К проблеме датировки ранних песен В.Высоцкого. Публикуется в порядке дискуссии+1

Среди высоцковедов принято считать, что его первой песней была «Татуировка», датируемая во всех сборниках 1961 годом. Во всех филологических исследованиях это сообщается как непререкаемый факт. На этом основаны многочисленные научные (и псевдонаучные) открытия.

Однако сохранился целый ряд воспоминаний современников поэта, которые учились с ним вместе в Школе-студии МХАТ в 1956-1960 годах, и из них вырисовывается совершенно иная картина. Оказывается, несколько десятков песен, которые принято датировать началом 1960-х годов, были написаны еще в конце 50-х!

Вспоминает Марина Добровольская (2012): «На втором курсе к нам пришел преподавать русскую литературу XX века Андрей Донатович Синявский. И мы были очень увлечены и предметом, и педагогом... <…> Мы к Синявским пришли домой первый раз осенью 1958 года: ему очень понравились на экзамене по мастерству в конце второго курса наши работы, и он пригласил нас к себе в гости. Пришли вчетвером: Епифанцев, Высоцкий, Ялович и я. Потом уже часто приходили, чаще в комнатку Андрея Донатыча и его жены Марии в подвале в арбатских переулках. Там мы очень много читали, разговаривали, пели... Помню, как Андрей Донатыч с Машей замечательно пели северные “нескладушки” и про “удивительный Марсель...” Туда же Володя Высоцкий стал приносить свои первые песни. Они были смешные, наподобие пародий на блатные песни... И Андрей Донатович очень хвалил и поддерживал Володю.

Поэтому меня очень смущает, когда говорят, что Володя стал писать свои песни после студии. Та же “Татуировка” – это пришло в студии к нам! Песня про Зиганшина и Поплавского – это написано, когда мы учились в студии! Конечно, в это же время была история с полярниками, и Володя тут же сочинил эту песню. “Понял я, что в милиции делала / Моя с первого взгляда любовь...”, “Это был воскресный день, / И я не лазил по карманам...” – написано в студии![2] Потом еще песня “Тот, кто раньше с нею был...”. Даже “Сегодня в нашей комплексной бригаде...” была написана тогда же...»[3]

Можно, конечно, сказать, что это аберрация памяти. Однако попробуем исходить из того, что всё сказанное здесь – правда. Например, последняя из упомянутых песен – «Сегодня в нашей комплексной бригаде...» («Бал-маскарад»), – датируемая в собраниях сочинений 1963-м, а то и 1964-м годом, была написана как минимум в 1962-м (а скорее всего, как и говорит Добровольская, еще в Школе-студии – см. об этом в середине статьи): «Володя в то время пел свои песни, такие “зоопарковые”, это 61-й, 62-й годы. “Сегодня в нашей...”, “Большой Каретный”, “Красное, зеленое...”, “Татуировка”, “Я в деле...”»[4]. А песня про военных моряков Зиганшина, Поплавского, Крючкова и Федотова, унесенных на барже в Тихий океан («Сорок девять дней»), действительно появилась вскоре после газетной шумихи в марте 1960 года. Однако первые сохранившиеся фонограммы исполнения этой песни датируются 1965 годом (Москва, у В. Синельщикова, октябрь 1965). Поэтому нас не должно смущать то, что и фонограммы других песен Высоцкого, написанных, по утверждению М.Добровольской, еще в Школе-студии, датируются началом 1960-х годов.

Кстати, факт исполнения Высоцким песни «Сорок девять дней» до 1965 года подтверждает Олег Гедрович, который в 1962 года поступал во ВГИК и был в то время ассистентом кинооператора. Он рассказал о том, как другой вгиковец, студент 3-го или 4-го курса Андрей Ключников, в июле 1962 года устроил у себя концерт Высоцкого. Магнитофонная запись тогда не велась, но Гедрович записал названия всех прозвучавших в тот вечер песен к себе в блокнот. И вот что выяснилось. Оказывается, в июле 1962-го Высоцкий спел, в частности, уже упомянутые «Сорок девять дней», а также: «У меня было сорок фамилий...» (традиционная датировка – 1963 год), «Всё позади – и КПЗ, и суд» (традиционная датировка – 1964 год), «Рецидивист» (традиционная датировка – 1964 год), «Сколько лет, сколько лет...» (традиционная датировка – 1966 год)[5].

Такая же история произошла с песней «Корабли постоят...», которая обычно датируется 1966 годом. Однако актер Александр Кузнецов, учившийся с Высоцким в Театре им. Пушкина (а это 1960 – 1962 годы), говорит, что вчерне песня была написана уже тогда: «Я узнал, что он является автором песен, которые он нам пел, только после его ухода из театра. Песню ‘Про того, кто раньше с нею был’ он мне спел примерно через неделю после приезда в Свердловск. <…> Я спросил его: ‘Откуда песня?’ – ‘Да так... пишет один мой знакомый... Он в то время еще стеснялся своих песен, он их проверял на людях. Нас тогда поразила его лирическая песня ‘Корабли постоят’”. – “Да разве ж она была тогда!?” – “Да! Именно тогда! Она была записана гораздо позже, но спел он ее в первый раз тогда! Я это помню очень хорошо. Она еще тогда не была аранжирована, и Володя пел ее как бы под ‘цумба-цумба’, это был почти речитатив – такая лирическая, грустная. Она еще не была доделана, там было всего два куплета. Первый был: ‘Корабли постоят и ложатся на курс...’, и второй – ‘Возвращаются все, кроме лучших друзей...’ А куплета ‘И мне хочется думать, что это не так...’ еще не было. Очень многие песни у него намечались как эскизы, из которых потом рождаются полотна»[6].

Так вот, когда по окончании Школы-студии МХАТ Высоцкий поступил в Театр им. Пушкина (в том же 1960-м году!), то уже был известен именно как бард, а не только как исполнитель чужих песен: «В 1960 году я “выдвинулся” в старосты кружка автолюбителей на киностудии им. Горького, – вспоминает киноорганизатор Борис Криштул. – Желающих заниматься было гораздо больше, чем вакансий, запись закончилась быстро, и список был утвержден в ГАИ.

На третий день занятий меня разыскал на студии небольшого роста парень.

– Ты староста кружка?

– Мест нет, – привычно ответил я, потому что канючили многие.

– Слушай, не надо так резко. Давай знакомиться. Я – актер театра Пушкина Владимир Высоцкий. И мне очень нужны права.

– Я думал, ты старше. А в тюрьме – правда, сидел?

– Да не сидел я... Тебе что, мои песни не нравятся?

– Почему, некоторые нравятся и даже очень.

– Запиши в кружок, а я тебе пленку с песнями подарю, не блатными.

Но пленку не подарил и курсы посетил два-три раза и пропал.

Как-то я зашел в павильон, где шла съемка фильма “Карьера Димы Горина”. Все было как обычно, за исключением одного: рядом с декорацией спал, сидя прямо на полу, милиционер. Раздался легкий посвист – гляжу, мне подает знаки прогульщик. Я подошел к Высоцкому.

– Ты почему не ходишь на занятия?

– Такие дела, старик! Двинул тут одному в ресторане в морду и схлопотал 15 суток. А у меня съемки! Самой Фурцевой звонили, и вот я здесь... Гляди! – он рассмеялся и показал в сторону. Милиционер проснулся и хлопал глазами.

– Мой конвой! – важно представил сержанта Володя. – А ты спрашивал, сидел ли я? Как накаркал – уже сижу! Вот закончим съемку, и обратно в тюрьму!»[7].

То, что в 1960 году у Высоцкого были свои песни, подтверждает и Василий Паршин, 7 октября 1959 года призванный на трехгодичную (как тогда полагалось) службу в армию и отслуживший «почти 9 месяцев <…> в войсках ПВО на территории Грузии [в г. Лагодехи], где замполитом полка был подполковник Семен Вольфович Высоцкий – отец Владимира Высоцкого»[8]: «В начале 1960 года навестить отца приезжал сын – Володя. Прожил у нас неделю. Я его запомнил в модных тогда узких брюках-“дудочках”, сером пиджаке и с гитарой. Каждый вечер он приходил к нам в курилку и пел – свои и чужие, немного приблатненные песни. Сейчас их названий уже не вспомнить. Тогда, видать, у него было туго с сигаретами, а может, отец не давал курить, так он у нас всегда “стрелял” те, что нам, солдатам, выдавали. “Погарские” назывались. Помню, пел очень подолгу, голос у него, конечно, еще не был поставлен, но немного хриплый. Споет пять-шесть песен и, как обычно: “Ребята, дайте закурить…” Мы никогда не отказывали, а он дымил, как паровоз»[9].

Сюда примыкает также свидетельство актера Всеволода Абдулова, познакомившегося с Высоцким в июне 1960 года: «Свою первую песню Володя написал осенью 60-го. Помню, появился в квартире на 3-й Мещанской племянник мамы Нины Максимовны [Николай Гордюшин], откуда-то из Сибири приехал – он там отсиживал срок. И они с Володей “схлестнулись” дней на десять. Застолья, невероятные рассказы. После чего Володя разразился первым блоком уличных песен»[10], и подробнейший рассказ троюродного дяди Высоцкого Павла Леонидова о первом публичном выступлении Высоцкого-барда, которое состоялось в клубе МГУ (на ул. Герцена) в 1959 – 1960 годах, т.е. когда он учился на четвертом курсе Школы-студии: «Был год шестидесятый, а то и пятьдесят девятый.[11] Дворин [директор клуба МГУ. – Я.К.] в очередной раз подвергся атаке университетских антисемитов из ректората и парткома. Вступился С. Юткевич. Он был режиссером театра МГУ. В ЦК дали команду бить отбой. В парткоме приняли Юткевича с широко распростертыми объятиями. Обе стороны не упоминали ЦК КПСС. Оказалось, что никто и не собирался трогать Савелия Михайловича Дворина, лучшего работника! Уволить его, да Боже упаси! И речи быть не может, чтобы и отпустить его куда, а уж расстаться... Помилуйте!

Тут же попросили Юткевича помочь Дворину организовать концерт для иностранных студентов. В клубе у Дворина, но чтоб – ответственно. Юткевич пообещал помочь. Вечером позвонил Савелию, все рассказал, “выматерился”, примерно, так: “Ай-ай-ай, какие странные люди, но вполне, вполне...”, а после сказал про концерт. И сразу заявил, что помогать в организации концерта не будет. Ну его к Аллаху, концерт этот.... Разве что дать советик, но советик с ключиком: есть во МХАТе-студии на последнем курсе, кажется, в классе Массальского, один студентик. Ну, сам песенки пишет, сам поет их под собственный ак­компанемент.[12] И очень у этого мальчика сочный, яркий и замечательный современный язык, и иностран­ным студентам будет интересно. Однако просить студента ему, Юткевичу, не к лицу, да и незнакомы они, а Массальский? Нет, вы уж, Савелий, сами как-нибудь уладьте. Фамилия? Забыл фамилию, но на ‘Вэ’ начинается... или не на ‘Вэ’, не помню...” Тут в скобках: Сергей Иосифович Юткевич, человек высокого интеллекта и потрясающей памяти, не мог забыть фамилии, и был он предельно доброжелателен к людям. А рассуждал, когда дело шло о рекомендации молодых, так: “Если начнет заинтересованное лицо узнавать фамилию, разыскивать обладателя фамилии, искать с ним контактов – запомнит его навсегда и отнесется к протеже серьезно – зря что ли возился, искал-разыскивал?!”. Это не мои домыслы. Юткевич мне сам говорил. <…>

В тот же вечер Савелий позвонил мне, рассказал о визите Юткевича в партком Университета и о таинственном песнопевце из МХАТА. Он только начал, а я сразу же и допер – ума в данном случае много не надо было: разговор шел о Володькё Высоцком, моем брате... Савелий обрадовался, что все – так просто...

Как же звали Поспелова? Павел Николаевич, помнится. Нет, точно не помню.[13] Дней за пять до того концерта позвонили Дворину из Девятого управления КГБ (или – МГБ) и сообщили, что будет на концерте сам Поспелов[14]. Управление просило места для охраны и план зала, фойе, закулисной части и т.д. и т.п.

