Транс. Окончание. Начало в №4 / 2013.0

Часть II. «Здравствуй, Отец!»

25 июля 2009 (утро)

Видела странный сон: будто в комнате кто-то есть. Дальше — как в кино. Я раздвоилась. Одна «я» лежала, другая смотрела со стороны. Широкая кровать, шёлковое постельное бельё, я — в кружевной сорочке. Бледная, как покойница, только ресницы дрожат. К кровати подошёл мужчина. Белый хитон, волосы до плеч, на ногах — сандалии. Второе «я» наблюдало из угла комнаты. Мужчина сел на кровать и поправил подушку. Возник эффект переключения камеры. Я увидела большие глаза. Они смотрели на меня, и из них лился яркий поток света. Трудно передать ощущения. Толчок, за ним — полный покой. Словно вышла на берег и посмотрела вдаль. Далёкий горизонт, синяя гладь, тихий плеск волн. Восход или закат? Крик чайки нарушил тишину. Я села на гальку и стала следить за полётом птицы. Вверх, вниз, вверх... Мнимая неподвижность — и резкий нырок вниз. Чайка летала над морем и громко кричала.

«Мечется, как человек»,— подумала я.

Запрокинув голову, попыталась заглянуть туда, где птицы не летают. Белая вуаль облаков, безграничный простор и... глаза. Те самые — большие, миндалевидные.

— Ты не одна,— сказали глаза.— Я с тобой.

Ласковый свет и покой. А с ними — то, чего не хватает. Любовь и надежда.

— Кто ты — Бог, Учитель, Творец?

— Я — Отец.

— Господи!!!

— Спрашивай, говори, пиши. Не замыкайся в себе.

Я растерялась.

— Как? Просто заговорить???

Глаза улыбнулись:

— Именно так.

— А как же молитвы? Я их совсем не знаю.

— Предпочитаю то, что льётся из сердца.

 

Я проснулась. Шкаф, кровать, кресло, торшер. На полу — солнечный луч. Видно, пробился сквозь шторы. Дрогнул, пополз, вскочил на трюмо, преломился и... засверкал. Радуга повисла на зеркале, отразилась на потолке и упала. Прямо на подушку. Значит, рассвет.

Встала, включила компьютер. Лихорадочно набрала: «Сон о Боге». Увидела толкование.

«Если приснилось, что с вами говорил Бог, обратите внимание на здоровье».

«Видеть Бога во сне означает потребность в помощи и защите».

Прочла и забыла. Душа не отозвалась.

Мой сон — особый. В нём — Свет. А вместе с ним — Путь.

25 июля 2009 (вечер)

Здравствуй, Отец!

Написала, и душа всполошилась. Можно ли так обращаться? Однако вспомнила Слова: «Спрашивай, говори, пиши». И наконец решилась.

 

Прошедшая ночь перевернула жизнь. Думала о Тебе. Весь день. Пыталась представить. Белый хитон, волосы до плеч, большие глаза... Нутром понимаю: это — образ. О нём говорят и пишут. Однако у меня — образ другой: Свет, несущий Любовь. Именно так — с большой буквы.

Вспомнила стихотворение Уильяма Блейка:

В час вечерний, в час дневной люди входят в мир иной...
Кто для радости беспечной, кто для боли бесконечной,
Кто для света, кто для сна, кто — для горя от ума...

Видимо, я родилась «для боли бесконечной». С появлением Таши меня преследует боль. Вместе с ней — обиды, протест, вопросы.

Почему? Как жить? За что?

Я лишена материнства. Разве не так? Нормального материнства. Таша не встанет, не пойдёт, не родит. Множество «не», «никогда», «ни за что». Они — как иглы. Впиваются в сердце и не дают жить. Шаг вправо, шаг влево — и тут же укол. А с ним — слова: «замолчи», «уйди», «прекрати». Ташины слова.

 

Мечтала о девочке, ждала её, видела во сне. Большие глаза, пухлые губы, волосы ниже плеч. Литые, холёные, густые. Длинные ресницы, как у него. И взгляд. Лукавый и сумеречный одновременно.

Девочку видела чётко. Она приходила ко мне первые двадцать недель. В мыслях, во сне, наяву. Потом я заболела. Врачи всполошились. Предложили аборт. И в этот момент — телеграмма: «Лёша погиб. В Афганистане». Я превратилась в камень. Не плакала, не кричала. Окаменела, и всё. Решила родить, что бы ни говорили врачи. Во-первых, Лёшина память; во-вторых, наша любовь.

И родила. Больную девочку.

Первое время боролась, потом...

Что было потом, Ты знаешь.

 

В голову залетела мысль. Не Ты ли её послал?

«Рожу красавицу,— говорила себе.— Выращу, разодену как куклу. Смотрите, люди, завидуйте. Восторгайтесь».

Хотела совершенного ребенка. И что получила в итоге?

26 июля

Здравствуй, Отец!

Ты не ответил. Однако чувствую: в моём мире что-то произошло. Хочется говорить, вспоминать, рассказывать о себе.

Надеюсь, Ты слышишь.

 

Месяц назад я упала. Ударилась головой о бордюр. Сколько лежала, не помню. Память зацепила виденье. Я неслась вниз и видела дверь. Дубовую, старую, большую. Сквозь щели струился свет. Дверь открылась, и я оказалась на берегу. Озеро, сопки, неправдоподобно большое солнце. Оно росло и слепило глаза.

Я закричала.

28 июля

Здравствуй, Отец!

Меня считают «бесчувственной». И Таша считает. Видимо, неслучайно.

Я молчалива, холодна, неэмоциональна. Но это внешне. Публично сопереживать, проливать слёзы — не моё. Одни проявляют чувства на людях, другие прячут внутри. Я отношусь к «другим». Прячу, давлю, не пускаю. Если спросить: «Почему?» — вряд ли отвечу.

Помню героев школьной программы — Базарова и Печорина. Чувственны ли они? Учителя говорили нам: нет. Я считала иначе. Равнодушие этих героев — всего лишь поза. И мне это близко. Признаюсь, люблю театральность. Странное откровение. Не так ли? Мне нравится хорошо одеваться, ловить посторонние взгляды, производить впечатление.

Что в этом плохого?

Мир — это зеркало. Об этом говорят все. Почему бы в него не посмотреться?

Да, я рациональна, современна, расчётлива. Моё мышление конкретно, эмоции приглушены. Однако я — нормальный человек. У меня есть желание нравиться, вызывать восхищение. И потом... чувственность и романтизм сегодня не в моде. В моём окружении людей с такими чертами характера практически нет. Одна лишь Аня — Ташина сиделка. Поразительный человек. Наивный, смешной, нелепый. Ни кола ни двора. Однако радуется.

Чему? Непонятно.

 

Перечитав письмо, появилась мысль. Неужели оправдываюсь?

29 июля

Здравствуй, Отец!

Есть у меня приятель — «новый русский». Познакомилась с ним на приёме. Пили шампанское, болтали. Влад говорил комплименты. Стали встречаться. Не часто — по выходным. Ходили в ресторан, в кино, на концерты. Вчера посетили зоопарк. Увидела лебедей. Заговорила о верности, долге, любви. Выслушав, Влад сказал:

— Верность — пустой звук, главное — это свобода.

Меня это задело. Стала спорить. Привела в пример лебедей. Влад усмехнулся и рассказал историю о развенчании мифа.

Выслушав, подумала: видимо, орнитологам нечем заняться.

Суть истории сводится к тому, что несколько лет назад орнитологи прикрепили чипы к хвостам чёрных лебедей. И якобы тут же получили доказательства измены. Журналисты разнесли весть: «Развенчан миф о лебединой верности».

Мне нечего было ответить. Однако от разговора остался осадок. Глядя на лебедей в зоопарке, в голову пришла мысль: «Может, у чёрных возможны адюльтеры, но белые — не такие. Они — верные».

Сегодня услышала подтверждение. Где-то в Нечерноземье зимовала пара. «Дама» повредила крыло, и «кавалер» остался с возлюбленной. Когда озеро замёрзло, лебедей нашли крестьяне. Они помогли выжить.

 

Вспомнила Алёшу. Он бы меня не оставил. Приехал бы, прилетел, посидел бы на моей могиле. А я... Даже не встретилась с теми, кто был с Алексеем в Афганистане.

1 августа

Здравствуй, Отец!

На днях читала рукопись нашего автора. Речь шла о романтическом путешествии в Париж. Один из отрывков обратил на себя внимание.

«Гребень волны опрокинулся, и я понеслась вниз. Бурлящая вода крутила, переворачивала, подбрасывала, и, оглохнув от рёва, я вдруг окунулась в тишину. Необычную тишину. Страх пропал, и я поплыла с потоком, несущимся вниз. Мощная энергия подхватила меня, вдохнула новые силы, заставила почувствовать ритм. Судорога, толчок, полёт. Я — в Космосе. Звёзды, протуберанцы, Млечный Путь... Наверное, так, оторвавшись от тела, чувствует себя душа. Космический ритм, гармония, свет и блаженство. Я переживала эти ощущения раз за разом. Не успев отдышаться, вновь оказывалась на волне — и тут же неслась вниз. За окном гостиницы шумел Париж, а в номере было дыхание Космоса. Время от времени я приходила в себя и, всматриваясь в полумрак, думала: «Вот оно — счастье. Сколько оно будет парить надо мной — день, месяц, год? Это знает только Творец. Он подарил единение с Вечностью, и его ни с чем не сравнить. Разве оно связано с сексом? Разве его можно купить? Тысячу раз нет! Это чувство — Блаженство, Божий дар, Откровение, и достичь его без любви нельзя».

 

Перечитав несколько раз, подумала: «Написано хорошо, но эротика меня не волнует». Увы, это так. Видимо, в душе стала монашкой.

Однако — нестыковка. Монашки живут с Верой. Они служат Тебе. А у меня веры нет. Будто во что-то играю.

 

Получилось плохое письмо.

5 августа

Здравствуй, Отец!

Вечер, тишина, на бюро лежит шоколад. Мой любимый — горький с орешками. Девочкой любила ходить в магазин. Подолгу стояла у прилавка кондитерского отдела — не могла оторвать взгляд от конфет. Отец был профессором, мать — балериной, а я мечтала стать продавщицей. Смешно.

До сих пор помню тётку, стоявшую за прилавком. На голове — крахмальный «чепец», глаза ярко накрашены, узкие губы в помаде. Ещё помню вазу с конфетами. Она стояла в доме подруги. Ваза не давала покоя.

— Мама,— как-то сказала я.— Давай наполним вазу конфетами.

— Можно, конечно. А как ты считаешь, они не исчезнут?

Судорожно сглотнув, я покачала головой.

— Ну хорошо. Пусть будет так.

На следующий день ваза была заполнена трюфелями, «Белочкой», грильяжем и «Красной шапочкой».

Не буду говорить о соблазнах, скажу одно: моя психика подверглась колоссальным перегрузкам. И произошло то, что должно было произойти,— я не выдержала испытания. Конфеты периодически пропадали, и ваза пустела. У меня появилась забота — делать из фантиков муляжи и раскладывать их так, чтобы никто не заметил. Наконец, наступил момент, когда не осталось ничего.

Больше разговора о вазе с конфетами не заводили ни я, ни мама.

11 августа

Здравствуй, Отец!

В Интернете встретила строчки: «Утро. Я встаю. Народ, вы понимаете, какой это кайф? Вслушайтесь: «Я встаю», «Я иду в кухню». То есть, поймите, я сама иду в кухню. И это здорово. Детство я провела с инвалидами, с тринадцати лет училась со здоровыми детьми, так что у меня — разные подруги. Может быть, случайно, но так получилось, что подруги-инвалиды — счастливее не инвалидов...»

 

Заплакала. Таша никогда не пойдёт на кухню, не заварит себе чай. И подруг у неё нет. Ужас! Таша — моя вечная боль. Мой молчаливый укор.

Не задаю никаких вопросов. Знаю, что не ответишь.

Продолжаю письмо.

 

Вспомнила телепередачу. Маленький человек с обрубками ног и рук смотрит в камеру и улыбается. Так искренне, что возникло желание улыбнуться в ответ. Мужчина — инвалид детства, всю жизнь провёл в интернате. Помогая себе культями, он был в делах целый день: что-то мастерил, чинил, клеил. Но поражало другое (хотя в его обстоятельствах любые дела — подвиг): этот человек радовался жизни. По-настоящему радовался. Его настрой передавался больным, и возле его кровати всегда толпился народ. Байки, сказки, песни... всё это рядом.

«Как вы относитесь к уродству?» — спросил корреспондент.

«А что такое уродство? — засмеялся мужчина.— Вы знаете? Я, например, нет».

Журналист смутился.

«Извините, но причина вашей радости не понятна».

«Считаю, мне повезло,— ответил инвалид.— Какой бы я ни был, но живу».

 

Вот так. Попал человек в интернат для инвалидов — и доволен. Хотя бы тем, что живёт. А Таша не в интернате — дома. Её окружают забота, любовь. Однако она недовольна. Ничем.

20 августа

Здравствуй, Отец!

Как говорят психологи, по большому счёту, есть две категории людей — пессимисты и те, кто верит в себя. «У меня всё получится,— говорят последние.— Главное — идти вперёд».

Не знаю, в какой категории — я. С одной стороны — пессимистка, с другой — верю в себя.

Однажды встретила статью Джона Пауэлла (собираю интересные высказывания — это полезно для работы). В статье были слова: «Жить полной жизнью — означает сохранять непосредственность и живость эмоций».

 

У меня нет живости эмоций, видимо, поэтому не знаю многообразия человеческих чувств. Думаю, я — эгоцентрик. И Таша тоже. Мы живём в тесных и мрачных мирах. Однако были другие времена. Когда-то я сопереживала людям. Но потом что-то сломалось. Видимо, устала. И я решила заняться собой.

23 августа

Здравствуй, Отец!

Недавно Ташу крестили. Нельзя сказать, что по велению сердца, но душевного сопротивления не было.

29 августа

Здравствуй, Отец!

Расскажу об одной истории.

Будучи студенткой журфака, взяла интервью у афганца Зафари. Он учился в МГУ и жил в общежитии с девушкой Машей. При первом знакомстве Зафари представил её как жену. Зайдя в гости, я спросила:

— Зафари, слышала, у тебя уже есть жена. В Афганистане. Это правда?

— Правда,— ответил он.

— А как же Маша?

— Маша — тоже жена. Я её люблю и готов жениться.

Я уставилась на Машу. Та сидела на кровати и улыбалась.

— Афганская жена старше меня на двадцать лет,— пояснил Зафари.— Она — хорошая женщина, но я её не люблю.

— Зачем же женился?

— Время пришло. Денег для выкупа не было, вот и женился.

Мне стало интересно. Восточная культура, чужой менталитет, неизвестные обряды. Поправив причёску, игриво спросила:

— А сколько бы стоила я?

— Две овцы за тебя бы отдал,— невозмутимо ответил Зафари.

Я была в шоке. Меня? За две овцы?!!!

Маша захохотала. Я же надула губы.

— Почему так дёшево?

— Поверь, Лариса, это — хорошая цена. Сама посуди: тебе двадцать лет, по нашим меркам ты — перестарок.

— Вот ещё! — фыркнула я.

Я обиделась. Надо так сказать! «Перестарок». А сам-то кто? Однако пару минут спустя спросила:

— Какие же невесты у вас самые дорогие?

— Девочки лет двенадцати,— с готовностью ответил Зафари.— И не горожанки.

— Из деревни, что ли?

— Те, что живут в горах.

Увидев моё удивление, Маша пояснила:

— Из образованной девушки ничего не вылепишь. Да и мужа она слушаться не будет. Поэтому цена за неё невысока.

Тему продолжать я не стала. Возникло слишком много вопросов.

 

Теперь сижу и улыбаюсь.

Сейчас бы не стоила ничего.

5 сентября.

Здравствуй, Отец!

Мне нравится закон относительности. По-моему, он универсален. Ведь всё относительно, и «счастье» тоже. Таша считает: если когда-то пойдёт — будет у неё огромное счастье. Бездетные пары мечтают родить ребёнка. Одинокая девушка ждёт жениха. Мать — возвращения сына. Можно продолжать бесконечно.

А если мечта не сбудется? Тогда что? Счастья не будет?

Наверное, не так всё просто. Думаю, счастье на стороне тех, кто не гонится за иллюзиями. Вот Аня, например. Радуется тому, что есть. Значит, счастлива. А я не радуюсь. Мужа нет, ребёнок — больной, работа не вызывает восторга.

А когда-то было иначе. В далёком детстве. Меня любили, баловали, хвалили.

Теперь в душе пустота.

Пустота вместо счастья.

21 сентября

Здравствуй, Отец!

Вспомнила эпизод. Первый курс, первая любовь, первое осознание себя — взрослой. Парень, с которым встречалась, был альпинистом. Звал меня в Саяны, однако мои родители не разрешили. Он уехал, я же купила путёвку на Кавказ и решила отправиться одна.

Поездом доехала до Нальчика, затем автобусом до турбазы. Через два дня началось восхождение на Эльбрус. На спине — рюкзак, на носу — тёмные очки. До Ледовой базы шли четыре часа. Поужинали, отдохнули, легли спать. Утром обули трикони и пошли дальше. Казалось, попала в четвёртое измерение. Остроконечные пики, каменные россыпи, ледники. Дошли до «Приюта 11». Эта гостиница стояла на высоте четыре тысячи двести метров, выше поднимаются только альпинисты. Внизу бушевала гроза. Впервые увидела молнии, сверкающие внизу. Незабываемое зрелище. Смотрела и чувствовала силу. Великую силу. Сознание, что поднялась на Эльбрус, наполняло гордостью. Смогла, сумела, очутилась наверху.

Утром начался спуск, затем Донгуз-Орунский перевал, грузинские города — Зугдиди, Местия, Сухуми. Долгая дорога к нему.

С Лёшей я познакомилась в Местии — родине сванов. Но об этом потом.

25 сентября

Здравствуй, Отец!

В Москве холодно и промозгло. Вспомнила детство, мать отца — бабу Нюшу.

Баба Нюша жила в деревне. Деревянная изба, в кухне — русская печь.

Раннее утро. На печке тепло и сухо. Пахнет яблоками и грибами. Слышится скрип половиц, тяжёлая поступь бабушки. Я проснулась. Лежу и смотрю в потолок. Огромные сосновые доски, на них — разводы.

Загремели ухваты, засвистел самовар. Я посмотрела вниз. Увидела, как баба Нюша перекрестилась, зажгла лучину, положила её в печь. Дрова загорелись, и бабушкино лицо озарилось пламенем. На столе появились доска, тазик с тестом. Я поняла: бабушка будет стряпать. Наверное, кулебяки.

Вкусно. Особенно с парным молоком.

Подумала: надо ещё поспать. Прижалась к овчине и закрыла глаза. Запахло мятой. Видимо, баба Нюша пьёт чай. По крыше барабанит дождь. Как хорошо!

1 октября

Здравствуй, Отец!

По дороге на работу слышала такой разговор.

— Мир соткан из волшебства,— сказал ребёнок.

— Мир страшен, опасен, жесток,— ответил отец.

— Пап, правда, что чудо существует?

— Не знаю. Я его не встречал.

 

Задумалась. И я не встречала чуда.

А есть ли оно?

10 октября

Здравствуй, Отец!

Моего альпиниста звали Иваном. Высокий, сильный, с загорелым лицом. Полная противоположность мне. Сколько себя помню, была бледна, худа, меланхолична. Иван учился на факультете, где многодневные походы — норма. И, конечно, пел под гитару. Одна из песен — «Дожди». Часто её вспоминаю. Особенно когда идёт дождь. Как, например, сегодня в Москве. В эти минуты слышу шелест листьев, чувствую запах травы, идущее от костра тепло. Вижу полукруг ребят, жмущихся друг к другу. Одни подпевают, другие молчат, третьи слушают песню.

Я вас люблю, мои дожди, мои тяжёлые, осенние,
Чуть-чуть смешно, чуть-чуть рассеянно я вас люблю, мои дожди.
А листья ластятся к стволам. А тротуары — словно зеркало.
И я плыву по зеркалам, в которых отражаться некому...

Кажется, я тоже плыву по зеркалам.

19 октября

Здравствуй, Отец!

Перечитала предыдущие письма. Всё о себе и о себе. Надо написать о Таше.

19 октября

Здравствуй, Отец!

Встретилась с приятельницей. Она подарила диск с записями Гаспаряна. Теперь по квартире летят звуки дудука.

Впервые услышала этот инструмент в ресторане «Ноев ковчег». Затем посмотрела фильм «Гладиатор» (там музыкальный трек с дудуком). Пробрало до самой души. Долго не могла успокоиться. Полезла в Интернет и увидела высказывание Гаспаряна: «Американцы и японцы пытались воспроизвести звучание дудука на синтезаторе, но всякий раз не удавалось. Это означает, что дудук подарен нам Богом».

 

Хочу написать статью.

В моём представлении голос дудука — это голос Космоса.

25 октября

Здравствуй, Отец!

Признаюсь, я — сова. С раннего детства. Мне нравится ночь. Тихо, спокойно, мечтательно. Однако мир сделан под жаворонков. Работа, учёба, сдача анализов, ремонтные работы... всё это начинается рано. Разве справедливо?

Утреннее самочувствие сов воспринимают как дремучую лень. Попробуй зевнуть и сказать о своём недомогании. В ответ спросят: «А чем занималась ночью?» Терпеть не могу такие вопросы. Жаворонкам невдомёк, что ночью можно читать, писать, слушать музыку. К тому же сов терроризируют с детства. Им говорят: «Кто рано встаёт, тому Бог подаёт».

Неужели это так?

29 октября

Здравствуй, Отец!

Увидела дискуссию на тему: как жить с мужем, чьи придирки отравляют существование? Поразил совет: «Воспринимайте его как стихийное бедствие. Разве можно переделать грозу?» Что-то здесь есть.

У меня нет мужа, есть только дочь. Признаюсь, Таша — не подарок. Относиться к её словам спокойно я так и не научилась. Порой не хочется к ней заходить.

Или уколешься, или обожжёшься. «Разве можно переделать грозу?»

1 ноября

Здравствуй, Отец!

Сегодня маме исполнилось бы семьдесят пять лет.

Когда была маленькой, мама пела колыбельную. Простую и трогательную одновременно. Напишу её здесь. В память о маме.

Ой, люли-люлюшеньки,
Баиньки-баюшеньки,
Баиньки-баюшеньки,
Люлечки-люлюшеньки!

11 ноября

Здравствуй, Отец!

Коллега подсунула книгу, сказала:

— Прочти.

Автор — игумен Евмений.

Я скользнула взглядом по строчкам — и тут же покрылась испариной.

«Просила сил, а жизнь дала трудности, чтобы сделать меня сильной.

Просила мудрости, а жизнь дала проблемы для разрешения.

Просила возможность летать, а жизнь дала препятствия, чтобы их преодолевала.

Просила любви, а жизнь дала мне людей, которым я могла бы помочь.

Просила благ, а жизнь дала мне возможности».

Всё так и есть.

Вечером зашла в социальную сеть — и сразу попала на притчу.

 

«Однажды в коконе появилась щель. Человек, проходивший мимо, остановился и стал наблюдать, как через щель пытается выйти бабочка. Прошло время, бабочка как будто оставила усилия, а щель осталась такой же маленькой. Тогда человек решил помочь. Он взял нож и разрезал кокон. Бабочка вышла. Но её тельце было слабым, а крылья едва двигались. Человек ждал, что бабочка улетит, но ничего не случилось. Бабочка пыталась раскрыть крылья, но не смогла.

А всё потому, что человек, желая помочь, не понял главного: чтобы расти и развиваться, необходимы усилия.

Если бы нам позволили жить, не встречаясь с трудностями, мы были бы обделены. Мало того, мы никогда бы не смогли летать».

 

Такое ощущение, что притчу написал Ты. И вывел на нужную страницу в Интернете.

Мне в назидание.

14 ноября

Здравствуй, Отец!

Мой мир не похож на маленький закуток, где, прижавшись друг к другу, сидят собранные и взлелеянные мысли. Я не хожу, опустив голову, не разговариваю сама с собой, не приклеиваю ярлыки к мыслям, не лелею, не пестую их. До этой стадии мне далеко.

Просто иногда я ныряю в себя и замираю. Бывает, мои мысли устраивают бардак: они толкаются, меняют места, пытаются нарушить субординацию. В таких случаях я нервничаю, путаюсь и делаю ошибки. Иногда в голове устанавливается порядок, и тогда проблемы решаются сами собой.

Признаюсь, такое состояние для меня — редкость. Чаще всего я пребываю в меланхолии. Моё психическое, физическое, эмоциональное состояние, мои мысли и поступки зависят от того, кто рядом и что за окном.

Порой кажется, что я похожа на дерево: зимой цепенею, весной просыпаюсь, летом расцветаю, осенью пребываю в полудрёме. Я медленно хожу по дорожкам, покрытым листвой, и думаю.

