Вадим Муратханов – поэт, прозаик. Родился в 1974 году во Фрунзе (ныне Бишкек). Публикации в журналах «Звезда Востока» (Узбекистан), «Новый мир», «Октябрь», «Дружба народов», «Звезда», «Арион» (Россия), «ШО» (Украина) и др. С 2006 года живет в Московской области.
С февраля 2012 по май 2013 года несколько московских писателей собирались в Клубе «Журнального зала» и писали эссе на заданные темы. Название проекта было взято у классика: «Египетские ночи». Авторы в самом деле расходились иногда ближе к полуночи, забывая о времени.
Эти встречи были бы невозможны без гостеприимного куратора Клуба ЖЗ Татьяны Тихоновой, которая горячо увлеклась проектом. Она вообще не умела делать что-то вполсилы, вполсердца. Была благодарным слушателем, предлагала темы, а временами и писала эссе вместе с участниками игры. После нескольких вечеров ведущие «Журнального зала» Сергей Костырко и Татьяна Тихонова решили выделить «Египетские ночи» в отдельную рубрику на своем электронном портале[1].
6 июня 2013 года Тихонова собрала игроков в последний раз, чтобы закрыть литературный сезон на лето. А 14 июня ее не стало. Эта подборка написанных в Клубе ЖЗ миниатюр посвящается памяти Татьяны.
ЧЕРДАК В ДОМЕ ДЕДА
Раньше всего прошлое покидают запахи. Уходят приторный дух топленого масла, миндальный холодок известки, голубеющей между ковром и картиной, аромат окунувшейся в дождь сирени.
Остается черно-белая фотография с карамельным запахом старой бумаги. А потом и она бесследно растворяется в альбоме с медным всадником на бархатном переплете.
Чтобы воскресить запахи дедовского давно снесенного дома, мне приходится подыматься на его чердак. Делаешь несколько шагов по растрескавшейся, нагретой солнцем доске, перекинутой через волнистый шифер, отворяешь дверь – и впускаешь в себя нежилой, густо пахнущий опилками воздух.
Откуда здесь столько – по щиколотку – опилок? Не с тех ли доисторических пор, когда творились из ничего эти балки, опоры, перекрытия? Опилками благоухает здесь всё – мотки бечевки, баллон для опрыскивания деревьев, длинный шест с железной щепотью на конце для снятия высоко растущего плода, прялка, при моей жизни уже не спускавшаяся с чердака...
Дедушка похоронен на Юго-Западном. Дом снесен в 94-м. Чердак – не отдам.
ЛИФТ
Страх застрять в лифте. Не могу проследить его появление. То ли генетически присущая человеку боязнь замкнутого пространства, то ли одно из первых столкновений со смертью.
Лицо Асель наверняка стерлось бы из памяти – или навсегда провалилось в подкорку – если бы не открытая шахта лифта в недостроенной девятиэтажке.
Все дома городка Капчагай, выраставшего на глазах посреди пустыни, были не выше пяти этажей. Девятиэтажка играла роль главной достопримечательности, замещая музеи и памятники. Взрослые, проходя мимо, почтительно задирали голову. Дети, вопреки родительским предостережениям, бегали исследовать ее незаполненные пустоты.
Асель погубил не лифт, а его отсутствие. Нога, ожидавшая встретить пружинистый пол, обрела пустоту.
Я не раз представлял себе это мгновение переворачивающегося, ухающего в бездну мира. И справился с разделенным ужасом только три месяца спустя. Незнакомая рыжая девочка, на голову старше меня, позвала на крышу достроенной к тому времени девятиэтажки. Мы стояли на ветру и смотрели вниз, на спичечные коробки разноцветных машин. Это было так жутко, что я почти не боялся.
