Ответы В. Быкова на вопросник А. Адамовича 22.4.72 г.
Я не эпик, не романист, скорее, я новеллист, но, поскольку пишу на одну тему, все эти мои локальные повести, каждая в отдельности — момент, эпизод, частность. Чтобы сложить по ним какое-то представление о предмете, надобно рассматривать их в целом, в совокупности, хотя, впрочем, я не знаю, надобно ли это делать и зачем это делать. Я никогда не задавался целью отразить дух, сущность, историю прошлой войны, меня в ней интересовали какие-то частности, прежде всего, разумеется, те, которые наименее преходящи и наиболее важны для данного времени. Поэтому субъективно я не осмысливал все это как цикл, более того, я не знал, заканчивая какую-то повесть, за что возьмусь дальше и возьмусь ли вообще, но нередко получалось так, что последующие вещи как бы вытекали из предыдущих. Конечно, «Альпийская баллада» — поиск в другой области, попытка попробовать свои силы в лирико-романтической прозе, однако она же дала почувствовать автору, что это не его стихия. Самый жесткий реализм меня привлекает больше и тут, чувствую, я бы преуспел гораздо, если бы он был возможен в современной л<итерату>ре.
Обращение к партизанской теме объясняется тем, что фронтовая тема во второй половине 60-х годов была основательно прижата, и хотя таила в себе массу самых интересных и неотраженных л<итерату>рой моментов (нравственных и военных), в ней уже ничего серьезного нельзя было сделать. Тогда я обратился к теме еще большей стихийности — партизанской. Здесь, как известно, тоже масса всякой всячины — настоящей жизни. Однако… За «Обелиск» я взялся, действительно, после «Круглянского <моста>», в котором коснулся проблемы высокого героизма (комбриг Преображенский), и тут меня поразила одна вещь: я не нашел прототипа. В католической Польше был Корчак [1], в Югославии учитель из Крагуеваца, а в Белоруссии таковых не оказалось. Вершина нашего духа — Матросов, в состоянии аффекта дерзнувший на самопожертвование, а осознанного, трезвого самопожертвования такого рода у нас не оказалось. И я понял почему: наша мораль к этому не была готова, более того, такого рода героизм она не признавала за героизм, она еще не дозрела до него. Вот почему я возвратился в «Обелиске» к этой теме и написал то, чего недоставало в жизни. Сделал я это вполне сознательно — полемически, пропагандистски — как угодно, но мне кажется, что это оч<ень> существенное и недостающее (выпавшее) звено высокой духовности народа, которое надлежит хотя бы осознать, если не возместить.
Другое дело — «Сотников». Эта повесть целиком созрела в настоящем, нашем времени. Я кожей, нервом почувствовал (что понятно), что значит жить в ситуации, когда ничего не можешь, лишен всех возможностей не только как-то влиять на обстоятельства, жизнь, но и хотя бы с ничтожною долей на успех сохранить свою независимость от этого злобного и хищного мира. И я построил сходную модель на материале партизанской войны (вернее, жизни в оккупации), взял Сотникова и Рыбака и показал, как оба обречены, хотя оба — полярно противоположные люди, — такова сила обстоятельств. Не скрою, здесь замысел — от экзистенциализма, каким я его представляю.
Относительно нынешней «Войны и мира» я пессимист, — подобные вещи сейчас невозможны, как невозможен эпический жанр вообще, для которого необходима вся правда общества или хотя бы максимум правды. Но кто ее позволит? А без такой большой правды какая же эпика? Ведь в недавнюю пору маленькая повесть потому и получила такое распространение и так много выразила только потому, что она довольствовалась кусочками правды, частностями нашей жизни, деталями ее, в которых, однако, видна была сущность всего. Но ведь для романа этого мало. Конечно, всякий бывает роман, но речь об эпосе, о «Войне и мире».
С «лесенкой», пожалуй, согласен. Так оно и есть.
Я никогда не заглядываю далеко, не только в 82-й, но даже в завтрашний день — что поделать, плохо так, но это привычка молодости, с войны. Не люблю и не хочу. Я уже не знаю, что и как — сегодня, чувствую, что реалистической л<итерату>ре делать нечего, надобна л<итерату>ра другого рода, типа С<алтыкова>-Щедрина, Булгакова, отчасти Достоевского, но кто ее позволит. Эпикой Толстого ничего не возьмешь, не отразишь и части того, что есть. А вообще я думаю, что л<итерату>ра скоро отомрет за ненадобностью, происходит мощное, глобальное роение человеческих сил, и все дело будут решать расы, ракеты, идеологии. Искусство будет терпимо лишь как средство пропаганды, не более. Впрочем, это уже есть. А что еще будет…
Что делать, я пессимист, страстно желающий оказаться неправым в этом своем пессимизме, ни в л<итерату>ре, ни в истории я не вижу ни единого проблеска впереди. И моим евангелием является «Чума» Камю, другого пока я не знаю. Толстой прекрасен, но он старомоден, он не жил в атмосфере, в которой десятилетия (а то и столетия) приходится жить его потомкам, никто больше и яснее А. Камю не сказал, как надлежит быть честному человеку в таких условиях. Впрочем, нам уже не так много осталось, через 2 года мне 50 — и хватит. Ничего радостного впереди никого не ждет. Жаль только наших детей. В то же время, как ни странно, переживаемый нами период (с после войны) — пожалуй, самый счастливый в истории человечества. Другого такого не было до и не будет после.
Впрочем, хотелось бы что-нибудь написать еще. Но — не очень сильно...
Больше хочется лета, солнца, тепла… Вот те ценности, которые хотя и изменчивы, но реальны.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А тебе спасибо! Написал ты обо мне умно, подробно, пространно и, конечно, более глубокомысленно, чем я того заслуживаю. Я читал с некоторой даже неловкостью — не привык. Жаль будет светлой твоей головы и твоих рук, если все это останется всуе…
Обнимаю, В.
На обороте листа А. Адамовичем сделана запись:
«Написано по прочтении статьи (для “Вопр<осов> лит<ературы>”) [Статья: Адамович А. Торжество человека (Новые повести В. Быкова) // Вопросы литературы, 1973, № 5] и как ответ на мой “вопросник”.
“Лесенка” — моя оценка, “расстановка” быковских повестей по их художественной значимости.
А. Адамович».
1. Корчак Янош (1878—1942) — польский писатель, педагог, врач.