<…>

Кончать концерт должен был жонглер Миша Мещеряков, работавший в ритме и темпе пульса со­шедшего с ума... Перед Мещеряковым на сцену вышел парнишка лет восемнадцати на вид, подстриженный довольно коротко. Он нес в левой руке гитару. Вот не помню сейчас, хоть убей: была уже тогда гитара у Володи на шнуре и через плечо?! Не помню, но помню: нес он ее в опущенной левой руке. Шел опасливо и как-то боком, потом миновал микрофон – он слушал Бернеса из зала – и встал у края рампы, как у края пропасти. Откашлялся. И начал сбивчиво объяснять, что он, в общем-то, ни на что не претендует, с одной стороны, а с другой стороны, он претендует и даже очень на внимание зала и еще на что-то. Потом он довольно нудно объяснял, что в жизни у человека один язык, а в песне – другой, и это – плохо, а надо, по его мнению, чтобы родной язык был и в жизни, и в книгах, и в песнях – один, ибо человек ходит с одним лицом... тут он помолчал и сказал нерешительно: “Впрочем, лица мы тоже меняем... порой...”... и тут он сразу рванул аккорд, и зал попал в вихрь, в шторм, в обвал, в камнепад, в электрическом поле. В основном то были блатные песни и что-то про любовь, про корабли, – не помню песен, а помню, как ревел зал, как бледнел бард и как ворвался за кулисы, где и всего-то было метров десять квадратных, чекист и зашипел: “Прекратить!”...

Володю после концерта караулили иностранные студенты часа два, а мы с ним и с Двориным улизнула через аудитории. Дворин благодарил Володю, жал ему руку, а на меня косил смущенный, добрый и пе­репуганный глаз. Однако оргвыводов в МГУ не последовало. Только в студии МХАТа вызвал Володю, не помню сейчас, кто из стариков, и сказал, что он, Высоцкий, учится в студии знаменитейшего на весь мир и почтеннейшего театра и потому должен заниматься, а не выступать с какими-то сомнительными песенками»[15].

Вернемся еще раз к воспоминаниям Марины Добровольской: «...когда у Володи Высоцкого уже появились свои первые песни, Жора Епифанец [Георгий Епифанцев] через лето, закончив сниматься в “Фоме Гордееве”, привез штук десять своих... Это его Володя сподвигнул. Он специально научился играть на гитаре, приехал на четвертый курс и привез: вот, дескать, я тоже написал...»[16].

Фильм Марка Донского «Фома Гордеев» (с Епифанцевым в главной роли) был снят в 1959 году. И, исходя из слов Марины Добровольской, первые песни Высоцкого появились уже в 1958 году, а Епифанцев «через лето, закончив сниматься в “Фоме Гордееве”, привез штук десять своих...». Эту гипотезу подтверждает самая первая цитата из Марины Добровольской, где говорится о том, что осенью 1958 года Высоцкий пел Синявскому свои первые песни. Кстати, ровно об этом же свидетельствуют и другие мхатовцы.

Владимир Комратов: «Он писал под блатных, я этого, честно говоря, не знал. Помню, на третьем или на втором курсе наш педагог Андрей Донатович Синявский пригласил весь курс к себе домой. Андрей Донатович и его жена Розанова после застолья пошли в какой-то подвал вместе с Яловичем и Высоцким, и те пели им там песни, а хозяева записывали»[17].

Игорь Пушкарев: «Мы познакомились в 1956 году. Я тогда поступил в Щепкинское училище, а он в школу-студию МХАТ. В те годы в стране происходил духовный подъем: проводились Спартакиады, из сталинских лагерей стали возвращаться люди. В Москве прошел всемирный фестиваль молодежи и студентов. Ворота в мир приоткрылись, и мы оттягивались на полную катушку. Году в 59-м Володя Высоцкий показал мне тексты своих первых дворовых песен, записанные почему-то карандашом в обычных школьных тетрадках»[18].

Роман Вильдан (из интервью Ларисе Симаковой, 1996): «В течение учебы в студии мы каждое лето почти на каникулы ко мне ездили. Каждый год. Он у меня останавливался, у меня жил там. Тут недавно, кстати... позавчера, да... брат приезжал мой из Ленинграда (у меня все родные в Ленинграде, я ж сам – из Ленинграда)... И вот мы разговорились о Володе, и он говорит: “Ты знаешь, я рылся недавно в бумагах и нашел…”» – «Писульку какую-нибудь?» – «Писульку. А было так: это в одно из посещений – летом, что ли, каникулы – был тоже там – гуляли, гуляли... Пришли домой, и он за пианино и говорит: “Подожди, сейчас я видел тут татуировку, и счас у меня что-то родилось”. Про татуировку песня[19]. Он там стал чего-то подбирать на рояле, и вот черновик этой песни до сих пор лежит...» – «Да??? Так это было что, еще во время учебы?» – «Да, это было после третьего курса где-то». – «С ума сойти! А считалось, что это шестьдесят первый год...» – «Нет, тогда... Мы гуляли, и он говорит: “Вот ты не видел сейчас, прошел – весь татуированный...” Я <брату> говорю: “Так давай сюда ее [рукопись песни] притащи, я ее в музей отдам, и всё...”[20] Надо сказать, что к нашему педагогу Синявскому мы ходили после 2-го курса...» – «И <Высоцкий> пел свои песни?» – «Да, очень любил его слушать вместе с женой. Синявский часто собирал нас у себя в подвале. Мы приходили, сидели у него, с чаем, с вином». – «И уже у Семеныча были свои песни?» – «Конечно»[21].

Этот рассказ подтверждает и Марина Добровольская: «Та же “Татуировка” – это пришло в студии к нам!»[22]

По словам Романа Вильдана: «Первую песню, “Татуировку”, Володя написал – вернее, записал, у нас, на 7-й Красноармейской, в присутствии моего брата»[23].

Его брат – Ричард Вильдан – также оставил об этом воспоминания: «Дома я был один. Мне-то Володя и рассказал про человека, который ехал в автобусе в майке. А после взял подвернувшийся под руку узкий и длинный листик бумаги, сел за стол и написал на нем текст. Я так полагаю, что текст у него уже в голове сложился. Володя направился к пианино, открыл крышку и стал подбирать мелодию. Я помню, как он сидел за пианино, что-то бормотал и слегка придавливал клавиши. Дело в том, что гитары у нас в доме не было»[24].

Опубликовавший эти воспоминания журналист Владимир Желтов добавляет: «Приезжая в Москву в командировки и навещая брата Романа в общежитии, где жили иногородние студенты и куда постоянно наведывались москвичи, и Высоцкий в их числе, Ричард Вильдан обратил внимание, и это его тогда поразило, что все занимаются сочинительством:

– Все – без исключения! Студенты готовились ко всевозможным “капустникам”, обменивались эпиграммами».

Поэт Давид Маркиш, чьи песни «Мир такой кромешный...» и «Мечется стрелка спидометра...» сохранились в исполнении Высоцкого, в интервью Льву Черняку также называет как минимум одну авторскую песню, которую Высоцкий пел во время учебы в Школе-студии: «Высоцкого Вы увидели впервые, надо понимать, в 60-м году? Но тогда он песни почти и не писал!» – «Возможно, это было в 59-м году. Володя учился тогда на последнем курсе Училища. Песни он пел, действительно, ранние: “Что же ты, паскуда...”[25], “На Перовском на базаре...”. Чужие песни он петь не любил, разве что иногда тюремно-блатные: “Течет речка да по песочку, камешки моет...”»[26]

Друг юности Высоцкого, юрист Анатолий Утевский вспоминает: «Тогда у меня был старый магнитофон “Днепр-11” с большими металлическими катушками. И вот на этом магнитофоне Володя стал записывать свои первые песни. Позже, года через четыре, была написана песня о Большом Каретном, которую Володя посвятил мне. Помните: “Где твой черный пистолет?” Володя все время его вертел, рассматривал...»[27].

Песня «Где твои семнадцать лет?» датируется 1962 годом. Стало быть, «года за четыре до этого», то бишь в 1958-1959 годах, Высоцкий уже записывал свои первые песни у Анатолия Утевского! Но, разумеется, эти записи не сохранились: «Я уверен, что были песни, которые не сохранились на пленках. Я абсолютно в этом уверен, потому что те первые пленки часто рвались, – мы их очень много крутили тогда. И самые первые пленки, конечно, не сохранились. А было бы очень интересно послушать первые Володины вещи. Тем более что некоторые из них были написаны в нашей квартире»[28].

В этот же период Высоцкий записывал песни у своего дяди Алексея Владимировича. Об этом рассказала двоюродная сестра Высоцкого Ирэна: «Мой папа одним из первых оценил песни племянника. Он их записывал дома на бобинный магнитофон “Комета” и тиражировал в своей рабочей студии еще в конце 50-х. Этот альбом первых песен Володя так и называл: “У дяди”. В 75-м у нас эту пленку взяли, клятвенно обещая вернуть через день. И конечно же, не отдали. Через много лет мне принесли снимок картонного футляра с надписью, сделанной папиной рукой: “Володя”»[29]. (Работа над песнями шла дома и у Павла Леонидова, который с 1958 года жил на Каретном ряду, – причем опять же на магнитофоне «Днепр», и эти записи также не сохранились. Об этом рассказала Ольга Леонидова: «Они писали на стационарном “Днепре”, потом прослушивали и что-то исправляли. А дети были маленькие, и я всё время ругалась: “Володя, тише! Я тебя выгоню! Я не могу это терпеть: нас арестуют вместе с вами!” <…> В течение года было такое тяжелое состояние. Самый тяжелый период его гонений. Это было до 1964 года, до работы в Таганке. Оле [дочь Ольги и Павла Леонидовых] было лет 5-6. В 12-1 час ночи мы закрывались на кухне, и тут он всё высказывал нам. Он уже писал те песни, которые не нравились. Кроме тех песен, что знает народ, были еще песни и другие. И были черновики. А у Володи такой почерк маленький... И на обложках детских тетрадей писали... и я ходила, собирала, и всё это сжигалось, выбрасывалось. Уничтожено столько писем, столько записей...»[30]).

Писатель Артур Макаров, также знавший Высоцкого еще по Большому Каретному, приводит важное свидетельство Жанны Прохоренко, ставшей впоследствии его женой, а во второй половине 50-х учившейся вместе с Высоцким во МХАТе, об исполнении им своих собственных песен – правда, не под гитару: «...когда начал учиться в Школе-студии МХАТ, стал относиться к песням более серьезно, то есть с большим отбором; его интересовали авторские вещи. Он допытывался, кто автор той или иной песни, кто он такой, и приходил к каким-то открытиям и находкам. Выяснилось (сейчас это многие знают, а он тогда с удивлением узнал), что многие песни, которые считались старыми, блатными, написаны профессиональными литераторами и большей частью в лагерях. Многие удивлялись и едва не клялись: “Ну как же, эту песню чуть ли не отец мой еще пел...” А оказывалось, что эта песня написана не так давно и совершенно неожиданным человеком. А потом случалось, что в песнях, которые пел Володя, вдруг возникали новые куплеты. Спрашиваю: “Откуда ты их знаешь?” – “Не знаю откуда!” Потом выяснилось, что он их сам сочинил. Еще позже появилось ритмическое постукивание по столу или, как рассказывает актриса Жанна Прохоренко, учившаяся вместе с ним в Школе-студии МХАТ и близко его знавшая, по перилам лестницы. Она сейчас тоже хорошо помнит некоторые его ранние песни, которые он пел, аккомпанируя себе ритмическим посту­киванием по перилам лестницы. Воспоминания Жанны Прохоренко очень помогли, когда мы уже после смер­ти Володи устанавливали даты его песен при составлении картотеки. Но главное, конечно, не в отстукива­нии ритма, а в том, что он начал сам сочинять куплеты песен»[31].

Альпинист Анатолий Ковтун рассказал о своем знакомстве с Высоцким, когда они оба еще были студентами: «Это было в Одессе, в 1959 году, на турслете студентов одесских вузов (в одном из которых я и учился)[32]. Кроме официальных концертов, он давал и импровизированные, случайные. Прямо в студенческом общежитии. Правда, тогда в его репертуаре было много “дворовых” песен, которые мне, честно говоря, не понравились. Но я ему как поэту отдал рукопись своих первых стихов. У него никогда не было чувства превосходства, снисходительности, что ли. Он ко всем относился на равных. С неподдельным уважением»[33].

Но едва ли не самое важное свидетельство принадлежит матери поэта Нине Максимовне, которая вспоминает, что ее сын «петь свои песни начал уже будучи студентом театрального вуза»[34].

Это высказывание находит подтверждение в воспоминаниях знакомой Высоцкого Нелли Рачевской, которая рассказала о том, как в 1957 году поступила в Школу-студию МХАТ: «...начали мы учебу. И первый день, когда я пришла в институт, там надо было на 2-й этаж подняться, на площадке было несколько актеров, сидело, и стоял мальчик такой, пацан, и играл на гитаре и пел блатную песню: “А я сидел, не пил, не ел, я на нее всю ночь глядел, как смотрят дети, как смотрят дети...” <…> “Но это в школе-студии было – то, что Вы сейчас говорите?” – “В школе-студии. Это первый раз, когда я только вошла на эту лестницу – первый человек, кого я увидела, это был Володя Высоцкий”. – “То есть какой это год?” – “57-й”. – “Но, разумеется, эту песню он петь не мог”. – “Он пел эту песню”. – “Эту? Вы уверены, что ее?” – “Да, абсолютно! Сто процентов!” – “В 57-м году?” – “В 57-м году”. – “Но у него своих не было еще!” – “А это не его песня, это блатная песня”. – “Это его песня”»[35].

