Шушаник АКОБЯН
«Публицистика сердца» Захара Прилепина
Захару Прилепину не все равно, что происходит в стране. Писатель в России всегда больше, чем просто писатель: кажется, именно так думает Прилепин. А может, это просто чувства патриота, который, как его учитель Александр Проханов, не боится «буквально в лицо упырям орать, что они упыри» («Воспоминания о чуде»).
Каждый, кто знакомится с биографией Захара Прилепина, узнает о нем интересные факты: участник коалиции «Другая Россия», член запрещенной Национал-большевистской партии, сопредседатель всероссийской общественной организации «На.Р.О.Д». В общем, оппозиционер. Или, как сказано на официальном сайте писателя, «консерватор, реакционер, почвенник, националист, империалист и ксенофоб. Полный набор». Сказано, конечно, с сарказмом, но, как известно, в каждой шутке есть доля правды. Или нет?
Захар Прилепин недоволен властью. Властью, которая ставит себе целью набить кошельки и …и еще раз набить кошельки, других целей у нее и нет. «Даже наши монархи и князья и даже советские вожди — они зачастую руководствовались какими-то рациональными вещами, связанными с их совершенно безумными поступками. Константинополь надо захватить, ещё что-нибудь учудить: то в космос, то под землю, то в моря и океаны — всё, что угодно. В этом есть какая-то подкладка рациональная. А нынешняя ситуация меня вводит в совершенный тупик. Мне кажется, что смена элит — это главнейшая задача», — говорит Захар в одном из последних интервью газете «Наша версия» (№ 35 от 09.09.2013).
И тут ясно очерчивается одна из главных претензий Прилепина к власти. Писателю важно, чтобы Россия была сверхгосударством со сверхзадачами, государством мощным и великим. Таким, каким оно было при Сталине, который близок к идеалу политического лидера для Прилепина. Собственно, его провокационное «Письмо товарищу Сталину» в 2012 году наделало много шума и разделило общество надвое: «за» и «против.
Но почему-то реакция на письмо была неожиданной: больше всего либеральная общественность заволновалась не явной обличительностью статьи, не скрытой за злыми словами болью, а ее якобы тотальным антисемитизмом. Таким образом, Захар Прилепин благополучно дополнил список русских писателей, которым ставят в вину нелюбовь к еврейскому народу.
Прилепин-публицист — ироничный, остроумный — в ответ на все претензии своих оппонентов написал статью «Стесняться отцов своих». И тут я заметила интересное сходство, которое, возможно, заметил и сам Прилепин. «Стесняться отцов своих» уж очень напоминает статью Достоевского в «Дневнике писателя», где Федору Михайловичу пришлось отбиваться от своих оппонентов, обвинявших его в ненависти ко всему еврейскому племени. Но как не был понят Достоевский, осуждающий не евреев как народ, а идею «государства в государстве», так не понят и Захар Прилепин.
Но вернемся к «Письму». Собственно, мысль, что оно написано от имени евреев, возникло и у меня. Но это было первое впечатление, подкрепленное некоторыми цитатами: «Мы не желаем быть благодарными тебе за свою жизнь и жизнь своего рода, усатая сука», «Ты положил в семь слоёв русских людей, чтоб спасти жизнь нашему семени» — это все наводит на мысль, что действительно речь идет от некоего народа, и, учитывая, историю Второй мировой войны, очевидно, что народ этот — евреи. Но после появления ответной статьи «Стесняться своих отцов» для меня все стало на свои места.
Прилепин не говорит о некоем народе, являющимся носителем всех бед человечества. Он говорит о людях, которые могут принадлежать любой народности, любому племени. Но они — то самое племя, которое не щадит ни своих, ни чужих в борьбе за свою главную цель — деньги и власть. У этих людей нет народа, нет нации, они одиночки, космополиты, либералы, называйте, как хотите, но только не — евреи. Антисемитизма в «Письме товарищу Сталину» нет.
«Все боятся быть обвинёнными в ксенофобии. А вот в русофобии никто» — говорит Прилепин, а более сотни лет назад об этом с болью говорил и Достоевский. Казалось бы, я говорю не о том, ведь письмо-то товарищу Сталину. Но, как мне кажется, и этот смысл скрыт за словами Прилепина, это, говоря образно, третий слой его многоуровневого текста.
Иосиф Виссарионович Сталин — одна из самых ярких фигур 20 века. Страшный тиран, безжалостный убийца, губитель народа — эти клише приписывают Сталину одни. Гений, спаситель страны и всего мира, — говорят другие. Где же середина, господа? И есть ли вообще у современной общественности это чувство меры?
У Прилепина тоже не сказать, что она есть. Но у писателя нет слащавых или, напротив, грозных эпитетов к имени «вождя народов». У Прилепина есть другое — факты. «Мы обанкротили возведённые тобой предприятия, и увели полученные деньги за кордон, где построили себе дворцы» — грубо, но разве с этим поспоришь? Или: «Мы говорим, что ты сам хотел развязать войну, хотя так и не нашли ни одного документа, доказывающего это» — разве это не похоже на неких современных историков и журналистов, доказывающих вину Сталина в том числе в развязывании Второй Мировой? «Ты стоял во главе страны, победившей в самой страшной войне за всю историю человечества» — с этим вообще не поспоришь, но находят же выход: можно утверждать, что Сталин ни при чем, он вообще мешал, а Победа состоялась вопреки ему.