[Ялта — Минск.]18—20 сентября 72 года
Дорогой, милый Саша!
Только что прочитал твою «Хатынскую повесть» и весь еще у нее в плену, под ее властным, сладостным и трудным впечатлением. Повесть великолепная, я просто не знаю, с чем ее можно поставить рядом. У нас, по крайней мере, о партизанах так не писали — ты первый. Хотя и предыдущая твоя книга вполне хороша, но эта — что-то особенное. Этот герой твой и его одиссея, корова в ночи, стадо побитых коров, сожжение людей, пленные каратели, этот твой бой по кругу — что-то апокалипсическое, не меньше. Множество великолепных деталей, точно переданных состояний. А каковы образы!
Прекрасная во всех отношениях повесть.
Как на мой вкус, так я бы подрезал сцены сегодняшнего, но, я понимаю, они нужны для осмысления, для публицистики. И публицистика эта по высшему сорту — умно, честно, тонко.
И еще — название.
Названия у тебя вообще не блистают ни новизной, ни вкусом — тут тоже. Само слово «Хатынь» слишком уже захватанное, не новое, что-то в нем от официальной терминологии. А у тебя ведь такая свежая, новая, многокрасочная вещь… Я бы назвал иначе. Не знаю как, но иначе.
И еще — жаль, что она в «Дружбе народов», а, скажем, не в «Новом мире», который бы она украсила, несомненно. Но что в «МаладосцЁ» — хорошо. Пусть! Перевод хорош, вполне белорусская вещь. Никто не усомнится. Надеюсь, что по-русски она звучит еще лучше. Хотя и по-белорусски прекрасно. Те, которые тебя упрекали в отступничестве от национального, теперь будут довольны.
Я очень рад, что ты написал эту вещь, особенно после двух твоих последних повестей [1], которые не всем нравились. Думаю, что эта понравится всем. Да и не может она не понравиться — разве что какому-нибудь идиоту.
Словом, я очень рад за тебя, поздравляю, немножко по-хорошему завидую. Теперь, дружище, если ты еще начнешь хоть немножко пить, то действительно тебе не будет цены, как сказал К. [2]
А пока — хоть будь здоров.
Обнимаю тебя,
твой Быков.
P.S. Сердечный привет твоей маме, а также Вере (которую поздравляю с награждением Почетной грамотой Верховного Совета БССР) и Наташе-студентке. [3]
P.P.S. Начал писать в Гродно, заканчиваю в Ялте, в Доме творчества. Природа хороша, похуже погода и еще хуже — люди, которых тут так много…
1. «Асия» и «Последний отпуск».
2. Кислик Наум Зиновьевич (1925—1998) — белорусский поэт, переводчик, друг А. Адамовича.
3. Дочери А. Адамовича.
[Гродно — Минск.] 7 июня 75 г.
Саша, дорогой дружище!
Посылаю тебе письмо, которое должно показаться тебе небезынтересным, автор мне не известен, но пишет хорошо.
Как живешь ты? — не имею никакой информации. Книгу вашу [1] только держал в руках, достать так и не смог, прозевал, когда была в продаже. Но, возможно, еще добуду. Только что закончил читать «Берег» [2], не знаю, как все это осмыслить, но думается мне, что вещь — значительная. Многие места просто блестящи, общая идея вполне добропорядочна. Хотя есть разные места и мысли. А вот роман Бакланова [3] мелковат, и, несмотря на прекрасные места и отличную идею, раздражает даже своей обывательской дотошностью, семейными сентиментами. Так мне кажется. Хотя, может быть, я и ошибаюсь — это первое впечатление по прочтении.
Завяз в кино [4] и никак не могу вытащить из него ноги. Просто надоело до чертиков. Тем более что заранее знаешь, что ничего путного в итоге не будет — одна морока.
Сердечный привет твоей семье, а также твоим соавторам.
Обнимаю, Василь.
P.S. Может быть, приехал бы в Гродно? Повозил бы по Неману. А?
1. Алесь Адамович, Янка Брыль, Владимир Колесник «Я з вогненнай вёскЁ» («Я из огненной деревни»).
2. Роман Ю. Бондарева.
3. Роман «Друзья».
4. Речь идёт о телефильме «Долгие вёрсты войны» белорусского режиссёра А. Карпова.
[Минск — Гродно.] На штемпеле конверта:10.06.75 г.
Василь, приветствую тебя!
Хорошо бы и самому так думать о своей работе, как тот странный энтузиаст!
Но вот о литературе (в т<ом> числе и своей) я думаю похоже. Что-то с ней действительно происходит, с нашей военной литературой. Мы ненавидим войну, но так втянулись в роль ее «летописцев» и разоблачителей, что уже начинаем (а многие давно начали) любить свою память о войне. Украшательство, эстетизация войны через разоблачение (которое стало любимым занятием) — вдруг вот как это поворачивается.
Как избежать этого?
Думаю, единственный путь есть — с него и начинали в свое время. Доставать так далеко, что как бы действительно возвращаешься на передовую. И риск уже реальный, а не далекий, в воспоминании. У тех самых баб нет и намека на то, чтобы они любили свою память о войне. Это и есть урок, к<отор>ый я во всяком случае извлек. Но применить куда труднее, чем извлечь.
Неман — это здорово, но там у тебя не поработаешь. А надо! Академия съедает время. Еду в Коктебель.
Хорошего тебе лета!
Адамович.
[Гродно — Минск.] 16.XII.75.
Саша, дорогой дружище!
Трудно тебя заловить в Минске, все ты в разъездах — видно, дела твои пошли на поправку. Читал твою работу о М. Горецком [1], превосходно ты написал, как всегда. Глубоко, пространно, богато. Дай Бог тебе!
Посылаю свою новую повесть [2] — будет время и настроение — почитай. В ней нет ничего особенного, так, два дня войны, но в белорусском варианте ее дочиста выпотрошили, и мне не хотелось бы, чтобы ты читал по «МаладосцЁ». Лучше прочитай в переводе. Хотя и тут не убереглось кое-что — красные поправки — это литовские [3] изъятия при подписи в свет. Но редакция и редактура отнеслась благородно, спасибо им.
Недавно был в Москве, говорили о тебе с Лазарем [4] и Богомоловым [5] — последний все меня уверяет, что «Саша — оч<ень> хороший человек». Он тебя любит. Я процитировал ему Наума <Кислика>, кот<орый> сказал когда-то, что «если бы С<аша> пил, ему бы цены не было». Но Б<огомолов> ведь сам почти что не пьет…
Повесть посылать обратно не надо, можешь дать почитать ребятам.
