10.10.2011.
Несерьезное это дело — вести дневник. Тем более — для меня, серьезного человека, пса государева. Но я вполне осознанно создаю новый файл в своем нетбуке и называю его «Путь»: сегодня открылась реальная перспектива моего карьерного роста, и я хочу запечатлеть каждую приближающую меня к цели дату, пометить все до единой ступеньки этой крутой и полной опасностей лестницы.
Итак, с чего все началось… С горя. У моего папы, предельно серьезного человека, недоброжелатели отжали все угольные пласты. Для меня это означало катастрофу, ведь папа помогал Генералу, а Генерал помогал мне. Именно он выдернул меня из далекого Новокузнецка и взял в министерство. Именно он назначил меня старшим следователем, присвоив через год важняка. Круто звучит — важняк! А тебе едва за тридцать…
Ощущением безысходности накрыло меня после получения вести о папином разорении. Что делать?.. По департаменту поползли слухи: Генералу я больше не интересен, при первой же моей оплошности он выпихнет меня отсюда. Признаюсь честно, я настолько был потрясен всем этим, что решил подать рапорт об отставке и рвануть за билетом на Казанский вокзал.
Но хрена вам лысого, коллеги! Слухи о моей ненужности оказались чрезвычайно преувеличенными. Генерал, мой Генерал, был в высшей степени порядочным человеком.
— Расти тебе пора, Дима. Засиделся в следаках. Нужно готовиться к руководящей работе. Не против?.. — эти слова я услышал в его кабинете. В роскошном кабинете с высокими потолками и обилием портретов президентов и министров на стенах (некоторые были в париках). Услышать такое в столь солидной компании было для меня большой честью.
Не помню, что я ответил. По-моему, вообще ничего. Распирающие душу чувства лишили меня дара речи.
— Знал, — сказал Генерал, — что ты согласишься. Заходи ко мне завтра, обсудим подробнее.
Вот какой человек! Вот она — честь офицерская! Генерал с моим отцом окончили Волгоградскую следственную школу, на курсе молодого бойца одной шинелью укрывались… Разве могло быть иначе, разве мог такой человек бросить сына своего друга…
Или у папы новый угольный пласт открылся?..
11.10.2011.
Да. Мда-а-а…
Сходил к Генералу. Обсудили.
Говорил Генерал много, толково, красиво. Он умеет говорить красиво, мой Генерал. Что-то про кардинальное изменение в политике государства. Про борьбу с коррупцией. Про новый эффективный менеджмент. Цитаты из последнего выступления президента приводил. А общий смысл сказанного был таков — для того, чтобы стать начальником, нужен подвиг. Засветиться необходимо где-нибудь, в приказик попасть.
Оно и понятно. Предположил, что включат в бригаду по расследованию дела очередного олигарха (у нас многие, в таких делах поучаствовав, чины и звезды получили), или по олимпиаде что-нибудь. Однако я ошибся в расчетах. Бригада — да. Но другая. По расследованию хищений бюджетных средств бригада. В Дагестане, Ингушетии и Чечне.
Приплыли.
12.10.2011.
Чечня по непонятным причинам отпала. Но от этого мне не легче. Два месяца! Два месяца без Москвы! И без водки.
Я сижу за кухонным столом и смотрю в московскую ночь. С восемнадцатого этажа видны яркие потоки машин. Сегодня пятница. Все в этих машинах… или почти все — они едут по клубам и ресторанам бухать. Я хочу быть с ними.
Вижу себя в клубе, пьяного и расхристанного. Настоящий русский богатырь, метр девяносто пять, сто тридцать кэгэ. Галстук на боку, лицо красное, пою в караоке рэп. Телки липнут как мухи на мед. А что?.. Жену выгнал — слишком много претензий: дома не ночую, внимания не уделяю… Отшил конкретно:
— А ты не охренела? Сама знала, за кого выходила. Я важняк, у меня дел невпроворот. Внимание у лошка какого-нибудь ищи. Живите с ним в шалаше и воркуйте. Не держу!
Вещички собрала, на такси к маме умчалась. Москвичка! Коренная, с понтами.
Так что отжигал я конкретно. Но доотжигался: у папы залет, у меня — вылет. Послезавтра. В 10:00.
Как я без всего этого?..
Пичалька.
14.10.2011.