 

Согласись, это письмо напоминает миниатюру.

21 ноября

Здравствуй, Отец!

Как-то на работе заговорили о памяти. Моя коллега, умница и хорошая рассказчица, заметила:

— Говорят, по первым воспоминаниям можно изучать характер. По крайней мере, установить определяющие черты личности. Вот, например, моё первое воспоминание: люди большие-большие — до самых звёзд. «Дома и магазины выше людей,— подумала я.— Но выше звёзд ничего нет. Значит, люди ниже?» Видимо, это был мой мир сквозь прутья детской кроватки. Комната тонет в сумерках. Я одна. Мне два года. Какой можно сделать вывод? Видимо, сначала включился ум, потом всё остальное.

— У меня проще,— ответила я.— Помню лампу под абажуром, высокую родительскую кровать, свою руку. Я сосредоточенно выщипываю на ковре серединки цветов. Моё «творчество» обнаружили не сразу (успела общипать семь серединок). Думаю, потом меня наказали. Однако этого я не помню. А ковёр теперь лежит в коридоре. И ежедневно вижу общипанные цветы.

— У тебя — созерцательность и акцентирование на деталях,— предположила подруга.— И желание понять суть.

— С чего ты взяла?

— Сама посуди. Выщипывание сердцевинки — это что?

30 ноября

Здравствуй, Отец!

Признаюсь, до десяти лет я не пела. Не получалось. Потом произошло чудо — у меня прорезался голос. Не вдруг, а под руководством хормейстера. Конечно, мне повезло. Не приди хормейстер в школу, кто знает, запела ли бы я.

Итак, всё по порядку. «Профессиональные» занятия пением начались в четвёртом классе. Сначала были распевки: «До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до». Как сейчас помню руку хормейстера, плывущую вверх, затем падающую вниз. Пошли назад: «До-си-ля-соль-фа-ми-ре-до».

Прошло время. Мы уже пели на два, три, четыре голоса; наконец, начались выступления. Я стояла на сцене, пела вторым голосом и мечтала. О чём? Конечно, о сольной партии. Мне хотелось солировать. И я дождалась.

К концерту, посвящённому Дню космонавтики, хор готовил пять песен. Одна из них: «Я — Земля». Это было незабываемое зрелище. До сих пор помню украшенный звёздами зал, макет космического корабля, полутьму, бегающие лучи прожектора. А среди всего этого — я. В чёрной юбке, белой кофте, с пионерским галстуком на груди. Стою посреди сцены и пою:

Я — Земля, я своих провожаю питомцев: сыновей, дочерей.
Долетайте до самого Солнца и домой возвращайтесь скорей!

Дальше вступал хор:

Долетим мы до самого Солнца и домой возвратимся скорей.

Я сорвала не только аплодисменты. С того самого дня во мне поселилась мысль: «Почему бы не стать лидером?» Прочно засев в голове, она появлялась в самые неожиданные моменты. В таких случаях передо мной появлялось звёздное небо и раздавались знакомые позывные: «Я — Земля...»

 

Увы, лидером я не стала. Сначала работала журналистом, затем — главным редактором гламурного журнала. Яркие обложки, статьи для женщин, реклама. Мне неплохо платили и платят. Относительно молодой коллектив.

Однако всё это — не то.

5 декабря

Здравствуй, Отец!

Прочла у В. Синельникова: «...негативного опыта не существует. Есть просто опыт. Это мы его делаем негативным или позитивным, подпитывая теми или иными эмоциями».

Задумалась. Выходит, мой опыт позитивен? Я имею в виду опыт матери. Но в чём его позитив? Не понимаю.

Далее было предложено задание:

«Не запоминайте число 28. Ни в коем случае не нужно запоминать это число!»

Интересный эффект: число 28 я запомнила «намертво». Если теперь меня поднимут с кровати и попросят назвать любое число, я, не задумываясь, отвечу: двадцать восемь.

Случайно? Оказывается, нет. Можно сказать, закономерно. Оказывается, сначала мы запоминаем то, что делать не надо, и только потом — что надо.

 

Эту статью вспомнила не случайно. Таша постоянно говорит: «Ненавижу». Она вкладывает в слово множество эмоций, и, слыша его, я впадаю в тоску.

Будто бы виновата. Но в чём?

Не раз просила: «Таша, забудь это слово. Оно — плохое».

Эффект — обратный.

Что ни говори, сложная девочка.

30 декабря

Здравствуй, Отец!

Скоро Новый год. Украсила ёлку. Золотые и бордовые шары, несколько ангелочков, мерцающие лампочки. Никакого «дождя». Стильно, красиво, но как-то холодно.

Вспомнила детство. Тридцатого декабря мама доставала коробку с игрушками, и мы начинали наряжать ёлку. Настоящую, не искусственную. Пахло лесом, морозом, снегом. На ветки вешали стеклянные бусы, разноцветные шары, бутафорские фрукты, на верхушку водружали пятиконечную звезду. Потом ёлку предоставляли в моё распоряжение, и я украшала её серпантином, конфетами и «дождём». Помню ощущение счастья.

Бусы нарядные встали в хоровод.
Весело, весело встретим Новый год!

Эту песню я пела, глядя на ёлку. Дед Мороз, сделанный из папье-маше, стоял на полу и, щуря подслеповатые глаза, улыбался в ответ. Казалось, он готов исполнить любое моё желание.

5 января 2010

Здравствуй, Отец!

Заговорила с Ташей о приметах. Так, к слову пришлось. Окинув меня презрительным взглядом, Таша отозвалась вопросом:

— И стоило оканчивать МГУ?

Обсуждение не состоялось, и я умолкла.

Тебе не пытаюсь понравиться. Знаю, что видишь насквозь. Продолжаю свои воспоминания.

 

Многие из женщин гадают; гадала и я. Прятала бумажки с желаниями, капала воск в воду, жгла бумагу, смотрела на тени, задавала вопросы собранию сочинений Пушкина. Однако самым необычным было гадание на зеркалах. В ту зиму я — десятиклассница — отдыхала в молодёжном лагере. Со мной в комнате жили три девушки, одна из которых — Шурочка. Интересный типаж. Вечные выдумки, розыгрыши, истории — словом, чудеса под любым кустом.

Порядки в лагере — строгие, поэтому после десяти мы запирались в комнате и выключали свет. В ночь перед Рождеством Шурочка предложила гадать. Она достала свечи, квадратное зеркало, горсть зёрен (видимо, привезла из дома). Налила воды в блюдце, бросила туда зёрна и, как только они набухли, предложила их съесть.

— Зачем? — шёпотом спросила я.

— Наступает сочельник,— ответила Шурочка.— Нужно есть сочиво.

Пожевав сладковатую массу, я стала ждать продолжения. Шурочка бросилась к окну и, распахнув его настежь, опустила руки в свежевыпавший снег.

— Быстро умывайтесь! — крикнула она.— Рождественский снег дарит красоту.

Ты знаешь девушку, не мечтающую о красоте? Я, например, нет.

Мы бросились к окну и, повизгивая от холода, стали натирать кожу снегом. О красоте судить не берусь, но рождественский румянец у нас появился. Закрыв окно, Шурочка зажгла две свечи, придвинула стол к зеркалу и сказала:

— Будем гадать. Кто самый храбрый?

В ответ ей было молчание.

Шурочка выбрала меня.

— Лариса, ты начинаешь.

— Почему я?

— Твой день рождения был недавно. Поэтому ты — первая.

Как говорится, «против логики не попрёшь». Я послушно села за стол. Шурочка вручила мне зеркальце и сказала:

— Ставишь его напротив большого и внимательно смотришь внутрь. Как только увидишь зеркальные ворота, повторяй: «Суженый-ряженый, появись». Он и появится.

— Да ты что?! — удивилась я.

Было немного страшно.

— Только не забудь: как только подойдёт к последним воротам, прижми маленькое зеркало к большому.

— Зачем?

— Так нужно,— таинственно сказала Шурочка и растворилась в темноте.

В комнате воцарилась тишина. Я зажгла свечи, распустила волосы и, выполнив все инструкции, заглянула в появившуюся анфиладу. Никого. Только ворота, уходящие в зеркальную глубину. Это было незабываемое зрелище. Свечи напоминали факелы, языки пламени создавали иллюзию сквозняка, бегущего по коридору. На меня снизошло умиротворение. Сколько так просидела, не знаю. Наконец, что-то изменилось. В удалённых воротах появилась точка. Она двигалась и на глазах превращалась в тёмную палочку. Ближе, ближе... ещё ближе. Вот уже видны руки, ноги, голова какого-то человека; вот появились смутные очертания лица; вот... Я напряжённо вглядывалась в изображение. Тёмные волнистые волосы, прямой нос, светлая кожа, пронзительный взгляд...

— Закрывай! — раздался приказ.

Резко дёрнувшись, я свалилась со стула и потеряла сознание. Признаюсь, в первый и последний раз в жизни. Когда пришла в себя, свет озарял комнату. Около меня суетилась медсестра.

— Ничего не пойму,— ворчала она.— Откуда шишка? И какая большая.

— Угол кровати виноват,— послышался голос Шурочки.— Сначала Лариса закричала, затем вскочила, ну и шибанулась об угол.

— Видно, приснилось что-то,— сказала медсестра и, шлёпнув мне на голову мокрое полотенце, пошла к двери.

— Посмотрите за ней,— добавила она.— Если что — зовите.

— Это я виновата,— зашептала Шурочка.— Забыла тебя предупредить.

— О чём? — простонала я.

— Прежде чем закрыть зеркало, надо крикнуть: «Чур меня, чур!»

Шурочка дотронулась до шишки и спросила:

— Видела суженого?

Тяжело вздохнув, я кивнула. В голове — сумбур, глаза закрывались, хотелось только одного — спать.

 

Спустя три года, сдав экзамены за первый курс, я поехала покорять Эльбрус. В нашей туристической группе была Нина — студентка Ростовского пединститута. Мы подружились и в течение трёх недель практически не расставались. Сначала восхождение, потом перевал, далее — на машинах по дорогам Грузии. Приехали в Местию — центр Сванетии. Древняя крепость, гостеприимные сваны, танцы на турбазе под открытым небом. Честно скажу, я так устала от дороги, что в первый день никуда не пошла. Сидела в комнате и читала Гончарова. В отличие от меня, Нина была весела, энергична и деловита. Она не теряла времени и познакомилась с парнем. Желая закрепить успех, Нина потащила меня на танцы.

— Ну пожалуйста,— щебетала она.— Как только меня пригласят, можешь идти спать.

Я вздохнула, кое-как причесалась и пошла. Над танцплощадкой висели яркие звёзды. Дул лёгкий ветерок, из динамиков неслась музыка. Горы, погружённые в сон, походили на гигантских животных.

— Можно вас пригласить? — послышался бархатный голос.

Я вздрогнула и посмотрела перед собой. Тёмные волнистые волосы, прямой нос, светлая кожа, пронзительный взгляд... Это был он!!! Тот, кто в рождественскую ночь появился в зеркальной анфиладе. Мой незабвенный Алёша.

 

Выходит, не бывает случайностей?

9 января

Здравствуй, Отец!

Знаю-знаю, внутреннее одиночество — знамение времени. Чем многолюднее город, тем чаще возникает желание спрятаться в панцирь. Наткнулась на высказывание Ф. Сиднея: «Орлы летают одиноко, бараны пасутся стадами». Улыбнулась. Едко и высокомерно.

Думаю, одиночество — нормальное состояние. Но только отчасти. С одной стороны — возможность уйти в себя, с другой — появляется тоска. В голове кружатся грустные мысли, сердце покрывается льдом, в душу заползает жалость.

Меня не любят, не понимают, я никому не нужна.

Согласись, серьёзное состояние.

15 января

Здравствуй, Отец!

Говорят, Бог посылает подсказки. Одни их видят, другие нет.

Решила понаблюдать. А вдруг правда?

Сегодня обращала внимание на всё. Даже на мелочи. Получилось следующее.

Побаливает коленка. Боюсь, как бы не артрит (мама когда-то болела). Включаю радио. Там говорят: «Приём рыбьего жира при артрите увеличивает подвижность суставов, останавливает воспалительные процессы». Приняла к сведению.

Устала от морозов. Посмотрев в зеркало, сказала сама себе: «По-моему, сегодня ни разу не улыбнулась». Выбирая книгу на ночь, открыла книжный шкаф, достала первую попавшуюся. Это был том из серии «Зарубежная классика — детям». «Годится»,— подумала я. Открыв наугад, увидела повесть Крюга «Тим Талер, или Проданный смех». Смех я не продавала, но, прочитав книгу, многое поняла.

 

И вообще... я слишком серьёзна.

Ты не находишь?

3 февраля

Здравствуй, Отец!

Сегодня просматривала статьи, пришедшие в журнал. Одна из них вызвала интерес. Оказывается, в течение суток есть минута, когда открывается канал связи с Творцом. Дескать, всё, о чём ни попросишь, сбывается стопроцентно.

Это враньё или правда?

9 февраля

Здравствуй, Отец!

У меня — депрессия. Листаю журнал мод. Встретила высказывание Ив Сен-Лорана. «Для того чтобы быть красивой, женщине достаточно иметь чёрный свитер, чёрную юбку и идти под руку с мужчиной, которого она любит».

 

Чёрный свитер и чёрная юбка у меня есть, а мужчины нет.

Красота уходит, приходит старость.

11 февраля

Здравствуй, Отец!

Таша спит, уткнувшись головой в подушку. Улыбается. Давно не видела её улыбки. Рядом лежат книги. Одна — Анатоль Франс, «Остров пингвинов», другая — «Незнайка».

Бог ты мой! Таше — двадцать пять, а читает «Незнайку».

Открыла на странице, где лежит закладка.

 

«В это время в комнату впорхнула ещё одна малышка и, воспользовавшись общей суматохой, проскользнула прямо к лестнице, которая вела наверх. Увидев это, Незнайка ринулся за ней и уже хотел грубо схватить её за руку, но она остановилась и, надменно взглянув на него, решительно помахала перед его носом пальцем:

— Ну-ну, потише! Мне можно без очереди — я поэтесса!»

 

Что это? Детство в голове?

16 февраля

Здравствуй, Отец!

Удивительно звёздная ночь. Вошла к Таше и, посмотрев в окно, прочла стихотворение Рождественского:

Над головой созвездия мигают.
И руки сами тянутся к огню...
Как страшно мне, что люди привыкают,
Открыв глаза, не удивляться дню.
Существовать.
Не убегать за сказкой.
И уходить, как в монастырь, в стихи.
Ловить Жар-птицу для жаркого с кашей,
А Золотую рыбку — для ухи.

Таша сморщилась и сказала:

— Уходи.

В очередной раз.

По-моему, стихи её раздражают.

Странно.

Мне кажется, она поэтична.

23 февраля

Здравствуй, Отец!

Сегодня — «мужской» день, а поздравить мне некого. Написала открытку для сотрудников. Отпечатала на цветном принтере, разместила на стенде. Мужчины читали и сухо говорили спасибо.

Странная реакция. По-моему, хорошо написала. С тайным смыслом.

Поздравление решила сохранить.

 

«С праздником, наши защитники!

Пусть вас не покидает мужество, ибо это качество и есть главное достоинство мужчины. Думаю, если в мужчине есть мужество, его избраннице повезло. Однако воспитание, изнеженность, блага цивилизации превратили это качество в мужской раритет, и оно не только размылось, но отчасти «перетекло» на женскую половину.

Честно скажу, мужество меня всегда привлекало. Решила узнать, как трансформировалось значение слова. Получилась интересная картина. В античную эпоху мужество включало в себя смелость, храбрость, отвагу, умение защитить семью. В средневековье к этому перечню добавилась галантность. Ведь красоту и изящество женщины ценят. Мужчины озаботились своим внешним видом, полюбили кружева, бархатные камзолы, начали учиться куртуазности. В девятнадцатом веке стали ценить солидность, респектабельность, умение зарабатывать деньги. В двадцатом веке появился кинематограф, сформировавший образ сексуального красавца с волевым подбородком. Женщины раскрепостились, подхватили предложенного «идола» и стали коллективно грезить. К чему это привело, мы знаем.

Надёжный, трудолюбивый, активный мужчина стал редкостью и, если так пойдёт, будет занесён в Красную книгу.

Итак, уважаемые мужчины, отбросьте свои комплексы и взращивайте в себе мужество. Иначе мы, женщины, пропадём. Ведь, как говорят словари, мужество — не что иное, как «присутствие духа», «осознание силы», «уверенность в себе».

С праздником!

Пусть корень «муж» соответствует мужчинам и их главному достоинству — мужеству».

 

И что здесь не так?

Не понимаю.

27 февраля

Здравствуй, Отец!

Ну и сотрудники в нашем журнале! Мелочные, корыстные, завистливые. Со стороны поглядеть — вроде бы нормальный коллектив, а на деле — сборище эгоистов. Сколько масок у каждого из них? Дюжина или две? На работе — одна маска, в семье — другая, среди друзей — третья. А в загашнике, наверное, двадцать штук.

Ложь. Сплошная ложь. И среди этих людей проходит большая часть моей жизни.

8 марта

Здравствуй, Отец!

Праздники идут один за другим. Сегодня — Международный женский день. Когда-то я дарила маме поделки. Самодельную открытку, пластилинового зайца, бумажный фонарик. Мама радовалась и прятала подарки в плетёный сундучок. Он у неё стоял в спальной. Потом сундучок сломался, и мои подарки перекочевали в коробку.

Теперь разглядываю их и плачу. Таша мне ничего не дарит.

 

Когда верстали мартовский журнал, написала небольшую статью. Вернее, предисловие. Это — моя обязанность. Получилось следующее:

 

«Не обращали внимания, как пахнет Международный женский день? Морозным утром, подтаявшим снегом, пробуждающейся землёй, оранжерейными цветами, духами, мимозой, привезённой из Абхазии.

А замечали, как в этот день выглядят женщины? С особым блеском в глазах, парадным макияжем, обновками и... неприкрытым ожиданием. Не подарков, это желание вторично,— женщина ждёт слов. Редких, особых, душевных.

И мужчины стараются. Они делают комплименты, клянутся в верности, говорят о красоте, обещают, обнимают, смотрят в глаза.

Славные, милые мужчины! Как им не терпится перевернуть страницу календаря!

«Жизнь — театр, мы в нём — актёры»,— сказал классик.

И он прав. Игры заложены с детства. Дочки-матери, футбол, машинки, прыгалки, вышибалы... Обычное дело. Ролевые игры детей и взрослых.

Я, конечно, не против. Пусть игры никуда не уходят. Отыграв в очередной раз, мы уберём открытки, выбросим увядшие цветы и займёмся делами. Обычными, повседневными, рутинными. И за этими делами будем вспоминать праздник. На уровне запахов, ощущений, рецепторов. А ещё будем помнить, что мы — женщины. И каждая из нас — в одном экземпляре.

Милые читательницы, с праздником!

Позвольте себе быть женщиной. Всегда. Думайте о себе, берегите, любите себя, чаще улыбайтесь.

Себе улыбайтесь.

И тогда таких праздников будет больше.

Именно для вас».

 

Честно скажу: мне нравится. В этом тексте появились эмоции. Выходит, всё исправимо.

18 марта

Здравствуй, Отец!

На работе услышала притчу. С восточным ароматом.

Решила оставить на память.

 

За одним монахом погнался тигр. Убегая, монах оступился, сорвался с обрыва и зацепился краем одежды за выступ. Над ним — тигр, под ним — пропасть, а прямо перед носом — куст спелой земляники.

18 марта

Здравствуй, Отец!

Фраза «женский век короток» у меня вызывает протест. Видимо, её придумали мужчины. Знаю женщин в возрасте от сорока до шестидесяти лет, на которых приятно смотреть. И одновременно — множество женщин в возрасте двадцати-сорока лет с потухшим взглядом, мещанскими интересами, банальными мыслями.

Думаю, к личному счастью возраст не имеет отношения. Всё зависит от состояния души.

До сих пор не могу разобраться в своём состоянии. Иногда кажусь себе старой и дряхлой, иногда — инфантильной, как девочка-подросток.

20 марта

Здравствуй, Отец!

Признаюсь, порнофильмы не смотрела ни разу. Не хочу, не люблю, противно. Всякий раз, когда натыкаюсь на порнорекламу, возникает чувство гадливости. Уверена, в подобных фильмах нет ни мыслей, ни любви. Одно скотство и звенящее одиночество.

Видела серию документальных фильмов о брачных играх животных. В них, по крайней мере, есть энергия природы, внимание к партнёру, зачатки нежности.

23 марта

Здравствуй, Отец!

В руки попал роман Юлии Воскресенской «Мои посмертные приключения». В нём — описание Рая. Наивное и по-девичьи чистое.

Прозрачно-хрустальные цветы, зелень, водопады, разбросанные по долине. В небе летают бабочки, похожие на японские веера, в озёрах плавают радужные рыбы.

Ощущение, что читаю сказку. Несмотря на мытарства души, описанные в книге, остаётся надежда. Надежда на то, что Ангелы-хранители существуют.

30 марта

Здравствуй, Отец!

Сегодня — день смерти мамы. Ездила на кладбище. Положила на могилу цветы, села на лавку и загрустила. И тут появился мужчина. Высокий, худой, с блестящими глазами. Перегнулся через ограду, схватил мою сумку и побежал. В сумке лежали ключи от квартиры и паспорт. Я бросилась за ним. Крикнула вслед:

— Выбрось паспорт!

Мужчина перепрыгнул через канаву и углубился в лес. У меня подвернулась нога. Еле доковыляла до остановки. Потом поехала в милицию. Там показали портрет. Узнала. Оказывается, этот мужчина милиции известен. Он — наркоман.

С трудом доехала до дома.

Теперь сижу и трясусь. Во мне поселился страх. Липкий, замешанный на чувстве гадливости. Вижу глаза наркомана — безумные и пустые.

Надо срочно менять замки. Завтра займусь.

Мысль, что Таше угрожает опасность, приводит в ужас.

8 апреля

Здравствуй, Отец!

Вспомнила стихотворение Арсения Тарковского:

Мне послышался чей-то затихающий зов,
Бесприютная флейта из-за гор и лесов.
Наклоняется ива над студёным ручьём,
И ручей торопливо говорит ни о чём,
Осторожный и звонкий, будто веретено
То всплывает в воронке, то уходит на дно.

Порой и я — как ручей. Говорю ни о чём, осторожничаю, временами ухожу на дно.

15 апреля

Здравствуй, Отец!

Стоит проявить эмоциональность, как жизнь наказывает. Неважно, какие эмоции из тебя вылетают — положительные или отрицательные. Главное, что отклонилась от равновесия.

Выходит, я живу мудро. Если радуюсь, то тихо — про себя.

25 апреля

Здравствуй, Отец!

У меня — очередная депрессия.

В моём представлении депрессия похожа на старуху. Голос — слезливый, тонкий. Пожалеет, покачает головой, а сама норовит забраться на плечи. Видимо, чтобы пригнуть.

Позвонила подруге. Думаю, у неё депрессий не бывает. Съёмки, встречи, перспективные ожидания. Надавала мне кучу советов. Говорит, надо баловать себя, носить яркую одежду, по вечерам зажигать свечи, заниматься творчеством, найти любовника, слушать музыку, пить чай с имбирём, ходить на массаж...

9 мая

Здравствуй, Отец!

День Победы.

В моём ближайшем окружении никто не воевал. В годы войны отец был ребёнком, мать родилась позже. Но это неважно. Для меня День Победы — святой праздник.

Война оставила память. Девочкой помню безногих инвалидов — в те годы они ещё попадались. Полулюди на примитивных тележках. В их руках было что-то похожее на деревянную промокашку (подобная хранилась у отца — как раритет, конечно).

Что чувствовали эти люди? Каково им глядеть снизу вверх?

Думаю, они проживали две жизни. До ампутации и после.

Герои и убогие, сильные и согбенные.

 

Вышли с Ташей в сквер. Звуки духового оркестра, ветераны с медалями, георгиевские ленточки на машинах. И воздух с ароматом черёмухи.

Невольно подумала о Таше. Каково ей быть инвалидом?

11 мая

Здравствуй, Отец!

Вчера в одной из передач услышала: дети мыслят образами, взрослые — словами.

И я мыслю образами.

Значит, не повзрослела?!

16 мая

Здравствуй, Отец!

Не помню, где прочла, однако зацепилось:

«Тот, в ком сидит страх,— того пугают.

Тот, в ком сидит боль,— тому делают больно.

Тот, в ком сидит печаль,— того огорчают».

Выходит, того, в ком «сидит» недовольство, ждут неприятности?

Неужели и меня?

20 мая

Здравствуй, Отец!

Купила новый костюм. Серый, элегантный.

Вспомнила первый костюм. Его сшили после поступления в МГУ. Тогда я была на душевном подъёме: экзамены сданы, впереди интересная жизнь.

Мама отвезла к портнихе. Та предложила сшить приталенный пиджак и юбку-плиссе.

