Красноярскому литературному лицею — 15 лет!
Мастерские И. Н. Челноковой и Н. И. Грязютиной
Сочинения
третьеклассников
Когда мне исполнилось пять лет, папа стал учить меня играть в шахматы. Для начала он показал мне, как ходят шахматные фигурки. Я очень увлёкся и стал играть в шахматы каждый день, разговаривая с фигурками. Я спрашивал у них, где они хотят стоять. Теперь я умею играть в шахматы и занимаю призовые места на чемпионатах!
Ярослав Ведерников
Это было в Таиланде летом. Мы пошли на представление, где выступали слоны. Они показывали разные трюки, а потом мы катались на них. Слон, на котором я катался, поднял меня, а я выскальзывал из его хобота. Это было очень весело и смешно. Хобот слона был колючий, а волосы у него очень твёрдые. Мне очень понравилось отдыхать в Таиланде, там много интересных мест.
Даниил Рузматов
Как-то летом мы всем классом ездили в пещеры. Мы поднимались на гору, наверху были пещеры. Первая пещера называлась «Голландский сыр», там много узких ходов. Вторя пещера — «Чёрное сердце». Там мы увидели летучую мышь. В узкий ход пещеры мы спускались по канату, было немного страшно, но с заданием мы справились.
Анна Кругаль
На чердаке было темно и тихо, пока туда не попал один странный кот. Этот кот был волшебный, а волшебные коты всё умеют делать. Кот решил пригласить своих друзей на этот тёмный заброшенный чердак. Он взял цветные карандаши и написал пригласительные билеты. Кот пригласил собаку, ёжика, белку, мышку, кролика и других животных. Все пришли на чердак — целый зоопарк. Все веселились! Гремела музыка, пол ходил ходуном. Сами стены, казалось, пустились в пляс. Все танцевали так, что в доме качалась люстра!
Алиса Дубинникова
Жило на небе оно облачко. У него была мечта — посмотреть на мир вблизи. Стало облачко просить своих родителей, чтобы они позволили ему спуститься вниз, но ему не разрешали. Облачко стало злым, стало всех игнорировать и обижать. Тогда родители опустили его на землю, когда оно спало. Облачко проснулось и очень обрадовалось.
Максим Черепнин
Мастерские Марины Саввиных
Анастасия Пузанова
7 класс
Интерпретация стихотворения
О. Э. Мандельштама «Черепаха»
* * *
На каменных отрогах Пиэрии
Водили музы первый хоровод,
Чтобы, как пчёлы, лирники слепые
Нам подарили ионийский мёд.
И холодком повеяло высоким
От выпукло-девического лба,
Чтобы раскрылись правнукам далёким
Архипелага нежные гроба.
Бежит весна топтать луга Эллады,
Обула Сафо пёстрый сапожок,
И молоточками куют цикады,
Как в песенке поётся, перстенёк.
Высокий дом построил плотник дюжий,
На свадьбу всех передушили кур,
И растянул сапожник неуклюжий
На башмаки все пять воловьих шкур.
Нерасторопна черепаха-лира,
Едва-едва беспалая ползёт,
Лежит себе на солнышке Эпира,
Тихонько грея золотой живот.
Ну, кто её такую приласкает,
Кто спящую её перевернёт?
Она во сне Терпандра ожидает,
Сухих перстов предчувствуя налёт.
Поит дубы холодная криница,
Простоволосая шумит трава,
На радость осам пахнет медуница.
О, где же вы, святые острова,
Где не едят надломленного хлеба,
Где только мёд, вино и молоко,
Скрипучий труд не омрачает неба
И колесо вращается легко?
1919
Осип Мандельштам родился в 1891 году в Варшаве. От рождения его зовут Иосиф. В 1938 году он умер, потому что был репрессирован за антисталинские стихи. Пишут, что даже если бы этих стихов не было, его всё равно бы уничтожили, потому что «эолийский строй его мышления не вписывался в «гармонию» советской идеологии». Ещё до революции Осип Мандельштам был известным поэтом, писал красивые стихотворения, в которых часто встречаются античные мотивы, как, например, в стихотворении «Silentium»:
Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!