Вылетели с Чкаловского.
Военный пилот, оглядев мое пальто от Версаче, покрутил пальцем у виска. Это, наверное, от зависти.
Перед вылетом я выпил три таблетки закрепляющего средства. Всякое может случиться — волнуюсь.
17.10.2011.
Три дня не вел дневник — и это объяснимо: до дневника ли…
Четырнадцатого прилетели в Ханкалу. Пятнадцатого — в Магас.
По городу везли в машине с тонированными стеклами. Спрашивать, бронированная она или нет, я не стал, постеснялся. Ехали быстро, улиц толком не рассмотрел. Попавшие в поле зрения дворцы и мечети начали постепенно вносить в мою душу успокоение. Напрасно.
В день приезда нас щадить не стали. Гостиница, чемоданы в номер — и на совещание. Вел совещание наш бригадир, полковник Пронько, участник боевых действий. По ним, боевым действиям, полковник, по всей видимости, соскучился. Обещал порвать всех расхитителей. Утверждал, что бояться нам здесь нечего, вся бригада под круглосуточной охраной. Работаем в тесном взаимодействии со Следственным комитетом и ФСБ.
Не дай бог, сказал, узнаю, что филоните и укрываете преступления… Не хочется писать, что он обещал с нами сделать. Ужас.
После совещания я сразу же рванул в туалет. Прошло все махом, успешно. Потянулся за туалетной бумагой — а нету! Бутылочка с водой есть. Бумаги — нету.
19.10.2011.
Моя тревога о тотальном отсутствии алкоголя в Ингушетии не подтвердилась. На второй день пребывания ингушские менты повели в кафешку в центре Магаса. Как только мы зашли, заведение было закрыто на спецобслуживание. Встречали тепло. Шашлык, лепешки, зелень.
Водка в тот вечер лилась рекой. Река эта брала свое начало, как я понял, в Беслане.
Рядом со мной сидел здоровый ингуш Руслан. Он поглощал водку стаканами и балагурил. Я поинтересовался: как так, ведь ты мусульманин, почему пьешь?
Он расхохотался, похлопал меня по плечу:
— Аллах высоко, брат, — объяснил он, наполняя водкой мою рюмку, — а здесь вообще закрыто все, даже окна… Не увидит!
Включили магнитофон, заиграли «Черные глаза». Я выпил седьмую рюмку, приобретенный за неделю пребывания в республике страх выпустил меня из своего плена. Осведомился у Руслана насчет проституток.
— Эй! — донеслось до меня. — Заткнись, дебил!
Это вопил бригадир. Он сидел на другом конце стола, и рожа его была красной от гнева. Как он услышал?.. Да и вообще, с какой стати он меня оскорбляет… Разве можно так ругать члена бригады из Москвы… Гнев овладел мною. Захотелось немедленно объясниться прямо здесь, по законам гор.
Еле сдержался.
23.10.2011.
Бригада мотается по всей Ингушетии. Сегодня в одной станице, завтра — в другой. Один раз чуть не случилось ЧП. Какой-то срочный сигнал, группа рванула в горный аул. Приехали — сигнал не подтвердился. Что это было? Говорят, провокация бандитов. Вызвали, чтобы уничтожить. Но что-то у них сорвалось, что-то им помешало.
В который раз убеждаюсь, что Генерал — хороший человек. Не бросил в меня в топку. Позаботился. Дал, наверное, бригадиру соответствующие рекомендации — без надобности не дергать.
Я три дня работаю стационарно, в полной безопасности. Поднимаю архивные дела с 2006 по 2011 годы. Изучаю и откладываю в отдельную стопочку возбужденные по статьям о должностных преступлениях. Из них выбираю те, что связаны с хищением бюджетных средств. Не тороплюсь, работаю с упоением. Понимаю, что мне это поручено неспроста. Дело не только в том, что меня оберегают. Я вношу свой вклад в саму организацию работы. А кому же этим заниматься, если не будущему руководителю.
Осознав это, я настолько обрадовался, что поделился своими соображениями с престарелой ингушкой, работницей архива.
— Да-да, — закивала она, — точно.
Старуха угостила меня лепешкой с чаем. Сказала, что у нее есть внучка. И если бы не их обычаи, то она бы с удовольствием отдала ее за меня замуж. Потому что я очень умный и серьезный человек.
