Солнце будто померкло, окруженное ореолом конвективных облаков. Лишь кое-где проглядывали одинокие солнечные лучи, нагнетая, и без того, мрачную атмосферу. Все вокруг стало черно-белым. Обнажив постылый меланхолический пейзаж, по пустой дороге, вздымая клубы пыли, словно футбольный мяч ветер гнал перекати-поле. Ветер усилился, неся с собой по воздуху целые тучи мусора и сухих веточек. По маленькой березовой рощице брел одинокий человек, при каждом шаге прихрамывая на правую ногу. Был он в потрепанной белой рубашке и черных не менее потрепанных брюках. В одной руке он сжимал записную книгу, обтянутую искусственной кожей, а другой - закрывал лицо от ветра, который так и норовил запорошить мужчине слезившиеся глаза. С неба сорвались первые капли дождя, прибивая пыль к иссохшей и потрескавшейся земле. Мужчина сделал пару шагов, взглянул на небо затянутое грозовыми облаками, покачнулся и упал на мокрую траву, не выпустив записную книжку из рук…
Лампа с треском включилась и залила ярким светом идеально белый стол на котором лежала потрепанная книга. На выцветшей обложке не было инициалов автора и намёка на название. Рядом возлежала огромная толстая лупа с выпуклым стеклом. Мужчина в белой рубашке потянулся было к книге, но из радиоколонки на стене донеслось сообщение:
– Доктор Савицкий, прошу, не медля подойти в третий сектор.
Андрей Савицкий с досадой посмотрел на томик Владимира Гетте, немного задумался, и поспешил в экспериментальный третий сектор. Узкий извилистый коридор был залит ярким слепящим светом, Андрей быстро подошел к прозрачной двери в конце коридора, и она беззвучно отворилась, сканируя сетчатку его глаз. В центре лаборатории стоял помост, на котором громоздился огромный люминесцентный шар голографической проекции, возле которого стоял человек в белом халате и записывал показания приборов в блокнот.
– Заходите, Андрей. Голос Соловьева звучал взволновано. Виталий Соловьев возглавлял и финансировал изучение геомагнитных феноменов и геотермальных процессов земли. Отдел, который занимался этими исследованиями, назывался «Заря 13». Сейчас Соловьев указал Андрею на удобное кожаное кресло, а сам сел за рабочий стол.
– Я полагаю, Андрей Сергеевич, вам известны результаты зондирования ядра.
Говоря это – Соловьев смотрел прямо в глаза, от чего Андрею стало не по себе. Ему казалось, что он хочет добраться до его потайных мыслей, прочесть их, словно открытую книгу. Андрей понял, что предстоит серьезный разговор.
– Да я читал отчет, но если честно – то мне показалось, что он не полон, будто в нем отсутствуют некоторые части. Пошарив в нижнем ящике своего стола, Соловьев извлек оттуда толстую папку желтого цвета и протянул Андрею.
– Вы правы, прочитанный вами отчет был не полным, ибо я счел необходимым перепроверить некоторые данные. В этой папке полный образец отчета по исследованиям земной коры и ее ядра. Андрей взял папку и начал перелистывать, разглядывая графики.
– Конечно, вам должно быть интересно, почему мы перепроверяли данные исследований. Дело в том, что мы на грани великого открытия, да к чему разговоры, лучше увидеть все своими глазами. Он встал из-за стола и направился к голографической проекции. Андрей последовал за Соловьевым, прихватив с собой папку с результатами исследований. Соловьев провел рукою по люминесцентному шару, и он вспыхнул, преобразовавшись в геоид Земли. Провернув еще пару манипуляций над голографической проекцией, изображение дернулось, и Земля уже предстала пред глазами ученых в поперечном разрезе.
– Смотрите, активность ядра повышается в геометрической прогрессии также как скорость смешения литосферных плит, и все процессы земной коры видоизменяются с каждым лунным циклом. Андрей ошарашено глядел на раскаленный шар ядра, вращающийся на невидимой центробежной нити.
– Подождите! Что все это значит? Это что же происходит? Ведь это невозможно! Это просто коллапс. Соловьев, усмехнулся, глядя на шокированного коллегу.
– Да, мой друг. Земля перерождается, – торжественно произнес Соловьев. От этих слов у Андрея сперло дыхание, и жадно глотая ртом воздух, он опустил взгляд на побелевшие костяшки руки сжимающей папку.
– Да как же это – перерождается?! Сотни, нет же, тысячи лет, планета подчинялась физическим законам вселенной. А вот те – на! Третья от солнца планета, решила предъявить права на собственную независимость.
– Ну что ж, я полагаю, вы все осмыслили? Ну, а теперь о насущном. Когда наши теоретики смоделируют развитие коллапса ядра, мы поймем глобальность этого процесса и все возможные последствия. И кстати, не хочу утрировать, но, по-моему, нам светит «Нобель»! Подмигнул Соловьев и тут же добавил: - Если живы будем. После чего рассмеялся. Андрей не подержал оптимизма своего товарища и перевел взгляд на голограмму, где в потоках пламени разгоралось сердце планеты.
– А чем это грозит человечеству, в общем?
– Ну, трудно так сразу сказать. Если, в общем, то эти процессы перестройки планеты повлекут за собой катаклизмы, какие мы точно пока не можем знать, возможно, все закончиться на процессе изменения площади материков, а может – нас ждет судьба динозавров…
Андрей стоял у черного входа в здание исследовательского центра и курил, глядя на небо, в синеве которого появилась одинокие островки туч. Стало немного прохладней, поднялся легкий ветерок, и Андрей с какой-то параноидальной тщательностью пытался сопоставить эту перемену погоды с глобальными процессами внутри земной коры. Андрей пытался осмыслить последствия таких изменений, но он был обычным геологом и не мог упорядочить все факты, чтобы прийти к одному конкретному выводу. Его мозг представлял весьма фантастические сценарии, но не один сценарий не был достаточно аргументирован для того чтобы принять его за теорию. Тем более фраза Соловьева не давала ему покоя, что же это значит: «Земля перерождается»? Ведь земля не живое существо, как она может переродиться! Как бы там ни было, человечество вновь восстановит города после землетрясений, построит дамбы для контроля уровня воды. К тому же ассимиляция поможет перестроиться под новые климатические условия. Переживем как-нибудь. Пока Андрей увлеченно рассматривал приспособленность человека к экстремальным условиям, подошел Лем Ткаченко.
– Добрый день, Андрей Сергеевич. Вышли подышать свежим воздухом? Отчеканил Лем, протягивая руку для рукопожатия и широко улыбаясь. Андрей, заморгав, повернулся к собеседнику.
– Здравствуйте Лем. Что нового? Промямлил Андрей, отгоняя последние мысли и поспешно отвечая на рукопожатие.
– Да, это вы лучше мне расскажите что нового, – сказал Ткаченко, доставая из пачки сигарету.
– У вас там все с ума посходили, что ли? Бегают как ошпаренные, ругаются, ни черта непонятно.
– А ты что, не читал новый отчет по исследованию ядра?
– Если честно - то нет. Когда я его получил, меня Зиновьев вызвал. А потом: то - то, то - се… А что? Есть что почитать? – удивился Ткаченко.
– О! Еще как! Мы на пороге нового открытия! - торжественно провозгласил Андрей, доставая еще одну сигарету.
– Неужели сердце планеты состоит из железа?
– Забавно, я предполагал, что ферромагнитные свойства железа пропадают при температурах выше точки Кюри. Результаты исследований по химическому составу ядра еще не готовы. А значит утверждение – что ядро состоит из железоникелевого сплава с это всего лишь гипотеза, с помощью которой можно объяснить существование магнитного поля. Заметил Андрей.
– Впрочем, дело не в том. Помнишь? Две недели назад наша лаборатория затевала детальное зондирование земной коры и ядра?
– Ну, помню и что? – Заинтересовался Лем.
– А то, что благодаря этим исследованиям мы выяснили, что нас ожидают офигенные катаклизмы. Ибо ядро просто бурлит в лаве, а что касается остальных - я вообще молчу. Литосферные плиты увеличили скорость передвижения! Лем присвистнул, – Сдается мне, что количество островов в океанах резко уменьшиться, а площадь континентов также резко увеличиться, плюс землетрясения, извержения и прочие сюрпризы. Да, ничего себе новость. А это точные данные? – спросил Лем прекратив загибать пальцы.
– Точнее некуда. Соловьев мне показывал голографическую проекцию, – никакой ошибки быть не может.
– А что же, собственно, вызвало этот процесс, или это беспрецедентный феномен?
– А черт его знает Лем, я как геолог не могу объяснить этот феномен, а наши физики только руками разводят: мол, нужно больше исследований, фактов, – им подавай.
– Ясно, сами ни хрена не знают, – усмехнулся Лем, выкидывая бычок в урну. – Ну, что ж, пожалуй, я заскочу к Соловьеву, может, узнаю, что ни будь новенькое. А ты к себе в кабинет? Андрей кивнул, и они вдвоем направились на второй этаж, где собственно и располагался научно исследовательский центр «Заря 13».
Очутившись в своем кабинете, Андрей погрузился в свое кресло и постарался ни о чем не думать. Но получалось плохо. Мысли, словно пчелы, назойливо жужжали под крышкой черепа. На часах было 12:20, но так как обеденный перерыв не закончился, Андрей взял старый томик Гетте, со своего стола, и принялся читать. Но дочитать одиннадцатую страницу ему помешал стук в дверь. На пороге, мерзко улыбаясь, стоял Зиновьев,
– Здрасте, а вы что уже пообедали? - прогундосил он, присаживаясь напротив Андрея в миниатюрный стул из металлопластика.
– Да нет. Я, в общем, то не голоден, что - то нет аппетита.
– Что же так? Неужто на погоду аппетит испортился?
– В каком это смысле? Андрею не понравился тон Зиновьева, он явно на что-то намекал.
– А в прямом. Мне тут сорока на хвосте принесла новость: что мол, магнитное поле земли меняет полярность, и еще, какие-то проблемы с гравитацией. Я думал, вы изучили отчет. Как бы невзначай взгляд Зиновьева упал на желтую папку, лежащую возле томика Гетте. Андрей машинально уронил взгляд на папку и выругался про себе. До чего же мерзкий тип этот Зиновьев: мелкий, рыжий, а голос - словно на нос прищепку нацепил. Все в этом человеке вызывало отвращение. Несмотря на все его заслуги, с ним редко кто общался, за исключением Хатчинского и Соловьева.
– А наверху уже знают? - недовольно спросил Андрей, поглядывая на сальную физиономию Зиновьева.
– На вершинах олимпа, безмолвно… - ответил Зиновьев, разглядывающий репродукцию Блейка, висящую над лабораторным столом, стоящим с лева от него.
– То есть - что, совсем тихо? Опешил Андрей, и снова проследил за взглядом Зиновьева, и снова мысленно чертыхнулся.
– Ну, мы, значит, и говорим президенту и его прихвостням: так и так, мол, твориться какой - то садом с планетой. Будут катаклизмы, все дела… А он нам: да - да учтем, спасибо за труд, мы будем готовы к борьбе со стихией. И все, ни слова, ни пол слова.
– Да! Дела… пробубнил Андрей, уставившись на стол, как будто впервые его увидел. – Все ясно, нам хана.
– Тоже мне Нострадамус выискался, - съехидничал Зиновьев. Это мне и без тебя известно, что нам хана… немного помолчав, Зиновьев добавил, ведь оно все к тому и шло, что рано или поздно - alles kaput… Сначала динозавры, потом, возможно, Лемурия и Атлантида, а тут мы родимые. А что, громкий закат… По-моему, мы уже выродились сами того не понимая, а планета то поняла, и вот решила провести, знаешь ли, некую эвтаназию. Гуманизм высшей степени - избавить дегенератов от тягостного и мучительного существования. Ведь все нам гадам не жилось; то денег мало, то житья не дают, то еще что то… Вот и допрыгались, за нас все природа решила.
– Мне кажется, ты не до конца прав. Ну, то есть, есть же еще и хорошие нормальные люди. Пусть мы с тобой дерьмо, но есть ведь люди, у которых душа не прогнила, да и мы сговнились не до конца. И почему, из - за отдельных личностей, должно страдать все человечество?!
– Ну, тут ты упустил пару деталей, - закусил губу Зиновьев. – Сбрось шоры оптимизма и взгляни на все это повнимательней. Ты прав; Да, есть люди добрые, с душами младенцев, не запятнанные грязью. Но ведь их единицы, а остальные девяносто пять процентов… Стоит ли отсекать пораженную гангреной конечность или ждать самоотречения?! Ответ, по-моему, очевиден. И тем более здоровых людей нет - ни физически, ни духовно - это одно из проклятий цивилизации.
– Андрей, внезапно, проникся симпатией к этому маленькому человеку, и вид его показался ему не таким вычурным и безобразным. Даже как-то стыдно стало, что он его так невзлюбил, а ведь обычный человек оказался…
– Не знал я, Юрий Георгиевич, что вы такой радикально настроенный нон конформист. Я думал вы марксист.
– Да что вы, марксизм изжил себя, как мировоззрение еще в восьмидесятых. Это удел всех философских позиций. Время всегда диктует новый взгляд.… Но что-то мы зафилософствовались с вами, - улыбнулся Зиновьев. Я чуть не забыл, что пришел сказать вам, что нам сегодня, в качестве поощрении, разрешили убраться отсюда в 15:00.
– Ого, как претенциозно, - ощерился Андрей. - А кто ж тут останется наблюдать изменения флуктуации ядра. О, так наши начальнички и остаются: Розенберг, Климов да Соловьев. Тебе то что? Ты свое дело сделал. Не ты, не я тут уже ничего не сделаем.
– Тут вы правы, Юрий Георгиевич, мы тут бессильны. Что ж - хоть что-то хорошее в этом дне.
– Ну, тогда я пошел, Андрей Сергеевич. Счастливо вам отработать.
Зиновьев, кряхтя, поднялся со стула, махнул на прощание рукой и молчаливо удалился.
Андрей с минуту разглядывал «архитектора» Блейка, пытаясь обдумать разговор с Зиновьевым. Интересно получается: судьба людей висит на волоске, а они тут философствуют, теорию обдумывают, причем так спокойно, будто ничего не происходит! Не так я представлял конец света, - подумал Андрей. Но, с другой стороны, что можно противопоставить стихии? Дипломатии тут недостаточно, пусть ты хоть гений ораторства, на деле – слова ничего не стоят. Что ж, пожалуй, нужно закончить исследование образцов породы.
Он подошел к лабораторному столику, где были разложены образцы пород. Силикаты, колчеданы, шпаты - лежали аморфной массой на белой полированной поверхности лабораторного стола. Он начал перебирать породу, записывая в таблицу название, цвет, вес. Положив на весы увесистый кусок медного колчедана, стал ждать, когда весы покажут вес булыжника. Немного поюлив - весы все же вывели цифры -220 грамм. Только подняв руку к тетради с таблицей, у него вдруг потемнело в глазах, и он едва не упал на пол. Со всех сторон ему слышался - не то скрежет, не то лязг, будто что-то железное прогнулось под огромным грузом. Вовремя ухватившись за стол, он помотал головой, пытаясь прогнать слабость. Сердце бешено колотилось, а на грудь словно положили пудовую гирю. Пытаясь отдышаться, Андрей стоял и неосмысленным взглядом смотрел пред собой. Внезапно в его поле зрения попался экран весов. Он не поверил своим глазам, теперь они показывали 420 грамм.
– А это еще что за шутки, - произнес Андрей не своим голосом.
Решив расспросить о явлении, он направился к двери, где столкнулся с белым, как мел лицом Лема Ткаченко.
– Что это, черт возьми, было? -запинаясь, заорал Андрей и зашелся сухим кашлем.
– Сила гравитации увеличилась. - пробормотал Лем, с круглыми, словно пятаки глазами. – Началось, то чего мы больше всего боялись.
– И что делать? - спросил Андрей, как четырехклассник попавший впросак.
– Не знаю, что делать. Лично я домой, с семьей побуду. Вдруг - это конец! Тут и без меня разберутся, я лишь только под ногами путаться буду.
– Пожалуй, ты прав Лем, мы бессильны, что - либо сделать, это сверх наших сил. Попрощавшись с Лемом, Андрей схватил записную книжку со своего стола и пулей кинулся с лаборатории. Пробегая по коридору, он видел людей взволнованных, кричавших, паниковавших. Одни бежали к выходу, другие - в исследовательский центр. Андрею, даже, стало жаль тех, кто остается, ведь они могут уже не увидит своих близких. На улицах правил пиром хаос. По радио и телевизору объявляли эвакуацию в бомбоубежище. Люди будто скот повинуясь лишь инстинкту, неслись в обещанную спасательную гавань. Андрей усмехнулся. Глупцы, они хотят спасти свои жалкие, перепачканные жизни. Уже даже не люди – живая масса. Это последние конвульсии человечества, пронеслось в мозгу Андрея. И от этой мысли ему стало страшно. Он почувствовал себя одиноким, будто он один уцелевший смотрел, как его товарищей поглощает голодная пасть девятого вала. Внезапно, он почувствовал, что теряет точку опоры. Андрей на полном ходу полетел вперед, выставив руки перед лицом. Рывком, вскочив на ноги, он вскрикнул от резкой боли в правой ноге. Чертыхнувшись и проклиная кочку, поковылял к березовой роще.
Проковыляв половину пути, он взглянул на небо с редкими островками дождевых туч, с которых сорвались первые капля дождя. Сделав еще два шага в глазах его поплыло, и он повалился на пожухлую траву, ощущая, как сознание покидает его. Он застонал в бессильных попытках подняться. Он смотрел на черно-белые стволы берез, и ему казалось, что все стало черно-белым. Хороша же ирония, лежу тут, словно тряпичная кукла, а вокруг не души. Да провалитесь, ты пропадом, человечество, - в бессильной злобе подумал Андрей, все еще стараясь подняться с холодной земли, но силы покинули его, и по щекам смешиваясь с дождем, потекли слезы отчаяния. Так нам и надо, кто мы такие возомнили себя хозяевами вселенной, и вот нас прихлопнут, словно назойливых мух. Силы - которые мы даже не сможем постичь. Он всхлипнул и провалился в липкие объятия забвения…
Очнулся он от легкого озноба. И почувствовал, что силы вернулись к нему. Проклиная все на свете, он медленно поднялся, глядя по сторонам. Дождь уже прекратился, и солнце уже медленно клонилось к закату, даря миру свою последнюю дозу света. Отряхнувшись, Андрей медленно побрел по направлению к своему дому.
На стук в дверь никто не ответил, и он долго копался с ключами, пока, все же, не открыл неподатливую дверь. Его худшие ожидания оправдались - дома никого не было. Его последней надеждой был - сотовый, но сети не было. Матерясь, он швырнул телефон в стену и он разлетелся во все стороны фейерверком запчастей. Ну что ж, возможно это к лучшему, что бы он сказал людям, с которыми прожил уже столько лет - что любит их. И все бы разрыдались на фоне грядущего Армагеддона. К чему этот пафос? Ведь они это и так знают, пусть они жили не душа в душу и случались раздоры, и проливались слезы, но разве не с этими людьми он прошел огонь и воду. Разве не от их улыбок становилось теплей, а сердца звучали в унисон – озаряя хотя бы на миг выцветший лик будней. Да! Так будет лучше. Не будет слез - не будет боли расставания, лишь тягостное осознание, что лучшие годы позади и не за какие сокровища на свете эти прекрасные дни не вернуть, ведь дорога возникает под ногами идущего. Ведь каждый человек знает, что этот день придет и как всегда он не готов. Андрей со вздохом сел в кресло и стал наблюдать - как солнце желтым пятном, разлилось по поверхности стеклопластика, оставив на нём ореол радужных искр. Закат разбрасывал по небу перманентные разряды ослепительно ярких бликов, которые предзнаменовали наступление ночи. Андрей с тоской провожал солнце взглядом. Он хотел увидеть в тени солнечной короны очертания своей разыгравшейся фантазии, но его фетиш так и не появился. Он грезил, сон и явь сплелись вместе в порыве неистовой страсти. И все его проблемы серыми птицами шумно поднялись с насиженных мест и, кружась среди ярких птиц фантазии, унеслись куда-то за горизонт разума.
В его снах безобразный лик чужой вселенной вторгался в атмосферу земли, будто атлант, поднимающийся из недр океана. Он даже различал в призрачном сиянии чужой планеты рельеф и гротескные циклопические строения. Он грезил и был окутан этой сомнамбулической дымкой, предчувствия близкой смерти. Как будто холодные, посиневшие губы в ухмылке нашептывали ему о беде, которая настигнет его с минуты на минуту. Вот уже три дня его мучают страхи и, поедают его истлевшее нутро, насыщая свой звериный голод, который не преодолим и безграничен. Сомнения обвивали горло, скользкой чешуёй змеи, не пропуская в легкие воздух. А внутри все застыло, оставив глубоко в недрах крохотную искру надежды, которая при малейшем толчке мгновенно прорастет, опутав своими корнями зародыш сомнения.
Солнце скрылось за призрачной чертой горизонта, который еще отражал от глади рек алое зарево уходящего света. В окнах зажигались одинокие огни - вестники жизни замурованной в бетоне. Вечер принёс с собой загадку, и она повисла в воздухе, играя с электричеством и звеня окнами. Андрей не догадывался в тот момент, что что-то вторглось в его пространство. Он все еще блуждал в лабиринтах разума.
