В правой стороне еврейского кладбища сохраняется могила человека, после которого остались сотни уникальных изделий из самых обыкновенных рогов. Мастеров в его время по этому делу было немало, но искусного Берковского никто не мог превзойти…
Яков Шлёмович (Соломонович) Берковский (10(22) марта 1887, Бердичев–21 марта 1958, Тула) был сыном гребенщика. Его ближайшие предки и многие из родни занимались тем же промыслом, возили свою продукцию в Польшу и Венгрию. Яков хорошо говорил по-польски и по-мадьярски. С детства его отличал неистощимый юмор, так что слушатели его баек и анекдотов хохотали до слёз. Говорили, что многие образы анекдотов он доносил не столько словесно, сколько мимикой.
Славился он ещё и фокусами с картами, которым научился в Первую мировую в венгерском плену, в котором пробыл восемь лет, и все эти годы его верно ждала невеста Эсфирь Абрамовна Пружинина (1895, Бобруйск–12 июня 1977, Тула). Похоронена она на Мыльной Горе вместе с золовками Серафимой Яковлевной Берковской (1926-2006) и Раисой Яковлевной Буртман (1923-1992).
Обладая удивительной памятью и вниманием, Яков Берковский мог держать любую по составу и численности компанию наблюдавших за его манипуляциями, и никому никогда не удавалось застать его врасплох. Любимой игрой его оставался преферанс.
Но не эти качества явились главной составляющей его творчества. Яков Берковский был одним из лучших в Белоруссии мастеров по роговым изделиям. Востребованность этого ремесла со временем оказалась столь велика, что поездки за материалом превратились в семейные переезды. Где только Берковские не жили! Владивосток, Биробиджан, Улан-Удэ, Бобруйск, Орша, Гомель... И всюду его приглашали для изготовления самых разных предметов. Из Гомеля в 1939 он ездил на московскую выставку ширпотреба, поставив туда аптекарские изделия, милицейские свистки, дамские гребешки, роговой костыль, но гвоздём программы стал шахматный столик с полным набором для игры. За участие в выставке и качество предоставленного товара он получил премию в 5000 рублей. На часть этих денег семья построила дом в Новобелицах под Гомелем. Этот дом, в котором стояла шикарная мебель, бесследно исчез во время войны, но кто уничтожил, навсегда осталось тайной.
Малая часть наследия Якова Берковского
Берковский не желал эвакуироваться из оккупационной зоны. Его высказывания о немецких офицерах, которые вопреки пропаганде не уничтожали евреев, и сегодня покажутся неожиданными и полемичными.
С первых дней войны эвакуация всё же началась, и Берковские попали в деревню Чардым Лопатинского района Пензенской области – страшную глушь, где местные крестьяне не видели поездов, а сообщение осуществлялось гужевым транспортом. Характерен их диалог с «незваными гостями»:
- Откуда вас привезли?
- Из Беларуси.
- Чавой-та?
- Из Беларуси. Гомельская область.
А-а... Ну, стало быть, с-под Москвы...
На новое место жительства Яков привёз чемодан со своими гребешками. В деревне они произвели сенсацию: крестьяне не видели их с дореволюционных времён, поэтому гребешки моментально разошлись по рукам. За ними приходили из окрестных деревень, давая за один гребешок большую банку топлёного масла, муку, много яиц, лапти и многое другое. Благодаря мастерству Якова семейство не терпело материальной нужды. Ведь он, как большинство ремесленников-евреев, вручную производил предметы первой необходимости.
Рог – материал прочный и целебный, от него не болит голова и исходит тёплая, добрая энергетика. У потомков мастера осталось несколько таких изделий.
В разные годы делались ложки, вилки, ножи, причём были и книжные ножи, и масляные и другие.
В июне 1942 в Чардым приехало районное начальство и предоставило Берковским спецпропуск в Москву. Их погрузили на «Студебеккер», довезли до поезда и разместили в привилегированном офицерском вагоне.
В Москве, в Наркомате лёгкой промышленности, Берковскому объяснили, что он направляется в Серпухов и будет работать там на мясокомбинате, перерабатывая рога на гребешки.
...На задворках комбината валялись тонны рогов, представляя огромную массу с ползающими по ней мышами и крысами. Вонь стояла невообразимая. При отделении рогов от туш выпадали костные внутренности, производя жуткое впечатление на зрителей, впервые встретившихся с подобным. Но Берковский оказался не трусливого десятка, не брезговал этими «видами», игнорировал грызунов и работал, работал, невзирая на многолетний аллергический кашель от роговой пыли.
Однажды зимой сыновья Семён и Борис (будущий мастер спорта по тяжёлой атлетике; 1931-1976; похоронен в Монине под Москвой) собрались в школу. Во дворе они вдруг увидели множество немцев на телегах. Естественно, от испуга метнулись назад в избу, позвали отца с криками «немцы, немцы!», а это оказались отцовские друзья – военнопленные мадьяры, которые завезли ему рога. В детской памяти остались четыре пары этих громадин, из которых Берковский недоработал под вешалку лишь одну. С венграми он с удовольствием пообщался в тот день на их языке, после чего конвой отправил их дальше: в качестве пленных они работали погонщиками. Попали они в Тулу на народные стройки. Теперь большинство их покоится на Всесвятском кладбище.
Слова В.С. Высоцкого «на стройке немцы пленные на хлеб меняли ножички» подтверждаются рассказами С.Я. Берковского о подобных случаях. У него, например, хранится немецкий перстень с печаткой, выменянный на коробок махорки. Немец, отдавший перстень, оказался врачом...
В 1943 на мясокомбинате сменился директор. Материальное положение Берковских ухудшилось, так как новое начальство отменило ту поддержку, которую оказывал предыдущий глава предприятия. Якова Соломоновича открыто оскорбили («Тоже мне мастер!»), на свидетельства о том, что он по гребешку мог определить все данные коровы, реагировали с недоверием, самого его окружили незаслуженным презрением и в конце концов довели до отчаяния.
Берковский позвонил по прямому проводу на тульский мясокомбинат. И в тот же день за семьёй прислали два «Студебеккера», и с тех пор жизнь Берковских существенно изменилась.
В Туле они первое время жили на частной квартире на ул. Смычки (Коминтерна) и затем долгие годы навещали одинокую вдову-хозяйку. Эта хозяйка однажды нашла для Берковских старушку, которая продала им дом на той же улице. Звали её Ольга Ивановна Баташова, и была она вдовой дворянина-офицера, погибшего в Гражданскую. Похоронена на Всесвятском.
С.Я. Берковский на службе и с семьёй (2-й справа)
Под общим надгробием на Мыльной Горе покоятся Эсфирь Абрамовна Берковская (1895-1977), Раиса Яковлевна Буртман (1923-1992) и Серафима Яковлевна Берковская (1926-2006). Младший сын Берковского Семён Яковлевич Берковский (р. 8 марта 1928, Новоград-Волынский Житомирской обл.), по профессии машинист паровоза и электровоза, женат на Руфине Николаевне Щербачёвой (31 мая 1929-8 июня 1992), дочери рабочего Николая Григорьевича Щербачёва и Екатерины Дмитриевны (р. Барановой). Последняя похоронена на Спасском кладбище в тульском Заречье. Пренебрегая преклонным возрастом, С.Я. Берковский активно участвует в «воскресниках» на кладбище и активно посещает синагогу.
Его дочь Людмила Семёновна Берковская работает в библиотеке Тульской областной иудейской общины.
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #11 - 12(170) ноябрь - декабрь 2013 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=170
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer11 - 12/Majorov1.php