Или — в стихотворении «1914»:
Собирались эллины войною
На прелестный остров Саламин,—
Он, отторгнут вражеской рукою,
Виден был из гавани Афин.
А теперь друзья-островитяне
Снаряжают наши корабли.
Не любили раньше англичане
Европейской сладостной земли.
О, Европа, новая Эллада,
Охраняй Акрополь и Пирей!
Нам подарков с острова не надо —
Целый лес незваных кораблей.
Или — ещё:
Когда Психея-жизнь спускается к теням
В полупрозрачный лес, вослед за Персефоной,
Слепая ласточка бросается к ногам
С стигийской нежностью и веткою зелёной.
И конечно:
Бессонница. Гомер. Тугие паруса...
Я список кораблей прочёл до середины...
Сам поэт говорил: «Эллинизм — это сознательное окружение человека утварью вместо безразличных предметов, превращение этих предметов в утварь, очеловечение окружающего мира, согревание его тончайшим телеологическим теплом... Эллинизм — это система в бергсоновском смысле слова, которую человек развёртывает вокруг себя, как веер явлений, освобождённых от временной зависимости, соподчинённых внутренней связи через человеческое Я».
И: «Слово в эллинистическом понимании есть плоть деятельная, разрешающаяся в событии» Его «можно рассматривать не только как объективную данность сознания, но и как органы человека, совершенно так же точно, как печень, сердце».
«Эллинизм» в языке Мандельштам приравнивает к «филологизму», то есть любви и уважению к слову как таковому. Он считал слово более чем средством общения, скорее — материей. «Эллинистическая» и «классическая» природа поэзии Мандельштама долгое время считалась само собой разумеющейся.
Обратимся теперь к стихотворению «Черепаха». С первых строк создаётся впечатление спокойной, мирной жизни. Напомним, что Пиэрия — местность в Македонии, между Пиэром и Олимпом, считавшаяся родиной муз. Под архипелагом разумеется группа островов в Эгейском море. Музы водили хоровод, чтобы подарить нам, «правнукам далёким», «ионийский мёд», то есть наследие первых поэтов — оды, элегии, песни. Мне кажется, «архипелага нежные гроба» — это прошлое, история, которую музы хотят нам передать через вдохновенных аэдов. Танцующие музы дарят поэтам вдохновение и частички античной истории, поэзии, красоты.
Вторая строфа напрямую обращает нас к наследию Сафо. В Элладе весна. Все готовятся к празднику — свадьбе. Сафо обула пёстрый сапожок. Точно так же, как в создании самóй великой поэтессы:
...Пестроцветный ногу
Сапожок обул, выписной, любезный
Неге лидийской.
Цикады же в понимании Мандельштама были простыми кузнечиками, а кузнечики, как известно, обязательно должны что-то ковать. Все стараются: и неуклюжий сапожник, и дюжий плотник. Возможно, это свадьба Сафо? Или одной из её учениц?
Стройте кровельку выше —
Свадьбе слава!
Стройте, плотники, выше —
Свадьбе слава!
Выходит жених, ровно бог-воевода:
Мужа рослого ростом он выше.
* * *
У придверника ноги в семь сажен;
Сапоги из пяти шкур бычачьих;
Их сапожников шили десяток.
Здесь Мандельштам использует — хрестоматийные в начале двадцатого века — мотивы Сафо.
В третьей строфе поэт соединил образы черепахи и лиры. Ведь, как известно, первую лиру создал Гермес именно из черепашьего панциря. Черепаха-лира нерасторопна, ленива, ждёт Терпандра, великого певца с острова Лесбос, чтобы он сыграл на ней прекрасную музыку. В этой строфе Мандельштам снова воспользовался идеей Сафо, которая воскликнула однажды в своей песне «К лире»:
Оживись, о священная,
Спой мне песнь, черепаха!