Если бы древние люди, увидели современного человека, они бы ужаснулись, не понимая, как могут жить эти создания. Титаны стали плебеями. Какая ужасная пытка ощущать силу, но не осознавать, как ее использовать. Все блага цивилизации это медленный яд, постепенно вырывающий куски жизни из сломленных богов. Век за веком Теория Видов работает в обратном направлении. Да - победил Ленинизм. Мы рабы своей плоти, души нет, а значит: мы обречены на бесцельное и никчемное существование биомеханической оболочки, со сложным психо-кинетическим устройством под названием - мозг. Не удивительно, что адские котлы переполнены. Какой скабрезный сарказм. Ведь возмутительно кичится знанием пред лицом гибели! Ведь все достижения человечества абсурдны и невежественны по своей природе. Человек возомнил себя богом, диктуя правила всему живому, навязывая свои нелепые и смешные ценности, но все - это лишь иллюзия. Андрей присел на край кресла. Воздух в комнате наэлектризовался и в ушах появился слабый ультразвук, звенящий и назойливый как комар.
Но Андрей твердо знал, что человек не венец творения, а лишь очередной винтик в сложном механизме под названием «Вселенная». Все в мире взаимосвязано и циклично. Он только сейчас понял, что земля - это живое существо. Если организм под названием «земля» посчитает человеческий вид потенциально опасным, она нейтрализует опухоль под названием «человечество». На протяжении сотни тысяч лет этот сложный организм культивировала естественный отбор, отбирая нужные ему виды существ, а остальные подлежали искоренению, или как назвали этот процесс люди - вымиранию. Андрей улыбнулся, понимая запоздалость своего прозрения.
Мы жили сотни лет в тщетных поисках бога, не зная, что живем на его плоти. Прошли миллионы лет, и один вид сменялся другим, отмирая, как ненужная клетка или орган, в процессе эволюции. Он дифференцировал логику организма «Земля», он понял великий замысел – цитотропизма.
Все свое существование, подобно марионетке, человек слепо повиновался, великой логике организма. Но скорее всего, произошел какой-то сбой, раз он смог узнать эту великую тайну существования. Все жизненные формы всего лишь молекулы, этой планеты: океаны ее кровь, земля – плоть, это сложный макромир, жизнь внутри жизни!
Андрей знал, что часы его сочтены, за свое любопытство он поплатится, как и все человечество. Человек заплатит за свое безрассудство. И вот час настал, мать убивает своих беспутных сыновей. Нет страшней такой участи.
Уже когда рука Андрея превратилась в пыль, он понял, что его организм разрушается на атомном уровне и не только его, все человечество в буквальном смысле стирают, как не нужный файл с жесткого диска.
Утром все было кончено, дома стали кенотафами, похоронив в своих недрах прах своих былых владельцев. От людей остались лишь вещи, которые станут великой загадкой для нового поколения существ, которые займут место человека.
СЕРДЦЕ МИРА ЗАБИЛОСЬ БЫСТРЕЕ…
Солнце будто померкло, окруженное ореолом конвективных облаков. Лишь кое-где проглядывали одинокие солнечные лучи, нагнетая, и без того, мрачную атмосферу. Все вокруг стало черно-белым. Обнажив постылый меланхолический пейзаж, по пустой дороге, вздымая клубы пыли, словно футбольный мяч ветер гнал перекати-поле. Ветер усилился, неся с собой по воздуху целые тучи мусора и сухих веточек. По маленькой березовой рощице брел одинокий человек, при каждом шаге прихрамывая на правую ногу. Был он в потрепанной белой рубашке и черных не менее потрепанных брюках. В одной руке он сжимал записную книгу, обтянутую искусственной кожей, а другой - закрывал лицо от ветра, который так и норовил запорошить мужчине слезившиеся глаза. С неба сорвались первые капли дождя, прибивая пыль к иссохшей и потрескавшейся земле. Мужчина сделал пару шагов, взглянул на небо затянутое грозовыми облаками, покачнулся и упал на мокрую траву, не выпустив записную книжку из рук…
Лампа с треском включилась и залила ярким светом идеально белый стол на котором лежала потрепанная книга. На выцветшей обложке не было инициалов автора и намёка на название. Рядом возлежала огромная толстая лупа с выпуклым стеклом. Мужчина в белой рубашке потянулся было к книге, но из радиоколонки на стене донеслось сообщение:
– Доктор Савицкий, прошу, не медля подойти в третий сектор.
Андрей Савицкий с досадой посмотрел на томик Владимира Гетте, немного задумался, и поспешил в экспериментальный третий сектор. Узкий извилистый коридор был залит ярким слепящим светом, Андрей быстро подошел к прозрачной двери в конце коридора, и она беззвучно отворилась, сканируя сетчатку его глаз. В центре лаборатории стоял помост, на котором громоздился огромный люминесцентный шар голографической проекции, возле которого стоял человек в белом халате и записывал показания приборов в блокнот.
– Заходите, Андрей. Голос Соловьева звучал взволновано. Виталий Соловьев возглавлял и финансировал изучение геомагнитных феноменов и геотермальных процессов земли. Отдел, который занимался этими исследованиями, назывался «Заря 13». Сейчас Соловьев указал Андрею на удобное кожаное кресло, а сам сел за рабочий стол.
– Я полагаю, Андрей Сергеевич, вам известны результаты зондирования ядра.
Говоря это – Соловьев смотрел прямо в глаза, от чего Андрею стало не по себе. Ему казалось, что он хочет добраться до его потайных мыслей, прочесть их, словно открытую книгу. Андрей понял, что предстоит серьезный разговор.
– Да я читал отчет, но если честно – то мне показалось, что он не полон, будто в нем отсутствуют некоторые части. Пошарив в нижнем ящике своего стола, Соловьев извлек оттуда толстую папку желтого цвета и протянул Андрею.
– Вы правы, прочитанный вами отчет был не полным, ибо я счел необходимым перепроверить некоторые данные. В этой папке полный образец отчета по исследованиям земной коры и ее ядра. Андрей взял папку и начал перелистывать, разглядывая графики.
– Конечно, вам должно быть интересно, почему мы перепроверяли данные исследований. Дело в том, что мы на грани великого открытия, да к чему разговоры, лучше увидеть все своими глазами. Он встал из-за стола и направился к голографической проекции. Андрей последовал за Соловьевым, прихватив с собой папку с результатами исследований. Соловьев провел рукою по люминесцентному шару, и он вспыхнул, преобразовавшись в геоид Земли. Провернув еще пару манипуляций над голографической проекцией, изображение дернулось, и Земля уже предстала пред глазами ученых в поперечном разрезе.
– Смотрите, активность ядра повышается в геометрической прогрессии также как скорость смешения литосферных плит, и все процессы земной коры видоизменяются с каждым лунным циклом. Андрей ошарашено глядел на раскаленный шар ядра, вращающийся на невидимой центробежной нити.
– Подождите! Что все это значит? Это что же происходит? Ведь это невозможно! Это просто коллапс. Соловьев, усмехнулся, глядя на шокированного коллегу.
– Да, мой друг. Земля перерождается, – торжественно произнес Соловьев. От этих слов у Андрея сперло дыхание, и жадно глотая ртом воздух, он опустил взгляд на побелевшие костяшки руки сжимающей папку.
– Да как же это – перерождается?! Сотни, нет же, тысячи лет, планета подчинялась физическим законам вселенной. А вот те – на! Третья от солнца планета, решила предъявить права на собственную независимость.
– Ну что ж, я полагаю, вы все осмыслили? Ну, а теперь о насущном. Когда наши теоретики смоделируют развитие коллапса ядра, мы поймем глобальность этого процесса и все возможные последствия. И кстати, не хочу утрировать, но, по-моему, нам светит «Нобель»! Подмигнул Соловьев и тут же добавил: - Если живы будем. После чего рассмеялся. Андрей не подержал оптимизма своего товарища и перевел взгляд на голограмму, где в потоках пламени разгоралось сердце планеты.
– А чем это грозит человечеству, в общем?
– Ну, трудно так сразу сказать. Если, в общем, то эти процессы перестройки планеты повлекут за собой катаклизмы, какие мы точно пока не можем знать, возможно, все закончиться на процессе изменения площади материков, а может – нас ждет судьба динозавров…
Андрей стоял у черного входа в здание исследовательского центра и курил, глядя на небо, в синеве которого появилась одинокие островки туч. Стало немного прохладней, поднялся легкий ветерок, и Андрей с какой-то параноидальной тщательностью пытался сопоставить эту перемену погоды с глобальными процессами внутри земной коры. Андрей пытался осмыслить последствия таких изменений, но он был обычным геологом и не мог упорядочить все факты, чтобы прийти к одному конкретному выводу. Его мозг представлял весьма фантастические сценарии, но не один сценарий не был достаточно аргументирован для того чтобы принять его за теорию. Тем более фраза Соловьева не давала ему покоя, что же это значит: «Земля перерождается»? Ведь земля не живое существо, как она может переродиться! Как бы там ни было, человечество вновь восстановит города после землетрясений, построит дамбы для контроля уровня воды. К тому же ассимиляция поможет перестроиться под новые климатические условия. Переживем как-нибудь. Пока Андрей увлеченно рассматривал приспособленность человека к экстремальным условиям, подошел Лем Ткаченко.
– Добрый день, Андрей Сергеевич. Вышли подышать свежим воздухом? Отчеканил Лем, протягивая руку для рукопожатия и широко улыбаясь. Андрей, заморгав, повернулся к собеседнику.
– Здравствуйте Лем. Что нового? Промямлил Андрей, отгоняя последние мысли и поспешно отвечая на рукопожатие.
– Да, это вы лучше мне расскажите что нового, – сказал Ткаченко, доставая из пачки сигарету.
– У вас там все с ума посходили, что ли? Бегают как ошпаренные, ругаются, ни черта непонятно.
– А ты что, не читал новый отчет по исследованию ядра?
– Если честно - то нет. Когда я его получил, меня Зиновьев вызвал. А потом: то - то, то - се… А что? Есть что почитать? – удивился Ткаченко.
– О! Еще как! Мы на пороге нового открытия! - торжественно провозгласил Андрей, доставая еще одну сигарету.
– Неужели сердце планеты состоит из железа?
– Забавно, я предполагал, что ферромагнитные свойства железа пропадают при температурах выше точки Кюри. Результаты исследований по химическому составу ядра еще не готовы. А значит утверждение – что ядро состоит из железоникелевого сплава с это всего лишь гипотеза, с помощью которой можно объяснить существование магнитного поля. Заметил Андрей.
– Впрочем, дело не в том. Помнишь? Две недели назад наша лаборатория затевала детальное зондирование земной коры и ядра?
– Ну, помню и что? – Заинтересовался Лем.
– А то, что благодаря этим исследованиям мы выяснили, что нас ожидают офигенные катаклизмы. Ибо ядро просто бурлит в лаве, а что касается остальных - я вообще молчу. Литосферные плиты увеличили скорость передвижения! Лем присвистнул, – Сдается мне, что количество островов в океанах резко уменьшиться, а площадь континентов также резко увеличиться, плюс землетрясения, извержения и прочие сюрпризы. Да, ничего себе новость. А это точные данные? – спросил Лем прекратив загибать пальцы.
– Точнее некуда. Соловьев мне показывал голографическую проекцию, – никакой ошибки быть не может.
– А что же, собственно, вызвало этот процесс, или это беспрецедентный феномен?
– А черт его знает Лем, я как геолог не могу объяснить этот феномен, а наши физики только руками разводят: мол, нужно больше исследований, фактов, – им подавай.
– Ясно, сами ни хрена не знают, – усмехнулся Лем, выкидывая бычок в урну. – Ну, что ж, пожалуй, я заскочу к Соловьеву, может, узнаю, что ни будь новенькое. А ты к себе в кабинет? Андрей кивнул, и они вдвоем направились на второй этаж, где собственно и располагался научно исследовательский центр «Заря 13».
Очутившись в своем кабинете, Андрей погрузился в свое кресло и постарался ни о чем не думать. Но получалось плохо. Мысли, словно пчелы, назойливо жужжали под крышкой черепа. На часах было 12:20, но так как обеденный перерыв не закончился, Андрей взял старый томик Гетте, со своего стола, и принялся читать. Но дочитать одиннадцатую страницу ему помешал стук в дверь. На пороге, мерзко улыбаясь, стоял Зиновьев,
– Здрасте, а вы что уже пообедали? - прогундосил он, присаживаясь напротив Андрея в миниатюрный стул из металлопластика.
– Да нет. Я, в общем, то не голоден, что - то нет аппетита.
– Что же так? Неужто на погоду аппетит испортился?
– В каком это смысле? Андрею не понравился тон Зиновьева, он явно на что-то намекал.
– А в прямом. Мне тут сорока на хвосте принесла новость: что мол, магнитное поле земли меняет полярность, и еще, какие-то проблемы с гравитацией. Я думал, вы изучили отчет. Как бы невзначай взгляд Зиновьева упал на желтую папку, лежащую возле томика Гетте. Андрей машинально уронил взгляд на папку и выругался про себе. До чего же мерзкий тип этот Зиновьев: мелкий, рыжий, а голос - словно на нос прищепку нацепил. Все в этом человеке вызывало отвращение. Несмотря на все его заслуги, с ним редко кто общался, за исключением Хатчинского и Соловьева.
– А наверху уже знают? - недовольно спросил Андрей, поглядывая на сальную физиономию Зиновьева.
– На вершинах олимпа, безмолвно… - ответил Зиновьев, разглядывающий репродукцию Блейка, висящую над лабораторным столом, стоящим с лева от него.
– То есть - что, совсем тихо? Опешил Андрей, и снова проследил за взглядом Зиновьева, и снова мысленно чертыхнулся.
– Ну, мы, значит, и говорим президенту и его прихвостням: так и так, мол, твориться какой - то садом с планетой. Будут катаклизмы, все дела… А он нам: да - да учтем, спасибо за труд, мы будем готовы к борьбе со стихией. И все, ни слова, ни пол слова.
– Да! Дела… пробубнил Андрей, уставившись на стол, как будто впервые его увидел. – Все ясно, нам хана.
– Тоже мне Нострадамус выискался, - съехидничал Зиновьев. Это мне и без тебя известно, что нам хана… немного помолчав, Зиновьев добавил, ведь оно все к тому и шло, что рано или поздно - alles kaput… Сначала динозавры, потом, возможно, Лемурия и Атлантида, а тут мы родимые. А что, громкий закат… По-моему, мы уже выродились сами того не понимая, а планета то поняла, и вот решила провести, знаешь ли, некую эвтаназию. Гуманизм высшей степени - избавить дегенератов от тягостного и мучительного существования. Ведь все нам гадам не жилось; то денег мало, то житья не дают, то еще что то… Вот и допрыгались, за нас все природа решила.
– Мне кажется, ты не до конца прав. Ну, то есть, есть же еще и хорошие нормальные люди. Пусть мы с тобой дерьмо, но есть ведь люди, у которых душа не прогнила, да и мы сговнились не до конца. И почему, из - за отдельных личностей, должно страдать все человечество?!
– Ну, тут ты упустил пару деталей, - закусил губу Зиновьев. – Сбрось шоры оптимизма и взгляни на все это повнимательней. Ты прав; Да, есть люди добрые, с душами младенцев, не запятнанные грязью. Но ведь их единицы, а остальные девяносто пять процентов… Стоит ли отсекать пораженную гангреной конечность или ждать самоотречения?! Ответ, по-моему, очевиден. И тем более здоровых людей нет - ни физически, ни духовно - это одно из проклятий цивилизации.
– Андрей, внезапно, проникся симпатией к этому маленькому человеку, и вид его показался ему не таким вычурным и безобразным. Даже как-то стыдно стало, что он его так невзлюбил, а ведь обычный человек оказался…
– Не знал я, Юрий Георгиевич, что вы такой радикально настроенный нон конформист. Я думал вы марксист.
– Да что вы, марксизм изжил себя, как мировоззрение еще в восьмидесятых. Это удел всех философских позиций. Время всегда диктует новый взгляд.… Но что-то мы зафилософствовались с вами, - улыбнулся Зиновьев. Я чуть не забыл, что пришел сказать вам, что нам сегодня, в качестве поощрении, разрешили убраться отсюда в 15:00.
– Ого, как претенциозно, - ощерился Андрей. - А кто ж тут останется наблюдать изменения флуктуации ядра. О, так наши начальнички и остаются: Розенберг, Климов да Соловьев. Тебе то что? Ты свое дело сделал. Не ты, не я тут уже ничего не сделаем.
– Тут вы правы, Юрий Георгиевич, мы тут бессильны. Что ж - хоть что-то хорошее в этом дне.
– Ну, тогда я пошел, Андрей Сергеевич. Счастливо вам отработать.
Зиновьев, кряхтя, поднялся со стула, махнул на прощание рукой и молчаливо удалился.
Андрей с минуту разглядывал «архитектора» Блейка, пытаясь обдумать разговор с Зиновьевым. Интересно получается: судьба людей висит на волоске, а они тут философствуют, теорию обдумывают, причем так спокойно, будто ничего не происходит! Не так я представлял конец света, - подумал Андрей. Но, с другой стороны, что можно противопоставить стихии? Дипломатии тут недостаточно, пусть ты хоть гений ораторства, на деле – слова ничего не стоят. Что ж, пожалуй, нужно закончить исследование образцов породы.
Он подошел к лабораторному столику, где были разложены образцы пород. Силикаты, колчеданы, шпаты - лежали аморфной массой на белой полированной поверхности лабораторного стола. Он начал перебирать породу, записывая в таблицу название, цвет, вес. Положив на весы увесистый кусок медного колчедана, стал ждать, когда весы покажут вес булыжника. Немного поюлив - весы все же вывели цифры -220 грамм. Только подняв руку к тетради с таблицей, у него вдруг потемнело в глазах, и он едва не упал на пол. Со всех сторон ему слышался - не то скрежет, не то лязг, будто что-то железное прогнулось под огромным грузом. Вовремя ухватившись за стол, он помотал головой, пытаясь прогнать слабость. Сердце бешено колотилось, а на грудь словно положили пудовую гирю. Пытаясь отдышаться, Андрей стоял и неосмысленным взглядом смотрел пред собой. Внезапно в его поле зрения попался экран весов. Он не поверил своим глазам, теперь они показывали 420 грамм.
– А это еще что за шутки, - произнес Андрей не своим голосом.
Решив расспросить о явлении, он направился к двери, где столкнулся с белым, как мел лицом Лема Ткаченко.
– Что это, черт возьми, было? -запинаясь, заорал Андрей и зашелся сухим кашлем.
– Сила гравитации увеличилась. - пробормотал Лем, с круглыми, словно пятаки глазами. – Началось, то чего мы больше всего боялись.
– И что делать? - спросил Андрей, как четырехклассник попавший впросак.
– Не знаю, что делать. Лично я домой, с семьей побуду. Вдруг - это конец! Тут и без меня разберутся, я лишь только под ногами путаться буду.
– Пожалуй, ты прав Лем, мы бессильны, что - либо сделать, это сверх наших сил. Попрощавшись с Лемом, Андрей схватил записную книжку со своего стола и пулей кинулся с лаборатории. Пробегая по коридору, он видел людей взволнованных, кричавших, паниковавших. Одни бежали к выходу, другие - в исследовательский центр. Андрею, даже, стало жаль тех, кто остается, ведь они могут уже не увидит своих близких. На улицах правил пиром хаос. По радио и телевизору объявляли эвакуацию в бомбоубежище. Люди будто скот повинуясь лишь инстинкту, неслись в обещанную спасательную гавань. Андрей усмехнулся. Глупцы, они хотят спасти свои жалкие, перепачканные жизни. Уже даже не люди – живая масса. Это последние конвульсии человечества, пронеслось в мозгу Андрея. И от этой мысли ему стало страшно. Он почувствовал себя одиноким, будто он один уцелевший смотрел, как его товарищей поглощает голодная пасть девятого вала. Внезапно, он почувствовал, что теряет точку опоры. Андрей на полном ходу полетел вперед, выставив руки перед лицом. Рывком, вскочив на ноги, он вскрикнул от резкой боли в правой ноге. Чертыхнувшись и проклиная кочку, поковылял к березовой роще.
Проковыляв половину пути, он взглянул на небо с редкими островками дождевых туч, с которых сорвались первые капля дождя. Сделав еще два шага в глазах его поплыло, и он повалился на пожухлую траву, ощущая, как сознание покидает его. Он застонал в бессильных попытках подняться. Он смотрел на черно-белые стволы берез, и ему казалось, что все стало черно-белым. Хороша же ирония, лежу тут, словно тряпичная кукла, а вокруг не души. Да провалитесь, ты пропадом, человечество, - в бессильной злобе подумал Андрей, все еще стараясь подняться с холодной земли, но силы покинули его, и по щекам смешиваясь с дождем, потекли слезы отчаяния. Так нам и надо, кто мы такие возомнили себя хозяевами вселенной, и вот нас прихлопнут, словно назойливых мух. Силы - которые мы даже не сможем постичь. Он всхлипнул и провалился в липкие объятия забвения…
Очнулся он от легкого озноба. И почувствовал, что силы вернулись к нему. Проклиная все на свете, он медленно поднялся, глядя по сторонам. Дождь уже прекратился, и солнце уже медленно клонилось к закату, даря миру свою последнюю дозу света. Отряхнувшись, Андрей медленно побрел по направлению к своему дому.
