litbook

Поэзия


Сочинительницы0

Галина Климова родилась и живет в Москве. Печаталась в журналах «Дружба народов», «Вестник Европы», «Арион», «Интерпоэзия», «Иерусалимский журнал» и др. Автор книг стихов «До востребования» (1994), «Прямая речь» (1998), «Почерк воздуха» (2002), «В своем роде» (2013). Завотделом поэзии журнала «Дружба народов».

 

 

СОЧИНИТЕЛЬНИЦЫ

 

1.

В меру красного нацедила вина,

луна – один на двоих чебурек.

– Павлова или Ростопчина? –

с аппетитом входила во вкус Таня Бек.

 

– Додо?

Дворянских кровей сирота,

вместо маменьки – парадная зала,

и слова не пролетит мимо рта,

ей питательна светская суета,

она – жорж-зандистка, царица бала,

на ходу,

за обедом,

в карете,

стихи как исповеди писала,

карандашик зудел в корсете,

и за один присест,

когда мазурку плясала,

овца словесная,

поэтический выдала манифест

«Как должны писать женщины».

 

– Стихотворцев мужеского пола

перешибла многих.

Московская школа!

– А Павлова?

– Муза, Вера?

– Нет, Каролина.

– Сбежала,

мертвого не схоронив отца,

роман со студентом, чужбина,

чуть не села в тюрьму,

потом неразборчиво…

черновик лица.

– Кроме Мицкевича, все по уму.

– Сочинительницы – не ангелицы.

– Но каждая со своего неба упала,

довесок лав-стори!

 

– У Додо под старость опала

без права въезда в обе столицы.

Ссыльная, в Воронове умирала.

Там теперь санаторий.

 

– А Павлова где-то в Неметчине,

в общей могиле, а была – звезда.

 

– Она дразнила Додо:

Дуда,

дудка неистового Виссариона!

как из Неглинки ржавая вода,

лилось из ее салона.

И свет глаз – мартовский синий –

выставляла в вину.

Ее, москвитянку Ростопчину,

равняла с петербургской графиней.

 

– Женских страстей узкогрудая клетка.

 

– Но слева, поверишь, до слез

хохочет и бьется всерьез

многодетное слово поэтка!

 

 

2. СМЕРТЬ КУРСИСТКИ

 

Мы празднуем мою близкую смерть.

Факелом вспыхнула на шляпе эгретка.

Вы улыбнетесь… О, случайный! Поверьте,

Я – только поэтка.

                                      Надежда Львова

 

Я не был на твоей могиле,

Не осуждай и не ревнуй!

Валерий Брюсов

 

Наивная зелень глаз,

как с Большой Зеленцовской у всех,

шляпка эмансипе, ласточкино пальто,

поэтки Наденьки Львовой слезы и смех

не зарифмует никто.

Муза, подпольщица и королевна –

по мнению мэтра, ей уступали

и Марина Иванна, и Анна Андревна,

обе – булатной стали.

 

Поэтка – трагическая невеста.

 

Г-н Б. – мэтр, он же – истинный гений жеста,

завел шуры-муры на широкий манер:

шампань, стихи, охота средь финских шхер,

когда друг на друга ходили ночами и вброд.

Она умоляла: попроси у жены развод.

 

Но г-н Б. элегантно – не брюлики, например,

не молитвенник – барышне невдомек –

преподнес ей почти игрушечный револьвер.

с инкрустацией из перламутра.

 

Женой он жертвовать не мог.

 

Наденька в сумерках московского утра:

Вы разлюбили ещё в прошлом апреле,

après, après

писала письма и жгла в постели,

в меблирашке

в Константинопольском подворье,

пепел в ведре утопив, как в море.

 

 

А у мэтра – журналы, журфиксы, артистки…

 

И Наденька честно –

в духе максималистки –

застрелилась под вой метели.

 

Ее оплакали, но не отпели.

В газетах курсивом – «Смерть курсистки».

Г-н Б. удрал в Питер. Его сожалели.

 

 

3.

Ирине Волобуевой

 

Гулены и шлендры, айда ко мне,

восьмой этаж почти на луне,

я здесь

 

гуляю головой в окне,

одна в целом свете,

а свет мой погас,

и своры слепней набросились враз

на глаз-алмаз и на глаз-хризопраз.

 

Но кто же

болящую музу с клюкой

подхватит надежной и верной строкой

и прямо до неба,

до ближнего неба

проводит в приемный покой?

 

 

4.

памяти Татьяны Бек

 

Твоя брошка с небьющимся уже сердоликом,

с ущербной луной на тусклой латуни –

мой остров сокровищ,

не меньше ладони,

где можно было бы стать человеком

или сестрой, или товаркой по цеху

с дудочкой вольнонаемной музы,

разводящей насмерть, навзрыд, на потеху

и писательские, и дружеские союзы.

 

Какая мертвая прописалась в Москве тишина,

короче Вечная память,

и голос до дрожи тонок.

 

Вот и весь человек,

и его Богом избранная страна,

где ты никому не мать и не жена,

а только – баба, поэт,

только – крупный поздний ребенок.

 

 

5.

Ирине Муравьевой

 

Первомайские листья, витрины и флаги,

улица III Интернационала.

У всех на виду – чуть было не проморгала –

неземная, в облаке из бумаги,

потешно изобразив объятья,

в пустом советском универмаге

голышом, но в капроновом платье

таращилась кукла-моргалка,

на руке наколка: импорт, КАТЯ

(сразу видно, не Ирка, не Галка).

 

Без этой цацы, бестии, крали

как мы росли и во что играли,

пацанки дворовые,

барышни городские?

 

И дочки-матери мы – никакие.

Рейтинг:

0
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
Регистрация для авторов
В сообществе уже 1132 автора
Войти
Регистрация
О проекте
Правила
Все авторские права на произведения
сохранены за авторами и издателями.
По вопросам: support@litbook.ru
Разработка: goldapp.ru