Была у меня знакомая, и очень она хотела замуж, но почему-то у нее это никак не получалось. Была она веселая, кругленькая, с ямочками на щеках – все, казалось бы, к за-мужеству располагало. Ведь мужчины что любят? Чтобы женщина была веселая, кругленькая, а уж если к тому же и ямочки на щеках, то всё, считай, ты уже замужем. А Сонечка так считать не могла, хотя и очень хотела.
И нельзя сказать, чтобы она была слишком разборчива, нет, ничего подобного. Хотелось бы, конечно, чтобы и муж был веселый, добрый и толстый, чтобы они вместе смотрели телевизор и смеялись, но никаких таких условий она не ставила. Какой будет, такой и хорошо.
И что интересно, мужчинам она нравилась, и время от времени у нее появлялись ухажеры. И в кино приглашали, и в гости к ней с тортом приходили, но каждый раз не доводили дело до конца, и все срывалось. И каждый раз Сонечка была в отчаянии, она садилась в кресло и тихонько плакала в одиночестве, вместо того, чтобы смеяться вместе с мужем возле телевизора, что ей подходило бы гораздо больше. У всех, кто ее знал, просто сердце разрывалось от такой несправедливости судьбы, и они все время Сонечку с кем-нибудь знакомили, хотя результат был заранее известен. В конце концов, они сдались – то ли потому, что безрезультатные действия расхолаживают, то ли потому, что из знакомых неженатых мужчин не осталось ни одного, кто бы не ходил с Сонечкой в кино. И Сонечка тоже сникла, погрустнела и стала готовиться стать старой девой. Но – великое дело случай! Нет, вернее, не случай, а упорство и целеустремленность. Нет, упорство тут тоже не при чем, потому что если говорить об упорстве, то не о Сонечкином, а, наоборот, об упорстве ее знакомых.
Поскольку в поиски достойной пары для Сонечка были вовлечены не только все ее знакомые, не только знакомые ее знакомых, а еще и знакомые знакомых знакомых, то до последних волна всеобщего разочарования докатилась не сразу, и некая Виктория Львовна позвонила знакомой, знакомая которой была знакома с Сонечкой, а эта знакомая позвонила уже самой Сонечке и сообщила, что такого-то числа во столько-то часов на Казанский вокзал прибудет поезд из Омска, на котором в Москву по делам приедет Ватрушкин. Кроме дел в министерстве и похода в Грановитую палату, в его планы входит познакомиться с Сонечкой. Никто про него ничего не знает, кроме того, что зовут его Николай, что он не женат и что едет в четвертом вагоне. Сонечка узнает его по красной шапочке с козырьком. Всё.
Как это так – «узнает его»? Что, она должна его встречать? Это незнакомого-то человека? И где останавливается четвертый вагон? А что значит – «в красной шапочке с козырьком»? А если там еще кто-то будет с козырьком.? Да не один, а несколько? Все было непонятно, кроме «не женат». Но это было существенно.
Такого-то числа за полчаса до такого-то времени Сонечка стояла на платформе, предварительно выяснив, где останавливается четвертый вагон.
Она трепетала.
Николай! Ватрушкин! А лучше – Коля Ватрушкин. Кругленький, курносый и голубоглазый. В красной шапочке с козырьком. Ах, как она ему идет! И как он улыбается. Это же надо, чтобы в огромной Москве, где есть всё, именно такого Ватрушкина не было! А в каком-то Омске – пожалуйста, есть. Но зато там нет милой и симпатичной Сонечки. Конечно, нет, раз до сих пор Коля такую не встретил, и вот теперь надеется на Москву.
Четвертый вагон остановился точь-в-точь напротив Сонечки, как по заказу, и, как по заказу, первым из него вышел Коля. Правда, на нем была не красная, а бордовая, и не шапочка, а кепочка, но какое это имело значение, если он был ну просто на удивление именно такой, каким представляла его себе Сонечка: маленький, кругленький и курносый! Она улыбнулась и бросилась к нему, и он тоже заулыбался в ответ, поставил около нее чемодан и сказал:
– Вот я и приехал.
– Коля!.. Ой… извините, Николай… Как вы доехали? В поезде было жарко?
– Жарко, – кивнул Николай. – Только я не Коля. Я Петя.