Сталин выбран в качестве адресата письма не случайно. Не многие понимают, что окрашивая всю его деятельность в черные краски, они тем самым перечеркивают страницы российской истории. Время Сталина — не только время репрессий, гонений, притеснений народа. Это эпоха небывалого расцвета Российского государства, пусть и под серпом и молотом. Зачеркивая заслуги Сталина, мы тем самым зачеркиваем то, чем должны бы гордиться. Ведь прав Прилепин, вспоминая Пушкина, воспевшего в свою очередь Петра Великого. Общеизвестный факт, какое число людей попросту вымирало при строительстве Санкт-Петербурга — так, что их негде было хоронить. И это только один пример. Но Петром же мы гордимся, так почему бы не гордиться и Сталиным? Не возвеличивать его, не делать героем, но принимать в расчет действительные заслуги, которые он справедливо заслужил в качестве талантливого руководителя страны. Быть просто честными по отношению к своей истории. Она того заслуживает.
Горько и обидно патриоту страны смотреть, как история становится необъективной. Что и говорит Прилепин — да, он сделал больно, но ведь и ему делают больно. Он неравнодушен, но разве это грех? И так ли хороши те, кто предлагает чуть ли не избивать писателя за подобные слова? Стоп, но как же так? Где же хваленая гуманность либерального общества? Или прав был Прилепин, нарисовав их жадными, жестокими особями, стремящимися только к собственной выгоде?
Так же, как с фигурой Сталина, поступают и в целом с историей России в период СССР. Современный школьник из своих учебников знает, что в стране Советов были репрессии, что не было свободомыслия, что все жили по одному стандарту, что советская литература и искусство создавалось под заказ, что таланты уезжали из страны, гонимые безжалостными тиранами, заглушающими голос правды… Весь этот черный пафос густой смолой покрывает страницы учебников по истории России. И это тоже важный момент, ведь история тесно связана с современностью. Поэтому Захар Прилепин не раз в своих интервью говорил, что не так плох был Советский Союз, как нам теперь его рисуют. Да, весь 20 век — кровавый для России, но тем не менее советская эпоха не вызывает у писателя судорог отвращения. Еще в 2008 году в программе «Школа злословия» в ходе интеллектуальной схватки с Татьяной Толстой и Авдотьей Смирновой Прилепин признался, что ностальгирует по СССР. Нет, писатель не утверждает, что тоталитарное государство — его политический идеал, но из двух зол он выбирает меньшее — СССР
Итак, современная власть Прилепина не устраивает, ибо как было сказано выше, герой моего повествования — оппозиционер. Тем не менее в 2007 году Прилепин в числе других талантливых российских писателей был приглашён на встречу с президентом Владимиром Владимировичем Путиным. И как результат — статья-репортаж «Господин президент, не выбрасывайте блокнот», написанная Прилепиным после общения с главой государства.
Текст хитрый. Вроде бы Прилепин рисует Путина доброжелательным, готовым к диалогу правителем, но сквозь эти черты проступает портрет властного, авторитарного государя, принимающего в расчет только одну точку зрения — свою. Но зато у Прилепина появляется возможность высказать свои идеи, и не только Путину, но и заодно всей общественности. «В социальном плане по-прежнему печальны темпы роста достатка российских граждан, и такие понятия как “бедность” и даже “нищета” до сих пор актуальны, сказал я. Что сказывается не только на демографической ситуации, но и на состоянии общества в целом, в том числе и на культуре, добавил я.
Я сказал, что проблемы помощи молодым родителям и проблемы материнства дико актуальны, и сам я, как отец троих детей, не очень чувствую заинтересованность государства, чтобы у меня эти самые дети рождались, а потом росли здоровыми и образованными людьми.
Я сказал, что национальные проекты не стали панацеей для решения самых тяжелых российских проблем. Например, нацпроект в области сельского хозяйства не принес вообще ничего, и сельское хозяйство до сих пор не в состоянии обеспечить стране продовольственную безопасность, а, скажем, нацпроект в сфере жилья привел к тому, что жилье подорожало и стало еще более недоступным большинству граждан России».
Убеждена, под этими словами «националиста, империалиста и ксенофоба» подписалось бы большинство мыслящих людей России…
Но верит ли Прилепин в действенность своих слов, произнесенных на встрече с президентом? «Всё это он говорил, глядя мне в глаза, и завершив речь, аккуратно вычеркнул из блокнотика всё, что записал, когда говорил я».
После этих слов мне, как читателю, стало грустно. И, кажется, то же самое чувствовал сам Прилепин, когда создавал свой текст и скрывал печаль за характерными для него сарказмом и иронией. А что еще должен чувствовать человек, которому якобы можно говорить, и его якобы услышат, но на самом деле это был плевок в небо, то есть совершенно бесполезное занятие.
