Я никак не мог понять, холодно мне или жарко. Девушка обвилась вокруг меня словно простыня, мы слиплись, приклеились друг к другу. Кажется, я все-таки немного поспал. В памяти отчетливо проявилось сновидение. Или история, которую мне кто-то рассказал...
Я возвращался по железнодорожным путям, проехав свою станцию. Наступила ночь, было совсем темно, что довольно странно на железнодорожном перегоне, который должен освещаться.
Пространство утопало во мраке. Я наткнулся на человека. Он не лежал… скорее валялся в нескольких метрах от рельс. Я приблизился, чтобы лучше рассмотреть его. Человек застыл в неестественном положении, раскинув конечности.
Я дотронулся до его шеи. Пульс не прощупывался.
Передо мной лежал труп. Уши скрывали наушники, в которых еще играла музыка.
Значит, это случилось только что…
Поезд, наверняка тоже без фонарей, в полной темноте натыкается на бредущего путника, который не видит его и не слышит. Доля секунды, путник не успевает ничего понять, как оказывается мертвым.
Мне удалось разглядеть, что одежда на человеке не порвана, разве что неаккуратно сидит. Ни капли крови. Руки и ноги, хоть и разбросаны по сторонам, кажется, целы. Даже наушники не слетели.
Здесь я, скорее всего, проснулся. Не смог больше ничего вспомнить.
Я почувствовал рядом девушку, она опутывала меня, не позволяя сдвинуться с места.
– Арина, – позвал я.
Она не отреагировала.
– Арина, – повторил я громче и попробовал выбраться.
Девушка проснулась.
– Что случилось? – спросила она.
– Мне нужно… – начал я. – Нужно…
Спутница (точнее, она не была спутницей, потому что не была клиенткой) выжидающе смотрела на меня.
– Что вам нужно?
– Нам нужно идти, – сказал я.
– Идти? – перепросила Арина. – Но зачем?.. Ночью?..
Растерявшись, девушка расслабила объятия, и я мгновенно выбрался из постели.
– Одевайтесь, – бросил я, натягивая брюки.
Арина послушно выбралась из кровати, и через минуту мы уже пробирались по темному коридору к входной двери.
– Я так ничего и не поняла. Куда мы идем?
Мы выбрались из дома. Я пытался вспомнить, с какой стороны дорога, по которой пришел. С обеих сторон дома пролегало по дороге, причем совершенно одинаковых. Сориентироваться удалось по сломанному окну между дорогой и крыльцом.
Я схватил Арину за руку и потянул за собой. Мы добрались до ограждения из кустарника, дальше была абсолютная непроглядная темнота.
– Что за кустами? – спросил я.
Девушка скользнула взглядом поверх кустарника.
– Там ведь железная дорога? Поезда?
Девушка отвернулась. В ночной тишине слышалось только гудение лампы на фонарном столбе.
– Поезда ходят? – переспросил я.
Она собиралась с духом. Медленно повернулась ко мне. Затем долго молчала.
– Нет, – наконец ответила Арина. – Поездов нет… Это заброшенная дорога.
Заброшенная дорога!
Именно это мне и было нужно. Заброшенная железная дорога… сразу за кустарником.
Неожиданно в тишину ворвалось металлическое лязганье. Поезд, мчащийся в нашу сторону. Грохот все усиливался. Перед хлипким заборчиком мне удалось за что-то уцепиться, оттолкнуться и перепрыгнуть через кусты.
Я свалился на ветки, ободрав лицо и одежду. Но, тем не менее, был теперь по другую сторону. Рывками выбрался из плена… Внизу виднелся железнодорожный перегон. Оставалось лишь сбежать по склону.
Не так просто было сохранить равновесие, ведь все происходило в грязи, причем под крутым наклоном. Но я все-таки добрался до насыпи.
Передо мной промчался последний вагон. Состав исчез во мраке, оставив лязгающее послевкусие...
Где же он?..
Я закрутился на месте, стал озираться, всматриваясь в площадку у рельсов.
– Вот! Вот он! – Арина влетела в меня со склона, указывая пальцем в темноту.
Ничего не видно, хоть глаз коли. Я пробежал метров пять… и действительно… у самой насыпи валялся, раскинув руки и ноги, в точности так, как я уже видел, мертвец в наушниках, в которых еще играла музыка.
Арина вцепилась в мою руку. Лицо девушки исказила гримаса ужаса.
– Вы так напуганы… – прошептал я, – но ведь это… – Арина уставилась на меня. – Ведь это всего лишь мой сон.
– Ваш сон?.. – повторила девушка.
Я хотел проверить пульс у мертвеца, но не смог наклониться: Арина крепко держала меня за руку.
– Что это значит? – взволнованно спросила она. – Всего лишь ваш сон?
– Мне приснилось в точности то, что мы сейчас видим.
– Но это не так, – девушка едва не закричала. – Это не так.
– Нет, именно так.
– Но ведь… ведь и мне приснился такой же сон.
– Вам тоже? – Я нервно усмехнулся.
Девушка наклонилась и коснулась шеи мертвеца.
– Пульса нет, – угадал я.
Все, что происходило, было мне знакомо.
– Отнесем тело домой? – предложил я.
Арина мотнула головой.
– Нет. Этого не нужно.
– Оставим здесь?
Недолгая пауза.
– Да, – согласилась девушка. – Лучше оставить все как есть.
В наушниках затихла музыка. Вот и все. Может быть, хотя бы забрать плеер, подумал я, но не решился наклониться к трупу при Арине.
Забраться по склону оказалось сложнее, чем спуститься. Ботинки скользили по грязи, я несколько раз падал и скатывался к основанию. Арине же подъем дался на удивление легко. Она ждала наверху, следила за моими неловкими движениями, давая бесполезные советы.
Минут через десять уставший, раздраженный и грязный, я наконец покорил склон. Девушка показала проем в кустах, через который мы пролезли к дому.
