Сначала нужно обозначить место действия, чтобы немного рассказать вам, до чего он великолепен – Ленинград... Это не они его построили, сталинские "гэпэушники"... Они даже в порядке поддержать не могут... Это выше коммунистических сил... Все улицы провалились, все фасады крошатся... Кошмар... В своем роде это самый прекрасный город в мире... в духе Вены... Стокгольма... Амстердама... вы меня понимаете. Как бы поточнее выразить всю красоту этих мест... Представьте себе на мгновение... Елисейские поля... но только раза в четыре шире, залитые бледной водой... Нева... Она все расширяется... и все туда... к обескровленно-бледному пространству... небо... море... еще дальше... и совсем в конце устье-до бесконечности... море, которое наплывает на вас... на город... Оно весь город держит в своей длани, это море!.. Прозрачное, невероятное, напряженное... на весу... вдоль берегов... весь этот город на мощной руке... дворцы... опять дворцы... Прочные четырехугольники... с куполами... мрамором... огромные массивные украшения... на краю мертвенно-бледной воды... Слева узкий канал, весь черный... который впадает вот тут... прямо к колоссу Адмиралтейства с его позолоченными срезами... перегруженного славой, сверкающего, целиком отлитого из золота... Что за победная труба! прёт кверху прямо из стен... Сколько величия!.. Что за гигантская причуда? Что за театр для циклопов?.. нагромождение ста декораций, одна грандиозней другой... к морю... Но проникает, ноет, кружится предательский сквознячок... закулисный, серый, въедливый ветерок, такой тоскливый вдоль по набережной... зимний ветер в середине лета... Вода рябит у края, мутнеет, зябко жмется к камням... Чуть дальше, защищая парк, длинная, высокая, изящная решетка... бесконечное кружево чугуна... загон для высоких деревьев... спесивых каштанов... грандиозных чудищ с раздавшимися ветвями... облака грез, отобранных у земли... с уже опадающей ржавью листвы... Грустные секунды... слишком легкие на ветру... которую треплют порывы... мнут... разбрасывают на бегу... Еще дальше хрупкие мостики вздохов, "асупир", над расселинами огромного дворца Екатерины... затем безжалостный на краю воды... одним ужасающим ударом... железное ожерелье Невы... ее огромный чугунный браслет. Этот мост, натянутый на бледную руку, меж двух его проклятых шарнирных петель: дворец Александра, безумный розовый катафалк для прокаженных, весь паралич барочности... и Петропавловская тюрьма, цитадель на корточках, раздавленная своими стенами, пригвожденная к своему острову чудовищным собором, некрополь царей, всех до единого убиенных. Кокарда тюрьмы, вся каменная, застывшая, пробитая страшным золотым кинжалом церкви, узким, как стилет, стрелой прихода умерщвленных прихожан.
Небо крайнего Севера, еще более цвета морской воды, еще более легкое и прозрачное, чем огромная река, но не намного... одним оттенком, суровым... И еще колокольни... двадцать длинных жемчужин из золота... плачут небесами... А потом еще шпиль Адмиралтейства, яростный, громоздкий, устремляющийся прямо в небосвод... чтобы уничтожить проспект 25 Октября... Казанский собор бросает свою тень на двадцать улиц, целый район распростертых крыльев над стаей колоннад... Напротив, это мечеть... Монстр, корчащийся в пытках... "На Крови"... витые узоры... скручивания... изогнутости... бородавчатость... в гнойниках... всех цветов... тысячи и тысячи. Невероятная жаба, сдохшая у своего канала, неподвижная, там внизу, почернелая, булькающая...
Еще двадцать проспектов... опять проемы, перспективы, виды на все большие пространства... все более небесные... Город уносит на лету к облакам... больше земля его не держит... Он отрывается отовсюду... Баснословные проспекты... созданные, чтобы высылать по двадцать фронтальных атак... ста эскадронов... Невский!.. Исторические личности!.. поступь колоссов... которые мыслили только лишь необъятностями... Петр... Император степей и моря!.. Город по размеру неба!.. Небо, ледяное, бесконечное зеркало... Дома, дома, покуда глаз хватает... Старые, гигантские, морщинистые, разбитые параличом, разрушающиеся, величественного прошлого... нашпигованные крысами... А затем эта орда ползет прерывисто, вдоль улиц... липкая на тротуарах... ползет дальше... клейкая вдоль витрин... лица, как плевки... огромная, скользкая, бормочущая, копошение нищих... на краю свалки... Кошмар, который идет по пятам и расползается так далеко, как может... Из всех щелей они вытекают... огромный язык Азии, слизывающий вдоль водостоков... покрывает слизью все ручейки, подворотни, кооперативы. Это ужасающий обезумевший язык Татьяны Голода... Мисс Россия... Гигантская... огромная, как все ее степи, громадная, как шестая часть мира... которая агонизирует... Именно так, вы не ослышались... Я хочу, чтобы вы поняли, увидели все это в упор... попробуем словами более реалистичными...
Представьте себе на мгновение... какой-нибудь наш "Квартал", но только размеров необъятных... мощно загаженный... и весь переполненный резервистами... грандиозным контингентом... целой армией нищих бродят в ужасающем состоянии... еще в своих гражданских шмотках... в тряпье... полностью подавленных... в рванье... исхудавших... которые жили бы уже лет десять, отсыпаясь на жестком... пожирая отбросы из-под лавок... прежде чем достичь чего-то... и которые оказались бы к концу своей жизни... абсолютно ошарашенными... как из другого мира... и которые в ожидании, чтобы их одели, исполняли бы мелкие услуги... там... сям... Отступление... бегство массовое, огромное и застывшее... катастрофа, которая влачит и прозябает.