– Не может быть, – не согласилась Сонечка, – вы Николай.
– Да нет, Петя, – с сожалением сказал Петя. – Наверное, кто-то что-то перепутал.
– Наверное, Стелла. А может быть, и Люба. Или даже Викто-рия Львовна.
– Скорей всего, Виктория Львовна, – предположил Петя. – А как вас зовут?
– Я – Сонечка. Вернее, Соня. Софья Павлова Краснобокова.
– Очень рад познакомится, Сонечка, – сказал Петя. – Вот уж не ожидал! Первый шаг в Москве – и такой сюрприз!
– А вы разве не знали, что я вас буду встречать?
– Ну, я, конечно, чувствовал, что что-то такое будет, но, честно говоря, не предполагал… Я ведь в Москве первый раз.
Он собирался еще что-то сказать, но вдруг увидел, как изменилось Сонечкино лицо. Глазами, округлившимися то ли от изумления, то ли от ужаса, она смотрела на высокого, как жердь, тощего мужчину в очках и красной шапочке с козырьком, только что вышедшего из вагона. Он озирался по сторонам и явно кого-то ждал.
– Извините… – пролепетала Сонечка. – Я сейчас…
Не глядя на Петю, как загипнотизированная, она подошла к высокому мужчине и спросила:
– Вы… Николай?
– Николай, – кивнул мужчина.
– Ватрушкин?
– Ватрушкин. А вы, видимо, Соня?
– Соня… – она грустно покачала головой. – Это я вас встречаю?
– Надеюсь, что меня, – улыбнулся Николай. – Или, может быть, еще кого-то?
– Извините… – прошептала Сонечка. – Я сейчас…
Она вернулась к Пете.
– Извините… – Соня чуть не плакала. – Но я должна пойти с ним.
И, встретив ничего не понимающий взгляд Пети, объяснила:
– Его зовут Николай…
С опущенной головой она отошла от озадаченного Пети и медленно пошла по платформе, а Николай, тоже ничего не по-нимающий, покатил вслед за этой странной Соней свой чемодан. Они дошли до метро.
– Как вам, Сонечка, такой план? – сказал Николай. – Я отправлюсь сначала в министерство, а когда освобожусь, позво-ню, вы мне скажете адрес, и я приеду к вам. Годится?
– Годится, – обреченно кивнула Сонечка.
– Только вы возьмите мой чемодан, ладно? Не явлюсь же я с чемоданом в министерство? – он засмеялся.
– Конечно. В министерство с чемоданом нельзя… Лучше ко мне…
Она взяла у него чемодан и, не оглядываясь, вошла в метро.
«Какой же он Ватрушкин? – горько думала она. – Он не мо-жет быть Ватрушкиным!»
Вечером Ватрушкин уверенно позвонил в Сонечкину дверь.
– Вот, значит, как вы живете, – задумчиво проговорил он, оглядывая квартиру. – А где же третья комната? Виктория Львовна уверяла, что у вас три?
– Две… – виновато покачала головой Сонечка. – Только две.
Гость обиженно пожал плечами.
– Но хотя бы большая лоджия?
– Лоджия большая, – сказала Сонечка, опустив голову, – очень большая.
Она старалась не смотреть на гостя, уж больно он был черен, худ и угловат. Один раз она даже вскрикнула, когда он локтем ткнулся в окно на кухне, и вздохнула с облегчением, когда выяснилось, что стекло каким-то чудом уцелело.
Увидев блюдо с пирожками, испечёнными еще тогда, когда ожидался совсем другой Ватрушкин, гость энергично замотал головой.
– Мучного не ем! – твердо сказал он и объяснил: – Чтобы не поправляться.
– А салат-оливье? – испуганно спросила Сонечка.
– Он же с майонезом! – укоризненно воскликнул Ватрушкин.
– А что же тогда? – чуть не плача, пролепетала хозяйка.
– Какое-нибудь постное мясо. И сырые овощи. Есть?
– Есть! Курица! – обрадовалась Сонечка. – Будете?
– Несите, – подобрел Ватрушкин и улыбнулся.
Когда ужин закончился, он снова обошел квартиру и строго спросил:
– А где я буду спать?
– А вы разве у меня будете?.. – растерялась Сонечка.