На этом — будь здоров!
Обнимаю тебя — Василь Б.
Привет твоим дамам — В., Н. и маме тоже.
1. «Врата сокровищницы своей отворяю…» — роман-эссе, серия литературоведческих статей о творчестве М. Горецкого. Горецкий Максим Иванович (1893—1938) — белорусский прозаик, драматург, литературовед, переводчик, фольклорист. Академик АН Беларуси. Репрессирован, расстрелян.
2. «Его батальон».
3. Цензурные сокращения.
4. Лазарев Лазарь Ильич (р. 1924) — русский литературовед, критик, друг В. Быкова.
5. Богомолов Владимир Осипович (1926—2003) — русский прозаик.
[Минск — Гродно. Конец 1975 г.]
Привет тебе, брат мой!
Прочитал сегодня ночью «Батальон» — хотя и голова болит, и снова полное возвращение к уже знакомому Быкову.
Значит, опять есть то новое, ради чего вещь стоило писать.
Думаю, что это хорошая точка ко всему (!) циклу. Потому что «Волчья <стая>» на это не тянула.
Не мое дело тебя останавливать, учить, «переводить стрелки» на другие темы. Но если хочешь знать, так это ощущение многих твоих сторонников: «нужно Василю здесь остановиться и начать в другом месте!» Тогда и возвращение к такой вот войне прозвучит совсем ново.
Лично я могу еще и еще радоваться твоим новым военным повестям (хотя тоже хотел бы прочитать, чем ты грозился: детство колхозное и т. д.) Однако, что замечаешь и <не> замечать не можешь: хорошо наезженная военная колея не стимулирует автора на шлифовку фразы, слова. Поскольку и без того получается, иными средствами берешь читателя, держишь, тащишь. А вот если бы начал о чем-то более обычном, бытовом (детство, отец, мать) — тут потащил бы себя к деталям, шлифовке фразы.
Скажу откровенно, я начал «Батальон» читать в «МаладосцЁ» и просто удивился ощущению, что слова, фразы самые случайные, просто что под руку попали. В русском тексте лучше, но прочитал (всё — честно, искренно) — и опять ни одной фразы, которая застряла бы в памяти. Фразы, фразы! — мне бы твои заботы! — скажешь ты и разгневаешься.
Но ведь когда-то нужно и это оружие пускать в ход, всё другое ты уже умеешь, в другом ты сильнее многих и многих, а здесь — слабее многих и многих, значительно более молодых. (Пишу об этом, потому что это и моя беда и забота, и вина перед литературой, — про себя больше пишу, нежели про тебя!)
Слушай, Василь, может все это неожиданно слышать от человека, писавшего о вечевом звоне, который не повторяется.
Но все же жаль, если Быков, успокоенный, так и не сможет всего, что он может.
Конечно, историки и наследники всему найдут оправдание. Но сам ты больше знаешь, что можешь.
Лучше посидеть над вещью три-четыре года, пока есть силы, да объявиться заново — совсем новой вещью, новым уровнем. Нет необходимости снова и снова подтверждать себя — прежнего. Прежний виден уже издалека.
И вот «Батальоны» сдвигают все акценты на лучшие повести — на этом можно было бы и завершить (пока) цикл. Чтобы не отступать назад. (Это оставь Айтматовым, у них больше азиатского опыта.)
Как красиво было бы, неожиданно и сильно: вдруг новый Быков, совсем новый по материалу, прежний по пафосу — пусть! Но новый, который умеет остановиться у цвета, у простенького переживания, факта, слова...
Интересно, чтобы я сам сказал, если бы мне такие советы кто-то давал? Во всяком случае обижаться не стал бы. Может, лишь только подумал: много вас и без тебя!
Желаю тебе здоровья и настроения — поскольку же Новый год! А что надо делать — каждый сам себе советчик.
Наде и ребятам привет!
Адамович.
[Гродно — Минск.] 22.XII.75
Саша, дорогой дружище!
Спасибо тебе за письмо и за прочтение «Батальона». Конечно, ты прав, с этим надо кончать. Я так и намерился — поставить точку и не только в военной теме, но и вообще. Литература сходит на клин, а тема войны уже сошла, в рамках дозволенного уже ничего не осталось. К тому же я понимаю, что по-белорусски пишу плохо, т. е. другие и в другом материале пишут гораздо красивее. Военная же тема, как известно, — дело языка русского, ее переложение на белорусский, как бы там ни было, — подделка, фальшивка, и степень удачи здесь в прямой зависимости от способностей фальсификатора. Но я плохой фальсификатор и плохой стилист. Что верно, то верно.
Что же касается воспоминаний детства, то увы! Не ко времени. Пусть уж весь мой клин остается залежью… С осени начинаю дожидаться весны, лета; зимой трудно жить на этом неуютном свете…
Желаю тебе здоровья и все-таки еще написать что-то. Хотя, на мой взгляд, ты напрасно казнишься-каешься, в литературе ты работаешь хорошо, и никакой твоей вины перед ней нет. Другим бы с твоё!
А со здоровьем надо бы как-то сладить. Ведь ты же не лечишься всерьез. А надо бы. Может быть, обратиться к травам. У меня есть знакомый гомеопат, лечит все. Оч<ень> хор<оший> доктор. И мне сильно помог с астмой. Подумай и напиши.
И — будь.
Спасибо,
обнимаю — Василь.
Надя Вере шлет сердечный привет. Я тоже.
[Гродно — Минск. 1976]
Саша, дорогой друг!
Поздравляю тебя с премией [1], заслуженной давно и присужденной недавно. Я очень рад, что, наконец, посчастливилось стать в полный рост на собственном, сложенном тобой, пьедестале. Стой там как можно дольше, и посмеивайся тихонько, зная, какую еще книжечку ты держишь за своей спиной.
Пускай позавидуют!
Обнимаю — твой Василь Быков.
1. В 1976 году за «Хатынскую повесть» А. Адамович получил Государственную премию БССР имени Якуба Коласа.
К письму приложен рисунок В. Быкова.