Может быть, сейчас, в этот момент рассказа, мне нужно все для себя прояснить... рассказать вам подробно, что произошло... Натали, мой полицейский гид, предлагала развлечения...
В один прекрасный день она сказала:
– А что если мы съездим на Острова? (их Пре-Каталан). Там будет интересный теннисный матч...
Она была страстной любительницей тенниса, Натали, мне хотелось сделать ей приятное.
– Решено...
И вот мы едем... Не так уж и близко они были, эти самые Острова. Почти час на машине... из-за заторов. Все спортсмены Ленинграда, все семьи "комиссаров" в полном сборе, полный стадион... И трещат, и тараторят... Речь о поединке между Коше и Кудряшом, их чемпионом. Конец августа, уверяю вас, что в Ленинграде в эту пору уже околеваешь. Ветер Балтики суров, уж вы поверьте... Что же до трескотни вокруг, то языки у этих девушек из "хороших" семей были без костей!.. Публика совсем не та, что на улицах... Я бы не сказал, что элегантная... но уже настоящий комфорт... красивые туфли... (по меньшей мере, 1500 франков пара)... элита, в общем... буржуазия... Я попросил, чтобы мне перевели разговоры... малышка в шортах рядом... коренастая... крепенькая... очень аппетитная... рассказывала о своих каникулах...
"Ах! Какая поездка, моя дорогая подруга, ах! если бы ты видела папу! он был в ярости, вообрази себе!.. Мы больше не поедем на Волгу!.. Народу!.. в этом году!.. Ты не можешь себе представить, пароходы битком! на грани затопления! еще немного, все бы потонули!.. Одни колхозники!.. подруга!.. Что за жуткий народ!.. (это дословно). И охают, и ахают!..
Конец матча... Коше с легкостью выигрывал... с поддержкой вполне спортивной на всех ярусах... всеобщие аплодисменты... идущие от сердца... согревающие...
Мы ретируемся с Натали к решетке Парка... в поисках нашей машины... "Паккарда" 1920 года, который я брал напрокат за 300 франков в час. Я не жалею ни о чем, я повторяю это. У меня еще остались рубли... в России... небольшое состояние... В Госбанке... франков на 30 тысяч у меня там осталось. 20 пар ботинок. В момент, когда мы садились в машину, возникает очень вежливый господин, приподнимает кепку... и со своей еврейской улыбочкой изъявляет маленькую просьбу...
– Месье Селин, не могли бы вы подбросить нас в Ленинград?.. чтобы заодно уж... Я директор Интуриста... с товарищем... Мы не очень вам помешаем?..
Он был вполне корректен, этот маленький шеф Интурист.
– Конечно же, садитесь... Прошу вас!..
Он устраивается рядом с шофером... Его приятель, он мне его представляет... бормочет его фамилию... приятель тоже из евреев... но только другого образца... не "мелкий обитатель гетто"... образца "Сатрап"... очень внушительный паша... нечто в нем афганское... атлетический силач высшего класса... широкий и мускулистый... тут объем, мощь, выносливость... лет пятьдесят... брюшко... складки... жирок... френч а ля Пуанкаре... скромного цвета хаки, сверхстрогий... все бляхи напоказ, узоры на эмали в нимбе солнечных лучей... ордена пришлепнуты к грудям... вся эта мишура имени Ленина. Отчасти лимонные белки... нечто от будды... и вдруг что-то совершенно необычное! усища, два хохолка тщательно нафабренные... раздвоенные... зачесанные вразлет... как их носили в Лондоне году в 1912... в командах крикета... у акробатических силачей... в Commuters of Croyden, Icar Brothers, на имперский манер... В общем, действительно любопытная смесь... Искоса бросаю взгляд... еще один... это все в тряске машины... Мостовые ужасны... Говорю себе: "Надо думать, один из запевал этой их Авантюры... Человек, нажившийся на коммунизме... хорош!.. Какой великолепный сюрприз!.." Машина ползла еле-еле, из-за чудовищных выбоин... а для рессор это жуткое испытание... Улицы с екатерининских времен мостят, наверное, те же самые "горбатые"... и я вас уверяю, что жалости они не ведают... Вот в чем подлинный шарм этого города... он остается музеем в собственном соку... Ничто и никогда не сможет его изменить... Надо видеть, как русские работают. Они похожи на солдат, точь-в-точь... всегда будут те же самые выбоины... немного более глубокие, вот и все... Это Азия... чего ж тут... это Азия... Любые машины здесь подохнут... Редко когда увидишь новое здание... после "Великой Октябрьской"... ограничиваются строго необходимым: ГПУ... что-то другое?.. не вписалось бы в картину... Да и к чему?.. Тот другой, "роскошный", этот тенор-будда, вот он вдруг начинает говорить в паузах между встрясками... Ба! Так я нахожу, что это доброжелательно... и даже, что он остроумен, и все такое... причем, с юмором... ко всему прочему... и нараспашку весь... дает себе волю!.. ну, абсолютно без оглядки... это удивительно!.. русский, которому не всунут в жопу пистолет!.. который как будто совсем не чешется от страха!.. Впечатление, что думает вслух... впервые здесь такой!.. по-английски говорит так, будто от отца с матерью научился... Мы понимаем друг друга... Это странно, чем больше я его слушаю, тем больше мне кажется, что его голос я припоминаю... Вопросы задаю не я, это он мной интересуется... Он говорит:
– Любите ли вы Россию, месье?
– А вы, dear sir?.. вам она не по вкусу?..