Весь год чувствовала себя королевой.

24 мая

Здравствуй, Отец!

Сегодня разговорилась с Аней. Пожаловалась ей: дескать, мало подруг. Да что там мало — практически нет.

— Если хотите подруг — плачьтесь,— ответила Аня.

Интересная мысль. Аня неглупа.

Женщины не любят, когда у других всё хорошо. Им нужно слушать о драмах, трагедиях, конфликтах. А я о домашних проблемах практически не говорю. Зачем говорить? И так на душе тошно.

Как-то Луиза бросила: «Долго на цыпочках не простоишь».

Вроде бы к слову сказала, а мне показалось — со смыслом.

2 июня

Здравствуй, Отец!

На туалетном столике много флаконов: зимние духи, летние, утренние, вечерние... Не могу без духов. Однако любимых нет. Душусь по настроению. В зависимости от того, тепло или холодно, грустно или весело. Летом, конечно, предпочитаю цветочные ароматы.

В литературе не раз встречала: «Помню запах маминых духов. Ими были пропитаны платья, её личные вещи...» Аналогично и у героев-мужчин. Они тоскуют по женщине и, почувствовав знакомый запах, предаются воспоминаниям.

Хотелось бы, чтобы я ассоциировалась с каким-то запахом. Но пока не остановилась ни на одном.

29 июня

Здравствуй, Отец!

За окном — шум машин, каменные коробки домов, запылённые скверы. Привычная жизнь, текущие, как вода, новости. А рядом живут тишина и нетронутая природа. У них есть укромные места, и одно из них — Медведица. Эта река — недалеко от домика бабы Нюши.

В этом году мы с Ташей приехали в деревню ненадолго. Я сидела на берегу, смотрела на воду и думала: «Как хорошо и спокойно». Может, со мной говорила река, может, сосновые берега — суть не в этом. Невидимый ластик пробежался по сознанию и, махнув пару раз, стёр нервное напряжение. Передо мной была только река. Вспомнилось утверждение: в воде растворено прошлое, настоящее, будущее.

Приехав в Москву, нашла статью о гидротерапии.

«Текущая вода,— говорилось в статье,— забирает энергию Космоса и отдает её в окружающее околоземное пространство. Здесь энергия поглощается живыми организмами. Чем быстрее движение воды, тем сильнее поле. Под его воздействием организм исцеляется».

Вспомнила один разговор, он состоялся на Вятке. Будучи в командировке, я часто приходила к реке. Однажды увидела старика. Он сидел на лавке и смотрел на воду. Поздоровавшись, я села рядом. Старик посмотрел на меня и неожиданно спросил:

— Слышала про мёртвую воду?

— В русских народных сказках.

— Э нет,— усмехнулся старик.— Мёртвая вода есть и в жизни.

— Трудно поверить,— ответила я.

— Хочешь, покажу?

Я кивнула. Мне было любопытно.

Старик встал и, опираясь на палку, заковылял в лес. Я за ним. Минут через двадцать показалось озеро. Его берега заросли камышом, на поверхности плавала ряска.

— Старица,— сказал старик.— Слыхала про такое?

— Конечно. Бывшее русло реки.

— В старице — мёртвая вода.

— Что-то новое.

— Поверь старику. Во всех стоячих водоёмах — мёртвая вода. Пруд ли, заросшее озеро, болото. Чувствуешь, какой дух?

Я потянула носом. Пахло тиной, сыростью, тоской.

— То-то и оно.

Старик повернулся и заковылял прочь.

— Странно. Но почему в старице мёртвая вода? — пробираясь через кусты, спросила я.

— Постояла бы рядом с часок, тогда бы поняла. Нелюбимая она. Брошенная. Такие водоёмы забирают энергию.

— Зачем?

В те времена об энергии я не думала.

— Чтобы продлить себе жизнь.

Мы дошли до реки, и старик сказал:

— Если хочешь живых мыслей, сиди у реки. Или на берегу моря, ручья. А про стоячие водоёмы забудь. Всю силу высосут.

Он махнул рукой и стал спускаться к посёлку.

— Вы кто? — крикнула я.

Старик остановился и, помолчав, ответил:

— Художник.

Посмотрев на меня, он пожевал губами и добавил:

— И картин с прудами не покупай. Запомнила? И в воду не плюй. Она накажет болезнью.

Стало смешно. Вот уж чего не делаю — это не плююсь.

Такой вот разговор. Коснулся меня и улетел.

Однако сказанное стариком засело. Где-то в глубине души.

Приехав из деревни, купила картину. Море, волны, рыбак. Мне показалось, в этой картине много энергии.

Повесила в Ташину комнату.

2 июля

Здравствуй, Отец!

Вчера заходила Луиза. Всё как обычно: она говорила, я вышивала. Временами поднимала глаза и встречалась взглядом с подругой. Странное ощущение: Луиза моложава, а глаза — как у старухи. Тусклые, настороженные, уставшие. Видимо, психологи правы: возраст определяет взгляд. Давно заметила: стоит оживиться, получить комплимент — лицо преобразится. Оно светится. Женщина молодеет и становится привлекательной.

В «Острове пингвинов» Анатоля Франса молодая пингвиниха спрашивает старую: «Почему некоторые дамы привлекают внимание, а мы, молодые девушки, нет?» Та ей ответила: посмотри на вереницу, идущую впереди. Считая своё тело привлекательным, молодые пингвинихи наги, а взрослые — в полупрозрачных накидках. Мужчины обращают внимание на последних, ибо за полупрозрачными одеждами они улавливают контуры тела и сами додумывают детали.

Выходит, мужчины, глядя на женщин, видят не нас — реальных, а включают воображение и создают то, что им нужно.

5 июля

Здравствуй, Отец!

С детства была хранителем чужих секретов, о себе мало рассказывала. И вот, заканчивая МГУ, попала на сабантуй. Одна из однокашниц напилась и крикнула мне в лицо:

— Ненавижу тебя!

Я опешила:

— За что? Почему?

Она ответила:

— У человека не может быть всё хорошо. Ты притворяешься.

Оказывается, маска «бодрячка» людей раздражает.

 

Интересная психология.

5 июля

Здравствуй, Отец!

Сегодня прочла:

Каждый получает то, что заслужил. Если тебя что-то не устраивает, то в твоих руках всё изменить. Если изменить не в силах, смотри пункт 1.

Эти слова меня растревожили.

6 июля

Здравствуй, Отец!

Я одинока. Давно. Видимо, навсегда.

Сначала от одиночества страдала. Теперь нет.

Где-то прочла: «Одиночество — это привилегия свободного человека, который ничего не боится, никому не подчиняется и не принадлежит».

 

Из этой фразы убрала бы «ничего не боится», остальное оставила бы.

9 июля

Здравствуй, Отец!

Вчера встречалась с одной знакомой. Зашёл разговор о церкви, иконах. Приятельница подарила мысль: дескать, некоторые люди общаются с Творцом напрямую. Для этого необязательно ходить в церковь. А другие общаться с Богом без церкви не могут. Глядя на икону, они как бы прикасаются к некой «двери», открывающей дорогу к Творцу. А всё почему? Иконы в церкви — особые. Они — намоленные, связаны с тем или иным проводником. Будто заходишь в портал, и вероятность, что тебя услышат, гораздо больше.

 

По мне, лучше общаться напрямую. Без посредников.

14 июля

Здравствуй, Отец!

Честно скажу, мнение Таши меня волновало всегда. Будучи маленькой, она относилась ко мне с большой любовью. Я была её другом, самым близким человеком. Но стоило дочери войти в подростковый возраст, как у нас начались конфликты. Таша отстранилась.

Я стала читать детских психологов. Поняла, что ребёнок смотрит на родителей как на суперлюдей: они всё могут, умеют. По мере взросления родители становятся главной мишенью для критики. Они всегда рядом — в тапочках, пижаме, без макияжа. Уставшие, замотанные, в энергетическом минусе. А ребёнок рассматривает их в «огромную лупу». Понятно, родительский авторитет разлетается вдребезги.

Лет в двенадцать-шестнадцать и у меня был критический настрой. Однако всю критику я направляла на отца. Только на него. Как профессора я отца не воспринимала. К тому же философия — непонятный предмет. Отец был с брюшком, с проплешиной на затылке, с кривыми волосатыми ногами. Дома ходил в велюровом халате, и его ноги вечно маячили перед глазами. Когда он думал, часами бродил по квартире. Как во сне. Что-то бормотал про себя, чесал затылок, громко сморкался. Меня это всё раздражало. Бывало, зайдёт в мою комнату, переставит книжки, покрутит карандаш — и назад. Я — к матери. Жаловаться. Дескать, отец — словно лунатик: врывается ко мне и, не говоря ни слова, уходит. Мама смеялась в ответ:

— Не обращай внимания. Учёные — они чудные.

Так и жили. Мама танцевала в кордебалете и часто уезжала на гастроли. Меня оставляла с отцом и домохозяйкой. Тётя Маша готовила еду, убиралась, ходила по магазинам. К отцу она относилась с уважением. Как же — большой учёный! А маму не любила. Для неё она была балеринкой (именно так, с суффиксом «инк»). У меня всё наоборот. Мать я обожала. Тонкая, изящная, с прямой спиной, тугим балетным пучком — она будто летела по жизни. Концерты, встречи, гастроли... И вечно лукавый взгляд. Что ни говори, для меня мать была интересней отца. Дома мать ходила в спортивном костюме. На ногах — тапочки, отороченные лебяжьим пухом, на плечах — оренбургский платок. Стройная, как газель.

Я унаследовала материнскую фигуру, интерес к одежде и чистоплотность. Сколько себя помню, не распускалась ни дома, ни на работе. Однако мне это не помогло. Именно в мой адрес и летят Ташины стрелы.

В кого же ещё?

22 июля

Здравствуй, Отец!

Литературу Таша полюбила благодаря мне. К чтению я приучала Ташу постепенно. Сначала читала ей вслух, интриговала сюжетом, потом устранялась. Помню, как оставляла книгу на кровати и, приоткрыв дверь, исподтишка наблюдала. Получилось так, как задумала. Таша полюбила читать и теперь с книгой не расстаётся. Любит романы Моэма, Диккенса, Голсуорси. И сказки Козлова тоже. Видимо, они ей близки.

— Почему сказки Козлова? — как-то спросила я.

— От них веет свежестью,— ответила Таша.

 

Вот и пойми её.

31 июля

Здравствуй, Отец!

Вспомнила одну историю — можно сказать, литературную.

Это было давно — лет двадцать назад. Тогда я работала рядовым журналистом. Мне дали задание — написать о доме-музее Достоевского. Приехав в Старую Руссу, увидела российскую провинцию позапрошлого века. Пожарная каланча, лопухи по берегам тихой речки, куры, копошащиеся в пыли. Дом-музей будто спал. Запах старого дерева, муха, жужжащая на подоконнике. Послышался скрип половиц, и передо мной появился мужчина. Первая мысль: надо же, жара, безлюдье, а он — в тройке. Затем, увидев улыбку мужчины, у меня возникло ощущение радости. Так ли встречал Георгий Иванович остальных, не знаю, однако возникло желание довериться. До ломоты в висках мне захотелось раскрыться и попросить совета. И я не ошиблась. Судьба подарила три светлых, насыщенных дня. Георгий Иванович водил меня по Старой Руссе, показывал места, описанные в «Братьях Карамазовых», а вечерами я сидела в его квартире, пила чай, смотрела на старинные иконы и слушала, слушала, слушала.

Мне уже не хотелось рассказывать о себе (я поняла: всё, что со мной было, по большому счёту не имело значения), хотелось приобщиться к таланту рассказчика, много видевшего, знающего, о многом думающего. Смирнов рассказывал о Достоевском, его любви, философии, вере. Казалось, я прикоснулась к чему-то такому большому, что мой ум был не в состоянии переварить. Честно признавшись, увидела великодушную улыбку.

— К Достоевскому тебя потянет, когда будешь страдать,— сказал Георгий Иванович.— Он ведь — великий страдалец.

 

Странно. Страданий много, однако Достоевского я не читаю. Не могу.

27 сентября

Здравствуй, Отец!

Вчера стояла у куста роз и смотрела на умирающий бутон. Съёжившись, он поник головой и качался на осеннем ветру. Невольно подумала о людях-бутонах. Они ведь закрыты. Верно? Не говорят о своём, не вентилируют «лёгкие», боятся ветра.

Думаю, люди не виноваты. Им просто не повезло. Опоздали с рождением, не успели распуститься, не хватило тепла. Ведь если энергетики нет, раскрыться сложно.

 

Чем не причина для одиночества?

3 октября

Здравствуй, Отец!

Достала старый фотоальбом. Одна из фотографий подписана рукой Алексея: «Июль 1981, Сухуми, моя долгожданная половинка».

Мне — восемнадцать, Алексею — двадцать два. Взявшись за руки, мы стоим на пляже и весело смотрим в объектив. Сзади штормящее море. Мы — молодые, влюблённые, счастливые. Жизнь впереди, и то, что она сложится хорошо, не вызывает сомнения.

Вспомнились эти дни. Наши туристические маршруты пересеклись в Местии. На один день. Надо такому случиться! Небольшая танцевальная площадка под южным небом, тёмные вершины гор, на склонах — каменные дома с башнями. Высокие, с узкими окнами и бойницами, они — будто сторожевые со сверкающими глазами. В центре танцевальной площадки — я и Алексей. Смотрим друг другу в глаза и молчим. Сердце набирает обороты и, кажется, стучит везде — в горле, голове, животе. Ощущение счастья и грусти одновременно. И абсолютная уверенность: наша встреча — это судьба. В тот день мы мало говорили. Танцевали и слушали музыку. Со стороны — ничего особенного. Пара как пара. Но внутри у нас бушевали страсти. Две души встретились, соприкоснулись и протянули навстречу руки. Или сердца. Не знаю. Расставаясь, договорились о встрече. На сухумской турбазе, там заканчивались наши маршруты. Пять дней на море, а дальше — домой. Именно в Сухуми мы пережили пик нашей любви.

Потом — Москва. Встречи, поцелуи, поиск свободных квартир. То у одних друзей, то у других. Я научилась врать. С отцом было несложно. Скажешь ему: ночую у подруги,— и никаких вопросов. С матерью сложнее. Она понимала: у меня появился парень. Видимо, боялась за меня. Пришлось рассказать, потом познакомить. Мать и Алексей подружились сразу. Впрочем, я не сомневалась. Мать — балерина, Алексей — оператор. Точнее, студент ВГИКа, операторского факультета. Словом, два творческих человека. Ну и понеслось. Театры, кино, компании с актёрами, сценаристами — в основном молодыми. Я была в эйфории. Влюблённая, женственная, красивая.

Самые яркие годы.

15 октября

Здравствуй, Отец!

Продолжаю.

Я забеременела на пятом курсе. Хотели расписаться, но... Всё некогда, недосуг, потом. У Алексея — съёмки, у меня — диплом. Последние два года мы жили у моих родителей. Они не возражали. Алексей работал на «Мосфильме» (от университета — совсем близко). Я защитилась, получила диплом и ушла в подполье. Живот, отёчность, пятна на щеках — всё это не придавало красоты, а быть дурнушкой не люблю до сих пор. Осенью Алексей уехал. Сказал — на съёмки. Где и что будут снимать, не объяснил. Честно сказать, я не спрашивала. Погрузилась в новую жизнь — ту, что появилась внутри. Тётя Маша и мать меня опекали. Полежи, почитай, поешь... Словом, внимания и заботы хватало.

Тридцать первого декабря получила телеграмму: «Алёша погиб в Афганистане».

В этот же день родила.

17 октября

Здравствуй, Отец!

Продолжаю.

Первые три года тётя Маша и мать взяли на себя заботы о Таше. Стирка, кормёжка, гулянье — всё было на них. Я была в трансе. Пила психотропные средства, выла в подушку, проклинала судьбу. Я похудела, отупела, превратилась в молчунью. Не помню, о чём думала, что вспоминала. Тот период — как чёрный провал. Не встретилась с друзьями Алёши, не написала его родным. О чём писать? Представляю себе Лёшину мать. Она открыла бы письмо, а там новость: «Здравствуйте! Я была любовницей вашего сына с 1981 по 1985 год. Плод нашей любви — девочка Наташа. Она родилась в тот день, когда погиб Алексей. К сожалению, девочка оказалось больной. У неё — детский церебральный паралич (ДЦП). Она не сидит, самостоятельно не ест, нечленораздельно говорит. А так всё хорошо. Девочка — милая, сообразительная, ласковая. Похожа на Алёшу. До свидания. Ваша несостоявшаяся невестка Лариса».

Кстати, мать Алексея жила в Восточной Сибири (по-моему, в посёлке на берегу Байкала). Работала врачом, воспитывала сына. Отец утонул в Ангаре.

Письма Алёшиной матери сохранились. В книжном шкафу. Я их никогда не читала. Не могу.

Что интересно, Алёшина мать писала на Главпочтамт «до востребования». Не знаю почему.

25 октября

Здравствуй, Отец!

Самой неунывающей в нашей семье была мама. Она бегала по врачам, консультировалась, верила, что Ташу можно поднять. Какие-то препараты, ЛФК, массаж. Уговорила меня на то, чтобы подрезать Таше уздечку. Дочери сделали операцию, и она стала лучше говорить. Но хриплый голос остался. Низкий, с вибрациями, как из-под земли.

В жизни моего отца ничего не изменилось. Тот же халат, письменный стол, море бумаг. С ними он проводил всё своё время. Отец не жил в настоящем. Древние мыслители, теории, вечные вопросы: что первичней — материя или сознание? Иногда отец подходил к внучке. Он смотрел на неё и показывал козу: «Идёт коза рогатая за малыми ребятами. Забоду, забоду, забоду!» Таша жмурилась, издавала звуки, похожие на карканье. Это она так смеялась. Отец наклонялся, целовал ей голову и на прощанье выдавал потешку (не знаю, откуда их брал, но потешек он знал великое множество).

Вот эта Таше пришлась по вкусу:

Придёт киска не спеша и погладит малыша.
«Мяу-мяу,— скажет киска.— Наша детка хороша».

Может, благодаря потешке Таша попросила купить котёнка. Однако я не спешила. Лушку подарила на Ташино двадцатилетие, и кошка стала членом семьи.

Ещё пару слов об отце. Он не задумывался, о чём можно говорить с Ташей, о чём нельзя. Часто попадал впросак. Ну как девочке, больной ДЦП, можно читать такие стишки:

Дождик, дождик, кап-кап-кап!
Мокрые дорожки.
Нам нельзя идти гулять, мы промочим ножки.

Или такие:

Ты мне ручки подай да с кровати вставай,
Умываться пойдём, где водичка найдём.

В подобных случаях в комнате появлялась мама.

— Дедушке пора гулять,— говорила она.— А нам сказочку слушать.

Мама брала Ташу на руки и, прижимая к груди, начинала сказку. Сколько их рассказала — не счесть. Думаю, отсюда — интерес Таши к сказкам.

Может, и сейчас вспоминает бабушкин голос? Кто знает.

А может, её тепло.

28 октября

Здравствуй, Отец!

Окончание воспоминаний.

Итак, мама заботилась о Таше, тётя Маша — о нашей семье, отец — о развитии философской концепции, я же занималась собой и карьерным ростом.

Через три года после рождения Таши стала оживать. Сходила в парикмахерскую, сделала маникюр, покрасила волосы, постриглась под Мирей Матьё. Думаю, неслучайно. Голос Матьё меня завораживал. В нём была мощная энергетика, а мне её не хватало.

Мама сняла деньги с книжки и отдала мне со словами:

— Женщина должна быть элегантна всегда. От того, что на ней, зависят настроение и самооценка.

Я отправилась в ГУМ и накупила нарядов. Раньше писала: с самооценкой у меня всё нормально, а вот настроение надо было поднять. Да и какое настроение, когда сидишь дома, а в нём — больной ребёнок?

В карьерном росте помог отец. Он поговорил с деканом факультета журналистики, и тот нашёл мне работу. Не лишь бы где — в журнале «Огонёк». Редкая удача для молодого журналиста. И меня закружило. Интервью, статьи, командировки, встречи. А вместе с ними — новые знакомства. Я жадно ловила комплименты и меняла любовников. Однако внутри оставалась пустота. Ни удушливой волны, ни трепыхания сердца — ничего. Секс, улыбки, комплименты, за ними — холодная вьюга.

Может, подобная жизнь была для меня спасеньем. Зачем новая боль? А может, очередным испытанием. Я уподобилась стрекозе. Пела, кокетничала, крутила хвостом. А потом наступила зима. Не календарная — та, что припорошит снежком, повесит сосульку и дунет вьюгой,— а та, что забирается в сердце. Сначала умер отец, спустя год — мама. И тут я поняла, что осталась одна. Таша и тётя Маша — не в счёт. Одна — четырёхлетний больной ребёнок, другая — пожилая женщина. Я ушла на редакторскую работу, замкнулась в себе, стала подрабатывать. Переводы, редакторские правки, подготовка книг в печать. А дома — тоска. Таша лежит, тётя Маша ворчит. И никакого светлого будущего.

Так продолжалось лет двадцать. Редкие связи, новые проекты, гламурный журнал. Я заиндевела и приобрела лоск. Холёная, светская, неприступная. Поэзия — как ширма. Чувств никаких. Разум в работе.

Теперь понимаю Ташу. Моя декламация её бесила.

 

Тётя Маша умерла от инфаркта. Семь лет назад. Её кремировали, и я поставила урну в наш колумбарий. Туда, где стоят урны родителей.

Обожгла мысль: а кто будет хоронить меня?

16 ноября

Здравствуй, Отец!

Сегодня — мой день рождения. Сорок семь лет.

Аня испекла торт, купила хризантемы. Ворвалась в квартиру, запела песню крокодилы Гены:

Я играю на гармошке у прохожих на виду...
К сожаленью, день рожденья — только раз в году.

Румянец во всю щёку, в глазах — искры. Поёт с такой радостью, что трудно не улыбнуться.

— Лариса Валентиновна,— преподнося цветы, сказала она,— вы прекрасны!

Ну что после этого скажешь?

Таша выползла из комнаты и протянула листок. На нём — цветик-семицветик.

— Пусть сбудутся твои желания,— сказала она.

В глазах защипало.

— Минуточку,— ответила я.

Зашла к себе. Проморгалась. Вернулась назад.

Листок лежал на полу, Аня с Ташей — за столом. Перед ними — по чашке кофе, в центре стола — торт.

Подняла аппликацию и вздохнула. Лепестки неровные, клей размазан, видны отпечатки пальцев. Однако сделано с душой. Видимо, старалась.

Подошла к Таше, поцеловала. Сказала с теплом:

— Теперь у меня есть открытка, сделанная твоими руками. Самая дорогая.

Аня прослезилась, Таша уткнулась в стол.

 

На работе поздравили официально. Выпили шампанского, пожелали здоровья и успехов в работе. Что ж, упрекнуть не в чем. Этикет выдержан, улыбки подарены, вместе с ними — японский сервиз.

Слышала такую фразу: «Когда женщина перестаёт нравиться, ей дарят посуду».

Всё закономерно. Жизнь прошла, и я превратилась в зрелую женщину.

30 ноября

Здравствуй, Отец!

Весь вечер перечитывала письма. Многое поняла. Сначала рисовалась: дескать, вот я какая. Глупо, конечно. Потом приоткрыла душу. Только кому?

Задумалась.

Скорее всего, себе. Ты ведь и так всё знаешь.

Вспомнила мантру Далай Ламы. Одно из высказываний зацепилось в памяти (не дословно, конечно): «Веди хорошую, достойную жизнь, а когда состаришься и будешь вспоминать, сможешь насладиться ею второй раз».

 

Мне бы не хотелось наслаждаться прожитой жизнью.

И стариться не хочу.

20 декабря

Здравствуй, Отец!

Говорят, в день рождения входишь в энергетический минус. Я в него попала в декабре. Ничего не хочу — ни работать, ни говорить, ни писать. Лежала бы и лежала.

Знаю, от мыслей избавиться невозможно, но в этот месяц и они обленились. Неинтересные, вялые, неповоротливые. Поднимут голову — и назад, «на подушку». Видимо, так люди доходят «до ручки».

Нет-нет, о суициде не думаю. У меня на руках Таша. Однако жизнь потеряла интерес. Что меня ждёт? Старость, безмолвные вечера, вечный укор Таши? Как ни хорохорься, но ничего не изменишь. Пока есть силы, буду работать. Только бы не сидеть дома. Этого я не перенесу. Всё-таки на работе — какой-то бурун. А дома — болото. Мёртвая вода. Она тянет энергию, и с каждым днём всё труднее вставать.

В прошедший выходной удивила Ташу. Я слонялась по квартире в ночной рубахе — нечёсаная, с опухшим лицом и пустыми глазами. Ни читала, ни слушала музыку, ничего не делала. Сначала Таша молчала, наконец спросила:

— Ты не заболела?

