* * *
По телевизору позёр
Всё шутит, но ухмылки скисли.
В твоих глазах исчезли мысли,
Пропали в зеркалах озёр.
И, кажется, тебя уж нет,
Один фантом спешит к театру,
Готовый внутренне к теракту,
Он отправляется в буфет…
Там слышен звук виолончели,
И наливает там коньяк,
Слегка стопарик наклоня,
Весна с улыбкой Боттичелли.
Пыль превращается в пыльцу
И в прибыль — бывшие убытки,
Ведь так идёт печаль улыбки
Её несложному лицу.
Ты потихонечку звереешь,
Встречая взор её прямой,
Тебе не хочется домой
И в зал, где зритель ищет зрелищ…
Ты переходишь на вискарь
И остаёшься жить в буфете.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Шумит оркестр, точно ветер,
И улыбается весна.
* * *
Ещё одно чувство себя изживает.
Под почерком пульса
Пергамент желтеет.
Какой же ты чёрствый, водитель трамвая,
В салоне так пусто.
Никто не жалеет.
Заплаканы дамы
С размазанной тушью…
Вспотевшие хамы,
Сплошное удушье.
Но съеден со смаком
Счастливый билетик.
Как булочка с маком.
Куда мы приедем?
ЦВЕТМЕТ
Как птички начинают петь,
Взрывает утро их рулада…
Железо, алюминий, медь
Бегут на спирт менять ребята.
Они несутся в частный дом,
Где их приёмщик поджидает.
Довольные своим трудом,
Ждут исполнения желаний.
Приёмщик — медные глаза
И алюминьевые пальцы,
Железным голосом сказал
Ребятам, что они попались.
Что он чужого не берёт.
И что такое «спирт» не слышал,
Что всем пора уйти под лёд…
И на планете стало тише.
Совсем умолкло пенье птиц,
Затихли крики по кварталам,
Лишь только цвет ребячьих лиц
Ещё сверкал цветным металлом.
У ног лежал напрасный труд
Из проводков, обломков, спилов,
А спирт стекал в подземный грунт
Из глаз двух роботов-дебилов.
* * *
Спросили вы: «Откуда госпожа?»
Я — королева Белая горячка
С подземного пустого этажа.
Звучали безымянные мелодии,
То тихие, то громче и страшней.
И огоньки мелькали над ладонями
По стёклам проносившихся теней.
* * *
Вы мне способны нанести урон?
Не может быть! И я скажу вам больше:
Мне торт испёк кондитерский урод,
И починил каблук плохой сапожник.
Невропатолог думал, что он бог,
И потому легко играл по нервам,
Заслуженный и льстивый педагог
Всю ночь учил меня дурным манерам.
В поломанном, обугленном лесу
Мне рассказали о любви к природе,
И думали, что я перенесу
Есенина в испанском переводе.
Но ничего, конечно, не могли,
Ведь были не родня и не начальство.
В мышиный цвет мне красили мозги
И заставляли улыбаться часто.
И в лютую февральскую жару,
И в знойные июльские морозы
Мне никогда не были по нутру
Синоптиков дурацкие угрозы.
И лишь одно мне может навредить —
Ужастики похмельных снов коротких,
Где кошка с головою Нефертити
Подносит близко к горлу алый ротик.
* * *
Меня одно желание замучило,
Только оно особо секретное:
Я бы хотела иметь чучело
Своего участкового инспектора.
Я понимаю, ничего не получится,
Да и расхочется очень скоро.
И потом, из людей не делают чучела,
Тем более из участковых.
Вот другое дело собаки,
Это сколько угодно, не надо прятать.
И все-таки как бы было забавно
И очень-очень приятно.
* * *
Уже пошли подснежники в лесах,
Пушистые, полезли из проталин,
Растаяли снежинки в волосах
И Первомай отметил пролетарий.
Уже сложили мусор во дворах
В специально отведенные пакеты.
Уже сгорели шапки на ворах
И разорались пьяные поэты.
Уже разделись девочки почти
До самых откровеннейших конструкций.