У меня нет обычая лукавить, по природе я довольно прост, темнить не люблю... Раз мои впечатления его возбуждают, незамедлительно поделюсь с ним своими размышлениями... которые не очень положительные... Натали сжимается в углу машины... толкает меня коленом. Говоря по правде, заявления мои вполне безобидны... что я не очень люблю их кухню... (гастрономия у меня вообще не вызывает особых страстей), что я не люблю подсолнечное масло... Имею право... Что раз уж каторга, то можно бы и лучше... Что это плохой уровень тюрьмы, скверно содержащейся... в общем, пустяки... что огурцы плохо перевариваются... что в номерах полно тараканов... (за свой я платил 300 франков за ночь) и, стало быть, сколько-нибудь ощутимый прогресс отнюдь не налицо... Что, по первому впечатлению, у них у всех на улице, у "возрожденных" рабочих, вид, по-медицински выражаясь... находящихся в бегах бездомных бродяг... жутко анемичных... вялых... просто бегство Наполеона из России... выеденных до мозга костей... что это меня совсем не удивляет... принимая во внимание тип режима, который они строят... что даже нам с Натали, разбрасывая налево и направо оргиастические суммы, нам удается питаться лишь харчами крайне подозрительного вида... от которых перехватывает глотку... сомнительными похлебками... с таким прокисшим привкусом... невыразимым... И если я столько говорил о жратве, на которую мне глубоко наплевать, это потому что там, не правда ли, они заявляют себя материалистами, все ради брюха. Это предмет их бахвальства, материализм... Так я и делал материалистические замечания... им в тон... вещи, которые должен был понимать этот роскошный бонзоидный сенатор... Это его не сердило, моя дерзость... Он даже сотрясал брылами, слушая мои сарказмы... глумливые... Смеясь, он хлопал себя по животу внутри колымаги... Не похоже было, чтобы задевало за живое. Натали, та вся тряслась от страха... Когда же я перестал демонстрировать остроумие... Он опять перешел в нападение, по-другому... Поставил вопрос иначе...
– Кажется, что месье Селину не очень понравились наши больницы?
Вот тут-то он попал в точку! Этой провокации хватило... Мгновенно!.. память моя прояснилась... Я точно все восстановил и ответил ему сразу же:
– Напротив! Господин Бородин, какая огорчительная ошибка!.. Когда я "enthousiastic"... в смысле ваших больниц!.. нет, позвольте!.. относительно меня вы очень плохо информированы!.. Со своей стороны, могу ли я себе позволить?.. поскольку мы приступили к откровениям... Это ведь новое имя, не правда ли, – Бородин?
Он все больше впадал в веселье...
– Там, в Дартмуре, на песчаных равнинах, когда вы изготовляли мешочки... тогда вас звали?..
– А вы, месье Селин, там на Хекьюл из-стрит... не так ли?., когда вы брали уроки английского в желтой харчевне "У Отваги"... под большим мостом... или я ошибаюсь? Ватерлоо... Waterloo over the Bridge... Вокзал мертвых... Ах! Ах! Ах!.. Вы один из сыновей "Доры"... Руку! Давайте пять! Вот так!..
– Вы другой!.. следует признаться в этом вслух и с гордостью!
Мы крепко пожали друг другу руки... не было смысла дальше делать вид, что... Он необыкновенно окреп и пожелтел... я знал его очень худым и очень бледным...
– А тот любезнейший Юбельблат... как он?.. все так же близорук?.. по-прежнему читает в мыслях?..
О! эпоху он вызвал в памяти... Юбельблат, это забавное воспоминание!..
– А знаете ли, месье Селин, он мне очень удружил в Антверпене...
– Юбельблат?..
– Я три месяца прожил у него... в его подвале, друг мой... в его подвале!.. Ни одной крысы в его подвале!.. Я вам говорю... Но сколько кошек!.. Бог мой!.. Все кошки Антверпена!.. Какие кошки!..
– Да неужели?..
– Говорю вам!..
– В настоящем подвале?..
– Как Романов!..
– В Семнадцатом?..
– А кстати, сколько вам лет, кстати, Селин?.. "Помедленней, шофер! – это он приказывает... – Помедленней... сделайте круг!.. Я должен поговорить еще с моим другом, с этим "джентльменом"... Все тот же "Фердинан-Болит– Голова"?.. Ох! не каждый день такая встреча!.. «enthousiastic»!..
И снова хохотал.
– Юбельблат... Его, кстати, тоже нет... Хотя он обещал, наш милый друг, разок заехать и еще разок... сделать мне сюрпризик... нанести... визит... этак, по-товарищески... знаете, без церемоний... по пути из Пекина... Обещал... Он ездит туда все реже и реже, не правда ли, в Пекин?.. Не правда ли?.. У меня такое впечатление!..
– Я уже не очень в курсе, господин Бородин...
– Он невероятен, этот Юбельблат... знаете ли... если по правде, непредвидим!.. Предпочел снова отправиться на том ужасном пароходе... Разлюбил "Транссибирский"... Ах! Ха! Ха! (Он бил себя по брюху). Ну что это за поездка... Что за жуткий круг!.. Красное море, это ж надо!.. Какое-то, откровенно говоря, очень неуклюжее путешествие...
Мы оба надсаживались, так это было смешно, все эти окольные концы Юбельблата...
– Ну, а вы? Месье Селин?.. Вы не любите Россию?.. Совсем не любите... Но вам нравится хотя бы наш великий театр?.. Вы ведь утончены, как лорд, месье Селин... не только в том, что касается больниц... Ха! Ха! Ха! Вы утончены, как князь... Великий князь!.. Месье Селин!.. Вас часто видят на балетах... Что, или опять я плохо информирован?
Натали было нечего сказать... Взгляд ее был устремлен наружу... вдаль... на улицу. Она вся сделалась маленькой, совсем малюсенькой...