Таким образом, песня «Тот, кто раньше с нею был» датируется аж 1957 годом, а не 1962-м, как принято считать[36]. Косвенным подтверждением этому служат приводившиеся выше воспоминания Марины Добровольской: «“Это был воскресный день, / И я не лазил по карманам...” – написано в студии! Потом еще песня “Тот, кто раньше с нею был...”. Даже “Сегодня в нашей комплексной бригаде...” была написана тогда же...»[37].

А блатной эту песню Нелли Рачевская назвала потому, что Высоцкий тогда очень стеснялся своих первых песен и часто выдавал их за блатные. Позднее же, в начале 1960-х, он часто говорил, что эти песни написал некий Сережа Кулешов, вернувшийся из лагеря (впоследствии в «Романе о девочках» Высоцкий выведет себя в образе Сашки Кулешова, также исполняющего свои песни под гитару). Обратимся к воспоминаниям самарского коллекционера Геннадия Внукова, который часто приезжал в командировки в Москву и там впервые увидел Высоцкого: «Мы были молоды, почти все волжане, большинство холостые, и после работы дружной гурьбой “заваливались” в ближайшую пивную или ресторан “Кама”. <…> Мы пели там песни, тихонько играли в преферанс, даже гитара позволялась.

Кроме нашей, были там и другие компании, шумные, тоже с гитарами, тоже пели песни. Кажется невероятным, но факт есть факт: никогда никаких ссор между незнакомыми компаниями не было. И вот однажды, я слышу, поют рядом ребята под гитару: “Рыжая шалава бровь себе подбрила...”, а потом: “Сгорели мы по недоразумению, он за растрату сел, а я за Ксению”. Я – весь внимание, напрягся, говорю своим: “Тише!”. Все замолчали, слушаем. Я моментально прокрутил в памяти все блатные, все лагерные, все комсомольские песни – нет, в моих альбомах и на моих пленках этого нет. Нет и в одесской серии. Спрашиваю у ребят, кто эти слова сочинил, а они мне: “Ты что, мужик, вся Москва поет, а ты, тундра, не знаешь?” Я опять к ним: “Когда Москва запела? Я только две недели тут не был”. Они: “Уже неделю во всех пивных поют ‘Шалаву’, а ты, мужик, отстал. Говорят, что какой-то Сережа Кулешов приехал из лагерей и понавез этих песен, их уже много ходит по Москве”. <…> Случилось это в самом начале января 1962 года. Хорошо помню тот январский день. Был мой годовой отчет о работе за 61-й год, и мы пошли в “Каму” отмечать мой возраст – “возраст Христа”, 33 года. А что это был Высоцкий, я узнал только в 1966 году, когда увидел его в театре на Таганке в спектакле “10 дней, которые потрясли мир”. Потом, уже в 1967-м году, я спросил его, он ли был в “Каме” с друзьями тогда, в 62-м. Он сказал: “А-а, это тогда я всем говорил, что эти песни поет Сережа Кулешов”»[38].

Вторая песня, упомянутая Внуковым («Зэка Васильев и Петров зэка»), обычно датируется 1962 годом. Но поскольку Внуков услышал эту песню в начале января 1962 года, а ее к тому времени вместе с «Рыжей шалавой» («Что же ты, зараза...») пели «во всех пивных» уже целую неделю, то получается, что написана эта песня была как минимум в конце 1961-го, если не раньше. Тем более что «Рыжая шалава», согласно приводившимся выше воспоминаниям Давида Маркиша, появилась еще во время учебы Высоцкого в Школе-студии. Поэтому не исключено, что тогда же была написана и песня «Зэка Васильев и Петров зэка».

Но если Высоцкий исполнял свои песни с 1957 года, то их должна была слышать его будущая жена Иза Жукова, с которой он вместе учился во МХАТе. Не оставила ли она какие-нибудь свидетельства на сей счет? Оказывается, оставила. Вот фрагменты ее интервью журналу «7 дней»: «Я знала Высоцкого 18-летним мальчиком, трогательным, талантливым, с открытым взглядом на мир. Он был еще никому не известным, песни пел только близким друзьям. Я знала того Высоцкого, которого мало кто помнит»[39].

Что же отсюда следует? А то, что Высоцкий-бард появился вскоре после двадцатого съезда КПСС, в последний день которого (25 февраля 1956 года) глава государства Никита Хрущев прочитал свой знаменитый доклад о «культе личности» Сталина. Тогда у многих сверстников Высоцкого произошел коренной перелом в отношении к советскому строю. Как говорил его сокурсник по МХАТу Геннадий Ялович: «От недостатков нашего общества нам тоже было больно, они были у нас в крови, но всё это как бы поглощалось, втягивалось в искусство, в орбиту творчества, а не политики. Иначе мы бы пошли в диссиденты. Но никто из нас туда не пошел… Мы же были убежденные антикоммунисты, убежденные антисоветчики, но ни Володя, ни Сева (Абдулов) туда не пошли! А пошел Андрей Донатович Синявский… Да и он тоже пошел через творчество… Посадить-то могли и любого из нас! Завтра же!.. Когда посадили Синявского, мы думали, что Володе кранты! Всё – вместе с Синявским погорел и Володя. Я не помню, как эта ситуация разыгрывалась, но помню, было ощущение, что надо Вовку спасать»[40].

Эту гипотезу (о том, что Высоцкий стал писать свои песни, еще учась во МХАТе) подтверждают театральный критик Лидия Львовна Жукова (р. 1907), уехавшая на Запад с третьей волной эмиграции, и Павел Леонидов: «Не странно ли, что ученик самого престижного театрального вуза – Школы-студии МХАТ, с ее почетными традициями, начал с блатных песен. Почему?

В сущности, на этот вопрос ответить просто. Первые шаги Высоцкого на этом поприще совпали с первыми шагами Хрущева в сторону десталинизации. Пошли в ход слова: “посмертная реабилитация, реабилитация, возвращение...”, и вот в нашу жизнь хлынула сумасшедшая информация оттуда, c Запада.

В этой атмосфере – не оттепели, а растерянности – и родился герой “блатного” цикла Высоцкого»[41].

Однако Высоцкий-«антисоветчик» сформировался еще до XX съезда! Поэт Игорь Кохановский, с которым он сидел за одной школьной партой, вспоминает, как в 10-м классе (а это 1954 год) Высоцкого даже чуть не выгнали из школы: «Заканчивается первая четверть, под седьмое ноября. 187-я школа приглашает нашу школу к себе на вечер. Танцы-шманцы, какая-то самодеятельность. Скука страшная! Выходит Володя. Много лет спустя было в моде “армянское радио”, а тогда были басни Крылова, рассказанные как бы армянином (рассказывает басню про комара) <…> Но там еще были такие слова. Он комару говорит (имитирует армянский акцент): “Рабочий человек отдыхает. Слушай, ты издеваешься над рабочим человеком?” Короче говоря, 1954 год. Ему приписали антисоветчину, чуть не выгнали из школы и влепили тройку по поведению в четверти»[42].

Данный случай упомянул и Владимир Акимов, по словам которого это было «первое, если так можно выразиться, выступление Владимира Высоцкого на подмостках. Дело было в соседней женской школе. На вечер традиционно пригласили наши старшие классы. Когда кончилась девчоночья самодеятельность и вот-вот должны были начаться долгожданные танцы, на сцену вылетел Володя и начал рассказывать кавказские анекдоты. Почти стерильные, в смысле приличности. И очень смешные. Только вот исполнителю потом было не до смеха»[43].

Также и в Школе-студии МХАТ, уже начав писать свои собственные песни, Высоцкий продолжал придумывать сатирические сценки, в которых высмеивал коммунистическую риторику.[44] Вот, например, что вспоминает в интервью Льву Черняку Карина Филиппова-Диодорова, также познакомившаяся с Высоцким во время учебы в Школе-студии: «...появился Володя, и сейчас будет игра в “Товарища Иванова”, когда просто падаешь на стол от хохота». – «Что это такое? Расскажите». – «Ой, замечательная игра! Это когда товарищ Иванов отвечает на вопросы корреспондентов. Вот, например, задается... ну, задайте мне любой вопрос, спрашивайте! Я – товарищ Иванов». – «А товарищ Иванов – это кто такой вообще? Рабочий или колхозник?» – «Товарищ Иванов – это очень такой передовой рабочий, его к микрофону приглашают. <…> Вы задавайте, а я примерно расскажу, что на это отвечалось. Всё равно эта игра-то во мне так и осталась с юности». – «Ну, например... не знаю... расскажите, там, о своей работе, скажем!» – «“О работе в нашей коммунистической бригаде мы рассказываем всегда с радостью, потому что мы большие герои, не то что США! Правда, Нюра?” Вот это вот начало игры»[45].

Не напоминают ли эти рассказы подлинные новости по советскому телевидению, которые смотрел Высоцкий в 1979 году (и, разумеется, раньше)? Только там вместо рабочего «товарища Иванова» фигурировали «колхозница Иванова» и «рабочий Петров»: «Как-то мы пришли к нему, – рассказывает Вадим Туманов, – он включил телевизор – выступал обозреватель Юрий Жуков, который всегда это делал примерно так. Из одной кучи писем брал письмо: “А вот гражданка Иванова из колхоза ‘Светлый путь’ пишет...”. Потом из другой: “Ей отвечает рабочий Петров...”. Володя постоял, посмотрел и говорит:

– Слушай, где этих... выкапывают?! Ты посмотри... ведь все фальшивое, и мерзостью несет!»[46].

Итак, в свете сказанного можно предположить, что первые авторские песни Высоцкого появились в 1957 году. Неудивительно поэтому, что Георгий Епифанцев уже в 1959-м высоко отзывался о нем именно как о поэте (фонограмма 1984 года): «Я впервые прочел стихи (песни) Высоцкого с эстрады в 1959 году, предварительно объявив: “Сейчас я Вам прочту великого русского поэта Владимира Высоцкого”! Много недоумения было в зале, даже некоторые возмущались, да и сам Высоцкий после этого концерта сделал мне замечание; он сказал: “Жор, не надо прям уж ‘великий!’ – говори поскромнее: ‘выдающийся русский поэт’!”. Но я его не послушал и на следующих концертах стал объявлять гением.

Для нас, однокурсников Володи, не было секретом еще в 1956 году на первом курсе, что рядом с нами учится гений. Молодости, конечно, свойственно переоценивать свои достоинства: в молодости все гении, но лишь немногие сохраняют эти эпитеты со временем... <…> Высоцкому повезло – удержаться в течение всей жизни на одном уровне»[47].

Но если бы всё было так просто!..

Некоторые мхатовцы, например, отрицают факт исполнения Высоцким собственных песен в стенах Школы-студии (впрочем, как мы уже выяснили, он тогда стеснялся своих песен и выдавал их за фольклорные).

Аза Лихитченко: «...я не помню, чтобы Володя в Школе-студии когда-нибудь пел какие-то свои песни. Я просто понятия об этом не имела. <…> Исполнялись, как правило, “блатные” песни типа: “Есть газеты, семечки каленые...” или “Товарищ Сталин, Вы – большой ученый...” Они хорошо все это делали, по-актерски интересно. Но, тем не менее, Володю, как исполнителя и сочинителя песен я не знала»[48].

Таисия Додина: «Помню встречи на Большом Каретном в квартире Володи Акимова – громадная квадратная комната. Там я услышала первые песни в исполнении Высоцкого, но, когда мы учились в Школе-студии, это были еще не его песни»[49].

Валентин Буров: «То, что он в 1960 году, после окончания студии, начал писать песни, – это точно. Мы не теряли друг друга из виду и часто собирались в Каретном ряду у Жоры Епифанцева, где тот жил, когда женился. И вот тогда уже Володя каждый раз приносил какую-то новую песню. Но свои, не свои – не могу сказать. Мы к этому просто никак не относились: ну спел и спел. Конечно, хорошо поет, приятно чувствовать себя с ним в компании. Всерьез эти песни не воспринимались»[50].

Александр Нилин: «Познакомились мы в 1957 году во время совместной учебы в школе-студии МХАТ. Институт маленький, все друг дружку знали. Я только поступил, а он уже учился на втором курсе. Хотя мы с ним были москвичами, но все время сидели в общаге на Трифоновке. Можно сказать, дневали и ночевали там. Володя, кстати, и жил неподалеку – на Мещанской. <…> Вообще он был в те годы очень юморным, заводным. Но стихи, как я знаю, еще не писал. И песни пел разные, блатные в том числе. Но не свои – точно»[51].

