Шнурком или достаточно толстой нитью прошиваются многостраничные документы, которые должны быть защищены от замены и изъятия страниц: счётные книги, книги жалоб и предложений, бланки секретных телеграмм и так далее.
Википедия
Иван Иванович понял что-то такое, что могло бы в один момент полностью изменить всю его пятидесятилетнюю жизнь.
Но, к сожалению, память уже не та, и пока искал он свой любимый блокнот с выдавленными на картоне обложки башенками Ласточкиного гнезда, все как-то позабылось.
Почти до самого обеда сидел Иван Иванович понурый и задумчивый. Потел, вздыхал, чесал левой рукой ногу, чесал карандашом, который держал в правой руке, голову. Опять вздыхал и отгибал пальцами ноги край ковра. Под ковром было пыльно, Иван Иванович чихал, смотрел в окно, собирал складки на лбу, ковырял карандашом в правом ухе – но так ничего и не вспомнил.
В дверь постучали. Иван Иванович вздрогнул, как бы очнувшись от сна, и пошел открывать. На пороге стояла пожилая женщина, старше Ивана Ивановича, улыбалась и протягивала ему яркую брошюру. «Здравствуйте. Хотите поговорить о Боге?» - сказала женщина, продолжая улыбаться во весь рот, отчего дикция у нее ничуть не стала лучше.
«Хочу» - ответил Иван Иванович – «Только вы же мне все равно ничего нового не скажете. Так что, извините». И закрыл дверь. Постоял, глядя в глазок, убедился не без злорадства, что женщина пошла к соседям. Улыбка так и не сходила с ее лица.
Иван Иванович представил, что на женщине надета резиновая маска. И если ее снять, под ней будет такая же улыбка. Потому что маски надето не одна, а две. А под второй маской еще одна. А потом уже грустное, обреченное лицо, вечно жалобное, как будто пришлось просить в переходе денег на проезд. При всем при том, лицо это еще и весьма маленькое – оно даже и в трех масках не очень-то большое.
Иван Иванович поскреб в ухе ватной палочкой и вытащил оттуда какой-то длинный шнур. В шнуре было метра полтора длины, толщиной он слегка не дотягивал до карандаша, так и не пригодившегося сегодня по назначению. Иван Иванович понюхал шнур. Шнур пах какой-то серой, но не ушной, а, скорее, спичечной. Причем, жженой.
«Интересно» - сказал про себя Иван Иванович, повертел извлеченный из уха предмет, намотал на запястье, порастягивал, проверил на прочность, скомкал и выкинул в мусорный пакет.
И забыл про него так же, как про что-то с утра. Стал заниматься делами выходного дня. Мусор вынес, купил продуктов, сходил в гараж, поковырялся в гараже сколько положено, поиграл в Медал оф Хонор, пострелял там, побегал, пощелкал пультом от телевизора и заснул.
Утром Иван Иванович почувствовал что-то неладное. Весь день он ходил и не мог понять, в чем дело. Не проходило ощущение, что он что-то забыл дома – то ли паспорт, то ли водительские права, то ли выключить утюг. Но паспорт был в портфеле, права в кармане рубашки, которую он погладил еще в субботу, так что утюг он и не доставал второй день из шкафа. Может, надо было сделать важный звонок? Но Иван Иванович просмотрел все записи, все напоминания, спросил секретаршу, и даже еще раз спросил секретаршу, ковыряя в ухе ключом от кабинета. Все выходило таким образом, что никаких не то что бы важных, а хотя бы просто мало-мальски значимых звонков, встреч и писем не было сегодня. И на прошлой неделе тоже.
Иван Иванович готов был уже обрадоваться, но взял и сник еще больше. Понял, что все возможные причины исчерпаны, а логического объяснения не находится. Чем ближе он подъезжал к дому, тем тяжелее становилось внутри. Дома Иван Иванович долго сидел в прихожей, ощущая внутри какое-то отсутствие. Старался припомнить, не забыл ли он на работе паспорт, телефон или еще что-нибудь. Например, закрыть кабинет на ключ. Но нет, ничего Иван Иванович не забыл.
Он пошел в ванную, поглядел на себя в зеркало, вздохнул, потрепал себя за дрябнущую шею под вторым подбородком и с шумом высморкался в раковину. В носу что-то сильно засвербило, Иван Иванович поковырялся, потянул, и вынул оттуда шнур. Шнур был очень похож на что-то, но Иван Иванович не мог вспомнить, на что именно, просто рассмотрел этот предмет на свет – шнур как шнур, вроде капрона, серо-коричневый, метра два длиной. Иван Иванович крякнул, вытер лицо махровым полотенцем и пошел ужинать.