**
Арина беззвучно смеялась, наблюдая за тем, как я моюсь. Не так просто было подстроиться под струю, бившую то дальше, то ближе, но всегда мимо меня. К счастью, вода оказалась теплой, я опасался, что она будет ледяной.
Мне пришло в голову помыться в одежде, ведь именно она пострадала больше всего. Но когда я закончил, девушка заявила, что этого недостаточно, теперь нужно снять одежду и вымыть тело. После недолгих препирательств пришлось подчиниться.
Полотенца не было, поэтому Арина предложила сразу лечь в постель.
– Если хотите, можете сходить в спальню мамы, – сказала она. – Там в шкафу…
– У вас нет полотенца? – удивился я. – Вашего личного полотенца, которым вы пользуетесь каждый день?
Девушка улыбнулась.
– Забирайтесь, – приподняла одеяло, из-под которого показалось обнаженное тело.
Я забрался к ней.
– Какие все-таки странные люди…
– Что? – спросил я.
– Странные люди, очень странные… Вы не обращали внимания? – Губы Арины слегка скривились.
– Что вы имеете в виду?
– Бывает, общаешься с кем-нибудь и прекрасно его понимаешь. Кажется, что так и должно быть, но сразу после этого встречаешь кого-то еще. И сомневаешься, человек ли это. Между вами нет ничего общего, только различное. И эти люди… они ведь друг друга прекрасно понимают… я имею в виду первого и второго. Один ты выпадаешь из их круга. Как будто…
Девушка замолчала.
– Я, кажется, понимаю…
За стеной раздался кашель. Наверно, проснулся муж моей спутницы, не Арины, а ее матери.
Девушка поднесла к губам палец.
– Тише, – прошептала она. – Иначе придет отец и будет ругаться.
Я полушепотом начал рассказывать историю.
– В школе у меня была учительница по литературе по фамилии… кажется, Мишон … Она заведовала классом со свежим ремонтом, полированными партами и видеотехникой. За эти новые парты и видеотехнику учительница тряслась так, что часто не могла вести урок. Когда же Мишон забывала про полировку, которую постоянно кто-нибудь царапал, ей приходили в голову неожиданные идеи. Например, однажды Мишон начала урок с объявления шести фамилий. Шестерым ученикам предстояло занять первые парты и писать проверочную работу. Учительница была удивлена, что передние парты уже заняты, потому что считала проверочную работу традиционной, ей казалось, что это практикуется на каждом уроке. Шестеро бедолаг заняли первые парты и выполнили задание. Но ни через неделю, ни через месяц оценок не узнали. Про их работы никогда больше не вспоминали. И «традиционных» проверок больше ни разу не случалось.
– При чем здесь проверочные работы? – спросила девушка.
– Вы говорили о странных людях, – напомнил я. – Поначалу казалось, что у учительницы не все в порядке с головой. Она производила впечатление помешанной. Но только первое время. Потом я понял, что с головой у нее нормально, просто Мишон руководствовалась совершенно инаковыми принципами. Настолько отличными от наших, что производила впечатление…
– Мне она кажется сумасшедшей, – перебила Арина.
Девушка не поняла меня, да я и сам уже не помнил, что хотел сказать. Разговор ушел в сторону, и я потерял интерес. В самом деле, Мишон смотрелась совершенно неуместно, зачем я только…
Снова послышался кашель, на этот раз громче. В ту же секунду Арина выключила светильник и шепнула мне на ухо:
– Идет сюда.
После чего откинула голову на подушку и претворилась спящей. Я тоже закрыл глаза.
Секунд через пять отворилась дверь, в комнату внесли что-то светящееся, снова раздался кашель. Теперь уже над самой моей головой. Претворяться дальше не было смысла, и я открыл глаза.
– А… не спите. – Рядом с кроватью возвышался отец Арины с зажженной свечой. – Я слышал, как вы болтаете. Бу-бу-бу, бу-бу-бу. Ни конца, ни краю. Вы мне спать не даете. Думаете, я смогу расслабиться под вашу трескотню? И не надейтесь, я так заснуть не смогу.
Я коснулся под одеялом бедра девушки, чтобы она тоже "просыпалась".
– Насколько я понял, вас моя жена вызвала, – предположил мужчина, усаживаясь на кровать. – Но спите вы почему-то здесь – с Ариной. Скоро, наверно, и для меня спутницу пригласят. Будем каждый с оплаченной парой спать.
– Это не мой спутник, а мамин – вмешалась Арина. – Просто… втроем им спать неудобно, поэтому я к себе его пригласила.
– Зачем твоя мать приглашает столько спутников? Они даже в ее кровати не помещаются.
Девушка не ответила. Отец обернулся, заметил, что из крана капает.
– Даже воду закрыть не можете.
Подошел, крепче затянул кран, капать не перестало, и вернулся на кровать.
– Вы мне спать мешаете. Всю ночь суета. Куда вы шастаете в такое время? – Отец девушки уставился на меня.
Я не нашел ничего другого, как рассказать про мертвого человека на заброшенном пути. Арина несколько раз щипала меня за ногу, но я не мог остановиться, пока не выложил все полностью.
– На нашей дороге? – спросил мужчина.
Я кивнул.
Рассказ произвел на него впечатление. Хозяин дома сидел с потерянным видом и, вероятно, не знал, что еще спросить. Его нерешительностью попыталась воспользоваться Арина.
– Ладно, пап, нам нужно собираться. Выйди, пожалуйста, из комнаты.
Мужчина покорно поднялся и вышел, не проронив ни слова.
– Неплохо вы все это провернули, – сказала Арина.
– Вам мой рассказ не понравился?
– Нет. Но вы все равно его рассказали.
– Зачем вы так больно щипали? Ведь важен жест, демонстрация протеста, а не то, с какой силой причинить боль.
– Если не важно, с какой силой, то зачем спрашиваете? Ущипнула, как смогла. Не зацикливайтесь. Лучше вылезайте из постели и одевайтесь, нам нужно идти.
– Куда?
– Мы уходим, – пояснила девушка. – Уходим, понимаете?