В последней строфе, мне кажется, поэт выражает тоску, мечту о солнечных, волшебных, «святых островах» Эллады. Я думаю, колесо, которое «вращается легко»,— это колесо времени, судьбы.
В общем, стихотворение Осипа Эмильевича Мандельштама — мечта, размышление о Древней Греции. Мысли, навеянные Элладой. Он описывает Пиэрию, что у подножья Олимпа, и Эпир, где ждёт своего Орфея черепаха-лира, да и вообще, наверное, всю классическую Грецию. Всю её тишину и вдохновение обиталища муз... Во многом поэт двадцатого века опирается на мотивы и находки Сафо, красиво вписывая их между своих строк. Читая стихотворение, я уже представляю греческие острова и хочу побывать там.
Ольга Титова
10 класс
Проблема жизни и счастья в романе Гончарова «Обломов»
Там хорошо, где нас нет.
Согласно словарю Ефремовой, счастье — не что иное, как «состояние абсолютной удовлетворённости жизнью, чувство наивысшего удовольствия, радости».
По тому же словарю, понятие «жизнь» трактуется так: «состояние организма в стадии роста, развития и разрушения».
У людей эти слова всегда несли разный смысл и вызывали разные ассоциации. В романе «Обломов» Гончаров показывает нам абсолютно разные представления об этом двух разных людей. Обломов говорит, что счастье — покой и размеренность, а Штольц, в свою очередь, утверждает, что это движение и развитие. Автор даёт нам два абсолютно разных мнения, два идеала жизни, которые мы бы могли проанализировать.
Идиллию Обломова нам во всех красках расписали в главе «Сон Обломова». Его счастье — маленький мир, уютный и домашний. В этом мире не принято суетиться. Да и зачем что-то делать, если обед — самое важное событие в жизни обломовцев? Всё там идёт как бы само по себе, как бы даже без участия жителей деревни. В этой праздности Обломов видит прекрасную жизнь: вот его все любят за то, что он есть, вот урожай сам собой растёт, вот красавица-супруга поёт «Casta diva», и всё так привычно и знакомо, и уходить не надо. Хоть садись на край овражка и стихи пиши о дивной жизни. Рифмы сами в голову придут.
Штольцу и целого мира мало. Он прогрессивен, у него есть силы для деятельности и желание их использовать для достижения результата. Жизнь Штольца — движение. Он видит своё счастье в прогрессе, идеях и действии.
Читатель, увидев два таких ярких образа счастья, будет ли выбирать то, что ему ближе? Ведь разум и воспитание правильного члена общества на стороне предприимчивого немца, а душа так и рвётся к этому русскому раю — Обломовке, где так сладок сон и так сладостна жизнь.
«И в чём же тогда ответ? Запретить себе мечтать о спокойной жизни и через силу быть деятелем?» — спросит читатель, но ответ будет не в Штольце и даже не в Обломове. Он будет в их дружбе.
Нет, пословица «делу время — потехе час» тут почти ни при чём. Просто после прочтения романа и опроса своих близких я поняла, что для каждого человека, будь он Обломовым или Штольцем, счастье-то будет своим, личным, но цель жизни — стремление к счастью. И, быть может, союз двух людей, олицетворяющих собой мечту и движение, и есть тот самый ответ?
Мастерские Елены Тимченко
Анастасия Буланова
8 класс
Факты из жизни Страны улыбок
Таиланд — страна доброжелательности, расслабляющего массажа, своеобразных традиций, знать которые для полноценного отдыха полезно и необходимо. Об этом я поведаю вам в своих заметках. Об этом — и о слонах.