На стук в дверь никто не ответил, и он долго копался с ключами, пока, все же, не открыл неподатливую дверь. Его худшие ожидания оправдались - дома никого не было. Его последней надеждой был - сотовый, но сети не было. Матерясь, он швырнул телефон в стену и он разлетелся во все стороны фейерверком запчастей. Ну что ж, возможно это к лучшему, что бы он сказал людям, с которыми прожил уже столько лет - что любит их. И все бы разрыдались на фоне грядущего Армагеддона. К чему этот пафос? Ведь они это и так знают, пусть они жили не душа в душу и случались раздоры, и проливались слезы, но разве не с этими людьми он прошел огонь и воду. Разве не от их улыбок становилось теплей, а сердца звучали в унисон – озаряя хотя бы на миг выцветший лик будней. Да! Так будет лучше. Не будет слез - не будет боли расставания, лишь тягостное осознание, что лучшие годы позади и не за какие сокровища на свете эти прекрасные дни не вернуть, ведь дорога возникает под ногами идущего. Ведь каждый человек знает, что этот день придет и как всегда он не готов. Андрей со вздохом сел в кресло и стал наблюдать - как солнце желтым пятном, разлилось по поверхности стеклопластика, оставив на нём ореол радужных искр. Закат разбрасывал по небу перманентные разряды ослепительно ярких бликов, которые предзнаменовали наступление ночи. Андрей с тоской провожал солнце взглядом. Он хотел увидеть в тени солнечной короны очертания своей разыгравшейся фантазии, но его фетиш так и не появился. Он грезил, сон и явь сплелись вместе в порыве неистовой страсти. И все его проблемы серыми птицами шумно поднялись с насиженных мест и, кружась среди ярких птиц фантазии, унеслись куда-то за горизонт разума.
В его снах безобразный лик чужой вселенной вторгался в атмосферу земли, будто атлант, поднимающийся из недр океана. Он даже различал в призрачном сиянии чужой планеты рельеф и гротескные циклопические строения. Он грезил и был окутан этой сомнамбулической дымкой, предчувствия близкой смерти. Как будто холодные, посиневшие губы в ухмылке нашептывали ему о беде, которая настигнет его с минуты на минуту. Вот уже три дня его мучают страхи и, поедают его истлевшее нутро, насыщая свой звериный голод, который не преодолим и безграничен. Сомнения обвивали горло, скользкой чешуёй змеи, не пропуская в легкие воздух. А внутри все застыло, оставив глубоко в недрах крохотную искру надежды, которая при малейшем толчке мгновенно прорастет, опутав своими корнями зародыш сомнения.
Солнце скрылось за призрачной чертой горизонта, который еще отражал от глади рек алое зарево уходящего света. В окнах зажигались одинокие огни - вестники жизни замурованной в бетоне. Вечер принёс с собой загадку, и она повисла в воздухе, играя с электричеством и звеня окнами. Андрей не догадывался в тот момент, что что-то вторглось в его пространство. Он все еще блуждал в лабиринтах разума.
Если бы древние люди, увидели современного человека, они бы ужаснулись, не понимая, как могут жить эти создания. Титаны стали плебеями. Какая ужасная пытка ощущать силу, но не осознавать, как ее использовать. Все блага цивилизации это медленный яд, постепенно вырывающий куски жизни из сломленных богов. Век за веком Теория Видов работает в обратном направлении. Да - победил Ленинизм. Мы рабы своей плоти, души нет, а значит: мы обречены на бесцельное и никчемное существование биомеханической оболочки, со сложным психо-кинетическим устройством под названием - мозг. Не удивительно, что адские котлы переполнены. Какой скабрезный сарказм. Ведь возмутительно кичится знанием пред лицом гибели! Ведь все достижения человечества абсурдны и невежественны по своей природе. Человек возомнил себя богом, диктуя правила всему живому, навязывая свои нелепые и смешные ценности, но все - это лишь иллюзия. Андрей присел на край кресла. Воздух в комнате наэлектризовался и в ушах появился слабый ультразвук, звенящий и назойливый как комар.
Но Андрей твердо знал, что человек не венец творения, а лишь очередной винтик в сложном механизме под названием «Вселенная». Все в мире взаимосвязано и циклично. Он только сейчас понял, что земля - это живое существо. Если организм под названием «земля» посчитает человеческий вид потенциально опасным, она нейтрализует опухоль под названием «человечество». На протяжении сотни тысяч лет этот сложный организм культивировала естественный отбор, отбирая нужные ему виды существ, а остальные подлежали искоренению, или как назвали этот процесс люди - вымиранию. Андрей улыбнулся, понимая запоздалость своего прозрения.
Мы жили сотни лет в тщетных поисках бога, не зная, что живем на его плоти. Прошли миллионы лет, и один вид сменялся другим, отмирая, как ненужная клетка или орган, в процессе эволюции. Он дифференцировал логику организма «Земля», он понял великий замысел – цитотропизма.
Все свое существование, подобно марионетке, человек слепо повиновался, великой логике организма. Но скорее всего, произошел какой-то сбой, раз он смог узнать эту великую тайну существования. Все жизненные формы всего лишь молекулы, этой планеты: океаны ее кровь, земля – плоть, это сложный макромир, жизнь внутри жизни!
Андрей знал, что часы его сочтены, за свое любопытство он поплатится, как и все человечество. Человек заплатит за свое безрассудство. И вот час настал, мать убивает своих беспутных сыновей. Нет страшней такой участи.
Уже когда рука Андрея превратилась в пыль, он понял, что его организм разрушается на атомном уровне и не только его, все человечество в буквальном смысле стирают, как не нужный файл с жесткого диска.
Утром все было кончено, дома стали кенотафами, похоронив в своих недрах прах своих былых владельцев. От людей остались лишь вещи, которые станут великой загадкой для нового поколения существ, которые займут место человека.
СЕРДЦЕ МИРА ЗАБИЛОСЬ БЫСТРЕЕ…
Солнце будто померкло, окруженное ореолом конвективных облаков. Лишь кое-где проглядывали одинокие солнечные лучи, нагнетая, и без того, мрачную атмосферу. Все вокруг стало черно-белым. Обнажив постылый меланхолический пейзаж, по пустой дороге, вздымая клубы пыли, словно футбольный мяч ветер гнал перекати-поле. Ветер усилился, неся с собой по воздуху целые тучи мусора и сухих веточек. По маленькой березовой рощице брел одинокий человек, при каждом шаге прихрамывая на правую ногу. Был он в потрепанной белой рубашке и черных не менее потрепанных брюках. В одной руке он сжимал записную книгу, обтянутую искусственной кожей, а другой - закрывал лицо от ветра, который так и норовил запорошить мужчине слезившиеся глаза. С неба сорвались первые капли дождя, прибивая пыль к иссохшей и потрескавшейся земле. Мужчина сделал пару шагов, взглянул на небо затянутое грозовыми облаками, покачнулся и упал на мокрую траву, не выпустив записную книжку из рук…
Лампа с треском включилась и залила ярким светом идеально белый стол на котором лежала потрепанная книга. На выцветшей обложке не было инициалов автора и намёка на название. Рядом возлежала огромная толстая лупа с выпуклым стеклом. Мужчина в белой рубашке потянулся было к книге, но из радиоколонки на стене донеслось сообщение:
– Доктор Савицкий, прошу, не медля подойти в третий сектор.
Андрей Савицкий с досадой посмотрел на томик Владимира Гетте, немного задумался, и поспешил в экспериментальный третий сектор. Узкий извилистый коридор был залит ярким слепящим светом, Андрей быстро подошел к прозрачной двери в конце коридора, и она беззвучно отворилась, сканируя сетчатку его глаз. В центре лаборатории стоял помост, на котором громоздился огромный люминесцентный шар голографической проекции, возле которого стоял человек в белом халате и записывал показания приборов в блокнот.
– Заходите, Андрей. Голос Соловьева звучал взволновано. Виталий Соловьев возглавлял и финансировал изучение геомагнитных феноменов и геотермальных процессов земли. Отдел, который занимался этими исследованиями, назывался «Заря 13». Сейчас Соловьев указал Андрею на удобное кожаное кресло, а сам сел за рабочий стол.
– Я полагаю, Андрей Сергеевич, вам известны результаты зондирования ядра.
Говоря это – Соловьев смотрел прямо в глаза, от чего Андрею стало не по себе. Ему казалось, что он хочет добраться до его потайных мыслей, прочесть их, словно открытую книгу. Андрей понял, что предстоит серьезный разговор.
– Да я читал отчет, но если честно – то мне показалось, что он не полон, будто в нем отсутствуют некоторые части. Пошарив в нижнем ящике своего стола, Соловьев извлек оттуда толстую папку желтого цвета и протянул Андрею.
– Вы правы, прочитанный вами отчет был не полным, ибо я счел необходимым перепроверить некоторые данные. В этой папке полный образец отчета по исследованиям земной коры и ее ядра. Андрей взял папку и начал перелистывать, разглядывая графики.
– Конечно, вам должно быть интересно, почему мы перепроверяли данные исследований. Дело в том, что мы на грани великого открытия, да к чему разговоры, лучше увидеть все своими глазами. Он встал из-за стола и направился к голографической проекции. Андрей последовал за Соловьевым, прихватив с собой папку с результатами исследований. Соловьев провел рукою по люминесцентному шару, и он вспыхнул, преобразовавшись в геоид Земли. Провернув еще пару манипуляций над голографической проекцией, изображение дернулось, и Земля уже предстала пред глазами ученых в поперечном разрезе.
– Смотрите, активность ядра повышается в геометрической прогрессии также как скорость смешения литосферных плит, и все процессы земной коры видоизменяются с каждым лунным циклом. Андрей ошарашено глядел на раскаленный шар ядра, вращающийся на невидимой центробежной нити.
– Подождите! Что все это значит? Это что же происходит? Ведь это невозможно! Это просто коллапс. Соловьев, усмехнулся, глядя на шокированного коллегу.
– Да, мой друг. Земля перерождается, – торжественно произнес Соловьев. От этих слов у Андрея сперло дыхание, и жадно глотая ртом воздух, он опустил взгляд на побелевшие костяшки руки сжимающей папку.
– Да как же это – перерождается?! Сотни, нет же, тысячи лет, планета подчинялась физическим законам вселенной. А вот те – на! Третья от солнца планета, решила предъявить права на собственную независимость.
– Ну что ж, я полагаю, вы все осмыслили? Ну, а теперь о насущном. Когда наши теоретики смоделируют развитие коллапса ядра, мы поймем глобальность этого процесса и все возможные последствия. И кстати, не хочу утрировать, но, по-моему, нам светит «Нобель»! Подмигнул Соловьев и тут же добавил: - Если живы будем. После чего рассмеялся. Андрей не подержал оптимизма своего товарища и перевел взгляд на голограмму, где в потоках пламени разгоралось сердце планеты.
– А чем это грозит человечеству, в общем?
– Ну, трудно так сразу сказать. Если, в общем, то эти процессы перестройки планеты повлекут за собой катаклизмы, какие мы точно пока не можем знать, возможно, все закончиться на процессе изменения площади материков, а может – нас ждет судьба динозавров…
Андрей стоял у черного входа в здание исследовательского центра и курил, глядя на небо, в синеве которого появилась одинокие островки туч. Стало немного прохладней, поднялся легкий ветерок, и Андрей с какой-то параноидальной тщательностью пытался сопоставить эту перемену погоды с глобальными процессами внутри земной коры. Андрей пытался осмыслить последствия таких изменений, но он был обычным геологом и не мог упорядочить все факты, чтобы прийти к одному конкретному выводу. Его мозг представлял весьма фантастические сценарии, но не один сценарий не был достаточно аргументирован для того чтобы принять его за теорию. Тем более фраза Соловьева не давала ему покоя, что же это значит: «Земля перерождается»? Ведь земля не живое существо, как она может переродиться! Как бы там ни было, человечество вновь восстановит города после землетрясений, построит дамбы для контроля уровня воды. К тому же ассимиляция поможет перестроиться под новые климатические условия. Переживем как-нибудь. Пока Андрей увлеченно рассматривал приспособленность человека к экстремальным условиям, подошел Лем Ткаченко.
– Добрый день, Андрей Сергеевич. Вышли подышать свежим воздухом? Отчеканил Лем, протягивая руку для рукопожатия и широко улыбаясь. Андрей, заморгав, повернулся к собеседнику.
– Здравствуйте Лем. Что нового? Промямлил Андрей, отгоняя последние мысли и поспешно отвечая на рукопожатие.
– Да, это вы лучше мне расскажите что нового, – сказал Ткаченко, доставая из пачки сигарету.
– У вас там все с ума посходили, что ли? Бегают как ошпаренные, ругаются, ни черта непонятно.
– А ты что, не читал новый отчет по исследованию ядра?
– Если честно - то нет. Когда я его получил, меня Зиновьев вызвал. А потом: то - то, то - се… А что? Есть что почитать? – удивился Ткаченко.
– О! Еще как! Мы на пороге нового открытия! - торжественно провозгласил Андрей, доставая еще одну сигарету.
– Неужели сердце планеты состоит из железа?
– Забавно, я предполагал, что ферромагнитные свойства железа пропадают при температурах выше точки Кюри. Результаты исследований по химическому составу ядра еще не готовы. А значит утверждение – что ядро состоит из железоникелевого сплава с это всего лишь гипотеза, с помощью которой можно объяснить существование магнитного поля. Заметил Андрей.
– Впрочем, дело не в том. Помнишь? Две недели назад наша лаборатория затевала детальное зондирование земной коры и ядра?
– Ну, помню и что? – Заинтересовался Лем.
– А то, что благодаря этим исследованиям мы выяснили, что нас ожидают офигенные катаклизмы. Ибо ядро просто бурлит в лаве, а что касается остальных - я вообще молчу. Литосферные плиты увеличили скорость передвижения! Лем присвистнул, – Сдается мне, что количество островов в океанах резко уменьшиться, а площадь континентов также резко увеличиться, плюс землетрясения, извержения и прочие сюрпризы. Да, ничего себе новость. А это точные данные? – спросил Лем прекратив загибать пальцы.
– Точнее некуда. Соловьев мне показывал голографическую проекцию, – никакой ошибки быть не может.
– А что же, собственно, вызвало этот процесс, или это беспрецедентный феномен?
– А черт его знает Лем, я как геолог не могу объяснить этот феномен, а наши физики только руками разводят: мол, нужно больше исследований, фактов, – им подавай.
– Ясно, сами ни хрена не знают, – усмехнулся Лем, выкидывая бычок в урну. – Ну, что ж, пожалуй, я заскочу к Соловьеву, может, узнаю, что ни будь новенькое. А ты к себе в кабинет? Андрей кивнул, и они вдвоем направились на второй этаж, где собственно и располагался научно исследовательский центр «Заря 13».
Очутившись в своем кабинете, Андрей погрузился в свое кресло и постарался ни о чем не думать. Но получалось плохо. Мысли, словно пчелы, назойливо жужжали под крышкой черепа. На часах было 12:20, но так как обеденный перерыв не закончился, Андрей взял старый томик Гетте, со своего стола, и принялся читать. Но дочитать одиннадцатую страницу ему помешал стук в дверь. На пороге, мерзко улыбаясь, стоял Зиновьев,
– Здрасте, а вы что уже пообедали? - прогундосил он, присаживаясь напротив Андрея в миниатюрный стул из металлопластика.
– Да нет. Я, в общем, то не голоден, что - то нет аппетита.
– Что же так? Неужто на погоду аппетит испортился?
– В каком это смысле? Андрею не понравился тон Зиновьева, он явно на что-то намекал.
– А в прямом. Мне тут сорока на хвосте принесла новость: что мол, магнитное поле земли меняет полярность, и еще, какие-то проблемы с гравитацией. Я думал, вы изучили отчет. Как бы невзначай взгляд Зиновьева упал на желтую папку, лежащую возле томика Гетте. Андрей машинально уронил взгляд на папку и выругался про себе. До чего же мерзкий тип этот Зиновьев: мелкий, рыжий, а голос - словно на нос прищепку нацепил. Все в этом человеке вызывало отвращение. Несмотря на все его заслуги, с ним редко кто общался, за исключением Хатчинского и Соловьева.
– А наверху уже знают? - недовольно спросил Андрей, поглядывая на сальную физиономию Зиновьева.
– На вершинах олимпа, безмолвно… - ответил Зиновьев, разглядывающий репродукцию Блейка, висящую над лабораторным столом, стоящим с лева от него.
– То есть - что, совсем тихо? Опешил Андрей, и снова проследил за взглядом Зиновьева, и снова мысленно чертыхнулся.
– Ну, мы, значит, и говорим президенту и его прихвостням: так и так, мол, твориться какой - то садом с планетой. Будут катаклизмы, все дела… А он нам: да - да учтем, спасибо за труд, мы будем готовы к борьбе со стихией. И все, ни слова, ни пол слова.
– Да! Дела… пробубнил Андрей, уставившись на стол, как будто впервые его увидел. – Все ясно, нам хана.
– Тоже мне Нострадамус выискался, - съехидничал Зиновьев. Это мне и без тебя известно, что нам хана… немного помолчав, Зиновьев добавил, ведь оно все к тому и шло, что рано или поздно - alles kaput… Сначала динозавры, потом, возможно, Лемурия и Атлантида, а тут мы родимые. А что, громкий закат… По-моему, мы уже выродились сами того не понимая, а планета то поняла, и вот решила провести, знаешь ли, некую эвтаназию. Гуманизм высшей степени - избавить дегенератов от тягостного и мучительного существования. Ведь все нам гадам не жилось; то денег мало, то житья не дают, то еще что то… Вот и допрыгались, за нас все природа решила.
– Мне кажется, ты не до конца прав. Ну, то есть, есть же еще и хорошие нормальные люди. Пусть мы с тобой дерьмо, но есть ведь люди, у которых душа не прогнила, да и мы сговнились не до конца. И почему, из - за отдельных личностей, должно страдать все человечество?!
– Ну, тут ты упустил пару деталей, - закусил губу Зиновьев. – Сбрось шоры оптимизма и взгляни на все это повнимательней. Ты прав; Да, есть люди добрые, с душами младенцев, не запятнанные грязью. Но ведь их единицы, а остальные девяносто пять процентов… Стоит ли отсекать пораженную гангреной конечность или ждать самоотречения?! Ответ, по-моему, очевиден. И тем более здоровых людей нет - ни физически, ни духовно - это одно из проклятий цивилизации.
– Андрей, внезапно, проникся симпатией к этому маленькому человеку, и вид его показался ему не таким вычурным и безобразным. Даже как-то стыдно стало, что он его так невзлюбил, а ведь обычный человек оказался…
– Не знал я, Юрий Георгиевич, что вы такой радикально настроенный нон конформист. Я думал вы марксист.
– Да что вы, марксизм изжил себя, как мировоззрение еще в восьмидесятых. Это удел всех философских позиций. Время всегда диктует новый взгляд.… Но что-то мы зафилософствовались с вами, - улыбнулся Зиновьев. Я чуть не забыл, что пришел сказать вам, что нам сегодня, в качестве поощрении, разрешили убраться отсюда в 15:00.
– Ого, как претенциозно, - ощерился Андрей. - А кто ж тут останется наблюдать изменения флуктуации ядра. О, так наши начальнички и остаются: Розенберг, Климов да Соловьев. Тебе то что? Ты свое дело сделал. Не ты, не я тут уже ничего не сделаем.
– Тут вы правы, Юрий Георгиевич, мы тут бессильны. Что ж - хоть что-то хорошее в этом дне.
– Ну, тогда я пошел, Андрей Сергеевич. Счастливо вам отработать.
Зиновьев, кряхтя, поднялся со стула, махнул на прощание рукой и молчаливо удалился.
Андрей с минуту разглядывал «архитектора» Блейка, пытаясь обдумать разговор с Зиновьевым. Интересно получается: судьба людей висит на волоске, а они тут философствуют, теорию обдумывают, причем так спокойно, будто ничего не происходит! Не так я представлял конец света, - подумал Андрей. Но, с другой стороны, что можно противопоставить стихии? Дипломатии тут недостаточно, пусть ты хоть гений ораторства, на деле – слова ничего не стоят. Что ж, пожалуй, нужно закончить исследование образцов породы.
Он подошел к лабораторному столику, где были разложены образцы пород. Силикаты, колчеданы, шпаты - лежали аморфной массой на белой полированной поверхности лабораторного стола. Он начал перебирать породу, записывая в таблицу название, цвет, вес. Положив на весы увесистый кусок медного колчедана, стал ждать, когда весы покажут вес булыжника. Немного поюлив - весы все же вывели цифры -220 грамм. Только подняв руку к тетради с таблицей, у него вдруг потемнело в глазах, и он едва не упал на пол. Со всех сторон ему слышался - не то скрежет, не то лязг, будто что-то железное прогнулось под огромным грузом. Вовремя ухватившись за стол, он помотал головой, пытаясь прогнать слабость. Сердце бешено колотилось, а на грудь словно положили пудовую гирю. Пытаясь отдышаться, Андрей стоял и неосмысленным взглядом смотрел пред собой. Внезапно в его поле зрения попался экран весов. Он не поверил своим глазам, теперь они показывали 420 грамм.