Сам Высоцкий также, как правило, говорил, что в Школе-студии писал исключительно песни-пародии:

1) «Песни пишу, сколько себя помню. Когда был студентом строительного института, пел просто для сокурсников. Потом – студия-школа при МХАТе. Те песни – это песни-пародии на других популярных исполнителей. Серьезное отношение к песне появилось, когда я стал актером; пишу песни для спектаклей, фильмов»[52]. Ср. с другим похожим высказыванием, но уже без упоминания пародий: «Писать песни я начал давно, еще будучи студентом театрального института, – рассказывал артист, – тогда пел только для сокурсников. Затем пел друзьям по студии-школе при МХАТе. Серьезно занялся песенным творчеством, когда стал актером. Начал писать для спектаклей, фильмов»[53].

2) «Незадолго до окончания школы-студии, – рассказывал он на одной из встреч со слушателями, – я услышал Окуджаву и вдруг понял, что такая манера – свои стихи излагать под ритмы гитарные, даже не под мелодию, а под ритмы именно, – что это более усиливает поэзию, которой я уже занимался к тому времени немножко... В то время я писал для своих друзей, для наших актерских “капустников” в студии»[54].

Исходя из этих слов, Высоцкий начал исполнять свои песни под гитару в конце 1950-х – «незадолго до окончания школы-студии», то есть до 1960 года. Примерно так же он рассказал об этом в интервью, записанном 11 февраля 1976 года в антракте спектакля «Гамлет»: «Дело в том, что в конце обучения в студии МХАТ я услышал Окуджаву. И вдруг я понял, что такая манера – свои стихи излагать под ритмы гитары – еще более усиливает воздействие поэзии. К тому времени я уже немножко занимался поэзией. Ну, если это можно назвать поэзией»[55].

Однако из комментария, сделанного Высоцким в 1979 году, следует, что он начал исполнять свои песни под гитару в 1961-м, во время съемок фильма «Увольнение берег» (1962): «Я когда-то давно услышал – во время съемок в Ленинграде, по-моему, даже это было, – как Булат Окуджава поет свои стихи. И меня тогда поразило. Я писал стихи, как всякие люди молодые пишут стихи, и я подумал, насколько сильнее воздействие его стихов на слушателей, когда он это делает с гитарой. <…> И я подумал, что, может быть, попробовать делать то же самое» (Москва, Институт атомной энергии им. И.В. Курчатова, 27.12.1979).

Данную версию как будто подтверждает рассказ Инны Кочарян, вдовы Левона Кочаряна: «Я просто помню, как была написана первая песня. Это было в 1961 году. Лева работал на “Увольнение на берег”, а Володя там снимался. И Володя написал эту песню. Причем он ко мне еще пришел (мы жили в Севастополе, в гостинице), говорит: “Иннуль, ребята не верят, что это я написал, ты уж подтверди”. <…> Тогда было еще очень мало песен, поэтому каждая запоминалась. Почему запомнилась “Татуировка”? Да потому, что “Татуировку” он одну написал. И какое-то время [после этого] не было песен...”»[56].

Иначе эту историю изложил Игорь Кохановский: «С осени 1961 года Володя стал писать песни. <…> О появлении “на свет” первой, “Татуировки”, рассказывал мне много лет спустя Володя Акимов. Он с Высоцким поехал провожать на Курский вокзал Инну, жену Левы Кочаряна. Она уезжала в Одессу, где Лева готовился снимать или уже снимал, точно не помню, свою первую и единственную картину “Один шанс из тысячи”. Они посадили Инну в вагон, у Володи была с собой гитара, и он решил “на дорожку” спеть Инне одну песню, которую, как сказал, сам написал сегодня утром. Спел “Татуировку” и очень сокрушенно посетовал, что никто, кому он уже успел исполнить, не верит, что это написал он (Инна вроде бы сразу поверила), и попросил всё рассказать Леве и обязательно подчеркнуть его авторство...»[57].

Можно с уверенностью сказать, что эта история – выдумка. Фильм «Один шанс из тысячи» вышел на экраны в 1968 году, а снимался он в 1967-м, так что к «Татуировке», написанной, по утверждению Кохановского, осенью 1961-го, никакого отношения не имеет. А то, что Высоцкий сообщил Инне Кочарян, будто написал «Татуировку» «сегодня утром» – так это просто для того, чтобы сделать ей приятное (вообще он часто любил так говорить), а песня наверняка была написана гораздо раньше, тем более что Высоцкий сказал И.Кочарян, что «никто, кому он уже успел исполнить, не верит, что это написал он». Да и позднее, на своих концертах, Высоцкий будет использовать такой же «прием». Так, например, на втором и третьем концертах 25 января 1978 года в Ворошиловграде перед исполнением песни «Расстрел горного эха» он назовет ее «новой», хотя она была написана четырьмя годами ранее.

3) «...в училище театральном я писал целые громадные капустники, которые шли по полтора-два часа. Например, у меня был один капустник на втором курсе – пародии на все виды искусства. <…> Мы делали свои тексты – и на темы дня, и на темы наши студийные, и я всегда являлся автором. То есть я писал комедийные вещи всегда с какой-нибудь серьезной подоплекой давно и занимался стихами очень давно, с детства. Гитара появилась так: вдруг я однажды услышал магнитофон, тогда совсем они были плохие, магнитофоны... я вдруг услышал приятный голос, удивительные по тем временам мелодии и, конечно, стихи, которые я уже знал, – это был Булат. И вдруг я понял, что впечатление от стихов можно усилить музыкальным инструментом и мелодией. Я попробовал это делать сразу, сам – тут же брал гитару, когда у меня появлялась строка. И вдруг это не ложилось на этот ритм, я тут же менял ритм и увидел, что даже работать помогает, то есть даже сочинять – с гитарой. <…> Я попробовал сначала петь под рояль и под аккордеон, потому что, когда я был маленьким пацаном, меня заставляли родители из-под палки заниматься – спасибо им! – заниматься музыкой. <…> Вот из-за чего появилась гитара. А когда? В общем, уже лет четырнадцать, скажем, после окончания студии, назад»[58].

То есть, с одной стороны, Высоцкий говорит, что, услышав во время учебы в Школе-студии песни Окуджавы, «тут же брал гитару, когда у меня появлялась строка», а с другой – утверждает, что гитара появилась после окончания студии, что не соответствует действительности: приводившиеся выше многочисленные воспоминания студийцев свидетельствует о том, что гитара у него появилась во время учебы в Школе-студии, и даже раньше. По словам матери Высоцкого Нины Максимовны, уже в январе 1955 года ее сын хорошо умел играть на гитаре: «Перед своим 17-летием он мне говорит: “Ты все равно подарок мне будешь искать?” – “Да, я хотела купить тебе фотоаппарат…” – “Нет, ни в коем случае! Я фотографировать не буду, потому что не могу сидеть, корпеть: проявлять, закреплять... Не трать деньги зря – лучше купи мне гитару”.

И я купила ему гитару и самоучитель Михаила Высотского. Он спросил: “А зачем самоучитель?” – “Будешь учиться...” – “А я умею”.

На моих глазах он подстроил гитару и очень сносно на ней что-то наиграл.

Видно, перенял что-то у ребят со двора. Но петь свои песни начал, уже будучи студентом театрального вуза»[59].

Стало быть, Высоцкому почему-то неловко было признаться в том, что авторской песней он начал заниматься, еще будучи студентом МХАТа (вроде это как-то «несолидно» звучит), и поэтому появилась легенда о послестудийном периоде. На своих концертах Высоцкий подкреплял ее рассказом о том, что его первые песни предназначались для Л.Кочаряна, А.Макарова, В.Шукшина и А.Тарковского[60], то есть намеренно «сдвигал» временные рамки к началу 1960-х годов: «...все мои песни поначалу предназначались только очень маленькой компании моих самых близких друзей. <…> режиссер Лева Кочарян, его больше нет; и Вася Шукшин больше не живет. Из ныне здравствующих и творящих – Тарковский Андрей, Макаров Артур. <…> Еще режиссер-сценарист Володя Акимов. <…> Тогда мы были совсем юные. <…> Жили полтора года в одной и той же квартире вместе – у Левы Кочаряна. <…> Я тогда только закончил студию МХАТ и начал работать»[61].

А в одном из интервью 1974 года даже прямо назвал началом своего песенного пути 1961 год: «Пишу с 1961 года. Самая первая – “Татуировка”»[62].

Но это, так сказать, признание «для публики». А для друзей – были совершенно другие слова. Мы уже приводили выше свидетельство поэта Давида Маркиша: «Я его как-то спросил об этом. Он сказал, что первой его песней была “Что же ты, зараза...”»[63], причем написана эта песня была, по словам того же Маркиша, когда Высоцкий учился на последнем курсе Училища, то есть в 1959 – 1960 годах[64].

Позднее в этом Высоцкий признается и болгарскому театроведу Любену Георгиеву, который напишет в своих воспоминаниях: «Четыре года он учится у Павла Массальского и Александра Комиссарова. Одновременно овладевает искусством игры на гитаре, сочиняет мелодии к своим стихотворениям и начинает исполнять свои песни сначала перед сокурсниками, а потом и в более широкой аудитории»[65]. И даже на одном из публичных концертов Высоцкий расскажет, как было на самом деле: «Дело в том, что когда-то давно, лет, наверное, так четырнадцать–пятнадцать назад, когда я начал писать песни свои, еще будучи в Школе-студии МХАТ, я писал свои песни только для друзей. Я никогда не рассчитывал, что у меня будет такая гигантская аудитория в будущем в стране. И я писал только для своих близких друзей, для узкого круга, для людей, которые приходили меня слушать, и я знал точно, что они будут меня слушать. И помню атмосферу, которая тогда была. Они были моими первыми судьями. Мы сидели за столом, там, выпивали или нет – это уж неважно, а просто мы говорили о чем-то, о будущем. И вот были мои песни, часто я приносил новые такие кусочки, целые такие серии, что ли, песен. И помню, как было хорошо нам сидеть тогда. Была атмосфера доверия, дружеская, непринужденная»[66].

Итак, первыми слушателями «блатных» песен Высоцкого были его сокурсники по МХАТу. Об этом он проговорился также в беседе с сотрудником Отдела пропаганды ЦК КПСС Борисом Григорьевичем Яковлевым в июне 1968 года (после публикации в «Советской России» разгромной статьи «О чем поет Высоцкий»): «Коли об этом зашла речь, скажу, как на духу, и о своих промахах, ошибках. Ведь я начинал работать в песне совсем молодым, еще в школе-студии МХАТа. Мои первые песни рождались в узком кругу друзей. Они рождались из интереса к повседневной жизни моего окружения – соседей, “мальчишек с нашего двора”, сверстников, людей, как принято говорить, не состоявшихся. Этим песням были присущи камерность, озорство, острая, порой язвительная шутка. Местами их исполнения были капустники, вечеринки, застолья. Словом, я самоутверждался, в том числе и с помощью куража, эпатажа, дворового жаргона. “Грехи молодости?”. Возможно. Но не столько они, сколь желание выразить отношение к противоречиям жизни»[67].

Несколько слов об аутентичности этой беседы с Высоцким, воспроизведенной Б. Яковлевым в интервью с журналистом Б. Кудрявовым.

Фотограф Дмитрий Чижков в 2008 году вспоминал: «Я услышал о Высоцком в 1975 году – на берегу Белого озера под Суздалем – от человека, принимавшего поэта в Отделе пропаганды ЦК КПСС. Эта давняя встреча – Бориса Яковлева с Владимиром Высоцким – состоялась ровно 40 лет назад, летом 1968 года»[68].

Некоторые исследователи склонны считать воспоминания Б.Г. Яковлева[69] фальшивкой. Лично я бы не был так категоричен. К тому же вышеприведенное свидетельство Дм. Чижкова говорит в пользу подлинности этих воспоминаний. Однако в том же 1968 году Высоцкий встречался и с «самым главным» Яковлевым – Александром Николаевичем, – который был первым заместителем заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС. Та беседа носила более «прохладный» характер. Об этом имеется свидетельство кинорежиссера Ильи Рубинштейна: «В 2002 году Российское ТВ (канал РТР) заказало продюсеру Александру Радову (с кем потом мной был сделан фильм “Французский сон”) двухсерийный документальный фильм об Александре Николаевиче Яковлеве. Радов предложил мне быть сценаристом и режиссером этого фильма. И вот летом, в июле, всё того же 2002-го мы вдвоем с Радовым поехали к Яковлеву на предварительную беседу. Офис его фонда располагался где-то в районе Пресни, за зоопарком. Проговорили мы с Яковлевым часа три. Вернее, больше говорил он. <…> Так вот, АН рассказал, что лично принимал ВВ после публикации статьи “О чем поет Высоцкий”. Честно признался, что тогда, в 68-м, песен ВВ почти не знал и отношение его к ВВ было довольно прохладным. И принял он, АН, его довольно прохладно. Суть разговора АН и ВВ была в том, что последний попросил Яковлева как-то отреагировать на статью. В ответ Яковлев сказал, что публикации по областям он остановить уже не может, но пообещал, что статей-“двойников” в центральной прессе больше не будет. И сразу после ухода Высоцкого дал одному из начальников секторов соответствующее распоряжение. Встреча длилась минут двадцать-тридцать. Всё. В конце рассказа АН посетовал, что впервые серьезно отслушал Высоцкого и понял, кто он такой, только после смерти поэта»[70].