Чуть было не процитировала Есенина: «Увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым...» — однако вовремя остановилась. Представила реакцию Таши.

Новый год не радует. Нам он ничего не принесёт. С трудом нарядила ёлку, с трудом купила подарки. Праздник справляли вдвоём. Я и Таша. Без телевизора, разговоров и прочих забав. Выпили по фужеру шампанского и уткнулись в компьютер.

Две мидии. Старая и молодая.

Высунулись из створок — и тут же назад. Домой, в свой мир, под замок. И хочется тепла, и колется. Ведь чтобы впитать тепло окружающего мира, нужно выйти наружу.

12 января 2011

Здравствуй, Отец!

Впору поверить, что Ты заботишься обо мне.

Познакомилась с Андреем. Кажется, знала его всегда. Вдумчивый, умный, несуетливый. А какие глаза! Синие, будто небо.

14 января

Здравствуй, Отец!

Поняла, как не хватало созвучия. То ли не искала его, то ли смотрела не туда.

Теперь нашла. Удивительно.

20 января

Здравствуй, Отец!

Я ожила. Странно. Разве зимой оживают?

Видимо, ко мне заглянула радость.

Боюсь сглазить.

22 января

Здравствуй, Отец!

Андрей — удивительный человек. Творческий, многогранный, образованный. По-моему, обеспеченный. Как поняла, консультирует фирмы, создающие рекламные бренды. Однако это — не главное. Андрей — художник.

Я была в его загородном доме. Огромная мастерская, гостиная с камином, библиотека, зимний сад... Живёт один.

Интересная внешность. Высокий, подтянутый, с длинными волосами — совершенно седыми. Такой контраст с моложавым лицом, что теряешься в догадках. Что за трагедию он пережил?

31 января

Здравствуй, Отец!

Кажется, я влюбилась. По-настоящему.

Вот уж не ожидала.

Вчера гуляли с Андреем по зимней Москве. Вечер, фонари, тёмные окна домов. Замоскворечье после девяти замирает. Или почти замирает. Проносятся машины, сверкают яркие вывески ресторанов, однако на улицах малолюдно. Офисы и магазины закрыты, экскурсанты — в гостиницах, жильцов давно отселили. По тротуарам бредут влюблённые, случайные прохожие, романтики-одиночки. Подставляют лица снежинкам, смотрят на церквушки, слушают голос города.

Мы шли по Ордынке и читали стихи. Тихонько, чуть слышно. Я читала Ахматову, Андрей — Цветаеву. Странное ощущение. Грустно и сладко одновременно.

Облака — вокруг,
Купола — вокруг,
Надо всей Москвой
Сколько хватит рук...

— Москва! — Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси — бездомный.
Мы все к тебе придём...

Андрей любит поэзию. Непередаваемое счастье!

3 февраля

Здравствуй, Отец!

Долгие годы мой мир походил на закуток. Теперь границы раздвинулись, и я увидела то, чего раньше не замечала. Боже мой! Не видела красоты Москвы, улыбок прохожих, очарования русской зимы. Теперь слышу и чувствую по-другому. Жизнь наполнилась смыслом, и её стержнем стал Андрей.

14 февраля

Здравствуй, Отец!

Андрей начал писать мой портрет.

После работы еду к нему. Усаживаюсь в кресло и замираю. Вижу реку и луг. Андрей их нарисовал словесно. Встал за мольберт и сказал:

— Представь себе реку. Большую, широкую, сильную. Летний вечер. Перистые облака. Солнце садится за лес. Ты — на высоком берегу. Рядом луг. Высокая трава и россыпь ромашек. Сочетание зелёного, белого, жёлтого. Жужжит шмель. Большой, полосатый. Сел на ромашку, спешит собрать последний нектар. Ты его видишь боковым зрением. И луг под тем же углом. Всё внимание сосредоточено на реке. Она — как жизнь. С перекатами, плёсами, воронками. Их не видно, но ты о них знаешь. У тебя — опыт, он позволяет смотреть вглубь.

Слушая Андрея, вспомнила статью о «гидротерапии», её заключительные слова: «Чем быстрее движение воды, тем сильнее поле. Под его воздействием организм исцеляется». Видимо, и я исцеляюсь.

Промолвила:

— Речная вода — живая.

— Да-да,— обрадовался Андрей.— Она чувствует, очищает, дарит эмоции. Вернее, эмоциональный заряд.

— Неужели?

Андрей вымыл кисть и улыбнулся.

— Скажу больше: речная вода реагирует на мысли. И память имеет.

— Неужели?

— Точно тебе говорю. Молекула воды — это живая клетка. Волшебная.

Не моргая, смотрела на Андрея. В глазах — прищур, седые пряди упали на лоб. Чувствовалось погружение. Только куда? В себя или меня? А может, в картину? Ту, что создавало воображение.

Кисть пролетела над холстом и оставила след.

Андрей заговорил вновь:

— Где-то читал: сила «святой воды» — в молитве. Представляешь? Если молитву читал чистый, здоровый человек, с искренней верой в душе,— вода приобретает мощный заряд. Меняются её электропроводность, антимикробные свойства и вкус.

Неожиданно для себя вспомнила картинку. Из детской книжки. На поверхности реки — женская голова. Голубые кудри, огромные глаза, изогнутый рот. Видимо, образ реки. Попыталась его «дорисовать». Большая грудь, гибкое тело, длинные ноги. Быстрая, как девушка. Независимая, как бизнес-вумен. И мягкая одновременно.

Андрей замер.

— Останови свою мысль,— прошептал он.— Запомни её.

Женщина-река изогнулась, и в голове что-то щёлкнуло. Меня окатило волной. Чистой, прохладной, с блёсками света.

— Наконец-то вижу тебя,— тихо сказал Андрей.

16 февраля

Здравствуй, Отец!

Аня — молодец. Ловкая, неунывающая. Постоянно в делах. Сейчас вяжет Таше рейтузы.

— Зря,— говорю.— Рейтузы можно купить.

— Из собачьей шерсти не купишь, а Таша весь день на полу.

— А шерсть откуда?

— Мать посылку прислала. Сама обстригла, сама спряла.

— Кого обстригла?

— Полкана — нашу овчарку.

Улыбнулась и добавила:

— Огромный кобелина.

19 февраля

Здравствуй, Отец!

Сидели с Андреем в кафе. Он взял салфетку и нарисовал муху. Затем пирог. Посмотрел на рисунок и сказал:

— Пирог с повидлом.

Я приготовилась к продолжению. К чему этот рисунок? Ломать голову не хотелось, а просчитать Андрея практически невозможно.

— Кто у вас в журнале придумывает заголовки? — неожиданно спросил Андрей.

— Редактор или автор.

— И по какому принципу?

Я пожала плечами.

— Ясно,— сказал Андрей.— Ваши заголовки случайны.

— Что значит случайны?

— Как говорят в народе, от балды. Однако заголовок — треть успеха. Известно, что читатель скользит по верхам. Если заголовок цепляет — читает статью; если нет — бежит дальше.

— Хочешь поделиться секретом?

— Тут нет секрета. Речь идёт об оригинальных подходах.

Простой интерес сменился профессиональным. Люблю учиться, а слово «оригинальность» мне нравилось со студенческих лет.

— Проведём эксперимент. Свяжи между собой пирог и муху,— предложил Андрей.

Во мне взыграло ретивое. Хотелось произвести впечатление и выдать оригинальную конструкцию. Взглянув на изрисованную салфетку, я взяла паузу.

«Муха села на пирог — это штамп,— рассуждала я.— Что там ещё? Муха в пироге, муха над пирогом, муха в повидле. Возможны сказочные варианты: муха испекла пирог и пригласила друзей, пирог вылез из печки и что-то спросил муху».

Подсознание говорило: всё, что придумала,— ерунда. Андрей ждал других вариантов. Он пил кофе и смотрел в окно. И тут пришла мысль.

— Дом одинокой мухи,— сказала я.

— Что-что? — переспросил Андрей.

— Возник сюжет. Муха стара и одинока. Никто к ней не ходит, а самой летать трудно. Вот испекла муха пирог и намазала его повидлом. Не внутрь положила, а на «крышу». Залезла в пирог и ждёт. Сначала прилетела оса, затем жук... Пошли разговоры. Хозяйка сидит в пироге и слушает. И так ей хорошо, будто в большой компании сидит. Вышла из пирога, поговорила с гостями, пригласила залетать «на огонёк». Так и пошло. Муха закупила бочку повидла, и началась весёлая жизнь. Около пирога — рой насекомых. Поедая повидло, жужжат, новостями обмениваются. И хозяйку чествуют. Как же без этого? К тому же муха — неплохая рассказчица. Пока гости едят, она их забавляет. Вот и ушло одиночество. А вместе с ним и тоска. Муха зажила весело, в почёте и уважении.

— Любопытно,— улыбнулся Андрей.

Он посмотрел на меня и добавил:

— Таким образом можно тестировать творческие способности человека. Чем больше оригинальных связей, тем выше творческий потенциал.

Похоже, Андрей меня похвалил. Не явно, а косвенно. А похвалу я люблю. Впрочем, как и все остальные.

— И что бы ты мне поставил?

— Четыре с минусом,— ответил Андрей.

21 февраля

Здравствуй, Отец!

Каждый день — новое открытие. Андрей так непрост, что чёткого портрета нет.

Боюсь заглядывать в будущее, однако задаю вопрос: вдруг он меня бросит?

Видимо, появилось чувство неуверенности, а вместе с ним — комплекс.

 

Вот это — новость. Раньше такого не было.

23 февраля

Здравствуй, Отец!

«Мужской» праздник приобрёл смысл. Долго думала, что подарить Андрею. Дорогие запонки? Портмоне? Всё это казалось мелким, недостойным его. Наконец, увидела рекламу «Минерал в подарок» — на одном из сайтов. Заинтересовалась.

Бог мой, как интересно! Этой стороны жизни я не знала.

Увидела горный хрусталь. Обрадовалась. То, что надо. Строгие грани, прозрачность, некоторая холодность. Но главное — в кристалле жила тайна.

— Камень магов,— сказал продавец.— Он устанавливает связь с Космосом.

«О, это для него! Космос, Творец, безграничные возможности человека».

Короче, купила.

 

С Андреем встретились в кафе. Свечи, полумрак, велюровые диваны. Я робко протянула подарок. Видела, как вспыхнули глаза. Будто зажглась звезда.

— Хрусталь очищает пространство,— сказал Андрей.

Я промолчала. Давно заметила: если не знаешь, что сказать, лучше молчать.

— В горном хрустале — две стихии. Вода и воздух.

Андрей посмотрел через кристалл на свечу.

«Видимо, вода — это я. Неуловимая и холодная. Не случайно возник образ реки. А воздух — он».

— Спасибо! Интересный подарок.

Положив кристалл, Андрей наклонился ко мне. Он обхватил мои пальцы, и я замерла.

— Знаешь, откуда выражение «кристально чистый человек»?

Стало не по себе. Что это — испытание?

— Прозрачность хрусталя ассоциируется с чистыми помыслами, отсюда и выражение.

Посмотрев на мои ладони, Андрей нахмурился.

«Что он увидел?» — всполошилась я.

Мысль, что, познакомившись ближе, Андрей разочаруется во мне, не давала покоя. Куда пропали насмешки? А ведь в моём арсенале они были всегда. Теперь же я — сама скромность. Как преданная собака. Гляжу в глаза и жду, когда погладят.

— Хрусталь похож на окаменевший лёд,— продолжил Андрей.— Вот и ты словно лёд. Застыла, и время остановилось.

«Когда я застыла? После рождения Таши?»

— И ещё. В этом кристалле лёд и огонь рядом.

— Не поняла.

— При помощи хрусталя можно разжечь огонь. Он как лупа. Собирает солнечные лучи и выпускает огненную стрелу.

Андрей улыбнулся. Я опустила глаза. Не зная смысла, купила подарок со смыслом.

 

Однако с каким, так и не поняла.

27 февраля

Здравствуй, Отец!

Вчера была у Андрея. Он писал портрет. Несколько минут тишины, пара выразительных взглядов и вопрос:

— Что пригорюнилась?

— На работе устала.

Знаю, такие вещи любовникам не говорят. Приехала — значит, оставь проблемы за порогом.

— Не беда. Сейчас снимем усталость.

Андрей вышел из-за мольберта, вытер руки и пододвинул шкуру к камину.

— Ложись.

— Как? — удивилась я.— В костюме?

— Ну да. Сбрось только туфли.

Я улеглась на шкуру и, поправив юбку, посмотрела на Андрея. Он накрыл меня пледом и подошёл к музыкальному центру.

— Закрой глаза и слушай.

Студия наполнилась звуками восточной музыки, и меня будто накрыло волной. Приятный баритон послышался с четырёх сторон.

«Видимо, динамик — в каждом углу».

Только подумала — и... поплыла.

Я плыла не как человек — как глубоководная рыба. Меня окружали толщи тёмно-зелёной воды и причудливые водоросли.

— Позвоночник расслаблен, тёплая морская вода окружает тело. Семь,— услышала я.— Поверхность всё ближе и ближе. Шесть. Вода становится теплее, солнечные лучи оставляют блики. Пять. Кажется, здесь встречаются море и небо. Четыре. Слышится плеск волн. Три. Солнечные лучи отражаются от воды и разбегаются яркими бликами. Два. Мы вынырнули. Нам хорошо. Мы чувствуем себя детьми. Один. Радость и свет окружают нас. Ни проблем, ни забот — только море, солнце и небо.

Музыка походила на голос Космоса. Казалось, что играет дудук. Вспомнила себя — маленькую. Мамины руки, куст малины, большая кружка с нарисованным утёнком. В кружке — ягоды. На некоторых — капли дождя. Они сверкают на солнце, и ягоды становятся ярче. Малиновые, красные... Да-да. Чудо!

Глядя на ягоды, мать сказала: «Как яхонты. Только живые».— «Живые?» — удивилась я. «А ты посмотри». Мать достала малину и положила ягоду на ладонь. «Словно из бусинок-сестричек»,— сказала она.

 

— Ну как? Расслабилась?

Я приподнялась и улыбнулась.

— За эти минуты была и рыбой, и ребёнком одновременно.

— Вот как?

Андрей присел рядом.

— Я слушала музыку, плыла в толще океана и... смотрела на кружку с малиной.

Андрей обнял меня и поцеловал.

 

Прощаясь, подарил диск.

«Йога-нидра»,— прочла я.

— Это уже серьёзно,— сказал Андрей и проводил до такси.

Дома достала диск, вместе с ним — пояснение.

«Постигая йогу-нидру, вы постепенно проникнете в подсознание, увидите своё подлинное «Я». Вам не следует воевать с привычками и искоренять свою природу, так как подобные действия формируют внутренний дискомфорт и враждебность. Если хотите, чтобы дерево не плодоносило, отсеките корень. Иными словами, чтобы устранить недостатки, надо приблизиться к корню ума, то есть к подсознанию. Йога-нидра сможет оказать эту услугу. Человек слаб, он цепко хватается за свои ветви и листья (чувства и интеллект), но как только откроет врата подсознания — окажется у порога созидательности».

3 марта

Здравствуй, Отец!

Андрей знает о Ташиной болезни. Я рассказала о ней в начале знакомства. Помню, как он разволновался. Вот что значит чуткое сердце. С тех пор постоянно спрашивает, что в нашей семье да как.

Вчера подарил книгу по йоге сна. Сказал: «Передай Таше». Вложил в книгу записку, попросил прочитать дома.

Записка такова:

«Лариса, оставляю свои впечатления. Скажу откровенно: я — в шоке! Наскоро записал, что чувствовал. Теперь понимаю, как увлекательны эти занятия. Целую, Андрей».

Далее короткий рассказ:

«Впал в состояние транса. Был женщиной. Появились новые желания. Захотелось вилять задом, жмуриться, поглядывать из-под ресниц, томно вздыхать. Чёрт-те что! Ощущение, что схожу с ума. Тем не менее, не остановился. Пошёл дальше. Понял, что должен (точнее, должна) кого-то соблазнить. Кого — не видел. Думаю, не суть важно. Слышал свой голос, видел плавные движения рук, ощущал мощные удары сердца. Испугался последствий, вышел из транса. Уверен, женщина хочет быть объектом сексуального желания. Не обиделась? Думаю, нет. Ты — мудрая. Всё поймёшь...»

 

Не знаю, как отнестись к его словам. Голова кру́гом.

Что я должна понять?

8 марта

Здравствуй, Отец!

На память пришло стихотворение Роберта Рождественского. Твержу про себя весь день.

Мы совпали с тобой,
совпали
в день, запомнившийся навсегда.
Как слова совпадают с губами.
С пересохшим горлом —
вода.
Мы совпали, как птицы с небом.
Как земля
с долгожданным снегом
совпадает в начале зимы,
так с тобою
совпали мы.
Мы совпали,
ещё не зная
ничего
о зле и добре.

И навечно
совпало с нами
это время в календаре

19 марта

Здравствуй, Отец!

Отдала Таше книгу по йоге. Может, её заинтересует?

Не могу понять, куда пропала записка. Признаюсь, беспокоюсь.

23 марта

Здравствуй, Отец!

Не знаю, что и подумать. Вроде бы было всё как обычно. Перед сном пожелала Таше спокойной ночи и ушла к себе. Почитала, включила диск с йогой-нидрой, расслабилась и уснула. Проснулась от крика:

— А-а-а!!!

Бросилась к Таше. Она лежала на полу. Ноги подвернулись, сама — белая, словно неживая.

— Та-а-аша! — закричала я.— Таша! Очнись!

Никакой реакции.

Я запаниковала. Кинулась в ванную. Помню, там стоял нашатырь. Плеснула на полотенце — и назад. Сунула Таше в нос. Наконец-то. Веки дрогнули, Таша открыла глаза. Я заплакала.

— Девочка моя!

В комнату вошла Лушка. Зыркнув на Ташу, прыгнула на подоконник. Прошлась по нему и насторожилась. Принюхалась. Будто что-то почуяла.

Стало страшно. Не выпуская Ташиной руки, оглянулась. Никого. Но почему так тревожно? Лушка спрыгнула, громко сказала: «Мао». Улеглась рядом со мной, стала вылизывать хвост. Как ни странно, успокоилась.

Таша застонала.

— Приподнимись чуть-чуть. Положу на диван.

Мои волосы упали на Ташино лицо. Она улыбнулась. Видимо, стало щекотно. Как гора с плеч. С трудом подняла Ташу и прижала к себе.

Девочка моя. Несчастная и больная.

Таша всхлипнула.

— Всё хорошо,— прошептала я.— Не плачь.

Положила её на диван, села рядом. Протёрла лоб влажной салфеткой.

— Как ты меня напугала! Крик, обморок и... рука. Словно подломленное крыло.

Я наклонилась к Таше и поцеловала в лоб. Такая жалость — хоть вой. Что за жизнь?! Никого, кроме меня, у неё нет. Никому не нужна. Одна и одна. О чём думает? Как у неё хватает сил? Я бы, наверное, удавилась.

От этих мыслей стало не по себе. Потрогала Ташин лоб.

— Температуры нет. Видимо, сон,— как можно спокойней сказала я.— Мне тоже снятся кошмары.

Таша смотрела на меня. Как-то просветлённо.

— Ты что-нибудь помнишь?

Она покачала головой. Вернее, дёрнулась.

Надо было о чём-то говорить. Сказал первое, что пришло на ум:

— Хорошо, что был нашатырь. Недавно купила.

Таша загадочно улыбалась. Я подняла её руку и положила на одеяло. Длинные ресницы затрепетали, из груди вырвался вздох. Щемящий, с надрывом.

— Твоя рука — как крыло,— прошептала я.

По Ташиной щеке поползла слеза. И тут вспомнились строчки Ахматовой. Встревоженный ум зацепился за слово «крыло» и выдал то, что лежало на поверхности. Как в компьютерном поисковике.

Уже безумие крылом
Души накрыло половину,—

продекламировала я,—

И поит огненным вином,
И манит в чёрную долину.

Таша окаменела. Прямо на глазах. Невидимая связь оборвалась, и она прохрипела:

— Что дальше?

Сарказма в её вопросе не услышала. Я встала и, скрестив на груди руки, продолжила:

И поняла я, что ему
Должна я уступить победу,
Прислушиваясь к своему
Уже как бы чужому бреду...

Хорошее стихотворение. Мне нравится. Ритм, лиричность — и в то же время недосказанность. Можно трактовать и так, и этак.

Таша закашлялась. Громко, надсадно, с хрипом. Я бросилась к дивану.

— Что-то не так?

Ташины глаза сверкнули, и я услышала:

— Уходи!

Я еле устояла на ногах.

— Теперь всё в порядке,— бросила ей в ответ.— Вижу, пришла в себя.

Мои ноги дрожали, сердце стучало в горле. Дошла до кровати и уткнулась в подушку. Давно так не плакала.

7 апреля

Здравствуй, Отец!

Предложила Ане переехать к нам.

— Хватит ютиться по углам,— сказала я.— У нас тебе будет лучше.

— Лариса Валентиновна, милочка! — воскликнула Аня.— Да я хоть сейчас.

Собрала вещички и переехала. Поселилась в гостиной и тут же навела «красоту». Поставила на окно герань, разложила салфетки. Видимо, сама вязала.

Таша, похоже, рада. Приползла в гостиную, смотрит и улыбается. Затем взглянула на меня. Наверное, ждала замечаний.

Однако не дождалась.

Вот так-то! Я пожала плечами и промолчала.

Странно. Раньше бы непременно съязвила.

9 апреля

Здравствуй, Отец!

Аня болтает, как сорока. Привезла кучу кассет, большая часть — народные песни. Поёт вслед за Кадышевой. Признаюсь, неплохо.

Вчера напевала «Сопилочку».

Грай, моя сопилко, калиново гилко,
Зачаруй мене, заворожи...

Сегодня, выйдя из дома, прихватила эту песню с собой. На работе не могла сосредоточиться, всё повторяла про себя: «Зачаруй мене, заворожи...»

Потом рассмеялась. Андрей и так приворожил. Крепко-накрепко.

Вошла Света — редактор.

— Ларис, что с тобой происходит? К психологу стала ходить?

— Не угадала. Весной потянуло.

— Скажешь тоже. Февраль на дворе.

Мысль, что могу влюбиться, Свете не пришла в голову.

13 апреля

Здравствуй, Отец!

Что удивительно, пропала тоска.

В квартире пахнет плюшками и пирогами.

Боюсь, придётся менять гардероб.

И мне, и Таше.

17 апреля

Здравствуй, Отец!

Странное дело: иногда вижу себя со стороны. Вот, например, сегодня. Решила пройтись пешком до метро «Воробьёвы горы». Подхожу к театру Сац — и совершенно ясно вижу себя. Невысокая, миниатюрная женщина средних лет. Дорогой брючный костюм, стильная сумка, лёгкий шёлковый шарф. Волосы забраны в низкий пучок, прямой пробор, на глазах — тёмные очки. «Цок-цок» — стучат каблучки. Женщина переходит проспект и идёт вдоль университетской ограды. Глаз не видно, однако ноздри и губы выдают настроение. Женщина улыбается. Сдержанно, уголками губ. Будто не привыкла к улыбке. Дошла до метромоста. Остановилась. Посмотрела на реку, набережную, Лужники. Подняла лицо к небу. Тёмные волосы блестят на солнце, утренние лучи освещают кожу.

 

Если бы это была незнакомка, я бы сказала: «Счастье и любовь спрятать трудно».

18 апреля

Здравствуй, Отец!

Произошедшие во мне изменения увидели на работе.

— Ларис, ты что — влюбилась? — спросила корректор.— Помолодела лет на пять.

«Сказала бы — на десять. Было бы приятней».

— Лариса Валентиновна,— обратился бухгалтер.— Позвольте вам сделать комплимент.

Я вспомнила девичество. В те времена было много комплиментов. Надеюсь, искренних.

— Слушаю.

— Последнее время вы светитесь изнутри,— сказал бухгалтер.

— А раньше не светилась? — улыбнулась я.

— Ну почему же? Однако свет был другим. Лунным.

 

Какой милый ответ. И вообще... Люди в редакции изменились. То ли весна задела, то ли дела лучше пошли.

Удивительно.

21 апреля

Здравствуй, Отец!

В отличие от меня, Андрей предпочитает научно-популярную и эзотерическую литературу.

— Почему? — как-то спросила я.

— Интересно читать о самопознании,— ответил он.

— Об этом и Достоевский писал.

— Верно. У Достоевского, кроме человека, и нет ничего.

Задумалась. Это цитата, или Андрей меня проверяет?

Признаюсь, боюсь сесть в лужу, поэтому вечно настороже.

— У Достоевского нет природы и мира вещей,— продолжил Андрей.— Существует только дух человеческий, его страдания.

 

Меня не интересует человек в целом. В частности — да. Вот, например, Андрей. Человек-загадка.

24 апреля

Здравствуй, Отец!

Впервые была в казино. С Андреем, конечно.