Но ладно, Бог с ними, с приватными беседами с президентом, у Захара Прилепина есть еще одно оружие, которым он пользуется как единственно действенным — его художественная проза. «Литература — это поле тотальной правды. Там никого ничем не обманешь. Сколько у нас было государственных заказов на создание детской литературы, или создание образа милиционера, или хорошего грамотного управленца, менеджера, человека, который построил свой бизнес? Были такие заказы, а литературы такой не сложилось. Её нет, потому что не обманешь» («Наша версия», № 35 от 09.09.2013).
Прилепин — очень смелый человек. В своих текстах он затрагивает такие темы, о которых в «приличном» обществе принято молчать. Нет, мы все, конечно, знаем, что у нас торгуют детьми, что беспризорники замерзают на улицах, а если не замерзают, то становятся убийцами или ворами. Мы знаем, что лидируем по количеству абортов, что живем по принципу «каждый за себя», что, по сути, не замечаем грязи, которая вокруг нас, в которой мы утопаем. Прилепин это все тоже знает. Но не просто знает, а еще и говорит об этом. Даже не так — кричит, гремит во всю силу своих голосовых связок (см. «Цифры вопиют», «Привиделось и прислышалось», «Зла не хватает»)
Пишет Захар Прилепин не только о политике. Еще одна любимая тема публициста — современная молодежь. Свои нерадостные для юного поколения мысли он выразил в статье «Молодежь к выходу на пенсию готова». Само название говорит за себя. Прилепина пугает современная молодежь, в которой будто от рождения высосали желание что-то менять, чего-то добиваться. «Плыть по течению» и «каждый за себя» — вот лозунги, которыми руководствуются нынешние парни и девушки. «Юношество еще ничего не получило, но уже боится все потерять. Еще ничего не знает, но уже хочет всех научить. Все время говорит, что выбирает свое будущее и никому не даст изменить свой выбор, — но кто бы знал это будущее в лицо, кто бы рассказал о нем доступно». В молодых людях нет жара, сильных эмоций, жажды знать и уметь — больше и больше. По мнению Прилепина, каждый студент должен придерживаться «левых» политических взглядов, а у нас — что не юноша, то «консерватор». Но беда не в этом. Будь эти люди консерваторами со своими собственными мыслями, разговор был бы другой. Но большинство не способно к мышлению, их головы набиты штампами и заготовленными сценариями — «как жить» и «что сказать». Вот это и пугает писателя.
Традиционный вопрос, который возникает к Прилепину, — как же быть? Как сделать из пассивных, ничего не желающих парней и девушек — неравнодушных и целеустремленных? Прилепин предлагает реформацию средней школы. У писателя сразу две претензии к нынешнему начальному образованию — его качество и сроки. По идее Прилепина, школьник должен за более короткий срок набраться таких знаний, чтобы в 20 лет быть обладателем диплома о высшем образовании. Молодежь слишком поздно начинает «жить», слишком долго готовится к самостоятельности — и в итоге становится социальным инвалидом. В качестве примера Захар вспоминает М.Ю. Лермонтова, который в 27 лет был состоявшимся писателем. Конечно, все это хорошо, но не стоит забывать, что Лермонтов — гений, а гениальность, к счастью ли, к несчастью, явление не массовое. Поэтому подходит ли подобный стандарт образования к среднему школьнику России, вопрос открытый.
Если в чем-то можно назвать Прилепина консерватором, то это в вопросах любви, верности, семьи. Совет, который он дает молодым людям — и в публицистике, и в интервью, и в эфирах программ — «плодитесь и размножайтесь». Философская проза Прилепина светлая, наполненная надеждами и крепкой верой в силу любви, здесь нет привычного сарказма, иронии, бытовой злости. Любовь — к семье, Родине, детям — пожалуй, главное чувство, которое делает человека человеком по Прилепину.
Но самое ценное, что я заметила в творчестве Захара Прилепина, будь то публицистика или проза, это то, что сам он живет теми же чувствами, что и герои его книг, и имеет те же идеалы, о которых гремят его статьи. Если Прилепин пишет об оппозиции, о том, что надо бороться, не бояться идти против власти — он делает это и в жизни. Если Прилепин вспоминает популярное «плодитесь и размножайтесь», говорит о вечности семейного института, его незыблемости — он и тут подтверждает свои слова делом, являясь верным семьянином и многодетным отцом. Если Прилепин смеется в лицо гламуру, называет его пошлым и лживым, то не одевается в брендовые наряды и не описывает на 10 страницах костюм президента после встречи с ним. Его герои — «маргинальны», но и самого себя он называет «маргиналом». И делает это так, что ты начинаешь думать, что быть «маргиналом» — замечательно. Он не стыдится своей биографии, гордится сельскими корнями и любую работу считает достойной уважения. Вот это все — главный фактор, который позволяет Прилепину вызывать самое важное чувство у читателя, — чувство доверия.