26.10.2011.
Накаркал. Примчался бригадир, наорал как на собаку. Медленно, мол, работаю. Сегодня же велел закончить с архивом, а завтра выехать в Назрань.
30.10.2011.
Назрань — не Магас. Полнейшая противоположность. Старые, зачуханные здания. Грязища и мрак. Угрюмые лица, жуткие взгляды. Абреки. Смотрят на тебя, а ты не понимаешь, что они о тебе думают. На девок лучше вообще не глазеть. Насчет этого нас строго-настрого предупредили — не надо. Здесь каждый друг другу муж, дядя или брат жены. Бросишь на кого-нибудь взгляд — позор на весь тейп. А позор смывается кровью.
Вчера вечером были слышны выстрелы. Я спросил у тетки в гостинице — что за дела? Обычные, говорит, дела — или спецоперация какая, или разборки. А может быть, свадьба.
Жутко все это. Автомобилисты ведут себя настороженно. Перед тем как сесть в машины, под капот смотрят. Проверяют, нет ли мины. В каждом прохожем страх, в каждом доме, в каждом тополе. Их здесь много, тополей.
Сегодня местный следак повел нас на обед в кафе. Нас — это меня и моего напарника, Володю Пахомова. Володька — парень прикольный, хотя и крестьянин. Первые дня два говорить с ним было решительно не о чем. Какие у нас могут быть общие интересы? Я — элита. Завсегдатай московских клубов, в том числе закрытых. С Ксюхой на «ты», с Минаевым, друзья у меня в администрации президента, с полпредами не один кальян выкурили. А этот… Колхозан, да и только. Однако пришлось закорефаниться. Командировочка пообтерла — надо же с кем-то общаться.
По пути в кафе проходили через двор. За столом сидели бородатые старики в шапках. Они что-то грызли и цокали языками.
— Товар, — услышал я, — хороший товар…
Мне почему-то стало не по себе. Страшновато как-то стало.
— Какой товар? — спрашиваю. — Рынок рядом, что ли?
Наш провожатый расхохотался.
— Чурка ты нерусский, — говорит. — Это вы — товар!
Пахомов от удивления икнул.
А я пожалел, что не принял перед выходом закрепительное.
— Не ссыте, — сказал провожатый, — шучу.
Я ему не поверил. Пахомов, кажется, тоже.
02.11.2011.
В Назрань приехал бригадир. Давно не виделись. Собрал нас, шестерых следователей, в «ленинской комнате». Разбил на три группы, раздал по делу, расследовать велел в кратчайшие сроки. Три недели — максимум! Мне понравился такой срок. Я прикинул в уме: три недели закончатся 23 ноября. А там и командировке конец.
Нам с Витьком попалось дело заместителя главы администрации станицы Зрянской (название станицы изменено мною в целях конспирации). Дело анонсировал рапорт оперуполномоченного Быкурова. В рапорте говорилось о том, что заместитель главы администрации Махмудов М. Г. крайне негативно относится к органам федеральной власти. По его мнению, каждый уважающий себя вайнах обязан расхищать госбюджет, так как Россия обижает Ингушетию со стародавних времен. Быкуров сообщал, что Махмудов, желая незаконно обогатиться за счет казны, поздно ночью вышел из дома и швырнул в свой старый сарай связку гранат. Сарай взорвался. Ввиду якобы причиненных материальных и моральных страданий, Махмудов подал заявление о компенсации вреда. Ущерб он оценил в пятьсот тысяч рублей. Компенсацию выплатили.
В принципе, само по себе дело было плевым. Главный свидетель уже известен — некто Гагиев. Живет неподалеку, все видел. Адрес в деле есть. Нужно допросить его и еще парочку, предъявить обвинение Махмудову и пульнуть дело в суд.
В помощь нам выдали двух оперативников из местного УВД.
04.11.2011.
Как только приехали в станицу, опера выходить из машины отказались. Наотрез.
— Нет, — сказали опера, — мы из одного тейпа с ним. Не пойдем!
Матерясь и негодуя, мы с Витьком вылезли из машины, и нас обступили мальчишки. Стали галдеть, махать руками. Я растерялся. Уж слишком активно они жестикулировали. А вдруг гранату бросят или камень метнут? Но ни того, ни другого не прилетело. Просто один из пацанов дернул меня за рукав и продемонстрировал здоровые, но желтые зубы.