Эта ситуация напоминает спор Игоря Кохановского с Давидом Карапетяном – кто из них ездил с Высоцким к Хрущеву. Я полагаю, что правы оба: с Кохановским он ездил к Хрущеву осенью 1968 года, а с Карапетяном – в марте 1970-го.

Из воспоминаний коллекционера Геннадия Внукова: «Было это осенью 1968 года. Не знаю, как с другими, со мной Володя назначал встречи у столба с часами, рядом со служебным выходом из театра на Таганке, где он обычно садился в подъезжавшую машину. <…> “Поехали? – говорю ему. – Я только что из “храма обжорства” и выпить и закусить навалом”. Но Владимир был явно не в духе, резок и груб, чего с ним раньше никогда не было: “Никуда я не поеду! Хватит! Поеду к Никите Сергеевичу, пожалуюсь! Кто бы где ни спел – всё Высоцкий. Все на Высоцкого валят. Да и твои песни, как ты говоришь, ‘Второго фронта’, уже поет какой-то мудак – Аркадий Северный. Хватит, отпелся Высоцкий – надоело! Нажалуюсь Никите Сергеевичу!”»[71].

Кохановский подтверждает слова Внукова о том, что дело было осенью 1968 года: «Это было поздней осенью 68-го. Пожалуй, это был сентябрь. Мы с ним договорились встретиться. Он говорит: “Я за тобой заеду”… По-моему, мы встретились возле Дома журналистов, но на противоположной стороне бульвара почему-то. Он подъезжает на такси, я сажусь и вижу что он под хорошей дозой! Я говорю: “Ну что, куда едем?” Он мне и говорит: “Едем к Хрущеву”. Я говорю: “Ты что, ёбть, вообще! Ох…л, что ли?” Он мне: “Да! Меня там ждут”. Я ему и говорю: “Володь, ты езжай, я не поеду – меня там не ждут, меня не приглашали”. Он: “Нет, поехали. Ну что я один поеду?” Я говорю: “Я могу с тобой съездить, но я туда не пойду”. Он говорит: “Ну хорошо, ты тогда подожди меня, я буквально там на пятнадцать минут, мне там особо нечего делать, я просто хотел ему там спеть кое-что”… Ну, мы подъехали к даче, я остался в машине…»[72].

Для полноты картины приведем еще один вариант воспоминаний Г. Внукова: «В это время подъехала машина. Я взглянул на заднее сиденье в надежде увидеть Марину Влади, но машина была пуста.

Высоцкий, уже усаживаясь, крикнул мне: “Сейчас пожалуюсь Никите Сергеевичу. Звонят и звонят – все валят на меня. А ты приходи к столбу, как-нибудь что-нибудь сварганим. Пока некогда, поехал к Никите Сергеевичу права качать!”»[73].

Спрашивается: почему это он был так уверен, что Хрущев вообще его примет, а тем более по поводу «качания прав»? Да потому что в мае 1968-го он уже побывал у опального генсека и сразу же по возвращении написал песню «Жил-был добрый дурачина-простофиля...», первая фонограмма которой датируется 22 мая 1968 года (Киев, у Г. Лубенца), плюс еще есть «темная» домашняя запись (также сделанная в мае 1968-го) с условным названием «Стал наделы отбирать». Если принять данную версию, то становится понятным появление этой песни через четыре года после отставки Хрущева.

Здесь будет уместно привести свидетельство двоюродной сестры Владимира Высоцкого Ирэны, записанное Ларисой Симаковой 11 июля 2008 года: «Сейчас позвонила Ирэна Ал<ексеевна>, и я пожаловалась, что появление ВВ в Норильске отрицается, кроме других причин, и тем, что это закрытый город и он не мог туда попасть. Что в 66 г. он еще не был так известен. А она вдруг спрашивает: а когда ВВ был у Хрущева? – Кохановский сказал, что весной 64 г.[74], но это тоже отвергается... – А вот и нет! Я отлично помню, как он приехал и рассказывал, что пробрался к Хрущеву поддатый и как ему Никита понравился... – Говорят, что он туда попал с Карапетяном через дочь Хрущева. – Не говорил он ни про какого Карапетяна и дочь Хрущева, у меня всегда были ушки на макушке, когда Вовка приезжал. Он туда “пробрался”. Так что Вовке все было доступно»[75].

О том, что Высоцкий к Хрущеву «пробрался», говорит и режиссер Одесской киностудии Владимир Мальцев: «А не рассказывал, кто его привел, как он там очутился? – Нет. Он говорит: “Сложно было добраться”. Потому что, с одной стороны, те не пускали, которые его охраняли. А с другой стороны – “сверху”. Зачем? Просто у Высоцкого было много связей – его все знали. И знали, что если он с ним поговорит – никаких секретов. У Никиты же было секретов: и военных, и стратегических, и космических, и всяких. Поэтому к нему так старались не подпускать»[76].

Если считать, что речь здесь идет о марте 1970-го, то возникнет непреодолимое противоречие, так как, исходя из описания Давида Карапетяна, с которым Высоцкий как раз в это время ездил к Хрущеву, никуда ему «пробираться» не было необходимости. Сначала он спросил Карапетяна: «Хочешь, поедем сейчас к Хрущеву?», затем договорился по телефону с внучкой генсека Юлией, после чего они с Карапетяном заехали к ней (она жила на Кутузовском проспекте в Москве) и вместе поехали на дачу к Хрущеву. То есть особых сложностей не было. Однако если согласиться с тем, что речь идет о разных визитах Высоцкого, то всё встанет на свои места. Кстати, уверенность Высоцкого, что Хрущев его примет («Хочешь, поедем сейчас к Хрущеву?») скорее всего и была продиктована тем, что до этого он уже бывал на этой даче.

Теперь вернемся еще раз к словам Ирэны Высоцкой: «Я отлично помню, как он приехал и рассказывал, что пробрался к Хрущеву поддатый». Они подтверждаются рассказом Игоря Кохановского: «Хорошо помню, как Высоцкий заехал за мной немножко поддатый. Сказал, что мы должны сейчас же ехать к Хрущеву»[77]. Поразительно, но и внучка Хрущева, говоря о визите Высоцкого с Карапетяном в марте 1970-го, свидетельствует о том же: «Володя был выпивши – точно совершенно»[78]. Карапетян в своих мемуарах (глава «Петрово-Дальнее. К Хрущеву!») также утверждает: «В то мартовское утро Володя приехал ко мне немножко навеселе»[79]. Да и минский кинорежиссер Виктор Туров, к которому Высоцкий с Карапетяном приехали на следующее утро, вспоминая пересказ Высоцким его визита к Хрущеву, свидетельствует: «...в один прекрасный день Володя решил попасть на дачу к “пенсионеру союзного значения” Хрущеву и посоветоваться с ним как с опытным партийным функционером: как жить дальше? Помогла ему внучка Никиты Сергеевича. И вот, отыграв свой концерт для ученых в Дубне, к концу дня Володя, чуть под хмельком, приезжает на дачу вчерашнего хозяина страны. Сначала охрана растерялась – кто да что? Но потом, увидев внучку Хрущева, пропустили»[80].

Таким образом, получается, что оба раза Высоцкий навестил Хрущева, будучи навеселе. Но даже более того: он и возвращался от Хрущева в «разобранном» состоянии!

Марина Влади: «Однажды вечером ты возвращаешься навеселе и, свалившись на диван, сообщаешь мне: “Я был у Хрущева”»[81].

Игорь Кохановский: «Он встретился, он там пел несколько песен, и они выпили там. Я не знаю, Хрущев пил или нет, а то, что Володя вышел оттуда в разобранном виде – это факт! <…> пел он там – это точно! Я еще спросил его, что именно, и он сказал, что пел “Штрафные батальон”, и всё такое...»[82]

Кстати, по воспоминаниям Карапетяна, «песен Хрущеву Высоцкий не пел»[83], из чего становится ясно, что речь идет о разных визитах.

Кроме того, со словами Марины Влади: «На мой удивленный взгляд ты отвечаешь, что Хрущев, с тех пор как потерял власть, живет недалеко от Москвы, что он попросту пригласил тебя...», – перекликаются вышеприведенные воспоминания Игоря Кохановского: «Он мне: “Да! Меня там ждут”»[84].

Что же касается Бориса Яковлева, проработавшего в ЦК КПСС с 1966 по 1969 год, то в интервью Б. Кудрявову он сообщил также следующие подробности: «Порядок был такой: я ознакомился с письмом Высоцкого[85], к встрече с ним подготовился основательно. Письмо потом сдал, снял с контроля, как у нас говорили. А после разговора с поэтом засел за отчет. Точнее, назывался такой отчет запиской. И ее тоже сдал куда следует. О договоренности с тогдашним главным редактором “Комсомолки” [Борисом Панкиным] там тоже есть. Мы же с ним друзья. Весь этот материал хранится в архиве ЦК КПСС. Там должны стоять моя фамилия и подпись. Но публикация в “Комсомольской правде” так и не состоялась. По вине Высоцкого, кстати. Он в очередной раз запил и так ничего и не написал. Любимов, помнится, объявил ему выговор. А ведь речь шла о проблемной статье. О том, какой, по мнению Высоцкого, должна быть советская песня»[86].

В принципе, теперь дело за малым: обратиться в РГАНИ (Архив новейшей истории), где хранится основной массив документов бывшего ЦК (за исключением Политбюро), и запросить упомянутые материалы.

P.S.

Итак, многие датировки ранних песен Высоцкого требуют коренного пересмотра. Однако не всё обстоит гладко и с более поздними песнями. Например, выясняется, что набросок «…стою, словно голенький, / Вспоминаю и мать, и отца, – / Грустные гуляют параноики, / Чахлые сажают деревца», – который в третьем томе германского семитомника датирован 1971 годом, представляет собой фрагмент песни, впервые исполненной Высоцким во время его пребывания в люблинской больнице с 29 мая по 15 июня 1968 года. По словам исследовательницы Ларисы Симаковой: «Главврач этой больницы, про которую (так считают врачи) написаны строчки “Я говорю: сойду с ума – она мне: подожди!”, потому что она действительно старалась задержать ВВ и пролечить, как следует, навела меня на следы этой записи. Но ее владелец находился заграницей, зато его сестра вспомнила, что на концерте ВВ сказал: “А это песня про вашу больницу”, и там были слова: “Парами гуляют параноики, чахлые сажают деревца”»[87].

Но самое главное, что сказанное выше о датировках ранних песен Высоцкого (когда оказывалось, что та или иная песня была написана и исполнялась за несколько лет до первой сохранившейся фонограммы) подтверждает в целом и достоверность рассказа Павла Леонидова о его визите с Высоцким к Анне Ахматовой, где он впервые исполнил песню «Парус», первая известная фонограмма которой относится к 26.10.1966 (Москва, Дворец культуры строителей): «...У Володи был “Реквием” Ахматовой. Западное издание. Маленького формата. Он его читал-перечитывал. Дрожал над двумя книжками. Над “Реквиемом” и над “Сестрой моей – жизнью” Пастернака. <…> С “Реквиемом” вышла история. И у кого эта книжка сейчас, пусть раскроет ее и перечтет надпись: “Моему юному другу Владимиру Высоцкому. А.Ахматова”. Там стоял год, а я его не помню, но помню – конец пятидесятых. И получили мы автограф, по сути, вдвоем, но книга была у Володи, и на ней Анна Андреевна ему написала это неопределенное “юному другу”. <…>

Да, так прибыли мы на Полянку. Дверь открыла Сама. Была она в черном, плотной материи, платье, грузная, в каких-то шлепанцах на босу ногу и простоволосая. Начала извиняться за свой вид, объяснила, что забыла о нас. Пригласила к пустому столу. Нервничала. Смотрела на часы. Мы нервничали ещё больше. Впервые я видел Володю совсем оробевшим. <…> Володя сказал, что он пишет песни, и спросил, можно ли ему спеть. Сама наивно сказала: “Конечно, конечно, только не очень громко, если можно”. Володя смутился, пошел в прихожую и принес оттуда гитару. Минуту настраивал, и она опять занервничала, однако мы “стояли насмерть”. Володя рванул струны изо всех сил и тихонько захрипел “Парус, порвали парус, каюсь, каюсь, каюсь”. Анна Андреевна закрыла глаза и слушала вдумчиво, погружаясь. Володя кончил, и она сказала: “Вы пишете сами слова и музыку. Мне говорил Алексей (Баталов)[88]. Я помню. А я скажу вот что. Это страшно созвучно времени. Для меня, для людей моего поколения и воспитания, это требует перевода, но это – потрясающе созвучно эпохе... А меня саму скоро станут переводить на русский нынешний, а это здорово: ‘Кто вы такие, вас здесь не ждут’. Нас всех здесь не ждали н не ждут. От этого всё...”.