– А это еще что за шутки, - произнес Андрей не своим голосом.
Решив расспросить о явлении, он направился к двери, где столкнулся с белым, как мел лицом Лема Ткаченко.
– Что это, черт возьми, было? -запинаясь, заорал Андрей и зашелся сухим кашлем.
– Сила гравитации увеличилась. - пробормотал Лем, с круглыми, словно пятаки глазами. – Началось, то чего мы больше всего боялись.
– И что делать? - спросил Андрей, как четырехклассник попавший впросак.
– Не знаю, что делать. Лично я домой, с семьей побуду. Вдруг - это конец! Тут и без меня разберутся, я лишь только под ногами путаться буду.
– Пожалуй, ты прав Лем, мы бессильны, что - либо сделать, это сверх наших сил. Попрощавшись с Лемом, Андрей схватил записную книжку со своего стола и пулей кинулся с лаборатории. Пробегая по коридору, он видел людей взволнованных, кричавших, паниковавших. Одни бежали к выходу, другие - в исследовательский центр. Андрею, даже, стало жаль тех, кто остается, ведь они могут уже не увидит своих близких. На улицах правил пиром хаос. По радио и телевизору объявляли эвакуацию в бомбоубежище. Люди будто скот повинуясь лишь инстинкту, неслись в обещанную спасательную гавань. Андрей усмехнулся. Глупцы, они хотят спасти свои жалкие, перепачканные жизни. Уже даже не люди – живая масса. Это последние конвульсии человечества, пронеслось в мозгу Андрея. И от этой мысли ему стало страшно. Он почувствовал себя одиноким, будто он один уцелевший смотрел, как его товарищей поглощает голодная пасть девятого вала. Внезапно, он почувствовал, что теряет точку опоры. Андрей на полном ходу полетел вперед, выставив руки перед лицом. Рывком, вскочив на ноги, он вскрикнул от резкой боли в правой ноге. Чертыхнувшись и проклиная кочку, поковылял к березовой роще.
Проковыляв половину пути, он взглянул на небо с редкими островками дождевых туч, с которых сорвались первые капля дождя. Сделав еще два шага в глазах его поплыло, и он повалился на пожухлую траву, ощущая, как сознание покидает его. Он застонал в бессильных попытках подняться. Он смотрел на черно-белые стволы берез, и ему казалось, что все стало черно-белым. Хороша же ирония, лежу тут, словно тряпичная кукла, а вокруг не души. Да провалитесь, ты пропадом, человечество, - в бессильной злобе подумал Андрей, все еще стараясь подняться с холодной земли, но силы покинули его, и по щекам смешиваясь с дождем, потекли слезы отчаяния. Так нам и надо, кто мы такие возомнили себя хозяевами вселенной, и вот нас прихлопнут, словно назойливых мух. Силы - которые мы даже не сможем постичь. Он всхлипнул и провалился в липкие объятия забвения…
Очнулся он от легкого озноба. И почувствовал, что силы вернулись к нему. Проклиная все на свете, он медленно поднялся, глядя по сторонам. Дождь уже прекратился, и солнце уже медленно клонилось к закату, даря миру свою последнюю дозу света. Отряхнувшись, Андрей медленно побрел по направлению к своему дому.
На стук в дверь никто не ответил, и он долго копался с ключами, пока, все же, не открыл неподатливую дверь. Его худшие ожидания оправдались - дома никого не было. Его последней надеждой был - сотовый, но сети не было. Матерясь, он швырнул телефон в стену и он разлетелся во все стороны фейерверком запчастей. Ну что ж, возможно это к лучшему, что бы он сказал людям, с которыми прожил уже столько лет - что любит их. И все бы разрыдались на фоне грядущего Армагеддона. К чему этот пафос? Ведь они это и так знают, пусть они жили не душа в душу и случались раздоры, и проливались слезы, но разве не с этими людьми он прошел огонь и воду. Разве не от их улыбок становилось теплей, а сердца звучали в унисон – озаряя хотя бы на миг выцветший лик будней. Да! Так будет лучше. Не будет слез - не будет боли расставания, лишь тягостное осознание, что лучшие годы позади и не за какие сокровища на свете эти прекрасные дни не вернуть, ведь дорога возникает под ногами идущего. Ведь каждый человек знает, что этот день придет и как всегда он не готов. Андрей со вздохом сел в кресло и стал наблюдать - как солнце желтым пятном, разлилось по поверхности стеклопластика, оставив на нём ореол радужных искр. Закат разбрасывал по небу перманентные разряды ослепительно ярких бликов, которые предзнаменовали наступление ночи. Андрей с тоской провожал солнце взглядом. Он хотел увидеть в тени солнечной короны очертания своей разыгравшейся фантазии, но его фетиш так и не появился. Он грезил, сон и явь сплелись вместе в порыве неистовой страсти. И все его проблемы серыми птицами шумно поднялись с насиженных мест и, кружась среди ярких птиц фантазии, унеслись куда-то за горизонт разума.
В его снах безобразный лик чужой вселенной вторгался в атмосферу земли, будто атлант, поднимающийся из недр океана. Он даже различал в призрачном сиянии чужой планеты рельеф и гротескные циклопические строения. Он грезил и был окутан этой сомнамбулической дымкой, предчувствия близкой смерти. Как будто холодные, посиневшие губы в ухмылке нашептывали ему о беде, которая настигнет его с минуты на минуту. Вот уже три дня его мучают страхи и, поедают его истлевшее нутро, насыщая свой звериный голод, который не преодолим и безграничен. Сомнения обвивали горло, скользкой чешуёй змеи, не пропуская в легкие воздух. А внутри все застыло, оставив глубоко в недрах крохотную искру надежды, которая при малейшем толчке мгновенно прорастет, опутав своими корнями зародыш сомнения.
Солнце скрылось за призрачной чертой горизонта, который еще отражал от глади рек алое зарево уходящего света. В окнах зажигались одинокие огни - вестники жизни замурованной в бетоне. Вечер принёс с собой загадку, и она повисла в воздухе, играя с электричеством и звеня окнами. Андрей не догадывался в тот момент, что что-то вторглось в его пространство. Он все еще блуждал в лабиринтах разума.
Если бы древние люди, увидели современного человека, они бы ужаснулись, не понимая, как могут жить эти создания. Титаны стали плебеями. Какая ужасная пытка ощущать силу, но не осознавать, как ее использовать. Все блага цивилизации это медленный яд, постепенно вырывающий куски жизни из сломленных богов. Век за веком Теория Видов работает в обратном направлении. Да - победил Ленинизм. Мы рабы своей плоти, души нет, а значит: мы обречены на бесцельное и никчемное существование биомеханической оболочки, со сложным психо-кинетическим устройством под названием - мозг. Не удивительно, что адские котлы переполнены. Какой скабрезный сарказм. Ведь возмутительно кичится знанием пред лицом гибели! Ведь все достижения человечества абсурдны и невежественны по своей природе. Человек возомнил себя богом, диктуя правила всему живому, навязывая свои нелепые и смешные ценности, но все - это лишь иллюзия. Андрей присел на край кресла. Воздух в комнате наэлектризовался и в ушах появился слабый ультразвук, звенящий и назойливый как комар.
Но Андрей твердо знал, что человек не венец творения, а лишь очередной винтик в сложном механизме под названием «Вселенная». Все в мире взаимосвязано и циклично. Он только сейчас понял, что земля - это живое существо. Если организм под названием «земля» посчитает человеческий вид потенциально опасным, она нейтрализует опухоль под названием «человечество». На протяжении сотни тысяч лет этот сложный организм культивировала естественный отбор, отбирая нужные ему виды существ, а остальные подлежали искоренению, или как назвали этот процесс люди - вымиранию. Андрей улыбнулся, понимая запоздалость своего прозрения.
Мы жили сотни лет в тщетных поисках бога, не зная, что живем на его плоти. Прошли миллионы лет, и один вид сменялся другим, отмирая, как ненужная клетка или орган, в процессе эволюции. Он дифференцировал логику организма «Земля», он понял великий замысел – цитотропизма.
Все свое существование, подобно марионетке, человек слепо повиновался, великой логике организма. Но скорее всего, произошел какой-то сбой, раз он смог узнать эту великую тайну существования. Все жизненные формы всего лишь молекулы, этой планеты: океаны ее кровь, земля – плоть, это сложный макромир, жизнь внутри жизни!
Андрей знал, что часы его сочтены, за свое любопытство он поплатится, как и все человечество. Человек заплатит за свое безрассудство. И вот час настал, мать убивает своих беспутных сыновей. Нет страшней такой участи.
Уже когда рука Андрея превратилась в пыль, он понял, что его организм разрушается на атомном уровне и не только его, все человечество в буквальном смысле стирают, как не нужный файл с жесткого диска.
Утром все было кончено, дома стали кенотафами, похоронив в своих недрах прах своих былых владельцев. От людей остались лишь вещи, которые станут великой загадкой для нового поколения существ, которые займут место человека.
СЕРДЦЕ МИРА ЗАБИЛОСЬ БЫСТРЕЕ…
Солнце будто померкло, окруженное ореолом конвективных облаков. Лишь кое-где проглядывали одинокие солнечные лучи, нагнетая, и без того, мрачную атмосферу. Все вокруг стало черно-белым. Обнажив постылый меланхолический пейзаж, по пустой дороге, вздымая клубы пыли, словно футбольный мяч ветер гнал перекати-поле. Ветер усилился, неся с собой по воздуху целые тучи мусора и сухих веточек. По маленькой березовой рощице брел одинокий человек, при каждом шаге прихрамывая на правую ногу. Был он в потрепанной белой рубашке и черных не менее потрепанных брюках. В одной руке он сжимал записную книгу, обтянутую искусственной кожей, а другой - закрывал лицо от ветра, который так и норовил запорошить мужчине слезившиеся глаза. С неба сорвались первые капли дождя, прибивая пыль к иссохшей и потрескавшейся земле. Мужчина сделал пару шагов, взглянул на небо затянутое грозовыми облаками, покачнулся и упал на мокрую траву, не выпустив записную книжку из рук…
Лампа с треском включилась и залила ярким светом идеально белый стол на котором лежала потрепанная книга. На выцветшей обложке не было инициалов автора и намёка на название. Рядом возлежала огромная толстая лупа с выпуклым стеклом. Мужчина в белой рубашке потянулся было к книге, но из радиоколонки на стене донеслось сообщение:
– Доктор Савицкий, прошу, не медля подойти в третий сектор.
Андрей Савицкий с досадой посмотрел на томик Владимира Гетте, немного задумался, и поспешил в экспериментальный третий сектор. Узкий извилистый коридор был залит ярким слепящим светом, Андрей быстро подошел к прозрачной двери в конце коридора, и она беззвучно отворилась, сканируя сетчатку его глаз. В центре лаборатории стоял помост, на котором громоздился огромный люминесцентный шар голографической проекции, возле которого стоял человек в белом халате и записывал показания приборов в блокнот.
– Заходите, Андрей. Голос Соловьева звучал взволновано. Виталий Соловьев возглавлял и финансировал изучение геомагнитных феноменов и геотермальных процессов земли. Отдел, который занимался этими исследованиями, назывался «Заря 13». Сейчас Соловьев указал Андрею на удобное кожаное кресло, а сам сел за рабочий стол.
– Я полагаю, Андрей Сергеевич, вам известны результаты зондирования ядра.
Говоря это – Соловьев смотрел прямо в глаза, от чего Андрею стало не по себе. Ему казалось, что он хочет добраться до его потайных мыслей, прочесть их, словно открытую книгу. Андрей понял, что предстоит серьезный разговор.
– Да я читал отчет, но если честно – то мне показалось, что он не полон, будто в нем отсутствуют некоторые части. Пошарив в нижнем ящике своего стола, Соловьев извлек оттуда толстую папку желтого цвета и протянул Андрею.
– Вы правы, прочитанный вами отчет был не полным, ибо я счел необходимым перепроверить некоторые данные. В этой папке полный образец отчета по исследованиям земной коры и ее ядра. Андрей взял папку и начал перелистывать, разглядывая графики.
– Конечно, вам должно быть интересно, почему мы перепроверяли данные исследований. Дело в том, что мы на грани великого открытия, да к чему разговоры, лучше увидеть все своими глазами. Он встал из-за стола и направился к голографической проекции. Андрей последовал за Соловьевым, прихватив с собой папку с результатами исследований. Соловьев провел рукою по люминесцентному шару, и он вспыхнул, преобразовавшись в геоид Земли. Провернув еще пару манипуляций над голографической проекцией, изображение дернулось, и Земля уже предстала пред глазами ученых в поперечном разрезе.
– Смотрите, активность ядра повышается в геометрической прогрессии также как скорость смешения литосферных плит, и все процессы земной коры видоизменяются с каждым лунным циклом. Андрей ошарашено глядел на раскаленный шар ядра, вращающийся на невидимой центробежной нити.
– Подождите! Что все это значит? Это что же происходит? Ведь это невозможно! Это просто коллапс. Соловьев, усмехнулся, глядя на шокированного коллегу.
– Да, мой друг. Земля перерождается, – торжественно произнес Соловьев. От этих слов у Андрея сперло дыхание, и жадно глотая ртом воздух, он опустил взгляд на побелевшие костяшки руки сжимающей папку.
– Да как же это – перерождается?! Сотни, нет же, тысячи лет, планета подчинялась физическим законам вселенной. А вот те – на! Третья от солнца планета, решила предъявить права на собственную независимость.
– Ну что ж, я полагаю, вы все осмыслили? Ну, а теперь о насущном. Когда наши теоретики смоделируют развитие коллапса ядра, мы поймем глобальность этого процесса и все возможные последствия. И кстати, не хочу утрировать, но, по-моему, нам светит «Нобель»! Подмигнул Соловьев и тут же добавил: - Если живы будем. После чего рассмеялся. Андрей не подержал оптимизма своего товарища и перевел взгляд на голограмму, где в потоках пламени разгоралось сердце планеты.
– А чем это грозит человечеству, в общем?
– Ну, трудно так сразу сказать. Если, в общем, то эти процессы перестройки планеты повлекут за собой катаклизмы, какие мы точно пока не можем знать, возможно, все закончиться на процессе изменения площади материков, а может – нас ждет судьба динозавров…
Андрей стоял у черного входа в здание исследовательского центра и курил, глядя на небо, в синеве которого появилась одинокие островки туч. Стало немного прохладней, поднялся легкий ветерок, и Андрей с какой-то параноидальной тщательностью пытался сопоставить эту перемену погоды с глобальными процессами внутри земной коры. Андрей пытался осмыслить последствия таких изменений, но он был обычным геологом и не мог упорядочить все факты, чтобы прийти к одному конкретному выводу. Его мозг представлял весьма фантастические сценарии, но не один сценарий не был достаточно аргументирован для того чтобы принять его за теорию. Тем более фраза Соловьева не давала ему покоя, что же это значит: «Земля перерождается»? Ведь земля не живое существо, как она может переродиться! Как бы там ни было, человечество вновь восстановит города после землетрясений, построит дамбы для контроля уровня воды. К тому же ассимиляция поможет перестроиться под новые климатические условия. Переживем как-нибудь. Пока Андрей увлеченно рассматривал приспособленность человека к экстремальным условиям, подошел Лем Ткаченко.
– Добрый день, Андрей Сергеевич. Вышли подышать свежим воздухом? Отчеканил Лем, протягивая руку для рукопожатия и широко улыбаясь. Андрей, заморгав, повернулся к собеседнику.
– Здравствуйте Лем. Что нового? Промямлил Андрей, отгоняя последние мысли и поспешно отвечая на рукопожатие.
– Да, это вы лучше мне расскажите что нового, – сказал Ткаченко, доставая из пачки сигарету.
– У вас там все с ума посходили, что ли? Бегают как ошпаренные, ругаются, ни черта непонятно.
– А ты что, не читал новый отчет по исследованию ядра?
– Если честно - то нет. Когда я его получил, меня Зиновьев вызвал. А потом: то - то, то - се… А что? Есть что почитать? – удивился Ткаченко.
– О! Еще как! Мы на пороге нового открытия! - торжественно провозгласил Андрей, доставая еще одну сигарету.
– Неужели сердце планеты состоит из железа?
– Забавно, я предполагал, что ферромагнитные свойства железа пропадают при температурах выше точки Кюри. Результаты исследований по химическому составу ядра еще не готовы. А значит утверждение – что ядро состоит из железоникелевого сплава с это всего лишь гипотеза, с помощью которой можно объяснить существование магнитного поля. Заметил Андрей.
– Впрочем, дело не в том. Помнишь? Две недели назад наша лаборатория затевала детальное зондирование земной коры и ядра?
– Ну, помню и что? – Заинтересовался Лем.
– А то, что благодаря этим исследованиям мы выяснили, что нас ожидают офигенные катаклизмы. Ибо ядро просто бурлит в лаве, а что касается остальных - я вообще молчу. Литосферные плиты увеличили скорость передвижения! Лем присвистнул, – Сдается мне, что количество островов в океанах резко уменьшиться, а площадь континентов также резко увеличиться, плюс землетрясения, извержения и прочие сюрпризы. Да, ничего себе новость. А это точные данные? – спросил Лем прекратив загибать пальцы.
– Точнее некуда. Соловьев мне показывал голографическую проекцию, – никакой ошибки быть не может.
– А что же, собственно, вызвало этот процесс, или это беспрецедентный феномен?
– А черт его знает Лем, я как геолог не могу объяснить этот феномен, а наши физики только руками разводят: мол, нужно больше исследований, фактов, – им подавай.
– Ясно, сами ни хрена не знают, – усмехнулся Лем, выкидывая бычок в урну. – Ну, что ж, пожалуй, я заскочу к Соловьеву, может, узнаю, что ни будь новенькое. А ты к себе в кабинет? Андрей кивнул, и они вдвоем направились на второй этаж, где собственно и располагался научно исследовательский центр «Заря 13».
Очутившись в своем кабинете, Андрей погрузился в свое кресло и постарался ни о чем не думать. Но получалось плохо. Мысли, словно пчелы, назойливо жужжали под крышкой черепа. На часах было 12:20, но так как обеденный перерыв не закончился, Андрей взял старый томик Гетте, со своего стола, и принялся читать. Но дочитать одиннадцатую страницу ему помешал стук в дверь. На пороге, мерзко улыбаясь, стоял Зиновьев,
– Здрасте, а вы что уже пообедали? - прогундосил он, присаживаясь напротив Андрея в миниатюрный стул из металлопластика.
– Да нет. Я, в общем, то не голоден, что - то нет аппетита.
– Что же так? Неужто на погоду аппетит испортился?
– В каком это смысле? Андрею не понравился тон Зиновьева, он явно на что-то намекал.
– А в прямом. Мне тут сорока на хвосте принесла новость: что мол, магнитное поле земли меняет полярность, и еще, какие-то проблемы с гравитацией. Я думал, вы изучили отчет. Как бы невзначай взгляд Зиновьева упал на желтую папку, лежащую возле томика Гетте. Андрей машинально уронил взгляд на папку и выругался про себе. До чего же мерзкий тип этот Зиновьев: мелкий, рыжий, а голос - словно на нос прищепку нацепил. Все в этом человеке вызывало отвращение. Несмотря на все его заслуги, с ним редко кто общался, за исключением Хатчинского и Соловьева.
– А наверху уже знают? - недовольно спросил Андрей, поглядывая на сальную физиономию Зиновьева.
– На вершинах олимпа, безмолвно… - ответил Зиновьев, разглядывающий репродукцию Блейка, висящую над лабораторным столом, стоящим с лева от него.
– То есть - что, совсем тихо? Опешил Андрей, и снова проследил за взглядом Зиновьева, и снова мысленно чертыхнулся.
– Ну, мы, значит, и говорим президенту и его прихвостням: так и так, мол, твориться какой - то садом с планетой. Будут катаклизмы, все дела… А он нам: да - да учтем, спасибо за труд, мы будем готовы к борьбе со стихией. И все, ни слова, ни пол слова.
– Да! Дела… пробубнил Андрей, уставившись на стол, как будто впервые его увидел. – Все ясно, нам хана.
– Тоже мне Нострадамус выискался, - съехидничал Зиновьев. Это мне и без тебя известно, что нам хана… немного помолчав, Зиновьев добавил, ведь оно все к тому и шло, что рано или поздно - alles kaput… Сначала динозавры, потом, возможно, Лемурия и Атлантида, а тут мы родимые. А что, громкий закат… По-моему, мы уже выродились сами того не понимая, а планета то поняла, и вот решила провести, знаешь ли, некую эвтаназию. Гуманизм высшей степени - избавить дегенератов от тягостного и мучительного существования. Ведь все нам гадам не жилось; то денег мало, то житья не дают, то еще что то… Вот и допрыгались, за нас все природа решила.
– Мне кажется, ты не до конца прав. Ну, то есть, есть же еще и хорошие нормальные люди. Пусть мы с тобой дерьмо, но есть ведь люди, у которых душа не прогнила, да и мы сговнились не до конца. И почему, из - за отдельных личностей, должно страдать все человечество?!
