Одни увлекаются коллекционированием, другие заводят домашних питомцев, кто-то тянется к бутылке… Словом, люди находят себе дело по душе.
Для меня такой отдушиной оказались голуби. Да, пара обыкновенных голубей, которая стала регулярно прилетать на наш балкон.
Не помню, с чего началось знакомство. Кажется, однажды осенью я вынес им немного корма. Маленький стол стоял на балконе как раз на уровне перил и вполне подходил для птиц и в качестве стола, и как посадочная площадка. Голуби полакомились, а на следующий день прилетели снова. Я покормил их опять. Ну, и пошло-поехало…
Вскоре к голубям примкнула небольшая стайка воробьев. Настроение мое как-то сразу изменилось. С такой компанией жить стало гораздо веселее!
Прилетала всегда одна и та же пара. Голубь был светло-коричневого цвета, лишь кончики крыльев и хвост — белые. Голубка же почти вся была белая, лишь небольшие темные пятна украшали ее оперение. Да-да, эти пятна ее нисколько не портили.
Они оба казались довольно крупными. Во всяком случае, были раза в полтора больше привычных уличных голубей. Держалась пара настороженно, близко к себе не подпускала.
Итак, в моей жизни появилось новое дело, которое заставило меня отвлечься от основных забот, внесло разнообразие в привычный распорядок. Начало моего трудового (да и выходного) дня стало отныне вполне предсказуемым. Я даже подумал: может быть, кто-то неведомый с помощью птиц начал упорядочивать мою жизнь?
Обычно всё разворачивалось по следующему сценарию. Проснувшись и приведя себя в порядок, я устраивался в любимом кресле с чашкой зеленого чая — и начинал поглядывать в сторону балкона. Сразу же появлялись воробьи. Их веселый щебет и юркие прыжки быстро настраивали меня на рабочий лад. «Поспешай давай, — говорил я себе, глядя на воробьев, — видишь, как народ себя ведет? И ты не ленись!»
Поначалу среди воробьев мне не удавалось выделить какую-то отдельную особь, но после внимательных наблюдений все-таки удалось это сделать. В маленькой воробьиной стае (шесть-семь голов) был главный воробей. Выглядел он более пушистым, чем остальные, и подавал команды громко и уверенно. Очень скоро он облюбовал себе жердочку повыше и, устроившись на ней, полностью контролировал ситуацию.
Как правило, на столе после вчерашнего дня всегда оставалось немного корма. Стайка воробьев всегда с шумом устраивалась вокруг этих остатков, но, как ни странно, к столу не подлетала. Подобное поведение меня, надо сказать, поначалу весьма удивляло: на столе лежит корм, а воробьи его не едят. Почему?
Понаблюдав за этой картиной, я разобрался, в чем дело. Оказывается, неписаные законы птичьей иерархии разрешали воробьям подлетать к кормушке только после того, как полакомятся голуби. А потому стайка птичьей мелочи терпеливо ждала своей очереди.
Наконец, подлетал голубь. Об этом я всегда мог догадаться, даже не глядя на балкон: громкий шум, доносившийся оттуда, означал, что меня зовут.
Убедившись, что красавец на месте, я щедрой рукой добавлял на стол корма. Затем к голубю присоединялась и голубка. Иногда они прилетали сразу вдвоем. И аппетит у них был отменный!
Занятным мне казалось еще и то, что другие голуби на нашем балконе не появлялись, хотя сидели рядом, на проводах, перекинутых между домами, и отлично наблюдали всю картину. Видимо, и среди самих голубей царила строгая иерархия. Нельзя, значит нельзя!
Насытившись, мои питомцы исчезали. Проследив однажды за их полетом, я понял, что они прилетали с крыши соседнего дома. Там, на чердаке, как нарочно, были разбиты несколько стекол. «Хорошо устроились пернатые, — подумалось мне, — бесплатная столовая прямо рядом с домом. Надо уметь вот так находить уютные местечки…»
Голуби насыщались, и к трапезе приступали воробьи. После основного кормления немало крошек оказывалось на полу балкона — но воробьев, похоже, это вполне устраивало. Закусывали они с шумом, иногда даже устраивали драки. Но, скорей, не по злобе, а просто для порядка. Для их дружной компании на балконе вполне хватало корма.
Время летело незаметно — и однажды балкон с утра оказался покрыт толстым слоем снега. Смахнуть порошу со стола было, конечно, делом нетрудным, кормление продолжалось. Мне казалось, что ничего нового на нашем балконе уже и не произойдет, однако, нежданно-негаданно, сюда вдруг пожаловал большой птичий начальник.
Поначалу я принял его за ворона — и очень удивился: ворон-то зачем тут появился? Но это был не ворон. Приблизившись к окну, я это сразу понял. Крупная птица не улетала, сидела на перилах и сквозь стекло пристально смотрела на меня. Крючковатый клюв и коричневое оперение развеяли мои сомнения. Хищник!