[Гродно — Минск.] 13.X.76
Саша, дорогой дружище,
спасибо тебе за толстую, нарядную твою книгу [1], нафаршированную умными мыслями и хорошими словами, многие из которых я с наслаждением перечитал еще раз. Почему-то больше всего трогает меня очерк о М. Горецком и заключительная статья в книге, которые можно перечитывать еще и еще. Конечно, я уверен, что ты напишешь еще не одну такую, будут у тебя и толстые и тонкие, и дай тебе Бог критики и прозы и кино тоже.
Будь здоров. Привет Вере.
Твой Василь.
1. «Издалека и вблизи. Белорусская проза на литературной планете».
[Гродно — Минск.] 28.11.76
Саша,
я думаю, что ты отнесешься серьезно к этим лекарствам и лечению, потому что средство это безотказное и, если ты исполнишь все как следует, то давление у тебя придет в норму. Это категорически! А деньги я потратил небольшие, и если ты в Минске при случае поставишь мне сто граммов или кружку пива, то мы будем в расчете.
Так что лечись.
Написали мне хлопцы из Москвы про Совет по бел<орусской> л<итературе> [1]. Я подивился только, что ты еще не потерял охоту участвовать в таких мероприятиях…
Ну, что ж…
Поклон твоей матери и Вере.
До встречи с тобой — здоровым!
Твой Василь.
1. Имеется в виду Совет по белорусской литературе при Союзе писателей СССР.
[Минск — Гродно.] 18.12.79 г.
Дорогой Вася!
Я не дождался твоего звонка и решил воспользоваться почтовой бандеролью. Это необычная, очень спорная и резко талантливая, на мой взгляд, книга [1]. Игорь [2] работал над нею десять лет. Он очень просил тебя прочесть ее и написать ему хоть несколько слов.
Теперь о другом. Ты, вероятно, знаешь, как тяжело и безнадежно болен Гриша Березкин [3].Вот уже полгода он по существу живет с отключенным мозгом. Я никак не могу с этим смириться. Он несколько раз снился мне, веселый, разговорчивый. Я все повторяю ему: «Гриша, вы выздоровели, выздоровели!..» И — просыпаюсь. Дальневосточники достали редчайшее японское лекарство — гомолон. Но и оно, увы, не помогло. Говорят, что еще может помочь время. Хочу надеяться на это.
Но помощь нужна не только Грише. Осталась Юля [4], остались ребята. Все согласны, что Юлю нужно устроить на работу, об этом даже говорили на секретариате. Но, как говорится, воз и ныне там. Киреенко [5], к примеру, просто категорически отказался взять ее (хотя профессиональные качества Юли вне сомнения), другие отнекиваются и отмахиваются. Один Толя Кудравец [6], к чести его, оставил ей какую-то надежду. Сейчас он вернулся из Америки, приступил к работе и, наверно, нужно как-то укрепить его в этой мысли. Для Юли — это просто последняя и единственная возможность. Я думаю, Вася, что и твое слово могло бы сыграть тут немалую роль.
Именно об этом хотел я поговорить с тобой при встрече. Но коль скоро она не состоялась, пришлось выложить на бумагу.
С Новым годом, с новым десятилетием тебя, Вася, и всех твоих близких!
От души!
Твой Саша.
1. Речь идет о книге И. Дедкова «Василь Быков».
2. Дедков Игорь Александрович (1934—1994) — русский литературный критик.
3. Березкин Григорий Соломонович (1918—1981) — белорусский литературный критик.
4. Канэ Юлия Михайловна, жена Г. Березкина (р. 1931) — белорусский литературный критик, переводчик.
5. Киреенко Константин Тихонович (1918—1988) — белорусский поэт, прозаик, в то время — главный редактор журнала «Полымя».
6. Кудравец Анатолий Павлович (р. 1936) — белорусский прозаик, переводчик, в то время — главный редактор журнала «Неман».
[Планерское (Коктебель) — Минск] 8.8.1983 г.
Дорогие Василь, Ирина [1]!
Сижу после моря и пишу красными чернилами, а на бедрах моих красно пылают лампасы подаренных Быковыми шортов, вызывающих зависть других членов СП — особенно Кислика и Тараса [2]. (Они здесь, и мы только что вернулись из похода в далекую Тихую бухту, а возглавляет нас — в этом и в застольях, как вчера ночью, — сам Черниченко Юрий Дмитриевич [3], человек-комбайн, всё могущий и делающий.)
А утром (в 4.30) я поднимаюсь и даже что-то стараюсь делать — чтобы потом ничего не делать с чистой совестью.
Ну, а вы как — патриоты Минска и Волги (в кавычках которая)? Очень жаль, что нет здесь вас обоих — очень, очень! Чего-то без вас тут не хватает.
Вот и Веры голос с веранды: «Напиши, что я очень жалею, что нет тут Быковой» — вон какая синхронность мыслей!
Я даже забеспокоился: а что если она всегда мои мысли читает — они ведь бывают разные: неумытые, непричесанные!
Что там в Минске за четыре дня, кажется, что вон куда все уплыло и там только-столько новостей!
Ждем ответа, как соловей лета!
Адамович.
1. Быкова Ирина Михайловна (р. 1927) — вторая жена В. Быкова.
2. Тарас Валентин Ефимович (1930—2009) — белорусский поэт, прозаик, переводчик, друг А. Адамовича и В. Быкова.
3. Черниченко Юрий Дмитриевич (р. 1929) — русский писатель и публицист, друг А. Адамовича.
[Минск — Планерское (Коктебель).] 15 авг. 83 г.
Добрый день, дорогие южане
Вера и Саша!
Получили Сашино послание, спасибо за память и хорошие слова в нем. Надеемся, вы уже достигли кондиции черноты негров с берегов Конго — больше и не надо. А мы тут зябнем — ветер, дождь, днем 15. Правда, до сих пор тоже роскошествовали, при тепле (до 28) путешествовали на Полесье, паломничали в белорусскую Мекку — стольный Туров и другие места. Ирина охотилась за ягодами — грибов еще нет.
Относительно новостей в Минске — скудновато, разве что: а) Бартошевич [1] идет на место Бровикова [2]; б) Нил <Гилевич> вернулся из отпуска и засучивает рукава; в) у Велюгина [3] сгорела дача (по пьянке); г) Госкино зарезал мой сценарий по «Последнему шансу»; д) Издательство по требованию С. Павл<ова>[4] требует от автора привести «Знак беды» в соответствие с русской «Д<ружбы> н<ародов>» публикацией. А так все хорошо, все прекрасно.