Из жизни тайских слонов
Иногда в обществе серых великанов появляется зверь, которого принято величать белым слоном,— слонёнок с... нежно-розовым оттенком кожи. Явление это очень редкое, и когда на свет рождается такое уникальное животное, то непременно переходит в собственность самого короля. Рождаться белым слоном было выгодно и в давние времена: в Древнем Сиаме (старое название Таиланда) корм млекопитающему удивительной окраски подавался на серебряных или золотых блюдах, а его питьевую воду ароматизировали жасмином. При всём этом на такого слона запрещалось садиться даже самому правителю!
Но и их серым собратьям повезло ничуть не меньше. Каждый слон в Таиланде имеет собственный паспорт, который меняется три раза на протяжении жизни владельца.
Высшая пенсия для тайца составляет около полутора тысяч батов в месяц (баты — местная валюта, один бат — примерно девяносто копеек), а пожилым слонам каждый месяц выплачивается около двенадцати тысяч!
Традиции и обычаи тайцев
Многие наверняка запомнили с детства, что в качестве вознаграждения за хорошие поступки родители гладят своих чад по голове. Думаю, некоторым эта ласка нравится до сих пор. А вот в Таиланде такой жест может сильно обидеть! Дело в том, что жители этой страны верят в существование охраняющего жизнь духа, в ангела-хранителя, место обитания которого находится именно на голове — на священной части тела каждого человека; поэтому стоит ещё раз повнимательнее прислушаться к выражению «на волосок от смерти».
Опираясь на вышеописанное поверье, следует сказать, что уровень «чистоты», «священности» любой части тела определяется по закону «чем выше (ближе к голове), тем лучше». Следовательно, ноги — самая нижняя, «презреннейшая» часть тела. Если вы привыкли указывать местоположение чего-либо пятками, то контролируйте свои желания, если не любите ссор!
Любопытно: идеал жителей современного Сиама — белоснежная кожа, поэтому женщины трепетно оберегают свою кожу от палящих лучей. Если хотите сделать девушке-тайке комплимент, скажите, что она побелела. Такая странная на первый взгляд «мода» пришла отнюдь не из-за границы, цвет кожи для обитателей этой страны служит показателем социального положения: если кожа человека очень смуглая, почти чёрная — значит, он работает на открытом воздухе, зарабатывает себе на жизнь физическим трудом, что у тайцев оценивается невысоко, а наиболее светлый, оливковый оттенок встречается у людей с офисной, интеллектуальной работой.
Наравне с охотящимися за загаром туристами, жителей Страны улыбок поражает и привычка отдыхающих мам отчитывать своё провинившееся чадо прямо на месте свершения проступка: показывать чудеса воспитания там считается делом крайним и негласным (только в пределах дома, только для тех, кому адресовано замечание).
Раз дело зашло о нравоучениях, как же не вспомнить о школе!
Среднее образование в Таиланде доступно всем, а вот в высшие учебные заведения многие попасть не в силах. Однако снова помогает интересная традиция: мальчики, рождающиеся в день рождения короля (5 декабря), с самого рождения имеют право на льготное обучение в университетах. Что примечательно — на девочек такая возможность не распространяется.
Летом уже так не хочется думать о школе, поэтому завершаю своё повествование и искренне надеюсь, что если уж данный экскурс не поможет вам искупаться в тёплом море, то пригодится для улучшения настроения: ведь приятно думать, что где-то есть такая необычная, улыбчивая страна, где случай решает всё (особенно если ты родился зимой)!
Лера Абрамова
6 класс
* * *
А я всё о лете мечтаю.
Ну где же ты, солнечный день?
Я в скуке уже утопаю,
Сидеть за уроками лень.
Всё жду я и жду терпеливо
Горячих и ярких лучей,
Волшебных цветных переливов,
Прохлады июньских ночей...
Артём Трофимов
10 класс
История необыкновенной буквы
Господствует ещё смешенье языков:
Французского с нижегородским...