Ирина ДОДУРА
Захар Прилепин: увлечение образом
Захар Прилепин в свои тридцать семь — отец семейства, заметная фигура в русской литературе и журналистике — производит впечатление совсем молодого человека. Мы говорим «Прилепин» — держим в уме непременную эмоциональность, бескомпромиссность утверждений, сродни юношескому максимализму, дух протеста и бунта. Он четко, без промежуточных стадий разделяет «люблю» и «ненавижу» — хвалить так хвалить, ругать так ругать. Для сравнения: «…Я очень люблю Диму Быкова. Я знаю, что это удивительный человек и безусловный факт мировой литературы» («Собеседник» №35 от 29 сентября 2013); «Вот я у Коэльо и спросил бы, что же он такого сделал, сука, что его читает весь мир». (The New Times, выпуск № 59 от 31 марта 2008 года). Прилепин не говорит, не беседует с читателем, он кричит во весь голос. «Какой … “порядок”! — хочется заорать, Разуйте глаза, дети бородатые!» («Почему я не убил Ельцина»). Он может приводить аргументы, но ставка не на них: главное — разбудить читателя, убедить, вызвать чувства, призвать к действию.
В борьбе за взгляды читателя, безусловно, мощное его оружие — яркая образность. Прилепин — мастер детали, он разворачивает перед нашими глазами картины столь реалистичные, а порой и столь жуткие, что просто мороз идет по коже — такое запоминается, откладывается где-то в голове и становится личным переживанием. В статье о В.Ю. Суркове «Охранник президента» Прилепин предлагает такую фантазию: писателя, заспиртованного в банке в позе зародыша, ставят на стол помощника президента. «”Господи, какой идиотизм!” — прошепчет Сурков. Потом коснется авторучкой банки и в ответ раздастся тихий звон. И плод тихонько качнется маленькой головой и розовым туловищем». Фантазия страшная, силы воздействия на умы читателей огромной, и, как плод полета воображения, в доказательствах не нуждается.
Но здесь же и кроется слабое место публицистики Прилепина: порой за мощными образами и смелыми изречениями нет доказательств. Кажется, что образность, эмоциональность, бескомпромиссность его творчества иногда слишком увлекают его, как человека молодого, сами по себе. На чем, к примеру, основано утверждение: «В 30-е годы Владимир Набоков и Гайто Газданов обошли всех европейских эстетов. Владимир и Гайто, — они вкуснее, умнее, изящнее вязкого Пруста. Потом, в 70-е, был Лимонов — и он был жестче и талантливей, чем Жене и Пазолини» («Я пришел из России»)? Предельная субъективность, вроде надписи на заборе, кто «лучший» и кто «рулит». И как, если не некоторым увлечением и преувеличением, объяснить признание: «Любой из встреченных мною был ярок либо в своей дури, либо в своей жестокости, либо в своей самой последней подлости. Таких людей хочется беречь и холить» («Русские люди за длинным столом»). К тому же, даже высказываясь по самым «наболевшим» проблемам, не стоит украшать свою речь непечатным словом — ну, некрасиво это, на то ведь оно и непечатное слово.
И все же чрезмерную порой эмоциональность Прилепина можно и понять и оправдать, ведь объясняется она горячей любовью, и пусть иногда любовь эта не рассуждающая, но всегда безусловно искренняя. Любовь и боль — к Родине и за Родину. К стране, где «…реальность такая вокруг, что раскрытыми глазами на неё смотреть больно, как на сварку» («Российский выбор: доброта или жестокость»).
Ценности, исповедуемые Прилепиным, — традиционные ценности: крепкая семья, серьезный, настоящий труд, патриотизм. Он является — и сам себя так идентифицирует — выразителем мнения народа. К этому, конечно, можно относиться по-разному. Можно и как Е. Токарева, которая обвинила Прилепина в неспособности «подняться над самосознанием простого человека» («”Подавить в себе еврея”: ответ Захару Прилепину»). Но, конечно же, Прилепин говорит от имени не бездушной толпы, в которой, по словам все той же Е. Токаревой, «животное перевешивает человеческое» (сколько же презрения во фразе!), но великого народа великой страны — растерзанной, родной страны. «Страну поднимают на дыбе, потом вешают, потом расстреливают, потом засыпают горячим пеплом, потом раскапывают и топят, потом извлекают из-под воды и режут на куски, потом бросают на помойку и она ржавеет, потом возвращают с помойки и бьют молотом по ржавым кускам». («Почему я не убил Ельцина»). Человеку видящему как не закричать.
В этом крике весь Прилепин, квинтэссенция его творчества. Он может противоречить сам себе, может пренебрегать аргументами, но главное, основа остается: голос его не становится менее громким, и слова не становятся менее искренними. И мы, читатели, ждем от Захара Прилепина именно этого.
Жанна БУРЛАК
Захар Прилепин и люди на букву «м».
О Прилепине можно писать много и бестолково, а можно — мало и бестолково. Сколько бы ни писал — толку ноль. Формат личности такой. Неформатный.
В общем, оправдалась, так сказать, заранее, что напишу бестолково: теперь можно и писать. О таком разном Прилепине. Который 7 октября встретился со студентами кубанского журфака.
«Нефть-то у России когда-нибудь кончится. Тогда только и останутся Толстой и Достоевский» — сказал Прилепин.
Когда слышишь нечто подобное, на крепко сжатых зубах начинает скрипеть темная мокрая почва.