Встретив меня после работы, он улыбнулся и предложил:

— Пойдём поиграем.

Не знала, что и ответить. Двусмысленное предложение. Однако кивнула. Так, на всякий случай.

Подъехали к казино, вошли в ослепительно яркий зал. Столы, рулетки, фишки... И азарт. Он прямо витал в воздухе. Вспомнила новеллу Стефана Цвейга «Двадцать четыре часа из жизни женщины». В своё время она произвела на меня большое впечатление. День — как рубеж, а дальше — жизнь до и после.

Андрей сел за стол, я встала рядом. Крупье сказал дежурную фразу, и воздух будто бы уплотнился. Он наполнился напряжением и ожиданием. Шарик подпрыгнул и понёсся по секторам. Опять вспомнила Цвейга. Дословно не скажу, но, по словам писателя, расчётливый человек в казино спокоен, расточитель бросает небрежные жесты, скупец скрючивает пальцы, у безумца дрожат руки. Взглянула на Андрея. Он сидел, засунув ладони под мышки. Ай, хитрец!

Андрей ставил на зеро и только на него. Первый раз проиграл, второй выиграл. Затем мимо, ещё раз мимо, опять выиграл. Лицо как у сфинкса, только ноздри дрожат.

«Азартен,— подумала я.— Однако владеет собой».

Наконец Андрей встал.

— Хороший улов,— сказал он.— Можно поужинать в дорогом ресторане.

Чувствовала его возбуждение. И радость от выигрыша.

Поехали в «Ностальжи». Фонари отражались в Чистых прудах. Москва похорошела на глазах. Не мною замечено, но старые районы Москвы вечером выглядят благопристойно. Не видно ни заплёванных тротуаров, ни переполненных помоек. Ночь закрывает человеческую мерзость, и на передний план выходит старина. Ампир, классицизм, барокко. Москва строилась, старела, менялись архитектурные стили. Будто платья модницы.

— Вот и приехали,— сказал Андрей.

Он припарковал машину и повёл меня в ресторан.

— Была в Париже?

Я кивнула.

— Тогда тебе здесь понравится. «Ностальжи» напоминает парижские «брассери».

Мы сели у окна. Вид на Чистопрудный бульвар пробудил ностальгию. Я не была в Париже лет тридцать. А в детстве с родителями ездила неоднократно. В те времена подобные поездки были большой редкостью. Помню Лувр, Елисейские поля, «Гранд-опера», мост Александра. И конечно, Монмартр. С его вершины смотрела на Париж. И мечтала.

Андрей заказал ужин и посмотрел на меня. Вид у него был довольный.

— Как тебе казино?

— Любопытно.

Я понимала: Андрею хочется поговорить. Конечно, о победе.

— Почему ставил на зеро?

Синие глаза вспыхнули, и Андрей оживился. Отбросив волосы, он поднял бокал и хитро прищурился.

— Зеро — необычное число. Оно символизирует начало и конец происходящего.

Я пригубила вино и подняла брови. Моё удивление относилось и к вину, и к последней фразе одновременно. Бордо было великолепно, фраза загадочна и непонятна.

— Сама посуди: ноль — символ круга, и в то же время — пустота. Все природные процессы идут по кругу, а в пустоте рождаются чудеса.

Последнее было непонятно, однако я промолчала. Зачем спешить? Минута-другая, и всё станет ясно. И я не ошиблась.

— Если к нулю не приставить цифру, он не имеет веса,— продолжил Андрей.— Получается, что зеро — как жизнь. Если к бытию не приставить мотив, то жизнь не имеет смысла.

Мои брови взлетели выше.

«Мудрёно говорит».

— Что интересно, ноль и бесконечность — братья.

Я встрепенулась. Среди символов, придуманных человечеством, есть один, который меня волновал. Это — бесконечность. Этот знак я рисовала всегда. В школьной тетради, на лекциях в институте, погружаясь в себя. Признаюсь, бессознательно рисовала. Почему — не знаю.

Вопрос был в тему, и, рассказав о своём невинном увлечении, я спросила Андрея. Тот пришёл в полный восторг.

— Фантастика! — воскликнул он.— Отцовские гены.

— При чём тут гены?

— Бесконечность — это восьмёрка, лежащая на боку. По Пифагору, «восемь» — символ гармонии. Ни острых углов, ни открытых линий — всё замкнуто, плавно, есть точка пересечения. Это — философия. Символ духовного и материального миров. Рисуешь знак — и переходишь из одного мира в другой. Мысленно, конечно.

Андрей достал ручку и нарисовал на салфетке знак бесконечности.

— Теперь ты,— сказал он.

Я исписала всю салфетку и достала другую. Затем третью, четвёртую...

— Всё. Хватит.

Андрей отобрал ручку.

— Длинные, тощие, приплющенные,— посмотрев на рисунки, сказал он.

Я собрала салфетки и положила в сумку. Не нравится — ну и не надо.

Джаз-бэнд начал работу. Андрей встал и пригласил на танец. Прижавшись ко мне, прошептал:

— Ты — молодец. Знак бесконечности — символ духовного совершенствования. Бесконечно долгого.

24 апреля

Здравствуй, Отец!

Осталась ночевать у Андрея. Впервые.

— Наташе сказала, что поехала ко мне? — спросил Андрей.

— Нет.

— А зря. Враньё — от недостатка любви. Или ты недостаточно любишь, или тебя.

Андрей снял рубашку и добавил:

— Тоже знак, между прочим. Или лакмусовая бумажка.

26 апреля

Здравствуй, Отец!

Купила новое платье. Воздушное, из шифона. Показала в редакции.

Дотронувшись до материала, Надя (редактор и ходячая энциклопедия в одном лице) сказала:

— Будто крыло.

Я поморщилась. Вспомнила Ташин обморок.

Надя подошла к зеркалу и долго рассматривала себя. Джинсы, длинный свитер, тонкий ремень. Затем вздохнула и выдала очередную сентенцию:

— Коко Шанель как-то сказала: «Днём будьте гусеницей, вечером — бабочкой. Нет ничего удобнее, чем облик гусеницы. И ничей облик не подходит для любви больше, чем облик бабочки. Женщине нужны платья ползучие и платья летающие. Бабочка не ходит на рынок, а гусеница не ездит на бал».

 

Не хочу быть гусеницей. Уж лучше бабочкой.

28 апреля

Здравствуй, Отец!

Гуляли в Коломенском. На берегу Москвы-реки появилась мать-и-мачеха. Неказистая, с коротким стеблем. Тем не менее, она похожа на солнечный луч после полярной ночи. Андрей был молчалив. Хмурился, смотрел на реку, рассматривал первые цветы. Наконец сказал:

— Мой сын говорил: цветы мать-и-мачехи — дети солнца. Сейчас они маленькие, а когда подрастут — поседеют. И улетят к матери.

Я напряглась. О семье Андрей ничего не рассказывал.

— У меня был сын.

— Был,— повторила я.

— Он умер.

— Но почему?

— Порок сердца. Мальчик был дауном, а у таких людей — много патологий, в том числе на сердце.

Внимательно посмотрев на меня, Андрей спросил:

— Видела таких детей?

— Конечно.

Я вспомнила лица даунов. В них было что-то похожее. В глазах, форме лица, улыбке.

— Лишняя хромосома в гене.

Я промолчала. Для меня биология — тёмный лес. И медицина тоже.

— Жена ушла сразу после рождения сына. Он её, видите ли, не устраивал.

— Как можно оставить ребёнка? — спросила я.

Признаюсь, мне было не по себе. Я поняла причину интереса Андрея к моей скромной персоне.

— Так мы и жили. Я и сын. Ласковый, дружелюбный, добрый. Он многому научился. Кстати, неплохо рисовал.

— Давно умер?

— Два года назад.

В уме пробежали нехитрые расчёты. Видимо, сын Андрея прожил лет двадцать-тридцать.

— Твоя Таша — нормальная девушка. Ей бы встать, заговорить — и всё будет в порядке.

— Разве такое возможно?

— Нет ничего невозможного,— ответил Андрей.— Я это понял недавно.

Меня охватило такое беспокойство, что покачнулась. Андрей бросил плащ на берег и, усадив меня, сел рядом. Мы смотрели на реку и молчали. В уме царил хаос. Мысли носились из угла в угол и будто перешёптывались:

«Ты слышала?»

«Конечно. Думаешь, я — глухая?!»

«Но неужели есть шанс?»

«Не знаю. Он ведь сказал...»

«Наивная. Много можно сказать».

«И всё-таки чудеса бывают».

«Ну да. Одно на миллион».

 

Андрей заговорил первым.

— Представь себе: ты взяла линзу и решила поджечь бумагу солнечным лучом. Поймала и направила луч на бумагу. Теперь надо ждать и держать линзу в одном положении. Иначе огня не будет.

«О чём он говорит? Какой луч? Какая линза?»

— Так же с желанием,— продолжил Андрей.— Вернее, с намерением. Наша вера в то, что намерение исполнится,— это луч созидательной энергии. Стоит усомниться — и всё. Словно линзу убрал.

Мои мысли угомонились, и сказанное Андреем дошло до ума.

— Концентрация и вера — мощные силы. Они могут притянуть энергию из источника куда более мощного, чем человеческое сознание. И тогда...

— Что тогда? — перебила я.— Таша встанет?

— Всё может быть,— ответил Андрей.— Однако есть «но».

«Вот так всегда. Стоит появиться надежде — сразу появляется „но“».

— Выразить желание, сконцентрироваться на нём, поверить, что получится, должна Таша. Именно она.

— А мне что делать?

— У тебя — одна роль. Не вмешиваться.

— Ты предлагаешь стоять в стороне?

— Ну почему? Можно показать путь. А пойдёт ли Таша по этому пути, зависит не от тебя.

 

Долго не могла уснуть. Казалось, что устами Андрея говорил Ты.

29 апреля

Здравствуй, Отец!

Теперь понимаю, что в жизни случайностей нет. Будь то встреча с человеком, текстом, идеей. Сегодня в Интернете увидела белый стих.

Человек шептал: «Господь, поговори со мной!»
И луговые травы пели.
Но человек не слышал!
Человек вскричал тогда:
«Господь, поговори со мной!»
И гром с молнией прокатились по небу.
Но человек не слушал!
Человек оглянулся кругом и сказал:
«Господь, позволь мне увидеть тебя!»
И звёзды ярко сияли...
Но человек не видел.
Человек вскричал снова: «Бог, покажи мне видение!»
И новая жизнь была рождена весной.
Но человек этого не заметил!
Человек плакал в отчаянии: «Дотронься до меня, Господь, и дай мне знать, что ты здесь!»
И после этого Господь спустился и дотронулся до человека!
Но человек смахнул с плеча бабочку и в слезах ушёл прочь...

Подумала: если читаю такие тексты, думаю о них — значит, прозрела.

3 мая

Здравствуй, Отец!

Май для меня — любимое время года. Хочется глубоко дышать, слушать чириканье воробьёв, прикасаться к первым цветам. Причина понятна: общее пробуждение.

Про-буж-де-ни-е.

Удивительное слово.

Не просто проснулся, а проснулся другим. С надеждой, интересом, желанием улыбнуться. Что и говорить, жизнь циклична. В ней всё как в природе. Снег превращается в ручьи, оледеневшие ветки оживают и покрываются листьями.

 

Для меня этот май — особый. Он наполнен любовью.

Казалось, в моей жизни её уже не будет. Душа замёрзла, чувства ушли, мир превратился в точку. И вдруг...

В сказках всегда появляется «вдруг». Это — некий рубеж, поворот, новая дорога. Жила-была — и вдруг что-то случилось. И всё стало другим. И настроение, и мысли, и перспектива.

Что это? Испытание или опыт? Зачем? Почему?

Я теперь в общем потоке. Жизнь сначала промариновала меня, потом наградила. Видимо, чёрная полоса стала слишком широкой.

Вспомнила песню Утёсова. В ней — о пробуждении, о новом видении жизни. И причина та же — любовь.

Любовь нечаянно нагрянет,
Когда её совсем не ждёшь,
И каждый вечер сразу станет
Удивительно хорош,
И ты поёшь...

Этой весной запела и я. Не в полный голос, конечно. Иду на работу и тихонько мурлыкаю. Как ни странно, песни Пугачёвой. Никогда не была фанаткой певицы, и вдруг...

Опять вдруг.

Улетай, туча, улетай, туча, у-у-у-у-улетай!

Или:

Так же, как все, как все, как все,
Я по земле хожу, хожу.
И у судьбы, как все, как все,
Счастья себе прошу.

Незамысловатые слова, но мне близки. Видимо, такое настроение.

6 мая

Здравствуй, Отец!

Сегодня гуляла в Нескучном саду. Мамочки с колясками, старички, влюблённые... И мы с Андреем. Идём рядом, молчим, смотрим по сторонам. Кажется, наше молчание — особое. То, которое бывает между близкими людьми. Дошли до парка имени Горького. Сели на скамейку.

— Ты здесь? — спросил Андрей.

Странный вопрос.

— Не удивляйся. Мало кто живёт здесь и сейчас,— пояснил Андрей.

Я улыбнулась.

— Полагаешь, я — в облаках?

— Чаще всего — да. Или в толще океанических вод.

Андрей посмотрел на гуляющую публику и продолжил:

— Вот эти люди живут здесь и сейчас. Они гуляют, разговаривают, катаются на аттракционах, а ты... Чаще всего ты копаешься в своих мыслях.

— Но ведь они — здесь и сейчас. В моём настоящем.

— Как сказать,— возразил Андрей.— Думаю, твои мысли связаны с прошлым. Или будущим. Разве не так?

Я нырнула в себя. За минуту до разговора я думала о нас с Андреем. Вернее, о наших взаимоотношениях. Не будет ли Андрею скучно со мной? Поймёт ли меня?

— Ну и как? — спросил Андрей.

— Ты прав. Я думала о будущем.

— В этом проблема.

— Почему?

— Будущее — продукт нашего ума, а мы живём в настоящем. Всегда.

Я ощутила тревогу. На что Андрей намекает? На мою мечтательность? На неумение жить в настоящем? И вообще... Что значат его слова? Это — критика или желание помочь?

Андрей наклонился ко мне и, отстранив волосы, прошептал в ухо:

— Не требуй от жизни большего. Она даёт тебе то, что готова дать. Поняла?

Увидев мой взгляд, Андрей рассмеялся. Он поцеловал меня и спросил:

— Разве тебе плохо сейчас?

— Хорошо,— ответила я.

— Вот и отлично.

Он встал и добавил:

— И ещё. Научись радоваться. Чему угодно. Солнцу, весне, данному мигу.

Андрей разворошил муравейник. Признаюсь, радость в меня вливается порционно. Не сама по себе, а под моим контролем. Я создаю себе настроение, повышаю эмоциональный фон и открываю ворота для радости. Дескать, заходи, я готова. Она и заходит. Степенно, церемонно, шурша кринолином. Но это сейчас, в зрелые годы. А в детстве и юности радость врывалась. Бурно, эмоционально, со спутанными волосами.

Андрей подошёл к киоску и купил два рожка. Один со сливочным мороженым, другой — с шоколадным.

— Какое хочешь?

Я выбрала шоколадное.

— Так и знал,— улыбнулся Андрей.

Он высунул язык и лизнул мороженое. Смешно, по-ребячьи, с наслаждением. Я же осторожно откусила кусочек и скосила глаза вниз: не испачкать бы блузку. Вроде бы пустяк, но в нём — проявление характера. Андрей умеет наслаждаться, я — нет.

Я нахожусь в постоянном напряжении.

10 мая

Здравствуй, Отец!

Странное дело: разговор о миге, начатый Андреем, имел домашнее продолжение. К слову сказать, любопытное.

Вернувшись с работы, увидела такую картину. Таша лежит на диване, Аня моёт окно. Обе улыбаются. В большой комнате орёт магнитофон.

Призрачно всё в этом мире бушующем.
Есть только миг — за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим.
Именно он называется жизнь.

Я остановилась как вкопанная. Песня — известная, слышала её не раз. Но сейчас она звучала по-другому. С особым смыслом.

Вечный покой сердце вряд ли обрадует.
Вечный покой — для седых пирамид,
А для звезды, что сорвалась и падает,
Есть только миг, ослепительный миг.

Не знаю почему, но, услышав это четверостишье, показалось: я — на финише. Что это — подсознание или голос судьбы? Вот вошла в дом — и звучит песня. Не какая-то другая, а именно эта. О миге, звезде, её падении...

Аня спрыгнула с подоконника и обернулась.

— Здравствуйте, Лариса Валентиновна!

— Добрый вечер.

Таша скосила глаза и кивнула.

— Ну и красота сегодня! — вытирая руки, сказала Аня.— Будто бархат на Москву набросили.

«Вот это да! Аня и метафора».

Я разделась, помыла руки и пошла на кухню. И тут же явилась Аня.

— Люблю песню о миге. Она будоражит и заставляет радоваться.

— Чему? — удивилась я.

— Жизни, конечно.

Аня пригладила волосы и села рядом.

— Сколько раз её слышала, а не перестаю удивляться. Надо же так написать. «Есть только миг — за него и держись». Прямо в точку.

Я заварила чай и разлила по чашкам.

— И ты держишься. Верно?

— Ещё как! — воскликнула Аня.— Вот, например, сейчас... Сижу с вами и млею.

«Или наивная, или с придурью,— подумала я.— А может, слишком откровенная?»

— И что же ты млеешь?

— Как что? — удивилась Аня.— Вы вернулись с работы. Дома чистота. Все живы-здоровы. Разве этого мало?

Опустив глаза, я уставилась в чашку. Не знаю, что и сказать. И вообще... В последнее время часто попадаю в тупик. Казалось, и Аня, и Андрей задают простые вопросы, а ответов нет. По крайней мере, у меня.

 

Аня вышла и вернулась с Ташей. Посадив её себе на колени, придвинула чашку и, бросив в неё сахар, стала шумно размешивать.

— Мамка не раз говорила: «Пляши, пока играют».

Аня приблизила чашку ко рту Таши и, дождавшись, когда та отхлебнёт, продолжила:

— Казалось, говорила невпопад. Как-то бабы с детьми на речку пошли, а там — такая красота, что словами не передать. Покупались, улеглись на бережку, в небо глядим. Солнце прямо в губы целует, ветер волосы шевелит, а река журчит, будто колыбельную поёт. Мамка аж лицом посветлела. Обняла меня и говорит: «Пляши, пока играют». Тогда не поняла, что к чему, а сейчас поумнела.

Я промолчала. Что тут ответить?

Аня напоила Ташу и сама принялась за чай. Она пила шумно, с наслаждением. И постоянно таскала конфеты. Одна Анина рука держала Ташу, другая шныряла между вазой с конфетами и чашкой с чаем. По мере того, как гора фантиков набирала высоту, Анин монолог сделал петлю и вернулся к исходной позиции.

— Но мамка-то что. Она бабе Дуне в подмётки не годится.

«Крепко сказано»,— усмехнулась я.

Взяв очередную конфету, Аня продолжила:

— Баба Дуня на любой вопрос может ответить. Вот, например, как-то спросила её: «В Библии написано: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». А кто для меня — самый ближний? Мамка, что ли?» — «Кто рядом с тобой, тот и ближний,— ответила баба Дуня.— Вот сейчас ты для меня — самая близкая. Ближе и нет никого».

Я встрепенулась и посмотрела на Аню. На щеках — румянец, на губах — следы шоколада, в глазах — свет. Да-да, Анины глаза светились и дарили тепло. Оно наполняло кухню и проникало в сердце. И в моё, и в Ташино. Ишь как слушает.

— Я бабы-Дунины слова не сразу поняла,— продолжила Аня.— «Ну, хорошо,— говорю.— Сейчас я — самая близкая. И что? Хвалить тебя надо?» Баба Дуня улыбнулась: «Хошь — похвали. С тебя не убудет. Однако я — о другом. Вот мы сейчас говорим, а время идёт. И твоё, и моё. Можем поругаться, можем посудачить, можем кого-то похвалить. И в зависимости от того, что скажем друг другу, миг будет тот или другой. Так что, девка, сама решай. Хочешь переживаний — ругайся и кляни мир; хочешь хорошей жизни — возлюби ближнего. Как самого себя».

11 мая

Здравствуй, Отец!

Виделась с Андреем. Накоротке. Вместе поужинали, и, проводив меня, он уехал. За ужином поведала Анин рассказ. Андрей выслушал и сказал:

— Люди похожи на оконные стёкла. Они сверкают на солнце, но когда воцаряется тьма, одни стёкла тускнеют, другие загадочно мерцают. Знаешь почему?

Я промолчала.

— Их озаряет свет, идущий изнутри. Именно он и есть показатель красоты.

17 мая

Здравствуй, Отец!

Я люблю помолчать. По-моему, общение без слов — одно из утерянных достижений человека. У животных всё проще. Стоит посмотреть в глаза любимому псу, как тот отвечает лаской. А в человеческом мире нужны слова. И мне они нужны. Особенно слова любви. Однако Андрей таких слов не говорит. Может, не любит?

10 июня

Здравствуй, Отец!

Таша и Аня — в деревне. Звоню через день, благо есть мобильная связь. Чувствую, Таше хорошо. И неудивительно. Серьгово — красивая деревня. Стоит на берегу реки. Кругом — поля и луга. За деревней — сосновый лес.

За Ташу и Аню я не волнуюсь. Знаю, рядом есть помощник — Феликс Петрович. Когда бываю в деревне, привожу подарки. Похоже, Феликсу приятно. Забавный мужик. Высокий, крупный, с седыми кудрями. Есть в нём что-то цыганистое. Живёт один. Имеет большое хозяйство. Пасека, лошадь с жеребёнком, корова, овцы, утки... чего только нет. И технику имеет. Словом, фермер.

В детстве я любила деревню. Полевые цветы, вётлы на берегу, маслята в лесу. Всё это меня волновало. А главное, что привлекало,— свобода. Целыми днями носилась по деревенским окрестностям и радовалась жизни. Удивительное состояние.

А теперь... Кажется, ничего не изменилось: тот же простор, те же дома, та же Медведица. Ан нет. Деревня меня не волнует. Будто другими глазами смотрю.

13 июня

Здравствуй, Отец!

Андрей предложил съездить на Корфу. Радуюсь, как девчонка. Романтическая поездка. Неужели? А вдруг сорвётся? От этих мыслей кружится голова. И радость, и тревога одновременно.

Наконец всё позади. Взяты билеты на самолёт, оформлены визы, завтра вылетаем.

30 июня

Здравствуй, Отец!

Провела две недели в сказке. Кажется, сбросила лет двадцать. Необычайная лёгкость. И в душе, и в теле. Фантастика!

Улетая, смотрела в иллюминатор и плакала. Беззвучно, конечно. Спасибо, Корфу! Ты подарил мне любовь.

Оглядываясь в прошлое, понимаю: в моей жизни было мало любви. Пять лет с Алёшей, дальше — жалкие крохи. И вот теперь — королевский подарок.

Господи, спасибо Тебе!

1 июля

Здравствуй, Отец!

Снова и снова возвращаюсь к Корфу. Бесконечный просмотр фотографий, дорогие воспоминания.

В этой поездке всё было необычным. Даже гостиница. Она стояла на пляже. Достаточно спуститься по лестнице — и вот оно, море. Около нашего балкона росла огромная пальма, на ней были развешены разноцветные лампочки. Праздничная иллюминация. Поужинав, мы приходили в номер и подолгу сидели на балконе. Бутылка вина, фрукты и шёпот моря. В моей жизни было два моря — Чёрное и Азовское. На Чёрном море я отдыхала с Алёшей, на Азовском — с Ташей. И вот теперь — Средиземное. Огромное, сине-бирюзовое, безумно солёное. Но дело не в этом. В Средиземном море живёт Любовь. Я видела её, ощущала, слышала любовные серенады.

Поддавшись моде, мы взяли мопед и колесили в разных направлениях. Андрей за рулём, я сзади. Обхватив Андрея за талию, я прижималась к его спине и закрывала глаза. Казалось, мы летим. Над горными хребтами, пляжами, курортными посёлками. Слившись в одно целое.

7 июля

Здравствуй, Отец!

Только порадовалась, как между мной и Андреем пробежала тень. Откуда взялась — ума не приложу. Вроде бы всё было хорошо. Сидели на веранде в кафе. Тёплый июльский вечер, свечи на столах. Говорили о современном искусстве. Не знаю, что на меня нашло, но вспомнила стрит-арт. И ведь знать ничего не знаю о стилях — тем не менее, заговорила о граффити, яркости и необычности урбанистической живописи, праве человека на самовыражение. Андрей отреагировал сразу. Его лицо окаменело, глаза превратились в льдышки, в голосе появились металлические нотки.

— Это твоё личное мнение? Или мнение журнала?

Я растерялась.

— При чём тут журнал?

— В гламурных журналах любят поговорить о свободе самовыражения. Разве не так?

Почувствовала, что надавила на «мозоль». Сидела бы и молчала.