Неподалеку на лавочке под тополем дремал какой-то дед. В руках у него была высокая палка, конец ее был загнут калачом. Когда крики ребятни сделались слишком громкими, старик встрепенулся, поправил на голове засаленный картуз, что-то закричал — и пацаны бросились врассыпную.
— Дедушка, а где здесь Гагиев живет? — спросили мы.
Старик оценивающе взглянул на нас, поднялся со скамейки.
— Пойдемте, — сказал старик, — покажу.
Он шел очень медленно, опираясь на клюку. Проходившие мимо селяне почтительно ему кланялись. Иногда старик останавливался и подолгу беседовал с ними, жал руки. Во время таких остановок Витька заметно нервничал.
Наконец наш провожатый остановился у двухэтажного кирпичного дома с зелеными воротами. Старик картинно поднял палку над головой и несколько раз ударил ею в калитку. Окружающее пространство наполнилось металлическим грохотом и собачьим лаем.
Калитку открыл небритый абрек неопределенного возраста. Взглянул в удостоверения, кивнул, повел в дом. Проходя по обильно засаженному грушами и яблонями двору, я увидел две высокие клетки. В них бесновались огромные немецкие овчарки.
В просторном холле за круглым столом сидели семеро. Почти все были одеты в камуфляж. Двое держали на коленях автоматы. Остальные сидели без оружия.
— Зачем приехали? — спросил седовласый тип в черном пиджаке.
— Нам нужен Гагиев, — ответил я, — Аслан Рамзанович.
Седовласый нахмурился и недружелюбно буркнул:
— Я — Гагиев Аслан Рамзанович. Чего надо?
Я принялся сбивчиво объяснять: рапорт уполномоченного… Махмудов… самоподрыв сарая… свидетель…
Гагиев слушал внимательно, не перебивая. Лишь жуткий взгляд его блуждал по моему лицу. Когда я закончил, он покачал головой.
— Меня допрашивать вы не будете. Дам человека вам. Человек все как надо скажет.
Я не знал, как реагировать. Случись такое в Москве, понятно, поставил бы наглеца на место, но здесь… Посмотрел на Пахомова. Увидел бы его сейчас впервые, подумал бы, что он глухонемой.
Гагиев достал из кармана блокнот, вырвал из него лист и, послюнявив карандаш, что-то написал.
— Вот тебе свидетель. В Магасе живет. Все знает.
Я положил бумажку в нагрудный карман рубахи.
Обратно ехали с кортежем. Джип без номеров с тонированными стеклами тащился за нами по горной дороге. Я, сидевший рядом с водителем, не отрывал взгляда от зеркальца заднего вида. На одном из участков дороги из джипа показался ствол автомата. Грянула очередь.
— Салют, — прокомментировал водитель.
На въезде в Назрань джип развернулся и поехал обратно.
Я почувствовал себя оплеванным.
05.11.2011.
Сегодня выходной. Бригадир свалил в Махачкалу, а где остальные, нас совершенно не интересует.
Свидетеля будем допрашивать в понедельник. Машина заказана. Пахомов делегирован мною в Осетию, за водкой. Как только он уехал, позвонила жена. Моя, естественно. Она звонила и раньше, раз семь звонила, наверное. Один раз я ее послал, потом просто не брал трубку. В воспитательных, так сказать, целях.
На этот раз решил ответить. Не знаю, почему. Последние малоприятные события посеяли в моей душе зерна сентиментальности.
Жена спросила, как я здесь, почему не отвечаю, не случилось ли со мной чего-нибудь худого… Ага, так и сказала — худого.
Ответил, что все нормально. Обстановка напряженная. Над головой свистят пули. Но я держусь молодцом. Как и положено.
Она сказала, что восхищена мной, что я герой, что любит и очень сожалеет о нашей ссоре. Спросила, прощаю ли.
Я ответил — подумаю.
Зарыдала.
— Ладно, — сказал, — хрен с тобой. Успокойся. И больше так себя не веди!
Это я не в том смысле, чтобы она не ревела. Имел в виду — не выкобенивайся больше.
06.11.2011.
Утром появился опер и сказал, что машина подана, пора ехать в Магас.
Стали собираться. Я вытащил из кармана бумажку, решив уточнить фамилию и адрес. На бумажке была накарябана фамилия самого известного здешнего чиновника.