– Понимаю. Но куда уходим?
– Уходим, потому что я сказала об этом отцу, чтобы выставить его за дверь. Иначе он всю ночь сидел бы с нами. А вы черт знает что ему бы рассказывали.
Арина сорвала с меня одеяло, после чего в комнату ворвался отец. Точнее, мужчина резко открыл дверь и, сделав шаг внутрь, произнес:
– Я иду вместе с вами. Покажу одну квартиру. Даже не квартиру – целый мир. Юноша, вы все еще в постели, так и не оделись? Скорее поднимайтесь и присоединяйтесь к нам, уверяю вас, это что-то потрясающее.
Арина многозначительно смотрела на меня. Отец и дочь теперь требовали одного и того же – чтобы я оделся и отправился вместе с ними…
***
Выйдя из дома, мы сразу нырнули в щель ограды и оказались на том же склоне, который я с таким трудом преодолел. На мне было старое тряпье отца девушки: моя одежда сохла на батарее.
Светало. Железнодорожный перегон уже не производил того угнетающего впечатления, что пару часов назад.
– Спускайтесь осторожнее, очень скользко, – предупредил мужчина и подал руку дочери.
Стоило нам оказаться внизу, как послышался стук колес. Из завесы тумана выполз трамвай.
– Скорее, – крикнул мужчина и побежал. – Здесь остановка в двух шагах.
Пробежали мы не меньше полукилометра. Запыхались так, что лицо Арины посинело. Но все-таки успели. Трамвай раскрыл перед нами двери. Внутри не было ни души. Мы расположились на трех последних креслах.
– Довезет до самого дома, – объявил отец.
– Но разве это не железная дорога? – усомнился я. – Ведь ночью здесь…
Мужчина усмехнулся. Арина по-рыбьи заглатывала воздух.
– Ведь сегодня ночью здесь…
– Да бросьте, – отец потрепал меня за плечо. – Это трамвайные пути. Прекрасная погода.
Я выглянул в окно. Моросило. Порывы ветра гнули деревья, срывая листья. Разглядеть что-то дальше деревьев не удавалось из-за тумана и тусклого света, прорывающегося через затянутое плотной пеленой небо.
– Странно, – сказал я. – И ветер и туман.
– Погода как ты любишь, – саркастически произнес отец Арине.
Девушка вяло повернулась к окну. Отец рассмеялся.
– Куда мы все-таки едем? – спросил я.
– В одну квартиру, – ответил мужчина. – Сейчас я расскажу. – И повернулся к окну, замолчав.
Арина была безучастна. Она отдышалась, но синеватый оттенок так и остался на лице.
– Вы плохо себя чувствуете? – спросил я.
И тут мужчина начал рассказ:
– Это не квартира, а целый мир. Мир архаики, или, если угодно, традиции. Дом, огромное здание в центре города, старинный небоскреб. И в нем на двадцать четвертом этаже коммунальная квартира невероятных размеров. Сколько там комнат, я уже и не помню. Очень много. И в каждой по семейству. От двух до семи человек: муж с женой, их родители, дети, иногда братья и сестры. Все это рабочие с фабрики, пролетариат. В комнатах жить нелегко. Представьте, что вас, допустим, пять человек на восемнадцати квадратных метрах: вы с женой, ее родителями и маленьким ребенком. Ребенок постоянно орет, в комнате вонь, один из родителей жены, например отец, неизлечимо болен и буквально подыхает у вас на глазах. Не первый год уже подыхает, занимая диван в углу. Шума от него немного – старик только тихо постанывает, но жутко раздражает. Всем назло цепляется за жизнь. Так вот, жить в комнатах абсолютно невозможно. Зато есть кухня. Сами понимаете, кухня на все бесчисленное количество семейств. Тоже огромная, с двадцатью, допустим, холодильниками, двадцатью столами, шестью газовыми плитами. На кухне сосредоточена публичная жизнь. В основном здесь сидят работяги, отцы семейств. Мужчины от двадцати до пятидесяти лет. Они сидят за столами… представляете заводских рабочих? так вот, они играют в карты, домино, шумят, веселятся. На столах бутылки, запотевшие стаканы, нехитрые закуски. Обычно вся эта пролетарская шушера возвращается с фабрики часам к семи вечера, но на кухне жизнь бурлит с самого утра. Они ведь, эти рабочие, не все ходят на фабрику. Систематические отгулы по болезни, семейным обстоятельствам, запоям, лени. Вдобавок на кухне постоянно присутствует определенное количество нежильцов – людей, что приходят с жильцами и так и остаются до самого конца.
Мужчина ненадолго замолчал.
– Извините, я увлекся. Продолжим, не вдаваясь в подробности. Примерно в семь утра жильцы просыпаются. Детей отправляют в школу, женщины приводят себя в порядок и готовятся к выходу. Мужчины все при фабрике: комнаты им предоставляются как общежитие. Старики, конечно, стараются лишний раз из своих углов не высовываться. С семи до полдевятого на кухне столпотворение: у газовых плит крутятся хозяйки, кормят детей и мужей. Очереди в туалет и ванную. В начале девятого на кухню выползают получившие отгул пропойцы, чтобы занять места, освободившиеся после детей, ушедших в школу. Садятся, разливают остатки вчерашнего алкоголя. Нудный обмен репликами к девяти часам, когда женщины уходят, оживляется. Тут и там слышны смешки, речь приобретает более добродушный характер. Сегодня мужчинам некуда спешить. Они торчат на кухне до возвращения соседей, которые приносят новые напитки и закуски и присоединяются к разговору.
– Мы в ту сторону едем? – спросила Арина.