Ни воробьев, ни голубей, естественно не было ни видно, ни слышно. Я не сделал попытки покормить гостя, поскольку посчитал, что хлебные крошки ему ни к чему, а мышей, увы, под рукой не оказалось. Доводилось слышать раньше, что в Москве водятся хищные птицы (не считая ворон, конечно), но такого красавца вблизи я видел впервые. Да еще на своем собственном балконе!
Хищник вскоре улетел — и я не нашел ничего лучше, как обратиться за разъяснениями к любимой супруге, которая в свое время училась на пятерки, работала детским врачом и знала ответы на все вопросы.
— Кто прилетал к нам, дорогая? — и я в двух словах описал птицу.
— Это сокол, они водятся у нас в Москве! — объяснила супруга. — Видимо, прилетал посмотреть, что творится на подведомственной ему территории.
— Надо же… Эх, если бы я в школе как следует изучал биологию, то тоже много бы знал о природе родного края! — льстиво заметил я.
Но жена в ответ лишь окинула меня надменным взором. Она слишком хорошо знала своего мужа, чтобы клюнуть на такую тираду.
Спустя какое-то время сокол появился снова. Я, конечно, проявил присущую мне любознательность — и постарался рассмотреть красавца поближе. На этот раз он сидел спиной к окну, осматривая сверху свои владения, однако поворотом головы полностью контролировал ситуацию. Его коричневое оперение с белыми, чередующимися полосами напоминало мантию. Хорош!
Птица прекрасно видела меня, но не улетала, позволяла изучить себя. Затем без взмаха крыльев сокол спикировал вниз и сразу исчез из поля зрения.
Время шло — и, конечно, большая его часть была у меня занята не наблюдением за птицами. Хватало и других забот! Иногда, для работы на компьютере, я переходил в другую комнату. Там не было балкона, и своих пернатых друзей я, естественно, уже не мог видеть.
Случалось, что, заработавшись, я пропускал время кормления птиц, а на привычное чириканье не обращал внимания. Но долго пребывать в таком состоянии мне не удавалось: если я забывал про моих питомцев, то уж они-то обо мне не забывали! Окна комнаты, где стоял компьютер, выходили на противоположную сторону дома. Казалось бы — попробуй разобраться, попробуй найти нужное окно! Но, как выяснилось, для воробьиной стайки это не было проблемой. Они начинали кружить над моим окном, чуть ли не касаясь стекла — и мне становилось понятно: время кормления мною пропущено.
— Виноват! — говорил я птицам и, прервав работу, шел исправлять ситуацию.
Голуби уже нетерпеливо прохаживались по столу и посматривали на меня неодобрительно. Устыдясь, я увеличивал порцию. Правда, не намного. А воробьишки, довольные результатом, усаживались на перила и дожидались своей очереди. Главный воробей, сидя на жердочке, как обычно, сверху раздавал ценные указания.
Приглядевшись к повадкам пернатых, я выяснил, что жульничали воробьи немилосердно. Как уже было сказано ранее, птичьи правила разрешали им кормиться только после того, как полакомятся голуби. Они и не кормились! Но когда голуби находились в отлучке, воробьи хватали большие крошки хлеба и, отлетев чуть в сторону, роняли пищу на пол. Я тут же понял эту логику: сие действо им очень легко было списать на меня. Голуби на пол не садились, им там было слишком тесно: наш балкон был завален всякой рухлядью, до разбора которой у меня никак не доходили руки. А то, что лежало на полу, воробьям разрешалось есть без очереди.
Операция по сбросу больших крошек всегда проделывалась воробьями в авральном порядке. Стоило мне в такие минуты приблизиться к окну, как вся разбойничья стайка дружно вспархивала со стола и устремлялась на пол. Всем своим видом воришки показывали: а мы что, мы ничего, мы всего лишь крошки с пола собираем… Вот хитрецы!
Но, в конце концов, я и сам стал, вроде как случайно, ронять крошки на пол. Пускай набьют животы!
Зима уверенно перевалила на вторую половину. Светло-коричневый голубь стал прилетать на наш балкон чаще и задерживался всё дольше. Прописался, так сказать. Сидя на краю балкона, он задумчиво поглядывал на соседний дом, на окрестности, а я тем временем сидел за письменным столом и вовсю сочинял свои тексты, изредка поглядывая на светло-коричневого. Оба мы были при деле.
А вот голубка стала всё реже прилетать в гости. За разъяснением причин такого поведения мне, как обычно, пришлось обратиться к любимой жене.
— Дорогая, что-то голубка стала реже появляться…
— С птенчиками сидит, дорогой! — в тон мне ответила моя вторая половинка. — Самому-то не догадаться?
Похоже, она была права. Но я, по инерции, продолжал сыпать на стол корм в расчете на двух особей. Правда, голубь и тут не оплошал. Он тут же взял на себя повышенные обязательства — и с едой справлялся один. Пока не съедал почти всё, улетать не торопился.
Воробьи заметно волновались, а я был вынужден оставлять больше корма на полу.
Светло-коричневый на глазах окреп, округлился, потяжелел. Оставалось только гадать — что будет дальше? Куда он направит свою энергию?