У человека вообще всегда две почвы: одна — под ногами, другая — под сердцем.
Из первой бесцеремонно вычерпывается огромными ковшами темная маслянистая гуща, делающая России медвежью услугу: превращая ее в сиюминутную вынужденную необходимость.
Из недр второй осторожными щепотями мало-помалу пробуют на зуб черноземную бездну народной мудрости, духа народного, силушку, так сказать, богатырскую — неисчерпаемое русское могущество, отчего-то отложенное до востребования.
Это если трактовать высказывание буквально. Если его вообще можно буквально трактовать. Впрочем, рискну и предположу, что речь шла именно об этом.
О том, что пропасть между сиюминутной выгодой и вековой перспективой, между имиджем и истиной рубит русское общество пополам: на «менеджеров и маргиналов».
О, никогда я не была бы так рада зваться маргиналом, как после этих слов! Чем журналист — не маргинал? Самый злостный, конченный и отъявленный! Ура!
Не хватает, говорит Прилепин, в современной литературе героев из народа, героев-трудяг. Да и вообще героев не хватает. А литература, по сути своей, что? Отражение действительности. Значит, современную Россию наводнили те самые менеджеры? Прискорбно, господа, прискорбно. Что герой современности, а точнее, антигерой «в общем-то, подустал. Ходит себе, любит всех или не любит всех, и женщин, и мужчин».
Вот вам и первый человек на букву «м». Человек-менеджер.
«Современный человек (человек-менеджер! — Ж.Б.) говорит, что не любит современную литературу. Так говорят те, кто не читает. Они имеют мнение о литературе, не имея знания, с позиции: “Современную литературу не читаю, предпочитаю книги, проверенные временем”. Что, жили бы они в XIX веке, не читали бы Пушкина, Толстого, Достоевского?». Дурость. Форменная!
Если уж совсем покаяться, то до недавних пор я сама презрительно отплевывалась от современной литературы, что отечественной, что зарубежной. И, естественно, ее не читала.
То ли повзрослела, то ли просто закончились непрочитанные книги Ремарка, но не так давно я активно вгрызлась в опусы современников. Порой приходя в ужас, порой — в восторг, хотя, нужно признать, что в ужас — чаще, но не суть. Ведь только надкусывая пирог, понимаешь, нравится ли он тебе, уж простите мне это избитое сравнение.
А презирать все подряд исключительно оттого, что это нынче модно — дурость несусветная. И дань невежеству. Ханжеству. И еще дюжине черт, объединенных под общим понятием — мизантроп. Ох, как нынче модно быть мизантропом!
Вот вам еще один человек на букву «м». Человек-мизантроп.
Если вдуматься, то ничего более парадоксального вообще в природе не существует. Человек, который не любит людей. Маньяк он, а не мизантроп.
А, оказывается, слов на букву «м» гораздо больше, чем я предполагала! Тем лучше.
«Мир — это смесь Византизма и Стругацких. Это человек, выходящий за рамки человечества. А мы — общемировой мещанин», — подсказал мне писатель следующего человека на букву «м».
В общем, гораздо проще было бы сейчас рассказать, как и кто со скучающим видом изучал студенток, книги и потолки, чем попытаться понять, о чем вообще, черт побери, шла речь. Или о ком.
О мещанине, человеке с мелкими личными целями, дурным вкусом и безразличием к широким, общекультурным интересам. Который делает маленькие пакостные шажочки к своей маленькой мещанской цели. Который уверен, что вопросы о тайнах русской души актуальны лишь для журнала «Работница». Ведь то, над чем не один век бьется русская классика, вызывает лишь храп. И — ох, да, подлинное мизантропско-мещанское презрение!
Владимир Бондаренко, литературный критик, советовал «бить либералов». Как тараканов. Я бы тапками еще и для мещан запаслась. Тоже бить.
«Читающего человека видно в любой толпе: у него даже другая мимика. Нация, которая перестала читать, исчезает как субъект, имеющий право на существование».
Именно с такой вот «пропаганды чтения» начал свое выступление Прилепин. А я, с вашего позволения, им закончу. Вспомнив еще одного немаловажного человека на букву «м».
«Мачо» этот человек. Околочеловек такой.
И анекдот вспомню. Еще из тех стародавних времен, когда «Аншлаг» бывал смешным:
— А меня жена называет мачо, — хвастает пузатый мужичок на лавочке во дворе.
— Это за какие такие заслуги? — интересуется собеседник.
— Просто потому, что я мачо, — горделиво почесывает живот хвастун.
— Иди домой, чмо! — кричит с балкона его жена.
(Присутствующие на встрече могут сказать: «Ну, и что ты несешь, волнующаяся девочка, задающая тупые вопросы? Не говорил Прилепин про мачо». Не говорил, ваша правда, господа. Писал. О мачизме писал, таком вот слове на букву «м». Посчитала уместным вспомнить. Заранее ведь предупреждала, что материал бестолковый.)
И чем больше вокруг менеджеров, мачо, мещан, мизантропов, мерчендайзеров, маньяков, маркетологов, маклеров и прочих м…, тем меньше мужчин, мужей, медиков, маляров, машинистов, математиков, механиков, монтеров, мотористов и других маргиналов…
Виталий БАБЕНКОВ
Детки, вон из клетки!