– В ту, в ту. Что я, по-твоему, не знаю куда ехать? В общем, кухня тоже не самое лучшее место. Она удобна для мужчин, ищущих общения и веселья, но невозможна для женщин, которые толком и приготовить ничего не могут из-за вечно пьяных соседей, путающихся под ногами. Женщины возвращаются с работы чуть позже мужчин, потому что им нужно купить не только алкоголь, но и продукты. Они разбредаются с сумками по комнатам, переодеваются. Затем все вместе выходят в коридор и направляются на кухню, чтобы дать бой забулдыгам. Бой длится не дольше минуты. Мужчины практически не сопротивляются, норовят поскорее убраться. Когда кухню освобождают, хозяйки приступают к приготовлению ужина. При этом шум стоит еще больший, чем во время мужчин, потому что между хозяйками постоянно вспыхивают ссоры, которые они пытаются разрешить воплями, угрозами и даже драками. Столов и холодильников по одному на хозяйку, а газовых плит гораздо меньше. Женщины крутятся по три-четыре у одной плиты. Конечно, они мешают друг другу, загораживают подход, путают свои и чужие кастрюли, сыплют непредназначенные специи, ингредиенты, в общем, всю эту чепуху… Но справляются. Женщины вынуждены готовить быстро, потому что терпение мужчин не безгранично. Тридцать, от силы сорок пять минут те терпят за пределами кухни. Но затем им предстоит вернуться – к играм, трепотне и алкоголю.
– Папа, мы точно правильно едем? Давно должны были проехать мост.
– Мы его уже проехали. Оставь меня в покое.
Мужчина на минуту замолчал, потом продолжил.
– Так вот, женщины уматывают с кухни и возвращаются мужчины. Возобновляется старая жизнь, но со свежими силами. Ведь, как вы помните, жаждущие великого торжества прогульщики дожидаются наконец соседей, которые всю смену только этого и ждали. Гульба обретает немыслимые масштабы. Словно это не каждодневная попойка за кухонным столом, а нечто грандиозное. Немыслимый масштаб… Как будто похороны или свадьба. И нужно отгулять по-настоящему. Потому что захват кухни женщинами еще не выветрился из памяти. И мужчинам кажется, что хозяйки могут в любой момент вернуться.
– Папа! Послушай меня, пожалуйста. Мы едем в обратную сторону. Этого дома здесь быть не должно, он совсем в другом районе.
– Да правильно мы едем! – не выдерживает отец. – Черт бы тебя побрал, Арина! Дай мне сосредоточиться, не лезь со своей ерундой. Вы меня слушаете, молодой человек?
– Да, да, конечно, – закивал я.
Мужчина разволновался. Пару минут он успокаивался. Потом все-таки продолжил.
– В самом начале я говорил, что это не квартира, а целый мир. Мир традиции. Помните?
– Да.
– С кастовой системой вы знакомы?
– Практически нет.
– Тогда… – мужчина на секунду замялся. – Это не так важно, вы поймете. Есть четыре касты, упорядоченные в иерархию. Наивысшая каста брахманов – мыслителей, связанных с передачей духовного влияния. Это калеки, не выходящие из комнат. Мир вырождающейся традиции лишил их авторитета, они вынуждены доживать век прикованные к неудобным диванам, отвергнутые родственниками, воспринимаемые как обуза. Но даже в мире окончательного казалось бы вырождения брахманы не исчезают. Они разбросаны по диванам, их влияние сведено к минимуму, но не исчезло полностью. Это очень важно. Следующая в иерархии каста кшатриев – воинов, правителей. В коммунальной квартире это хозяйки. Именно они следят за порядком и всегда готовы к бою. Однако в представлении хозяек это не бессмысленная драка с забулдыгами, а захват кухни для ритуала кормления жильцов. В этом суть. За кшатриями следуют вайшьи – производители, люди дела. Это рабочие, пролетарии или, еще точнее, забулдыги, пьянствующие на кухне. Замыкают систему шудры – бесправные существа, вынужденные прислуживать остальным. Это дети, которые ходят в школу, присматривают за стариками и выполняют самую бессмысленную мелкую работу, за которую их презирают.
Мужчина резко поднялся, прошел по вагону и выглянул в открытое окно.
– Никак не могу понять, куда мы едем. Места совсем незнакомые. Спрошу у водителя.
Он почти дошел до кабины водителя, но вдруг развернулся и направился обратно.
– Черт с ним, – махнул рукой. – На конечной трамвай все равно развернется и маршрут повторится. Главное не выходить.
Отец сел и уставился в окно, пытаясь понять, где мы оказались.
– В девять вечера кухонное веселье приобретает такой масштаб, что без вмешательства со стороны оно уже не стихнет, будет продолжаться всю ночь. Два часа огромная коммунальная квартира гудит. Вопли, драки, хохот, бьющаяся посуда, музыка. Остальные жильцы прячутся в комнатах, они не могут противостоять кухонному безумию. Тем не менее, противоядие все же имеется. Женщины ждут одиннадцати часов, после чего звонят в милицию. По правилам общежития с одиннадцати вечера шум запрещен. Милиционеры врываются на кухню и разгоняют вконец озверевших рабочих по комнатам. А тех, кому комнаты не находится, выгоняют на улицу или забирают в участок. Полицейские уезжают, и жильцы ложатся спать. В полночь квартира погружается в абсолютную тишину. Умиротворение… Все спят, только страдающие брахманы тихо кряхтят на диванах, каждый в своем углу. Проходит семь часов, наступает новое утро – и новый цикл. Все повторяется в точности как вчера. Пульсация коммунальной жизни: от чистого свежего золотого утра в бездну полуночного пьяного одичания, вырождения, которое завершается переворачиванием мира, вмешательством внешних сил, трансцендентного.
*V
Я сидел в своей комнате, когда в дверь позвонили. Открыл отец, обменялся с кем-то парой фраз и зашел ко мне.
– Одевайся, – сказал он.
К дому подъехала грузовая машина с картошкой на продажу.
У подъезда нас ждал мужчина, обходящий квартиры. Картошкой заинтересовались только мы, он решил проводить нас до машины. Она была не у самого подъезда, а в соседнем дворе.
– Где-то там, – торговец махнул рукой.
Мы оказались в соседнем дворе, но машины не оказалось. Тогда мы направились дальше, все так же молча следуя за торговцем.