– Вы не против, месье Селин, если я задам вам один вопрос? Один очень личный вопрос?.. Знаете, как водится между друзьями... немножко резкий...
– Весь внимание.
– В случае войны, на какой стороне бы вы были?.. С нами? Или с Германией?.. Месье Селин?..
Маленький еврей из Интуриста на переднем сиденье весь выкручивался назад, чтобы лучше слышать...
– Я бы подождал... Посмотрел бы... Господин Бородин... Я бы аплодировал, как в теннисе... самому ловкому... самому выносливому... самому авантюрному... самому сильному! Я бы не остался равнодушным...
– Но самые сильные, это мы! дорогой месье!.. Вам все эксперты это подтвердят!..
– Иногда эксперты ошибаются... Ошибаются даже и боги... Немало тому примеров...
После этих четких слов внезапно он меняет отношение... ярость охватывает его, мгновенно... Он подскакивает... Заикается... Впадает в суету... Ему не сидится на сиденье... его охватывает огонь, когда он слышит такие глупости!.. Скверная ярость китайца...
– Ох! друг!.. друг!.. – Он задыхается... – Вы говорите такие идиотские вещи... Шофер! шофер!.. сделайте круг через Уке (Houque)!.. Вы не знаете, месье Селин, Уке? Уке! это вам ничего не говорит?.. Вы не знаете?.. У! ке? Нет?.. Вам никогда не говорили об У? ке!.. У! ке? Нет?.. Сейчас мы с моим другом покажем вам Уке!.. Езжайте, шофер, только помедленней... здесь... Здесь... впереди... смотрите, Селин... эти вот низкие дома... такие приземистые... видите, совсем глухие... Это квартал Петра Великого!.. Здесь, месье Селин... я вам показываю... Это сюда он приезжал развлекаться... получить немножко воспитания у людей, которые говорили не очень правильно... которые не хотели говорить... которые плохо отвечали на вопросы... Они производили так много шума, эти люди, так шумели!.. когда они развлекались с Петром, когда они снова начинали говорить, когда они снова находили свои слова... Так надрывали легкие! Месье Селин... Во все горло... У! ке!.. вот так!.. У...ке!.. вот так! так сильно!.. что слышны были только их крики! на весь квартал... на всю Неву... до Петропавловки... Квартал этот все так же называется Уке!.. Посмотрите хорошо, месье Селин, на все эти здания... такие приземистые... такие глубокие... накрепко запертые!.. О! Квартал замечательный!.. Лучше никогда не будет!.. Оцените его снаружи... Ну а внутри он... Очень большой царь, Петр I-ый... очень великий царь, месье Селин...
Машина все замедляла ход... на самой малой скорости... Мы успели проехать через все улицы... посетить все подробно... круг по этому старинному "Уке"... И все это пошучивая... по поводу приспособлений, которыми пользовался царь... чтобы придать живость признаниям... чтобы вызвать доверие... подлинность чувств.
– Доверие, месье Селин!.. доверие!..
И все-таки нужно было с этим покончить... вернуться в гостиницу... Нам с Натали еще нужно было в театр.
Он знал, Бородин, еще много других историй, замечательных! совершенно роскошных анекдотов о Петре I... Мы стояли перед нашей дверью... Он совсем на меня больше не сердился... Мы не могли расстаться...
– Ну давайте! Давайте! Заходите ко мне... обязательно! К примеру, завтра... В "Асторию"!.. Поужинаем втроем с Натали... В моем номере... без всяких там... по-товарищески!.. Не правда ли?.. по-товарищески?.. Я расскажу вам о необычайных приключениях! о "фактах"... Только "факты"!.. Про Китай! И кстати, поезжайте же в Москву... Там можно увидеть много еще более странных вещей!.. Можно вам показать! Которые я сам вам покажу!.. Зачем торчать все время в Ленинграде?.. Езжайте в Москву!.. Доверие!..
– А Кремль смогу я посетить?
– Все, что угодно, Селин...
– Даете слово?..
– Чтоб мне провалиться!..
– И подвалы тоже?..
– Все до единого!..
Еще один повод для смеха!.. Стоя на тротуаре, мы просто корчились... от смеха!..
– И я могу повезти своего переводчика?..
– Естественно! Конечно же! Конечно!
– Весь Кремль?.. От и до?
– Весь целиком!..
– Обещаете?..
– Обещаю!.. Одно только словечко мне по телефону! и я за вами посылаю!..
Я мог прогуливаться в одиночку, у меня было время, каждое утро, до того как приходила Натали...