Мы ушли, но перед уходом Володя протянул Анне Андреевне книжку, и она надписала её»[89].

Отметим сразу две ошибки, которые допустил здесь Леонидов. Первая из них скорее даже подтверждает подлинность описываемых им событий (Ахматова жила не на Полянке, а на Ордынке – в доме писателя-сатирика Виктора Ардова, хотя улицы Большая Полянка и Большая Ордынка расположены в непосредственной близости друг от друга, так что фактически Леонидов даже не ошибся), однако вторую ошибку можно смело назвать аберрацией памяти: не мог в конце 1950-х петь Высоцкий Ахматовой «Парус», и отнюдь не потому, что тогда он не писал своих песен – напротив, они у него уже были, – а потому, что Леонидов упоминает западное издание «Реквиема» Ахматовой, которое она надписала Высоцкому. Такое издание действительно было, и увидело оно свет в Мюнхене в 1963 году. Причем, как справедливо пишет Леонидов, оно было «маленького формата»: «Впервые “Реквием” (отдельной книжечкой в 23 страницы) был напечатан в 1963 г. в Мюнхене»[90]. Могло ли оно появиться у Высоцкого? Думается, что вполне могло. Через того же Леонидова, например. Как говорит Людмила Абрамова, он «сыграл роль – многоярусную – в жизни Володи. <…> И когда он в “Балладе о борьбе” поет о “нужных книжках”, – они все были. И не без Пашки»[91]. Еще более важное свидетельство принадлежит брату Павла Леонидова – Леону Леонидову: «Паша начал собирать книги и стал человеком, который лучше всех в Москве знал книгу. Одни называли его книжником, другие библиофилом и т.д. Он действительно знал книгу очень хорошо. Например, к нему обращался Илья Эренбург, когда писал, предположим, о Париже 18-го века и ему нужны были источники. Он же мог обратиться в Библиотеку Ленина или к специалистам по Парижу, но он счел нужным обратиться к Паше – считал, что Паша даст один из лучших. Я помню несколько таких случаев»[92]. Об этом же свидетельствует вдова Павла Леонидова – Ольга Леонидова: «У нас колоссальная была библиотека, и Солженицына все эти тома... Мы в опасное время их таскали, прятали»[93].

Далее. Песня «Парус», исполненная Высоцким у Ахматовой, начинается так: «А у дельфина взрезано брюхо винтом». С какой стати здесь вдруг появился дельфин? А появился он потому, что в 1965 году в московском издательстве «Мир» впервые был издан русский перевод книги Джона Лилли «Человек и дельфин» (через несколько лет Высоцкий под ее впечатлением напишет даже целую повесть «Дельфины и психи»). Однако здесь могли иметь место и другие источники: например, цветной документальный фильм «Дельфины приходят к людям» (1965), а также американский художественный фильм «Флиппер» (1963), который демонстрировался в СССР с русским дубляжом.

И все же. Мог ли быть написан «Парус» до 1966 года или, во всяком случае, до смерти Ахматовой? Обратимся к воспоминаниям актрисы Ирины Печерниковой о ее участии в Московском молодежном экспериментальном театре (ММЭТ), организованном в Клубе Совнархоза СССР (впоследствии – клубе МВД) сокурсником Высоцкого по МХАТу Геннадием Яловичем и режиссером Евгением Радомысленским: «Начиналось с того, что я Володю ненавидела. Он мог меня ущипнуть, мог какую-то гадость сказать. В 1960-е годы мы организовывали театр. Там были Ялович, Жора Епифанцев. Володя тогда был совершенно никому не известен. Они были старше, а меня просто пригласили. Я у них там была как сын полка. Приходила, сидела на репетициях. Я говорю: “Я больше не хочу сидеть”. – “Ну тогда иди”.

В общем, отношения с Володей были плохие. Я от него просто бегала. И только однажды я опоздала на репетицию и слышу – кто-то поет: “Парус! Порвали парус!” Я заглянула так осторожно, чтоб узнать, кто это поет, и увидела, что это – он, мой враг»[94].

Сначала Высоцкий сыграл главную роль в спектакле «Белая болезнь» по К.Чапеку, а потом вместе с И. Печерниковой репетировал еще в одном спектакле: «В 1965 году мы начали репетировать пьесу Г. Епифанцева “Замкнутый спектр”. Забавная, странная пьеса, и которой часть актеров играли самих себя. Там были такие действующие лица: Он, Она, Сева Абдулов, Володя Высоцкий, Марина Добровольская, Ира Печерникова, Валя Буров, Балерина и Скрипач. К тому времени у нас уже какой-то конфликт начался, и репетировали мы то в клубе на Дзержинке, то в ВТО. Володи работал с нами постоянно. Играл он тоже самого себя. <…> Тогда-то мы с Володей и поссорились. Я все искал, какую из своих песен он будет петь. И выбрал “Корабли постоят...”. Но музыка мне не нравилась. И я уговорил Илью Катаева написать на Володины слова другую мелодию. Володя был страшно разозлен. Он долго бился со мной, чтобы была его мелодия, но я настоял на своем, и репетировали мы с музыкой Катаева. Ах, эти грехи молодости! Возможно, поэтому Володя потом долго ее не исполнял. У него, видимо, аллергия на нее возникла. Но прошло время, и он снова запел – на свою мелодию <…>. А спектакль этот, хотя делали мы его не один год, так и не вышел. А потом студия прекратила свое существование»[95].

Однако участие Ирины Печерниковой в репетициях «Замкнутого спектра» имело место не ранее осени 1966 года. Дело в том, что в июле этого года она закончила Школу-студию МХАТ и поступила в Театр Ленинского комсомола под руководством Эфроса, и именно тогда впервые услышала «Парус»: «Владимир Высоцкий. Мы встретились, когда я окончила студию МХАТ и начала работать в театре у Эфроса. Неожиданно старшие друзья по студии позвали меня участвовать в создании нового театра под руководством Геннадия Яловича. Мхатовцы – люди удивительные, они обладают способностью всегда создавать свой театр. Ставили пьесу Жоры Епифанцева. Репетировали в клубе КГБ после окончания спектаклей, часов с одиннадцати вечера, и до закрытия метро. Я участвовала в основном вприглядку, как сын полка. Звали, чтобы просто сидела рядом. Это было интересно, если б не Высоцкий. Он все время меня задевал, острил, как ему казалось, а по мне так говорил гадости. Короче я его возненавидела. А однажды пришла с опозданием и услышала, как кто-то поет потрясающую песню: “Парус порвали парус...”, – но все сгрудились вокруг этого “паруса”, и с моим ростом я решила не рисковать и просто подползти. “Парус” пел мой “ненавистный”, и я, наверное, в состоянии шока изрекла: “Надо же, такой противный и такую песню...”»[96]

Сказанное здесь вполне согласуется с конвенциональной датировкой «Паруса» (октябрь 1966 года), однако существуют воспоминания Вероники Халимоновой, из которых следует, что «Парус» был написан не позднее лета этого года: «...я помню концерт во ВНИИ морского пароходства примерно году в 1965-66, когда его еще никто не знал. Он выступал в красной тельняшке, которую ему подарил Олег [Халимонов]. На сто процентов помню, что он пел “Порвали парус”. А в 1967-м Лева [Кочарян] снимал “Один шанс из тысячи”»[97]. А раз так, то вполне возможно, что «Парус» был написан еще раньше (до марта 1966 года), и, соответственно, мог быть исполнен Высоцким на дому у Ахматовой.

В пользу достоверности рассказа П. Леонидова говорят и следующие две переклички.

Первая. Леонидов отмечает фетишистский трепет Высоцкого перед редкими изданиями стихов: «Дрожал над двумя книжками. Над “Реквиемом” и над “Сестрой моей – жизнью” Пастернака»[98]. Однако то же самое констатирует и Людмила Абрамова, по словам которой в начале 60-х Высоцкому «близки были и Гумилев, и Цветаева, последняя особенно. Перед раритетами из чемодана он испытывал настоящий трепет»[99]. (Почему Высоцкий «дрожал» над «Реквиемом», понять легко: «Реквием» был посвящен тюремно-лагерной теме и – шире – памяти жертв ленинско-сталинского террора, а ведь именно с этой темы начинал свой путь молодой Высоцкий).

Вторая. По словам Леонидова, Ахматова сказала Высоцкому о «Парусе»: «Для меня, для людей моего поколения и воспитания, это требует перевода...». А вот что она сказала, по словам поэта Семена Липкина, в 1961 году о повести Аксенова «Звездный билет»: «Когда появился “Звездный билет” Василия Аксенова, Анна Андреевна Ахматова мне сказала: “Талантливо! Это заговорило новое поколение, – уже не дети, даже не внуки, а правнуки”. И радостно добавила: “Половину слов я не понимаю”. А Ахматова редко кого хвалила, она принимала далеко не всех литературных ровесников Аксенова»[100].

Кроме того, факт встречи Высоцкого с Ахматовой упоминает и Вадим Туманов, узнавший об этом, видимо, от самого Высоцкого: «Очень любил Чаадаева, Гумилева, Пастернака. Ему нравилась Ахматова. Вы знаете, что он с ней встречался? Приезжал в Ленинград с кем-то, я уже не помню. Тот был постарше и больше говорил, а книжечку она надписала Высоцкому»[101].

Насчет приезда в Ленинград – такой вариант тоже не исключен, так как Ахматова действительно жила на даче в поселке Комарово под Ленинградом и время от времени приезжала в Москву, где проводила по нескольку месяцев у Ардовых. Поэтому возможно, что у Высоцкого было с ней даже несколько встреч.

Стоит заметить, что в 1960 году, через двадцать лет после смерти Михаила Булгакова Высоцкий вместе со своим однокурсником по МХАТу Георгием Епифанцевым пришел домой к вдове писателя Елене Сергеевне (как впоследствии с Леонидовым – к Ахматовой) и там впервые прочитал еще неопубликованного «Мастера и Маргариту»: «...через 20 лет Высоцкий будет сидеть за рабочим столом Булгакова у него на квартире и читать его главное творение – роман “Мастер и Маргарита” в рукописи, отпечатанной на машинке с рукописными правками»[102].

Как видим, помимо Ахматовой, Высоцкий встречался и с другими знаменитостями Серебряного века. Был он также знаком с Ольгой Ивинской – гражданской женой Бориса Пастернака. А Ахматова, напомним, была вдовой Гумилева – одного из любимейших поэтов молодого Высоцкого.

Пытался он встретиться и с вдовой Осипа Мандельштама, но та была непреклонна. Вспоминает Татьяна Осмеркина, дочь художника Александра Осмеркина: «В семидесятые годы ставили на Таганке “Гамлета”, а я была без работы, и одна моя приятельница сказала Высоцкому: “Вот, устрой Татьяну Александровну к Любимову художником”. Он ответил: “Нет. Я никого не устраиваю”. Ну, а потом каким-то образом он узнал, может, я сказала, что у меня, точнее у мамы, есть приятельница – Надежда Мандельштам. Он так ко мне пристал, чтобы я их с Надеждой Яковлевной познакомила, обещал, что он и пить не будет... Он сказал мне так: “Стихи Мандельштама спасли меня от безумия и от смерти”. – “Это слова Высоцкого?” – Да. Я это очень хорошо помню, он это мне сказал: “Я был в таком страшном, тяжелом состоянии, и мне попался томик Мандельштама[103]. Это спасло меня от безумия и от смерти. Я бы отдал все, чтобы она выслушала меня”. А Надежда Яковлевна сказала: “Кто? Какой еще Высоцкий?”, – и вот тут она для меня опять стала прежней Надеждой Яковлевной. “Нет. Нет. Нет. Это не моего плана”, и вообще: “Зачем это мне?”. – “То есть Надежда Яковлевна его к ‘эстрадникам’ списала”. – Да. Я так обиделась на нее. А главное – я ему-то обещала. Не потому, что там мне театр был нужен, он мне сам очень нравился. Мне нравились его вещи, и он так хотел с ней познакомиться... Я ужасно на нее обиделась. И маме это сказала. Та просила тоже, но Надежда Яковлевна была неумолима. И так небрежно о нем, как Анна Андреевна об Ахмадулиной, знаете...»[104]

С другой стороны, в пользу того, что Высоцкий встречался с Ахматовой, говорит и ее интерес к двум другим крупнейшим бардам: Булату Окуджаве и Александру Галичу.