Пахомов заржал и сказал оперу, что у нас изменились планы.
Мы выпили бесланской водки и легли спать.
09.11.2011.
Вечером Пахомову позвонил земляк-омоновец, пригласил на день рождения. Опять, кстати, в Магас. Пахомов умотал, я отказался. Зря.
Ночью, страшной ингушской ночью, я услышал стук. Подумал — во сне. Нет, стук продолжался.
Оторвав голову от подушки, я увидел в окне человека. Точнее, голову его, туловище и руку. Как он забрался сюда? По лестнице? По водосточной трубе?..
Нащупав ступнями тапочки, укутавшись в одеяло, я прошуршал к окну.
— Кто вы? — спросил я, приоткрыв окно. — По какому вопросу?
— Свидетель, — ответил человек, — хочу дать показания.
Свидетель?.. Какой еще свидетель в три часа ночи?! Мне было не до смеха, но я поразился совпадению — электронные часы показывали 03:00.
— Приходите завтра в отдел! — закричал я так, что чуть сам не оглох, и резко захлопнул окно, рванув рычаг вниз.
Мне стало страшно. Так страшно, как не было никогда. Зачем здесь этот тип? Он же мог запросто бросить гранату, выстрелить — и привет…
«Господи! Я один в этом жутком месте. Я жалок и беззащитен…»
Откуда взялись эти слова? Я где-то слышал их раньше, но употреблял ли? Нет!
Под папиной крышей я был уверен в своей неуязвимости. Два раза по делам, что направлялись мною в суд, выносили оправдательные приговоры. За такое любого другого расстреляли бы, на костре сожгли, а мне — ничего. Генерал потребовал не трогать — и меня не трогали. Пару раз наркоконтроль в кабаке заворачивал мне ласты, прихватывая с порошком. Заминали. Летом, в дымину пьяный, на полной скорости снес остановку. Пожурил генерал, выслал денег на новую тачку папа. Все. Любые мои выходки покрывались. И я поверил, что всесилен. Я, тридцатилетний дебил, у которого одно полушарие мозга занято обрывочными сведениями из уголовно-процессуального кодекса, а второе — текстами песен из караоке, посчитал себя выше всех…
Господи, разве можно быть таким идиотом!.. Все же так очевидно, яснее ясного: у папы отжали пласты, папа стал неинтересен. Какое теперь Генералу до меня дело… Правы были зловредные коллеги: выхлопа от меня в министерстве — ноль, ни материального, ни профессионального, поэтому я сослан сюда. Генералом сослан.
Я хожу под Тобой, Господи. И хожу до тех пор, пока Тебе угодно. Вразуми же меня, Боже! Помоги обуздать гордыню! Я такой же как все. Я хуже их, я ничто без них! Обещаю, что никогда больше не буду поднимать себя над другими. Буду любить жену, буду уважать своих товарищей, я стану другим… Ты только помоги мне. Помоги выбраться отсюда живым.
А я стану другим. Обещаю…
Такие меня в ту ночь посетили мысли.
10.11.11.
Сегодня проснулся от яркого утреннего света. Странно. Все дни, что я нахожусь здесь, были серыми, мрачными. А сейчас — солнце. Может, это бог, услышав мои молитвы, дает знак о скорейших переменах? Может быть…
Умывшись и побрившись, я вдруг вспомнил, что сегодня День милиции. Или полиции?.. Нет, День сотрудников органов внутренних дел… Да без разницы! Для нас, ментов, пришедших в органы до десятого года, он всегда останется Днем милиции.
Позвонил по мобильному отцу. Он же у меня не только бывший олигарх. Он у меня бывший заместитель начальника УВД.
— Привет, — сказал, — пап. С Днем милиции тебя.
— И тебя с Днем милиции, сынок, — сказал он.
Душевно поговорили.
11.11.11.
Пахомов появился только сегодня утром. С похмелья, но довольный. Видимо, встреча прошла на должном уровне.
Пришли в отдел, попили чаю, расположились за столами.
Я поделился с ним своими опасениями. Сидим здесь больше недели, а результата нет. Приедет бригадир — обоим конец.
— Не волнуйся, — сказал мне Пахомов, — все сделаем по высшему разряду. Сейчас запросим список соседей… этого…
— Махмудова, — подсказал я.