Я взглянул на отца. Может быть, по его выражению удастся понять, что происходит. Но нет – отец оставался безучастным.
Дошли до пустыря, но и здесь не было машины. Теперь мы шагали по узкой бетонной дорожке в другой микрорайон. Я снова бросил взгляд на отца. Заметил на его лице легкое замешательство.
Вот мы уже в соседнем микрорайоне пробираемся между пятиэтажками, где и дорог-то нет, одни тропинки. Из одного двора в следующий по самым непроходимым тропам. Наконец оказываемся у метро. Спускаемся в подземный переход и выходим на другой стороне проспекта.
Торговец снова увлекает нас в непроходимые дебри. Пробираемся между деревянными постройками вдоль покосившихся заборов и гаражей.
Я тяну отца за руку. Но отец не реагирует. Зато оборачивается торговец и криво ухмыляется. Какая мерзкая физиономия. Не физиономия прямо, а обезьянье рыло.
– Отец! Отец! – Я уже не шепчу, а почти кричу ему в ухо, тереблю за руку.
Отец поворачивает голову. На лице застыло недовольство, как будто я отвлек его от серьезной работы.
– Отец, – снова зову я, на этот раз тише.
Вместо отца говорит торговец.
– Скоро придем.
Неловко, что со мной разговаривают как с маленьким мальчиком.
Мы идем дальше. Я думаю, как бы проучить торговца. Окликнуть, а когда он обернется, ударить в его обезьянье рыло. В голове много раз прокручивается эта сценка.
И вдруг мы приходим. Я уже и не надеялся. Сколько прошло времени? Минут сорок, час?
– Пришли, – заявляет торговец и оборачивается к нам.
В самом деле, на обочине дороги кое-как припаркован грязный грузовик.
Мужчина показывает, чтобы мы обошли машину. Там, сзади, прямо с кузова торгуют картофелем. Торговец прощается, демонстрируя мерзкую ухмылку, и бежит обратно, в следующий подъезд.
Отец сует деньги другому торговцу, который стоит в кузове. На землю летит мешок с картошкой. Мешок совершенно черный, еще грязнее грузовика.
– Я возьмусь, – говорит отец, – а ты поможешь закинуть на плечо.
Не с первого раза, но нам все-таки удается поднять и перебросить мешок через плечо отца. Мы выходим на оживленную улицу. Впереди отец, за ним, придерживая мешок, я. Первое время мы продвигаемся стремительно, пока отец не начинает оборачиваться. Каждые несколько метров он поворачивает голову, но не может меня увидеть.
– Во что ты одет? – спрашивает отец.
Я осматриваю себя от груди до ботинок.
– Как обычно: куртка, джинсы.
– Те синие? – уточняет отец. – С маленькими карманами?
– Да.
– Мы сейчас купим новые.
Через минуту нам подворачивается магазин одежды, мы заходим внутрь. Магазин очень большой. Мы долго идем по первому этажу, но джинсов здесь нет. Это вообще не тот отдел.
Возвращаемся обратно. У входа находим лестницу и план магазина. Нужный отдел на восьмом этаже. Я пытаюсь убедить отца отнести мешок домой и вернуться налегке, но он против.
Лифта нет. Вернее он есть, но сейчас не работает. Ничего не поделаешь: затаскиваем мешок на самый верх. Проходим этаж целиком. В самом конце находим отдел джинсов.
Медленно опускаем мешок, продавщица уже несется к нам, приветствуя на ходу. Она даже успевает подложить под мешок газету, чтобы не запачкать пол. Теперь девушка в нашем распоряжении.
– Могу я вам помочь?..
– Да, – говорит отец, тяжело дыша. – Подберите что-нибудь для молодого человека.
Девушка демонстрирует одну пару за другой. Я не успеваю ничего рассмотреть. Наконец она успокаивается и, вручив мне десяток пар, отправляет в примерочную.
Стоит мне снять старые джинсы, как в примерочную втискивается отец. Он принес несколько курток.
– Снимай и куртку, – говорит он. – Померь эти.
Затем, не давая опомниться, сам стягивает с меня куртку и надевает новую. Проходит пара секунд и отец надевает поверх первой куртки вторую.
– Ну как? – спрашивает он. – Размер подходит?
Я замечаю, что за нами наблюдают: отец не задернул штору. Но как только я тянусь к шторе, отец кричит продавщице:
– А вы что думаете, подходит ему куртка?
И выталкивает меня из кабинки в обеих куртках и без штанов.
– Куртки хорошо сидят, – соглашается девушка.
Она поправляет верхнюю. Я прошу отца передать мне джинсы. Но отец не обращает внимания, он занят разговором со стариком, по виду бездомным.
Мне все-таки удается привлечь его внимание, и отец возвращается к джинсам. Пока он выбирает, старикан снимает с вешалки мою старую куртку и направляется с ней к выходу. Он настолько беспечен, что проходит мимо меня.
Я пытаюсь выдернуть куртку у старика, но ничего не получается. Полная беспомощность, словно все происходит во сне. Старик надвигается и бьет меня по рукам. Сначала легко, по-детски, потом сильнее. С каждым разом он лупит все ожесточеннее, пока боль не становится невыносимой… и я просыпаюсь.
Все это время я цеплялся за куртку отца Арины, а он отбивался, не понимая, что я сплю.
Я извинился. Мужчина натянуто улыбнулся и отвернулся к окну. На улице больше не мелькало ни домов, ни деревьев. Ничего не осталось – пока я спал, стемнело. Абсолютно ничего… разве что странные полосы.
Я подошел к окну и только теперь понял, что мы в метро. В вагоне появились другие пассажиры. Но это был вагон трамвая… несущийся по подземному тоннелю словно метрополитеновский состав.
– Что вы разглядываете? – поинтересовался отец Арины.
– Никак не пойму, это метро?
– Метро, метро – что же еще. И мы как раз выходим. Арина.
