Когда в 1978 году московские поэты и писатели Аркадий Ровнер и Виктория Андреева, длительное время жившие в Нью-Йорке, начали издавать журнал «Гнозис», их друг, английский поэт и переводчик Ричард МакКейн, предложил им стихи одного безымянного поэта.
Автора этих стихов держали в Арсенальной психиатрической больнице, и его стихи были вывезены из этой больницы, а затем из Советского Союза одним диссидентом, эмигрировавшим в 1974-м. Этот человек и передал Ричарду МакКейну тетрадку со стихами. Некоторые из них были опубликованы в журнале «Гнозис» (№3-4), с параллельными переводами на английский, под псевдонимом Пётр Булыжников.
Другая подборка в переводе лондонского поэта Ричарда МакКейна была опубликована в англоязычном издании его стихов и переводов русских и турецких поэтов (Poet for Poet. Richard McKane an Anthology of Poems, New and Selected Translations. London, издательство Hearing Eye, 1998).
К сожалению, русские оригиналы этой последней подборки стихов Петра Булыжникова были утеряны. Переводчик в своём предисловии даже намекнул, что это могут быть стихи нескольких авторов, хотя выдержанный поэтический стиль и предполагает авторство одного поэта.
Предлагаемая подборка стихов – единственное, что сохранилось из содержимого таинственной тетрадки, – представлена в надежде, что появится возможность отыскать написавшего их поэта, о котором почти ничего не известно, даже его имя. Но даже если автор стихов не найдется, сами стихи вызовут интерес читателей своим смелым новаторством и тонкой поэтической экспрессией.
"Анонимные стихи из Арсенальной клинической тюремной больницы
Эти стихи были тайно вывезены из Арсенальной клинической тюремной больницы Ленинграда диссидентом Виктором Файнбергом в книге, переплетённой эластопластом, в 1970-х годах, когда составитель, «вор чести», услышал, что Виктор собирается уехать на Запад.
Я потерял эту уникальную книгу, но у меня всё ещё остались ксерокопии нерифмованных стихов с их трудно расшифровываемым почерком и машинописным текстом. Некоторые из моих переводов были опубликованы в сборниках The Month (редакцию подготовил мой покойный друг Хью Кей), Beyond Bedlam (издательство Anvil Press), а также по-русски и по-английски в журнале «Гнозис» под вымышленным именем Пётр Булыжников. Эти стихи, что очень необычно для русской поэзии, не рифмуются в оригинале". (Предисловие Ричарда МакКейна к стихам Петра Булыжникова.)
* * *
В тени полуденных ветвей
поющих непонятное
уснула память
девочка при ней
сидит и гладит ласково
власы ее седые
и улыбается лучисто и легко
как будто нежно обнимает музыки нездешней
и просыпается старуха и горят
глаза ее чужим и странным блеском
и вот уж две красавицы младые
сплетают руки бережно качая
неуловимую как музыка печаль
* * *
Пустота
на задворках души
я снова встречаю тебя
пустота
и ты многоликая снова спешишь
и целуешь меня не любя
пустота
я злобен и дик
как мир мой бредовый
где безумье рождает идею
я злобен и дик
и мертвец но живой
и я ничего не умею
я злобен и дик
пустота
в твоих пестрых одеждах
мне трудно тебя узнавать
иногда
ты дум полна тайных и шорохов нежных
ты – мой маскарад
пустота
* * *
По земле
оставляя надолго следы о себе
искрой памяти
кто-то проходит…
кто-то склоняется
над непонятным и пестрым
узором следов
пытаясь прочесть иероглифы памяти
(отодвигает барьеры времени
движеньем сильной руки)
но проникнув в джунгли эпитафий
он возвращается с мертвым лицом
и глазами
которые ушли в неведомом направлении
(говорят он сумасшедший)
* * *
Они вошли
в багрово-черных одеждах как призраки
– мы слуги твоей памяти
сказали они
пришли мы чтоб замуровать
ее бойницы и ходы потаенные
готовься…
в руках у них пылал металл
горели факелы
такими слугами была
когда-то инквизиция богата
– готовься
грозно сказали они
мы вытравим твою память
ты будешь суровым и злым
прощайся с сентиментальными тенями
сейчас они сгорят в костре
…
я перестал быть
таким каким был прежде
только то что не может быть пеплом
я пропускаю в память
* * *
Войди невзначай в телефонную будку
монету в бесстрашную пасть автомата
закинь как кидает свой невод рыбак
и где-то в квартире с ослепшими окнами
взорвется трезвон неожиданных слов
и сны просветлеют иль вовсе умрут
стихи оборвутся ненужной строкой
и этот чудовищный мир обоймет
недужным объятьем забвенья пустого
войди невзначай в телефонную будку
скажи мне
я очень спешу и придти не могу
* * *
Есть убежденность
и есть уверенность
есть побежденный
и есть поверженный
…
я был брошен на землю
в ропот сомнений
был распят на кресте
человечьим уменьем
…
только напрасно вы голосите
я – не побежденный
я – победитель
…
вы все же придете ко мне
и пойдете за мной
…я умирал во тьме
но к свету иду я живой
* * *
В доме переставляют мебель
и протирают ей лица
ожидая чьего-то приезда
но только в доме не знают
что стрелочник все перепутал
и поезда поменяли маршруты
* * *
Если тебе вдруг подумается
что я без конца повторяюсь
что я в бесконечной путанице
не нахожу а теряю
ты все ж не спеши с решением
оно может быть неверным
но может и стать последним
как листьев последний шелест
попробуй увидеть в словах
что-то больше их смысла
и бесконечность снова
станет тропою истины
дорогой огня и неба
станет твоими глазами
станет гипсовым слепком
единственно нужным станет
если тебе вдруг подумается
что я без конца повторяюсь
ты разберись в моей путанице
в понятьях образах знаках
* * *
На размытой линии горизонта
пламенеет неведомый след
(кто-то под дождем прошел по земле
и теперь продолжает путь в небе)
горизонт – граница двух миров
её трудно перейти сегодня
но завтра будет вовсе невозможно
значит нужно собрать все силы
на границе завтра и сегодня
и уйти оставив между ними
все чем эти две страны
сегодня – настоящее
и сегодня – завтра прошлого
сковывали тебя
на протяжение многих веков
* * *
Безвкусные стихи
как гирлянда увядших цветов
как плод
в котором убит аромат
и отжат сок
бесцветные стихи –
синтетическое изделие
создать подобное
несложно
это детище сего дня
(в нем рождено оно на мгновение
чтобы пропасть без следа)
но
и я рожден в этом дне
и потому и мои стихи
однообразны
унылы
бесцветны
такие стихи
можно писать
но лучше не писать их
не убивать аромата слов
не выпускать из клеток
обрубки куцых идей
россыпь оказалась из фальшивых
жемчугов
мозаика потускнела в ярком свете
мостовая теряет смысл
(она из плохо уложенного
булыжника)
* * *
У развалин старого языческого храма
сидит пилигрим
строго и безмятежно лицо его
и недвижна фигура
точно он раздвигает полог шатра
времени
и обнажает сущность пространственных
галлюцинаций
руки медленно перебирают четки
на гранях одних зерен
сияние незапятнанных глаз
другие – черней застарелого страха
…цепь зерен шелестит
у развалин старого языческого храма
сидит человек
и смотрит на горячее солнце
глазами
Редакция журнала благодарит Антона Ровнера за предоставленные материалы.