Посылаем вам несколько фото. Пусть они напомнят вам, что есть где-то березовые кущи, полные ягод, на подходе грибы. Осень тоже.
Сердечный привет Юрию Ч<ерниченко>, Науму <Кислику> и Валентину <Тарасу>. Если надо что выпить — телеграфьте! Пришлем.
А пока обнимаем вас обоих. И ждем!
Ваши Василь и Ирина.
1. Бартошевич Геннадий Георгиевич (1934—1993) — председатель Минского горисполкома, с 1983 г. — второй секретарь ЦК КПБ.
2. Бровиков Владимир Игнатович (1931—1992) — второй секретарь ЦК КПБ, с 1983 г. — председатель Совета Министров БССР.
3. Велюгин Анатолий Степанович (1923—1994) — белорусский поэт, кинодраматург.
4. Павлов Савелий Ефимович (р. 1934 ) — в то время — заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК КПБ.
[Минск — Планерское (Коктебель).] 8 авг<уста> 85 г.
Дорогие Вера и Саша,
Ну и как вам на берегу? Солнце светит, море колышется — ну, и хорошо. И у нас не хуже — стоит теплая и сухая погода. (Правда, еще только второй день.)
Альбом [1] передал, замену сделают. Но текст (по твоему, Саша, предложению) передали в ЦК, где он и застрял у Павлова. Так что можешь себе вообразить все другое.
А к нам опять посыпались итальянцы. Внепланово, неожиданно. Устраивал в гостиницу, в пятницу Ирина дает прием — на даче, конечно.
Посылаем вам страничку из «Знамени юности» [2] со статьей В. Бойко [3] «Смотрите — Климова [4], читайте — Адамовича»… <Статья: Бойко В. Читайте Адамовича // Знамя юности, 1985, 7 авг.>
Такова наша жизнь.
Обнимаем, счастья вам.
Ваши Быковы
1. Речь идет о фотоальбоме «Василь Быков», текст к нему написал А. Адамович.
2. Белорусская молодёжная газета.
3. Бойко Владимир Андреевич (1933—1996) — белорусский искусствовед, друг А. Адамовича.
4. Климов Элем Германович (1933—2003) — русский кинорежиссер, постановщик кинофильма «Иди и смотри».
[Минск — Нида.] 23.9.85 г.
Дорогие Василь, Ира!
Вы молодцы, что живете, как люди, не то что минчане — суетой, в суете. По утрам пытаюсь работать, а потом позвонят и долго приходишь в себя: кто сумасшедший — ты, он, они или все мы вместе?
Оказывается, я и почему-то Вера Полторан хотим ссадить Н. С. (нет, а на самом деле Ныл!) и посадить, кого бы ты думал? — Адамовича! И почему Вера Семеновна? Потом открылось, озарило: Н. С. сейчас в большой дружбе с Саченко (Буравкин сообщил), а тому надо на место Веры Семеновны водрузить своего племяша в отделе критики, вот он и вшептался в душу нашего Н. С., а он ходит и ные — скардзЁцца.
Отряхнешься и вроде бы живем дальше, но все равно начинаешь думать, как некто Быков: нет, это запрограммированно. Ничего нас не спасет! Кранты, баста!
Приезжайте — хоть душу отвести от их всех. А, может, и правда поедем вместе, если бы не с тобой, я отказался бы от стаднюковской миссии. Ну да еще неизвестно, что и кто возразит.
Привет от Веры, Наташи!
Живите и радуйтесь дальше.
[Минск — Железноводск.] 3 мая 1986 г.
Саша, дорогой дружище!
Только что у нас была Вера, угостила куличом и яйцами (к Пасхе), Ирина проводила ее, а я сел за это письмо. Мы тут, шутя, сочиняли тебе телеграмму в том смысле, чтобы ты берег себя, т<ак> к<ак> вполне возможно, что представляешь теперь единственный экз<емпляр> генофонда нации, который понадобится вскоре на родине. В общем, сейчас обстановка, кажется, нормализовалась (или около того), но дело в том, что в первые дни, которые выпали на выходные, никто радиоактивность не измерял, а именно тогда через всю Белоруссию на север прошел радиоактивный шлейф, в котором была наибольшая концентрация. Еще и в понедельник приборы оказались зашкаленными от 20—30-кратного превышения нормы. Два южных района Гомельщины эвакуируются.
Вот такие наши дела. Многие весьма огорчены, другие же не обращают внимания — пьют и гуляют, как и всегда на праздник. Относительно Вертинского[1] я разговаривал с АТК [2], он, в общем, благосклонно отнесся к Толе, Нил [3] тоже поддерживает его кандидатуру. Но на эту же должность [4] рвется и Борис [5], которого усиленно проталкивает Иван Петрович [6].Однако на днях, по-видимому, всё решится [7].
Погода у нас переменилась, стало холодно, хотя сухо (а надобен дождь, чтобы смыть всю эту пыльно-радиоактивную гадость). Очень не весело вообще…
На днях умер Степан Александрович [8] — от туберкулеза, принесенного с войны.
Нил переживает свои голоса. Все спрашивает: за что? [9]
Звонил Лазарь <Лазарев Л. И.>, спрашивал о съезде.
Саша, ты за нас не тревожься: мы во власти божией — иначе не скажешь. Пьем йод (4 капли на полстакана молока) и каберне, говорят, выводит. Но, говорят, водка выводит лучше, если бы она была. Водки нет! Даже на праздник…
Очень желаем тебе хорошей погоды и безоблачного настроения.
И — приезжай бодрым и здоровым.
Обнимаем.
Твой Василь и Ирина.
1. Вертинский А. И. См. письмо из Гродно в Планерское.
2. Кузьмин Александр Трифонович (1918—2003) — партийный и государственный деятель, участник Великой Отечественной войны, летчик, секретарь ЦК КПБ (1971—1986).
3. Гилевич Нил, в то время — первый секретарь Союза писателей БССР.
4. Главный редактор Белорусской энциклопедии.
5. Саченко Борис Петрович (1936—1995) — белорусский прозаик.
6. Шамякин И. П. См. письмо от 29.09.68.
7. Главным редактором Белорусской энциклопедии стал Саченко Б. П.
8. Александрович Степан Хусейнович (1921— 1986) —белорусский литературовед, писатель.
9. Имеются в виду результаты голосования на съезде Союза писателей БССР.