Трамвай выскочил на станцию и замер. На перроне я оглянулся и успел заметить, что мы ехали в составе из трех вагонов.
– Вот мы и на месте, – сказал мужчина. – Вы помните про коммунальную квартиру или вы спали, когда я рассказывал?
– Прекрасно помню.
– Ладно, – сказал отец и слегка подтолкнул меня. – Вперед.
*****
Что меня поразило в квартире, так это абсолютная тишина. Я представлял, что на нас обрушится невообразимый шум, повсюду будут сновать полупьяные рабочие в грязных майках и протертых тренировочных штанах, их жены во влажных передниках с бигудями на голове, полуголые дети с заплаканными лицами…
Но все оказалось иначе.
– На кухню, – шепнул мне на ухо отец Арины.
Мы пробирались по темному коридору, заваленному каким-то хламом. Преимущественно газетами, сложенными в высокие стопки, которые обваливались, стоило к ним прикоснуться.
Кухня…
Огромное помещение, точь-в-точь как описал отец девушки. Грандиозный параллелепипед с двадцатью холодильниками и обеденными столами, шестью газовыми плитами и раковинами. Все горизонтальные поверхности заняты немытой посудой. Под потолком десятки веревок с сохнущим бельем. Ржавые трубы, отстоящие от стен на расстояние ладони, на них тоже что-то сушится. Жуткие раковины с облупившейся эмалью, заваленные немытой посудой, на которую течет вода из плохо завинченных кранов. Сотни стеклянных баночек на столах, подоконниках и прямо на полу. Полки из сгнивших досок, чудом удерживающихся на весу. На них посуда – пыльная и грязная. Пепельницы с отколотыми краями и окурками вокруг. Переполненные помойные ведра, ничем не прикрытые…
И никакого столпотворения. За дальним столом расположилась небольшая компания мужчин, которые вяло беседовали. Они едва взглянули на нас и продолжили разговор сиплыми, едва слышными голосами.
– Самое утро, – объяснил отец, заметив мое разочарование. – Придется подождать.
– Сколько ждать? – спросил я.
Он сделал неопределенный жест.
– Часов до семи, когда остальные вернутся с работы.
Страшно клонило в сон. Может, удастся вздремнуть прямо здесь, подумал я. Можно устроиться на четырех табуретках…
– Что мы будем делать все это время? – спросил я.
Но отец Арины уже сидел с рабочими и что-то рассказывал, подстроившись под их сиплые голоса.
А Арина?
Я огляделся: Арина исчезла. По крайней мере, я нигде ее не видел.
V*
Девушке так осточертела прогулка, что она решила сбежать при первой же возможности. Арина не испытывала никакого любопытства в отношении коммунальной квартиры, о которой трепался отец. Ее клонило в сон, но домой возвращаться не хотелось.
Приятно было бы прогуляться одной. Уж точно без отца. Может быть, заглянуть в пару магазинов.
Полчаса назад еще моросил дождь, над головой тянулась бледно-серая простыня, теперь же светило яркое солнце и никакого дождя. С каким удовольствием Арина прогуливалась вдоль витрин, отдыхая от несмолкаемой болтовни отца.
Витрины манили роскошью и оригинальностью оформления. Но ни в один магазин Арине так и не удалось попасть: стоило отвести взгляд от одной витрины, его притягивала соседняя.
Так девушка и фланировала от одного магазина к другому, пока не наткнулась на нечто невообразимое, отличное от всего виденного прежде. Очередная витрина, точнее, окно во всю стену, как в кафе или парикмахерской. Но внутри не кафе и не парикмахерская.
А стоматологический кабинет. Никогда раньше Арина с таким не встречалась. В кресле сидел неприятный мужчина с раскрытым ртом. Его перекошенное лицо освещала лампа. Дантист суетился рядом. Он уже запустил руки в ротовую полость пациента. И все это на виду у улицы.
– Какая мерзость! – воскликнула Арина, заворожено наблюдая за дантистом. – Просто невероятно!..
Девушка так бы и топталась посреди тротуара, если бы ее не заметил пациент. Скривившись еще больше, он дернул подбородком в сторону окна. Доктор вынул изо рта руки и развернулся к Арине.
Девушка не сразу поняла, зачем дантист машет ей рукой. Пришлось уйти.
Погруженная в себя, она брела по улице. Пялиться на витрины расхотелось, во многом благодаря стоматологическому кабинету. Мерзкое зрелище.
Арина оказалась в большом торговом центре. Восемь этажей магазинов. Постепенно она обошла все этажи и оказалась в самом конце восьмого – у джинсового бутика.
Здесь девушка решила задержаться. Возвращаться на улицу не хотелось, а таскаться по магазинам снизу во второй раз казалось невыносимым.
Арина присмотрела изумительную блузку и сходила в примерочную. Девушка собиралась вернуться в магазин с деньгами: такую вещь нельзя было упускать. Даже хотела попросить продавщицу отложить блузку до завтра, чтобы ее никто не купил. Но, стоило подойти к работнице, как та устремилась прочь.
В бутик зашли два странных человека, вероятно, отец и сын. Они принесли огромный грязный мешок, бросили его на пол, после чего старший взялся перебирать самые дешевые джинсы. Затем отправил младшего в примерочную, из которой минуту назад вышла Арина.
Особо не церемонясь, в кабинку зашел и отец. Он принес две куртки, которые надел на сына и вытолкнул его, без штанов, в зал.
Арина с интересом наблюдала за молодым человеком, который крутился перед продавщицей, демонстрируя куртки. Потом он вцепился в какого-то старичка и начал сдергивать с него еще одну куртку.
Старичок, на вид довольно неприятный, почти как пациент стоматолога, отбивался, нелепо хлопая его по рукам. Сзади к нему подскочил отец юноши и стал душить. Старичок обмяк. Его уложили на пол. Оказалось, старик пытался уйти в куртке юноши. Так, по крайней мере, утверждал отец юноши.