Например, Окуджава в начале 1980-х рассказывал о своей встрече с Ахматовой на вышеупомянутой даче под Ленинградом: «А с Анной Андреевной уже мы познакомились тогда, когда я уже в какой-то степени стал известен, и она меня пригласила к себе. Но так как для меня она была живым богом, я никак не мог решиться к ней поехать – я боялся. Я боялся год, боялся второй год. Она меня приглашала, приглашала, и, наконец, я поехал. Я приехал к ней в Комарово. Но... у меня было такое состояние, как будто меня ударили по голове. Я помню, что она вошла, села, очень милая, очень располагающая, стала со мной говорить – о чем, я не помню: я был в полуобморочном состоянии. Я глупо улыбался, кивал ей. Мы сидели довольно долго там, у нее»[105].

А когда в 1965 году стали циркулировать слухи об аресте Галича, это взволновало и Ахматову: «Позднее она была очарована Галичем. Как-то я пришла к ней, году в шестьдесят пятом; вместо “здравствуйте”, она сказала мне: “Песенника арестовали”. Какого песенника? – “Галича”. Дома я узнала, что этот слух уже широко гуляет по Москве, но, к счастью, он не подтвердился»[106].

Поэтому вполне закономерен был интерес Ахматовой и к поэзии Высоцкого, а то, что такой интерес существовал, подтверждает, помимо Павла Леонидова, и Иосиф Бродский, близко общавшийся с ней: «Впервые я услышал его из уст Анны Андреевны – “Я был душой дурного общества”»[107].

Так что их встреча была фактически предрешена.

Ижевск
Примечания

[1] Первоначальный сокращенный вариант этой статьи был опубликован в альманахе: В поисках Высоцкого / Гл. ред. В.Перевозчиков. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2013. № 9 (июнь). С. 61-64; Окончание: Там же. 2013. № 11 (ноябрь). С. 83-100.

[2] Причем две последние песни, по словам Добровольской, высоко ценил и Андрей Синявский, преподававший студийцам русскую литературу: «Так вот, все эти [блатные] песни были записаны, но я не знаю, куда делась эта пленка и сохранилась ли она вообще. А у Синявского сохранилась – это совершенно точно, потому что он ценил эти песни. И еще, он очень высоко ставил самые первые Володины вещи: “Это был воскресный день, и я не лазил по карманам” или “Понял я, что в милиции делала моя с первого взгляда любовь”» (http://ourword.ru/visocki/marina-dobrovolskaya-chast-6.html). Отметим, что песня «Это был воскресный день…» традиционно датируется 1964 годом, а «Я однажды гулял по столице…» – 1963-м.

[3] Добровольская М.: «На нашем курсе был культ дружбы» // Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 1. Молодость / Сост. Ю. Куликов, М. Кууск, Е. Девяткина. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 673 – 674.

[4] Туманишвили М.И. Мы были нежны друг к другу // Белорусские страницы-58. Владимир Высоцкий. Из архивов Б. Акимова, В. Тучина. Минск, 2009. С. 59.

[5] Белорусские страницы-111. Владимир Высоцкий. Из архива Л. Черняка-34. Минск, 2012. С. 101 – 103. В свете сказанного становится ясно, что с очень большой осторожностью нужно относиться к таким воспоминаниям, как, например, у Игоря Кохановского: «В шестидесятом году компания молодых жизнерадостных парней – Яша Безродный, Аркадий Свидерский, Володя Высоцкий, Левон Кочарян и я – частенько собиралась в Большом Каретном переулке, в квартире Володи Акимова (иногда у Кочаряна или у меня). У Акимова родители погибли, и он жил один. Там всегда царила веселая творческая атмосфера: мы шутили, импровизировали, пели песни, болтали, читали свои стихи, мечтали. Там происходил обмен идеями и бушующей энергией. Володя прибежал однажды, счастливый, весь светится от радости: “Ребята! Послушайте, что я написал”. Читал нарочито серьезно: “Суров же ты, климат охотский...” Конечно, мы посмеялись от души. Это и сегодня без смеха читать трудно. Он сумел весь партийный пафос этого события свести до остроумной пародии на сухие штампы газетных статей. Но песней эти стихи стали не сразу. Володя тогда даже на гитаре еще не умел играть. На гитаре играли я и Левон. Я, кстати, и показал Володе первые аккорды. Потом он стал исполнять эту песню на такой незамысловатый народный мотивчик. А записал он ее впервые, насколько я помню, у Левона Кочаряна» (Мешко А. Первая песня Владимира Высоцкого, 25.01.2011 // http://www.kp.ru/daily/25626/792147). Выделенные курсивом фразы вполне укладываются в рубрику «Врет как очевидец» и объясняются банальным отсутствием информации у мемуариста.

[6] Кузнецов А.: «Мы были приятелями...» / Беседовал Лев Черняк // Вагант-Москва. 2003. № 4-6. С. 20 – 21. Причем эта песня – «Корабли постоят...» – была окончательно написана Высоцким уже в 1965 году! Приведем свидетельство композитора Ильи Катаева из интервью Олегу Терентьеву от 3 января 1988 года: «...весной 1965 года, где-то в мае (время запомнилось, потому что уже в июне я уехал в длительную командировку в Африку), Володя позвонил мне и попросил помочь ему записать одну песню, которую, как я понял, он собирался куда-то продать. Поскольку было необходимо представить песню в нотной записи, а сам он записать не мог, то он обратился ко мне. И вот Володя пришел – мы с ним часа полтора занимались этой песней – он пел, а я записывал ноты. Это была песня “Корабли постоят и ложатся на курс”» (Акимов Б., Терентьев О. Владимир Высоцкий: эпизоды творческой судьбы // Студенческий меридиан. 1989. № 4. С. 48). Эту информацию подтверждает Геннадий Ялович: «В 1965 году мы поссорились. Для одного моего спектакля Володя написал песню “Корабли постоят и ложатся на курс...”. Честно говоря, мне не очень понравилась мелодия, и я попросил Илью Катаева написать музыку. Володя жутко это переживал» (Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого / Интервью и лит. запись В. Перевозчикова. М.: Московский рабочий, 1988. С. 117). Таким образом, датировка «1966 год» является ошибочной. Еще два примера. «Песня спившегося снайпера» традиционно датируется 1965 годом (на основе сохранившихся фонограмм), однако в 1971 году Высоцкий сообщил информацию, которая позволяет усомниться в правильности этой датировки: «Первая песня называется “Песня снайпера”, который после войны... которого я встретил однажды в Челябинске. И он просто натолкнул меня на такую маленькую-маленькую зарисовку» (Киев, ДСК-3, 22.09.1971); «Я как-то в Свердловске встретил человека в столовой, который был бывший снайпер. Он за столом спорил с другом о том, что он сейчас так же метко стреляет» (темная запись с условными названиями «Я как-то в Свердловске встретил», «Но ты же на спор», ноябрь 1971). В Свердловске и в Челябинске Высоцкий побывал в июле 1962 года вместе с труппой Театра им. Пушкина, где он тогда работал. Следовательно, песня была написана вскоре после этих гастролей? Получается, так. И, наконец, песня «За меня невеста отрыдает честно», которая в семитомнике /1; 59/ датируется следующим образом: <1963, около 29 января> (на основе письма Высоцкого Людмиле Абрамовой от 29.01.1963, где он цитирует первую строфу из этой песни). Однако имеется свидетельство о том, что она исполнялась Высоцким еще в июле 1961 года! Произошло это в Севастополе во время съемок фильма «Увольнение на берег»: «Однажды Владимир вместе с киногруппой побывал в гостях у севастопольцев, супругов Л.Д. и Б.К. Мельник. Борис Клементьевич служил завскладом Водной станции КЧФ и обеспечивал военным реквизитом всех артистов. Он-то, будучи заядлым рыбаком, и пригласил к себе домой изголодавшихся по жареной рыбке артистов.

Вспоминает Любовь Дмитриевна Мельник: “К вечеру муж приволок домой полкорзины серебристой ядреной ставридки. Весь день я готовила шкару, ждала гостей. И вот они появились. Чинно вытерли ноги о морскую швабру в прихожей. Левон Кочарян с женой, Ариадна Шенгелая, Лев Прыгунов. И Высоцкий с гитарой за спиной. Правда, его тогда никто не знал. <…> Кто-то предложил: ‘Спой, Володя’. Он исполнил две песни. Одна из них, помнится, была связана с ожиданием смерти, в ней были странные строки: ‘И, быть может, выпьют за меня враги...’”» (Корниенко В. Севастополь: эскизы киноэкскурсии // Терра-Таврика [газета туристского рынка Крыма]. 2010. 5 марта. № 4; http://www.voc-tour.com/articles/89-pochitat/147). Стало быть, эта песня была написана не позднее июля 1961 года, а скорее всего – даже раньше.

[7] Криштул Б., Артемов В. В титрах последний. М.: Русская панорама, 2002. С. 445.

[8] Шифрин Л. «Служили два товарища, ага…» // Молодой Коммунар. Воронеж. 2012. 24 янв. № 7 (12933); http://www.lagodekhi.net/view_post.php?id=267

[9] Там же.

[10] Цит. по: Сажнева Е. Исповедь после смерти [“МК” публикует неизвестные воспоминания актера Всеволода Абдулова о своем друге Владимире Высоцком] // Московский комсомолец. 2007. 24 июля; http://www.mk.ru/editions/daily/article/2007/07/24/91294-ispoved-posle-smerti.html

[11] Примерная датировка этого концерта: январь – март 1960 года (Белорусские страницы-3. Владимир Высоцкий. Краткая хронология / Сост. В. Шакало. Минск. 2000. С. 12).

[12] Стало быть, о том, что Высоцкий во время учебы в Школе-студии пишет свои песни, знал не только Павел Леонидов, но и даже режиссер Студенческого театра МГУ Сергей Юткевич!

[13] Поспелов Петр Николаевич (1898-1979) – советский партийный деятель. Герой Соцтруда (1958). Лауреат Сталинской премии первой степени (1943). С 1937 зам. заведующего Отделом, зам. начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). Участвовал в подготовке «Краткого курса истории ВКП(б)» (1938). В 1940-1949 главный редактор газеты «Правда», в 1949 – 1952 директор Института марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б), в 1952-1953 зам. главного редактора газеты «Правда», в 1953 – 1960 секретарь ЦК КПСС. Депутат Верховного Совета СССР в 1946 – 1966. Академик АН СССР (1953). Помогал готовить закрытый доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях» на XX съезде КПСС. В 1957-1961 кандидат в члены Президиума ЦК КПСС (по материалам Википедии).

[14] 9-е Управление КГБ, реформированное 25 июня 1959 года, занималось охраной руководителей КПСС и Советского государства, т.е. в данном случае – охраной кандидата в члены Президиума ЦК КПСС Петра Поспелова. Так что и здесь П. Леонидов точен.

[15] Леонидов П. Владимир Высоцкий и другие. Красноярск: Красноярец, 1992. С. 137 – 139, 142 – 143. Эта история была опубликована и в первом, прижизненном, издании книги П. Леонидова (Нью-Йорк, 1983). И оттуда ее перепечатали, безбожно сократив, Сергей Довлатов и Марианна Волкова (см.: Not just Brodsky: Russian culture in portraits and anecdotes. New York: Word, 1988. P. 106; Довлатов С., Волкова М. Не только Бродский. Русская культура в портретах и анекдотах. М.: РИК «Культура», 1992. С. 106).

[16] Добровольская М.: «На нашем курсе был культ дружбы» // Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 1. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 680.

[17] Комратов В.: «Володя был натурален и в хорошем, и в плохом» // Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 1. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 543. Первая публикация этого фрагмента несколько отличается от вышеприведенной: «Гитара всегда у него была. Он писал под блатные, я этого, честно говоря, не знал. Я помню, на каком-то курсе, втором или третьем, Андрей Донатович Синявский пригласил весь курс к себе домой. Там была водка, то, сё... И потом Андрей Донатович спустился в какой-то подвал, и жена его М. Розанова там была, пошли туда Ялович и Высоцкий, и они, играя на гитаре, пели песни блатные, а те записывали, причем жадно как-то очень записывали эти песни» (Наш лицей / Материал подготовили Л. Симакова и В. Тучин // Вагант. 1996. № 5-6. С. 9). Мария Розанова утверждает, что Высоцкий пел Синявскому чужие песни: «Курс Высоцкого сдал свой первый у Синявского экзамен, и ребята каким-то образом пронюхали (может быть, Синявский проговорился на какой-нибудь лекции). Подошли к Синявскому и сказали: “Андрей Донатович, мы знаем, что вы любите блатные песни. Позовите нас в гости, и мы будем вам целый вечер петь”. Когда они первый раз пришли к нам, Высоцкий еще своих песен не исполнял – исключительно всякие блатные, полублатные. Владимир тогда не хрипел, не кричал, тем не менее был невероятно хорош. Отношения завязались сразу» (цит. по киевскому еженедельнику «Бульвар Гордона», 2009. 6 окт. № 40; http://www.bulvar.com.ua/arch/2009/40/4acd8625f17f1). Более ранний вариант воспоминаний М. Розановой содержит другие подробности: «Пел в тот вечер Высоцкий вместе с актером Яловичем. Своих песен у него еще не было, но, исполняя чужие, он уже тогда вселял в них дух озорства, наделял их особой интонацией, свойственной только ему и ясно обнаруженной в его собственных песнях. <…> После первого их визита я сказала Синявскому, что нельзя, чтобы это так просто ушло, – нужно купить магнитофон. Мы купили “Днепр-5” – большой, громоздкий и с зеленым огоньком. И все остальные приходы в наш дом Высоцкого уже “записывались” на магнитофоне. Первое время мы в основном записывали его прелестные театральные рассказы и сценки» (Синявский А., Розанова М.: «Для его песен нужна российская почва» / Беседовала Н.Уварова // Театр. 1990. № 10. С. 147). Однако сокурсница Высоцкого по МХАТу Луиза Неделько утверждает, что он пел Синявскому именно свои, авторские песни: «Андрей Донатович был просто поражен тем, что пел Володя Высоцкий. Мы знали, что что-то Володя сам написал, но в основном, как обычно он говорил: “Ну, я спою там...” Думали, что это городской фольклор, а оказалось, что он сам сочинил.

