеннолетия, вознамерился стать счастливым. И всё бы ничего, да потащил он в этот утопический проект мою любовь, не учитывая некоторых свойств своего характера, вынесенных в жанр этой истории.
Итак:
Бездействие первое. Трансцендентальное
Наш персонаж решил начать с самых верхов, внезапно осознав, что низы не могут, а точнее — не хотят. То есть: возлюбил он другого персонажа, безусловно назовём его Бог, как бы больше, чем самого себя. Для этого ушёл в бессрочный невеликий пост, включающий физическое и мысленное воздержание практически от всего, немыслимое в условиях студенческой жизни в декорациях общежития под номером 10. И, может быть, это закончилось бы и чем хорошим (чудовищным), ведь, как учит русская интеллигенция, немыслимое идеально подходит для практического воплощения в жизнь, если бы я, повторяюсь, не потащил за собой мою любовь.
Бездействие заключалось в не очень многочисленных, героических и глупых актах самопожертвования ради синего накачанного мужика с бусами и саблей, который любил яблоки и воду, а также усердные ежедневные с (00:00 до 00:00) молитвы, заключающиеся в однообразном повторении его синего имени. И чем однообразнее, тем лучше. Таким образом я решил избавиться от себя, своего ума и привередливых коней страсти. Рис и бананы иногда шли этому я на пользу, но началось неизбежное удаление от сцены, в которой и происходит первое бездействие. Я даже немного поссорился со своими родителями, желавшими ему добра и нормальной сыновней доли, кроме того, прослыл среди своих менее (точнее более) терпеливых друзей окончательным эвфемизмом и идиомой. Но духовного керосина, необходимого для дальнейшего подвига и перелёта в Индию духа (хотя при наличии такого топлива можно и вокруг галактики пролететь), надолго не хватило. Кто знает, сколько бы это ещё продолжалось, ведь наш персонаж до сих пор не разочаровался в своём синем пареньке с саблей и прочих еврейских штучках, если бы моя любовь, как и любая другая неудовлетворённая женщина в декорациях общежития, не сказала бы «хватит» и не превратилась бы в обычную девочку с квадратными плечами. Далее следует драматическая часть пьесы, где центральным является эпизод с тотальным опьянением от молока (ведь вотку-то я не пьёт) и художественным выжиганием свечкой на руке, но мы его опустим. Осталось только добавить, что первое бездействие длилось около года.
Бездействие второе. Бытовое
Потерпев сокрушительное трансцендентальное фиаско, наш персонаж решил подойти с другой стороны и устроить себе нормальную жизнь с обширной комнатой в Бердянске, пасущимися коровами и прочей бутафорской пасторалью. Но я опять втянул в это дело мою любовь, тщательно загримировав и присовокупив к ней гораздо более внушительную, чем следовало, грудь. За очередной увлекательный год своей пьесы я узнал, что, оказывается: «женщина — это земля, которая засасывает мужчину по самые, простите, яйца, если ему не хватит ума вовремя упорхнуть». (С чем сейчас выражаю решительное несогласие, разве что если к женщине добавить эпитет чужая ). Расписавшись в бытовой несостоятельности я-таки переметнулся к следующему эпизоду, где попытался устроить счастье на третьем, ещё более адекватном принципе.
Бездействие третье. Любимое
В третий раз моя любовь пришла как моя любовь, расставила всё по местам (отчего я несколько раз чуть было не сломал себя и всё остальное до самого основания), и, пару раз признавшись в вечной любви, сказала,— «я тебя не люблю» — развернулась и ушла на закат, оставшись рядом приблизительно навсегда.
Бездействие четвёртое. Пустота
Получается, что за три бездействия я успел сломать три способа (трансцендентальный, бытовой, и трасцендентально-бытовой) приемлемого существования и пришёл к четвёртому: пока ты, я, не научишься жить в равновесии с собой и не думай о моей любви. Понял? Потому что ты очень плохо умеешь любить, отвратительно клеишь обои, и слишком многого от меня требуешь. Я бы сказал тебе словами, произнесёнными в контексте второго действия, но куда от тебя, болезного, денешься?
Так что жди мою любовь хоть до гроба и посинения, но не смей себя страдать. Потому что иначе она к тебе никогда не придёт. И вообще твоё счастье — это мелко и подло. Посмотри, в каком аду живёт добрая половина человечества? А другая в каком? Радуйся тому, что тебе и так космически повезло по чьей-то невиданной милости. И люби себя, как другого. Только помни, что онанизм — тоже насилие. И если скатишься в жалость и самосуд, то так в нём и останешься. И вообще: плечи расправь. Всё в порядке.
Если из бумаги вырезать человечка и поднести его к окну, то через него пройдёт ровно столько света, сколько может через него пройти. Вот, наверное, в чём суть аппликации из цветного картона собственных жизней. А может, это просто слова грустного идиота и печального дебила из какого-то хорошего (или плохого) фильма. В любом случае, у меня юродствовать получается ещё хуже, чем любить.
А радостная пустота — это шажочек к тому, чтобы хотя бы попытаться начать любить живых равносильно, равнобедренно, равносторонне, начиная с самого ближнего своего внутреннего бездомного котёнка.
Бред(!), очередная утопия, но таковы правила трагикомедии. Потому что всегда получается любить себя рядом с кем-то очень любимым, например, с Богом. Ведь, когда любишь, чувствуешь себя лучше, быстрее, выше, сильнее, любимее, но оторвавшись опять становишься ниже, пошлее и ненавистнее. Это нечестно. А любить, как любит моя любовь,— чисто, без примеси себя — не получается.
Так и хватаешься за голову — что же делать? Ведь очередное бездействие уже недопустимо. А моя любовь — вот она, поблизости, без отрыва от производства. Осталось только предаться ей абсолютно, независимо от внешних условий и лиц, в которые она воплощается.
И, в общем, ничего страшного, если
• научиться меньше себя не любить;
• не любить, как это принято, кого-то особенного;
• и попробовать просто любить, как мою любовь, всё остальное.
И, может быть тогда:
Её коней седые гривы
Укроют травы и обрывы.
И унесет под бой часов
На белых снах от бедных слов
Туда, куда ты так просила
Пойду, поучусь у камней (всех), воробьёв (никого) и кошек (себя).
И ещё послушаю Лёнечку.
Слава Богу, весна.