— Ну да. Получим, допросим… — Он сделал паузу и добавил: — По особому методу допросим.
— Как это — «по особому»? — не понял я.
Пахомов словно не услышал.
— Участковому поручение дадим — найти очевидцев преступления. Он нам ответит: установить не представилось возможным. Все как обычно, короче. Не кипешись. — Пахомов зевнул. — Пойдем в гостиницу.
14.11.2011.
Век живи, век учись.
Знающий Пахомов парень. Ответ участкового последовал на следующий день. «Установить очевидцев преступления не представляется возможным», — написал участковый.
Ну а мы получили список соседей Махмудова и приступили к допросам по особому методу.
«Я являюсь соседом Махмудова... Ничего плохого или хорошего о нем сказать не могу... Общаемся редко... В ночь с... на... услышал взрыв. В окно выглядывать побоялся. Наутро узнал от соседа, что сарай взорвали какие-то бандиты. Больше ничего пояснить не могу...»
Пахомов ставит свидетельскую подпись в моем протоколе, я — в его. В отделе мы не появляемся уже третий день.
Нехорошо это, конечно. Но другого выхода нет.
В процессе допросов иногда засыпаем. Лежим на кроватях, стучим по клавиатурам ноутбуков. На полу лежат бутылки из-под водки. Часть из них закатилась под кровати. За окном журчит вода. Закрывая глаза, я вижу, как волны Аргуна разбиваются о серые камни. Но это не Аргун. Во дворе гостиницы в ноябре месяце исправно работает фонтан.
16.11.2011.
Вчера посетили отдел. Встретили Валеру Смирнова. Старший следак, наш, министерский, он вернулся из Махачкалы.
Валера рассказал, что они с бригадиром раскрутили крупное дело. Установили какого-то местного князька, причастного к хищению федеральных бабок. Хотели задержать, да не успели — князька хлопнул снайпер. В центре Махачкалы.
Боже, боже… Слушал, вспоминал себя, лежащего в номере полупьяным. Я не рожден героем. Помышлять в моем случае о карьере — верх непорядочности, подлости. Факт.
20.11.2011.
Печатать страшно неудобно. Трясусь в кабине уазика, за решеткой, где обычно перевозят задержанных. Пахомову я предложил сесть рядом с водителем.
Едем в Магас на совещание, к бригадиру. Ничего хорошего я от этого совещания не жду. По всей видимости, бригадир будет спрашивать о результатах работы. А результатов нет.
Вчера совместными усилиями мы составили постановление о приостановлении уголовного дела. Сарай Гагиева взорвали неустановленные лица. Аллес! Одним висяком больше, одним меньше. Ингушам все равно, а нам — спокойствие.
Бригадир будет ругать. Возможно, напишет кляузу начальству. Пусть. Не это главное. Главное — остаться живым, невредимым. Приехать домой. И начать новую жизнь.
20.11.2011. Вечер.
Есть на свете бог! Никаких не может быть сомнений. Первым же делом, приехав в Москву, пойду в церковь.
На совещании бригадир сидел как в воду опущенный.
«Что такое? — подумал я. — Неужели еще месяц?!»
Оказалось — наоборот.
— Пришла бумага из Москвы, — сказал он, — бригаду отзывают. Капнул кто-то большой. Перегнули. Завтра в 6:00 вылет из Слепцовской. Всё.
Бригадир опустил голову.
Злорадство чуть не взорвало меня изнутри. Это, наверное, тоже нехорошо, но я не удержался от мстительного удовлетворения. Что, доигрался, дебил? Ведь именно так ты называл меня три недели назад, за столом, припоминаешь?!. Стращал, пальцы гнул: накопаем, пересажаем… Карьеру, поди, хотел сделать… Ну-ну. Не то место выбрал, брат. Восток — дело тонкое.
Отметил, что стал мудрее. Определенно.
21.11.2011.
Винты вертолета рассекают воздух. Мы поднимаемся все выше и выше от земли. Прощай, скрытная, злая и непонятная Ингушетия! Надеюсь, мы не свидимся больше никогда.
Печатаю в вертолете, но на меня никто не пялится. За месяц командировки ребята привыкли не обращать внимания на мелочи.