Она наводила порядок у себя дома и быстро бежала с отчетами... в полицию... у меня было в запасе добрых два часа, чтобы бродить... Улицы Ленинграда невеселые, у людей жалкий вид... огорчительный... я это уже говорил... то же самое и магазины... Все эти жалкие лавчонки, распадающиеся... кое-как залатанные... паркеты стерты до рисунка дерева... античные прилавки из массивного дерева... роскошные... блестящие довоенные... еще смутно украшенные рогами изобилия... высокомерные шкафы с полками... декорации "букетиками" и потоками лент... Померкшие имитации, заплесневелые, парижских фривольностей начала века... Их товар?.. Огромная груда хлама, много раз выброшенной дряни... совершенно негодной для продажи в любом ином месте, нежели в России... Ужасающий "склад" старьёвщика... набор трагически непродаваемых вещей, которые можно встретить в очень старых деревенских галантерейных лавках... какие можно было увидеть во Франции еще в 1910-м году, в эпоху "маневров"... Я помню... Но там это последний крик... Все эти огрызки, на которые даже смотреть невозможно, эта свалка, необыкновенно дорогая, эта основа их товаров, советско-монструозная продукция гигантских кооперативов... В Монровии, в Либерии закупают хлопчатобумажные ткани и железки у Джона Холта в Ливерпуле, и я вас уверяю, что у них все более или менее на уровне... Сравнить нельзя!.. Там абсолютно честный товар. В сбыте дешевки дома или заграницу все-таки есть пределы грабежу... Я тоже занимался коммерцией с дикарями... В Бико-Бимбо, в соломенной хижине, в самой глубине Камеруна. Я продавал тоннами... Должен сказать, что конкуренции у меня не было... Но я бы никогда не посмел... постыдился бы. Когда я говорю, что их мелкий товар – это жалкие отбросы, я знаю, о чем я заявляю, я обошел на главных улицах все их лавки, на пару с Натали... Невероятно, до чего омерзителен стиль того, что они выставляют напоказ... Человек тут должен быть гениальным, чтоб суметь одеться... Их ткани настолько приближаются к пакле, что не держат шов... И все отнюдь не даром... Если б вы знали!.. Нужны рубли тачками, чтобы купить себе нечто очень посредственное... несколько расползающихся отрезов хлопчатобумажной ткани!.. В итоге очень просто выжимать кровь и пот народа, эти дорогие вам Советы, они самые худшие, самые жесткие хозяева, самые дьявольские, самые яростные кровососы!.. Самые разрушительные эксплуататоры... Я говорю, дьявольские, потому что по сравнению с другими у них вдобавок сверхсволочные идеи. Они со знанием дела гробят свой народ... в атмосфере ужасающей нищеты губят свой "искупленный" народ посредством голого расчета и системой... Умышленная махинация. Они прекрасно знают, что творят!.. Отупить, заморить голодом, уничтожить, раздавить любимый народ!.. месить его все больше! до полной гибкости хребта, до самых глубинных фибр! пропитать его страхом и тревогой так, чтоб истекал!.. бесконечно вертеть его в руках, как тряпку, согласную на любую судьбу...
[...] Их мясные лавки, почти все в полуподвалах, ниже уровня улицы, в глубине, пещеры под зданиями... невыносимо вонючие... Народ застаивается в лужах... он ждет своей очереди... ждет свой черед... "очередь" нагромождается перед заслоном из мух... плотным... переливающимся... синим... он кудахчет, народ... Он жужжит вместе с мухами... Он борется против роя мух... среди мух...
Одна за другой, дворничиха, мамаша в сапогах, "баба" закутанная, девочка в очках, ныряют в подвальчики (склепы?)... пробивают заслоны из мух, устремляются в туннель... Бегом победоносно возвращаются... в кулаке кусочек жира! Мухи нападают на него немедленно... и люди... все щупают, толкают, рычат... В общем рое... Это облако, тучи вокруг мамаши в сапогах...
Вот так-то...
Натали, моя переводчица, была безгранично преданна... прекрасно образованная, очень четкая в работе. Она мне показала все, что знала, все замки, все музеи, самые красивые места... самые знаменитые гробницы... самые поразительные виды... старинные парки... Острова... Она наизусть знала все свои уроки... для каждого случая... для каждого момента... Краткая убедительная речь, легкий политический намек... Она еще была очень молодая, но уже с опытом революционных бурь... социальных эксцессов... расплавки миров... Ее учили с раннего детства... Ей не было и четырех лет, когда началась гражданская война... Ее мать была буржуазкой, актрисой... Однажды вечером во время обысков у них во дворе толпилось много народу... мать сказала ей, вот так, очень спокойно: "Натали, моя девочка, сиди и жди меня, моя хорошая... Будь умница... Я схожу вниз взглянуть... что там происходит... Заодно угля наберу и сразу назад...". Мать со двора не вернулась, больше не пришла обратно никогда... Натали воспитали большевики, в колонии, поначалу недалеко от города, немножко позже очень далеко на севере... А потом началась кочевая жизнь... И так несколько лет... через всю Россию... Она рассказывала о своих страхах, о ребяческих забавах тоже... все эти беспрестанные переезды!.. Годами... когда появлялись вражеские войска, весь детский дом эвакуировали... Сначала "мятежники", Колчак... а потом Врангель... а потом еще Деникин... Каждый раз это было целое приключение, через степи... длилось это месяцами... все эти найденные маленькие беспризорники... Надо отдать должное, большевики, они сделали все возможное, чтобы эти мальчики и девочки не передохли, как мухи... в пути по дорогам... Иногда было так холодно, что трупики детей становились твердыми, как поленья... Землю невозможно было копать... Хоронить не могли. С телеги их сбрасывали, спускаться было запрещено. Гражданскую войну она, Натали, хорошо разглядела... а потом кулаки, эти мешки с золотом!.. Она танцевала с ними... заигрывала... водила на расстрел десятками и десятками... А затем снова лишения, и еще, всегда, все новые лишения... двухлетние, трехлетние, "пятилетние"... потоки словес... сейчас она руководила... Она выучила французский, немецкий, английский, сама... Через ее руки в "Интуристе" проходили самые крупные воротилы планеты... а также бесконечное количество евреев (95 процентов из 100)... Она была неразговорчива, скрытна, Натали, у нее был железный характер, она мне нравилась, с ее любопытным носиком, такая вся наглая. Я никогда не скрывал от нее, ни на одну минуту, то, что я думал... Интересные отчеты, наверное, писала... Физически она мне нравилась, балтийский тип, крепкая, плотная, блондинка, мускулы стальные, как характер. Я хотел пригласить ее в Париж. Подарить ей это маленькое путешествие. "Советы" не пожелали... Она впадала в упрямство только по одному поводу, но зато чудовищно, на тему Коммунизма... Она становилась абсолютно невозможной, инфернальной по поводу Коммунизма... Она бы меня прикончила, на месте, чтобы донести до моего сознания всю глубину вещей... и то, как я должен себя вести... противоречие в чистом виде!.. Я забивался в угол. В радужных оболочках ее незабудковых глаз сверкали молнии... как ножи гильотины...