А. С. Грибоедов
Как ходили во полях-степях возделываемых, среди поля жёлтого пшеничного, бабы с девками поздним августом, спины гнули, серпами махали и кряхтели от работёнки тяжёлой. «Тяжка,— думают,— доля крестьянская, хоть песню от тоски запой!..» — и запели, затянули они протяжно, горласто, так, что перепела с насестов повзлетали. Пели они о доле крестьянской, о работе тяжёлой, о просторах неоглядных и о полноводных реках. И доносилась песня их до облаков, вплетаясь в шелест колосьев и гомон ветра, и родились звуки неповторимые, звуки напевной русской речи в их первозданном облике: чистый «А», гордый, высоко летящий «О», отдающий гулким эхом «У» и многие другие. А между тем одиноко гуляющая в сторонке девчушка, совсем молодая, завидев одиноко стоящую на пригорке берёзу, затянула себе под нос: «Во поле берё-ё-ёзка стояла. Во поле кудрявая стояла...» Встрепенулся тогда, взъерошился и вылился из речи её странный, нелепый звук, нечто среднее между «Й» и «О», да ни на то, ни на сё не похожий, как говорится, «ни в мать, ни в отца, а в заезжего молодца». Выскочило сие нелепое нечто на просторы степи привольной в самом сердце России, отряхнулось от пыли-грязи да пошло-полетело по языкам черносошников да работяг. Распушило существо нелепое кудрявые волосы в цветастой народной речи и песнях незаписанных. Жило в деревнях. Являлось, как домовой, вечерами у свечки, во время оживлённого спора, на полевых работах...
Не знал бесполый звук, как не знал сам крестьянский народ, забытый, покинутый временем и историей на вечное пахотное существование, что изобрели некогда святые братья-болгары, Кирилл и Мефодий, азбуку для народа русского, что все звуки языка заключили они в ней, что каждому нашли облачение в буквах: высокий «О» в кружочек облачили, «А» — в две ножки с перекладинкой, «Э» — в форму рта с язычком,— словом, всем одёжку отыскали и нарекли своё творение Алфавитом. Пользовались нововведённым чудом и бояре грамотные, и князья образованные, и все цари государств славянских. А время шло, летело орлом, плыло быстрой рыбой, бежало русаком-зайцем, появилась церковно-славянская письменность, каноны языка великорусского... А народ простой, работящие мужики с бабами, оставаясь неграмотными, изобретали новые словечки, новые речи вылетали из их уст, так и появился наш звук, самый молодой из всех своих братьев, давно разодетых в наряды-буквы. Настал на Руси-матушке век восемнадцатый, уж Пётр Великий разодел дворян в наряды заморские, сбрил им бороды, живут себе князья по деревням да речь безграмотных своих подданных слушают. Звук-то наш как-то раз, через бабку-ключницу, р-раз — и перескочил на язык аристократов, прижился, любопытный, в их доме, а затем, зацепясь за языки их, в сам Петербург поздней осенью уехал.
Видит чучело деревенское диво дивное: мосты исполинские через реку перекинулись, огни горят, спешат туда-сюда люди разодетые, лошади мостовые топчут, крик и гам, а между тем — дворцы раскинулись сказочные, солдатики ходят в пёстрых мундирах, а статуи, фонтаны, платья — всё работы заморской. «Эге-е,— думает босоногий звук наш, косоворотку драную придерживая,— земля чудная, люди, небось, высокие, ну да ничего, авось выпутаемся!..» Взмыл тогда наш деревенский гость над Невой, понёсся по столице, в каждый дом проникая, и растворился, наконец, среди говора всех местных жителей.
Долго ль, коротко ль жил себе наш странный звук в Петербурге, да только спозаранку 29 ноября 1783 года толкнул его кто-то, заспанного, в бок. Оглянулся он, видит — стоит в его убогой, грязной каморке толпа людей, да все в очках, в кафтанах и платьях (мужи учёные!). Перепугалось тогда наше нечто, закуталось в засаленную рогожу, но вдруг чувствует — гладит его кто-то ласково по головке. Оглянулся — батюшки! Екатерина Романовна Дашкова, директор Российской Академии наук, собственной персоной! Гладит убожество сельское по головке, а учёным мужам говорит: «Вот-де сокровище языка нашего. Говорим же мы с вами слова «ёж», «ёлка» и другие, им близкозвучные, а выговоры сии уже введены обычаем, которому, когда он не противоречит здравому рассудку, всячески последовать надлежит...»