И чурка без особенных причин
Нажрался и валяется, как русский.
И сквозь газон пробился малахит
От легких рук сотрудниц зелентреста,
Но вся зима внутри меня сидит,
Как будто в мире нету лучше места.
* * *
Тишина в вечерней школе,
Парты в крошках, пепси-коле.
На кушеточке пурпурной
Там тепло ночной дежурной.
Голос в радио кого-то,
Кто читает «Идиота».
Попивая свой кисель,
Сторожит мадмуазель.
За горами, за домами
Старый гриб скрипит пимами.
Это дедушка-скрипач.
Вот что, девушка, не плачь!
Ты б ему открыла что ли?
Пусть войдет, оттает в школе.
Говорит вахтерша дерзко:
— Хочешь, дедушка, погреться?
И ответив: «Вовсе нет», —
В помещенье входит дед.
Кожа — грубая кора,
Седина белей, чем вата.
За спиной его игра.
В этом госте все неправда.
В этом госте все иначе.
В этом классе с ним темно.
Бровь одна другой космаче,
Зубы — золото одно.
И зачем на тихий пост
Я впустила эти зубья?
Ведь за ним преступный хвост
Или грязное безумье.
Голос волка, взгляд совы
— Не хотите чаю вы?
— Неохота чаю, дочка.
Может, можно кипяточка,
Два прозрачные глоточка, дочка?
Он не выпил кипяток,
Вылил в комнатный цветок.
Он откашлялся в кулак
И сказал визгливо так:
— Нет, не стану больше делать
Я вечерних этих школ,
Пусть следит за ними демон,
Я не стану. Дед ушел.
Полночь в городе настала.
Села девушка устало.
Смотрит месяц — по-ненецки.
Головой качает нецке.
Раздаются смеха всплески.
Нету больше Чаушески.
Звезды вздернуты на рее.
Хитрый дед у батареи,
Не прощая ни аза,
Греет крупные глаза.
* * *
Будет озеро синим овалом
Неподвижно лежать между рощ.
Подражая чужим карнавалам,
В жутких масках мы выбежим в ночь.
Будут песни с плохими стихами,
Будет жариться белый олень,
И, воняя крутыми духами,
Против света усядется тень.
Пустят руки по кругу фужеры,
Озарится зарницами даль,
Чья-то женщина с комплексом жертвы
Упадет на картонный алтарь.
Будет пьяно рыдать облдрама,
Будет блинчик луны испечен,
Будет халда расспрашивать хама
Чёрт-те что и не ясно о чем.
И твоя чуть живая невеста
Наконец до тебя дорастет
И забытым романом «Фиеста»
Синеглазый накормит костер.
И в кабине воздушного шара
Вся компания ринется вверх,
Оставляя на долю клошара
Недопитый вина фейерверк.
ПИСЬМО ОТ ВАСИ К НАДЕ
Я, к любимой обращенный,
На бумаге на лощеной
Начертал тебя пером…
Так лети, письмо, орлом.
Прилетишь — в окно впорхни,
Двери в спальню распахни
Клювом, лапой и крылом
И прикинься… не орлом.
В светлом сумраке рассветном
Обернись опять конвертом.
Вот письмо мое в конверте.
Вот, ошибки мне проверьте:
«Здравствуй, Надя, я живой!
Я в системе биржевой
Тут работаю как вол!
Крашу стены, крашу пол,
Режу плитки, клею кафель,
Пью нектар сердечных капель.
Год назад под выходной
О тебе, моей родной,
Размечтался я ужасно
И тебя увидел ясно
Я на улице в толпе.
Ну, и ринулся к тебе.
Ты в руках держала зонт.
Ты была, как горизонт:
Далеко, легко шагала.
Я бежал, ты убегала,
Я кричал, ты не слыхала,
Гордо зонтиком махала.
Вот и образ твой исчез…
Оглянулся — дикий лес!
Вот такие лапы елей!
В травах желтые каменья
Светят, словно янтари.
