Елена ГЛИБИНА
г. Сортавала, Республика Карелия
«Нас держит круг костра...»
VOLARAS!
Живешь в Сортавале, где холод собачий;
а хочется в Индию или Париж.
Легко, безбилетно махнуть наудачу;
вот так оттолкнулся – и сразу летишь.
Живешь в Сортавале, где солнца на грошик,
а хочется в Чили –
и (или) в Перу.
Пристроив в багаж этот город продрогший,
как облако-птица парить на ветру.
Блажен, кому ночью в постели не спится
с волшебной мечтой о далекой стране.
Попутного ветра – и пусть вам летится,
и киньте, счастливцы, по перышку мне.
Ведь тот, кто обжёгся блаженством полета,
вновь прежнюю кожу не сможет надеть.
Он будет агентом небесного флота
среди некрылатых нормальных людей.
Он будет и дома немного пришельцем,
отшельником с облака, острова грёз;
поэтом без Музы; бесправным лишенцем –
и жить невпопад, а порой не всерьёз
в своей Сортавале, вокзале, подвале,
в то время, как хочется снова в Париж.
Взмахнули руками – и в небо упали!
Как облако-птица, в эфире паришь.
Когда бы не сети реальности липкой,
не эта толока, забота, игра;
а там уж и ангел с дежурной улыбкой
хватает за крылышко – хватит, пора...
НОЧНОЙ ПОЛЁТ
...А ночью мир особенно непрочен –
и это знает каждый, кто не спит;
кто слышит, как на крыше жесть грохочет
и наша мачта гнется и скрипит.
Бунтуют вёсла, рвутся из уключин,
и хлещет ночь в пробоины дыру.
Кораблик наш, что за день был приручен,
внезапно отбивается от рук.
Титаник наш летит на айсберг грудью –
лишь потому, что в сумрачном бреду
ночь вырубает бортовой компьютер
и предлагает править на звезду.
Нет у неё для нас другого света,
других небес, луны и корабля,
ключа к замку и на вопрос – ответа;
лишь жажда в глотке, чтоб вопить «земля!».
А хочешь плыть и насмерть упираться,
и наплевать на бредни в новостях –
она вручит лихой компас пиратский
и флаг, где пляшет череп на костях.
Цивильный лоск смахнёт солёным шквалом,
когда ты будешь, в ярости крича,
накрытый с головой девятым валом,
лететь сквозь ночь по лезвию луча.
ОГОНЬ
Нас держит круг костра в своей ладони грубой.
Над пропастью ночной дымится Млечный путь.
К священному огню протягивая руки,
хотя бы до утра попробуй дотянуть.
Терпя за часом час, в опале продержаться,
догрызть пустую ночь, как брошенную кость,
когда взамен чудес земных цивилизаций –
лишь вёрткого огня прирученная злость.
А за спиной снуют прожорливые тени,
почуяв нашу плоть; мы против них одни,
одни на всей Земле; одни во всей Вселенной,
и духи темных сил смертельно голодны.
Они умеют ждать; вон там, за светлым кругом,
ползёт на брюхе тьма и воет на Луну.
Но мы в ответ тесней вжимаемся друг в друга
и не даём уснуть неверному огню.
Нас крепко тянет смерть незримой пуповиной
в солёный тёплый сон, где цепенеет кровь
и где ещё вчера мы были той же глиной,
покорной и немой под пальцами богов.
От вечности родной мы оторвались с кровью.
И надо жить самим, за свой огонь дрожа;
и, каменную ночь пристроив к изголовью,
в непрочном сне идти по лезвию ножа.
До света дотянуть, дожить – всего$то дела;
вцепиться в неба край, где плавится звезда,
чтоб остро ощутить сиротскую отдельность
от неба и земли –
и это навсегда.
НЕДВИЖИМОСТЬ
Вот всё не разживусь никак
ни личным островом, ни дачкой на Канарах;
аэропланом и воздушным шаром,
публичной славой и толпой зевак.
Гламурной яхтой и пиратским бригом,
звездой в ночи, горячей, как слеза;
свободой выбора, известной лишь по книгам,
отвагой плыть куда глядят глаза.
Да бог с ним, с островом и яхтой на Канарах,
когда не разживусь и более земным –
мобильником, недраных тапок парой
и безмятежным сном, в котором снятся сны.
И ветер перемен, с которым разминулись,
в бессоннице моей срывает все огни;
и я кричу – постой! – среди ослепших улиц,
и за спиной не чувствую страны...
***
Скорее в ночь – упасть с разбегу
в прореху, прорву, синеву;
обжечь лицо горящим снегом –
и убедиться, что живу;
и что стоит на прежнем месте
звезда – на грозной высоте,
дорога в холоде предместья
и луч, распятый на кресте;
и что стереть не в нашей власти
ни этот свет, ни этот храм;
ни город, пригвождённый насмерть
к своим могилам и камням.