– Ну, тут ты упустил пару деталей, - закусил губу Зиновьев. – Сбрось шоры оптимизма и взгляни на все это повнимательней. Ты прав; Да, есть люди добрые, с душами младенцев, не запятнанные грязью. Но ведь их единицы, а остальные девяносто пять процентов… Стоит ли отсекать пораженную гангреной конечность или ждать самоотречения?! Ответ, по-моему, очевиден. И тем более здоровых людей нет - ни физически, ни духовно - это одно из проклятий цивилизации.
– Андрей, внезапно, проникся симпатией к этому маленькому человеку, и вид его показался ему не таким вычурным и безобразным. Даже как-то стыдно стало, что он его так невзлюбил, а ведь обычный человек оказался…
– Не знал я, Юрий Георгиевич, что вы такой радикально настроенный нон конформист. Я думал вы марксист.
– Да что вы, марксизм изжил себя, как мировоззрение еще в восьмидесятых. Это удел всех философских позиций. Время всегда диктует новый взгляд.… Но что-то мы зафилософствовались с вами, - улыбнулся Зиновьев. Я чуть не забыл, что пришел сказать вам, что нам сегодня, в качестве поощрении, разрешили убраться отсюда в 15:00.
– Ого, как претенциозно, - ощерился Андрей. - А кто ж тут останется наблюдать изменения флуктуации ядра. О, так наши начальнички и остаются: Розенберг, Климов да Соловьев. Тебе то что? Ты свое дело сделал. Не ты, не я тут уже ничего не сделаем.
– Тут вы правы, Юрий Георгиевич, мы тут бессильны. Что ж - хоть что-то хорошее в этом дне.
– Ну, тогда я пошел, Андрей Сергеевич. Счастливо вам отработать.
Зиновьев, кряхтя, поднялся со стула, махнул на прощание рукой и молчаливо удалился.
Андрей с минуту разглядывал «архитектора» Блейка, пытаясь обдумать разговор с Зиновьевым. Интересно получается: судьба людей висит на волоске, а они тут философствуют, теорию обдумывают, причем так спокойно, будто ничего не происходит! Не так я представлял конец света, - подумал Андрей. Но, с другой стороны, что можно противопоставить стихии? Дипломатии тут недостаточно, пусть ты хоть гений ораторства, на деле – слова ничего не стоят. Что ж, пожалуй, нужно закончить исследование образцов породы.
Он подошел к лабораторному столику, где были разложены образцы пород. Силикаты, колчеданы, шпаты - лежали аморфной массой на белой полированной поверхности лабораторного стола. Он начал перебирать породу, записывая в таблицу название, цвет, вес. Положив на весы увесистый кусок медного колчедана, стал ждать, когда весы покажут вес булыжника. Немного поюлив - весы все же вывели цифры -220 грамм. Только подняв руку к тетради с таблицей, у него вдруг потемнело в глазах, и он едва не упал на пол. Со всех сторон ему слышался - не то скрежет, не то лязг, будто что-то железное прогнулось под огромным грузом. Вовремя ухватившись за стол, он помотал головой, пытаясь прогнать слабость. Сердце бешено колотилось, а на грудь словно положили пудовую гирю. Пытаясь отдышаться, Андрей стоял и неосмысленным взглядом смотрел пред собой. Внезапно в его поле зрения попался экран весов. Он не поверил своим глазам, теперь они показывали 420 грамм.
– А это еще что за шутки, - произнес Андрей не своим голосом.
Решив расспросить о явлении, он направился к двери, где столкнулся с белым, как мел лицом Лема Ткаченко.
– Что это, черт возьми, было? -запинаясь, заорал Андрей и зашелся сухим кашлем.
– Сила гравитации увеличилась. - пробормотал Лем, с круглыми, словно пятаки глазами. – Началось, то чего мы больше всего боялись.
– И что делать? - спросил Андрей, как четырехклассник попавший впросак.
– Не знаю, что делать. Лично я домой, с семьей побуду. Вдруг - это конец! Тут и без меня разберутся, я лишь только под ногами путаться буду.
– Пожалуй, ты прав Лем, мы бессильны, что - либо сделать, это сверх наших сил. Попрощавшись с Лемом, Андрей схватил записную книжку со своего стола и пулей кинулся с лаборатории. Пробегая по коридору, он видел людей взволнованных, кричавших, паниковавших. Одни бежали к выходу, другие - в исследовательский центр. Андрею, даже, стало жаль тех, кто остается, ведь они могут уже не увидит своих близких. На улицах правил пиром хаос. По радио и телевизору объявляли эвакуацию в бомбоубежище. Люди будто скот повинуясь лишь инстинкту, неслись в обещанную спасательную гавань. Андрей усмехнулся. Глупцы, они хотят спасти свои жалкие, перепачканные жизни. Уже даже не люди – живая масса. Это последние конвульсии человечества, пронеслось в мозгу Андрея. И от этой мысли ему стало страшно. Он почувствовал себя одиноким, будто он один уцелевший смотрел, как его товарищей поглощает голодная пасть девятого вала. Внезапно, он почувствовал, что теряет точку опоры. Андрей на полном ходу полетел вперед, выставив руки перед лицом. Рывком, вскочив на ноги, он вскрикнул от резкой боли в правой ноге. Чертыхнувшись и проклиная кочку, поковылял к березовой роще.
Проковыляв половину пути, он взглянул на небо с редкими островками дождевых туч, с которых сорвались первые капля дождя. Сделав еще два шага в глазах его поплыло, и он повалился на пожухлую траву, ощущая, как сознание покидает его. Он застонал в бессильных попытках подняться. Он смотрел на черно-белые стволы берез, и ему казалось, что все стало черно-белым. Хороша же ирония, лежу тут, словно тряпичная кукла, а вокруг не души. Да провалитесь, ты пропадом, человечество, - в бессильной злобе подумал Андрей, все еще стараясь подняться с холодной земли, но силы покинули его, и по щекам смешиваясь с дождем, потекли слезы отчаяния. Так нам и надо, кто мы такие возомнили себя хозяевами вселенной, и вот нас прихлопнут, словно назойливых мух. Силы - которые мы даже не сможем постичь. Он всхлипнул и провалился в липкие объятия забвения…
Очнулся он от легкого озноба. И почувствовал, что силы вернулись к нему. Проклиная все на свете, он медленно поднялся, глядя по сторонам. Дождь уже прекратился, и солнце уже медленно клонилось к закату, даря миру свою последнюю дозу света. Отряхнувшись, Андрей медленно побрел по направлению к своему дому.
На стук в дверь никто не ответил, и он долго копался с ключами, пока, все же, не открыл неподатливую дверь. Его худшие ожидания оправдались - дома никого не было. Его последней надеждой был - сотовый, но сети не было. Матерясь, он швырнул телефон в стену и он разлетелся во все стороны фейерверком запчастей. Ну что ж, возможно это к лучшему, что бы он сказал людям, с которыми прожил уже столько лет - что любит их. И все бы разрыдались на фоне грядущего Армагеддона. К чему этот пафос? Ведь они это и так знают, пусть они жили не душа в душу и случались раздоры, и проливались слезы, но разве не с этими людьми он прошел огонь и воду. Разве не от их улыбок становилось теплей, а сердца звучали в унисон – озаряя хотя бы на миг выцветший лик будней. Да! Так будет лучше. Не будет слез - не будет боли расставания, лишь тягостное осознание, что лучшие годы позади и не за какие сокровища на свете эти прекрасные дни не вернуть, ведь дорога возникает под ногами идущего. Ведь каждый человек знает, что этот день придет и как всегда он не готов. Андрей со вздохом сел в кресло и стал наблюдать - как солнце желтым пятном, разлилось по поверхности стеклопластика, оставив на нём ореол радужных искр. Закат разбрасывал по небу перманентные разряды ослепительно ярких бликов, которые предзнаменовали наступление ночи. Андрей с тоской провожал солнце взглядом. Он хотел увидеть в тени солнечной короны очертания своей разыгравшейся фантазии, но его фетиш так и не появился. Он грезил, сон и явь сплелись вместе в порыве неистовой страсти. И все его проблемы серыми птицами шумно поднялись с насиженных мест и, кружась среди ярких птиц фантазии, унеслись куда-то за горизонт разума.
В его снах безобразный лик чужой вселенной вторгался в атмосферу земли, будто атлант, поднимающийся из недр океана. Он даже различал в призрачном сиянии чужой планеты рельеф и гротескные циклопические строения. Он грезил и был окутан этой сомнамбулической дымкой, предчувствия близкой смерти. Как будто холодные, посиневшие губы в ухмылке нашептывали ему о беде, которая настигнет его с минуты на минуту. Вот уже три дня его мучают страхи и, поедают его истлевшее нутро, насыщая свой звериный голод, который не преодолим и безграничен. Сомнения обвивали горло, скользкой чешуёй змеи, не пропуская в легкие воздух. А внутри все застыло, оставив глубоко в недрах крохотную искру надежды, которая при малейшем толчке мгновенно прорастет, опутав своими корнями зародыш сомнения.
Солнце скрылось за призрачной чертой горизонта, который еще отражал от глади рек алое зарево уходящего света. В окнах зажигались одинокие огни - вестники жизни замурованной в бетоне. Вечер принёс с собой загадку, и она повисла в воздухе, играя с электричеством и звеня окнами. Андрей не догадывался в тот момент, что что-то вторглось в его пространство. Он все еще блуждал в лабиринтах разума.
Если бы древние люди, увидели современного человека, они бы ужаснулись, не понимая, как могут жить эти создания. Титаны стали плебеями. Какая ужасная пытка ощущать силу, но не осознавать, как ее использовать. Все блага цивилизации это медленный яд, постепенно вырывающий куски жизни из сломленных богов. Век за веком Теория Видов работает в обратном направлении. Да - победил Ленинизм. Мы рабы своей плоти, души нет, а значит: мы обречены на бесцельное и никчемное существование биомеханической оболочки, со сложным психо-кинетическим устройством под названием - мозг. Не удивительно, что адские котлы переполнены. Какой скабрезный сарказм. Ведь возмутительно кичится знанием пред лицом гибели! Ведь все достижения человечества абсурдны и невежественны по своей природе. Человек возомнил себя богом, диктуя правила всему живому, навязывая свои нелепые и смешные ценности, но все - это лишь иллюзия. Андрей присел на край кресла. Воздух в комнате наэлектризовался и в ушах появился слабый ультразвук, звенящий и назойливый как комар.
Но Андрей твердо знал, что человек не венец творения, а лишь очередной винтик в сложном механизме под названием «Вселенная». Все в мире взаимосвязано и циклично. Он только сейчас понял, что земля - это живое существо. Если организм под названием «земля» посчитает человеческий вид потенциально опасным, она нейтрализует опухоль под названием «человечество». На протяжении сотни тысяч лет этот сложный организм культивировала естественный отбор, отбирая нужные ему виды существ, а остальные подлежали искоренению, или как назвали этот процесс люди - вымиранию. Андрей улыбнулся, понимая запоздалость своего прозрения.
Мы жили сотни лет в тщетных поисках бога, не зная, что живем на его плоти. Прошли миллионы лет, и один вид сменялся другим, отмирая, как ненужная клетка или орган, в процессе эволюции. Он дифференцировал логику организма «Земля», он понял великий замысел – цитотропизма.
Все свое существование, подобно марионетке, человек слепо повиновался, великой логике организма. Но скорее всего, произошел какой-то сбой, раз он смог узнать эту великую тайну существования. Все жизненные формы всего лишь молекулы, этой планеты: океаны ее кровь, земля – плоть, это сложный макромир, жизнь внутри жизни!
Андрей знал, что часы его сочтены, за свое любопытство он поплатится, как и все человечество. Человек заплатит за свое безрассудство. И вот час настал, мать убивает своих беспутных сыновей. Нет страшней такой участи.
Уже когда рука Андрея превратилась в пыль, он понял, что его организм разрушается на атомном уровне и не только его, все человечество в буквальном смысле стирают, как не нужный файл с жесткого диска.
Утром все было кончено, дома стали кенотафами, похоронив в своих недрах прах своих былых владельцев. От людей остались лишь вещи, которые станут великой загадкой для нового поколения существ, которые займут место человека.
СЕРДЦЕ МИРА ЗАБИЛОСЬ БЫСТРЕЕ…
Солнце будто померкло, окруженное ореолом конвективных облаков. Лишь кое-где проглядывали одинокие солнечные лучи, нагнетая, и без того, мрачную атмосферу. Все вокруг стало черно-белым. Обнажив постылый меланхолический пейзаж, по пустой дороге, вздымая клубы пыли, словно футбольный мяч ветер гнал перекати-поле. Ветер усилился, неся с собой по воздуху целые тучи мусора и сухих веточек. По маленькой березовой рощице брел одинокий человек, при каждом шаге прихрамывая на правую ногу. Был он в потрепанной белой рубашке и черных не менее потрепанных брюках. В одной руке он сжимал записную книгу, обтянутую искусственной кожей, а другой - закрывал лицо от ветра, который так и норовил запорошить мужчине слезившиеся глаза. С неба сорвались первые капли дождя, прибивая пыль к иссохшей и потрескавшейся земле. Мужчина сделал пару шагов, взглянул на небо затянутое грозовыми облаками, покачнулся и упал на мокрую траву, не выпустив записную книжку из рук…
Лампа с треском включилась и залила ярким светом идеально белый стол на котором лежала потрепанная книга. На выцветшей обложке не было инициалов автора и намёка на название. Рядом возлежала огромная толстая лупа с выпуклым стеклом. Мужчина в белой рубашке потянулся было к книге, но из радиоколонки на стене донеслось сообщение:
– Доктор Савицкий, прошу, не медля подойти в третий сектор.
Андрей Савицкий с досадой посмотрел на томик Владимира Гетте, немного задумался, и поспешил в экспериментальный третий сектор. Узкий извилистый коридор был залит ярким слепящим светом, Андрей быстро подошел к прозрачной двери в конце коридора, и она беззвучно отворилась, сканируя сетчатку его глаз. В центре лаборатории стоял помост, на котором громоздился огромный люминесцентный шар голографической проекции, возле которого стоял человек в белом халате и записывал показания приборов в блокнот.
– Заходите, Андрей. Голос Соловьева звучал взволновано. Виталий Соловьев возглавлял и финансировал изучение геомагнитных феноменов и геотермальных процессов земли. Отдел, который занимался этими исследованиями, назывался «Заря 13». Сейчас Соловьев указал Андрею на удобное кожаное кресло, а сам сел за рабочий стол.
– Я полагаю, Андрей Сергеевич, вам известны результаты зондирования ядра.
Говоря это – Соловьев смотрел прямо в глаза, от чего Андрею стало не по себе. Ему казалось, что он хочет добраться до его потайных мыслей, прочесть их, словно открытую книгу. Андрей понял, что предстоит серьезный разговор.
– Да я читал отчет, но если честно – то мне показалось, что он не полон, будто в нем отсутствуют некоторые части. Пошарив в нижнем ящике своего стола, Соловьев извлек оттуда толстую папку желтого цвета и протянул Андрею.
– Вы правы, прочитанный вами отчет был не полным, ибо я счел необходимым перепроверить некоторые данные. В этой папке полный образец отчета по исследованиям земной коры и ее ядра. Андрей взял папку и начал перелистывать, разглядывая графики.
– Конечно, вам должно быть интересно, почему мы перепроверяли данные исследований. Дело в том, что мы на грани великого открытия, да к чему разговоры, лучше увидеть все своими глазами. Он встал из-за стола и направился к голографической проекции. Андрей последовал за Соловьевым, прихватив с собой папку с результатами исследований. Соловьев провел рукою по люминесцентному шару, и он вспыхнул, преобразовавшись в геоид Земли. Провернув еще пару манипуляций над голографической проекцией, изображение дернулось, и Земля уже предстала пред глазами ученых в поперечном разрезе.
– Смотрите, активность ядра повышается в геометрической прогрессии также как скорость смешения литосферных плит, и все процессы земной коры видоизменяются с каждым лунным циклом. Андрей ошарашено глядел на раскаленный шар ядра, вращающийся на невидимой центробежной нити.
– Подождите! Что все это значит? Это что же происходит? Ведь это невозможно! Это просто коллапс. Соловьев, усмехнулся, глядя на шокированного коллегу.
– Да, мой друг. Земля перерождается, – торжественно произнес Соловьев. От этих слов у Андрея сперло дыхание, и жадно глотая ртом воздух, он опустил взгляд на побелевшие костяшки руки сжимающей папку.
– Да как же это – перерождается?! Сотни, нет же, тысячи лет, планета подчинялась физическим законам вселенной. А вот те – на! Третья от солнца планета, решила предъявить права на собственную независимость.
– Ну что ж, я полагаю, вы все осмыслили? Ну, а теперь о насущном. Когда наши теоретики смоделируют развитие коллапса ядра, мы поймем глобальность этого процесса и все возможные последствия. И кстати, не хочу утрировать, но, по-моему, нам светит «Нобель»! Подмигнул Соловьев и тут же добавил: - Если живы будем. После чего рассмеялся. Андрей не подержал оптимизма своего товарища и перевел взгляд на голограмму, где в потоках пламени разгоралось сердце планеты.
– А чем это грозит человечеству, в общем?
– Ну, трудно так сразу сказать. Если, в общем, то эти процессы перестройки планеты повлекут за собой катаклизмы, какие мы точно пока не можем знать, возможно, все закончиться на процессе изменения площади материков, а может – нас ждет судьба динозавров…
Андрей стоял у черного входа в здание исследовательского центра и курил, глядя на небо, в синеве которого появилась одинокие островки туч. Стало немного прохладней, поднялся легкий ветерок, и Андрей с какой-то параноидальной тщательностью пытался сопоставить эту перемену погоды с глобальными процессами внутри земной коры. Андрей пытался осмыслить последствия таких изменений, но он был обычным геологом и не мог упорядочить все факты, чтобы прийти к одному конкретному выводу. Его мозг представлял весьма фантастические сценарии, но не один сценарий не был достаточно аргументирован для того чтобы принять его за теорию. Тем более фраза Соловьева не давала ему покоя, что же это значит: «Земля перерождается»? Ведь земля не живое существо, как она может переродиться! Как бы там ни было, человечество вновь восстановит города после землетрясений, построит дамбы для контроля уровня воды. К тому же ассимиляция поможет перестроиться под новые климатические условия. Переживем как-нибудь. Пока Андрей увлеченно рассматривал приспособленность человека к экстремальным условиям, подошел Лем Ткаченко.
– Добрый день, Андрей Сергеевич. Вышли подышать свежим воздухом? Отчеканил Лем, протягивая руку для рукопожатия и широко улыбаясь. Андрей, заморгав, повернулся к собеседнику.
– Здравствуйте Лем. Что нового? Промямлил Андрей, отгоняя последние мысли и поспешно отвечая на рукопожатие.
– Да, это вы лучше мне расскажите что нового, – сказал Ткаченко, доставая из пачки сигарету.
– У вас там все с ума посходили, что ли? Бегают как ошпаренные, ругаются, ни черта непонятно.
– А ты что, не читал новый отчет по исследованию ядра?
– Если честно - то нет. Когда я его получил, меня Зиновьев вызвал. А потом: то - то, то - се… А что? Есть что почитать? – удивился Ткаченко.
– О! Еще как! Мы на пороге нового открытия! - торжественно провозгласил Андрей, доставая еще одну сигарету.
– Неужели сердце планеты состоит из железа?
– Забавно, я предполагал, что ферромагнитные свойства железа пропадают при температурах выше точки Кюри. Результаты исследований по химическому составу ядра еще не готовы. А значит утверждение – что ядро состоит из железоникелевого сплава с это всего лишь гипотеза, с помощью которой можно объяснить существование магнитного поля. Заметил Андрей.
– Впрочем, дело не в том. Помнишь? Две недели назад наша лаборатория затевала детальное зондирование земной коры и ядра?
– Ну, помню и что? – Заинтересовался Лем.
– А то, что благодаря этим исследованиям мы выяснили, что нас ожидают офигенные катаклизмы. Ибо ядро просто бурлит в лаве, а что касается остальных - я вообще молчу. Литосферные плиты увеличили скорость передвижения! Лем присвистнул, – Сдается мне, что количество островов в океанах резко уменьшиться, а площадь континентов также резко увеличиться, плюс землетрясения, извержения и прочие сюрпризы. Да, ничего себе новость. А это точные данные? – спросил Лем прекратив загибать пальцы.
– Точнее некуда. Соловьев мне показывал голографическую проекцию, – никакой ошибки быть не может.
– А что же, собственно, вызвало этот процесс, или это беспрецедентный феномен?
– А черт его знает Лем, я как геолог не могу объяснить этот феномен, а наши физики только руками разводят: мол, нужно больше исследований, фактов, – им подавай.
– Ясно, сами ни хрена не знают, – усмехнулся Лем, выкидывая бычок в урну. – Ну, что ж, пожалуй, я заскочу к Соловьеву, может, узнаю, что ни будь новенькое. А ты к себе в кабинет? Андрей кивнул, и они вдвоем направились на второй этаж, где собственно и располагался научно исследовательский центр «Заря 13».
