СЧИТАЛОЧКА
Считают шоферы, что люди - шоферы,
Монахи - монахов считают людьми,
Астроном считает далекие звезды,
А двоечник Коля - количество "пар".
Арбузы и деньги считаются в кепках,
Причастным к А.С. считается всяк.
Никто не считает, что он Президента
Себе выбирал. (Тот считает не так).
Я счетные палочки сделаю дочке,
Мы будем считать до упаду людей,
Что только вчера посчиталися с нами,
И только сегодня забыли весь счет.
* * *
Сад в октябре - графический этюд,
А черный грач по саду как художник
Проходит, собираясь в дальний путь
За красками - грач недоволен садом.
В его походке чувствую укор
Другому рисовальщику. "Как голо
Сегодня", - птица важная бубнит
И в очередь встает как будто к югу.
Я также, как и ты, всегда гоним
И пристаю к Создателю с поправкой,
И с новым видом отношений с ним...
103-й сон - по воздуху шагаю.
ПЕРЕВОДЯ С ВЕНГЕРСКОГО
С погружением в воду
Становишься легче и проще,
С погруженьем в земные проблемы
Уменьшается знание жизни...
В переводах подстрочных
Поэтов забытых столетий
Вдруг себя начинаешь искать
И находишь, и это нормально.
Я монах, я и воин,
Я знаю латынь и венгерский,
Преимущества сабли кривой
Перед старым мечом.
Я слагаю стихи
По-венгерски на "школьной" латыни,
Пряча свитки под панцирь,
Который под рясой ношу.
Я убитый лежу
Где-то между Эгером и Будой,
Я в Коломне живу
И пишу о венгерской войне.
Вижу серп под крестом,
Я для русских монахов - неверный.
Снова меряю панцирь
И целиться снова учусь.
* * *
Я верю, просто верю как могу,
Что очень скоро кончится война
И на Земле, и в Космосе - везде,
А черным будет только шоколад
Да чернозем под белым колоском.
И в каждый храм, не только в Вифлеем,
Прийдут и Сим, и Хам, и Иафет.
И светлый ветер сдует темноту
Неверных букв. Страницы полетят
И крылья сложат на столе Поэта,
Пришедшего продолжить разговор.
И больше будет слушающих притчу...
СВЕТ ИЗ БАРСЕЛОНЫ
Монастырь "Саграда Фамилиа",
Две Балерии: та - монахиня,
Настоятельница на покое,
Ну а наша - Валерия, Лера.
Органист монастырский в отпуске,
Лера села, сыграла Баха.
Ей сначала хотелось просто
Поиграть и себя послушать.
Только "просто" не получилось -
Богоматерь свою молитву
О своем, о едином Сыне
В фа-диез Прелюдии слышит.
Тонкий луч с деревянного лика,
А второй - через голову к пальцам,
Говорят молодые женщины
Светом, музыкой, снова светом.
Две Балерии распрощалися,
Лера едет с рассказом радостным.
А отец Илья на Рождественке
Ей сказал: "Согрешила, доченька"...
ПЕСНЯ ПО УБИТЫМ ЕЛКАМ
Рваный занавес храма спишут
На небрежность слуги и ветхость.
Голос, что прозвучит необычно -
На болезнь, и напишут рецепт.
И пойдут выбирать подарки
Мимо трупов убитых елок,
Да под стон засохших смоковниц,
Что не слышен за звоном монет.
Так и я принимал бездарно
Новорожденный грех за святость,
И декабрьский снежок в меня
Бил последнею пулей года.
Я стою с топором под Луной -
Вечным блеском зрачка Адама.
Лес в дожде, как в слезах, дрожит:
"Брось топор, осталось пять дней".
* * *
Поэт - он как монах в миру
Живет духовным подаяньем.
Он для никчемности - никчемность
И будит жалость у друзей.
Он много пьет и много любит,
Но вечно трезво-нелюбимый,
Его удел - вселенский разум
Через себя пускать как ток.
Он записная книжка Бога,
Он сам, как Бог до сотворенья,
Творит из крошечного чудо
И удивляется тому.
И часто срубленный поспешно,
Свое земное губит тело,
Чтоб тонкой строчкой промелькнуть,
Как паутинкой освещенной.
* * *
Прижаться к заплаканным окнам и ждать
Любви бесконечной, свечей отраженья
В звенящих бокалах над скатертью дней
И плакать с дождём в его ритме, и верить
Что это возможно - не здесь, так потом,
Что будет тепло и не будет осечек.
И листья стараются не улетать
И слёзы дождя вытирают со стёкол.
28 сентября 2010
* * *
Она заставляет побриться
И втягивать рыхлый живот.
Она заставляет смеяться
И тратиться на перезвон
Капели и детского смеха,
Мечту, а не «выпить в углу».
Она не читает романов
Написанных мной – ну и пусть!
Ей много дано и не многим
Даровано рядом идти…
И если б я в Бога не верил,
То верил бы только в неё.
* * *
Любовь – это то, что рядом.
Любовь – не сонеты ветру.
Любовь – это дикая кошка,
Которую приручаешь,
Взамен получая шипенье,
Царапины и обиды.
Но кошка однажды вскочит
К тебе на колени, прижмётся
К щеке головою круглой
И будет мурлыкать весь вечер
Про то, что такое любовь.
