Было еще рано.
Только-только начало темнеть, по-осеннему разреженно и щедро.
В каждом почти окне уже мельтешили голубовато-серые блики - вернувшиеся с работы люди включали свои телевизоры.
Выше окон чернели антенны, утопая в черном небе октябрьского вечера, как карандаш в надутом воздушном шарике. Кажется, еще одно совсем маленькое движение, и шарик лопнет. Но он не лопается, и игра продолжается.
Облетали старые тополи и молодые клены. Листья, нападавшие раньше, успели отчасти истлеть, и пряный запах мешался с антеннами, полуголыми ветвями и позвякиваньями брелков автомобильных сигнализаций.
Время шло, а Андрея все не было.
Никита вертел в ладони разрядившийся телефон и грыз верхнюю губу. Наконец, укусил губу так сильно, что выронил телефон, сплюнул, попал себе на ботинок, вытер ботинок дырявым желтым листком, и пошел на остановку.
Возле остановки стоял ларек. За ларьком сидел бомж, облокотившись на облупленную металлическую спину ларька, и смотрел на Никиту.
- Брат, выручи десяткой, - просипел бомж, и Никита заметил, что у бомжа борода ветхозаветного патриарха, удивительно ухоженная и какая-то благообразная. И ботинки считай что без подошв. Никита поежился, как бы впервые за вечер ощутив, как на улице холодно. Продолжая обдумывать странность бороды бомжа, Никита закурил и стал прикидывать, сколько ему понадобится времени, чтобы доехать до дома и написать Андрею на электронную почту, что он необязательный человек. И на каком номере быстрее добраться.
Посыпался мелкий колючий дождик, впрочем, быстро закончился.
- Брат, угости табачком, - неуверенно попросил бомж, и Никита полез за пачкой. Достал сигарету сам - а то еще своими грязными пальцами все захватает - и протянул ему, держа за самый кончик. Бомж густо поблагодарил Никиту и стал курить в свою неторопливую бороду. Эта борода не давала Никите покоя, он почему-то - сам не знал, почему - вспомнил фильм «Садко». И еще книжку по античному искусству, дедушкину, академическую. Больше всего Никита не любил в ней картинки со скульптурами Зевса - с детства зевесова борода казалась ему сделанной из испорченного зефира или из скомканной каши. Никита провел языком по зубам - при воспоминании о Зевсе стало неприятно, как от прикосновения сухими с ночи пальцами к шерстяному пледу. Кариесный зуб предательски замигал. Автобуса все не было - ни того номера, ни другого.
Мимо бомжа прошла женщина лет пятидесяти, с пакетом из "пятерочки" и какой-то ненужной, совершенно лишней и расстраивающей все планы шапкой. Бомж привычно стрельнул у женщины десятку. Женщина встала, поставила на землю пакет, поправила напрасную шапку и стала говорить бомжу, какой он бомж. И зачем он не работает. И лучше бы шел работать, а потом заработал бы деньги и перестал бы быть бомжом. И вообще, сидеть, подпирая грязный холодный ларек и бездельничать вместе с такими же как он бомжами.
Ветер трепал ручки пакета, белевшего в устоявшемся пасмурном вечере как-то ожидаемо, но тоже ненужно, совсем как частично меховая шапка говорящей женщины.
Из-за угла соседнего магазина - видимо, родины бестактного пакета, выходили люди. Некоторые шли быстро и деловито, некоторые медленно и подчеркнуто прогулочно, некоторые останавливались, чтобы застегнуть куртки или затянуть капюшоны. Ветер был действительно холодный. Люди, независимо от качества походки, скрывались за углом.
Оттуда было рукой подать до автостоянки. Люди, кажется, были автомобилистами. Изредка выплывали небрежно одетые люди с пивом и, описав долгую параболу по тротуару, норовили упасть, но не падали и тоже, как и все, скрывались за углом. Может быть, они все-таки падали там.
- Вот ты зачем вообще живешь, зачем тут сидишь, шел бы деньги зарабатывать, здоровый мужик, небось, - продолжала пересыпать из бумажного мешочка в железную банку пропаренный фонетический рис неутомимая женщина.
Никита почувствовал, что очень она его сердит. Захотелось высморкаться ей в пакет с продуктами или хотя бы запихнуть в этот пакет ее же шапку. Вместо этого он подошел как-то разболтанно к бомжу и выгреб из кармана всю свою мелочь. В основном там были десятки.
- Держи, - сутуло кашлянул Никита и глядя себе под ноги пошел за остановку и дальше через парк.
Женщина демонстративно подхватила пакет, щелкнула дерматиновым кошельком, протянула бомжу бумажную десятку.
- А лучше бы работать шел, детина такой сидит, - заводила себя в подошедший все же автобус женщина.
- Ишь, прынципиальная! - заключил бомж и сунул деньги в карман замасленной штанины.
Впрочем, этой мизансцены Никита уже не видел.
Бодро вышагивая от Плехановска до родного Электролобзика положенные восемнадцать остановок автобуса, он думал первое время: «Диккенсовщина какая-то». Но быстро забыл про этот эпизод и стал прикидывать, написать Андрею что-нибудь обидное сегодня или уже завтра, на свежую голову.