Мы столкнулись с Натали только раз, но ужасно... Это было на пути из Царского, последнего дворца царя... Так что были мы в машине... ехали довольно быстро... эта дорога была неплохой... И вот я замечаю... что если вдуматься... вкуса в этом не было... это посещение жертв... эта выставка призраков... украшенная комментариями, тысячами шуточек... Это развязное злобное перечисление... яростное, мелких недостатков... безвкусиц... смехотворных причуд Романовых... по поводу их амулетов, четок, ночных горшков... Она не могла признать... Она находила все абсолютно справедливым, Натали. Я уперся. Ведь несмотря ни на что, именно отсюда, из этих нескольких комнат, они все вместе пошли навстречу своей судьбе, Романовы... на эту бойню в подвале... Может быть, возможно было бы учесть... принять по внимание... "Нет!" Я находил, что это дурной вкус. Еще хуже, в сто раз больше, чем у всех Романовых вместе... [...] Неприятно мне было это, наблюдать убийц, которые отпускали шуточки... в доме своих жертв... Внезапно я почувствовал, что я за царя... Потому что все-таки они убиты, мать, отец, пятеро детей... никогда не судимы, а так вот, взяты и убиты, зверски умерщвлены, абсолютно беззащитные, в сибирском подвале... после скольких злоключений!.. месяцами!.. с этим гемофильным ребенком... в окружении всех этих садистов, пьяных охранников, иудео-татарских комиссаров... То-то была потеха... И вот тут-то сознаешь... Интимная близость убиенных... последние из сволочей, когда они умирают... это не касается больше никого... Отнюдь не обязательно для убийц приходить и облевывать их могилы... Революция?.. Хорошо!.. Конечно! Почему бы и нет?.. Но дурной вкус, это дурной вкус... [...]
– Почему?.. Почему?.. — подскакивала она... Она не хотела, уродина, понять... – Царь, вот кто был безжалостен!.. это он!.. к несчастному народу!.. Он отдавал приказы убивать!.. расстреливать!.. ссылать!.. тысячи и тысячи невинных!..
– Большевики его славно прогуляли, через всю Сибирь. В конце концов, они прикончили его в подвале. Со всем его потомством! прикладами!.. Так что он заплатил!.. Теперь его можно оставить в покое... дать ему спать спокойно...
– Нужно, чтоб народ узнал!.. просветился!.. Чтобы смог увидеть своими собственными глазами, какими глупыми были цари... буржуазными... ограниченными... пошлыми... без величия... Что он делали со всеми этими деньгами! Романовы! с миллионами миллионов рублей, которые они выманивали у бедного народа... Кровь народа!.. амулетики!.. Кровью народа они оплачивали эти амулетики!
– И все равно нечего... Они заплатили... Кончилось!..
Она становилась оскорбительной, мерзавка! Я вышел из себя... Я становлюсь упрямым, как тридцать шесть буйволов, когда баба начинает мне перечить...
– Все вы убийцы! — обидел я ее... — хуже, чем убийцы, вы все осквернители, кровопийцы, насильники!.. Срёте теперь на трупы, настолько вы извращены... Потеряли человеческий образ... Почему бы вам их не вылепить из воска?.. как у Тиссо? с зияющими ранами?.. с копошением червей?..
Именно так! но она отбивалась, жутко. Она отнюдь не желала признавать... эта наглая маленькая тварь... подскакивала в машине... Надрывалась: "Царица была еще хуже, чем он... еще хуже... в тысячу раз хуже... а я говорю, жестокая... Сердце из камня!.. Она!.. Вампир!.. В тысячу раз страшней, чем вся Революция. Никогда не думала о народе!.. Никогда обо всех страданиях! своего бедного народа! который приходил ее умолять!.. За все, что от нее терпел... Никогда!.. Сама никогда не страдала!..
– Царица?.. Но это ужасно, что ты говоришь! Невообразимо! Блевотно! Она же родила пятерых детей! Ты знаешь, что такое пять детей? Когда тебя пять раз разнимут, как ее! пять раз подряд! тогда ты сможешь говорить!.. Тогда ты это изнутри поймешь! страдания! страдания!.. Черт бы тебя подрал!
Можно себе представить, в какой ярости я был... А все она!.. Я хотел выбросить ее из машины!.. Я был вне себя! впал в брутальность! Стал совершенно русским!..
Шоферу пришлось затормозить... остановиться... вмешаться, разнять нас... Мы разрушали все, что было между нами... Она не захотела обратно в машину! упрямая... в Ленинград вернулась пешком. Два дня ее не видел. Думал, больше не увижу никогда... Но вот она вернулась... Дескать, обо всем забыли!.. Зла за пазухой не держим... Приятно было видеть ее снова. Я к ней хорошо относился, к Натали. Она доверилась мне только раз, то есть, по-настоящему... Я сказал ей, что скоро и у нас, у нас во Франции, будет этот расчудесный коммунизм... что евреев мы уже имеем... что все это назревает полным ходом... и что тогда она приедет в Париж... что это будет тогда разрешено... [...]
– О, знаете, месье Селин... это все не так просто, революция... Чтобы совершить революцию, необходимо две предпосылки... Прежде всего нужно, чтобы народ подыхал от голода... и потом, чтобы у него было оружие... все оружие... Без этого... ничего не сделать!.. Сначала нужно, чтобы у вас была война... очень длинная война... и потом бедствия... чтобы вы все подыхали от голода... только после... после гражданской войны... после войны с другими странами... после бедствий...