— А как ты относишься к творчеству Бегбедера? — спросил Андрей.— Читала его роман «Любовь живёт три года»?

Мне бы сказать: нет, не читала,— а меня понесло. Дело в том, что в журнале есть книжные обзоры — проплаченные, конечно. И о Бегбедере мы писали. Ну, я и выдала общие фразы. Дескать, современный французский роман, есть в нём своя философия, много интересных мыслей, колоритный герой...

— Ясно,— сказал Андрей.— А по мне — пошлый, циничный роман. Почему люди ведутся на тенденцию писателей к матерно-простой литературе? Читали бы Александра Грина — были бы чище.

Я подняла брови. Резкость, с которой говорил Андрей, меня удивила. Подумаешь, какой-то роман. К чему эти эмоции?

Андрей сбавил обороты. Держать себя в руках он умеет.

— Творчество Грина связано с волшебством,— сказал он.— На меня оно произвело огромное впечатление. Особенно «Алые паруса». Маленькая Ассоль и отец. Романтики и мечтатели. А рядом — мир прагматизма. И вот, наконец, пришла сказка. Две струны зазвучали вместе, и Грэй увидел принцессу, спящую на траве. А дальше — романтическая фантазия. И чистота отношений.

«Мечтатель,— подумала я.— Ранимый и тонкокожий».

Андрей искоса посмотрел на меня и добавил:

— И вообще... интересно только настоящее искусство. И настоящие чувства.

Меня как кипятком облило. На что намекает Андрей? Он что, сомневается в искренности моих чувств?

— Помнишь «Соловья» Андерсена? Китайский император не оценил настоящую птичку и настоящую розу. Ему нравились подделки — изящные золотые игрушки. Однако перед лицом Смерти он вспомнил обыкновенного соловья. Как думаешь, почему?

Не дождавшись ответа, Андрей встал.

— И танец фламенко — настоящий,— неожиданно сказал он.— Человек с холодным сердцем фламенко танцевать не сможет.

 

Я ощутила растерянность. Казалось, в наших отношениях появилась трещина. Крохотная, чуть заметная — она походила на царапину.

11 июля

Здравствуй, Отец!

Выходные провела у Андрея на даче. Хорошо там. В доме — городские удобства, а за порогом — живая природа. Мы много гуляли, сидели на террасе, слушали ночную тишину.

— Слышала об эмоциональной шкале? — спросил Андрей.

На сей раз ответила: нет (нечего умничать, если не знаешь).

— Все по ней бродим.

Андрей взглянул на звёзды, и глаза отразили их свет. Мерцающий, далёкий, холодный.

— Самый высокий уровень — энтузиазм. Ниже — радость. А внизу — страх и уныние. Остальные чувства — где-то между ними. Каждый человек, находясь в привычном настроении, предпочитает разговоры на близкие темы. Энтузиаст говорит о проектах, больной — о болезнях. Согласись, унылому с радостным скучно, а энтузиаст его просто раздражает.

— А как же законы физики?

— Какие?

— Противоположные заряды притягиваются, одноимённые отталкиваются.

Андрей усмехнулся.

— То, что в тебе отсутствует, всегда интересно. Однако есть своё «но».

— Какое «но»?

Признаюсь, меня разговор взволновал. Чувствовалось, он затрагивает наши отношения. Но как? Мы что — на разных полюсах?

— Человек с противоположным взглядом на жизнь открывает мир с другой стороны. Однако если люди разных эмоциональных состояний не будут идти навстречу друг другу, контакта не получится.

Андрей загасил свечу, стоявшую на столике, и веранда погрузилась в темноту. Одни только звёзды дарили свет.

— Несколько раз встречал «людей несчастья»,— прервал тишину Андрей.— Они не любят пожелания счастья. Понимаешь?

— Не понимаю,— ответила я.— Люди стремятся к счастью. Все до единого.

— Не скажи. Человек — сложное существо. Многие из нас испытывают наслаждение, находясь в тоске и печали. Да-да. И в это состояние затягивают других.

— Как?

— Постоянно говорят о проблемах, ждут помощи, сочувствия. Но это ещё можно понять. Человек слаб, ему хочется участия. Хуже другое. Такие люди ждут, чтобы и ты, находящий рядом, жил их проблемами и болью. Они подчиняют себе. Забирают в рабство. Сначала ты этого не понимаешь. Переживаешь, пытаешься помочь, погружаешься в их беды. А потом осознаёшь: эти люди живут на дивиденды от несчастья. Избавь их от проблем, и жизнь потеряет смысл.

— Но от проблем не уйдёшь,— воскликнула я.— Они есть и будут.

— Верно,— ответил Андрей.— Без них не прожить. Мало того, они нужны, как огонь. Видела, как плавят металл?

— Нет.

— Проходя сквозь огонь, металл закаляется.

Показалось, что намёк адресован мне.

— Не вижу противоречий,— отреагировала я.— Проходя через боль и несчастья, люди закаляются.

— Не скажи. Пройти сквозь огонь могут не все. Здесь нужно умение. Без него мы превратимся в людей, в жизни которых — сплошные проблемы.

Андрей улыбнулся и добавил:

— Так что физика физикой, а жизнь жизнью.

— Но почему?

— Патамушта.

15 июля

Здравствуй, Отец!

Ощущение, что иду по зыбучим пескам. То, что когда-то было дорогой, расползается под ногами. Вспомнила «Раскаяние» Вероники Тушновой:

Я не люблю себя такой,
не нравлюсь я себе, не нравлюсь!
Я потеряла свой покой,
с обидою никак не справлюсь.

Я не плыву — иду ко дну,
на три шага вперёд не вижу,
себя виню, тебя кляну,
бунтую, плачу, ненавижу...
<...>
...ты мне такое счастье дал,
его не вычтешь и не сложишь,
и сколько б ты ни отнимал,
ты ничего отнять не сможешь.

Не слушай, что я говорю,
ревнуя, мучаясь, горюя...
Благодарю! Благодарю!
Вовек
не отблагодарю я.

Стихотворение легло на душу. Я его повторяла про себя — дома, по дороге, сидя на работе. Наконец, не выдержала и в очередную встречу с Андреем прочла вслух. Он притянул меня к себе и тихо сказал:

— Где-то читал, у поэтов — трагическая судьба. Практически у всех. Поэт не может быть счастлив.

— Почему? — удивилась я.

— Видимо, потому, что лучшие поэтические строчки рождаются из душевных ран.

— А как быть с любителями поэзии?

— Видимо, они с поэтом в созвучии.

29 июля

Здравствуй, Отец!

И всё-таки Андрей меня любит. Как-то по-своему. Он борется за меня. Пытается изменить сознание. Дескать, живи проще. Радуйся тому, что есть.

Трудное дело. То, что для Андрея естественно, для меня — проблема.

Опять проблема. Одна, вторая, третья...

Господи, как же от них избавиться?

19 августа

Здравствуй, Отец!

Ездили с Андреем в Серьгово. Похоже, деревня Андрею понравилась. Удивительно, но с Ташей у него — полный контакт. С первого дня. То, что не удаётся мне, у Андрея не вызывает труда. Находить темы для разговоров, чувствовать себя в её обществе легко и комфортно. Уму непостижимо.

Боялась этой встречи, а когда состоялась — не радуюсь. Будто ревную. Чудно.

К кому?

Однако факт налицо: куда бы ни пошли, Таша была с нами. Всегда. Этот вопрос даже не обсуждался. Андрей сажал Ташу в коляску и вёз её по лугу, лесу, берегу Медведицы. Мы жгли костры, говорили и даже пели. Вот чудеса.

Давно не пела. То ли хотела понравиться, то ли освобождаюсь от оков. Они как паутина. Оплели и мешают жить.

22 августа

Здравствуй, Отец!

Андрей готовится к выставке. Не видела его неделю. Конечно, созваниваемся, но говорим накоротке. Понимаю, ему некогда. А у меня — опять осеннее настроение. Вроде бы ещё лето, но мой взгляд выхватывает не буйство красок, а первые признаки увядания. Хожу, погрузившись в себя, и в голове крутится песня:

Скоро осень, за окнами август,
От дождя потемнели кусты...

В реале дождя нет, но в душе моросит постоянно. Глянула на себя в зеркало и загрустила. Кожа увяла, глаза — тревожные, возраст выглядывает из каждой морщинки.

Видно, в августе сбыться не может,
Что сбывается ранней весной,
Что сбывается ранней весной...

24 августа

Здравствуй, Отец!

Занимаюсь самоанализом. Вернее, самоедством. А может, подведением итогов?

Внутри что-то болит, а где — не пойму.

Жалею себя. И сожалею. О том, что жила не так, как хотела.

Всю жизнь хотела писать. Однако стала редактором. И ещё множество неосуществлённых желаний. Вот несколько из них:

— Хотела эмоциональной жизни, однако не получилось. Может быть, поэтому заледенела.

— Хотела лидерства, а стала аутсайдером.

— Хотела быть на виду — и оказалась в замкнутом мире.

— Хотела идеальную дочь, но родила Ташу.

— Хотела быть счастливой, но погрузилась в большие печали.

 

Словом, неудачница.

25 августа

Здравствуй, Отец!

Когда была маленькой, видела цветные звёзды. Мне объяснили: это — игра воображения. Я росла и о звёздах не думала. И вот на уроке астрономии узнала: во Вселенной есть голубые гиганты, красные карлики, жёлтые светила. Признаюсь, обрадовалась. Ага! Что говорила?! Цветные звёзды существуют.

Прошло время, и мне стало всё равно. Мало того — лень поднимать голову. Есть звёзды, нет, цветные они или одноцветные — какая разница? Меня привлекали земные дела. Любовь, слава, успех, замужество, материнство, поездки, внешний лоск... Вот это интересно, это — то, на что следует тратить силы. А звёзды... Они далеко.

 

В этом месяце читала Акунина. В романе «Левиафан» увидела хайку:

Одинок полёт
Светлячка в ночи.
Но на небе звёзды.

26 августа

Здравствуй, Отец!

Альберт Эйнштейн сказал: «Есть только два способа прожить свою жизнь. Первый — так, будто никаких чудес не бывает. Второй — так, будто всё на свете является чудом».

Я живу по первому принципу. Однозначно.

 

Написала, и стало грустно. Видеть чудеса — счастье. Но мне оно не дано. Впрочем, как и многое другое.

27 августа

Здравствуй, Отец!

Какая невыносимая боль! Не пойму где.

Болит всё тело.

Пожалуй, позвоню Андрею.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Последняя запись.

Через день мать умерла.

 

Я нажала кнопку «Печать». Из принтера полетели листы. Они кружились над ковром и опускались, словно осенние листья. Казалось, к ногам летят куски материнской души. Непонятой, недолюбленной. Прежде всего — мной, её единственным ребёнком.

С кровати сполз пеньюар. Уткнувшись в него, я вдохнула запах терпких духов. Ни отторжения, ни протеста. Будто вошла в сказочный лес. Запах мха, осени и сосновой смолы. И листья под ногами.

Вечер. Иду за последним лучом. В руке саквояж. Клетчатый, с золотистым замком. Ветки рябины бьют по лицу. Почему-то босая. Больно, но надо спешить. Ну да, ведь солнце садится. Ноги — словно пружины. Ра-а-а-а-аз! Оттолкнулась. Неужели лечу? Деревья поплыли. В красных и жёлтых одеждах. Среди деревьев — спираль. Будто змея. Встала на хвост. Потянулась.

Ух, как красиво! И я... похожа на Мэри Поппинс.

Лечу-у-у-у!

Саквояж раскрылся. Белый водопад из страниц. Падают на землю.

Небо. На нём — глаза. Словно ночные озёра. Я протянула руки:

— Ма-а-а-ама!

Синь превратилась в бархат.

Ярко блеснув, исчезла.

 

Вечер. Опять одна. Лушка на подоконнике. Сумерки за окном. Облако. Прильнуло к стеклу. Будто вуаль.

 

Пальцы приблизились к клавиатуре и, не промазав ни разу, выбили несколько слов:

«15 ноября 2011 года.

Здравствуй, Отец!

Это я — Таша».

Часть III. Сказка

1.

Перед Новым годом мы переехали на дачу. По словам Андрея, ближе к природе. Я не возражала. Природа — не люди, она понятней.

Всё было как в моём сне. Мы шли по дороге, солнце светило в лицо, мороз пощипывал щёки. Аня и я — в шубах, на голове — вязаные шапки, на ногах — валенки (их нам купил Андрей), из рукавов торчали варежки на резинке. Тишину нарушали Анины шаги. «Скрип-скрип. Скрип-скрип». Лес приближался. Казалось, на деревьях лежит стеклянная вата (как в новогодних композициях). Аня остановилась. Пар изо рта, румянец на щеках, крупные снежинки на ресницах.

— Слышишь тишину?

Аня наклонилась и обдала жарким дыханием. Я улыбнулась. Мороз и живое тепло.

— Слышу,— прошептала я.

Поехали дальше. Коляска тряслась по утрамбованной дороге. Вокруг ёлки, сосны, берёзы. Аня полезла в карман. Что-то достала. Бросила на снег и обернулась ко мне. Глаза — как зимнее небо. Голубые, искристые, ясные.

— Семечки снегирям.

Я хмыкнула. Кто бы сомневался.

— Пусть порадуются.

Я ждала. Сейчас послышится треск, деревья расступятся, и на край леса выйдут двенадцать месяцев. Разведут костёр, сядут в круг, поведут беседу.

Однако никто не появился. Та же тишина.

Видимо, не время ещё.

 

Дом Андрея стоял на окраине коттеджного посёлка. Два этажа, гараж, баня, на участке — огромные сосны. Таких домов я раньше не видела. Да и с чем сравнивать? С домиком бабы Нюши?

Огромная мастерская, гостиная с камином, библиотека, зимний сад... Мне была отведена комната на первом этаже. Окна в пол, за ними — лес. Стоило открыть глаза, как я видела небо, верхушки сосен и снегирей. Они прилетали к рябине. Яркие грозди и ледяные ветки. А под ними — снег. Изумительно белый, нетронутый, блестящий.

Аня жила в соседней комнате. Лушка спала то у неё, то у меня. Похоже, на даче нравилось всем. Лушка получила свободу и временами выходила гулять. Сядет у дверей и смотрит вокруг. Впечатлений на миллион. То птицы прилетят, то сосулька упадёт, то собаки залают. Полчаса посидит — и на кухню. Трётся у Аниных ног, куски ловит.

Огромный холодильник никогда не пустел, книга «Кухня народов мира» лежала на барной стойке, Аня изощрялась на все лады. Жульен, консоме по-парижски, жареный сыр, плов, каймак, фрикасе... чего только не делала.

— Вот где талант пропадает,— улыбался Андрей.

— Почему пропадает? — отвечала Аня.— Попрактикуюсь у вас и устроюсь в ресторан. Думаю, возьмут.

Подобная перспектива пугала и меня, и Андрея. Для нас Аня была воплощением домашнего уюта. Ловкая, весёлая, не создающая проблем — она была землёй, солнцем и небом одновременно. Странное сравнение, не правда ли? Тем не менее, без Ани жизни не мыслила. Она была мне и нянькой, и старшей сестрой. Обихаживала, следила за настроением, дарила оптимизм. И вообще... С появлением Ани я многое поняла. Ещё в те времена, когда жива была мать.

 

Написала и задумалась.

Странное понятие — время. То бежит, то летит, то стоит на месте. Для меня время когда-то стояло. Долгие-долгие годы. Вернее, так: напоминало старую жвачку. Ни вкуса, ни внешнего вида, одна бесконечная резинка. Или резиновый пузырь. А теперь время бежит. То ли пространства больше, то ли влияет окружение. Интересный эффект.

Матери нет полгода, а впечатление, что три года прошло. Мать была в прошлой жизни, из неё и ушла. И я ушла. Мать — в небытие, я — в другую жизнь. Более правильную, что ли. Нет-нет. Странное утверждение. В нём притаилась ошибка. Она — как клякса. Плюхнулась и мешает. Правильная жизнь, неправильная... Это что — оценка? А как же тогда «не суди»?

Признаюсь, мысли меня не напрягают. Они — составные пазла. Крутишь их так и этак. Глядишь, появилась картинка.

 

Я сидела у камина и думала о матери. Рядом лежал роман Моэма — «Бремя страстей человеческих». Герой отчасти похож на меня. Конечно, не такой, как я, однако с врождённым уродством. Изувеченная нога доставляла Филиппу множество неприятностей.

Только что прочла главу и закрыла книгу. Во время чтения всколыхнулась давняя мысль. Я от неё отмахнулась — следила за содержанием. Теперь мысль не давала покоя. Она стучала в висок, шептала в самое ухо: дескать, я тебе говорила.

О чём говорила?

Я потянулась к книге. Одна страница, другая... Нашла.

Английская школа девятнадцатого века. Герой романа и новый директор Перкинс. Похоже, симпатизирует Филиппу.

«Мистер Перкинс глядел на него в раздумье.

— А ты не слишком ли чувствителен к своему несчастью? Тебе ни разу не приходило в голову поблагодарить за него Бога?

Филипп быстро взглянул на него. Губы его сжались. Он вспомнил, как месяцами, веря тому, что ему говорили, молил Бога об исцелении,— ведь исцелил же Он прокажённого и сделал слепого зрячим.

— Пока дух твой мятежен, ты будешь испытывать лишь чувство стыда. Но если поймёшь, что отмечен Господом, что крест твой возложен на тебя только потому, что у тебя сильные плечи,— тогда твоё увечье станет для тебя источником не горести, а утешения».

Я откинулась на спинку кресла. Слова выпрыгнули из книжки и засверкали на каминной решётке. «Отмечен Господом», «сильные плечи», «не горесть, а утешение».

Слышала что-то подобное. От Андрея. Он как-то сказал: «Одним людям страдания — для очищения, другим — для испытания силы духа».

А мои страдания для чего?

Судя по акценту Андрея, мне они даны в испытание. Значит, он верит в меня. А я раздираю грудь. Куча вопросов — и мысли, мысли...

Кто я? Человек или червяк? Выдержу или зароюсь? От света, людей, непогоды. Последнее, конечно, проще. Спрятался — и никаких проблем. Ничего не видишь, никого не слышишь. А рядом пустота. Ползи, удобряй землю. Ну и судьба! Ни глаз, ни эмоций. Гладкое тело и большой рот.

 

В гостиную вошёл Андрей.

— Пойдём, покажу рисунки.

Я кивнула. Видимо, пора встряхнуться. Мысли — они как птицы. Когда летают — приятно смотреть, но стоит им опуститься — тут же где-то нагадят.

Пересадив на коляску, Андрей повёз меня в мастерскую. Здесь я была во второй раз. Первый — в рамках обзорной экскурсии, теперь, видимо, для детального знакомства. Мастерская для Андрея — святая святых. Оно и понятно. Место, где воплощаются мечты.

Под мастерскую было отведено помещение в южной части дома. Огромные окна выходили в сад, и в комнату проникал водопад света. У двери висела запачканная красками одежда, у стен стояли холсты и подрамники, воздух был пропитан запахом красок и растворителей.

На одной из стен висели акварели. Они были написаны крупными мазками в жёлто-оранжевой гамме. На некоторых — подтёки. Казалось, рисунки ребёнка. Я пригляделась. Один и тот же сюжет. Сверху — солнце, внизу — яркие цветы. Похоже, мать-и-мачеха. Разница — в количестве цветов. На первой акварели — один цветок, дальше два, три... на последней — множество жёлтых головок. Они прижались друг к другу и смотрят на солнце.

— Кто рисовал?

— Мой сын,— ответил Андрей.

Ясно. Тот больной мальчик, о котором писала мать. Он рисовал мать-и-мачеху. Видимо, она для него — символ. Однако чего? Весны, солнца, возрождения? А может, в его рисунках — иной смысл? Ну, например: природа — мать, а человеческая жизнь — мачеха. Треплет, ставит подножки, раздаёт пинки.

Вспомнился Игорёк. Вернее, его подарок. Внешняя сторона книжки — оранжевая, внутренняя — зелёная. Подарив, Игорёк сказал: «Здесь песни. Снаружи — „Оранжевая“, внутри — “Вместе весело шагать по просторам”». И на акварелях — что-то похожее. Длинные солнечные лучи и свет. Думаю, так смотрят на мир дети.

Вспомнились лес, избушка, времена года.

— На этих акварелях — весна,— сказала я.

— Да-да,— согласился Андрей.— Весна, пронизанная теплом и любовью.

— Ко мне она ещё не пришла.

Синие глаза утонули в морщинах.

— Твоя весна впереди.

Андрей подошёл к картине, завешенной льняным покрывалом. Отбросив, посмотрел на меня.

— Узнаёшь?

Мать!!!

Прямая спина. Волосы, скользящие по плечам. Безупречный овал лица. Красавица, фея, принцесса. Или Мадонна. С загадочными глазами. Откуда она появилась? Из воздуха или воды? Скорей, из последней.

Женщина-река. Нет-нет. Река постоянно в пути. А мать... По-моему, она порхала. Как мотылёк над водою. Или стрекоза. Глаза — огромные, и мир разбит на сотни осколков.

Отойдя в сторону, Андрей смотрел на меня. Он хмурился, ворошил волосы, нервно потирал руки. Казалось, в моём лице он хотел что-то прочесть. Февральское солнце пряталось за деревья, и в его уходящих лучах в портрете происходили изменения.

Душу бередили новые ассоциации. Мать — не мотылёк, не Снежная королева, она — птица, унесённая ветром. Оказалась в незнакомом лесу и трепещет от страха. Где привычные ориентиры? Хватит ли сил улететь?

А у меня бы хватило?

Вспомнила сон.

Листья, трава, стебель. Кто-то ползёт. Гадкий, зелёный, длинный. Вгрызается в лист. Хрустит. Ни мыслей, ни чувств — сплошные рефлексы. Этот кто-то наелся. Застыл. Похоже, уснул. Темно. Ничего не видно.

Кажется, подросла. Громкий треск. Щель. Поток яркого света. Выползла. Греюсь на солнце. Жду. А чего — не знаю.

Я теперь — это терпение. Крепкое, как корабельный канат.

Время наполнило силой. Я полетела.

Ух ты! Как же красиво!

На полпути — остановка. Глянула вниз. Лес, равнина, море цветов.

Потянуло к земле. Опустилась.

Прикоснулась к цветку и... захлебнулась от счастья.

 

Я задумалась. Мысли скакали с одного на другое. Я жила в коконе, это однозначно. Теперь вырвалась из него. Полетела. Или лежу на земле? Трудно сказать. И вообще... Что я должна понять? Может, в коконе каждый из нас? Может, цепочка одна? Сначала ползёшь, затем замираешь, дальше — короткий полёт.

Однако полёт не у всех. Помнится, сон был двухслойным. Будто увидела два варианта. В первом — чьё-то присутствие, желание помочь. Ну да. Там были нож и ощущение бессилья. Во втором — нечеловеческое терпение. Дескать, жди, всё придёт в своё время. И моё время настало. И сила пришла. А мать... Она что — поспешила? Или не летала вовсе? Выбралась из кокона и пролежала всю жизнь на траве. Любовалась небом, мечтала, читала стихи. А может... Меня обожгло предположение. Может, мать осталась в коконе? Приоткрыла створки и смотрела на мир через щель. Разве так не бывает? Представила жизнь и, играя, жила.

Ужас какой!

Но почему ужас? Многие так живут. Смотрят через щель и видят кусочек мира. Вернее, крупинку. Крохотную, микроскопическую. И что-то представляют. Да-да, многие так живут. И я в том числе. Нереальное восприятие реального мира. Грустно, конечно.

Я смотрела на картину и чувствовала: отчуждение между матерью и мной куда-то исчезло. Но что произошло? Неужели для того, чтобы уничтожить барьер, нужно посмотреть на человека другими глазами? Например, глазами художника. Или пережить смерть человека?

Странно устроен мир. Пока человек рядом — сплошной негатив; стоит ему уйти — понимаешь: потерял родного человека.

Тело пронзила боль. Будто разряд тока.

Я же любила мать!!!

Да-да, по-настоящему любила. Мать волновала меня, вызывала кучу эмоций, заставляла о себе думать. Ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Она была раздражителем, болью, смыслом жизни.

Вот это да! Моя любовь ковалась на наковальне страданий. Больше того: я никого не любила так, как любила мать. Вернее, только её и любила. Возникла ещё одна ассоциация (как же без них?): моя любовь походила на кружева металлической решётки. На ощупь холодная, а если заглянуть в суть — закалённая на века.

— Того, кто заставляет страдать, мы любим особо,— сказал Андрей.

Я вынырнула из себя. В очередной раз подумала: Андрей сканирует мысли.

2.