Развязка не заставила себя долго ждать. В один из дней, подсыпав на стол корма и подойдя через минуту к окну для контроля, я с удивлением обнаружил, что на этот раз голубь прилетел с новой подругой. Сизого цвета, небольшая, она не выделялась ничем особенным. Разве только вот молоденькая была, трепетная такая, чувственная.
Так вот куда он направил свои силы! Ну, всё у них, как у людей!
Отступив вглубь комнаты, я решил понаблюдать за голубями. Светло-коричневый вовсю ухаживал за новой подругой, причем, ритуал ухаживания не отличался сложностью. Видели мы всё это, проходили!
Я переводил для себя его речи без особого труда. Ворковал он примерно следующее:
— Я же тебе говорил! У меня здесь всё схвачено! Питание налажено, на этом балконе я дорогой гость! А твое дело маленькое — только птенчиков выводить, вот и всё…
Но было заметно, что молодая голубка относилась к этим речам с недоверием. Подходить к корму она не торопилась. Похоже, решила сначала как следует вникнуть в ситуацию.
Сначала я возмутился. Вот гад! Значит, пока беленькая нянчится с их общими птенчиками, этот орел решил еще и сизую подругу подкормить на моем балконе? Негодяй! Я даже искренне пожалел о том, что не могу сдать с потрохами этого деятеля белой голубке.
Между тем, сизая, так и не прикоснувшись к корму, послушала-послушала ухажера, да и улетела. Было видно, что светло-коричневый раздосадован, но подкрепился он, по обыкновению, основательно. Перелетев на крышу соседнего дома, принялся там прохаживаться, по инерции продолжая выполнять ритуал ухаживания: крутился на месте, распускал хвост, усиленно кивал головкой.
«Тренируется, — усмехнулся я. — На меня чем-то похож, кстати…»
Я даже смутился немного.
На следующий день, однако, сизая прилетела снова. Видимо, светло-коричневый смог все-таки доказать ей преимущества безбедной жизни. И с тех пор она повадилась прилетать на мой балкон регулярно.
«Вот так! — сказал я себе. — Без меня меня женили! А убытков-то сколько!»
Не разобравшись во всех тонкостях дела, я даже пытался, одно время, прогонять сизую. Но она и не думала улетать. Подпускала меня совсем близко, не то что белая. И своим возмущенным видом как бы говорила мне: да ведь я здесь на полном основании! Не трогай меня!
Что было мне делать? Взять ее руками и скинуть с балкона? Я на это не решился. Только корма стал подсыпать чуть меньше, чтобы мои пернатые друзья совсем чутье не потеряли.
Ситуация продолжала развиваться. Вскоре на балкон прилетела и белая голубка. Усевшись рядом с разлучницей, она всем своим спокойным видом показывала мне: да, я в курсе всех этих дел, а тебе теперь придется кормить и эту, молодую. Куда ж деваться, жизнь такая…
Главный негодяй где-то отсиживался, не показывался на глаза. Несколько раз они прилетали втроем, но ненадолго. А потом всё вернулось на круги своя, и светло-коричневый с белой снова стали прилетать парой.
— Сокола на вас не хватает, что-то он давно не появлялся! — ворчал я, подсыпая птицам корм.
Впрочем, переживал я недолго. Живите, как хотите, ребята. Отъелись на моих харчах — и ладно. Хоть одно доброе дело я все-таки сделал в этой жизни!
Конечно, добрых дел за мной числилось достаточно, просто широкая общественность еще не знала об этом. А тут наглядный пример был перед глазами. Кормлю голодных и сирых, сквозь пальцы смотрю на всякие их вольности… Может, мне это зачтется на том свете?
Каждое утро с балкона слышалось веселое чириканье. Если стояли солнечные дни и не было сильных холодов, воробьи охотно купались в широком горшке с землей: он стоял, среди прочего хлама, в глубине балкона, а потому снег его обычно не заметал.
Похоже, пернатым всё больше и больше тут, у меня, нравилось. А меня самого они давно уже стали считать неотъемлемой частью своей птичьей жизни.
— Пора за дела! — напоминал мне их веселый щебет. — Хватит валяться на диване! День уже в полном разгаре!
И мне приходилось вставать с дивана и отправляться на кухню, за кормом.
Покормив птиц, я на полном серьезе ощущал, что одно важное дело мною уже сделано. И это почему-то вселяло в мою душу уверенность: справлюсь и с остальными. Что там — творчество, бытовые заботы? Справлюсь, не привыкать! А вечером вернется с работы жена, придет из школы дочь, появятся другие заботы. А птицы уже накормлены, отдыхают — тут у меня полный порядок!
Суровая зима заканчивалась, наступала весна. За пернатую братию можно было уже не беспокоиться — теперь они прокормятся как-нибудь и без моего балкона. Но как же я сам буду жить без этого веселого щебета, без привычного ритуала кормления?
Я стоял у окна, смотрел на голубей и воробьев и ворчливо бросал им переиначенные мной строки классика:
«Вы в ответе за того, кого приручили…»
