Людмила Херсонская – поэт, переводчик. Окончила Одесский государственный университет. Публикации в журналах «Новый мир», «Знамя», «Интерпоэзия», «Крещатик», «Новый Берег» и др. Живет в Одессе.
* * *
Пришли на службу – то ли из дальнего города, то ли из ближнего из села –
не поймешь, откуда теперь у кого квартира.
Люди и то люди – ни кола, ни козла, ни угла –
выходили всем миром и шли в течение мира,
в продолжение жизни, молиться Господу, бабу бить кулаком,
люди и то люди, жили, а эти двое
пришли в церковь, он стоит голубком,
и она сидит голубкой – устала молиться стоя.
Сидит со свечой в руке, прижалась к нему,
золотой поясок, туфли скинула, ноги босы,
то ли улететь боится, то ли так – не пойму,
сама будто крепкая, а не может стоять без сносу.
Так, подумалось, усталость это тоже любовь,
люди и то люди, ходят в храм помолиться.
Интересно, добрая? злая? любит ли такую свекровь?
прихрамывает ли за ней свекор? сын ли родится?
ВЫНОС МУХ
Учительница музыки Зингер Тамара Львовна,
очки, дымные пальцы, в зубах папироска,
рояль на сцене актового зала, пустого, словно
вот-вот вынесут музыку как акт выноса моска.
Акт, такт, затакт, за дверью большого зала,
за так нервные пальцы в синих чернилах
и большие музыкальные мухи, даже я бы сказала,
не мухи, а махи крылами, как если бы кто изменил их,
исправил на значимое, от которого не отмахнешься любовно,
а жужжащие мухи, идущие звукорядом.
Зачем-то я их ловила, и Зингер Тамара Львовна
отрывала им крылышки за роялем – как раз и курила рядом.
О музыке – меня заставляли держать ладошки
на круглой чернильнице – так в провинции «ставили руки»,
и я добавляла в чернильницы мух, чтобы понарошку
получались похожие на вынос музыки звуки.
* * *
осторожно, смерть, осторожно, мешок
или рюкзак, этого достаточно, чтобы испытать шок
по дороге в метро, мама, давай выходить скорей,
мне не нравится парень, который стоит у дверей,
у него широкая куртка, рюкзак, он смотрит на часы
в утренние часы.
они выходят на следующей остановке, идут пешком,
он замечает другого парня с рюкзаком, мужчину с мешком,
ему снилось, что черепаха Тортилла
спрятала на дне какой-то эквивалент тротила,
но это во сне, а тут всамделишные куклы смотрят на часы,
он сцепил зубы, иди, не ссы,
отпусти мамину руку с белыми пятнами страха
от твоих онемевших пальцев, нет боли кроме аллаха,
пацаны не боятся войны, зубной боли и глубины,
они плавают по волнам, ныряют в более глубокие сны.
если что-то увидишь, скажи,
если что-то приснилось, скажи,
если горло болит, скажи,
если страшно тебе, молчи,
жизнь состоит из правды, молчания и лжи.
11 сентября с неба падали этажи,
какой-то пацан сидел за партой, смотрел в окно,
видел дым и пепел но это было давно.
доктор в белой чалме – у вашего сына фобия,
он боится поезда, самолета и автомобиля,
я выпишу ему клоназепам,
чтобы он легко засыпал.
он засыпает, ему снится, что черепаха Тортилла
спрятала на дне какой-то эквивалент тротила.
* * *
Вспоминает то, о чем говорить нельзя,
потому что могут услышать и в дальнем загсе,
большой человек, величиною с кота, проплывает, скользя
по тротуару, мимо витрин, размышляя о сексе.
Он садился утром бриться, но оспенное лицо
выдавало мимикой родовые отцовские муки.
Он оставил женщину, которая носила кольцо
с темной царапиной брачной скуки.
Он помнит, как, вращаясь и скручивая простыню,
она словно отряхивалась от сора,
поджимала колени, вспоминала его родню
по материнской линии так, что выходила ссора.
Он хотел ее всю, чтоб в ней скопилась душа,
он мечтал защитить все ее открытые дыры.
Большой человек, величиною с кота, плывет, не спеша,
мимо крепко зажмуренных окон ее квартиры.
Раньше она жила у меня на виду,
а теперь, оставленная, пусть живет собственной лаской.
Заведу новую, новую заведу,
и степенное оспенное лицо заливается алой краской.
* * *
Но когда она идет провинциальной походкой,
у старшей сжимается сердце –
так она шла по улицам морского города,
нечужого только в районе ж/д вокзала,
где можно купить билет и сесть в дизель-электропоезд
для учениц младших и особенно старших классов…
Все ее однокурсницы ходили в дубленках,
купленных папами морского города за валюту в торгсине,
она везла на дизеле-электропоезде тяжелую шубу,
из военного тулупа, перешитую под дубленку,
морской город любил запах рыбы, но не запах овчины,
и она ходила зимой в пальто, потому что жарко…
Элла, так звали некрасивую девочку с первого курса,
она пригласила пить кофе в баре на морвокзале,
место, откуда можно увидеть море,
где чужие дяди предлагают кофе и джинсы,
но за джинсами надо ехать домой к незнакомому дяде
туда – на такси, а обратно как – неизвестно…
Элла пришла на занятия в кожаных брюках –
вот ты вчера испугалась, не поехала с нами,
мы послушали музыку, он подарил мне брюки,
у него есть еще, и он пригласил тебя в гости –
она пошла на вокзал спросить дизель-электропоезд,
за что бывают так добры незнакомые люди…
И когда она идет провинциальной походкой,
у старшей сжимается сердце…
так она шла по улицам морского города,
нечужого только в районе ж/д вокзала,
где можно купить билет и сесть в дизель-электропоезд
для учениц младших и особенно старших классов…
* * *
А. Г.
Мужчина, державший в руках человеческую печень
или желчный пузырь,
или иную тварь,
как встарь
рассуждающий о надписи богатырь,
вечен.
Гладит кошку, женщину вдоль спины –
налево пойдет, останется без жены,
направо – будет женою встречен;
cтоит, курит – жена из-под ног, как земля,
уходит, злюка, не баюкала – подкачала,
в каждой женщине трещина, описанная Золя,
диффузия, инфузория, каблук и злое начало.
У каждой женщины есть добрая и злая ступня,
в шуме инстинктов они в шлепанцах шаркают по паркету.
Только ты одна на цыпочках входила к поэту,
только ты босиком любила меня.
* * *
все одно дозором или позором
тот, кто предстал пред твоим мысленным взором,
тот, кто вышел на третьей станции большого фонтана,
охраняет тебя неустанно.
что за волк, что за человек, что за брат?
это дембель субботний, твой выходной солдат.
он пойдет за тобой на дачу колоть дрова,
топтать подснежники, выражать матом слова,
выносить тела мертвых жуков, прошлогодний опад,
вытирать дождь, выгребать снегопад,
в стужу и в жижу, в чапаева и в пустоту,
ать-два, левой, ату-ату,
это твой защитник, твой тыл, твой новый забор,
плащ-палатка, пыль-пилотка, это твой головной убор,
головная боль, твоя заглавная медь,
он будет громить врага, мозгами греметь,
его не ударит молния, не разразит гром,
это твой защитник, подельник, и тебе поделом.