Всю ночь Ивану Ивановичу снились новости по телевизору. В новостях рассказывали о том, как у людей что-то распухает на голове, а потом, когда нарыв прорывается, человек начинает очень много есть, работает без выходных, мало спит и скоро умирает. А некоторые люди, наоборот, обращаются за помощью в поликлиники с жалобами на разные втягивания. У них начинает втягиваться вовнутрь то одна, то другая часть тела. От этого им становится как-то тесно, неудобно и тревожно. Они теряют аппетит, бросают работу и спят по двадцать часов в сутки. В основном, они умирают во сне. Врачи пока бессильны. Маги и народные целители говорят, что это знаки наступления эры водолея, и что скоро все мы будем уметь читать чужие мысли, лечиться березовой чагой, управлять потоками ментальных энергий и спать на подушках из сушеного чабреца и корейских водорослей долголетия. В конце выпуска ведущий прощался со зрителями с какой-то очень печальной и натянутой улыбкой, и было заметно, что с левой стороны его голова сильно затянута вовнутрь, как будто из резиновой игрушки, набитой песком, часть песка высыпалась.
Иван Иванович проснулся, выпил горячего молока, икнул и вынул изо рта шнур. Навскидку, в шнуре было метра четыре длины. Иван Иванович встревожился, пытался заснуть снова, долго ворочался, кряхтел, но плюнул и стал смотреть утренние новости. В новостях ничего такого не говорилось, голова ведущего тоже была в порядке, по крайней мере, внешне. Но тревога росла и росла. До того момента, как будильник поднимает Ивана Ивановича в его новый рабочий день, оставалось еще часа полтора. Едва светало. Каркали вороны, и Ивану Ивановичу казалось, что одна из ворон кричит «капкан! капкан!», а остальные смеются.
От молока захотелось в туалет. Иван Иванович поохал как-то скорбней обычного, попшикал освежителем несколько более щедро, и когда вышел, на руках у него лежал увесистый моток какого-то толстого шнура. Можно было представить, что этого мотка хватило бы, чтобы спуститься из окна четвертого этажа на землю, и даже бы еще осталось.
Иван Иванович сидел какой-то опустошенный, поникший, как сдувшийся шарик с нарисованным Микки-Маусом, и чесал глаз. Потом как-то резко встал, и решил, что надо что-то делать.
Иван Иванович стал что-то делать. Он записался на йогу, на фитнесс, на плаванье в бассейн, на спа-процедуры, на массаж, на солевые ванны, на фехтование и даже на бокс. Правда, на бокс его не приняли. Кроме того, Иван Иванович сходил в две бани – финскую и турецкую, прыгнул с парашютом, прокатился на спортивном мотоцикле, поиграл в пейнтбол, в футбол, в волейбол. Хотел поиграть в регби, но посмотрел, как в него играют, и передумал. Иван Иванович не остановился на достигнутом, и стал ходить в местный клуб на кружок шахмат, шашек, вышивания гладью, скрапбукинга и бисероплетения. Иван Иванович купил много новых книг, взялся учить испанский язык и осваивать актуальные компьютерные программы. Он походил на курсы по художественной фотографии, по эффективному менеджменту, по раскрытию потенциала руководителя и по умению быть успешным и счастливым. Иван Иванович не сразу решился, но все-таки стал ходить к психологу и на занятия по транссерфингу реальности и по реализации своего бесконечного духовного потенциала на ментальном, физическом и высоком астральном уровнях. Иван Иванович научился играть в шашки и в волейбол, неплохо освоил испанский, работал в фотошопе и корелдроу, не считая программ попроще, стал эффективнее руководить своим отделением, намного лучше себя чувствовать, делать открытки родственникам своими руками, и разобрался с детскими комплексами и неврозами. Духовный потенциал раскрывался все сильнее, Иван Иванович это чувствовал – он уже осознавал свои действия и мыслительные процессы на новом, более глубоком уровне – Иван Иванович был почти уже счастлив. Только зуд в правом глазе все никак не проходил. Но Иван Иванович почти и не обращал уже на него внимания.
Однажды, возвращаясь домой с очередного занятия по перераспределению сексуальной энергии в сферу ментальной вербализации базовых желаний и установок, Иван Иванович как-то стал заплетаться ногами, одышливо пыхтеть, сердце забилось быстро-быстро, и нестерпимо зачесался глаз. Иван Иванович стал его тереть. Пальцы наткнулись на что-то твердое, как будто бы очень знакомое. Иван Иванович аккуратно, но крепко взялся за предмет двумя пальцами, затаил дыхание и резко дернул.