Я смотрю на своих коллег. Бригадир, Пахомов, два бурята из Забайкалья, туляк Пронин, Смирнов. И какой-то очкарик. Я даже не помню, как зовут его.
Почти все дремлют, налакавшись дагестанского коньяку. Пронин читает книжку. Очкарик ерзает и не дает нам со Смирновым покоя.
— Что такое? — нервничает он. — Почему так низко летим? Они же из гранатомета достанут!
Кажется, очкарик попал в командировке под обстрел. Смирнов протягивает ему флягу.
Я смотрю в иллюминатор. Внизу — скрытая, злая, но чертовски красивая Ингушетия.
22.11.2011, 13.30.
К черту, к черту такую красоту. Горы-сакли-макли… Вот она — красота наша. Столица, мать ее так! Сижу в кабинете один, здание на Газетном. Нормальные люди под окном. Иномарки. С номерами иномарки, без тонировки. Водители выходят из авто, хлопают дверцами, нажимают на брелоки. И никто не заглядывает под капот!.. Непривычно даже.
Старые здания, железные крыши, кафешки-кабачки. Белеет фасадом церквушка. Зайду, обязательно зайду. Сначала к Генералу, а потом — в церковь. Обещал — сделаю.
22.11.2011, 14.40.
И все-таки я себя недооцениваю. К такому выводу я пришел, вернувшись от Генерала.
Встретил он меня тепло. Присесть предложил, извлек из бара бокал и бутылку «Хеннеси».
— Ну как ты? — спросил Генерал, разливая коньяк по бокалам.
Чуть пригубив, я сказал, что у меня все замечательно. Главное — жив. А так, мол, похвастаться нечем.
— Что значит — нечем?! — едва не воскликнул он. — Как у тебя язык поворачивается говорить такое?!. Ты был в горячей точке, Дима! Один этот факт…
Он оборвал себя на полуслове и решительно наполнил мой бокал до краев.
— Герой! — сказал Генерал.
Я даже встрепенулся от удивления. Это он мне?..
— Настоящий боевой офицер!
Точно — мне.
— За тебя пью! — сказал он. — За твое здоровье и отвагу. За новые карьерные горизонты! Ура!
Мы чокнулись, и я опрокинул в себя налитое, приподняв локоть.
Генерал обнял меня по-отечески и поцеловал. Завтра будет большое совещание, и меня ждет сюрприз, пообещал Генерал. А на сегодня я свободен. Никаких рапортов. Никаких отчетов. Сво-бо-ден!
Вышагивая по коридору, глядя на спешащих по ковровым дорожкам коллег, бодреньких таких, улыбающихся, дальше МКАДа не выезжающих, я подумал: а может, Генерал прав?..
Зашел в кабинет. У меня отдельный кабинет, я не писал об этом? Да. Я следователь по особо важным делам, у меня имеется отдельный кабинет. А следователя по особо важным, знаете ли, не каждому дают. Как и отдельный кабинет — не всякому особо важному.
Генерал прав. Пока они тут шуршали бумажками, я рисковал жизнью. Я находился там, куда любого из этого здания калачом не заманишь. Кроме Генерала, конечно. Он человек исключительной порядочности. Остальные же — твари и ничтожества. Вон они, под окнами, нахлебники и паразиты. Шарфики узлом поверх пальто, стоят и посмеиваются. Посмотрел бы я на вас там, на фронте, уроды!
Ничего… Наступит завтра-послезавтра, и Генерал сделает меня начальником отдела. Будете метеорами летать! Каждому припомню, кто надо мной посмеивался. Последние счастливые часы у вас остались, голуби… Потягивайте, крысята, водяру в кабинетах тихонечко, чтобы начальство не запалило. А я сейчас гульну… Как следует! Как подобает настоящему офицеру!
Привычное ощущение драйва, вынужденно затаившееся на месяц в районе кишечника, возвращалось. И я был этому рад.
23.11.2011.
Прихожу в себя постепенно. «Антипохмелин», пять бутылок «Перье», супрадин.
Гульнул вчера на славу. У корешка Пафнутия гульнул. Он вчера на Новослободской новый ресторан открывал, ну и мне свистнул. А я на просьбы друзей мгновенно откликаюсь. Жену, правда, пришлось на хрен послать. Но это ничего… Жена боевого офицера — она поймет. Кавказ все-таки в некотором роде психологическая травма… необходима адаптация. Так ей и объяснил.