– А где же еще? – удивился гость. – Не в гостинице же? Да и вещи мои уже у вас.
Сонечка вздохнула и пошла стелить ему на диване, с тревогой ожидая, что на диван гость не согласится, но тот, слава богу, промолчал.
Заснуть Сонечка никак не могла. «Не хочу этого Ватрушкина, – повторяла она шепотом. – Хочу того… Петю», – забыв, что Петя был вовсе даже не Ватрушкин.
Утром гость встал довольно рано, не спеша умылся и сел завтракать. Разумеется, Сонечка сварила ему яйца всмятку, сделала кашу из геркулеса и салат из огурцов и помидоров, ну конечно, с оливковым маслом. Ватрушкин был доволен и даже несколько раз пошутил.
Допив чай, он вытер губы салфеткой, поблагодарил за зав-трак и значительно проговорил:
– Вот что, Сонечка, у меня было время подумать, и я решил, что ваш вариант мне подходит. Жалко конечно, что две комнаты, но, честно говоря, выбирать особенно не из чего. Так что давайте договариваться.
Сонечка смотрела на него, широко раскрыв глаза, и молчала.
– Сегодня мы пойдем в ЗАГС и подадим заявление. Я слышал, что нужно ждать два, а может, и три месяца. Это меня очень устраивает. Во вторник я уезжаю. За два месяца я успею уволиться с работы, сдать квартиру, продать кое-какие вещи – не оставлять же жильцам плазменный телевизор, а везти его сюда – покалечу. Все сделаю и приеду – как раз и срок подойдет. Так что отпрашивайтесь сегодня с работы, скажите, что идете подавать заявление – ради такого дела отпустят.
– Но… – у Сонечки вдруг прорезался голос.
– Что значит «но»? – строго спросил Ватрушкин.
– Я... не хочу… в ЗАГС… – тихо проговорила Сонечка.
– Что?! – удивился Ватрушкин. – Что вы сказали?
– Я не хочу в ЗАГС, – громко и отчетливо повторила Сонечка. – Я не хочу замуж! – она повысила голос. – Не хочу, чтобы вы тут ночевали!!! Чтобы ели геркулесовую кашу! Я ее не люблю!
– Но можно и без каши, – смешался Ватрушкин. – Кашу не обязательно…
– Нет, обязательно! – закричала Сонечка. – Обязательно! А я её не люблю!
– Но что же тогда делать? – совсем растерялся Ватрушкин. – Что вы хотите?
– Хочу, чтобы вы ушли отсюда! Прямо сейчас! С вещами!!!
– Но куда я пойду?.. – плачущим голосом спросил Ватрушкин. – Я же отказался от гостиницы!..
– Не знаю!!! – рыдала Сонечка. – Куда угодно! Можно к Виктории Львовне… Не знаю… Только уходите! Или я вызову милицию!
– Успокойтесь, успокойтесь, – испугался Ватрушкин. – Я уй-ду… уйду… Прямо сейчас.
Дрожащими руками он покидал вещи в чемодан, нахлобучил на голову злополучную шапочку с козырьком и бесшумно исчез из квартиры. А Сонечка бросилась на кровать лицом в подушку и долго, может быть, целый час лежала, не шевелясь. Поднял ее с постели телефонный звонок.
– Ты что, с ума сошла?! – завопила подруга. – Человек приехал специально к тебе, ты ему понравилась, он сделал предложение, а ты его выгнала, как собаку?
– Выгнала… – сокрушенно согласилась Сонечка. – Как собаку…
– Но почему?!
– Он очень худой… – всхлипнула Сонечка. – И я не люблю геркулесовую кашу.
– Что??? – изумилась подруга. – У тебя крыша совсем поехала? В кои веки нашелся человек, а ты!.. Или ты хочешь остаться старой девой?
– Хочу! – воскликнула Сонечка. – Очень хочу! Хочу остаться старой девой!
– Тогда я умываю руки, – сухо сказала подруга. – И, пожалуй-ста, больше не жалуйся.
И положила трубку.
Если вы думаете, что история на этом закончилась, вы ошибаетесь.