Сегодня ни один уважающий себя журналист не упустит возможности поговорить об образовании. Это стало модно, тем более что каждому есть что сказать. Захар Прилепин пишет о школе, как обычно это у него бывает, очень откровенно, говоря прежде всего о себе, о своем детстве, а потом о своем отцовстве, но в любом случае только о личном, пережитом. Сначала это, безусловно, импонирует: человек делится своими воспоминаниями, «треплется», по его собственному выражению. Он как бы предлагает читателю углубиться в свою собственную память, сравнить свою школу с прилепинской и тихо улыбнуться прошедшему детству. Это подчеркивается и трогательным рассказом о физруке, прикрывшем уставшего парня, и о горбачевоподобном директоре, верившим в положительность Прилепина, и, наконец, фразой, под которой без труда подписался бы любой школьник: «Система школьного образования вызывает во мне ровное, неагрессивное, спокойное и стойкое отвращение».
Дальше — больше. Прилепин переходит к своему отцовству. Здесь начинаются размышления. От простого описания автор переходит к постановке вопроса. «Я еще долго могу так трепаться, извлекая на божий свет то одно воспоминание, то другое. И лишь одно остается непонятным: отчего десять лет своей жизни я провел в этих стенах?.. Чего такого я вынес из школы, что этому нужно было учиться почти треть моей разумной жизни на Земле — если отмерять от дня нынешнего?» Этот вопрос Прилепин задает читателю, и, словно давая время на его осознание, пускается в описание своей семейной жизни. Еще одна, вторая из условных трех, страница текста полностью посвящена этому. Бросая отдельные фразы, вплетая их в контекст перипетий жизни юного «пацанчика» (так автор неуклонно называет своего среднего сына) Прилепин подготавливает читателя, намекает ему на идеи, высказываемые в заключительной части статьи. Начинается она с лирического момента. Прилепин напоминает нам, что седьмая осень и седьмая весна — единственная седьмая осень и седьмая весна в жизни наших детей, а ее они не заметят, что восьмая осень и восьмая весна — единственная восьмая осень… и так далее.
Дальше — больше. Не может не обратить на себя внимания следующая фраза Прилепина, в которой он — после описания мрачной действительности российского ребенка, порабощенного образованием, — открыто возмущается: «Нельзя двадцать лет учиться! Когда есть методики, чтоб за полгода научить человека иностранному языку, за год — достойной игре на музыкальном инструменте, а два года хватит на то, чтоб ознакомиться с лучшими текстами мировой литературы». Первая мысль, которая появляется лично у меня, в силу полученного образования, это какое количество «лучших текстов мировой литературы» предполагает для изучения Прилепин? Мы изучали девятнадцатый век русской литературы год, дай Бог, чтобы из всего списка произведений прилежнейшие из студентов прочитали половину. А это только девятнадцатый век! И только русской литературы! Я даже не говорю, что «Евгений Онегин», прочитанный в пятнадцать лет, и «Евгений Онегин», прочитанный в семнадцать, — два совершенно разных произведения. Дальше. «Нельзя двадцать лет учиться!» Утверждение спорное. Древние греки учились до сорока пяти, до акме дорастали, а мы и половины не выносим. Фалес от царства отказался, в Египет уехал — учиться, но он, видать, попадает в прилепинский разряд инфантильных юношей и для нас вовсе не авторитет. Не хочу учиться, хочу жениться — таков клич Прилепина!
Дальше — больше. Нельзя все отрицать, и Прилепин это понимает, поэтому начинает строить свою систему образования: «Школа должна начинаться лет в 8, лучше в 10, и заканчиваться в 14–15. Еще 3 года университетское образование — и человек должен быть свободен!» Отсюда, да и из всей статьи Прилепина, становится ясно — детям прежде всего не нужно мешать, не нужно слишком на них давить со своим образованием. Так легко, стороной, автор обходит один из базисных вопросов образования — вопроса о первоначальном состоянии нового человека. Каким рождается ребенок? Что в нем заложено изначально? Хорошее? Плохое? Или вообще ничего? Отсюда следующий вопрос — надо ли вмешиваться в жизнь ребенка, надо ли его воспитывать? Само понятие воспитание подразумевает насильственное вмешательство. Прилепин однозначно говорит: «к ним (детям — В.Б.) еще и в цветочные, невинные, душистые дошкольные годы норовят влезть со своим воспитанием». Вся статья кричит — не лезьте! Но это ведь противоречит всему ходу мирового культурного развития. Если Захар причисляет себя к христианской культуре, то, думается, ему было бы интересно мнение по этому поводу Августина Блаженного, которое тот высказывает в своей знаменитой «Исповеди».