* * *
Давай накатим, старый шут,
Но не вина – с вина я туп,
Возьми чернила и перо,
Накатим на листах
Письмо к любимой из людей,
Что прячет от меня лицо –
Напишем весело с тобой
О том, как во дворце
Поблёкли шторы без неё,
Упала смальта с потолка,
Не мыт фарфор, фаянс, хрусталь
И чайник не блестит,
А в кладовой – не звон монет,
А только призраки в цепях
Танцуют для своих друзей
Балет «Король-дурак».
Я не дурак, и ты не шут,
Но ты пиши, пиши без клякс…
Я так хочу её вернуть!
Но ей свой дом милей.
Там у неё помыт фарфор,
На шторах – вышитый узор,
А чайник, ярче всех зеркал,
Гордится на столе
Тем, что смотрелась ты в него
Когда-то, брови подводя…
Не надо: «замуж выходя» -
Накличешь, дуралей!
* * *
Как легко, порою, обижаться!
Тяжелей щекой к щеке прижаться!
Легче хлопнуть за собою дверью,
Чем посуду за собой помыть.
Чтоб уйди быстрее свиста ветра
И на расстоянье километра
Вспомнить, что в окошке занавеска
Никогда не дрогнет по тебе.
Тяжелей вернуться, сбросив скорость
Поездов до полустанка «гордость»,
Потому что гордость – глупость в блеске
Шпор и маскарадных эполет.
* * *
Не склоняйся, не жди и не смей умирать
Ни от боли, ни от одинокой любви.
Покидай на рассвете пустую кровать
И до ночи скитайся один. Не зови
На подмогу уставших, слезливых, пустых,
Растерявших доспехи в кустах городов,
Получивших от жизни не больно в поддых –
Сделай это до ночи и будешь готов
Снова вечности крепкую руку пожать
И под вопли: «Спасите! Бегите! Горим!»
Очень тихо, но всё-таки твёрдо сказать:
«Да мессир, мне по нраву не это, а Рим!»
* * *
Я запасной аэродром
Для нежелающих на небо,
В моих пределах так давно
Никто из смертных не бывал.
Тогда я крылья отрастил
И научился падать в небо,
И вы рванулись вслед за мной,
Но вместо взлётной полосы
Стоял непроходимый лес…
* * *
Ветер учит танцевать деревья
И показывать причёски из-за крыш.
Мы сидим с тобою на балконе
Ты устала. Вечер. Скоро спать.
Скоро я уйду в потёмки улиц,
Ты под утро мне приснишься вдруг.
Будешь ждать, но никогда не скажешь:
«Я скучала» - трудно всё сказать…
* * *
Ты была на неё так немного похожа -
И овалом лица, и неискренним смехом,
Поцелуем в подъезде, враньем в телефоне,
Нелюбовью, фигурой, отсутствием смысла…
Так в хоккее-футболе идут на замену,
Только матч обречен, и ничья – не подарок.
Я назад оглянулся в обитель пощёчин,
Получил, постоял и … на поле вернулся.
ТИХАЯ РАССВЕТНАЯ
Эта песня прозвучит в городах
Неизвестных, для людей бесполезных -
Там все черти в деревянных гробах,
Ну а те, что побогаче – в железных.
Там все варят самогон из лаптей,
А из лыка вяжут платья березам,
А когда не вяжут лыка, детей
Обучают дружбе с дедом Морозом.
А когда во всю приходит зима,
Черти рубят домовины на чурки,
А железные скупает тюрьма –
Там из них заточки бацают урки.
И когда я приезжаю туда,
И когда упьюсь и в зюзю, и в зомби,
Запевают эту песнь города.
Жаль, слова никто особо не помнит…
* * *
Им пули срывали погоны с костей,
Над ними смеялась глухая война,
Их била религия разных мастей
Потертой колодой тюремного дна.
Гремели колеса безумных стихов,
Вливал в них безумье улыбчивый врач,
И каждый паломник десятка грехов
Кресты ободрав с них, устраивал плач
По тем, кто прищурив заплаканный глаз,
Не насмерть стреляет в идущих с земли.
Я не был рожден среди статуй и ваз,
И рухнул с пробитой душою в пыли.
И рану зажал, и увидел оскал
Великой неправды грядущих времен.
Я в истину падал, которой искал –
Очнулся в гнезде из истлевших знамен.
6.09.12
ЛОМАНЫЙ МАРШ
Как надоело писать о главном,
И в стол кидать,
и на съеденье тараканам отдавать,
Найду сухарик, налью портвейна
И вот пою потертым теткам,
их потрепанным мужьям:
Вставайте тетки,
вставайте дядьки
Под злую песенку мою
И нарожайте скорей побольше
Потертых простеньких детей.
Стране героев нужны солдаты,
А им медсестры и любовницы
и жены, черт возьми-
Под шансоньетку
гвоздей и досок
Их кто-то должен прославлять
и провожать
и целовать.
ПЕСЕНКА БОМЖА ПОД ШАРМАНКУ
Я рос и мечтал в инженеры
Когда поступил в институт,
Учился легко, с интересом,
Но вместо диплома – тюрьма.
На долгие лучшие годы
Свободу и свет потерял
За то, что подтерся газетой,
Где Сталин был изо-бра-жен..
Я вышел больным и несчастным,
И пенсию начал просить,
Меня посадили в психушку,
Квартиру забрал интернат.
Теперь, собирая бутылки,
Чтоб было что выпить-заесть,
С утра до утра вспоминаю,
Как здорово в нашей тюрьме.
Баланда, работа, баланда,
Жилье – ни о чем не тужи.
Скажите, ну чем подтереться,
Чтоб сесть, так уж сесть – до конца?