Спустя несколько дней, в выходной, в девять часов утра, в квартиру Сонечки позвонили. Недоумевая, кто бы это мог быть так рано, она открыла дверь и увидела… кого бы вы думали? Да-да, вы совершенно правы, перед ней стоял Петя Ватрушкин собственной персоной. Вернее, не Ватрушкин, а просто Петя. В руках у него был букетик гвоздик, а на лице – неуверенное извиняющееся выражение.
– Вот я и пришел, – сказал он, точь-в-точь как тогда, на во-кзале, и виновато пожал плечами.
– Как вы меня нашли?! – воскликнула Сонечка.
– Через справочное, – коротко ответил Петя. – Софья Пав-ловна Краснобокова.
А потом они завтракали яичницей с беконом, а потом обедали наваристой солянкой и пирожками, и конечно ужинали – они уже и не помнят чем, но точно не геркулесовой кашей!
ФЕНОМЕНАЛЬНЫЙ РЕБЕНОК
Удивительная девочка была эта Лялька, и когда приходили гости, мама непременно устраивала аттракцион.
– Как ты думаешь, Лялечка, сколько лет дяде Боре? – пред-вкушая изумление гостей, невинно спрашивала она.
Борис Сергеевич недоверчиво улыбался – сначала девочке, потом окружающим, и качал головой: дескать, глупости это все, но любопытно, пускай ребенок попробует. Лялька внимательно смотрела на лысого дядю, прикусывала указательный палец и после паузы громко объявляла:
– Сорок четыре!
Борис Сергеевич пожимал плечами и удивленно качал головой: ему действительно было сорок четыре, но, как он полагал, никому из присутствующих это было неизвестно – не потому что он скрывал свой возраст, а просто об этом никогда не заходила речь.
– А мне? – спрашивал худой, как жердь, очкастый Михайлов, он был в этом доме новенький, почти никто, включая хозяев дома, о нем ничего не знал, а поэтому он не сомневался, что сейчас-то и обнаружится надувательство. Личико у него был крошечное, почти все умещалось под очками вместе с возрастом. – Скажи, девочка, а мне сколько лет? – настаивал он.
– Тебе?.. – задумывалась Лялька.
– Вам, – поправляла ее недовольная мама: еще бы, девочке почти шесть, а она все никак не научится говорить взрослым «вы».
– Вам… – исправлялась Лялька. – Вам уже сорок девять.
Михайлов ошеломленно смотрел на окружающих, тряс голо-вой и шел к столу опрокинуть рюмку водки.
Женщины, видя такое попадание, загадывать загадки одарен-ному ребенку опасались, но Сильвия однажды на эту удочку все же попалась. Конечно, никакая она была не Сильвия, в паспорте черным по белому было написано Серафима Никитична Зубкова, но кто же смотрит в паспорт? Да и кто покажет этот документ, в котором, как известно, вообще написано много лишнего?
Так вот, эта самая Сильвия однажды решила рискнуть и задала Ляльке сей сакраментальный вопрос. Нет, нет, вы ошибаетесь, если думаете, что Сильвия была моложе всех в этой компании и Лялькин ответ мог порадовать ее слух – все было как раз наоборот. А безумный ее поступок объяснялся неординарными событиями в ее жизни. Дело было в том, что, исчезнув из поля зрения знакомых на несколько недель, Сильвия появилась на очередной «встрече друзей» совершенно преображенная: морщины на лице у нее исчезли, будто их никогда и не было, губы превратились в сочный набухший бутон, а шея так вообще стала как у двадцатилетней девушки. Все конечно ахнули, а Сильвия, видя такой эффект и решив усилить свой триумф, подошла к Ляльке.
– Лялечка, – игриво хохотнув, сказала она, – как ты думаешь, сколько мне лет?
Лялька доела пирожное, вытерла рот бумажной салфеткой и прицелилась.
– Ну? – не выдержала Сильвия. – Сколько?
– Пятьдесят два, – твердо произнесла Лялька и перевела взгляд на блюдо с пирожными.
– Ско-о-олько? – возмутилась Сильвия и совершенно не педагогично заорала: – Ты что, с ума сошла?!
Лялька обиженно на нее посмотрела, покачала головой и потянулась к блюду. В комнате воцарилась тишина. Мужчины прятали глаза, чтобы не встретиться с Сильвией взглядом, а женщины, наоборот, с удовольствием на нее смотрели и сочувственно улыбались.
