Войдя в храм, Ольга Трифоновна встала на колени и Вовку тоже заставила. Кроме них никого больше не было. Она велела ему всё повторять за ней и стала молиться и бить поклоны. Потом они подходили к разным иконам, крестились, целуя их, и ставили перед ними свечи, зажигая их от зажжённых ранее. Вовка воспринимал это как, своего рода, игру и, видя, с каким усердием тётка Оля бьёт поклоны, прыскал весело в кулачок, за что тут же получал от неё увесистые оплеухи.
Когда же он, абсолютно голый, по щиколотку в воде и со свечкой в руке, стоя в купели, возвышался над всеми участниками этого священнодействия, то наблюдал с любопытством, погаснет она или нет, так как, время от времени, батюшка обильно окроплял его святой водой. Он вздрагивал от неожиданности и от того, что уже основательно озяб. Затем его спустили на пол. Тётка Оля и дьяк, с очень длинными, как подметил Вовка, усами стали водить его вокруг купели, повторяя друг за другом молитвы. Впереди торжественно вышагивал батюшка, держа перед собой крест, распевал таким зычным басом, что эхо вторило ему где-то под самыми сводами храма.
По окончании таинства батюшка сделал какие-то необходимые записи в церковной, внушительного размера, книге и, благословив их, отправил восвояси.
По пути домой Ольга Трифоновна втолковывала Вовке, что означает только что совершенный обряд и что он меняет в его дальнейшей жизни. Но Вовка абсолютно ничего не понял, кроме того, что у него теперь появились крёстные родители, а именно, сама Ольга Трифоновна и дьяк с длинными усами.
Дома он стал приставать к сестре Светке, показывая ей маленький, серебряный крестик на голубенькой ленточке, но у неё уже был такой, к тому же, у неё в тот момент так сильно болела голова, что ей было не до этого. Она перекатывалась с боку на бок по кровати и громко стонала от дикой боли. Вовка же, которому это ощущение было неведомо, никак не мог взять в толк, как это голова может болеть.
Из своего недалёкого прошлого он помнил, как лежал в больнице, ещё там, в городе. У него было заболевание, связанное с головой, но боли не было. Кажется, это была золотуха. В палате было человек десять взрослых мужиков. Они по очереди травили анекдоты и громко гоготали после каждого. Среди них выделялся один, восточного типа, мужичок, у которого вместо носа зияли на лице две безобразные дырки. И было у него прозвище Жулик.
Жулик всё время ходил по палате и никогда не улыбался, даже тогда, когда его товарищи надрывали животы, после очередного анекдота. На шум прибегала дежурная сестра и выговаривала им за это, грозя пожаловаться доктору, а больше всех доставалось почему-то Жулику. И, видимо, ему-то Вовка и был обязан тем, что вскоре был переведен на женскую половину, подальше от тлетворного влияния мужиков.
Раза два его навещал отец. Погода стояла прекрасная и обитательницы палаты, время от времени сменяя друг друга, висели на подоконнике. Они-то и высмотрели молодого, симпатичного стройного офицера с огромным кульком в руках. Поначалу было высказано предположение, что он пришёл навестить свою благоверную, поправлявшую здоровье в этом заведении. Но когда в палату вошла сестра и объявила, что к мальчонке пришёл отец, все, с нескрываемой завистью, уставились на Вовку. Когда же она повела его за ручку на улицу, все подхватились со своих мест и, оттесняя друг друга от окна, пытались удовлетворить своё любопытство. Когда Вовка, весь зарёванный, с кульком конфет возвратился в палату, то сразу же оказался в центре всеобщего внимания. Все эти чужие тётки, которых он и как звать-то не знал, с неподдельным интересом, пытались выпытать у него все подробности о его семье. Вовка, обиженный на отца за то, что тот не захотел забрать его отсюда немедленно, как он того хотел, молча сунул им кулёк с конфетами, забрался на кровать и, уткнувшись носом в подушку, стал переживать.
Все эти воспоминания промелькнули в его мозгу, пока он сидел подле страдающей от головной боли сестры и мучился оттого, что ничем не мог ей помочь. А крёстная тем временем достала из своего сундука бутылочку со святой водой и, набрав в рот, порскнула её на Светку, после чего убрала драгоценную ёмкость на место и стала молиться на образа. Вскоре Светка уснула и спала не менее трёх часов кряду. После пробуждения от головной боли не осталось и следа.