[Железноводск — Минск.] 7.5.86
Дорогие пострадавшие — Василек, Ирина и весь народ, теперь уже дважды хатынский! Или так: хатынский и плюс хиросимский. Одно кличет другое, так уж на небесах записано, что ли.
Шлю молитвы за вас всех, над кем прополз шлейф нашей высокочтимой науки, с отвращением вспоминается телефизиономия главного по этим делам академика (полгода назад вещал из телеящика) — конечно же, всякие там опасения за «мирный атом» — это у них там, а мы оптимисты и начхать. Рядом с бюрократом казенный оптимист — главный наш могильщик. Благодаря «патриотическому оптимизму» мы войну встретили в подштанниках. А теперь вот — Чернобыль. Интересно, будем достраивать свой — в 30 км от Минска? Или все-таки спохватимся? Хотя бы такой ценой.
А я, как нарочно, уехал от всех вас. И от Наташи с Верой. Что-то вроде дезертира. Не «генофонд», а дезертир!
Нет, мир спятил! Те вон руки от злорадства потирают, а мы рассказываем, как здорово показали себя пожарники и милиционеры. Можно представить (легко это сделать) как 60 разуничтоженная жизнь будет тенью, пеплом удаляться от планеты Земля, а звучать будут все те же тени-голоса: «Здорово мы их, растяп!» «Нет, как здорово пожарники!»…
Я должен ехать к ученым, в Москву. Интересно бы спросить высоколобых: отвечает или не отвечает ученый-физик, химик и т. п., если его опасную штучку доводит, реализует безответственно-пьяный (или с похмелья) «дядя Вася»? (Мелиораторов уже об этом спросили — машут руками, а мы при чем, если наше добро обращают во зло на последнем прогоне!) Думаю, что они в ответе. Думай про всю цепочку, а если не надежная, тогда подумай еще раз!
А ты говоришь, водки нема! Да я бы отдал нас всех на годик-два в руки Карпюка [1] и Дудочкина [2], <оба писателя были против алкоголя>, они бы осушили — да здравствует вот такая мелиорация!
Значит, не хотите сюда? Отпусти тогда Ирину с Верой и Наташей, раз сам к Тэтчер рвешься [3]. Пусть погуляют, пока можно, пока здесь чисто. Покажу Кавказ, хотя бы с севера.
Обнимаю и желаю, чтобы все это — на сухой лес!
Ваш Адамович.
1. См. письмо от 28.03.1965.
2. Дудочкин Петр Петрович (1915—2000) — русский прозаик.
3. В Великобританию.
[Москва — Минск.] 20.11.86 г.
Василь-дружище! Ирина! Подруга друга!
Приветствует вас заключенный палаты № 609! А заключили его за грехи заслуженно:
1. Не езди столько — на зависть вице-писателям!
2. А ездишь, так не работай на бегу (4 часа сидел ночью и писал доклад, а сбоку — ветерок-сквознячок).
3. И вообще, не забывайся!
А с другой стороны, как говорил тот цыган: а если не это все, так на шиша остальное?!
Ну, да ничего! Во всем надо находить и светлую грань. Вот побывала редактор из «Нового мира», а я уже вырос и увидел, что многое нужно добавить-убрать [1]. Вот и буду заниматься.
Каюта, слава Богу, у меня отдельная.
С высоты своих воспалений посылаю вам наказы:
1. Не хватать никаких новых хворостей (хватит нам и старых).
2. Трудиться за столом, не выезжать на места рождения друзей-писателей (ехать, так уж за экватор!).
3. Укреплять связь с землей (на даче).
4. Третий тост поднимать за болящих не дома.
Обнимаю! Ваш Адамович.
1. Имеется в виду повесть «Последняя пастораль».
[Минск — Москва.] 1.XII.86 г.
Дорогой наш боляще-разнесчастный Пневмоник!
А может, счастливый? П<отому> ч<то> больница — не самое худшее место в нашем мире, есть похуже. Но, тем не менее, ты не заслужил ее, тем более на столь продолжительный срок, хотя (по слухам) о тебе там печется вся столичная медицина и столичная общественность. Все-таки на воле много дел, ждущих тебя и твоего участия, да и минская общественность не может дотянуться до твоей обособленной палаты. Уже многие лица и организации (телевидение, политехнический) интересуются твоим возвращением, ждут тебя. Не говоря уже о твоих друзьях…
Вчера выступал по телевидению В. Карамазов [1], хвалил тебя за книги публицистики, хвалил в одном выступлении Нил. Ждет твоего приезда Матуковский [2], хочет что-то писать. А я маюсь с фильмом Пташука [3], который хотят кастрировать, а режиссер не дает. На днях просидели три часа у И. И. [4], едва он нас самих не кастрировал, но Миша [5] устоял. Не знаю, надолго ли хватит его упорства.
27 ноября большой группой ездили за Раков, открыли дом творчества на Ислочи. Кажется, получился неплохой дом, многие засядут, может, и напишут что-либо.
Присуждали республиканские премии: Кудравцу [6], Янищиц [7], Кулаковскому [8]. За спектакли двум театрам (за «Знак беды» и «Вечер»), была небольшая стычка с Нефедом [9] и Зайцевым [10], но в общем все обошлось демократично. Миша Тычина [11] в последнем «ЛЁме» упрекнул Брыля [12], и это все очень заметили. Ну и главная новость — Киреенко [13] подал заявление об уходе, и теперь идет борьба за портфель «Полымя». Основные претенденты И. Чигринов [14] и С. Законников [15]. Кажется, однако, пройдет первый. АТК [16] вернулся с Черного моря и ведет оседлую жизнь добропорядочного пенсионера.
Однажды звонил ему, и он передает тебе привет и пожелание поправиться. Приедешь — созвонимся, хочет повидаться. Я тут состряпал небольшую повестушку [17], еще никому не давал, жду тебя. Анатолий Константинович [18] уже генерал запаса, строит дачу.
Вот такие наши дела.
Ну, а московские ты знаешь лучше.
В личном плане — тоже не ахти, хожу на уколы. Что поделаешь — маролик. Т. е. маразматик, рамолик, пенсионер... Читаю всякую всячину — от «Правды» и «ЛитРоссии» до Паскаля. Иногда выезжаем на дачу — проехаться, пока сухая дорога.
Так — поправляйся. Но имей в виду, что после пневмонии нужно глубокое дыхание, невозможное в четырех стенах и требующее движения и пространства.