Наконец, совершенно удивительна в контексте данной статьи фраза: «Революцию в России стоило бы устроить только для того, чтоб разрушить эту отвратительную школьную систему, которую, к тому же, год от года только ухудшают». Мне же видится противоположное — что наши реформы проводятся словно бы по рекомендации Прилепина. Образование в университете — сокращается, образование в школе — упрощается, о детском саде я вообще молчу — они переполнены и надо сначала туда попасть, а потом уже из замученной воспитательницы выбивать «патриотическое воспитание». Кстати, о высшем образовании. Здесь Прилепину вообще не о чем волноваться: вскоре оно станет элитарным, и большинству населения просто не придётся тратить свои единственные и неповторимые девятнадцатые, двадцатые и так далее осени и весны, глядя «на доску, исписанную мелом».
Ангелина ХОРОЛЬСКАЯ
Несколько слов о Прилепине, или Мне все кажется
Иногда мне кажется, что мне совершенно нечего сказать.
Иногда мне кажется, что я не способна передать словами свои эмоции и мысли. Иногда мне кажется, что я и в самом деле ничего не думаю и в ответ на вопрос могу промолчать, будто мысленно насвистывая мелодию, и искоса поглядывая по сторонам.
Сейчас как раз тот самый случай, когда мне кажется, что совершенно нечего сказать о Захаре Прилепине, собственно, как и задать ему вопрос на встрече. Не потому, что я о нем ничего не думаю или не могу передать свои мысли, скорее, просто не могу до конца сформулировать свое мнение о нем.
Все, что я могла и успела узнать о Прилепине за месяц: его отношение к России, семье, любви, телевидении, современности, писателях и других вещах — узнала из его произведений (главное: не читать между строк, он этого не любит).
Для меня Захар Прилепин прежде всего тот, кто живет, а не тот, кто только пишет. Чтобы понимать творчество автора, для начала нужно понять, что он за человек. Прилепин человек простой, открытый, с отличным чувством юмора, с очень ясными и прозрачными голубыми глазами.
Говоря о простоте, сам автор в своих эссе не раз замечал, что он общается со всеми наравне, в том числе со студентами, косящимися на его лысую голову: «На лице моем уже в глупой младости росла борода, а голову я брил наголо. Помню, однажды выступал перед студентами, преподавал им основы журналистики и, в частности, сказал: “Ну, давайте сразу же перейдем “на ты“, и будем общаться запросто — ведь меж нами нет никакой разницы, мы ж одно поколение...” Сижу такой перед аудиторией, бородатый и без волос на голове. Короче, они не выдержали и засмеялись. Тепло засмеялись, искренне. “С чего этот бородатый тип считает нас, юношество, одним с собой поколением?!” — так, наверное, подумали» (эссе «Сейчас я станцую»). Или — с людьми намного старше Захара: «У меня есть совершенно бездарная привычка говорить “ты” не только тем, кто меня моложе, но и тем, кто меня старше, причем намного. Недавно был на юбилее одного издателя и литератора, ему исполнилось шестьдесят, я называл его “Олег”, и даже “Олежа”, а на меня косились, как на сумасшедшего. Наверное, это действительно неприлично, но я искренне не видел между нами никакой разницы» (эссе «Сейчас я станцую»).
Он на равных общается как с человеком лично, так и с читателем со страниц своих произведений. Это можно заметить не всегда, особенно, если вы знакомы только с одним Прилепиным. Прилепин-человек и Прилепин-писатель — разные люди и, чтобы понимать второго, нужно познакомиться с первым.
Прилепин вне «тусовки». Интеллигент вне интеллигенции
Не люблю я это слово «тусовка». Полагаю, как и многие. Но относительно современной интеллигенции оно вполне уместно. Но к чему это я? Захар — человек интеллигентный. Его интеллигентность не во внешней шелухе и манерах, она «сидит» у него в голове, она настоящая и отличная от той современной пафосной пародии на интеллигентность. Конечно, можно возразить, вспомнив нецензурные выражения, употребляемые им в своих произведениях. Как говорит сам автор: без них не обойтись. Хотя совсем недавно заявил, что каждый год вычеркивает по одному матерному слову из романа «Санькя». Сейчас там осталось несколько бранных выражений, с которыми, по его же словам, он точно ни за что не расстанется.
Прилепин далек от всей этой «почти всегда отвратительной литературной тусовки» (определение Д. Быкова «Кинг-Конг жив»). Поклонников Захара можно поделить на два типа: те, кому пришлась по душе проза Прилепина, и те, кто его не знает или бегло знакомы. Книги, эссе, рассказы одинаково нравятся людям с разными вкусами, противоположными политическими взглядами, разной сферой деятельности: «Лично мне давно хотелось сказать, перефразируя известные слова Довлатова о Чехове, что можно восхищаться умом и талантом многих современных русских писателей — но похожим хочется быть только на Прилепина» (Игорь Белов); «Захар Прилепин — это явление, как к нему ни относись» (Алексей Варламов); «Недавно открыл для себя Захара Прилепина. И очень мне понравилось. Раньше, по каким-то доходившим до меня слухам, у меня было совершенно другое ощущение от этого автора. А он показался мне очень… нежным, что ли? Прозрачным» (Максим Виторган); « “Санькя” Захара Прилепина останется в истории литературы. На мой взгляд, это самый серьезный роман в нашей литературе за последние лет двадцать. Серьезный во всех оттенках смысла» (Антон Уткин).