Ее охватили сомнения...
Никогда она со мной так не говорила... Всегда была в защитной позиции... по крайней мере, внешне... Никогда собой... Я ее уважал... Я бы увез ее в Париж... Она была прекрасной секретаршей... секретной.
В спорах она побеждала легко, Натали... доктрина... Дискуссия шла, будто меня и не было... Она прослушала все лекции "диалектического материализма". Как церковники, она все знала назубок, все вопросы, все ответы...
– Что делают капиталисты?..
– Они эксплуатируют несчастный народ, спекулируют, грабят!..
– Что они делают со своими капиталами?..
– Играют на бирже, постоянно... скупают сырье... создают дефицит...
– Что они делают со своим состоянием? спят сразу на трех кроватях? Имеют четырнадцать любовниц? Прогуливаются одновременно в восемнадцати автомобилях?.. Живут в двадцати двух домах?.. Объедаются семнадцать раз в день?.. самыми извращенными деликатесами? В конце концов, что они делают со всеми этими жуткими суммами? которые они отбирают у раздавленного, согбенного, стонущего народа?
Ан нет! Это Натали не смущало, все эти мелкие хитрости.
– Они потакают всем своим капризам...
Вот, что она нашла... На этом я ее поймал... Инициатива была снова на моей стороне. Она была неповоротлива, неуклюжа в вопросе "каприза"... Каприз для нее это было только слово... Ничего больше! Она их никогда не видела, этих "капризов"... капризов капиталистов... Она совсем была не в состоянии определить, что это такое, дать хороший пример каприза... Я дразнил этим "капризом"... доводил ее до белого каления... В конце концов, она сдалась... Очень ей захотелось, чтобы я рассказал, наконец, что же это такое, "каприз". Я постарался найти хороший пример, чтобы отныне она не говорила интуристам глупости:
– Так вот, – сказал я. – Слушай внимательно, все ты, детка, у меня сейчас узнаешь. В то время я был совсем молодой, дело было в Ницце, примерно в 1910 году, я работал по сезонной доставке у знаменитого ювелира, месье Бен-Корема... на бульваре Массена... он мне полностью доверял, хозяин, Бен-Корем, "ювелир элегантных дам", а также "великосветских клубов и казино". Мои родители, бедные, но бесконечно честные, поклялись своей жизнью, что я никогда ни на один су не обману... что мне можно доверять сокровища. И на самом деле мне их часто доверяли – тем более, что ему некому больше было доверить свои диадемы, свои самые великолепные украшения, нити своих жемчугов длинной в несколько метров... Я много раз в день поднимался на гору Монборон в направлении дворцов побережья, перегруженный футлярами, набитыми драгоценными камнями, золотом, платиной, ожерельями... на выбор "элегантных дам"... самых знаменитых содержанок того времени... для прихотей клиентуры "хай-лайф"... самой экстравагантной в Европе... самых сумасбродных членов этих самых "клубов", Королевам Будуаров. В моих карманах, застегнутых английскими булавками, я прогуливал за день больше богатств, чем какой-нибудь испанский галеон на пути из Перу. Но мне надо было брать руки в ноги, что было мочи наяривать в гору... чтобы вернуться в магазин как можно быстрее... У меня была еще одна не менее ответственная работа, которой месье Бен-Корем придавал так же необычайное значение. Я должен был стоять на задах магазина, за перегородкой из стеклянных квадратиков... Но я не должен был никогда показываться... никогда не входить в магазин! Моим делом было следить за руками клиентов и клиенток... Таковы были указания... следить за малейшими легкими жестами... особенно за легкими... Руки!.. Не отводить глаз от рук!.. никогда... Вот так-то... Продавцу ведь неловко, если вдуматься, наблюдать за руками... Он не может делать все... Он должен все время улыбаться. Он должен увиваться за дамой у прилавка... быть всецело предупредительным... непринужденным... ему нельзя коситься на их руки... Это невежливо... Соглядатаем был я... рысью... Я знал всех клиентов... Они меня не знали... Я знал всех воров. Среди итальянцев и славян было немало извращенцев... особенно женщины... русские, мошенницы!.. задорные!.. В этом было их удовольствие, слимонить маленькое украшение... О! манжеты, вот что было убийственным... Я был на страже... я предвидел... Тот момент... Тс-с!.. когда вещица ускользала под манжет. Я "тук-тук-тук"! три тихих стука в дверь... Так было условлено с Бен-Коремом... Всегда все очень хорошо устраивалось, без единого скандала.
Мне тут скулить нечего, в моей роли было удовольствие... компенсации... когда они были красивы, клиентки... когда сидели... шелестя кружевами... мне страшно было жутко, я смотрел на ноги. Гипнотизировал себя... Ах! как проступали ляжки... Ах! как славно мне дрочилось... Ах, эти божественные руки! Ах! могу признаться, что дрочил я на всех королев той эпохи... стоя, на задах магазина, на сторожевом посту для месье Бен-Корема. Я был в самом цвету половой зрелости, меня охватывали невероятно яростные приступы... Это не мешало мне быть честным и безукоризненно бдительным... За все это доверие, за этот альпинизм доставок, за эту превентивную рысиность, а еще и за уборку магазина (закрытие и открытие вместе с приказчиком), я получал 55 франков в месяц... Вместе с чаевыми я прекрасно справлялся — кроме как в смысле ботинок, с чем были проблемы... особенно из-за горы Монборон... жуткие каменистые склоны... срывал себе все подошвы... Больше 15 дней они на мне не держались, мои ботинки, так я вкалывал... месье Бен-Корем таки осознал, под конец сам отдавал мои ботинки в починку.