А может, Вера все-таки привезет тебя? Это было бы здорово! (Точнее — вот будет славно-то!..)
А пока мы с Ириной шлем тебе наши поклоны и два алых цветочка (и незабудочку).
Ждем тебя здоровым и бодрым, дружище!
Твой Василь.
1. Карамазов Виктор Филимонович (р. 1934) — белорусский прозаик, публицист, очеркист.
2. Матуковский Николай Егорович (1929—2001 ) — белорусский драматург, журналист.
3. «Знак беды».
4. Антонович Иван Иванович (р. 1937) — заведующий отдела культуры ЦК КПБ.
5. Пташук Михаил Николаевич (1943—2002)— белорусский кинорежиссер.
6. См. письмо от 18.12.1979.
7. Янищиц Евгения Иосифовна (1948—1988) — белорусская поэтесса.
8. Кулаковский Алексей Николаевич (1913—1986)— белорусский писатель.
9. Нефед Владимир Иванович (1916—1999) — белорусский драматург, театровед.
10.Зайцев Вячеслав Кондратович (1917 — 1992) — белорусский литературовед-славист, переводчик.
11.Тычина Михась (Михаил Александрович) (р. 1943) — белорусский критик, литературовед, прозаик, доктор филологических наук.
12.См. письмо от 29.09.1968.
13.См. письмо от 18.12.1979.
14.Чигринов ИванГаврилович (1934—1996) — белорусский прозаик, драматург.
15.Законников Сергей Иванович (р. 1946) — белорусский поэт, переводчик, публицист. Был главным редактором журнала «Полымя» (1986—2002).
16.А. Кузьмин ушел из ЦК КПБ в августе 1986 года.
17.«В тумане».
18.Сульянов Анатолий Константинович (р. 1927) — белорусский прозаик, генерал авиации.
[Минск — Москва.] 14 июня 88
Дорогой путешественник,
с возвращением тебя на родину. Надеюсь, наездился, не скоро захочешь опять. Разве что в Минск, где тебя ждут не меньше, чем в Штатах.
Посылаю «ЛЁм». Мое выступление немного сокращено и немного поправлено [1].Притуплено. Пока что иначе у нас нельзя.
Так — до свидания и встречи.
Обнимаю — Василь
1. <Вступительное слово> // Пазьняк З., Шмыгалёв Ев. «Курапаты — дорога смерти» // ЛЁм. 1988.03.06.
Курапаты — лес под Минском, место расстрела жертв сталинских репрессий в довоенное время.
[Минск — Москва.] 21.07.89
Дорогой Саша!
У нас новость эпохальная: С. Павлов [1] оставил свое кресло и перешел ректором Минской ВПШ [2]. На его месте пока пусто. Есть и кое-какие другие смены — редакторов газет. На место Дельца [3]пошел Макалович [4].
Посылаю тебе новые вырезки. Хорошие, так себе и плюгавые. Как например Скобелева [5], который в последнее время стал главным крикуном против Н<ародного> Ф<ронта>. Но есть и хорошие люди. Читай, проникайся атмосферой родины.
И — будь здоров!
Вот, забыл. «Наш современник», кажется, уже обезумел совсем. № 6 — ужас! Взялись уничтожать Гранина [6]. И тебя там вспоминают. Вот подлецы!..
Удачи тебе, хорошего настроения.
Обнимаем
Василь и Ирина
1. См. письмо от 15.08.1983
2. Высшей партийной школы.
3. Делец Михаил Иванович — председатель Государственного Комитета БССР по делам издательств, полиграфии и книготорговли.
4. Макалович Иван Петрович (р. 1940) — белорусский журналист, писатель, в 1989—1990 гг. — глава Госкомитета БССР по печати.
5. Скобелев Эдуард Мартинович (р. 1935) — белорусский прозаик, драматург.
6. Гранин Даниил Александрович (р. 1919) — русский прозаик, соавтор А. Адамовича по «Блокадной книге».
[Москва — Минск.] 28.12.90 г.
Дорогой Василь!
Поскольку ты уехал, но и те, что не уехали, этого не услышали — дарю тебе в честь Нового года!
Он обещает быть генеральским.
Если это подошло бы «ЛЁМу» или еще кому — пожалуйста! [1]
С новым все равно годом, мы свое и жили-прожили, и делали-старались, не струхнуть бы под конец!
Обнимаю!
Адамович
1. Выступление А. Адамовича на ІV съезде народных депутатов СССР // Известия, 30.12.1990; Голод как цель исредство: Что я хотел сказать IV съезду народных депутатов СССР // Народная газета, 10.01.1991.
[ Москва — Минск.] 28.12. [1991]
Дорогой Василь!
Одно из моих страшных воспоминаний: блестят роскошно едой-питьем заставленные столы, гости в предвкушении толпятся, гудят, а он (сидим в сторонке, у окна) вдруг наклонился ко мне, сидящему рядом, сказал: «Мне плохо...», и совсем уже другое, не от мира сего лицо легло мне на колени. Я позвал людей, что случилось, что, помогите!.. Никто и ухом не повел. Тогда я выматерился на весь наполовину женский зал — услышали. Теперь он (т<о> е<сть> ты) как огурчик (и сколько еще сделал!) и да будет так еще много-много лет! В новом и во всех новых годах!
А я к тому это говорю, что через какие-то промежутки времени жизнь с нами поступает, как Хозяин стада: а выбракую я вот этого! Вот этого депутата А<дамовича>, который все равно делом своим основным занимается через пень-колоду. И многое тут играет случай. Вдруг отвлекли Хозяина на другое, и ты из поля его зрения исчез. И живем до следующей селекции. Зато лучше начинаем понимать: времени не теряй! Обещаю извлечь уроки!
А кстати, это [1] случилось у меня 21 декабря [2]. Помню, в шеховцовские [3] времена мне именно в этот день грозились расправой. Тоже повод для размышлений — в больнице, накануне Нового года.
Обнимаю Вас с Ириной. Надеюсь, еще поживем!
1. Инфаркт.
2. День рождения Сталина.
3. Шеховцов Иван Тимофеевич (р. 1926) — бывший харьковский прокурор, который в 1988 году подал иск на А. Адамовича и газету «Советская культура» в защиту Сталина. Судебный процесс он проиграл.
Дорогой Василь,
пани Ирина!