Гудроновая крыша – разомкнутая пустота, где нет места страху. Отсюда видны ползущий на горизонте поезд, элеватор и вынесенная далеко в пустыню, за скобки микрорайона, поликлиника. Черноволосая Асель стоит рядом с рыжей девочкой, указывает на что-то внизу. Ветер треплет кружевной рукав розового платья.
ВОКЗАЛ ЗАКРЫВАЕТСЯ В ПОЛНОЧЬ
Самое странное время на вокзале – это когда он еще не закрылся, а последний поезд уже ушел. Потемневшая громада не сразу привыкает к собственной тишине, не сразу различает у подножия фигурку запыхавшегося человека.
0.49. Последняя электричка на Петушки. В 0.50, спотыкаясь о ступени, еще надеешься на чудо. Но видишь, как кассирша неторопливо застекляет свое окошко, – и все внутри холодеет.
Наступает час морлоков, и ты в их полном распоряжении. Можешь войти в круглосуточную забегаловку и прикинуться одним из них. Познакомиться с кем-то, с кем никогда не пересекся бы при свете дня. Или предпочесть одиночество – прогулку по необитаемому городу, населенному твоими кошмарами.
Время, которое ты убиваешь между делом изо дня в день, начинает мстить за себя. Ночь не кончается. Постепенно раздражение уступает место унынию. Летняя рубашка перестает тебя согревать, и ты уже не понимаешь, от чего трясешься – от холода или от страха.
Я боюсь закрытых ночных вокзалов, но втайне мечтаю о встрече с ними. О встрече, которая что-то изменит. Позволит понять, что иногда важнее опоздать, чем успеть.
РАССКАЗ ПО КАРТИНКЕ
Каждый школьник, пишущий изложение, – это зеркало. Ребенок сидит перед висящей на доске репродукцией и отражает ее как умеет.
Если бы я был учителем, то выстроил бы систему зеркал, продлевая процесс до бесконечности. Сняв со стены репродукцию, разложил бы написанные тексты по партам и заставил другой класс на следующем уроке рисовать картинки по написанным изложениям. Затем дети, пришедшие на смену, вновь писали бы изложения, но уже по нарисованным сверстниками картинкам.
Постепенно отражения, перетекая одно в другое, все дальше уходили бы от прообраза, с каждым разом отворяли все новые дверцы воображения. Порожденных смыслов хватило бы надолго.
Проблема в том, что я не учитель. Один раз, на институтской практике, я вел урок в средней школе, и мне не понравилось.
КАКОЕ Я ЖИВОТНОЕ?
Все животное во мне вещественно, просто и дано в ощущениях. Все, что выводит меня за пределы животного мира, зыбко, неуловимо и с трудом поддается формулировке. Как небо – синее, яркое, потрогать нельзя.
В рамках теории эволюции все понятно. Рыбы, птицы, млекопитающие по росту расставлены на картинке. Лев – царь зверей, человек – венец природы.
Но если за точку отсчета взять дух, а не материю, все усложняется. Человек, изгнанный на землю, – пришелец среди зверей, одинокий и никому не кровный родственник. Почва выбита из-под ног.
Мама называла меня ласточкой, потому что любила. Одноклассники – тушканчиком, за то что умел дальше всех прыгать в длину без разбега.
Ласточка живет четыре года. Тушканчик – три. Нет времени разобраться.
ЖЕНЩИНА ЧИТАЕТ КНИГУ НА ПЕРЕХОДЕ
Машины ослепляют фарами ее профиль и стирают шинами ее тень. Пешеходы-попутчики задевают плечом и наступают на пятки. Но мир, несомый в руках, важнее и реальнее окружающего.
Есть в этой нелепой картине что-то трогательное, как если бы женщина, не размыкая мокрых век, нащупывала полотенце над ванной. Смутное напоминание о мире, предшествовавшем грехопадению.
Не успевшая затормозить машина толкает женщину под руку, и она, нахмурившись, не поднимая головы, ищет потерянную строчку.
2012–2013
[1] http://magazines.russ.ru/project/club/egipt/