Очутившись в своем кабинете, Андрей погрузился в свое кресло и постарался ни о чем не думать. Но получалось плохо. Мысли, словно пчелы, назойливо жужжали под крышкой черепа. На часах было 12:20, но так как обеденный перерыв не закончился, Андрей взял старый томик Гетте, со своего стола, и принялся читать. Но дочитать одиннадцатую страницу ему помешал стук в дверь. На пороге, мерзко улыбаясь, стоял Зиновьев,
– Здрасте, а вы что уже пообедали? - прогундосил он, присаживаясь напротив Андрея в миниатюрный стул из металлопластика.
– Да нет. Я, в общем, то не голоден, что - то нет аппетита.
– Что же так? Неужто на погоду аппетит испортился?
– В каком это смысле? Андрею не понравился тон Зиновьева, он явно на что-то намекал.
– А в прямом. Мне тут сорока на хвосте принесла новость: что мол, магнитное поле земли меняет полярность, и еще, какие-то проблемы с гравитацией. Я думал, вы изучили отчет. Как бы невзначай взгляд Зиновьева упал на желтую папку, лежащую возле томика Гетте. Андрей машинально уронил взгляд на папку и выругался про себе. До чего же мерзкий тип этот Зиновьев: мелкий, рыжий, а голос - словно на нос прищепку нацепил. Все в этом человеке вызывало отвращение. Несмотря на все его заслуги, с ним редко кто общался, за исключением Хатчинского и Соловьева.
– А наверху уже знают? - недовольно спросил Андрей, поглядывая на сальную физиономию Зиновьева.
– На вершинах олимпа, безмолвно… - ответил Зиновьев, разглядывающий репродукцию Блейка, висящую над лабораторным столом, стоящим с лева от него.
– То есть - что, совсем тихо? Опешил Андрей, и снова проследил за взглядом Зиновьева, и снова мысленно чертыхнулся.
– Ну, мы, значит, и говорим президенту и его прихвостням: так и так, мол, твориться какой - то садом с планетой. Будут катаклизмы, все дела… А он нам: да - да учтем, спасибо за труд, мы будем готовы к борьбе со стихией. И все, ни слова, ни пол слова.
– Да! Дела… пробубнил Андрей, уставившись на стол, как будто впервые его увидел. – Все ясно, нам хана.
– Тоже мне Нострадамус выискался, - съехидничал Зиновьев. Это мне и без тебя известно, что нам хана… немного помолчав, Зиновьев добавил, ведь оно все к тому и шло, что рано или поздно - alles kaput… Сначала динозавры, потом, возможно, Лемурия и Атлантида, а тут мы родимые. А что, громкий закат… По-моему, мы уже выродились сами того не понимая, а планета то поняла, и вот решила провести, знаешь ли, некую эвтаназию. Гуманизм высшей степени - избавить дегенератов от тягостного и мучительного существования. Ведь все нам гадам не жилось; то денег мало, то житья не дают, то еще что то… Вот и допрыгались, за нас все природа решила.
– Мне кажется, ты не до конца прав. Ну, то есть, есть же еще и хорошие нормальные люди. Пусть мы с тобой дерьмо, но есть ведь люди, у которых душа не прогнила, да и мы сговнились не до конца. И почему, из - за отдельных личностей, должно страдать все человечество?!
– Ну, тут ты упустил пару деталей, - закусил губу Зиновьев. – Сбрось шоры оптимизма и взгляни на все это повнимательней. Ты прав; Да, есть люди добрые, с душами младенцев, не запятнанные грязью. Но ведь их единицы, а остальные девяносто пять процентов… Стоит ли отсекать пораженную гангреной конечность или ждать самоотречения?! Ответ, по-моему, очевиден. И тем более здоровых людей нет - ни физически, ни духовно - это одно из проклятий цивилизации.
– Андрей, внезапно, проникся симпатией к этому маленькому человеку, и вид его показался ему не таким вычурным и безобразным. Даже как-то стыдно стало, что он его так невзлюбил, а ведь обычный человек оказался…
– Не знал я, Юрий Георгиевич, что вы такой радикально настроенный нон конформист. Я думал вы марксист.
– Да что вы, марксизм изжил себя, как мировоззрение еще в восьмидесятых. Это удел всех философских позиций. Время всегда диктует новый взгляд.… Но что-то мы зафилософствовались с вами, - улыбнулся Зиновьев. Я чуть не забыл, что пришел сказать вам, что нам сегодня, в качестве поощрении, разрешили убраться отсюда в 15:00.
– Ого, как претенциозно, - ощерился Андрей. - А кто ж тут останется наблюдать изменения флуктуации ядра. О, так наши начальнички и остаются: Розенберг, Климов да Соловьев. Тебе то что? Ты свое дело сделал. Не ты, не я тут уже ничего не сделаем.
– Тут вы правы, Юрий Георгиевич, мы тут бессильны. Что ж - хоть что-то хорошее в этом дне.
– Ну, тогда я пошел, Андрей Сергеевич. Счастливо вам отработать.
Зиновьев, кряхтя, поднялся со стула, махнул на прощание рукой и молчаливо удалился.
Андрей с минуту разглядывал «архитектора» Блейка, пытаясь обдумать разговор с Зиновьевым. Интересно получается: судьба людей висит на волоске, а они тут философствуют, теорию обдумывают, причем так спокойно, будто ничего не происходит! Не так я представлял конец света, - подумал Андрей. Но, с другой стороны, что можно противопоставить стихии? Дипломатии тут недостаточно, пусть ты хоть гений ораторства, на деле – слова ничего не стоят. Что ж, пожалуй, нужно закончить исследование образцов породы.
Он подошел к лабораторному столику, где были разложены образцы пород. Силикаты, колчеданы, шпаты - лежали аморфной массой на белой полированной поверхности лабораторного стола. Он начал перебирать породу, записывая в таблицу название, цвет, вес. Положив на весы увесистый кусок медного колчедана, стал ждать, когда весы покажут вес булыжника. Немного поюлив - весы все же вывели цифры -220 грамм. Только подняв руку к тетради с таблицей, у него вдруг потемнело в глазах, и он едва не упал на пол. Со всех сторон ему слышался - не то скрежет, не то лязг, будто что-то железное прогнулось под огромным грузом. Вовремя ухватившись за стол, он помотал головой, пытаясь прогнать слабость. Сердце бешено колотилось, а на грудь словно положили пудовую гирю. Пытаясь отдышаться, Андрей стоял и неосмысленным взглядом смотрел пред собой. Внезапно в его поле зрения попался экран весов. Он не поверил своим глазам, теперь они показывали 420 грамм.
– А это еще что за шутки, - произнес Андрей не своим голосом.
Решив расспросить о явлении, он направился к двери, где столкнулся с белым, как мел лицом Лема Ткаченко.
– Что это, черт возьми, было? -запинаясь, заорал Андрей и зашелся сухим кашлем.
– Сила гравитации увеличилась. - пробормотал Лем, с круглыми, словно пятаки глазами. – Началось, то чего мы больше всего боялись.
– И что делать? - спросил Андрей, как четырехклассник попавший впросак.
– Не знаю, что делать. Лично я домой, с семьей побуду. Вдруг - это конец! Тут и без меня разберутся, я лишь только под ногами путаться буду.
– Пожалуй, ты прав Лем, мы бессильны, что - либо сделать, это сверх наших сил. Попрощавшись с Лемом, Андрей схватил записную книжку со своего стола и пулей кинулся с лаборатории. Пробегая по коридору, он видел людей взволнованных, кричавших, паниковавших. Одни бежали к выходу, другие - в исследовательский центр. Андрею, даже, стало жаль тех, кто остается, ведь они могут уже не увидит своих близких. На улицах правил пиром хаос. По радио и телевизору объявляли эвакуацию в бомбоубежище. Люди будто скот повинуясь лишь инстинкту, неслись в обещанную спасательную гавань. Андрей усмехнулся. Глупцы, они хотят спасти свои жалкие, перепачканные жизни. Уже даже не люди – живая масса. Это последние конвульсии человечества, пронеслось в мозгу Андрея. И от этой мысли ему стало страшно. Он почувствовал себя одиноким, будто он один уцелевший смотрел, как его товарищей поглощает голодная пасть девятого вала. Внезапно, он почувствовал, что теряет точку опоры. Андрей на полном ходу полетел вперед, выставив руки перед лицом. Рывком, вскочив на ноги, он вскрикнул от резкой боли в правой ноге. Чертыхнувшись и проклиная кочку, поковылял к березовой роще.
Проковыляв половину пути, он взглянул на небо с редкими островками дождевых туч, с которых сорвались первые капля дождя. Сделав еще два шага в глазах его поплыло, и он повалился на пожухлую траву, ощущая, как сознание покидает его. Он застонал в бессильных попытках подняться. Он смотрел на черно-белые стволы берез, и ему казалось, что все стало черно-белым. Хороша же ирония, лежу тут, словно тряпичная кукла, а вокруг не души. Да провалитесь, ты пропадом, человечество, - в бессильной злобе подумал Андрей, все еще стараясь подняться с холодной земли, но силы покинули его, и по щекам смешиваясь с дождем, потекли слезы отчаяния. Так нам и надо, кто мы такие возомнили себя хозяевами вселенной, и вот нас прихлопнут, словно назойливых мух. Силы - которые мы даже не сможем постичь. Он всхлипнул и провалился в липкие объятия забвения…
Очнулся он от легкого озноба. И почувствовал, что силы вернулись к нему. Проклиная все на свете, он медленно поднялся, глядя по сторонам. Дождь уже прекратился, и солнце уже медленно клонилось к закату, даря миру свою последнюю дозу света. Отряхнувшись, Андрей медленно побрел по направлению к своему дому.
На стук в дверь никто не ответил, и он долго копался с ключами, пока, все же, не открыл неподатливую дверь. Его худшие ожидания оправдались - дома никого не было. Его последней надеждой был - сотовый, но сети не было. Матерясь, он швырнул телефон в стену и он разлетелся во все стороны фейерверком запчастей. Ну что ж, возможно это к лучшему, что бы он сказал людям, с которыми прожил уже столько лет - что любит их. И все бы разрыдались на фоне грядущего Армагеддона. К чему этот пафос? Ведь они это и так знают, пусть они жили не душа в душу и случались раздоры, и проливались слезы, но разве не с этими людьми он прошел огонь и воду. Разве не от их улыбок становилось теплей, а сердца звучали в унисон – озаряя хотя бы на миг выцветший лик будней. Да! Так будет лучше. Не будет слез - не будет боли расставания, лишь тягостное осознание, что лучшие годы позади и не за какие сокровища на свете эти прекрасные дни не вернуть, ведь дорога возникает под ногами идущего. Ведь каждый человек знает, что этот день придет и как всегда он не готов. Андрей со вздохом сел в кресло и стал наблюдать - как солнце желтым пятном, разлилось по поверхности стеклопластика, оставив на нём ореол радужных искр. Закат разбрасывал по небу перманентные разряды ослепительно ярких бликов, которые предзнаменовали наступление ночи. Андрей с тоской провожал солнце взглядом. Он хотел увидеть в тени солнечной короны очертания своей разыгравшейся фантазии, но его фетиш так и не появился. Он грезил, сон и явь сплелись вместе в порыве неистовой страсти. И все его проблемы серыми птицами шумно поднялись с насиженных мест и, кружась среди ярких птиц фантазии, унеслись куда-то за горизонт разума.
В его снах безобразный лик чужой вселенной вторгался в атмосферу земли, будто атлант, поднимающийся из недр океана. Он даже различал в призрачном сиянии чужой планеты рельеф и гротескные циклопические строения. Он грезил и был окутан этой сомнамбулической дымкой, предчувствия близкой смерти. Как будто холодные, посиневшие губы в ухмылке нашептывали ему о беде, которая настигнет его с минуты на минуту. Вот уже три дня его мучают страхи и, поедают его истлевшее нутро, насыщая свой звериный голод, который не преодолим и безграничен. Сомнения обвивали горло, скользкой чешуёй змеи, не пропуская в легкие воздух. А внутри все застыло, оставив глубоко в недрах крохотную искру надежды, которая при малейшем толчке мгновенно прорастет, опутав своими корнями зародыш сомнения.
Солнце скрылось за призрачной чертой горизонта, который еще отражал от глади рек алое зарево уходящего света. В окнах зажигались одинокие огни - вестники жизни замурованной в бетоне. Вечер принёс с собой загадку, и она повисла в воздухе, играя с электричеством и звеня окнами. Андрей не догадывался в тот момент, что что-то вторглось в его пространство. Он все еще блуждал в лабиринтах разума.
Если бы древние люди, увидели современного человека, они бы ужаснулись, не понимая, как могут жить эти создания. Титаны стали плебеями. Какая ужасная пытка ощущать силу, но не осознавать, как ее использовать. Все блага цивилизации это медленный яд, постепенно вырывающий куски жизни из сломленных богов. Век за веком Теория Видов работает в обратном направлении. Да - победил Ленинизм. Мы рабы своей плоти, души нет, а значит: мы обречены на бесцельное и никчемное существование биомеханической оболочки, со сложным психо-кинетическим устройством под названием - мозг. Не удивительно, что адские котлы переполнены. Какой скабрезный сарказм. Ведь возмутительно кичится знанием пред лицом гибели! Ведь все достижения человечества абсурдны и невежественны по своей природе. Человек возомнил себя богом, диктуя правила всему живому, навязывая свои нелепые и смешные ценности, но все - это лишь иллюзия. Андрей присел на край кресла. Воздух в комнате наэлектризовался и в ушах появился слабый ультразвук, звенящий и назойливый как комар.
Но Андрей твердо знал, что человек не венец творения, а лишь очередной винтик в сложном механизме под названием «Вселенная». Все в мире взаимосвязано и циклично. Он только сейчас понял, что земля - это живое существо. Если организм под названием «земля» посчитает человеческий вид потенциально опасным, она нейтрализует опухоль под названием «человечество». На протяжении сотни тысяч лет этот сложный организм культивировала естественный отбор, отбирая нужные ему виды существ, а остальные подлежали искоренению, или как назвали этот процесс люди - вымиранию. Андрей улыбнулся, понимая запоздалость своего прозрения.
Мы жили сотни лет в тщетных поисках бога, не зная, что живем на его плоти. Прошли миллионы лет, и один вид сменялся другим, отмирая, как ненужная клетка или орган, в процессе эволюции. Он дифференцировал логику организма «Земля», он понял великий замысел – цитотропизма.
Все свое существование, подобно марионетке, человек слепо повиновался, великой логике организма. Но скорее всего, произошел какой-то сбой, раз он смог узнать эту великую тайну существования. Все жизненные формы всего лишь молекулы, этой планеты: океаны ее кровь, земля – плоть, это сложный макромир, жизнь внутри жизни!
Андрей знал, что часы его сочтены, за свое любопытство он поплатится, как и все человечество. Человек заплатит за свое безрассудство. И вот час настал, мать убивает своих беспутных сыновей. Нет страшней такой участи.
Уже когда рука Андрея превратилась в пыль, он понял, что его организм разрушается на атомном уровне и не только его, все человечество в буквальном смысле стирают, как не нужный файл с жесткого диска.
Утром все было кончено, дома стали кенотафами, похоронив в своих недрах прах своих былых владельцев. От людей остались лишь вещи, которые станут великой загадкой для нового поколения существ, которые займут место человека.
СЕРДЦЕ МИРА ЗАБИЛОСЬ БЫСТРЕЕ…
Солнце будто померкло, окруженное ореолом конвективных облаков. Лишь кое-где проглядывали одинокие солнечные лучи, нагнетая, и без того, мрачную атмосферу. Все вокруг стало черно-белым. Обнажив постылый меланхолический пейзаж, по пустой дороге, вздымая клубы пыли, словно футбольный мяч ветер гнал перекати-поле. Ветер усилился, неся с собой по воздуху целые тучи мусора и сухих веточек. По маленькой березовой рощице брел одинокий человек, при каждом шаге прихрамывая на правую ногу. Был он в потрепанной белой рубашке и черных не менее потрепанных брюках. В одной руке он сжимал записную книгу, обтянутую искусственной кожей, а другой - закрывал лицо от ветра, который так и норовил запорошить мужчине слезившиеся глаза. С неба сорвались первые капли дождя, прибивая пыль к иссохшей и потрескавшейся земле. Мужчина сделал пару шагов, взглянул на небо затянутое грозовыми облаками, покачнулся и упал на мокрую траву, не выпустив записную книжку из рук…
Лампа с треском включилась и залила ярким светом идеально белый стол на котором лежала потрепанная книга. На выцветшей обложке не было инициалов автора и намёка на название. Рядом возлежала огромная толстая лупа с выпуклым стеклом. Мужчина в белой рубашке потянулся было к книге, но из радиоколонки на стене донеслось сообщение:
– Доктор Савицкий, прошу, не медля подойти в третий сектор.
Андрей Савицкий с досадой посмотрел на томик Владимира Гетте, немного задумался, и поспешил в экспериментальный третий сектор. Узкий извилистый коридор был залит ярким слепящим светом, Андрей быстро подошел к прозрачной двери в конце коридора, и она беззвучно отворилась, сканируя сетчатку его глаз. В центре лаборатории стоял помост, на котором громоздился огромный люминесцентный шар голографической проекции, возле которого стоял человек в белом халате и записывал показания приборов в блокнот.
– Заходите, Андрей. Голос Соловьева звучал взволновано. Виталий Соловьев возглавлял и финансировал изучение геомагнитных феноменов и геотермальных процессов земли. Отдел, который занимался этими исследованиями, назывался «Заря 13». Сейчас Соловьев указал Андрею на удобное кожаное кресло, а сам сел за рабочий стол.
– Я полагаю, Андрей Сергеевич, вам известны результаты зондирования ядра.
Говоря это – Соловьев смотрел прямо в глаза, от чего Андрею стало не по себе. Ему казалось, что он хочет добраться до его потайных мыслей, прочесть их, словно открытую книгу. Андрей понял, что предстоит серьезный разговор.
– Да я читал отчет, но если честно – то мне показалось, что он не полон, будто в нем отсутствуют некоторые части. Пошарив в нижнем ящике своего стола, Соловьев извлек оттуда толстую папку желтого цвета и протянул Андрею.
– Вы правы, прочитанный вами отчет был не полным, ибо я счел необходимым перепроверить некоторые данные. В этой папке полный образец отчета по исследованиям земной коры и ее ядра. Андрей взял папку и начал перелистывать, разглядывая графики.
– Конечно, вам должно быть интересно, почему мы перепроверяли данные исследований. Дело в том, что мы на грани великого открытия, да к чему разговоры, лучше увидеть все своими глазами. Он встал из-за стола и направился к голографической проекции. Андрей последовал за Соловьевым, прихватив с собой папку с результатами исследований. Соловьев провел рукою по люминесцентному шару, и он вспыхнул, преобразовавшись в геоид Земли. Провернув еще пару манипуляций над голографической проекцией, изображение дернулось, и Земля уже предстала пред глазами ученых в поперечном разрезе.
– Смотрите, активность ядра повышается в геометрической прогрессии также как скорость смешения литосферных плит, и все процессы земной коры видоизменяются с каждым лунным циклом. Андрей ошарашено глядел на раскаленный шар ядра, вращающийся на невидимой центробежной нити.
– Подождите! Что все это значит? Это что же происходит? Ведь это невозможно! Это просто коллапс. Соловьев, усмехнулся, глядя на шокированного коллегу.
– Да, мой друг. Земля перерождается, – торжественно произнес Соловьев. От этих слов у Андрея сперло дыхание, и жадно глотая ртом воздух, он опустил взгляд на побелевшие костяшки руки сжимающей папку.
– Да как же это – перерождается?! Сотни, нет же, тысячи лет, планета подчинялась физическим законам вселенной. А вот те – на! Третья от солнца планета, решила предъявить права на собственную независимость.
– Ну что ж, я полагаю, вы все осмыслили? Ну, а теперь о насущном. Когда наши теоретики смоделируют развитие коллапса ядра, мы поймем глобальность этого процесса и все возможные последствия. И кстати, не хочу утрировать, но, по-моему, нам светит «Нобель»! Подмигнул Соловьев и тут же добавил: - Если живы будем. После чего рассмеялся. Андрей не подержал оптимизма своего товарища и перевел взгляд на голограмму, где в потоках пламени разгоралось сердце планеты.
– А чем это грозит человечеству, в общем?
– Ну, трудно так сразу сказать. Если, в общем, то эти процессы перестройки планеты повлекут за собой катаклизмы, какие мы точно пока не можем знать, возможно, все закончиться на процессе изменения площади материков, а может – нас ждет судьба динозавров…
Андрей стоял у черного входа в здание исследовательского центра и курил, глядя на небо, в синеве которого появилась одинокие островки туч. Стало немного прохладней, поднялся легкий ветерок, и Андрей с какой-то параноидальной тщательностью пытался сопоставить эту перемену погоды с глобальными процессами внутри земной коры. Андрей пытался осмыслить последствия таких изменений, но он был обычным геологом и не мог упорядочить все факты, чтобы прийти к одному конкретному выводу. Его мозг представлял весьма фантастические сценарии, но не один сценарий не был достаточно аргументирован для того чтобы принять его за теорию. Тем более фраза Соловьева не давала ему покоя, что же это значит: «Земля перерождается»? Ведь земля не живое существо, как она может переродиться! Как бы там ни было, человечество вновь восстановит города после землетрясений, построит дамбы для контроля уровня воды. К тому же ассимиляция поможет перестроиться под новые климатические условия. Переживем как-нибудь. Пока Андрей увлеченно рассматривал приспособленность человека к экстремальным условиям, подошел Лем Ткаченко.