В руках Ивана Ивановича оказался шнур серо-коричневого цвета, довольно толстый и воняющий серой. Иван Иванович долго, долго, все более и более преисполняясь удивления, тянул за этот шнур, пока не показался конец. На конце был привязан пригласительный билет на семинар по управлению миром с целью благополучия и успеха. На билете значилось имя Ивана Ивановича и название компании, проводящей семинары - «Квазивита», Липовая аллея, дом 6.
Иван Иванович засомневался, но внутри него было пусто и страшно, как в доме, из которого все выехали, вынесли мебель, ковры, и даже посдирали обои со стен, так что Иван Иванович отвязал билет, выбросил шнур в ближайший помойный бак и решил, что хуже уже не будет.
Иван Иванович решил пройтись пешком – до Липовой аллеи было минут тридцать ходу, время до начала семинара еще было, погода была прекрасной, а главное – хотелось подумать. Навстречу попадались разные люди, старые, молодые, женщины, мужчины, трезвые и выпившие, модно одетые и какие-то неброские, красивые и не очень. Всех их объединяло что-то, как будто у одних чего-то не хватало, а у других было что-то лишнее. Иван Иванович никак не мог сформулировать для себя – в чем тут дело. Но каждый раз, когда Иван Иванович проходил мимо очередного человека, в нем росло ощущение неправильности. Казалось, что надо остановиться, обратиться к кому-то, о чем-то спросить. Почему-то вспомнилось, что последний раз был в церкви лет десять назад, заходил поставить свечку, болел отец. Отец выздоровел, и Иван Иванович как-то забыл и о свечке, и о необычном ощущении, когда стоял перед иконой и очень хотел, чтобы отец поправился, даже ничего и не говорил, а как-то стоял, хотел и чувствовал тепло в животе и выше. «Зайти, что ли?» - мелькнула мысль, но тут же накатила лень, размышления о том, как на семинаре ему обязательно помогут, и сколько придется за семинар заплатить, и так, проходя мимо людей, которых попадалось навстречу все больше и больше, которые уже нередко попросту сталкивались с ним, наступали на ноги, пихали локтями, задевали сумками, Иван Иванович дошел до дома, адрес которого значился на билете.
Иван Иванович открыл дверь и поднялся по лестнице. Еще не перейдя порога комнаты, он услышал, как его спросили из темноты прихожей, хочет ли он пройти в общий зал, или в отдельную комнату. Иван Иванович ответил, что в отдельную. Едва он договорил это, как его кто-то властно подхватил под руки и повлек по темному узкому коридору, которому, казалось, не было конца. Но вот его втолкнули в кабинет за дверью с табличкой «М. Т. Упарсин». В кабинете за столом сидел человек с ничем не примечательной внешностью, лысоватый, с выцветшими глазами, дрябловатой шеей и вторым подбородком. Человек поднял лицо от бумаг, улыбнулся Ивану Ивановичу и потер руки, бодро отрапортовав: «А, вот и вы, вот и вы! Очень рад, что же. Не будем долго вола тянуть, как говорится, ха-ха, так что, начнем, да, начнем!»
Иван Иванович вмиг похолодел, ноги его налились свинцом, а сердце заболело так, как не болело даже когда приезжала «скорая» и увозила его с диагнозом «инфаркт». Лицо человека, поднявшегося от стола, было лицом Ивана Ивановича. Один к одному. Перед ним лежали какие-то документы, фотографии, и листки дневников, целые и невредимые, которые Иван Иванович сжег лет тридцать назад, а пепел спустил в сток кухонной раковины. В руках человек держал несколько красиво свернутых в клубки шнуров.
Иван Иванович начал истошно орать и звать на помощь, он просил выпустить его сейчас же. Человек, с той же радушной улыбкой, ответил, что и сам был бы счастлив выпустить Ивана Ивановича, но Иван Иванович сам получил билет, сам пришел сюда, сколько его ни пытались остановить по дороге, он проявил завидное упорство в достижении цели, сам выбрал отдельный кабинет. К тому же, пока ребята вели его по коридору, они нашли, что в Иване Ивановиче как-то уж слишком не достает живого веса. «Впрочем, вот все Ваши мысли, желания и интересы, они остаются при Вас и никуда от Вас не денутся. Мы знаем, как они Вам дороги. Приятного вам отдыха».
Это были последние человеческие слова, которые слышал Иван Иванович. Дальше он увидел себя сидящим за столом, с кучей бумаг и множеством мотков каких-то веревок.