Старичок не шевелился и даже не дышал. Опасались, что он умер. Никто не знал, что делать. Все смотрели друг на друга и молчали.
Неожиданно у Арины родился план. Девушка неспешно отделилась от растерянной толпы и вышла из бутика с джинсовой блузкой в руках.
В коридоре она положила блузку в сумочку, а на выходе из торгового центра сообщила администратору, что на восьмом этаже потерял сознание пенсионер, нужно скорее вызвать «скорую помощь».
Администратор кивнул и полез за телефоном. Что случилось потом, Арина не знала, потому что вышла на улицу.
V**
Арина отправилась в коммунальную квартиру. В первой же подворотне переоделась в новую блузку, а старый джемпер выбросила в помойное ведро.
Найти нужный дом не составило труда – старинный небоскреб виднелся отовсюду. Уже через пять минут девушка поднималась на двадцать четвертый этаж. В разбитом зеркале лифта она увидела свое лицо, рассыпавшееся на сотню наползающих друг на друга полосок.
Арина отшатнулась, захваченная внезапным отвращением. От хорошего настроения не осталось и следа. Девушка была поражена: так раскиснуть из-за какого-то разбитого зеркала.
Поправила блузку. Хотелось прикоснуться к новой вещице, вернуть утраченную радость. Но настроение не улучшилось.
Арина позвонила в дверь. Секунд через двадцать вдавила кнопку еще раз, удерживая до тех пор, пока не услышала за дверью шорох.
Открыл мужчина, в котором Арина сразу узнала пациента стоматологической клиники. Левая щека опухла и физиономия, и без того противная, стала совсем омерзительной.
Гостья не стала здороваться. Проскочила в коридор и побежала к кухне. Обувь здесь можно было не снимать. Девушка мечтала как можно скорее найти отца с молодым человеком. Без них в этом клоповнике делать нечего.
– Клоповник. Клоповник… – повторяла она шепотом, пробираясь через старый хлам. – Если их нет, ни минуты здесь не пробуду.
В темноте девушка задела что-то мягкое и высокое, отшатнулась в сторону и угодила одной ногой в какие-то прутья, а другой вообще непонятно куда. Из прутьев Арина выбралась, но вторая нога так и осталась в ловушке.
В таком случае она продолжит движение вместе с ловушкой, решила девушка. Кухня была уже недалеко. Правда, прицепившаяся металлическая конструкция сильно мешала, задевая стопки газет, которые тут же обваливались, причем нередко на саму Арину.
Наконец девушка смогла разглядеть ловушку. Ею оказался трехколесный велосипед. На свету она в два счета высвободилась, удивившись, почему не смогла сделать это раньше.
На кухне не было ровным счетом никого!..
Вот так сюрприз. Стоило тащиться через весь коридор, чтобы никого не найти.
Арина была вне себя: ни одного человека. Ладно бы еще кто-то из жильцов, тогда она смогла бы узнать, приходили ее отец с юношей или нет. Но ведь даже жильцов не было.
Арина прошла в глубь кухни. В нос ударила вонь коммунального хозяйства.
Отвратительное место!
Она с размаху сбросила со стола кофеварку с остатками кофе. Черная жижа разлетелась по всей кухне. Кофеварка с дребезгом отскочила от стены и еще секунд десять каталась по кафельному полу.
Когда стих шум, из-за стола у стены, о которую ударилась кофеварка, начал медленно подниматься мужчина. Сначала показалась макушка, затем лицо, грудь, руки.
Наконец он сел… Девушка узнала молодого человека, с которым они приехали. Губы растянулись в улыбке. Арина была так рада, что едва не расцеловала юношу.
– Извините, – сказала она, улыбаясь. – Я нечаянно смахнула кофеварку.
Молодой человек не ответил.
– Вы, наверно, спали?
Он кивнул.
– Извините меня, пожалуйста. Я случайно задела кофеварку.
Девушка села так близко, что юноша невольно отодвинулся. Он вдруг спросил:
– Где ваш отец?
– Не знаю. Я думала, вы вместе.
– Разумеется, – раздраженно сказал юноша. – Он же привез меня, чтобы показать квартиру, а сам исчез. Где он?
– Я же сказала – не знаю.
Арина положила руки на стол и спросила:
– Вам нравится моя новая блузка?
Молодой человек бросил на девушку короткий взгляд.
– Ничего.
Арине стало очень приятно.
– Ваш отец сказал, что рабочие возвращаются в семь часов. А сейчас сколько?
– Около двенадцати.
– Около двенадцати, – повторил юноша. – Семь часов я здесь торчать не буду.
– Каких рабочих вы ждете?
– Жильцов.
– Их осталось человек пять. В комнатах сидят. Завод давно закрыли и скоро их выгонят, чтобы поселить мигрантов.
– Каких еще мигрантов?
– Их по одному стали брать на завод… вернее, на фабрику. Сначала уборщиками, чернорабочими, а потом и рабочими. Местные сдавали мигрантам углы в комнатах. От старичья избавлялись… кто-то умер, кого-то отправили в деревню. В общем, диванчики освободились и на них поселили мигрантов. Когда заводское руководство узнало, что мигранты работают лучше местных, старых забулдыг уволили и выгнали из квартиры. Комнаты отдали мигрантам. Но поселили их еще плотнее, чем раньше. Мебель сломали, сколотили нары ярусов в десять. Год назад дом отремонтировали и этажи, начиная с двадцать третьего, на которых живут мигранты, сделали ниже. В доме стало на четыре этажа больше. Но и нары пришлось переделывать: от десятиярусных перешли к пятиярусным. Вот, смотрите, – девушка показала в потолок. – Видите?
– Что?
– Розетку. На двадцать четвертом этаже они все теперь под потолком. Последствия капитального ремонта. Если хотите, я заменю отца.
Юноша помедлил пару мгновений.
– Хочу.
– Тогда идемте, – сказала Арина и взяла молодого человека за руку.