Как вы понимаете, больше Сильвию в этом доме не видели – она как будто испарилась. Зато Лялька становилась все более знаменитой. Ее мама однажды не утерпела и похвасталась соседке феноменальными способностями дочки, после чего Лялька превратилась в звезду местного масштаба. Подружки даже пускали ее без очереди на качели, требуя, правда, взамен, чтобы она угадала, кому сколько лет.
– Тебе? Семь, – говорила она уже в который раз Нинке-корзинке. – А тебе только пять, – сообщала она Лерочке, и рот ее презрительно кривился.
– А сколько лет твоей маме? – спросила ее как-то Нинка.
– Двадцать один, – ответила Лялька.
– Как это двадцать один? – удивилась оказавшаяся поблизо-сти дылда Лизка из седьмого класса. – Этого не может быть!
– Может, – твердо сказала Лялька. – Я спрашивала, она го-ворит, двадцать один,
– Значит, врет твоя мама! – сделала вывод Лизка. – Врет.
– Мамы не врут! – отрезала Лялька, всем своим видом пока-зывая, что больше им говорить не о чем.
Однако всё кончается, особенно если в костер не подбрасывать сухих веток. Постепенно угасла и Лялькина слава. После того как было определено, сколько лет почтальону Леониду, рыжей Ирэне из магазина и электрику Саше, с Лялькиным даром делать стало нечего, и ей пришлось снова занимать очередь на качели.
Но однажды, как раз когда она сидела на скамейке и с завистью смотрела, как Нинка выдрючивается на качелях, во дворе появилась тетя Сильвия – в странной развевающейся накидке, с пышными волосами и новыми длинными ресницами. Увидев такую жар-птицу, девочки замерли, и даже Нинка прекратила выделывать на доске свои пируэты, а жар-птица подлетела к скамейке и поманила Ляльку пальцем. Предчувствуя возврат золотых деньков, Лялька горделиво оглядела подружек, поднялась и подошла к тете.
– Лялечка! – воскликнула жар-птица. – Как я тебя давно не видела, ты так выросла!
Лялька промолчала.
– Я по тебе соскучилась, – торопливо заговорила тетя. – Проходила мимо и подумала: а как там Ляля? Такая необыкновенная девочка!
Ляля вопросительно на нее посмотрела, но ничего не сказала.
– А у меня к тебе просьба, – наконец приступила к делу Сильвия.
– Какая? – сдержанно спросила Лялька.
– Я приду к вам в гости, а со мной придет один дядя, – затараторила тетя. – Я ему рассказывала, как ты точно угадываешь, кому сколько лет, а он не поверил, представля-ешь?
Лялька обиженно хмыкнула и дернула плечом.
– Так вот, – продолжила тетя, – мы с тобой должны доказать ему, что это правда, что ты действительно необыкновенная девочка. Понимаешь?
Лялька кивнула.
– Давай сделаем так. Сначала я спрошу у тебя, сколько ему лет, ладно? Ты подумаешь и скажешь, что сорок пять.
– Я и без тебя угадаю, – недовольно сказала Лялька.
– Да, да, конечно! – торопливо согласилась Сильвия. – Это я просто так, на всякий случай. А потом я спрошу, сколько мне лет, и ты скажешь – тридцать девять, ладно?
– Но тебе не тридцать девять! – возразила Лялька. – Тебе…
– Это не имеет значения! – перебила ее тетя. – Ты скажи тридцать девять, а я тебе принесу пирожных.
– Сколько?
– Три!
– Пять! – сказала Лялька.
– Ладно, пять, – не стала спорить Сильвия.
– Два эклера, два безе и картошку.
– Хорошо, – кивнула Сильвия. – Значит, договорились? Толь-ко не забудь, тридцать девять!
– Не забуду, – пообещала Лялька.
В пятницу, как всегда, ждали гостей.
– Ты знаешь, – сказала мама папе, – звонила Сильвия.
– Ну?! – удивился папа. – Неужели придет?
– Придет. И не одна, а с кавалером.
– Ну?! – еще больше удивился папа. – Что же, посмотрим.
Сильвия действительно пришла с сопровождающим – высоким, худощавым и даже кудрявым. Словом, кавалер был хоть куда. Но главное, что сразу же заметила Лялька, – кроме сумки, в руках у гостьи была картонная коробочка.