Закивали тогда головами мужи строгие, препроводили беднягу нашего во дворец Академии, а там уж Карамзин-словесник помыл, причесал звук крестьянской речи и... Облачение достойное надо бы будущей полноправной букве подобрать. Долго думал писатель, ходя из угла в угол и глядя на скорчившегося, сжавшегося от стеснения провинциального гостя. Чертит, чертит ему одёжку — ничего не выходит. Решил наконец-то в заморские шкафы заглянуть — авось подходящее что-нибудь попадётся... Достал словарь с книжной полки. Рыскал, рыскал, листал, листал страницы, хотел было немецкий «Ö» на деревенщину напялить, да только не по лицу чистому, душевному звуку русскому грубый германский умлаут оказался. Вот незадача!.. Глянул тогда писатель в гардероб французский (язык-то ведь в моду нынче входить начинает), и наткнулся он на знакомый значок «Ё», показавшийся ему элегантным и стройным. Припудрил Николай Михайлович носик юной буковке, собрал в два пучка на голове волосы, некогда развевавшиеся по ветру, корсет затянул, туфли бальные на ноги букве надел, бусы — на шею, а на пальчики — кольца. Высоко поднял голову звук простонародный: как-никак, а вот-вот буквой стать предстоит, так сказать, официальной.
Привели новоиспечённую буковку, наряженную, накрашенную, распричёсанную, на бал алфавитный (международный, между прочим!), веерок дали с пёрышками, как истинной леди. Видит смущённая наша девочка — ходят все вокруг разодетые, нарядные, русские барышни-буквицы все в платьях кириллических, от «А» до «Я». А иностранных-то гостей — тьма-тьмущая! Вот — строгие немецкие фрейлины из семейства Умлаутов во всём составе: «Ä», «Ö», «Ü». Рядом с ними — парочка изящных, грациозных, надушенных ароматами французских лигатур: «Æ» и «Œ», а на ручках у них — собачка с хвостиком «Ç» глазёнками вертит. Глядит на всё наша барышня, надивиться не может. А как заиграли мазурку, так и вовсе в глазах запестрело у новенькой буквы: то испанский кавалер «Ñ» в фетровой широкополой шляпе колено перед ней преклонит, то бледнолицый норвежец «Ø» с мечом на поясе ей руку подаст, сбоку на неё тайный венгерский посол «O» заглядывается, а возле него польские паны «A», «E» и «L» о незнакомке шепчутся... (А посреди лихого танца увидела мимолётом наша «Ё»... Батюшки! Кто бы мог подумать?! На международный, понимаешь, бал, дальняя её украинская родственница «Є» с хутора Жуйгалушково приехала, разрядилась вся такая и пляшет теперь среди иноземцев...)
Кончилась мазурка. Уселись гости дорогие за столы яствовать. Сами кушают, а между делом всё нашу гостью обсуждают: кто такая да чьих будет? Бедная наша буковка ресничками хлопает, не знает, куда от назойливых подмигиваний и улыбок деться.
Подали бутыли с шампанским. Тут-то и упала наша «Ё» в глазах великосветского общества: бульк, по привычке крестьянской, из горла серебристый напиток, так что у семейки Умлаутов пенсне на лоб вылезли. Испачкался у молодой буквы ажурный рукавчик в соусе — она его о подолы платья вытерла, так что мадмуазели лигатуры рты веерами прикрыли. Подали горячее. И тут наша девушка отличилась — принялась руками ломать курицу, да такой треск и хруст от костей пошёл, что особо впечатлительные дамы в обмороки попадали. Словом, наделала дел простая душа на великосветском приёме: то чихнёт громче усатого генерала, то словечко какое-нибудь ненароком не к месту выронит... Кончилось наконец-то терпение у всего благородного общества. Под брань иностранцев и ругань родных кириллических соотечественников выгнали буквоньку нашу на мороз, на тёмную улицу, изнемогшую от долгих танцев и болтовни.