Среди наших клиентов был один замечательный персонаж, он-то как раз совсем не вор, напротив, сама щедрость, родной дядя самого царя, Великий князь Николай Николаевич... Его было нелегко забыть хотя бы из-за роста... два метра, по меньшей мере. Это он, этот великан, в конечном счете, проиграл войну и все русские армии. Ах! уже в 1909-м я мог бы наперед заявить, что он все проиграет... Он никогда не знал, чего хотел... Как-то раз он входит в магазин... он спешил, ему надо было нагнуться, чтобы пройти в дверь. Он ударился... Это ему не понравилось... Он сел. Подумал...
– Послушайте, – говорит, – Бен-Корем, я бы хотел подарок для дамы. Мне нужен браслет.
Мгновенно приносят товар... целыми подносами... на целые состояния... у Корема была не мишура... Он смотрит... смотрит, Великий Николай... Перебирает... рассматривает... Он не мог решиться... Он встает, он расправляет все свои два метра... Идет к выходу... «До свиданья!» Бам!.. Снова ударяется о притолоку... Это его отталкивает обратно в магазин... Он оглядывает себя... снова ощупывает череп. Ему больно...
– А, ладно! Дайте мне все это, Корем!..
Целыми пригоршнями он хватает все браслеты... Загружает свое пальто... полные карманы...
– Так!.. – говорит... – А теперь покажите мне портсигары!
Ему подносят весь набор... Какое-то время он тупо стоит над этим... все эти золотые коробочки... украшенные алмазами... затем он их все открывает... защелкивает... начинает развлекаться и щелкать ими... Плок!.. Плак!.. Плок!.. Плак!.. Наконец это его раздражает... Он хватает весь ассортимент... две, три дюжины... он запихивает все это в карманы, где браслеты... встает... Направляется к двери... «Ваше Величество! Ваше Величество! Осторожно! голова!..» Бен-Корем бросился к нему... Великий князь наклоняется... с улыбкой... проходит... Как вдруг на самом выходе он меняет намерение... поворачивается... внезапно, назад... Сейчас он снова войдет в магазин... Бам-м!.. Опять со всей силы ударяется о притолоку! Хватается за голову обеими руками... отступает назад...
– Корем!.. Корем!.. Пошлете счет в Санкт-Петербург! моему племяннику... Он там выберет... он сам!.. на месте!.. Так будет лучше!.. Так будет много лучше!..
Вот это каприз!.. Натали... Вот это самый настоящий каприз!.. или я в этом ничего не понимаю... Нужно запомнить, Натали, это хороший пример того, что есть каприз...
Бедный Николай Николаевич! В том, что касается памяти о нем, капризы продолжаются...
Обстоятельства сложились так, что его огромный дворец на Неве с 18 года стал «Институтом мозга», заведением для изучения психических феноменов.
Случайно, но они попадают в точку.
– Видишь, как странно и смешно проходит жизнь... и как мал мир, даже для великого Николая Николаевича, у которого головы на плечах совсем не было...
Это ее смешило, Натали... эта небольшая история, но она сдерживала смех, полагая, что у меня опять начнется, как по поводу Царского Села... что снова впаду в приступ... Она считала меня очень изворотливым и хитрым.
В сущности, достаточно двух слов, которые постоянно повторяют: время проходит... этого хватает для всего...
Ничто не избегает времени... остаются только отзвуки эха... замирающего... и все реже и реже... Да велика ли и важность?..
Ко мне пришло несколько писем из России... от Натали... На письма я не отвечаю никогда... Долгое молчание... и потом последнее маленькое послание...
Дорогой месье Селин,
Не думайте, что я умерла или исчезла... Я действительно болела все эти месяцы, и не могла вам писать. Но все прошло! Я поправилась, только уже не такая крепкая, как была... Зима прошла, сейчас у нас тоже весна, с солнцем, которого я ждала... с таким нетерпением. Но я себя чувствую еще очень слабой и немножко грустной. Вы больше не пишете... Уже забыли меня?.. У нас в Ленинграде сейчас гости из вашей страны, и мы ожидаем еще многих на праздники. Вы тоже приедете когда-нибудь?.. Это было бы чудесно. Хотелось бы узнать, что нового у вас. Даю вам мой домашний адрес.
С наилучшими чувствами.
Натали.
Вот так-то...
Совсем незаметно, но все они станут призраками... все... все... и Юбельблат и Борокром... и Бабушка... и Натали... точно так, как Елизавета... другая Императрица... как Николай Николаевич, которому так трудно было выбирать... как Бородин... как Яков Шифф... который был таким богатым и могучим... как весь "Интеллидженс Сервис"... как "Институт Мозга"... как мои ботинки на Монборон... все это становится призраками... ууу-у!.. ууу-у!.. Они будут парить над равнинами... Так им и надо... Они будут более счастливыми, намного более счастливыми, на ветру... в складках теней... уууу-у уууу-у... водящими хоровод... Я больше никуда не хочу уезжать... Корабли полны призраков... идут в Ирландию... или в Россию... Я боюсь призраков... Они повсюду... Больше не хочу я путешествовать... это слишком опасно... Я хочу остаться здесь, чтобы увидеть... увидеть все... Я хочу стать призраком здесь, в моей дыре... в моем логове... Я им всем буду делать вот так... "У-гу! У-гу!" Они подохнут от ужаса... Они достаточно доставали меня во времена, когда я был живым... Но придет и мой черед...
Из книги "Bagatelles pour un massacre"
(Пара пустяков для критического разноса),
не издаваемой c 1937 года.
Перевод с французского Aurora Gallego и Сергея Юрьенена.