Птицы, с виду снегири,
Виснут в воздухе густом.
Розы вянут под кустом.
Куст обвит плющом блестящим.
Занят пением свистящим
Кто-то вроде соловья…
Не смутился, Надя, я,
А, покуривая «Рейс»,
Углубился в этот лес.
Тут, конечно, мне досталось!
Ужас, голод и усталость!
Десять суток шел, но бог
На развилку трех дорог
Все ж помог мне набрести.
Надя, сына покрести!
Значит, выбор — три дороги,
Три дороги, ноют ноги,
Лес да небо — панорама!
Я пойду, пожалуй, прямо.
Вышел в поле, там стога.
Воздух — пенка молока!
А в стогах тех спят бесстыдно
Люди голые — все видно.
Много их среди травы.
Не добудишься — мертвы!
Где тут запад, где восток?
Посредине поля стог…
Это дьявольские шутки —
Обходил тот стог я сутки!
А за стогом, Надя, слон!
Вот откуда в поле он?!
Обернулся стог в курган,
На слоне возник цыган,
Мой ровесник, хлыщ, ворюга,
Кудри белые, как вьюга,
Слон серебряный под ним.
Надя, голосом твоим
Мне сказал цыган капризно:
Жизнь — праздник, а не тризна,
Жизнь — радость, жизнь — вечна,
Если ты живой, конечно.
Ты ходил, ты видел дикость
Леса, неба и травы…
Пушкин, Дарвин, Чарльз Диккенс…
Ты их видел, все мертвы.
Вон ручей, лицо умой,
Жизнь узнал, иди домой.
Год прошел, у власти Ельцин.
Где я был, суди сама,
Может, мучили пришельцы,
Может, я сходил с ума.
Столько мусора и сора!
В голове моей сарай!
Я к тебе приеду скоро!
Только ты не умирай!
ЛЮБОВЬ ЗЛА
1.
Тебя уже не извинишь
Которой рюмочкой звенишь
Одна сидит твоя бабёнка
Кормя красивого ребёнка
Гребёнкой волосы сдержав
Меж двух враждующих держав
А ты играй моя «Кремона»
И ты бренчи моя «Музима»
Не жди любимого мадонна
Он непорядочный мужчина
Одна змеиная натура
Ну да шикарная фактура
Зато бычком прожженный галстук
Не жди его он проигрался
Но скучает губная гармошка
В доме где отгорела лучина
Где комарик где муха и мошка
Где не курит любимый мужчина
Он не курит не курит не курит
Он не ходит куря по паркету
И кукушка часов не кукует
И просвета в окошечке нету
Только кошечки хвостик сибирский
Серебрится у ней под кроватью
И включают огни декабристы
По всему поднебесному платью
2.
Хуже ты содома и гоморры
Хуже также огненной геенны
Что ты собираешь мухоморы
Ищешь сволочь галлюциногены?
В женщину бутылками кидаться
Могут только звери только звери
Или дети те что из детсада
Но не ты не ты по крайней мере
Вон сидит на мертвом гладиолусе
Лета кислогубая любовница
И моя молчит как будто и не в голосе
Золотая бабочка лимонница
Интересно чем она питается
У нее на крыльях пыль китайская
Не кидайся! Все равно кидается.
Не кидайся! Больше не кидается.
3.
У девицы шуточки проклятья
Смех на перламутровых губах
Она уходит от мероприятия
И громко дверью хлопает бабах
Идет. Куда пошла? А что, работать!
Работать где? Работать, вот и все!
Живет-то где? На улице Кропоткина,
Тебя туда автобус довезет.
А номер? Номер чей? Да у автобуса.
Автобуса? Автобус номер три.
Вообще она знакомая оболтуса,
Вон тот, бежит за нею, посмотри.
Живет он вроде где-то на Строительной,
А по национальности чечен.
А он какой? Вообще-то подозрительный.
Не ясно только ей такой зачем?
Криво падает на плечи грива
Так девица держится как львица
А за нею движется игриво
Юноша хмельной и желтолицый.