Критикуют — значит, признают
Но, все же, не обходится без ложки дегтя в бочке меда. Прилепина критикуют, и, зачастую, резко негативно. Любой отклик на высказывание или литературное произведение, любая реакция людей — это уже победа писателя. Скорее всего, замысел таков и был, а до людей, выражаясь по-простому, «дошло».
В октябре 2008 года президент «Альфа-банка» Петр Авен написал для журнала «Русский пионер» негативную рецензию на роман «Санькя». Авен, стало быть, человек умный, принимает за чистую монету все написанное в книге «Санькя»: «С тем, что мир наш сегодняшний не вполне совершенен, я спорить не собираюсь. Но вот эти умозаключения о невозможности нормального в нем существования и революции — тут уже моя рука тянется к пистолету. Почему вместо того, чтобы заняться обустройством собственной жизни — посадить дерево, построить дом, постирать носки, прочитать на ночь сказку ребенку, надо сначала долго ничего не делать, а потом, бухнув, взять палку и раздолбать все вокруг… я чувствую даже не столько ненависть, столько брезгливое изумление. Обсуждать нравственную порочность и социально-экономическую неэффективность подобных взглядов скучно». В итоге, раздраженный олигарх приходит к выводу, что прилепинские герои занимаются революционной деятельностью от безделья и нежелания работать.
Статья Авена вызвала бурную дискуссию, как среди журналистов, так и среди писателей. А сам виновник торжества насчет «сочинения по мотивам романа» высказался просто: «Когда интеллигентный банкир в очках начинает объяснять мне, что всем нам плохо оттого, что мы не работаем: я не работаю, мои герои не работают (между прочим, в книге несколько раз отмечалось, что “союзники” работают, в том числе и Санькя сменил несколько профессий), не работают мои близкие — мне нечего ему сказать, мой словарный запас не настолько богат. (интервью «Я благодарен Петру Авену за рекламу моей книжки», www.apn-spb.ru/opinions/article4229.htm)
Естественно, Авен не был единственным. «Письмо товарищу Сталину» (www.svpressa.ru/society/article/57411/) вызвало еще больше негатива: автора называли мразью и антисемитом, угрожали разбить лицо.
Общественность в лице коллег-писателей всерьез усмотрела в Захаре новоиспеченного антисемита. «Захар стал антисемитом, о чем, собственно, и уведомил общественность публикацией этого текста», — печально констатировал Виктор Шендерович. И тут же провел странную параллель, сравнивая антисемитизм с сифилисом: «Надо постоянно следить за собой и предохраняться. Антисемитизм — разновидность сифилиса, а сифилис подхватывали и гении.… В запущенном виде, однако, эта болезнь равно превращает в развалину и гения, и болвана».
Потом Прилепин признался, что он специально написал провокационное письмо о наболевшем, но евреев совершенно не имел в виду.
Мужская красота
Казалось бы, мало кто назовет Прилепина сентиментальным автором. Бывший суровый ОМОНовец, крутой нацбол может писать только о революциях и войнах, щедро приправляя душистым матом свою прозу. Признаться, если бы я знала писателя в первую очередь по его романам, подумала бы так же.
Однако стоит признать, что он очень художественно и с легкостью пишет о семье, любви, отношениях мужчины и женщины. В эссе «Дочка» Захар предлагает «относиться к своей женщине как к дочери и прощать ей всё, любую вину — в то время как женщина не должна прощать мужчине ничего, ни одного малейшего греха». По его мнению, это должно дисциплинировать мужчин и успокаивать женщин.
Действительно, сначала можно подумать, что текст писала женщина: изящно, красиво и эмоционально. Он воспринимается очень личным даже для читателя. Вот тот самый случай, когда я могу промолчать и воздержаться от любых комментариев, как раз потому, что слова и мысли теряются и становится даже как-то неловко.
Продолжая тему этого эссе, в 2010 году Захар дал интервью, где сказал, что: «Любовь — это не дар. Любовь — это труд» — и чтобы сохранить ее нужно: «Руководствоваться тремя элементарными принципами: терпение, смирение и последовательность».
Такой вот красивый мужчина Захар Прилепин.
На пороге литературных открытий
В эссе «Кинг-Конг жив» Дмитрий Быков говорит, что Прилепин «стоит на пороге новых художественных свершений, и своим нынешним улюлюканьем мы лишь поднимаем градус его грядущего вдохновения: новая книга о черной обезьяне “Кинг-Конг-2, или Как я был сталинистом” будет еще увлекательней».
Сложно согласиться с мыслью Быкова или оспорить ее. Захар Прилепин уже является зрелым писателем. Его книги переводятся на разные языки, его читают и уважают многие люди, он — обладатель нескольких премий, к нему прислушиваются и сравнивают то с Горьким, то с Лимоновым. Правда, слишком большая пропасть между этими двумя писателями.
В своем эссе «К нам едет Пересвет» Захар говорит, что писатели умерли. Тут не без оговорки. Умерли классики: Достоевский, Толстой, Чехов и другие хорошо известные нам авторы.
Каждое столетие дарит нам новых писателей, и они же сетуют, мол, все настоящие писатели умерли, а потом… потом сами становятся классиками.