Тут только вразумила себе наша «Ё», как опозорилась она по простоте своей в глазах «высшего света». Что ж тут поделать? Простая она была, как говорится в народе, простая как три рубля, приёмам никаким, никаким манерам и приличиям не училась и не знала правил мудрёного этикета. Мороз петербургский колол кожу. Душно ей было во французском корсете и платье, сбросить хотелось всё это шмотьё, вновь надеть на себя просторный сарафан и подвязать лапти... Да куда там! И дорогу-то в родную сторону теперь не сыщешь, а французская причёска из двух луковок на макушке так прочно скреплена оказалась, что и не расплетёшь теперь вовек.
Заплакала тогда буква народного голоса слезами горючими. Упала на колени среди снегов балтийских. Делать нечего, пошла она жаловаться на судьбу свою горькую, да не к кому иному, как к самому царю-батюшке. Пришла в Петродворец, поднялась по широким лестницам и упала на колени у царских ног: «Царь мой батюшка, прими, не суди строго сироту убогую! Света я белого прежде не видывала, обычаёв и привычек ваших, столичных, не знаю, а среди мод и манер-то и вовсе как слёпая!..» Видит государь российский, что под французским трикотажем простая деревенская девка кроется. Говорит он ей: «Да не наших ведь ты будешь, не исконно великороссийских кровей. Родилась, поди, где-нибудь от бабы дворовой и мужика-пьяницы. Буквы-то все русские старше тебя на много веков, от рукописей святых Кирилла и Мефодия ведут своё происхождение, а ты? И в кого ж ты такое юное чудо? Ни на одну письменную, грамотную букву нашего российского алфавита не похожа. Правильно у вас в деревнях говорят: «Ни в мать, ни в отца, а в заезжего молодца...» И на что нам все твои платья заморские? Не знаешь ты старинного нашего, благородного говора. Ступай же себе, девка, подобру-поздорову на все четыре стороны. Будь вечной спутницей слов малограмотных и простых, всякой ругани низкой черни, что живёт у нас теперь по подвалам и чердакам...»
И пошла наша буквонька. Пошла по всей Руси-матушке, от морей до морей. Поселилась она на котельных и фабриках, на языках самого простого, самого многочисленного нашего населения — работяг и тружеников, ни с одной буквой из кириллической грамоты не знакомых.
Что можно ещё добавить про странную нашу героиню? Напоминает она чем-то, на мой взгляд, пушкинскую Татьяну: француженка с русскою душой. Вылетела она, подобно птице, неизвестно откуда и летит неизвестно куда. Бегает, мечется из стороны в сторону, то к одному в дом поселится, а как выселят — то к другому. Наряд же нелепый иностранный так и сидит на ней по сей день, не давая вдохнуть чистого воздуха полной грудью. Глаза её, некогда бойкие и живые, увяли, один чистый, душевный крестьянский звук русской песни остался, облачённый во французское платье. Ходит до сих пор наша «Ё» по белу свету, места себе на Руси-матушке девка молодая ищет...
Настя Гейман
8 класс
Я, Юля и лошадь
Чего я только не делала за свою жизнь: и писала стихи, и рисовала мультики, и даже звёздочки из бумаги вырезала. Но в этот раз я удивила саму себя. Я отправилась водить лошадей.
Выпало это событие на субботу. Подойдя к конюшне, мы с Юлей увидели маленького чёрного пони, который вредничал и не хотел никуда идти. Как мы позже выяснили, его звали Сапфир. Почему-то я сразу подумала, что его придётся вести именно нам. И не ошиблась. В четыре руки, приложив массу усилий, мы с Юлей всё-таки смогли сдвинуть эту маленькую лошадь с места. Дальше предстоял долгий путь до «Оперы».