– Добрый день, Андрей Сергеевич. Вышли подышать свежим воздухом? Отчеканил Лем, протягивая руку для рукопожатия и широко улыбаясь. Андрей, заморгав, повернулся к собеседнику.
– Здравствуйте Лем. Что нового? Промямлил Андрей, отгоняя последние мысли и поспешно отвечая на рукопожатие.
– Да, это вы лучше мне расскажите что нового, – сказал Ткаченко, доставая из пачки сигарету.
– У вас там все с ума посходили, что ли? Бегают как ошпаренные, ругаются, ни черта непонятно.
– А ты что, не читал новый отчет по исследованию ядра?
– Если честно - то нет. Когда я его получил, меня Зиновьев вызвал. А потом: то - то, то - се… А что? Есть что почитать? – удивился Ткаченко.
– О! Еще как! Мы на пороге нового открытия! - торжественно провозгласил Андрей, доставая еще одну сигарету.
– Неужели сердце планеты состоит из железа?
– Забавно, я предполагал, что ферромагнитные свойства железа пропадают при температурах выше точки Кюри. Результаты исследований по химическому составу ядра еще не готовы. А значит утверждение – что ядро состоит из железоникелевого сплава с это всего лишь гипотеза, с помощью которой можно объяснить существование магнитного поля. Заметил Андрей.
– Впрочем, дело не в том. Помнишь? Две недели назад наша лаборатория затевала детальное зондирование земной коры и ядра?
– Ну, помню и что? – Заинтересовался Лем.
– А то, что благодаря этим исследованиям мы выяснили, что нас ожидают офигенные катаклизмы. Ибо ядро просто бурлит в лаве, а что касается остальных - я вообще молчу. Литосферные плиты увеличили скорость передвижения! Лем присвистнул, – Сдается мне, что количество островов в океанах резко уменьшиться, а площадь континентов также резко увеличиться, плюс землетрясения, извержения и прочие сюрпризы. Да, ничего себе новость. А это точные данные? – спросил Лем прекратив загибать пальцы.
– Точнее некуда. Соловьев мне показывал голографическую проекцию, – никакой ошибки быть не может.
– А что же, собственно, вызвало этот процесс, или это беспрецедентный феномен?
– А черт его знает Лем, я как геолог не могу объяснить этот феномен, а наши физики только руками разводят: мол, нужно больше исследований, фактов, – им подавай.
– Ясно, сами ни хрена не знают, – усмехнулся Лем, выкидывая бычок в урну. – Ну, что ж, пожалуй, я заскочу к Соловьеву, может, узнаю, что ни будь новенькое. А ты к себе в кабинет? Андрей кивнул, и они вдвоем направились на второй этаж, где собственно и располагался научно исследовательский центр «Заря 13».
Очутившись в своем кабинете, Андрей погрузился в свое кресло и постарался ни о чем не думать. Но получалось плохо. Мысли, словно пчелы, назойливо жужжали под крышкой черепа. На часах было 12:20, но так как обеденный перерыв не закончился, Андрей взял старый томик Гетте, со своего стола, и принялся читать. Но дочитать одиннадцатую страницу ему помешал стук в дверь. На пороге, мерзко улыбаясь, стоял Зиновьев,
– Здрасте, а вы что уже пообедали? - прогундосил он, присаживаясь напротив Андрея в миниатюрный стул из металлопластика.
– Да нет. Я, в общем, то не голоден, что - то нет аппетита.
– Что же так? Неужто на погоду аппетит испортился?
– В каком это смысле? Андрею не понравился тон Зиновьева, он явно на что-то намекал.
– А в прямом. Мне тут сорока на хвосте принесла новость: что мол, магнитное поле земли меняет полярность, и еще, какие-то проблемы с гравитацией. Я думал, вы изучили отчет. Как бы невзначай взгляд Зиновьева упал на желтую папку, лежащую возле томика Гетте. Андрей машинально уронил взгляд на папку и выругался про себе. До чего же мерзкий тип этот Зиновьев: мелкий, рыжий, а голос - словно на нос прищепку нацепил. Все в этом человеке вызывало отвращение. Несмотря на все его заслуги, с ним редко кто общался, за исключением Хатчинского и Соловьева.
– А наверху уже знают? - недовольно спросил Андрей, поглядывая на сальную физиономию Зиновьева.
– На вершинах олимпа, безмолвно… - ответил Зиновьев, разглядывающий репродукцию Блейка, висящую над лабораторным столом, стоящим с лева от него.
– То есть - что, совсем тихо? Опешил Андрей, и снова проследил за взглядом Зиновьева, и снова мысленно чертыхнулся.
– Ну, мы, значит, и говорим президенту и его прихвостням: так и так, мол, твориться какой - то садом с планетой. Будут катаклизмы, все дела… А он нам: да - да учтем, спасибо за труд, мы будем готовы к борьбе со стихией. И все, ни слова, ни пол слова.
– Да! Дела… пробубнил Андрей, уставившись на стол, как будто впервые его увидел. – Все ясно, нам хана.
– Тоже мне Нострадамус выискался, - съехидничал Зиновьев. Это мне и без тебя известно, что нам хана… немного помолчав, Зиновьев добавил, ведь оно все к тому и шло, что рано или поздно - alles kaput… Сначала динозавры, потом, возможно, Лемурия и Атлантида, а тут мы родимые. А что, громкий закат… По-моему, мы уже выродились сами того не понимая, а планета то поняла, и вот решила провести, знаешь ли, некую эвтаназию. Гуманизм высшей степени - избавить дегенератов от тягостного и мучительного существования. Ведь все нам гадам не жилось; то денег мало, то житья не дают, то еще что то… Вот и допрыгались, за нас все природа решила.
– Мне кажется, ты не до конца прав. Ну, то есть, есть же еще и хорошие нормальные люди. Пусть мы с тобой дерьмо, но есть ведь люди, у которых душа не прогнила, да и мы сговнились не до конца. И почему, из - за отдельных личностей, должно страдать все человечество?!
– Ну, тут ты упустил пару деталей, - закусил губу Зиновьев. – Сбрось шоры оптимизма и взгляни на все это повнимательней. Ты прав; Да, есть люди добрые, с душами младенцев, не запятнанные грязью. Но ведь их единицы, а остальные девяносто пять процентов… Стоит ли отсекать пораженную гангреной конечность или ждать самоотречения?! Ответ, по-моему, очевиден. И тем более здоровых людей нет - ни физически, ни духовно - это одно из проклятий цивилизации.
– Андрей, внезапно, проникся симпатией к этому маленькому человеку, и вид его показался ему не таким вычурным и безобразным. Даже как-то стыдно стало, что он его так невзлюбил, а ведь обычный человек оказался…
– Не знал я, Юрий Георгиевич, что вы такой радикально настроенный нон конформист. Я думал вы марксист.
– Да что вы, марксизм изжил себя, как мировоззрение еще в восьмидесятых. Это удел всех философских позиций. Время всегда диктует новый взгляд.… Но что-то мы зафилософствовались с вами, - улыбнулся Зиновьев. Я чуть не забыл, что пришел сказать вам, что нам сегодня, в качестве поощрении, разрешили убраться отсюда в 15:00.
– Ого, как претенциозно, - ощерился Андрей. - А кто ж тут останется наблюдать изменения флуктуации ядра. О, так наши начальнички и остаются: Розенберг, Климов да Соловьев. Тебе то что? Ты свое дело сделал. Не ты, не я тут уже ничего не сделаем.
– Тут вы правы, Юрий Георгиевич, мы тут бессильны. Что ж - хоть что-то хорошее в этом дне.
– Ну, тогда я пошел, Андрей Сергеевич. Счастливо вам отработать.
Зиновьев, кряхтя, поднялся со стула, махнул на прощание рукой и молчаливо удалился.
Андрей с минуту разглядывал «архитектора» Блейка, пытаясь обдумать разговор с Зиновьевым. Интересно получается: судьба людей висит на волоске, а они тут философствуют, теорию обдумывают, причем так спокойно, будто ничего не происходит! Не так я представлял конец света, - подумал Андрей. Но, с другой стороны, что можно противопоставить стихии? Дипломатии тут недостаточно, пусть ты хоть гений ораторства, на деле – слова ничего не стоят. Что ж, пожалуй, нужно закончить исследование образцов породы.
Он подошел к лабораторному столику, где были разложены образцы пород. Силикаты, колчеданы, шпаты - лежали аморфной массой на белой полированной поверхности лабораторного стола. Он начал перебирать породу, записывая в таблицу название, цвет, вес. Положив на весы увесистый кусок медного колчедана, стал ждать, когда весы покажут вес булыжника. Немного поюлив - весы все же вывели цифры -220 грамм. Только подняв руку к тетради с таблицей, у него вдруг потемнело в глазах, и он едва не упал на пол. Со всех сторон ему слышался - не то скрежет, не то лязг, будто что-то железное прогнулось под огромным грузом. Вовремя ухватившись за стол, он помотал головой, пытаясь прогнать слабость. Сердце бешено колотилось, а на грудь словно положили пудовую гирю. Пытаясь отдышаться, Андрей стоял и неосмысленным взглядом смотрел пред собой. Внезапно в его поле зрения попался экран весов. Он не поверил своим глазам, теперь они показывали 420 грамм.
– А это еще что за шутки, - произнес Андрей не своим голосом.
Решив расспросить о явлении, он направился к двери, где столкнулся с белым, как мел лицом Лема Ткаченко.
– Что это, черт возьми, было? -запинаясь, заорал Андрей и зашелся сухим кашлем.
– Сила гравитации увеличилась. - пробормотал Лем, с круглыми, словно пятаки глазами. – Началось, то чего мы больше всего боялись.
– И что делать? - спросил Андрей, как четырехклассник попавший впросак.
– Не знаю, что делать. Лично я домой, с семьей побуду. Вдруг - это конец! Тут и без меня разберутся, я лишь только под ногами путаться буду.
– Пожалуй, ты прав Лем, мы бессильны, что - либо сделать, это сверх наших сил. Попрощавшись с Лемом, Андрей схватил записную книжку со своего стола и пулей кинулся с лаборатории. Пробегая по коридору, он видел людей взволнованных, кричавших, паниковавших. Одни бежали к выходу, другие - в исследовательский центр. Андрею, даже, стало жаль тех, кто остается, ведь они могут уже не увидит своих близких. На улицах правил пиром хаос. По радио и телевизору объявляли эвакуацию в бомбоубежище. Люди будто скот повинуясь лишь инстинкту, неслись в обещанную спасательную гавань. Андрей усмехнулся. Глупцы, они хотят спасти свои жалкие, перепачканные жизни. Уже даже не люди – живая масса. Это последние конвульсии человечества, пронеслось в мозгу Андрея. И от этой мысли ему стало страшно. Он почувствовал себя одиноким, будто он один уцелевший смотрел, как его товарищей поглощает голодная пасть девятого вала. Внезапно, он почувствовал, что теряет точку опоры. Андрей на полном ходу полетел вперед, выставив руки перед лицом. Рывком, вскочив на ноги, он вскрикнул от резкой боли в правой ноге. Чертыхнувшись и проклиная кочку, поковылял к березовой роще.
Проковыляв половину пути, он взглянул на небо с редкими островками дождевых туч, с которых сорвались первые капля дождя. Сделав еще два шага в глазах его поплыло, и он повалился на пожухлую траву, ощущая, как сознание покидает его. Он застонал в бессильных попытках подняться. Он смотрел на черно-белые стволы берез, и ему казалось, что все стало черно-белым. Хороша же ирония, лежу тут, словно тряпичная кукла, а вокруг не души. Да провалитесь, ты пропадом, человечество, - в бессильной злобе подумал Андрей, все еще стараясь подняться с холодной земли, но силы покинули его, и по щекам смешиваясь с дождем, потекли слезы отчаяния. Так нам и надо, кто мы такие возомнили себя хозяевами вселенной, и вот нас прихлопнут, словно назойливых мух. Силы - которые мы даже не сможем постичь. Он всхлипнул и провалился в липкие объятия забвения…
Очнулся он от легкого озноба. И почувствовал, что силы вернулись к нему. Проклиная все на свете, он медленно поднялся, глядя по сторонам. Дождь уже прекратился, и солнце уже медленно клонилось к закату, даря миру свою последнюю дозу света. Отряхнувшись, Андрей медленно побрел по направлению к своему дому.
На стук в дверь никто не ответил, и он долго копался с ключами, пока, все же, не открыл неподатливую дверь. Его худшие ожидания оправдались - дома никого не было. Его последней надеждой был - сотовый, но сети не было. Матерясь, он швырнул телефон в стену и он разлетелся во все стороны фейерверком запчастей. Ну что ж, возможно это к лучшему, что бы он сказал людям, с которыми прожил уже столько лет - что любит их. И все бы разрыдались на фоне грядущего Армагеддона. К чему этот пафос? Ведь они это и так знают, пусть они жили не душа в душу и случались раздоры, и проливались слезы, но разве не с этими людьми он прошел огонь и воду. Разве не от их улыбок становилось теплей, а сердца звучали в унисон – озаряя хотя бы на миг выцветший лик будней. Да! Так будет лучше. Не будет слез - не будет боли расставания, лишь тягостное осознание, что лучшие годы позади и не за какие сокровища на свете эти прекрасные дни не вернуть, ведь дорога возникает под ногами идущего. Ведь каждый человек знает, что этот день придет и как всегда он не готов. Андрей со вздохом сел в кресло и стал наблюдать - как солнце желтым пятном, разлилось по поверхности стеклопластика, оставив на нём ореол радужных искр. Закат разбрасывал по небу перманентные разряды ослепительно ярких бликов, которые предзнаменовали наступление ночи. Андрей с тоской провожал солнце взглядом. Он хотел увидеть в тени солнечной короны очертания своей разыгравшейся фантазии, но его фетиш так и не появился. Он грезил, сон и явь сплелись вместе в порыве неистовой страсти. И все его проблемы серыми птицами шумно поднялись с насиженных мест и, кружась среди ярких птиц фантазии, унеслись куда-то за горизонт разума.
В его снах безобразный лик чужой вселенной вторгался в атмосферу земли, будто атлант, поднимающийся из недр океана. Он даже различал в призрачном сиянии чужой планеты рельеф и гротескные циклопические строения. Он грезил и был окутан этой сомнамбулической дымкой, предчувствия близкой смерти. Как будто холодные, посиневшие губы в ухмылке нашептывали ему о беде, которая настигнет его с минуты на минуту. Вот уже три дня его мучают страхи и, поедают его истлевшее нутро, насыщая свой звериный голод, который не преодолим и безграничен. Сомнения обвивали горло, скользкой чешуёй змеи, не пропуская в легкие воздух. А внутри все застыло, оставив глубоко в недрах крохотную искру надежды, которая при малейшем толчке мгновенно прорастет, опутав своими корнями зародыш сомнения.
Солнце скрылось за призрачной чертой горизонта, который еще отражал от глади рек алое зарево уходящего света. В окнах зажигались одинокие огни - вестники жизни замурованной в бетоне. Вечер принёс с собой загадку, и она повисла в воздухе, играя с электричеством и звеня окнами. Андрей не догадывался в тот момент, что что-то вторглось в его пространство. Он все еще блуждал в лабиринтах разума.
Если бы древние люди, увидели современного человека, они бы ужаснулись, не понимая, как могут жить эти создания. Титаны стали плебеями. Какая ужасная пытка ощущать силу, но не осознавать, как ее использовать. Все блага цивилизации это медленный яд, постепенно вырывающий куски жизни из сломленных богов. Век за веком Теория Видов работает в обратном направлении. Да - победил Ленинизм. Мы рабы своей плоти, души нет, а значит: мы обречены на бесцельное и никчемное существование биомеханической оболочки, со сложным психо-кинетическим устройством под названием - мозг. Не удивительно, что адские котлы переполнены. Какой скабрезный сарказм. Ведь возмутительно кичится знанием пред лицом гибели! Ведь все достижения человечества абсурдны и невежественны по своей природе. Человек возомнил себя богом, диктуя правила всему живому, навязывая свои нелепые и смешные ценности, но все - это лишь иллюзия. Андрей присел на край кресла. Воздух в комнате наэлектризовался и в ушах появился слабый ультразвук, звенящий и назойливый как комар.
Но Андрей твердо знал, что человек не венец творения, а лишь очередной винтик в сложном механизме под названием «Вселенная». Все в мире взаимосвязано и циклично. Он только сейчас понял, что земля - это живое существо. Если организм под названием «земля» посчитает человеческий вид потенциально опасным, она нейтрализует опухоль под названием «человечество». На протяжении сотни тысяч лет этот сложный организм культивировала естественный отбор, отбирая нужные ему виды существ, а остальные подлежали искоренению, или как назвали этот процесс люди - вымиранию. Андрей улыбнулся, понимая запоздалость своего прозрения.
Мы жили сотни лет в тщетных поисках бога, не зная, что живем на его плоти. Прошли миллионы лет, и один вид сменялся другим, отмирая, как ненужная клетка или орган, в процессе эволюции. Он дифференцировал логику организма «Земля», он понял великий замысел – цитотропизма.
Все свое существование, подобно марионетке, человек слепо повиновался, великой логике организма. Но скорее всего, произошел какой-то сбой, раз он смог узнать эту великую тайну существования. Все жизненные формы всего лишь молекулы, этой планеты: океаны ее кровь, земля – плоть, это сложный макромир, жизнь внутри жизни!
Андрей знал, что часы его сочтены, за свое любопытство он поплатится, как и все человечество. Человек заплатит за свое безрассудство. И вот час настал, мать убивает своих беспутных сыновей. Нет страшней такой участи.
Уже когда рука Андрея превратилась в пыль, он понял, что его организм разрушается на атомном уровне и не только его, все человечество в буквальном смысле стирают, как не нужный файл с жесткого диска.
Утром все было кончено, дома стали кенотафами, похоронив в своих недрах прах своих былых владельцев. От людей остались лишь вещи, которые станут великой загадкой для нового поколения существ, которые займут место человека.
СЕРДЦЕ МИРА ЗАБИЛОСЬ БЫСТРЕЕ…
Солнце будто померкло, окруженное ореолом конвективных облаков. Лишь кое-где проглядывали одинокие солнечные лучи, нагнетая, и без того, мрачную атмосферу. Все вокруг стало черно-белым. Обнажив постылый меланхолический пейзаж, по пустой дороге, вздымая клубы пыли, словно футбольный мяч ветер гнал перекати-поле. Ветер усилился, неся с собой по воздуху целые тучи мусора и сухих веточек. По маленькой березовой рощице брел одинокий человек, при каждом шаге прихрамывая на правую ногу. Был он в потрепанной белой рубашке и черных не менее потрепанных брюках. В одной руке он сжимал записную книгу, обтянутую искусственной кожей, а другой - закрывал лицо от ветра, который так и норовил запорошить мужчине слезившиеся глаза. С неба сорвались первые капли дождя, прибивая пыль к иссохшей и потрескавшейся земле. Мужчина сделал пару шагов, взглянул на небо затянутое грозовыми облаками, покачнулся и упал на мокрую траву, не выпустив записную книжку из рук…
Лампа с треском включилась и залила ярким светом идеально белый стол на котором лежала потрепанная книга. На выцветшей обложке не было инициалов автора и намёка на название. Рядом возлежала огромная толстая лупа с выпуклым стеклом. Мужчина в белой рубашке потянулся было к книге, но из радиоколонки на стене донеслось сообщение:
– Доктор Савицкий, прошу, не медля подойти в третий сектор.
Андрей Савицкий с досадой посмотрел на томик Владимира Гетте, немного задумался, и поспешил в экспериментальный третий сектор. Узкий извилистый коридор был залит ярким слепящим светом, Андрей быстро подошел к прозрачной двери в конце коридора, и она беззвучно отворилась, сканируя сетчатку его глаз. В центре лаборатории стоял помост, на котором громоздился огромный люминесцентный шар голографической проекции, возле которого стоял человек в белом халате и записывал показания приборов в блокнот.
– Заходите, Андрей. Голос Соловьева звучал взволновано. Виталий Соловьев возглавлял и финансировал изучение геомагнитных феноменов и геотермальных процессов земли. Отдел, который занимался этими исследованиями, назывался «Заря 13». Сейчас Соловьев указал Андрею на удобное кожаное кресло, а сам сел за рабочий стол.
– Я полагаю, Андрей Сергеевич, вам известны результаты зондирования ядра.
Говоря это – Соловьев смотрел прямо в глаза, от чего Андрею стало не по себе. Ему казалось, что он хочет добраться до его потайных мыслей, прочесть их, словно открытую книгу. Андрей понял, что предстоит серьезный разговор.
– Да я читал отчет, но если честно – то мне показалось, что он не полон, будто в нем отсутствуют некоторые части. Пошарив в нижнем ящике своего стола, Соловьев извлек оттуда толстую папку желтого цвета и протянул Андрею.
– Вы правы, прочитанный вами отчет был не полным, ибо я счел необходимым перепроверить некоторые данные. В этой папке полный образец отчета по исследованиям земной коры и ее ядра. Андрей взял папку и начал перелистывать, разглядывая графики.