Из коридора донесся шум. Что-то металлическое скрежетало по полу. Показалось несколько мужчин. Из дальнего конца кухни их сложно было разглядеть, но юноше все же удалось. Двое тащили отца Арины, а еще один шел следом и следил, чтобы отец, по всей видимости, мертвецки пьяный, не цеплялся ногами.
Отца усадили за стол. Он увидел Арину с молодым человеком и заулыбался. Попытался подняться, но потерял равновесие и свалился бы, если бы не мужчины.
– Я рад, что вы здесь, – начал отец неожиданно бодро. – А я только с вокзала. Купил вам билеты.
– Билеты? – переспросила Арина.
– Мы с твоей матерью хотели во Львов съездить, но я решил подождать. Вы вместо нас поедете. И я с ребятами, – отец показал на рабочих, – смотался на вокзал, обменял билеты. Не так просто это оказалось. Жуткое место: повсюду бездомные, милиция, карманники, толкотня, проститутки. Проходы перегорожены металодетекторами, я через три рамки прошел, перешагивая через пьяных. Сунулся к кассе, у которой меньше всего народа. Дождался своей очереди, а мне говорят, поверните голову, мужчина, – вон там, видите, вторая касса, крупными буквами «возврат билетов». Я перешел туда. Там, конечно, табличка «касса не работает». Как билеты поменять, спрашиваю я? Оказывается, в третьей кассе. Встал в очередь за двумя девчонками. Перед ними пьяный мужик билет возвращал. Билетерша говорит ему, чтобы быстрее формулировал мысли, потому что у нее через четыре минуты обеденный перерыв и касса закрывается. Как это перерыв, заверещали девчонки. Они во вторую кассу стояли, та закрылась и их отправили в третью, а теперь и третья закрывается. Снова во вторую перейдете, сказала билетерша. Тут одна девица не выдержала и заорала: не надо со мной таким тоном разговаривать. И еще несколько минут кричала, пока билетерша не ушла. Я вместе со всеми передвинулся во вторую кассу, дождался своей очереди. Билетерша говорит, что мой билет она поменяет, а билет жены должна менять сама жена. Сволочь какая, подумал, но решил пока не конфликтовать, сначала хотя бы со своим билетом разобраться. Ладно, говорю, меняйте мой. Меняют билеты не здесь, сказала билетерша, улыбаясь, а в третьей кассе. Третья закрыта, сказал я. Тогда в пятой, сказала билетерша. Хорошо, пошел к пятой. Передо мной всего одна девушка. Повезло, казалось бы, но не все так просто. Девица долго возилась, звонила по телефону, уточняла какие-то детали. За это время подошла толстуха, спросила, занимал ли кто-нибудь за мной. Что, переспросил я. Вы последний, спросила она, или за вами кто-нибудь есть. Никого, сказал я. Толстуха придвинулась ко мне вплотную и все время терлась то грудью, то бедром. Отлипла всего раз, когда отходила к соседней кассе. Там она тоже очередь заняла, но проворонила – какой-то мужик проскочил вместо нее. Безобразие, кричала толстуха, поназанимают в пятнадцати местах и бегают из очереди в очередь. Потом вернулась к пятой кассе и снова прижалась ко мне. Наконец девица закончила и я сунул в окошко билеты. Сказал билетерше, чтобы поменяла на ваше имя. Когда она мой поменяла, я подумал, может, и билет жены поменяет. Сунул второй билет. И этот, говорю. Билетерша и бровью не повела – все сделала и выдала билеты на ваши имена. Я даже не поверил, что все так просто оказалось, но вот они билетики-то.
Отец бросил билеты на стол. Арина с юношей несколько минут пытались определить, на какое они число. Рабочие разлили алкоголь и выпили, закусив чем-то не совсем свежим из ржавой кастрюльки.
– Довольны? – спросил отец.
Молодой человек поблагодарил его и спросил, когда отъезжает поезд, в билете он этого не нашел.
– Найдешь еще, время есть, – расхохотался отец. – Ну а ты что скажешь?
– Спасибо, – поблагодарила Арина.
Снова разлили алкоголь. Отец поднял стакан и торжественно объявил:
– Попутного ветра.
Рабочие молча выпили.
– А теперь за мной, – мужчина схватил юношу за руку и поднялся, опершись другой рукой о стол. – Покажу квартиру.
В первой же комнате отец продемонстрировал пятиярусные нары. Вначале попытался объяснить, как их сколотили, но, быстро потеряв терпение, полез наверх. Молодые люди пытались его удержать, но ничего не вышло. Вскочив на нижнюю кровать, отец вполз на второй ярус. Там спал рабочий, поэтому отец залез еще выше.
Он улегся на третьей полке.
– Ну как? А ведь можно и выше залезть. Хотите?
Через пару мгновений он был уже на четвертой полке, а потом и на пятой, самой верхней. Полминуты мужчина торжествовал, бросая Арине и ее спутнику хвастливые фразы. Затем голова отца исчезла.
– Что он там делает? – взволнованно прошептала девушка.
Молодой человек следил за нарами, но отец больше не показывался.
– Папа, – позвала Арина. Потом еще раз, чуть громче.
Из-за полок показались головы мигрантов. Они молча наблюдали за происходящим.
– Может быть, вы слазите, посмотрите, что с папой?
Молодой человек изменился в лице.
– Хорошо, – сказал он.
Юноша обнаружил отца спящим, причем не реагирующим на толчки.
– Спит, – сообщил он вниз.
– Что? – переспросила Арина.
– Спит, – произнес чуть громче, но девушка все равно не услышала.
Молодой человек спустился. Не хотелось кричать в спальне стольких людей.
– Ваш отец уснул.
– Уснул, – повторила девушка.
– И не просыпается: я толкал, щипал, зажимал нос – ничего не действует.
– Ну и ладно, – сказала Арина и махнула рукой. – Пусть отдыхает. Отцу иногда разрешают оставаться здесь на ночь.
Юноша кивнул.
– Спускать вашего отца и сложно, и опасно. Действительно, пусть отдыхает.
И молодые люди направились к выходу.
