Авторская колонка Михаила Немцева
Любой стих держится внутренним напряжением, и самый разлирический тоже. Когда произнесены три слова, и если они произнесены ямбом — ритмическая волна принесёт четвёртое, и на этой волне можно скользить до самого конца текста. Пусть будут запланированные сбои (провалы, недоговорки, прыжки…). Интересно думать об иных возможных источниках этого напряжения. Если не темп, ритм и повторения, тогда что делает поэтический текст поэтическим в отличие от других?
Скажем, т.н. «верлибр» не имеет такого преимущества. Если просто так писать строки одну под другой, так сказать, не доводя до края страницы — это просто притворство.
Верлибр, каким я его себе представляю, не пишется для того, чтобы в первую очередь вызвать эмпатию или какое-либо драматическое потрясение. Они могут произойти с читателем — настичь читателя — но по сопричастности к главному: выражению мысли в форме поэтического текста. Это логическое искусство. Освобождаясь от всего, что роднит стихотворение с музыкой, т.е. с песней и хороводом, верлибр получает другую структуру, и это структура мысли (кажется, Илья Кутик писал, что верлибр — это силлогизм, и за несколькими посылками следует их разрешение или снятие, вывод; однако в большинстве верлибров, чтобы увидеть силлогизм нужно сделать ряд несамоочевидных онтологических допущений). Стихотворение верлибр — в первую очередь, суждение (или же умозаключение). Возможна его логическая запись.
Это может быть эстетическое, антропологическое, политическое или метафизическое утверждение.
Оно необходимо ради самой метафизики, поскольку кое-что не поддаётся выражению в форме давно придуманной и продуманной для рациональных утверждений, метафизических и всяких прочих. Скажем, философский трактат хорош для развития мысли в её временной и пространственном бытовании, которое случилось и случается в разных головах, которое поэтому надо вос- и останавливать в ссылках, ремарках, примечаниях…
Но: хороший трактат сворачивается в тридцать строк плотного текста. И хорошо, что в нём для многих затруднительно «с ходу» узнать стих, т.е. опознать «поэзию». Неопознаваемость его («что это, собственно говоря, такое?») — это знак. «Читать — трудно; читай внимательно!». Верлибр как искусство сплавляет форму и содержание, так что совсем легко оказаться в той самой точке, освоенной поэтами-философами, люди типа Петрарки и Лорки: там любое хорошее говорение – о «Том самом», мысль есть чувство, чувство есть мысль, знание есть страсть, голос есть сказанное, и пауза говорит, и логика есть песня. Песня без своей и только своей логики – «не до конца» песня.
Тридцать-двадцать лет назад верлибры писали так, чтобы обратить внимание читателя на материальные обстоятельства существования самого этого верлибрического текста. На то, что он, прежде всего и в первую очередь — написан, и написан он на бумаге/экране, что он состоит из слов, что эти слова иногда двусмысленны, и т.д. В общем, темой верлибра часто становилась сама его текстуальность. Вот скажем, как писал Андрей Щетников:
Первое свидание
некто допустим некто
некто и она
допустим некто и она
любили друг друга
(допустим?)
но они не знали об этом
только я знаю
и ты знаешь
(откуда
мы с тобой
это знаем?)
давай оставим их
на этой странице
пусть они познакомятся
Читатель, проходящий через текст, и так уже немного ошалевший к финалу от (сомнительных) топтаний на месте, там, где вроде бы и топтаться не из-за чего (сколько сомнений оказалось втиснуто в 14 строк!), наконец обнаруживает себя перед противоречием или парадоксом, укорененном, как можно видеть, в этом «на этой странице». Где это, мол? Где они (о которых речь?) и я? Читатель начинает сомневаться — а так ли он понял, о каком подразумеваемом «здесь» идёт речь, и тут его, подвешенного в собственных сомнениях, автор — рраз! — и оставляет. Хотя думай-не думай, а понятно: свидание этих «некто» происходит прямо в самом стихотворении, и это уже несомненный парадокс, обдумывание которого (мгновенное) пожалуй, и даёт чаемый любителем поэзии эстетический эффект, но не такой, как если (из текстов, любимых на заре туманной юности) «она» шумно и конкретно вздыхает, а некто он куда-то удалился (всё кончено (восклицательный знак) и т.п. (прим.: — здесь развить иронию по отношению к традиционной поэтике, но не б.).
До логического (метачувственного) предела довёл этот подход к верлибру Михаил Гронас:
Это стихотворение написано автором ночью.
Это — двадцать три миллиона девятьсот пятьдесят три тысячи сто восемьдесят шестое стихотворение после Освенцима (цифра неточная).
В нём выражаются такие чувства как тоска по родине, любовь к любимым и дружба с друзьями.
Всё это выражено словами.
…Однако если бы меня спросили, каким должен быть верлибр, я бы сказал: свяжи несколько слов разворачивающих всё что угодно из пауз между собой. Верлибр, как я его себе представляю, родом не из песен, а из иероглифов. Иероглиф наполняется тем, что в него не вписано. Такой верлибр — род алгебры; и как алгебра усиливает возможности вычислений. Верлибр интенсифицирует объем произносимого — отсюда и напряжение, каждое последующее суждение перенимает груз у предшествующего, паузы не уклоняются от работы слов…
Здесь, в «Трамвае» недавно было опубликовано такое нечто (за подписью А. Макарова-Кроткова):
потому
что?
Я не уверен, что это стихотворение, тем более что это верлибр, но, в общем, как-то так.
Обратить внимание на пустые строки между первым и вторым словом. Обратить внимание, прочитать ещё раз, сосредоточившись на медленном интонировании подступов к этому «что?».
