У нас в Ровеньках было две телефонных связи: обычная, городская – и наша, что работала с шахтами, связь треста. В городе было 200 номеров, а в нашей связи четыре тысячи: у нас было 17 шахтоуправлений, но мы и в городе могли ставить номера. Мы имели гораздо больше возможностей и к нам относились с уважением: всем нужна была связь.
Начальник городской связи, Иван Никитич Кудрявцев как-то раз позвонил и сказал, что ко мне на работу рвётся из городской связи Надежда Яценко (было ей тогда лет тридцать пять). Даже и горком вмешивался, чтобы приняли её на работу, – она была коммунисткой. Я не хотел её принимать – говорили о ней дурное, что очень она зазнавалась и любила врать. Она меня почему–то невзлюбила, ходила по городу и говорила: «Я перейду и начальничка этого обуздаю».
Телефонистки пользовались у властей большим авторитетом: они устанавливали соединение и говорили в трубку с начальством напрямую. Раз за них начальство, они уже никого не празднуют... Пришлось мне её принять. Но как только она пришла к нам, как я её пригласил к себе и сказал: «Ты это прекрати!»
В уставе связи написано, что для контроля работы телефонисток вводятся специальные аппараты: делают проводку – и можно слушать, что говорят телефонистки начальству. Наш инженер, Израиль Григорьевич Фельдман, все такое сделал – и можно было слушать её разговоры. Она как узнала, что её контролируют, решила, что это я приказал.
Случилось так, что управляющий трестом Михаил Кузьмич Косарев и секретарь горкома партии Виктор Прохорович Мишин оплошность сделали: незаконно уволили хорошего сотрудника моего, электромеханика. Я написал об этом письмо и отнёс в газету «Вперёд», редактору Голосову, хотел с ним посоветоваться. Он сказал, что письмо важное, что должен внимательно прочитать, – и попросил меня подождать в коридоре.
Я жду. Проходит минут десять, потом двадцать – думаю, сколько же можно читать письмо: стучу, а он не отвечает. Открываю – а там никого нет!
Его кабинет был на первом этаже – и окно нараспашку – он через окно сбежал.
Я ему домой звоню – а он телефон отключил! Потом уже, через пару дней, дозвонился – и он мне сказал: «Ты знаешь, это такой материал, прости, я отдал на усмотрение Мишина». То есть отдал тому, кого я критиковал.
В партийной организации треста был майор запаса Николай Вакулович Олейников – он занимался гражданской обороной. Мы дружили, и он мне сказал: «Яценко на тебя наклепала и сегодня будет собрание, даже без повестки дня – на собрании тебя будут разбирать...» Так что я уже был готов.
И вот Мишин на закрытом собрании без повестки дня прочитал это письмо. И дали Яценко слово.
– Я вам похлеще расскажу – что это письмо! Раз иду – и начальник к себе идёт. Зашёл в кабинет – а дверь не захлопнул. Я заглянула – а он там под стол залез – одни ноги видно! Он смонтировал себе аппарат и подслушивал, что говорят секретарь горкома и начальник треста!
Тут же, на собрании, сидел и Фельдман. Он меня подвёл – я думал, он скажет, что таких аппаратов у меня в кабинете нет, – а он наклонил голову и молчит…
И вот Мишин говорит:
– Есть предложение: за то, что Нечипуренко хотел нас оклеветать, исключить его из партии и ставить вопрос управляющему трестом Косареву о пребывании на работе. Есть другие предложения?
Молчание. Ну думаю, всё мне, каюк.
Тут Олейников поднимает руку и говорит:
– У меня есть предложение воздержаться от голосования. Нечипуренко не трогать.
Мишин растерялся:
– Другие предложения есть?
Тут Косарев поднимает руку:
– Дайте слово!
Выходит на трибуну – стоит, раскраснелся, у него речь отобрало. Закрыл лицо рукой…
– Виктор Прохорович, я поддерживаю Олейникова...
Спустился в зал и с трудом нашел место задницей.
Все оказались в тупике… Так и разошлись – без резолюции.
Потом ещё рассказал председатель партийного контроля при горкоме: Яценко к нему пришла, стала опять рассказывать про меня свою чушь.
Он ей говорит:
– А вы напишите!
– Нашли дуру! – и убежала…