За последние месяцы Аня изменилась. И внешне, и внутренне. Вроде такая же, как была,— румяная, светловолосая, толстая; но появились другие нюансы. Полудлинные волосы заменили стрижку, вместо обтягивающей одежды — просторные платья и юбки. Да и манера двигаться, говорить, слушать приобрела некий лоск. Несуетливость сменила стремительность движений, грудной голос — деревенскую громогласность, осторожность в словах — излишнее прямодушие. Как в сказке Ершова «Конёк-горбунок»: «Эко диво! — все кричали.— Мы и слыхом не слыхали, чтобы льзя похорошеть!» Но там был Конёк-горбунок — волшебный помощник, а что произошло с Аней? Может, она влюбилась? А что? Андрей — интересный мужчина. Пусть в возрасте, но синие глаза могут свести с ума кого угодно. По себе знаю.

Словом, и Аня, и её предпочтения несколько изменились. Она уже не пела песни советских композиторов, а слушала инструментальную музыку. Русские народные песни напевала вполголоса — всё больше грустные и протяжные. Чаще всего — о рябине и дубе. Её Аня пела с такой болью, что поневоле возникали вопросы.

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Головой склоняясь до самого тына?
А через дорогу, за рекой широкой,
Так же одиноко дуб стоит высокий.

Ясное дело, песня — о любви и непреодолимом препятствии. И о надёжном «плече». Видимо, Ане его не хватает.

Здесь ставлю точку. Подобные разборы до хорошего не доведут.

Признаюсь, не иронизирую — скорее, улыбаюсь. По-доброму. Раньше бы съязвила, выдала бы какую-нибудь кислятину. Сейчас нет. Вот удивительно. Мать умерла, и пропало желание ёрничать. Что это? Исчез раздражитель? Но мать не была злой. Ирония и высокомерие ей не чужды — что верно, то верно, но сознательно причинить боль... нет, этого мать не допускала.

Сознательно. Разум зацепился за слово и затарахтел, как трактор. Ну да, порой наши поступки бессознательны. Причин миллион. Собственные комплексы, эгоизм, толстокожесть. Наверное, по отношению ко мне мать действовала так же — бессознательно. Любила, заботилась, страдала. Но не жила одной жизнью.

Не могла или не хотела? Скорее всего, не могла. Что-то мешало. Видимо, моё уродство. Оно было как бельмо на глазу. Как же! Красавица родила чудовище. Недаром мать плакала, когда читала: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь. Не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку».

Любила бы меня такой, какая есть, тогда бы не страдала. Вот, например, Аня с Андреем. Воспринимают меня нормально. Да, ограничена в движениях, чётко не говорю, зависима от посторонних людей. Но я же — не кости и мышцы, а нечто другое.

На эту тему был разговор. После него я и расслабилась. Странно звучит: поговорила — и обрела гармонию. Однако так всё и было. Лишнее доказательство тому, как важен откровенный разговор. И вовремя сказанное слово.

 

Итак, канун Рождества. В камине горят дрова, по периметру комнаты расставлены свечи. Тепло и уютно. Я бы сказала, по-сказочному уютно. За окном светит луна, мерцают звёзды, на приусадебном участке искрится снег. Мы сидим перед камином и молчим. Молчание не напрягает — скорее, наоборот. Оно нас делает единомышленниками. Точнее, не так. У каждого свои мысли, но мы их держим при себе. До поры до времени, конечно. Возникнет тема — и родится разговор. Если нет, нам и так хорошо.

Аня вязала салфетку, Андрей гладил Лушку и о чём-то размышлял, я же смотрела на огонь и ни о чём не думала (редкое для меня состояние).

— В деревне под Рождество гадают,— нарушил молчание Андрей.

Не то предполагал, не то утверждал.

— Гадают,— как эхо, отозвалась Аня.

Она заглянула в книгу, лежащую рядом. Видимо, посмотрела на рисунок. Надо заметить, последнее время Аня вязала по книге. То ли поэтому, то ли мастерство возросло, но теперь из-под Аниных рук выходили изощрённые кружева. Аня их крахмалила, натягивала на рамки и вешала в своей комнате.

— Гадала на Рождество? — спросил Андрей.

— Конечно.

— И как? Что-нибудь сбылось?

Аня оторвалась от вязанья и лукаво улыбнулась.

— Рано ещё,— ответила она.— Но в то, что сбудется, верю.

Андрей оживился.

— И правильно делаешь. Без веры никуда. На ней и стоим.

Он встал и, положив Лушку на ковёр, вышел на кухню. Вернулся с бокалами и бутылкой вина.

— Надо отметить Рождество.

Разлив вино по бокалам, Андрей встал рядом со мной. Придерживая мою руку, в которую вставил бокал, произнёс такой тост:

— Бернард Шоу как-то сказал: «Есть люди, которые видят мир таким как есть и задают вопрос: „Почему?“ И есть люди, которые видят мир, каким он мог бы быть, и задают вопрос: „Почему бы и нет?“» Так вот, желаю всем нам воспользоваться высшим видением мира и чаще задавать вопрос: «Почему бы и нет?»

Я отхлебнула вина, и Андрей, поставив бокал на пол, уселся на кресло. По жилам побежало тепло, и я раскраснелась.

«Хороший тост,— поглядывая на огонь, думала я.— Оптимистичный».

— А теперь расскажу притчу. На сей раз — от Леонардо да Винчи.

— Знаю такого,— сказала Аня.— Он написал «Мону Лизу».

Я была в шоке. О-о-о!!! Аня слышала о картинах да Винчи??

— «Мона Лиза» у нас в доме висела. На стене,— пояснила Аня.— Мамка из журнала вырезала.

— Значит, картина зацепила,— заметил Андрей.

— Верно. Глядя на неё, мамка говорила: «В каждом дому — по кому. И у этой барышни тоже».

Андрей рассмеялся.

— То, что картина — живая, нет никакого сомнения.

Он откашлялся и рассказал притчу:

— Прилипнув к листочку, гусеница наблюдала, как насекомые пели, прыгали, скакали, бегали наперегонки, летали. Все были в постоянном движении. И лишь одной ей, бедняге, отказано было в голосе и не дано ни бегать, ни летать. С превеликим трудом она могла только ползти. И пока гусеница неуклюже перебиралась с одного листка на другой, ей казалось, что она совершает кругосветное путешествие. И всё же она не сетовала на судьбу и никому не завидовала, сознавая, что каждый должен заниматься своим делом. Вот и ей, гусенице, предстояло научиться ткать тонкие шёлковые нити, чтобы из них свить прочный домик-кокон. Без лишних рассуждений гусеница принялась за работу и к нужному сроку оказалась укутанной с ног до головы. «А дальше что?» — спросила она, отрезанная в своём укрытии от остального мира. «Всему свой черёд,— послышался ответ.— Наберись терпения, а там увидишь». Когда настала пора и гусеница очнулась, то она уже не была прежней неповоротливой гусеницей. Ловко освободившись от кокона, гусеница заметила, что у неё отросли крылья, щедро раскрашенные в яркие цвета. Взмахнув ими, она вспорхнула с листка и полетела, растворившись в дымке.

Притча напомнила сон. Тот же кокон, то же терпение, тот же полёт.

— Мне понравилась,— коротко сказала Аня.

Она откусила нитку и смущённо улыбнулась.

— Хотите, и я кое-что расскажу?

— О чём разговор?! — отозвался Андрей.

— Не знаю, как назвать эту историю. То ли байкой, то ли сказкой-малышкой.

— Какая разница? — перебил Андрей.— Главное — смысл.

Аня кивнула и продолжила:

— Как-то зашла к бабе Дуне и говорю: «Хочу учиться. Всё равно где — в техникуме или институте».— «Ну и учись»,— ответила баба Дуня. «Мамка ругает. Говорит: “Какая тебе учёба?! Замуж надо”».— «А ты?» — «Я на своём стою: “Хочу учиться”. Мамка плюнула и вышла во двор». Баба Дуня усмехнулась: «Слушай, что расскажу. Как-то запоздалой весной маленькая улитка начала взбираться по вишнёвому дереву. Воробьи, глядя на неё, потешались. Один не выдержал и спросил: “Эй, разве не видишь — на этом дереве нет вишен?!” Не прерывая пути, улитка ответила: “Будут, когда я доберусь”».

— Молодец! — воскликнул Андрей.— Вот это старушка!

Он бросил на Аню весёлый взгляд и тут же спросил:

— Ну и как, не передумала учиться?

— Нет,— ответила Аня.

— Вот и отлично!

Андрей пригубил вино и сказал:

— К нашему разговору — ещё одна притча. Прямо в тему.

Я заёрзала от нетерпения. Меня хлебом не корми, а подавай такие истории.

— Мальчику, родившемуся в бедной деревушке, однажды приснилось море,— начал Андрей.— Однако ни его родители, ни односельчане не только не знали названия бескрайнему простору воды, но и не верили, что такой водоём существует. Став юношей, мальчик решил отправиться на поиски мечты. В деревне посчитали его сумасбродом. Однако юноша принял решение. Он упрямо шёл по дороге, пока не очутился на развилке. Выбрав один из путей, юноша вскоре оказался в селе, жители которого наслаждались спокойствием и достатком. Они тоже не слышали о том, что где-то существует бескрайнее море, однако предложили юноше остаться у них. Юноша остался. В селе приходилось работать меньше, чем в деревне, а жизнь была сытнее и радостней. Юноша прожил здесь несколько лет. Но однажды снова приснилось море. И юноша ушёл из села. Вернувшись на развилку, он выбрал другую дорогу и через некоторое время оказался в большом городе. Там знали, что где-то есть море, но никто не собирался его искать. Городская жизнь так увлекла, что юноша остался в городе. Несколько лет он осваивал новые ремёсла, завёл мастерскую, женился, и у него родились дети. Юноша забыл о мечте. Но когда подросли внуки, ему снова приснилось море. И он оставил город, вернувшись на развилку дорог. Там старик выбрал тропу, которая привела к подножью высокой горы. И он стал подниматься по горной тропе. Когда старик оказался на вершине, силы почти иссякли. Он отдышался и посмотрел вокруг. Развилка дорог; село, где прошла юность; город, где прожил последние годы. Старческий взгляд заскользил к горизонту. И вдруг старик увидел море. Он почувствовал, что кружится голова. Но прежде, чем остановилось сердце, старик понял: все дороги вели к морю, однако он не прошёл до конца ни по одной.

 

Слушая Андрея, я понимала, как узок мой мир. И ещё я думала о том, что жизнь удивительна, что за пределами мыслей есть много интересного, что моё увечье — не препятствие и что барьеры — внутри меня. И вообще... что меня ограничивает?

— Мыслю — значит, существую,— блеснув глазами, сказал Андрей.

У меня похолодели ладони. Опять! Прочёл мои мысли.

— Это сказал Декарт, и я с ним согласен. А теперь о том, до чего дошёл сам. Относительно недавно.

Андрей встал и заходил по комнате. Огненные блики плясали по стенам, и Андрей то погружался во тьму, то выходил в полосу света.

— В каждом из нас — триединство. Каждый состоит из тела, разума и духа. Это — три энергии. Если они вместе — возникает гармония.

Меня охватило беспокойство. Будто стою у двери и жду. Вот-вот откроется.

Андрей на минуту задумался.

— Вот, например, Наташа. Тело — больное, разум и дух — здоровые. Ведь так?

Андрей подошёл ко мне. Он обнял за плечи и продолжил:

— Однако главное всё-таки — не тело. Главное — душа. Она и есть наше «Я». Душа пытается получить опыт, а оттолкнувшись от него — выйти на следующий. Тот, кто это понимает, двигается вперёд. Понятно?

Мы с Аней кивнули. Видимо, обе попали под магию слов.

— Именно душа строит вектор развития. А дальше подключается разум. Он анализирует, прикидывает, выбирает возможности. И только потом подключается тело. Оно действует и осуществляет выбор. Выбор души.

Андрей заглянул мне в глаза.

— Чувствуешь, куда веду? У тебя — мудрая душа и светлый разум. А это — огромное преимущество. Осталось выбрать занятие, где функция тела минимальна, и тогда...

— Что? — с трепетом спросила я.

— Тогда Небеса возликуют.

Аня встала и подошла к креслу. Поцеловав меня, она обняла Андрея и проникновенно сказала:

— Как же я вас люблю! Обоих. Вы так не похожи на других.

3.

Андрей — настоящий джентльмен (в моём понимании, конечно). Выдержанный, тактичный, предупредительный. За три месяца, что я прожила в его доме,— ни одного замечания. Большую часть забот Андрей брал на себя. Ездил за продуктами, приносил дрова, даже пылесосил. Он баловал вниманием и Аню, и меня. Так, например, Ане подарил музыкальный центр и коллекцию дисков. В том числе — диски Елены Фроловой. Мне же покупал сказки. Много и разных. Я открыла огромный сказочный мир, и тот накрыл меня с головой. Долгими зимними вечерами мы сидели у камина, и каждый занимался своими делами. Я читала, Аня вязала кружева, Андрей делал наброски. Порой я отрывалась от книги и пыталась заглянуть в альбом. Андрей улыбался и грозил пальцем. Дескать, не спеши — всему своё время.

«Всё-таки он — красивый,— думала я.— Высокий, подтянутый, с длинными волосами. Совершенно седыми».

И вот однажды Андрей уехал в Сибирь.

— Зачем? — поинтересовалась я.

— Какая-то встреча,— ответила Аня.

 

Хорошо помню день, когда Андрей вернулся. Яркое солнце, капель и грачи. Они галдели, ковырялись в земле, шумно поднимались на деревья. Я сидела на террасе и наблюдала за птицами.

«Ишь как суетятся. Весне радуются. Оно и понятно. Долгий путь позади, впереди — брачные игры, с ними — семейная жизнь».

Послышался шум машины. Я повернула голову в сторону ворот. Машина приближалась. Вот она мелькнула за соснами, вот сверкнула на солнце. Синий «фольксваген». Подтянув плед, я улыбнулась. Наконец-то. Вернулся.

Машина остановилась. Из неё вышли Андрей и незнакомая женщина. На первый взгляд — лет семьдесят. Невысокая, полная, круглощёкая. Женщина была взволнована. Она жестикулировала руками и что-то говорила. Андрей вытащил чемодан, закрыл багажник, вошёл в калитку. У меня сжалось сердце. Не знаю почему. Маленькая процессия приближалась.

— Вот ты где,— взойдя на террасу, улыбнулся Андрей.— Привет-привет!

Женщина поднялась по ступенькам и подошла ко мне. Мокрые от слёз щёки, ласковые глаза. Тёмные, с жёлтой крапинкой. И длинные ресницы.

— Знакомься,— сказал Андрей.— Твоя бабушка.

У меня перехватило дыхание. Какая бабушка? Откуда?

Женщина опустилась перед креслом и залилась слезами.

— Внученька! — воскликнула она.— Вот так подарок!

Я была в шоке. Внученька? Но почему?

— Дарья Петровна — мать твоего отца,— сказал Андрей.

Сердце заколотилось, из груди вырвался крик:

— Бабушка!

Женщина уткнулась в мои колени и расплакалась. Вслед за ней разрыдалась я. Разве такое бывает? Не знала, не ведала, а где-то жил родной человек. И если бы не Андрей...

Андрей опустил руку в карман и вытащил цветок. Чуть помятый, с короткой ножкой. Всхлипнув в последний раз, я улыбнулась.

— Это тебе,— сказал он.— Маленькое земное солнце.

 

Бабушка шмыгала носом, целовала меня в нос, щёки, глаза, а я смотрела на цветок и чувствовала, что оживаю. Последняя льдинка растаяла, и моё искалеченное тело заполнила радость.

— Милая моя,— шептала бабушка.— Я и не знала о тебе.

Вспомнились слова Андрея: «Твоя весна впереди».

 

Позже в гостиной Андрей рассказал о том, как нашёл Дарью Петровну. Дескать, перебирал бумаги Ларисы, нашёл письма матери Алексея, на них — обратный адрес. Написал и получил ответ. Из посёлка Листвянка Иркутской области. А дальше всё просто: сел на самолёт и полетел в гости.

Теперь плакала Аня. Она всхлипывала и повторяла:

— Господи! Счастье-то какое! Чего только не бывает.

Бабушка сидела рядом и смотрела на меня счастливыми глазами.

Боже, как хорошо! Бабушка, Аня, Андрей... Все они рядом, все любят меня. С безвольными ногами, дёргающейся головой, нелепой речью. Им наплевать на моё уродство. Больше того, они его не замечают. Главное для них — я есть.

4.

Вот и пришла весна. С бабушкой и первым цветком. Весенний ветер разогнал грусть, солнечные лучи согрели душу. Вернее, согрели бабушкины рассказы.

Мы не расставались ни на час. Гуляли, сидели на террасе, болтали перед сном. Андрей купил бабушке кровать и поставил в мою комнату. Впервые за много лет я спала не одна. Странное ощущение. Будто окунули в живую воду. Я похорошела и стала лучше говорить. То ли от радости, то ли оттого, что беспрестанно болтала. Я рассказала бабушке о матери, своей жизни, поведала тайные мысли. Она гладила мою руку и время от времени вставляла короткие фразы:

— Ты у меня — сильная.

— А мать прости. Она — страдалица. Тебя потеряла, себя не нашла.

— Всё перемелется, водой утечёт.

— Если видишь себя — не потеряешься.

Выслушав мою историю, бабушка рассказала о себе. Всю жизнь прожила на берегу Байкала. Сорок лет работала в санатории. Он рядом с посёлком. По специальности она — врач-физиотерапевт. Занималась болезнями костно-мышечной системы. Каких только больных не видела. И скрюченных, и на инвалидной коляске. А месяц-другой пройдёт, смотришь — и полегчает. Впрочем, у кого как. Тут ведь не только лечение — вера важна. Порой чудеса видела. Да-да, настоящие. Вроде бы больной по всем показателям не должен встать, вроде бы обречён... Ан нет — через пару месяцев встал и пошёл. На костылях, с палочкой, еле перебирая ногами... Но пошёл. Тут всё, милая, из головы и... от Бога. Врач — он всего лишь помощник, а исцеление — от Всевышнего.

— Может, и мне поможет? — робко спросила я.

— Всё может быть,— ответила бабушка.— Теперь буду заниматься только тобой. Знала бы раньше — птицей прилетела. А ведь могли и не встретиться. Каждый день Андрея благодарю. Ишь какой дотошный. Адрес отыскал. Приехал. А всё почему? Тебя любит.

— За что? — удивилась я.

— А любят ни за что,— улыбнулась бабушка.— К тому же Андрей сына потерял. По себе знаю, что за беда.

Бабушка тяжело вздохнула.

— Ты на Алёшу похожа. И взглядом, и выражением лица. Маленьким был, так «почему» — любимое слово. Его отец рано погиб. Мальчишек со льда снял, а сам провалился. Когда-то был инженером-гидрологом. В институте работал.

— Институт в посёлке? — удивилась я.

— Да. Байкальский лимнологический,— ответила бабушка.— Он на весь мир известен.

— А по Байкалу ты плавала?

— О, милая! Байкал я вдоль и поперёк объездила. При институте был научно-исследовательский корабль, на нём и ходила. Друзья мужа на «Верещагине» работали. Вот и брали с собой.

— Ой, расскажи!

На мою просьбу бабушка отозвалась охотно. Видимо, любила Байкал, как живое существо.

— Волшебное озеро,— сказала она.— И мысли читать умеет. Если придёт хороший человек — наградит, если плохой — накажет.

Я вспомнила рассказ Андрея. О байкальских закатах, о месте, где встречаются Земля и Космос. Видимо, и впрямь — волшебное озеро.

— Такого неба, как над Байкалом, нигде не видела,— продолжила бабушка.— Многоцветное, бездонное. И такая же вода. Кажется, вода и небо — одно целое. То розовые, то фиолетовые, то чёрные, как пиратские корабли.

Что это? Мой сон пересёкся с явью. Я ведь была на Байкале. В день похорон матери. Полёт, снижение, бег. Лёгкий, как у ребёнка. А дальше — неземная красота. Помню, как подумала: «Именно здесь покоится бесконечно чистая Душа Земли». А потом села на прибрежный камень и заплакала. Я плакала не от горя — от счастья. Огромное, бесконечное счастье окружало меня, и хотелось стать лучше и чище. Хотелось стать такой же светлой, как это озеро, эта земля, прозрачное небо.

Воспоминания нахлынули на меня, и я увидела картинки. Прозрачная вода, отливающая перламутром, корявая лиственница на берегу, бабка Натаха с бубном в руке... Стоп! Бабушка Даша похожа на бабку Натаху. Да-да! Я чувствовала, что мы встречались. Раньше. Но разве такое возможно? И мать была с нами рядом. Но это потом. Когда спустилась из Верхнего мира. С ума сойти! Встретились я, мать и бабушка. А рядом Байкал. Место силы. И песня шаманки, то есть бабки Натахи:

Прилечу я, прилечу я!
Будет то на третий вечер!

Верно. Мне этот сон приснился на третий вечер после смерти матери.

Мистика!

Крутящаяся темнота, Верхний мир, птенец... Это и была материнская душа. Хрупкая, невесомая. Помню своё ощущение на высокой белой горе. Оно заполнило всё существо. Хотелось признаться в любви. Неважно кому. Просто улыбнуться и сказать: «Я люблю!» Такое желание возникло впервые. Да что там. В последнее время всё впервые.

Яркие солнечные лучи, голубое небо и тишина. Фиолетовые берега смотрелись в озеро и напоминали вуаль, накинутую на бархат. Это было уже на Земле. По берегу шла мать. Волосы растрепались, босые ноги ступали по мокрым камням. Мать смотрела на меня с любовью. Это я помню точно. Ещё помню, как мать любовалась мной. Поразительно. Во сне я наклонилась над водой и увидела красавицу. Светлые волосы, белоснежная кожа, огромные глаза. Видимо, такой видела меня мать. Не наяву, конечно. В своих мечтах.

Я вздохнула. Бабушка встала и взяла меня на руки.

— Пойдём-ка уложу. Поздно уже.

Я кивнула. Хотелось побыть одной, вспомнить сон и по возможности найти отгадки.

 

Итак, я, бабка Натаха и мать. Рука бабки Натахи сжимала руку матери. Мать, не отрываясь, смотрела на меня и светилась лицом. Затем на небе появились величественные облака. Они походили на корабли с чёрными парусами. Рокот грома, тень от облаков, огромные волны. Бабка Натаха потянула меня в пещеру. Именно там сказала важные слова. Но какие?

От напряжения я застонала.

— Спи, моя хорошая. Спи,— послышался бабушкин голос.— Набирайся сил.

Последнее слово подстегнуло память. Точно! Бабка Натаха говорила о силе. И тут я вспомнила. «Не давай пищу духу сомнения, иначе потеряешь силу».

Что это? Предостережение или посыл? И почему пропала бабка Натаха? Мать — это понятно. Она — будто ниточка между бабушкой и мной. Если бы выбросила письма отца, о бабушке Даше никто бы не знал. Видимо, эта мысль мучила душу матери. Вот она и вернулась. И поняла, что со мной всё нормально.

Я задумалась. Есть ли у души мысли? Андрей говорил: предназначение души — получить новый опыт. А получить его можно в новой шкуре. Интересно. Допустим, в прошлой жизни я презирала уродов. Или больных. Мало того — издевалась над ними, обижала. И судьба меня наказала — наградила уродством. Возможен такой вариант? Вполне. Мать — красавица, дитя — урод. Полюбит ли мать такое дитя?

Как в сказках. Если полюбит — дитя преобразится, если нет — останется в лягушачьей шкуре. Всё-таки сказки — некая школа жизни. В них есть испытания, дороги, развилки, перевоплощение, герои и антигерои. Удивительный мир!

Итак, предположим невероятное. Я — в сказке. Такая, как есть. Сижу на печи, как Емеля. Мать вся в работе, а у меня ноги не ходят. Однако Емеля — добродушный, беззлобный, ленивый. А я? Словно змея. Плююсь ядом, кляну всех и вся. И тут появляются сказочные помощники. Аня и Андрей. Они — как не от мира сего. Радуются жизни, видят красоту. И смотрят на меня с любовью. Не потому, что я — хорошая, а потому, что они — светлые люди. Вот и повернули меня. От тьмы к свету. Вывели на нужные мысли, нужную дорогу. А потом появились волшебные сны. В них я ходила, летала, видела другой мир. Во снах были подсказки. Одни я видела, другие нет. И бабка Натаха — из снов. И девочка, родившаяся тридцать первого декабря. Кто они? Помощники? И куда привели?

Глаза слипались, хотелось спать. Однако сотни вопросов кружились в голове и жужжали, как разбуженный рой. И вдруг... будто ластик прошёлся. Ни мыслей, ни тревог. В комнату залетела фея и, усевшись на подушке, раскрыла разноцветный зонт. Я оказалась на поляне. Высокая трава, на ней — луговые цветы. Колокольчики кланялись и говорили: «Дзинь-дзинь, пора-пора». Ромашки тянулись к рукам и предлагали погадать на себе. Лесная фиалка благоухала, и аромат походил на материнские духи. Я стояла посреди поляны и смотрела по сторонам. Будто кого-то ждала. И наконец дождалась. Из леса вышли двенадцать месяцев, за ними — сказочные герои. Ёжик, Медвежонок, Заяц, Колобок, Буратино, гномы... Кого только не было. Я ощущала себя Белоснежкой. Ещё минута — и запою. Однако спеть не удалось. Сказочные герои окружили меня и стали водить хоровод. Я улыбалась. Как здорово! Как волшебно! И тут с берёзы спустилась фея. Она вручила мне зонт, и тот полетел к облакам. Меня окружила мелодия, и я услышала знакомые слова: «Хоть поверьте, хоть проверьте, но вчера приснилось мне...»