Чтобы хорошо работалось (много и быстро писалось), я убедился — нужно, чтобы «бренная плоть» отступала перед духом, а самый простой путь к этому — взять да и заболеть. Вот уже второй год я экспериментирую, и ничего, результат есть: то, что прежде за пять лет, теперь за пять месяцев.
Так что, если опять услышите, что Адамович заболел, понимайте так: Адамович, наконец, работает! А не бегает по тусовкам-митингам.
Думаю, что душа твоя была на конференции: КГБ — всегда с нами! Нет, все же нам посчастливилось больше всех предшественников наших — открыто бить по этой жопе (Ирине здесь не читать). Однако меня удивило, и я сказал об этом добрым людям, которые хотели бы, чтобы эта организация «реорганизовалась», «реформировалась». Уже все согласились: КПСС может быть только КПСС, «социализм» — таким, каким был и никаким иным. То же и КГБ. Какие реформы, какая перестройка? Невозможно это по определению. Все, заканчивается бумага.
Поздравляю пани Быкову с 8 марта!
Адамович
[Минск — Москва.] 20 апреля [1993]
Саша, дорогой наш человек!
Давно уже не виделись, давно не говорили. По телефону особенно не разбежишься, а почта теперь тоже не средство связи. Остается оказия; хорошо, что она остается еще и в образе твоей Наташи.
Как тебе, возможно, известно, мы живем все хуже и хуже. Во всех смыслах. Я уже не говорю о деньгах-ценах — исчезает надежда. От былого подъема мало осталось, вся жизнь круто поворачивает назад, в коммунистическое прошлое. И тут уже не хочу говорить о коммунистах (они как всегда — во всей своей коммунистической красе, они неизменны). Однако посмотри на славный Центр. У нас эти центристы как раз входят в политическую моду и что-то собираются определять, особенно завтра. Но посмотри, что на деле представляют все эти «партии согласия», сторонники стабильности, противники страшной гражданской войны на Беларуси. В лучшем случае это капитулянты перед коммунистами, а в худшем — те же коммунисты. Пазьняка [1] все обвиняют в излишнем радикализме, но я думаю, что в нашем сонном обществе не может быть излишнего радикализма; здесь вопрос стоит так: или радикализм, или капитуляция. А самый главный враг все тот же: хитрый, нахальный, властный коммунист. У нас он снова правит бал в ВС, СМ, КГБ, в местных советах. И на заводах, в ВПК, который уже оправился от недавнего испуга, в Академии наук. Недавно слушал по радио сессию ВС, где принималось решение о вхождении в коллективную безопасность. Стеной стали коммунисты и победили. Хотя что побеждать? Конечно, хлопцы из оппозиции бились, как львы, надрывали горла, выступали и от микрофонов, и с трибуны. Но — голосование! Оно все и решило. А спикер [2]? Диво дивное, а не спикер. Он против, но подпишет. Ибо заставят. Давно уже он заложник ком<мунистического> большинства… И всё потому, что хочет стать президентом. Но теперь уже видно, что напрасно…
Однако все будет зависеть от референдума 25 апреля.
Ну а в остальном… Заканчиваю переводить повесть, тяжелый труд. И неблагодарный. Потому что хорошо перевести с белорусского невозможно. А плохо — стыдно… На дачу еще не ездил — холодно, мокро и нет бензина. С начала года еще ни разу не заправился. Хотя пытался, стоял целыми днями в очереди. И — напрасно.
По телевизору смотрим И. Антоновича [3]. Уже выступает, будто и не было ни перестройки, ни путча. Жизнь все ухудшается, а политика не меняется. Коммунистическая в своей сущности. Есть мысль, что Беларусь будет в Европе тем, что КНДР [4] в Азии.
А в литературе заправляет Н. С. [5] Дает звания. Награждает. Финансирует. Публикует свои стихи и свои фотографии. Руководит, одним словом. Прежде руководить ему мешал все же ЦК. Теперь никто не мешает.
АТК [6] как-то звонил, спрашивал о тебе. Недавно его укусил Борис Саченко [7]. Как обычно. Этот кусает тех, кого недавно лизал. Зато занял место покойного Ткачева [8]. Так что линия Бровка — Саченко последовательно выстраивается.
Вот таковы (коротко) наши дела-заботы.
А ты поправляйся, крепни. Набирайся сил к лету. И не только для творчества. Но и для дружбы.
На этом — мы тебя обнимаем.
Василь и Ирина.
1. Пазьняк Зенон Станиславович (р. 1944) — белорусский общественный деятель, поэт, публицист, археолог. Депутат ВС Беларуси (1990 — 1995). В 1996 году вынужден был эмигрировать. Живет в Варшаве.
2. Шушкевич Станислав Станиславович (р. 1934) — белорусский физик, доктор физико-математических наук, в 1991 — 1994 гг. — Председатель Верховного Совета РБ.
3. Антонович Иван Иванович. См. письмо от 01. 12. 86. В 1990—1991 гг. — секретарь ЦК Компартии РСФСР; в 1993 — 1995 гг. — директор Белорусского института научно-технической информации и прогноза.
4. Корейская Народно-Демократическая Республика.
5. Гилевич Н. С., возглавлявший соответствующую комиссию Верховного Совета Беларуси.
7. Кузьмин А. Т. (см. письмо от 03.05.86).
8. См. письмо от 03.05.1987.
9. Ткачев Михаил Александрович (1942—1992) — белорусский историк, археолог, возглавлял издательство «Белорусская энциклопедия» имени П. Бровки.
[Москва — Минск.] 22.4.93
Дорогой Василь! Уважаемая пани Ирина! Спасибо за вести, хотя и невеселые. Что тут скажешь? А чего мы хотели?
Сбросить и отряхнутьсяот этой мерзости — это же десятилетий мало. 40 лет Моисей будет водить по осушенным белорусским болотам...
Ну, а я спасаюсь от своих хворей тем, что не вылезаю из-за стола. Без этого не знаю, как и держался бы на московских ветрах. Да и на минских тоже...
Пишу — итоговые разделы, на законченный роман-повесть не решаюсь [1]. Не знаю, что там, на небе, решено относительно меня.
Желаю тебе и пани Ирине советского оптимизма, все же не мы, а они потерпели исторический крах. Можно теперь и концы отдавать. Но давай еще продержимся.
Адамович
1. Раговор идет о последней повести А. Адамовича «Vixi» (Прожито).
Публикация и комментарии Натальи Адамович
Перевод с белорусского Олега Ждана