С самого начала нашего путешествия было ясно, что мы ему не нравимся. Пока мы шли до моста, конь несколько раз пытался повернуть обратно. Мы намотали столько кругов, что наш путь был похож на спутанные наушники, пролежавшие несколько дней в кармане. Когда пони понял, что домой его никто не отпустит, он, видимо, решил нас замучить. В это время мы как раз подходили к мосту.
— Иди ровнее,— Юля слегка хлопнула Сапфира по загривку.
Зря она это сделала. Конь изловчился и мстительно цапнул Юлю за ногу. С тех пор у Юли рваные джинсы. А в продолжение трапезы конь чуть не сжевал мой плащ.
Я всё это время боялась, что эта маленькая лошадь размером с большую собаку откусит мне палец, наступит на ногу или перепрыгнет через бордюр и отправится гулять по дороге, а может быть, вообще нырнёт в Енисей. Но этого, к счастью, не произошло. А ещё я представляла, как мы выглядим со стороны и как было бы необычно выгуливать по утрам не собаку, а лошадь.
Тем временем мы добрались до «Оперы». Оказывается, поставить и успокоить коня, чтобы он стоял и никуда не уходил,— это тоже большой труд. Юля сказала, что если пони не держать за повод, то он убежит. Почему-то мне представилась картина, как пони гуляет по городу, ждёт зелёный свет, чтобы перейти дорогу, и стоит у ларька с мороженым.
Время летело очень быстро. За два часа мы прокатили только одного ребёнка, всё остальное время Юля заплетала лошади гриву, а я всё ещё боялась, что пони откусит мне палец. Так, почти без дела, мы простояли до вечера. Начался какой-то концерт, у нас немного прибавилось работы.
К нам подошла девочка, которая минут десять светящимися от счастья глазами смотрела на нашу лошадь, а потом ещё полчаса гладила её по носу. Юля дала девочке кусок сахара, чтобы та скормила его нашему пони. После этого полный радости ребёнок куда-то убежал.
Близился конец рабочего дня. И вот в половине девятого мы двинулись в обратный путь. Почуяв скорый отдых, наш пони просто летел домой. Серьёзно, он бежал так, что мы кое-как успевали за ним. Я так устала, что забыла бояться за свой палец.
В следующую субботу мы решили увеличить масштабы нашей работы: вместо пони мы взяли верховую лошадь. Я ехала на ней верхом через Енисей и боялась, что мы с лошадью прямо с моста отправимся купаться. Я очень надеялась, что лошадь умеет плавать. Потом я боялась кормить лошадь яблоками; потом я боялась, что яблоки закончатся и лошадь съест меня. Но, несмотря на все мои страхи, я, Юля и лошадь провели ещё один чудесный день. Так что в следующую субботу ждём на «Опере». Приходите кататься!
Из архива «Синей тетради»
Елена Байкалова
10 класс
* * *
Вот пень трухлявый встал, пошёл и исполняет роль шута,
А леди его подкармливает с пальцев, как собачку
Или змею, свернувшуюся у ног колечком.
И Сальвадор Дали ушными раковинами с картины прислушивается
К пошлым разговорам, смешкам, стихам и щёлканью ногтей,
Кусаемых зубами.
Сидит богиня с книжкой, глазами обнимая всех и всё,
И складывает злато мыслей в большой карман.
Бананы улыбаются с тарелки, лукаво щурясь,
И печенья крошки ждут птиц.
Собака под столом, хвостом виляя,
Пытается завлечь к себе кота
И разодрать его.
И вдруг звонок
Развеял пошлый мрак раздумий.
На растерзанье прибыл кот!
Собака гложет сахар в предвкушенье.
Другие тени плачут и смеются, пытаются собрать в одну палитру
Смену красок. Но безуспешно!
Со стен слезает штукатурка, и выгибают спины кирпичи,
Не в силах уместить в одной квартире
Обилье карнавала.
1996