Зонт поднимался всё выше и выше, а я смотрела на землю и видела дорогу. По ней шли сказочные герои и, задрав головы, смотрели на меня. Они будто о чём-то просили. Я сложила зонт и камнем полетела вниз. В голове стучали слова:

Понесётся конь мой резвый,
Как огромный пучок света.
На коне том я — наездник!
Управляю я конём!

5.

О Байкале бабушка говорила часто. Она рисовала яркие картинки, и я грезила наяву. Всё, что слышала, становилось живым и волшебным. И вдруг появилась сказка. Она опустилась на колени и попросила её записать.

— Извини,— прошептала я.— Мне трудно писать.

— Тогда расскажи,— попросила сказка.

— Хорошо,— ответила я.

Набравшись храбрости, я попросила бабушку взять ручку, блокнот и записать то, что я придумала. Бабушка была удивлена.

— Это сюрприз? — спросила она.

— Да.

— Обожаю сюрпризы,— сказала бабушка и приготовилась писать.

И я начала:

«Я познакомилась с Хариусом ранним утром. Он подплыл к берегу и, высунув голову, поглядел мне прямо в глаза.

— Не видела Нерпу? — спросил он.

Чёткий вопрос, шелестящий, как ветер, голос.

— Нет,— ответила я.

— О-хо-хо! Не случилось ли что?

Я присела на гальку и посмотрела на озеро. Солнечные лучи бежали по воде и оставляли за собой разноцветные дорожки».

Бабушка поставила точку и сказала:

— Отлично! Жду продолжения.

 

И продолжение последовало. Каждый день бабушка записывала то, что приходило мне в голову. Она была заинтригована и с нетерпением ждала этих минут.

— Таша, милая,— говорила она,— думаю, у тебя — талант.

— Сказочный,— добавлял Андрей.

Он тоже участвовал в создании сказки. Каждый вечер мы усаживались у камина, и бабушка читала записанный отрывок. Андрей улыбался и рисовал, а Аня, отложив салфетку, смотрела на меня и время от времени восклицала:

— Та-а-а-а-аша! Я в шоке. Как интересно!

— Да ладно,— смущалась я.

Слово за слово, строчка за строчкой — вот и сказочке конец. Текст лёг на бумагу и остался со мной. Навсегда. Впрочем, как и остальные сказки — те, что когда-то прочла. Однако эта сказка — особая. Она моя.

Андрей нарисовал картинки, и сказка ожила. Перламутровая вода, фиолетовые берега, небо в розовых облаках. На берегу — девушка. Хрупкая, будто подросток. Ветер копошится в волосах, босые ноги — в воде. Девушка стоит вполоборота. Смотрит на озеро и кого-то ждёт. На второй картинке — Хариус. Серая чешуя, красные плавники, грустные глаза. А небо и вода — золотые. Хариус приподнялся над водой и что-то рассказывает. На следующей иллюстрации — Нерпа. Она плещется в озере и поглядывает на берег. Дальше — Дракон с блестящей чешуёй. Видимо, он взбешён. Ещё мгновенье — и всё исчезнет: и леса, и горы, и фиолетовые берега. А вот и красавица Ангара. Голубые кудри, огромные глаза, в них — интерес. Прежде всего — к миру, который за горизонтом. Ангара бежит, а за ней скачут белки, летят птицы, и солнце улыбается вслед. А вот и Чайка. Изящная, с длинными ногами. Она приземлилась и положила на гальку камень. Яркий, голубой — словно кусок неба. А из воды смотрит Хариус. В его глазах — восхищение. Кем или чем, не поймёшь. То ли Чайкой, то ли голубым мрамором. Наконец — Капля. Она лежит на ладони охотника, и кажется, в ней спрятался мир. Огромный, загадочный, бесконечно чистый. А в небе — белоснежный Орёл. Кто он? Чей это образ? На последней странице — женские ладони. Они сомкнуты, а между ними — нефрит. Подарок Байкала. Память. И новая загадка.

 

Книжка появилась летом. Я её держала в руках и не могла поверить. Красивая. Яркая. С иллюстрациями.

Моя книжка!

Вспомнились сказочные герои, шедшие по дороге и смотревшие наверх. Видимо, они посылали просьбу: дескать, выбери меня. И я отозвалась. Сложив зонт, полетела вниз и... сочинила сказку.

 

— Спасибо, Андрей,— прижимая книгу к груди, сказала я.

— Не стоит благодарности,— ответил Андрей.— Мне самому интересно. Всё-таки новый опыт. Ведь иллюстратором я ещё не был.

— Тысяча экземпляров — небольшой тираж,— сказала бабушка.

Видимо, ей хотелось, чтобы мои сказки прочло как можно больше людей.

— Скажем так: пробный тираж,— поправил Андрей.

По Аниным щекам текли слёзы.

— Это — только начало,— прошептала она.— Первые шаги.

Мне же хотелось обнять целый мир. Сказать ему: «Ты — удивительный. Волшебный. Многогранный. Светлый. Да-да. Именно так тебя вижу». А потом добавить: «Мир, я нашла своё место. Пусть оно — маленькое, но моё. Точно по размеру».

Я была уверена: не найди я себя, в мире была бы дырка. Ведь каждый из нас — часть бесконечности. И каждый из нас нужен. Для целостности. Гармонии. Общего движения вперёд. Но жизнь настолько сложна, что один сразу попадает в нужную ячейку, другой раз за разом пролетает мимо. Всякое бывает. Поэтому счастливы те, кто попадает в цель. На своё место. Туда, где первична душа.

Андрей подошёл ко мне и крепко обнял.

— Стучись, и тебе откроют. Разве не так?

Опять услышал! Всё-таки Андрей — удивительный человек. И бабушка тоже. И Аня. И мать, конечно. Подарила мне жизнь, выучила, оторвала от земли, поставила «на крыло», а затем... передала в хорошие руки. Добрые и тёплые. Если бы была жива, я подарила бы ей книжку. С частичкой своей души. Такой, как есть,— детской, романтичной, наивной.

Однако не получится. Мать далеко. Не на белой горе, а гораздо выше. Думаю, ей хорошо. Рядом ни грусти, ни печали. Одна гармония. Не земная — небесная.

В голову пришла неожиданная мысль.

— Аня,— попросила я.— Поставь «Небо» Елены Фроловой.

— Минуточку,— отозвалась Аня.

Она подошла к музыкальному центру и нашла нужный диск.

Я посмотрела в окно и мысленно сказала: «Мама, это тебе. Слушай».

Знаешь,
Я видела во сне, как ты летаешь,
Как бережно ты к небу приникаешь
Мятущейся и нежною душой.
Таешь.
Меня одну на свете оставляешь.
Я видела во сне, как ты летаешь,
Ты издали махнула мне рукой.

И небо любит тебя!
Ты слышишь, любит тебя!
Так тихо любит тебя,
Как я не умею...
Прости.

Окна были открыты, и песня устремилась из дома. И тут же прилетела птица. Маленькая, желтоголовая, с серо-оливковым брюшком. Она повисла на занавеске и уставилась на музыкальный центр.

— Вот и королёк,— улыбнулась Аня.

Я смотрела на птицу и улыбалась. Сама не знаю чему. То ли корольку, то ли песне, то ли самой жизни. Удивительной, яркой, полной тайн и открытий.

А может, улыбалась матери? Её ранимой поэтичной душе?

6. Сказки старого Хариуса

1. История Нерпы

Я познакомилась с Хариусом ранним утром. Он подплыл к берегу и, высунув голову, поглядел мне прямо в глаза.

— Не видела Нерпу? — спросил он.

Чёткий вопрос, шелестящий, как ветер, голос.

— Нет,— ответила я.

— О-хо-хо! Не случилось ли что?

Я присела на гальку и посмотрела на озеро. Солнечные лучи бежали по воде и оставляли за собой разноцветные дорожки.

— Нерпа живёт у Ольхона,— сказал Хариус.— Вон там.

Он повернулся на север и пошевелил плавниками.

— Не слышала про неё?

— Нет. Только вчера приехала.

Небо стало розовым, байкальская вода — малиновой. Я ахнула. Хариус показался посланником озера.

— Кажется, здесь обитает Чудо,— прошептала я.

— Верно,— ответил Хариус.— Оно живёт на Байкале.

— Расскажешь про него?

— Сначала про Нерпу.

— Но почему?

— Она услышит и приплывёт.

«Логично»,— подумала я.

— Эта история началась днём,— начал Хариус.— Нерпа нежилась в солнечных лучах и посматривала на Ольхон. На острове расцвели жарки́, и он будто горел.

— Жарки́?!

— Да. Это — похожие на розы цветы. Маленькие и без шипов.

Хариус оживился и поплыл параллельно берегу. Я пошла за ним вслед.

— Мирный покой озера нарушил рокот. Он шёл откуда-то снизу. Нерпа разволновалась. Прислушиваясь, она поплыла к берегу. Там паслось стадо.

— При чём тут стадо? — удивилась я.

— Нерпу потянуло к живым существам.

Ответ Хариуса был мудрён, и я остановилась.

— Скажи, какая связь между Нерпой и стадом?

— Когда рядом беда, тянешься к жизни.

Хариус высунул голову и спросил:

— Разве не так?

— Ты прав,— ответила я и побрела дальше.

Теперь Хариус плыл за мной. Время от времени он смотрел на солнце и щурился. Может, от солнца, а может, от удовольствия. Встретив валун, Хариус ушёл в тень.

— Надо отдохнуть.

Шелест пролетел над водой и растворился в озере. Я уселась на гальку и подставила солнцу лицо. Перед глазами плясали яркие блики.

«Как кинокадры,— подумала я.— Видимо, краски Байкала заполнили голову и рисуют картинки».

— Ты ещё здесь?

Сонный голос пролетел мимо уха и опустился за валуном.

— Да. Сижу и наслаждаюсь.

— Это неудивительно.

Хариус показался над водой.

— Слушай дальше. Увидев коров, Нерпа успокоилась. Она решила попрыгать — и вдруг ощутила удар. Вода встала стеной и понеслась к берегу. Сделав кувырок, Нерпа ушла в глубину. Потом вынырнула. Яркие солнечные лучи, бескрайнее озеро, перламутровый блеск волн. Всё так — и не так. Что же произошло? Нерпа посмотрела на берег, однако берега не было. Ни травы, ни стада — только вода.

— Куда всё пропало? — спросила я.

— Разумный вопрос.

Хариус вздохнул и распластался в прибое.

— И Нерпа не поняла. Был берег — и нет. Согласись, трудно осознать.

— Был и пропал,— прошептала я.— В твоей фразе — тоска.

— То-то и оно.

Хариус взмахнул хвостом, и брызги разлетелись в стороны.

— От тоски никуда не уйдёшь. И не уплывёшь.

Красный плавник вспыхнул на солнце, и до меня донеслось:

— День — ночь. Свет — тьма. Радость — печаль. В жизни всегда два конца.

Я смотрела на воду, а в голове прыгали слова: «День — ночь. Свет — тьма. Радость — печаль...» Да, это — не Хариус. Рыба-мудрец. А может...

Меня озарила догадка. А может, это — не рыба? Может, в его лице говорит Байкал?

Хариус блеснул на поверхности.

— Смотри, она возвращается.

На горизонте показалась точка.

— Как ты увидел?

— Почувствовал,— ответил Хариус и поспешил к Нерпе.

— Погоди! — крикнула я.— В твоей истории нет конца.

Хариус остановился.

— Разве?

Он помахал плавником и сказал:

— Гул прекратился, и солнце осветило залив. Он появился там, где паслось стадо.

— Залив? — удивилась я.— И какой же?

— Баргузинский,— ответил Хариус и исчез.

2. Золотой Дракон

Говорят, сердце Байкала — Ольхон. Над островом летают легенды, здесь прячутся духи, камлают шаманы. Ольхон — будто глаз. Зелёный, белёсый, оранжевый. Он смотрит в Космос и передаёт энергию. Студёные ветры кружат над его берегами, прозрачные воды замыкают остров в объятья. Тайга, скалы, степь, пустыня, глубокие ущелья... Непостижимое место!

Я собирала на Ольхоне жарки, смотрела на дерево счастья, слушала шаманский бубен. Под вечер вышла к заливу и села на камень. Под ногами светилась вода, ветер распевал свои песни.

— Ты здесь?

В воде промелькнул красный плавник.

— Как тебе Ольхон? — спросил Хариус.

— Фантастика!

— Слышала о Драконе?

Я вздрогнула.

— Нет.

Ветер тревожно свистнул и уселся на соседней скале. Бирюзовая гладь подёрнулась рябью. Хариус зашёл в тень и тихо сказал:

— Здесь и живёт Золотой Дракон. Недалеко от Ольхона.

— О-о-о! — ответила я.

Хариус заметался в воде. Казалось, он растревожен.

— Расскажи о Драконе.

Хариус подплыл к камню и, скосив взгляд на скалу, начал рассказ.

— Эту легенду поведал шаман. Он сидел у скалы и бил в бубен. Наверное, созывал духов. Я слышал каждый его вздох, каждое бормотание. Шаман не рассказывал — пел.

Взглянув на Хариуса, я улыбнулась:

— И ты мне споёшь?

— Нет,— серьёзно ответил Хариус.— Попробую рассказать.

Он открыл рот и, глотнув воздух, продолжил:

— Дракон появился давно. Едва зажглись первые звёзды, едва взошло Солнце, как с неба спустилась колесница. Из неё он и вышел. Его чешуя блестела, когти рвали скалистую землю, глаза полыхали огнём. Дракон взмахнул хвостом и ударил по земле. Горы треснули, и образовалась расщелина. Дракон взмахнул второй раз. Дрогнули ледники на вершинах, бурлящие потоки воды хлынули в котловину. Посмотрев на озеро, Дракон взмахнул хвостом в третий раз. От удара всколыхнулась земля, в горах появились леса, затем живые существа.

Хариус замолчал. Я видела, он устал.

— Дракон посмотрел на озеро и погрузился на дно. Там и живёт. Слышал, временами он поднимается на поверхность.

— Зачем?

— Чтобы увидеть мир.

Хариус сделал круг и, вернувшись, добавил:

— Когда-то здесь обитали его «сыны». Они чтили Дракона и приносили жертвы.

В свете уходящего дня почудилось, что блеснула гигантская чешуя. Я напряглась.

— И что было дальше?

— Всё как всегда,— вздохнул Хариус.— Люди забыли о покровителе, и тот отомстил. Как-то Дракон вышел на свет и не увидел ни жертв, ни должного уважения. Разгневавшись, он ударил хвостом. Задрожала земля, обрушились горы, поднялась большая волна. Она подхватила «сыновей» и утопила в озёрной пучине.

— Кто же остался?

— Другие народы. Однако они пришли значительно позже.

Взмахнув хвостом, Хариус добавил:

— Однако у новых людей нет ничего. Ни связи с Космосом, ни святости, ни величия.

3. Ангара

— Слышала об Ангаре? — как-то спросил Хариус.

— Конечно. Триста тридцать шесть рек впадают в Байкал, а вытекает одна — Ангара.

— Всё верно,— сказал Хариус.— Одна дочь у Байкала.

Я сидела у причала Листвянки и любовалась закатом. Солнце спряталось за хребет, и на Байкал опустился вечер. Волны несли разноцветную пену, фиолетово искрились берега, по небу плыли лёгкие облака.

— Хочешь, расскажу об Ангаре?

Оторвав взгляд от воды, я кивнула. Хариус подплыл к причалу и, прислонившись к деревянной свае, начал рассказ.

 

— Когда-то давно у Байкала родилась дочь Ангара. Часами она играла в озере — то со стайкой омулей, то с Нерпой. Однако главное развлечение было другим. Ангара бегала вдоль берегов, любовалась тайгой и болтала с лесными жителями.

— Что там за лесом? — спрашивала у белок.

— Горы, лес, снова горы,— отвечали те.

— Что за горами? — спрашивала у ветра.

— Реки, лес, снова реки.

— Что за реками? — спрашивала она солнце.

— Северный океан.

Ангара пыталась подпрыгнуть, увидеть то, о чём говорили друзья, но всё было тщетно. Сопки были так высоки, что только верхушки пихт открывались взгляду. Ангара потеряла покой. Она недовольно бурлила, плакала и стонала. Наконец, стала упрашивать отца отпустить погулять за пределы озера. Долго не соглашался Байкал, однако, подумав, решил отпустить дочь.

Обрадовалась Ангара, запенилась, рассмеялась. Махнула отцу голубым рукавом и побежала среди сибирской тайги. Её глаза сверкали, ноги бежали по острым камням, из груди вырывалась песня. Долго петляла Ангара, заглядывая во все уголки. Однако, увидев заходящее солнце, быстро повернула домой.

— Какое раздолье! Какая яркая жизнь!

Байкал кивал седой головой и улыбался. Прибежала. Довольна. Теперь опять с ним.

Утром Ангара снова отправилась в путь, и так продолжалось каждый день. Всё дальше убегала она от дома, всё больше волновался Байкал. Крутые волны обрушивались на берега, страшные ветры летали между хребтами. Но стоило Ангаре вернуться, как нежная рябь пробегала по озеру, и Байкал засыпал.

Однажды пришла Ангара к отцу и, потупив глаза, сказала:

— Далеко за тайгой живёт богатырь, звать его Енисей. Я полюбила его всем сердцем, всею душой.

Гром, буря, свист были ответом. Страшно разбушевался Байкал. Слышать ничего не хотел. Отвернулась Ангара от отца и побежала из дома. Помчался Байкал за дочерью, однако догнать не смог. Схватил он большую скалу и бросил ей вслед. Вскрикнула Ангара от боли и, обойдя скалу, устремилась дальше.

— Прощай! — крикнула она отцу.

Долго бушевал Байкал. Он поднимал волны, сталкивал тучи, бросался на берега. Грохот, царивший вокруг, так напугал солнце, что оно забыло эти места. Тьма опустилась на озеро. К Байкалу слетелись птицы и, усевшись на скалах, закричали:

— Спаси нас, отец-Байкал!

Побурчал, побурчал Байкал и остыл.

 

Хариус показал туда, где был исток Ангары.

— Видишь скалу? Теперь видна только верхушка.

Я кивнула.

— Это — прощальный «подарок» Байкала.

— Жестоко с его стороны.

— Согласен. С тех пор Байкал изменился. Чувствует свою вину, плачет. Но ничего не изменишь. Байкал Ангаре дарит силу, а сердце её — в Енисее.

4. История Чайки

Много историй рассказал Хариус; одна из них — история Чайки.

Та смотрела на мир с высоты и была о себе высокого мнения. Хариус не возражал. Он мог часами лежать у кромки воды и слушать её рассказы.

— Ты видел дорогу? — как-то спросила Чайка.

Она сидела на пляже и чистила перья.

— Нет,— ответил Хариус.

— Хм,— встрепенулась Чайка.

Солнце блеснуло в чёрных глазах, ветер распушил перья, стройные ноги переступили по гальке. Чайка подняла голову и показала на юго-восток:

— Там строят голубую дорогу.

Хариус подплыл ближе.

— Не веришь?

— Всё может быть,— прошелестел Хариус.

Чайка подпрыгнула и взлетела. Она сделала круг и пропала. Хариус вздохнул:

— Э-хе-хе. Мне бы её крылья.

Волна прокатилась по мшистой спине и потянула за собой Хариуса. Тот шевельнул плавником и опустился на дно.

«Улетела. Спешит».

— Ты где? Где-где-где?

Крик Чайки пронёсся над озером, и Хариус вздрогнул.

«Вернулась».

Он поднялся на поверхность и поднял голову. Птица парила в небе и походила на самолёт.

— Смотри! — крикнула Чайка.

Она бросилась вниз и, пролетев над Хариусом, опустилась на пляж. Цепкие пальцы разжались, и на гальке засверкала звезда.

— Красота! — воскликнул Хариус.

— Это — голубой мрамор,— сказала Чайка.— Я принесла его для тебя.

Чайка махнула крылом.

— Спасибо,— поблагодарил Хариус.

Он был польщён. Знаки внимания всем приятны.

— Дорога, о которой говорила, состоит из таких камней.

— Значит, голубая.

Чайка отвернулась и занялась перьями. Пытаясь проникнуть в полупрозрачные грани, Хариус рассматривал камень.

— Ишь ты, какое чудо,— прошептал он.

Чайка подошла к воде.

— Рядом с дорогой — карьер,— сказала она.— В нём добывают мрамор. Голубой, между прочим.

Хариус кивнул. Он понял. Зачем привозить гравий, если есть мрамор?

Чайка посмотрела на север.

— Рядом есть другая дорога. Она называется БАМ.

— Странное название,— прошелестел Хариус.

— Байкало-Амурская магистраль,— важно пояснила Чайка.— Она сделана из железа.

— Чего только нет.

Чайка толкнула камень, и тот покатился к Хариусу. Волна, подхватив подарок, потащила его с собой. Мрамор улёгся на дно и засверкал, как сапфир.

— Любуйся,— сказала Чайка.— Пусть с тобой будет кусочек неба.

Хариус вытянул рот, но ничего не сказал. Что можно сказать Чайке? Она без него всё знает.

5. Капля

Эту легенду Хариус рассказал мне на прощанье. Осеннее небо заволокли тучи, слегка штормило. Я стояла на берегу и слушала шум волн. Хариус появился в серебряной пене и, плюхнувшись на гальку, прошелестел:

— Забыл рассказать о Капле.

— Давай отнесу в озеро! — воскликнула я.— На берегу задохнёшься.

— Не бойся,— ответил Хариус.

Он взглянул на волны и добавил:

— Только не перебивай. Ладно?

Я кивнула и уселась на гальку.

 

— Давным-давно жили на Байкале другие люди. Они пасли оленей, охотились, ловили рыбу. Была в этом племени девушка-красавица. Как-то увидел её молодой охотник и влюбился без памяти. Собрал соболиные шкуры и пошёл свататься. Девушка и говорит:

— Не нужны мне твои шкуры, весь чум ими завален. Принеси мне лучше подарок, какого ни у кого не было.

Задумался охотник и пошёл к шаману. Дескать, посоветуй, где такой подарок достать. Тот ответил:

— Далеко на севере есть гора, на ней живут добрые духи. Если сможешь дойти — получишь подарок.

Долго добирался охотник. Наконец пришёл. Гора была неприступной. Что делать? Думал охотник, думал и заснул. Как только проснулся, увидел перед собой Орла. Не простого — ослепительно-белого.

— Знаю, зачем пришёл,— сказал Орёл.— Выполнишь мою просьбу — одарю.

— Сделаю всё, что угодно! — воскликнул охотник.

— Дай мне своей крови, и будем квиты.

Охотник не раздумывал ни минуты. Он распахнул одежду и открыл грудь. Напился Орёл крови и сказал:

— Теперь убери этот камень. Всё, что под ним,— твоё.

Много сил потерял охотник, однако камень убрал. Глянул на землю и увидел Каплю. От неё исходил такой свет, что охотник зажмурился. Когда разомкнул веки — оказался дома. Разжал руку, а в ней — Капля. Чистая, прозрачная, как алмаз.

— Вот так подарок! — обрадовался охотник и побежал к красавице.

Та взяла Каплю и сморщила нос:

— Разве это — драгоценность?! Капля, и только.

Бросила красавица Каплю и ушла в чум. И вдруг задрожала земля, раздвинулись горы, пропала тайга. На месте, где лежала Капля, появилось озеро. Заискрилось оно, засияло, а вода в нём такая прозрачная, что дно видно. Лёгкие облака плыли над озером, вместе с ними летел Белый Орёл. Он взглянул вниз и крикнул:

— Силу божественных даров надо видеть!

Однако никто его не услышал. Люди пропали в пучине, и только ветер носился над озером и играл с пенными гребешками.

 

Хариус замолчал. Он задыхался.

— Скорей в воду! — крикнула я.

По гальке прокатилась волна и, подхватив Хариуса, унесла в озеро.

— Прощай,— услышала я.

— Нет, нет! До свидания.

Я подошла к озеру и бросила монету. Она блеснула, как чешуя, и пошла ко дну. Волна лизнула кроссовки и убежала к подругам. Я посмотрела под ноги. На гальке лежал камень. Маленький, полупрозрачный, он походил на каплю.

Хариус показался на волне и махнул плавником.

— Это — нефрит,— прошелестел он.— Камень, дарующий мудрость.

— Спасибо,— ответила я.— Мудрость не бывает лишней.