– Конечно, вам должно быть интересно, почему мы перепроверяли данные исследований. Дело в том, что мы на грани великого открытия, да к чему разговоры, лучше увидеть все своими глазами. Он встал из-за стола и направился к голографической проекции. Андрей последовал за Соловьевым, прихватив с собой папку с результатами исследований. Соловьев провел рукою по люминесцентному шару, и он вспыхнул, преобразовавшись в геоид Земли. Провернув еще пару манипуляций над голографической проекцией, изображение дернулось, и Земля уже предстала пред глазами ученых в поперечном разрезе.
– Смотрите, активность ядра повышается в геометрической прогрессии также как скорость смешения литосферных плит, и все процессы земной коры видоизменяются с каждым лунным циклом. Андрей ошарашено глядел на раскаленный шар ядра, вращающийся на невидимой центробежной нити.
– Подождите! Что все это значит? Это что же происходит? Ведь это невозможно! Это просто коллапс. Соловьев, усмехнулся, глядя на шокированного коллегу.
– Да, мой друг. Земля перерождается, – торжественно произнес Соловьев. От этих слов у Андрея сперло дыхание, и жадно глотая ртом воздух, он опустил взгляд на побелевшие костяшки руки сжимающей папку.
– Да как же это – перерождается?! Сотни, нет же, тысячи лет, планета подчинялась физическим законам вселенной. А вот те – на! Третья от солнца планета, решила предъявить права на собственную независимость.
– Ну что ж, я полагаю, вы все осмыслили? Ну, а теперь о насущном. Когда наши теоретики смоделируют развитие коллапса ядра, мы поймем глобальность этого процесса и все возможные последствия. И кстати, не хочу утрировать, но, по-моему, нам светит «Нобель»! Подмигнул Соловьев и тут же добавил: - Если живы будем. После чего рассмеялся. Андрей не подержал оптимизма своего товарища и перевел взгляд на голограмму, где в потоках пламени разгоралось сердце планеты.
– А чем это грозит человечеству, в общем?
– Ну, трудно так сразу сказать. Если, в общем, то эти процессы перестройки планеты повлекут за собой катаклизмы, какие мы точно пока не можем знать, возможно, все закончиться на процессе изменения площади материков, а может – нас ждет судьба динозавров…
Андрей стоял у черного входа в здание исследовательского центра и курил, глядя на небо, в синеве которого появилась одинокие островки туч. Стало немного прохладней, поднялся легкий ветерок, и Андрей с какой-то параноидальной тщательностью пытался сопоставить эту перемену погоды с глобальными процессами внутри земной коры. Андрей пытался осмыслить последствия таких изменений, но он был обычным геологом и не мог упорядочить все факты, чтобы прийти к одному конкретному выводу. Его мозг представлял весьма фантастические сценарии, но не один сценарий не был достаточно аргументирован для того чтобы принять его за теорию. Тем более фраза Соловьева не давала ему покоя, что же это значит: «Земля перерождается»? Ведь земля не живое существо, как она может переродиться! Как бы там ни было, человечество вновь восстановит города после землетрясений, построит дамбы для контроля уровня воды. К тому же ассимиляция поможет перестроиться под новые климатические условия. Переживем как-нибудь. Пока Андрей увлеченно рассматривал приспособленность человека к экстремальным условиям, подошел Лем Ткаченко.
– Добрый день, Андрей Сергеевич. Вышли подышать свежим воздухом? Отчеканил Лем, протягивая руку для рукопожатия и широко улыбаясь. Андрей, заморгав, повернулся к собеседнику.
– Здравствуйте Лем. Что нового? Промямлил Андрей, отгоняя последние мысли и поспешно отвечая на рукопожатие.
– Да, это вы лучше мне расскажите что нового, – сказал Ткаченко, доставая из пачки сигарету.
– У вас там все с ума посходили, что ли? Бегают как ошпаренные, ругаются, ни черта непонятно.
– А ты что, не читал новый отчет по исследованию ядра?
– Если честно - то нет. Когда я его получил, меня Зиновьев вызвал. А потом: то - то, то - се… А что? Есть что почитать? – удивился Ткаченко.
– О! Еще как! Мы на пороге нового открытия! - торжественно провозгласил Андрей, доставая еще одну сигарету.
– Неужели сердце планеты состоит из железа?
– Забавно, я предполагал, что ферромагнитные свойства железа пропадают при температурах выше точки Кюри. Результаты исследований по химическому составу ядра еще не готовы. А значит утверждение – что ядро состоит из железоникелевого сплава с это всего лишь гипотеза, с помощью которой можно объяснить существование магнитного поля. Заметил Андрей.
– Впрочем, дело не в том. Помнишь? Две недели назад наша лаборатория затевала детальное зондирование земной коры и ядра?
– Ну, помню и что? – Заинтересовался Лем.
– А то, что благодаря этим исследованиям мы выяснили, что нас ожидают офигенные катаклизмы. Ибо ядро просто бурлит в лаве, а что касается остальных - я вообще молчу. Литосферные плиты увеличили скорость передвижения! Лем присвистнул, – Сдается мне, что количество островов в океанах резко уменьшиться, а площадь континентов также резко увеличиться, плюс землетрясения, извержения и прочие сюрпризы. Да, ничего себе новость. А это точные данные? – спросил Лем прекратив загибать пальцы.
– Точнее некуда. Соловьев мне показывал голографическую проекцию, – никакой ошибки быть не может.
– А что же, собственно, вызвало этот процесс, или это беспрецедентный феномен?
– А черт его знает Лем, я как геолог не могу объяснить этот феномен, а наши физики только руками разводят: мол, нужно больше исследований, фактов, – им подавай.
– Ясно, сами ни хрена не знают, – усмехнулся Лем, выкидывая бычок в урну. – Ну, что ж, пожалуй, я заскочу к Соловьеву, может, узнаю, что ни будь новенькое. А ты к себе в кабинет? Андрей кивнул, и они вдвоем направились на второй этаж, где собственно и располагался научно исследовательский центр «Заря 13».
Очутившись в своем кабинете, Андрей погрузился в свое кресло и постарался ни о чем не думать. Но получалось плохо. Мысли, словно пчелы, назойливо жужжали под крышкой черепа. На часах было 12:20, но так как обеденный перерыв не закончился, Андрей взял старый томик Гетте, со своего стола, и принялся читать. Но дочитать одиннадцатую страницу ему помешал стук в дверь. На пороге, мерзко улыбаясь, стоял Зиновьев,
– Здрасте, а вы что уже пообедали? - прогундосил он, присаживаясь напротив Андрея в миниатюрный стул из металлопластика.
– Да нет. Я, в общем, то не голоден, что - то нет аппетита.
– Что же так? Неужто на погоду аппетит испортился?
– В каком это смысле? Андрею не понравился тон Зиновьева, он явно на что-то намекал.
– А в прямом. Мне тут сорока на хвосте принесла новость: что мол, магнитное поле земли меняет полярность, и еще, какие-то проблемы с гравитацией. Я думал, вы изучили отчет. Как бы невзначай взгляд Зиновьева упал на желтую папку, лежащую возле томика Гетте. Андрей машинально уронил взгляд на папку и выругался про себе. До чего же мерзкий тип этот Зиновьев: мелкий, рыжий, а голос - словно на нос прищепку нацепил. Все в этом человеке вызывало отвращение. Несмотря на все его заслуги, с ним редко кто общался, за исключением Хатчинского и Соловьева.
– А наверху уже знают? - недовольно спросил Андрей, поглядывая на сальную физиономию Зиновьева.
– На вершинах олимпа, безмолвно… - ответил Зиновьев, разглядывающий репродукцию Блейка, висящую над лабораторным столом, стоящим с лева от него.
– То есть - что, совсем тихо? Опешил Андрей, и снова проследил за взглядом Зиновьева, и снова мысленно чертыхнулся.
– Ну, мы, значит, и говорим президенту и его прихвостням: так и так, мол, твориться какой - то садом с планетой. Будут катаклизмы, все дела… А он нам: да - да учтем, спасибо за труд, мы будем готовы к борьбе со стихией. И все, ни слова, ни пол слова.
– Да! Дела… пробубнил Андрей, уставившись на стол, как будто впервые его увидел. – Все ясно, нам хана.
– Тоже мне Нострадамус выискался, - съехидничал Зиновьев. Это мне и без тебя известно, что нам хана… немного помолчав, Зиновьев добавил, ведь оно все к тому и шло, что рано или поздно - alles kaput… Сначала динозавры, потом, возможно, Лемурия и Атлантида, а тут мы родимые. А что, громкий закат… По-моему, мы уже выродились сами того не понимая, а планета то поняла, и вот решила провести, знаешь ли, некую эвтаназию. Гуманизм высшей степени - избавить дегенератов от тягостного и мучительного существования. Ведь все нам гадам не жилось; то денег мало, то житья не дают, то еще что то… Вот и допрыгались, за нас все природа решила.
– Мне кажется, ты не до конца прав. Ну, то есть, есть же еще и хорошие нормальные люди. Пусть мы с тобой дерьмо, но есть ведь люди, у которых душа не прогнила, да и мы сговнились не до конца. И почему, из - за отдельных личностей, должно страдать все человечество?!
– Ну, тут ты упустил пару деталей, - закусил губу Зиновьев. – Сбрось шоры оптимизма и взгляни на все это повнимательней. Ты прав; Да, есть люди добрые, с душами младенцев, не запятнанные грязью. Но ведь их единицы, а остальные девяносто пять процентов… Стоит ли отсекать пораженную гангреной конечность или ждать самоотречения?! Ответ, по-моему, очевиден. И тем более здоровых людей нет - ни физически, ни духовно - это одно из проклятий цивилизации.
– Андрей, внезапно, проникся симпатией к этому маленькому человеку, и вид его показался ему не таким вычурным и безобразным. Даже как-то стыдно стало, что он его так невзлюбил, а ведь обычный человек оказался…
– Не знал я, Юрий Георгиевич, что вы такой радикально настроенный нон конформист. Я думал вы марксист.
– Да что вы, марксизм изжил себя, как мировоззрение еще в восьмидесятых. Это удел всех философских позиций. Время всегда диктует новый взгляд.… Но что-то мы зафилософствовались с вами, - улыбнулся Зиновьев. Я чуть не забыл, что пришел сказать вам, что нам сегодня, в качестве поощрении, разрешили убраться отсюда в 15:00.
– Ого, как претенциозно, - ощерился Андрей. - А кто ж тут останется наблюдать изменения флуктуации ядра. О, так наши начальнички и остаются: Розенберг, Климов да Соловьев. Тебе то что? Ты свое дело сделал. Не ты, не я тут уже ничего не сделаем.
– Тут вы правы, Юрий Георгиевич, мы тут бессильны. Что ж - хоть что-то хорошее в этом дне.
– Ну, тогда я пошел, Андрей Сергеевич. Счастливо вам отработать.
Зиновьев, кряхтя, поднялся со стула, махнул на прощание рукой и молчаливо удалился.
Андрей с минуту разглядывал «архитектора» Блейка, пытаясь обдумать разговор с Зиновьевым. Интересно получается: судьба людей висит на волоске, а они тут философствуют, теорию обдумывают, причем так спокойно, будто ничего не происходит! Не так я представлял конец света, - подумал Андрей. Но, с другой стороны, что можно противопоставить стихии? Дипломатии тут недостаточно, пусть ты хоть гений ораторства, на деле – слова ничего не стоят. Что ж, пожалуй, нужно закончить исследование образцов породы.
Он подошел к лабораторному столику, где были разложены образцы пород. Силикаты, колчеданы, шпаты - лежали аморфной массой на белой полированной поверхности лабораторного стола. Он начал перебирать породу, записывая в таблицу название, цвет, вес. Положив на весы увесистый кусок медного колчедана, стал ждать, когда весы покажут вес булыжника. Немного поюлив - весы все же вывели цифры -220 грамм. Только подняв руку к тетради с таблицей, у него вдруг потемнело в глазах, и он едва не упал на пол. Со всех сторон ему слышался - не то скрежет, не то лязг, будто что-то железное прогнулось под огромным грузом. Вовремя ухватившись за стол, он помотал головой, пытаясь прогнать слабость. Сердце бешено колотилось, а на грудь словно положили пудовую гирю. Пытаясь отдышаться, Андрей стоял и неосмысленным взглядом смотрел пред собой. Внезапно в его поле зрения попался экран весов. Он не поверил своим глазам, теперь они показывали 420 грамм.
– А это еще что за шутки, - произнес Андрей не своим голосом.
Решив расспросить о явлении, он направился к двери, где столкнулся с белым, как мел лицом Лема Ткаченко.
– Что это, черт возьми, было? -запинаясь, заорал Андрей и зашелся сухим кашлем.
– Сила гравитации увеличилась. - пробормотал Лем, с круглыми, словно пятаки глазами. – Началось, то чего мы больше всего боялись.
– И что делать? - спросил Андрей, как четырехклассник попавший впросак.
– Не знаю, что делать. Лично я домой, с семьей побуду. Вдруг - это конец! Тут и без меня разберутся, я лишь только под ногами путаться буду.
– Пожалуй, ты прав Лем, мы бессильны, что - либо сделать, это сверх наших сил. Попрощавшись с Лемом, Андрей схватил записную книжку со своего стола и пулей кинулся с лаборатории. Пробегая по коридору, он видел людей взволнованных, кричавших, паниковавших. Одни бежали к выходу, другие - в исследовательский центр. Андрею, даже, стало жаль тех, кто остается, ведь они могут уже не увидит своих близких. На улицах правил пиром хаос. По радио и телевизору объявляли эвакуацию в бомбоубежище. Люди будто скот повинуясь лишь инстинкту, неслись в обещанную спасательную гавань. Андрей усмехнулся. Глупцы, они хотят спасти свои жалкие, перепачканные жизни. Уже даже не люди – живая масса. Это последние конвульсии человечества, пронеслось в мозгу Андрея. И от этой мысли ему стало страшно. Он почувствовал себя одиноким, будто он один уцелевший смотрел, как его товарищей поглощает голодная пасть девятого вала. Внезапно, он почувствовал, что теряет точку опоры. Андрей на полном ходу полетел вперед, выставив руки перед лицом. Рывком, вскочив на ноги, он вскрикнул от резкой боли в правой ноге. Чертыхнувшись и проклиная кочку, поковылял к березовой роще.
Проковыляв половину пути, он взглянул на небо с редкими островками дождевых туч, с которых сорвались первые капля дождя. Сделав еще два шага в глазах его поплыло, и он повалился на пожухлую траву, ощущая, как сознание покидает его. Он застонал в бессильных попытках подняться. Он смотрел на черно-белые стволы берез, и ему казалось, что все стало черно-белым. Хороша же ирония, лежу тут, словно тряпичная кукла, а вокруг не души. Да провалитесь, ты пропадом, человечество, - в бессильной злобе подумал Андрей, все еще стараясь подняться с холодной земли, но силы покинули его, и по щекам смешиваясь с дождем, потекли слезы отчаяния. Так нам и надо, кто мы такие возомнили себя хозяевами вселенной, и вот нас прихлопнут, словно назойливых мух. Силы - которые мы даже не сможем постичь. Он всхлипнул и провалился в липкие объятия забвения…
Очнулся он от легкого озноба. И почувствовал, что силы вернулись к нему. Проклиная все на свете, он медленно поднялся, глядя по сторонам. Дождь уже прекратился, и солнце уже медленно клонилось к закату, даря миру свою последнюю дозу света. Отряхнувшись, Андрей медленно побрел по направлению к своему дому.
На стук в дверь никто не ответил, и он долго копался с ключами, пока, все же, не открыл неподатливую дверь. Его худшие ожидания оправдались - дома никого не было. Его последней надеждой был - сотовый, но сети не было. Матерясь, он швырнул телефон в стену и он разлетелся во все стороны фейерверком запчастей. Ну что ж, возможно это к лучшему, что бы он сказал людям, с которыми прожил уже столько лет - что любит их. И все бы разрыдались на фоне грядущего Армагеддона. К чему этот пафос? Ведь они это и так знают, пусть они жили не душа в душу и случались раздоры, и проливались слезы, но разве не с этими людьми он прошел огонь и воду. Разве не от их улыбок становилось теплей, а сердца звучали в унисон – озаряя хотя бы на миг выцветший лик будней. Да! Так будет лучше. Не будет слез - не будет боли расставания, лишь тягостное осознание, что лучшие годы позади и не за какие сокровища на свете эти прекрасные дни не вернуть, ведь дорога возникает под ногами идущего. Ведь каждый человек знает, что этот день придет и как всегда он не готов. Андрей со вздохом сел в кресло и стал наблюдать - как солнце желтым пятном, разлилось по поверхности стеклопластика, оставив на нём ореол радужных искр. Закат разбрасывал по небу перманентные разряды ослепительно ярких бликов, которые предзнаменовали наступление ночи. Андрей с тоской провожал солнце взглядом. Он хотел увидеть в тени солнечной короны очертания своей разыгравшейся фантазии, но его фетиш так и не появился. Он грезил, сон и явь сплелись вместе в порыве неистовой страсти. И все его проблемы серыми птицами шумно поднялись с насиженных мест и, кружась среди ярких птиц фантазии, унеслись куда-то за горизонт разума.
В его снах безобразный лик чужой вселенной вторгался в атмосферу земли, будто атлант, поднимающийся из недр океана. Он даже различал в призрачном сиянии чужой планеты рельеф и гротескные циклопические строения. Он грезил и был окутан этой сомнамбулической дымкой, предчувствия близкой смерти. Как будто холодные, посиневшие губы в ухмылке нашептывали ему о беде, которая настигнет его с минуты на минуту. Вот уже три дня его мучают страхи и, поедают его истлевшее нутро, насыщая свой звериный голод, который не преодолим и безграничен. Сомнения обвивали горло, скользкой чешуёй змеи, не пропуская в легкие воздух. А внутри все застыло, оставив глубоко в недрах крохотную искру надежды, которая при малейшем толчке мгновенно прорастет, опутав своими корнями зародыш сомнения.
Солнце скрылось за призрачной чертой горизонта, который еще отражал от глади рек алое зарево уходящего света. В окнах зажигались одинокие огни - вестники жизни замурованной в бетоне. Вечер принёс с собой загадку, и она повисла в воздухе, играя с электричеством и звеня окнами. Андрей не догадывался в тот момент, что что-то вторглось в его пространство. Он все еще блуждал в лабиринтах разума.
Если бы древние люди, увидели современного человека, они бы ужаснулись, не понимая, как могут жить эти создания. Титаны стали плебеями. Какая ужасная пытка ощущать силу, но не осознавать, как ее использовать. Все блага цивилизации это медленный яд, постепенно вырывающий куски жизни из сломленных богов. Век за веком Теория Видов работает в обратном направлении. Да - победил Ленинизм. Мы рабы своей плоти, души нет, а значит: мы обречены на бесцельное и никчемное существование биомеханической оболочки, со сложным психо-кинетическим устройством под названием - мозг. Не удивительно, что адские котлы переполнены. Какой скабрезный сарказм. Ведь возмутительно кичится знанием пред лицом гибели! Ведь все достижения человечества абсурдны и невежественны по своей природе. Человек возомнил себя богом, диктуя правила всему живому, навязывая свои нелепые и смешные ценности, но все - это лишь иллюзия. Андрей присел на край кресла. Воздух в комнате наэлектризовался и в ушах появился слабый ультразвук, звенящий и назойливый как комар.
Но Андрей твердо знал, что человек не венец творения, а лишь очередной винтик в сложном механизме под названием «Вселенная». Все в мире взаимосвязано и циклично. Он только сейчас понял, что земля - это живое существо. Если организм под названием «земля» посчитает человеческий вид потенциально опасным, она нейтрализует опухоль под названием «человечество». На протяжении сотни тысяч лет этот сложный организм культивировала естественный отбор, отбирая нужные ему виды существ, а остальные подлежали искоренению, или как назвали этот процесс люди - вымиранию. Андрей улыбнулся, понимая запоздалость своего прозрения.
Мы жили сотни лет в тщетных поисках бога, не зная, что живем на его плоти. Прошли миллионы лет, и один вид сменялся другим, отмирая, как ненужная клетка или орган, в процессе эволюции. Он дифференцировал логику организма «Земля», он понял великий замысел – цитотропизма.
Все свое существование, подобно марионетке, человек слепо повиновался, великой логике организма. Но скорее всего, произошел какой-то сбой, раз он смог узнать эту великую тайну существования. Все жизненные формы всего лишь молекулы, этой планеты: океаны ее кровь, земля – плоть, это сложный макромир, жизнь внутри жизни!
Андрей знал, что часы его сочтены, за свое любопытство он поплатится, как и все человечество. Человек заплатит за свое безрассудство. И вот час настал, мать убивает своих беспутных сыновей. Нет страшней такой участи.
Уже когда рука Андрея превратилась в пыль, он понял, что его организм разрушается на атомном уровне и не только его, все человечество в буквальном смысле стирают, как не нужный файл с жесткого диска.
Утром все было кончено, дома стали кенотафами, похоронив в своих недрах прах своих былых владельцев. От людей остались лишь вещи, которые станут великой загадкой для нового поколения существ, которые займут место человека.