– Это Анатолий! – громко представила своего спутника Силь-вия. – Прошу любить и жаловать.
Все, а особенно женщины, стали с удовольствием любить и жаловать кудрявого гостя: давненько в компании не появлялось новых лиц, а когда все время происходит одно и то же, становится скучно.
После ужина хозяйка немедленно воспользовалась появлением новенького и предложила ему свой фирменный аттракцион.
– Моя дочка, – сообщила она, – обладает некими необъяснимыми способностями: она умеет определять возраст любого человека с точностью до года.
Все зашумели, загалдели, подтверждая сказанное.
– Да, Сильвия мне говорила, – сказал Анатолий. – Любопыт-но было бы посмотреть.
Мама сделала знак Ляльке, и та вылезла из-за стола.
Подойдя к новому дяде, она впилась в него глазами, прищу-рилась и громко проговорила:
– Тебе… То есть, вам… сорок пять лет.
У дяди брови вскинулись к кудрям, и он, улыбаясь закивал:
– Действительно… Угадала! Смотри-ка!.. Бывает же такое!
Все заулыбались и одновременно заговорили, гордясь тем, какой феноменальный ребенок достался их компании.
Но тут Сильвия поднялась со стула и сказала:
– Анатолий, чтобы ты не подумал, что Ляля угадала случайно, давай ее попросим угадать и сколько мне лет.
– Она уже угадывала, – попытался остановить эту камикадзе сердобольный Борис Сергеевич, не забывший прошлый конфуз.
– Ну, когда это было! – воскликнула Сильвия. – Девочка дав-но уже все забыла. – Ну-ка, Лялечка, скажи, сколько мне лет?
Она посмотрела на Ляльку так страстно и напряженно, будто шла в бой, от исхода которого зависела вся ее жизнь. Лялька успокоительно кивнула ей: дескать, не беспокойся, тетя Сильвия, все помню, коробочка-то во-он стоит!..
Внимательно посмотрев на тетю и ненадолго задумавшись, Лялька объявила:
– Тебе, тетя Сильвия, тридцать девять лет!
Народ ахнул.
– Как это тридцать девять?! – не выдержала Сусанна, нервы у которой всегда были слабоваты.
– Так это. Тридцать девять! – огрызнулась Лялька и направи-лась к коробочке.
И снова все зашумели, а Сильвия, обведя победным взглядом сидящих за столом, с улыбкой сказала своему спутнику:
– Видишь, я же говорила! Феноменальный ребенок!
Чем там кончилось дело у Сильвии и Анатолия, по правде говоря, мы не знаем, да и для нашей истории это не имеет ровно никакого значения, потому что рассказать мы хотели не о каких-то дурацких взрослых играх, а всего лишь о необыкновенной девочке с удивительным талантом.
НЕ СБЫЛОСЬ
Так и не сбылось.
Он не женился на ней.
Они не жили вдвоем у озера, и она по вечерам не отпускала на волю свои рыжие волосы.
Они не слушали дождь, стучавший по крыше.
У них не родились дети. Девочка и мальчик.
Они не провожали их по утрам в школу, а вечером не си-дели все вместе за столом под оранжевым абажуром.
Они не справляли дни рождения друг друга, он не дарил ей кольца с бирюзой, которые она так любила, а она ему – галстуки, которые он терпеть не мог, а ей нравилось…
Они не жили долго и счастливо и не умерли в один день.
Всё произошло наоборот.
Он женился на другой женщине с волосами, черными, как сажа.
Они жили в большом городе, на двадцать первом этаже высотки, и поэтому, когда шел дождь, им было не слышно, что он стучит по крыше.
У них родилась дочка, но она жила у бабушки, и они виде-ли ее только по выходным.
В день рождения он чаще всего бывал один, потому что у женщины с черными волосами была такая работа, что она все время ездила в командировки и могла поздравить мужа только по телефону.
Ей некогда было бегать по магазинам за галстуками, и поэтому он ходил в свитере и был этим очень доволен, тем более что ей было все равно, в чем он ходит, – она думала о работе, а не о каких-то там галстуках.
Они не умерли в один день, а наоборот – все живут, живут и живут и, наверное, будут жить вечно.
Так может быть, хорошо, что не сбылось?..