Как приехал в ресторан, водочки жахнул, бокалов шесть шампанского засадил. Побродил, с людьми пообщался. Депутаты, артисты, бизнесмены, много известных людей к Пафнутию пришло. А потом ко мне журналюга знакомый прицепился. Саньком зовут… или Серегой. Из «МК», кажется.
— Расскажи, Димон, про Ингушетию что-нибудь интересное! Боевики там, спецоперации…
— Какие спецоперации? Я же следак, мы дела уголовные раскручивали.
— Тогда про дело какое-нибудь расскажи!
Посмотрел я на харю его довольную, и такое зло меня разобрало, аж вспоминать не хочется. За шкирняк схватил — и орать:
— Сука, крыса тыловая! На дармовщинку потянуло? Я там из окопов не вылазил, а ты хочешь, в Москве сидючи, статейку накропать?!.
Убил бы, ей богу, убил, но спас его Пафнутий. Примирил, заставил на брудершафт выпить. А потом еще… И еще…
Сижу теперь, «Перье» отпиваюсь. Через двадцать минут совещание. Крайне неприятная процедура. Особенно когда с похмелья. А что делать… Нужно привыкать. Треть, а то и половина жизни у руководителя проходит в совещаниях.
23.11.2011.
Генерал всегда выступает великолепно. Каждое выступление — симфония. Голос. Интонация. Взгляд, скользящий по бумажке, будто бы невзначай. Прирожденный оратор эпохи нулевых. Все уважаемые люди держатся на трибуне именно так. Единостилие!
— Дмитрий Алексеевич Кабаков, — доносился из динамиков актового зала приятный баритон Генерала, — является сотрудником центрального аппарата с августа 2009 года. С самого первого дня работа стала его вторым домом. Никогда я не видел Дмитрия Алексеевича, убегающего с работы в 18:00. Свет в его кабинете гас не раньше часа ночи. Не считаясь с личным временем, он полностью отдавался расследованию уголовных дел. Это — его жизнь, его борьба!
«Хорошо сказано, — подумалось мне, — близко к действительности».
— В четком соответствии с требованиями законодательства, — продолжал мой Генерал (в этот момент он был для меня богом!), — Дмитрий Алексеевич бесстрашно привлекал к уголовной ответственности коррупционеров и представителей организованной преступности. А ведь не мне вам объяснять, коллеги, что такое организованная преступность… И какие у нее способы расправы! М-да… На днях Дмитрий Алексеевич вернулся из командировки по Северному Кавказу, где выполнял особо важное задание. Работая в условиях, приближенных к боевым, он продемонстрировал профессионализм, высокую жертвенность, храбрость…
Мой бог выдержал легкую паузу и отпил из стакана.
— Таким образом, — подытожил он, — учитывая солидный служебный стаж и приобретенный опыт, — стакан возвращен на край трибуны, — предлагаю назначить Кабакова Дмитрия Алексеевича, — Генерал взглянул в зал, — на должность начальника следственного отдела… ОВД, — я поймал его взгляд, полный любви, — Шатойского района… Чеченской Республики!
Что?!.
Зал разразился аплодисментами. Коллеги хлопали в ладоши, улыбались. Двое или трое сидели с красными лицами, еле сдерживая хохот. Кто-то крикнул «ура».
Нахмурив брови, Генерал поблагодарил всех за внимание.
— По рабочим местам, коллеги, — сказал Генерал.
В глазах моих потемнело. Я не мог поверить в услышанное… Папа, пласты, регулярная помощь, офицерская честь… Быть может, это похмелье?..
Я зажмурился. Передо мной возникли старики во дворе Назрани. Они, как и тогда, сидели за столом, что-то грызли, бросали на меня заинтересованные взгляды.
— Товар, хороший товар…
Мой подбородок непроизвольно дрогнул. Глаза стали влажными…
Сколько я так просидел — не помню. Разомкнув веки, обнаружил, что в зале никого. Лишь я… да гарант Конституции. Бодрым и уверенным кажется на портрете гарант, глядит в сторону. Но, к сожалению, не в мою.
Ударом колокола напомнил о себе мобильник. Пришло сообщение от жены. «Тебя уже можно поздравить?» — спрашивала она.
«Почему же так подло, Господи? — подумал я. — Почему же так?..»