Дело в том, что тогда это считалось дурным тоном. Я поразилась, что Андрей Донатович, человек такой тонкой организации, в восторге от Володиных песен. Андрей Донатович, например, стеснялся на экзамене показать, что он видит, когда пользуются шпаргалками. А тут – блатные песни» (Наш лицей / Материал подготовили Л. Симакова и В. Тучин // Вагант. 1993. № 11-12. С. 19).

[18] Кудрявов Б. Страсти по Высоцкому. М.: Алгоритм, 2008. С. 159. В более позднем интервью И.Пушкарев датировал первые песни Высоцкого двумя годами позже: «Потом Володя начал писать и показывал мне свои первые песни. Была у него такая тоненькая тетрадка в клеточку, в неё он записывал эти тексты. Это было в Ленинграде, осенью 1961 года. Я тогда вел дневник в стихах и читал ему оттуда, а он мне показывал свои песни» (Цыбульский М. О Владимире Высоцком вспоминает Игорь Борисович Пушкарев // Владимиру Высоцкому – 73: Народный сборник: ежегодник. Николаев: Наваль, 2011. С. 135).

[19] То, что дело происходило в Ленинграде и летом, подтверждает сам Высоцкий в своих комментариях, однако датирует появление песни началом 1960-х: «Я первую песню свою написал в Ленинграде, здесь, пять лет тому назад. Ехал однажды в автобусе и увидел впереди себя – это летом было – впереди себя человека. У него была распахнута рубаха, и на груди была татуировка – женщина нарисована была, красивая женщина. И внизу было написано: “Люба! Я тебя не забуду!”. Потом я написал такую песню, которая называется “Татуировка”, но, правда, вместо “Любы” для рифмы поставил “Валя”. Почему-то мне – в автобусе мы ехали – захотелось написать про это. Вот я и сделал» (Ленинград, клуб «Восток», 18.01.1967). Впрочем, доверять датировкам, которые Высоцкий давал своим песням, можно лишь с очень большой осторожностью. Вот, например, какой комментарий он сделал, исполнив с многочисленными запинками и не допев до конца, песню «Я из дела ушел» (1973) на концерте в московской библиотеке № 60 (29.11.1979): «Не буду продолжать это занятие. Я попробовал просто вспомнить одну песню, которая была написана вместе вот с этими самыми “Фатальными датами и цифрами” [песня написана в 1971 году. – Я.К.]. Она под тем же настроением и примерно на одну и ту же тему, но я ее никогда не исполнял на концертах, на своих выступлениях и, наверное, не пел ее лет примерно 11-12». Исходя из этого, песня «Я из дела ушел» была спета последний раз... в 1967 или 1968 году, то есть за 5-6 лет до ее написания! Комментарии, как говорится, излишни.

[20] Рукопись этой песни, сделанная карандашом, действительно опубликована в изданном музеем Высоцкого сборнике, но при этом датирована составителями 1961 годом (Добра! Высоцкий...: документы, воспоминания, фотографии. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2008. С. 49; 2-е изд., 2012. С. 65).

[21] Вильдан Р.: «Он был способный парень» // Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч.1. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 583. В своих самых ранних воспоминаниях об учебе с Высоцким в Школе-студии Вильдан писал: «Когда он сильно увлекся гитарой, то всё свободное время ей посвящал. Никто на его причуду не обращал внимания. Бренчит себе и бренчит. Некоторые даже с пренебрежительностью отзывались о его мании. Может быть, потому, что Володя и сам вначале серьезно к себе не относился, и его первые песни носили действительно больше застольный характер. Тот Высоцкий, которого мы знаем, появился значительно позже, уже после окончания студии» (Вильдан Р. Лучшая легенда – он сам // Менестрель [стенгазета Московского КСП]. 1981. № 1. Янв. – март. С. 4). Стало быть, те «первые песни» (то бишь пародии на блатной фольклор), которые носили «больше застольный характер», появились еще в Школе-студии! А «серьезный» Высоцкий, «которого мы знаем», появился позже. Так оно и было. Но память человеческая – вещь непредсказуемая, и в конце 1980-х Вильдан вдруг заявил: «Вначале Володя пел не свои песни – про Колыму, про сроки, а где-то в 60-м или в 61-м он сказал: “Всё, чужие не пою! Только свои”» (Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. М.: Московский рабочий, 1988. С. 119), хотя возможно, что здесь имеется в виду совсем другое: до 1961 года Высоцкий совмещал исполнение своих песен с чужими, а в 1961-м решил, что хватит петь чужое. Однако известно, что и в начале 60-х, и позднее он часто пел не свои вещи.

[22] Добровольская М.: «На нашем курсе был культ дружбы» // Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 1. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 674.

[23] Желтов В. Москвич Владимир Высоцкий в Ленинграде // История Петербурга. 2005. № 3 (25). С. 79.

[24] Там же.

[25] Правильно: «Что же ты, зараза...». Но дело не в этом, а в том, что данная песня, первая известная фонограмма которой (у Л.С. Кочаряна) датируется 06.04.1962, была написана (и исполнялась!) двумя годами ранее. Это косвенно подтверждает гипотеза Игоря Пушкарева: «“Рыжая шалава”, – я думаю, он написал ее, будучи студентом. Почему? Да когда мы в Ленинграде вдруг встретились в 1961 году на съемках, он уже нам пел эту песню» (Пушкарев И.В. Эффект Высоцкого // Белорусские страницы-58. Владимир Высоцкий. Из архивов Б. Акимова, В. Тучина. Минск, 2009. С. 19). Причем, по словам Давида Маркиша, первой песней Высоцкого был отнюдь не «Татуировка», как он сам постоянно говорил в разных интервью: «Я его как-то спросил об этом. Он сказал, что первой его песней была “Что же ты, зараза...”» (Цыбульский М. Время Владимира Высоцкого. Ростов-на-Дону: Феникс, 2009. С. 241).

[26] Давид Маркиш: «Вертится стрелка спидометра» // Белорусские страницы-59. Из архива Л. Черняка-2. Минск, 2009. С. 21.

[27] Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. М.: Московский рабочий, 1988. С. 73.

[28] Там же. С. 79-80.

[29] Двоюродная сестра Владимира Высоцкого Ирэна Высоцкая: «Когда в жизни Володи появилась Марина Влади, его отец гордился прежде всего тем, что она состоит в Коммунистической партии Франции» / Беседовал Дмитрий Гордон // Бульвар Гордона. Киев. 2010. 20 июля. № 29 (273); http://www.bulvar.com.ua/arch/2010/29/4c45d3a223265.

[30] Цит. по машинописной копии расшифровки интервью Ларисе Симаковой, 1991 год (архив А.А. Красноперова, г. Ижевск).

[31] Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. М.: Московский рабочий, 1988. С. 97.

[32] То, что Высоцкий в это время был в Одессе, подтверждает киноактер Кирилл Столяров: «Встречался с Высоцким в Одессе в 1959 году. “Куряж” (общежитие), я его избегал, жил в гостинице “Лондонская”. Кинофильм “Им было девятнадцать”...» (Столяров К. Мы были людьми одного круга // Белорусские страницы-35. Владимир Высоцкий (из архива И. Рогового-2). Минск, 2005. С. 101).

[33] Петрушенко В. Рубежанские вечера Высоцкого: История с фотографией // http://respublica.com.ua/culture/2008/01/28/respublicanews.2008-01-28.8790834793

[34] Полный вариант воспоминаний Н.М. Высоцкой // Высоцкий: исследования и материалы: в 4 т. Т. 1. Детство / Сост. С. Бражников, Ю. Куликов, Г. Урвачева. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2009. С. 62.

[35] Белорусские страницы-114. Владимир Высоцкий. Из архива Л. Черняка-37. Минск, 2012. С. 14 – 15. Игравшего на гитаре Высоцкого запомнил и актер Игорь Васильев: «Все, кто учился в школе-студии им. Вл.Ив. Немировича-Данченко при МХАТ СССР им. Горького в конце 50-х годов, всегда будут помнить Владимира Высотского, сидящего на деревянной скамейке на мраморной площадке 2-го или 3-го этажа школы с гитарой, тихо напевавшего что-то. Подсаживались, слушали. Звенел звонок. Шли заниматься. (Высотский – от слова “высота”)» (Вагант. 1993. № 11-12. С. 12).

[36] Однако потом Высоцкий перестал ее исполнять и «вспомнил» о ней лишь в 1961 году. По свидетельству Игоря Кохановского: «В самом начале шестидесятых, точнее в ноябре 1961 года, <…> когда я снова прибился к нашему кругу, первое, что бросилось в глаза, – это резкая смена Володиного репертуара и его достаточно свободное общение с гитарой. <…> Я услышал “В тот вечер я не пил, не пел...”, потом было “Красное, зеленое...”, потом еще и еще» (Кохановский И. Клены выкрасили город // Литературная Россия. 1987. 20 марта. № 12). Вторая жена Высоцкого Людмила Абрамова также утверждает, что к сентябрю 1961 года, когда они познакомились в Ленинграде на съемках фильма «Увольнение на берег», у Высоцкого было написано всего две песни: «В это время у него песен-то своих, собственно, было две. Третью он уже при мне написал. Третья – это про ленинградскую блокаду. Но пел он много – у него большой уже был репертуар. Чужого было много, Окуджава был, много натурального блатного, лагерного фольклора» (цит. по фонограмме 3-й передачи из цикла «Кони привередливые» на Всесоюзном радио, 1990 – 1991. Автор и ведущий – Сергей Жильцов). Интересно, что, по словам Кохановского, об Окуджаве они с Высоцким впервые услышали «где-то в конце 62-го» (Кохановский И. Начало // Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер. М.: Прогресс, 1989. С. 208). Это противоречит рассказам самого Высоцкого – о том, что он услышал Окуджаву незадолго до окончания Школы-студии МХАТ. Как видим, даже свидетельства очень близких людей требуют тщательной проверки.

[37] Добровольская М.: «На нашем курсе был культ дружбы» // Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 1.. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 674.

[38] Внуков Г. Высоцкий и Самара // Автограф [приложение к еженедельнику «Культура»]. Самара. 1991. № 5. Об этом же говорит и актер Игорь Пушкарев: «В первое время Володя еще стеснялся своих песен – прислушивался, как на них отреагируют окружающие. Ведь мало кто знает, что он и голос-то свой – голос Высоцкого, который потом все знали, – сначала “делал” специально. Чтобы его не узнали, он нарочно хрипел и “спускался на низы”. И только в 1963 году стал смело брать в руки гитару.

Иногда я приглашал его на встречи со зрителями – хотел, чтобы он показывал свои песни на публике. Они же не принимались! Мне иногда говорили: “Слушай, ты приходи один. Ну чего ты приводишь с собой этого…” Тогда ведь Окуджава кумиром был» (Черняк Л. Владимир Высоцкий. Как всё начиналось… // АиФ Суперзвёзды. 2003. 20 янв. № 02 (08)).

[39] Эксклюзив. Первая жена Высоцкого Иза: «Таким его знала только я» / Записала Анжелика Пахомова // 7 дней. 2013. 8 – 14 июля (№ 27); http://7days.ru/article/privatelife/eksklyuziv-pervaya-zhena-vysotskogo-iza-takim-ego-znala-tolko-ya. В более раннем интервью Иза Жукова рассказала об этом так: «Я не только не придавала никакого значения этим песням, они для меня были каким-то терзанием. Куда бы мы ни приходили, начинались эти песни. Причем люди их слышали впервые, а я их слышала в сто первый раз. По-моему, иногда даже поднимала бунт. Володя тогда работал, он уже начал сниматься в “Карьере Димы Горина”, нам опять приходилось расставаться... И мне казалось, нельзя заниматься никакими песнями!! Надо заниматься только женой! В те годы мне так казалось. Поэтому я не придавала особого значения этим песням, и они меня где-то даже раздражали, если быть честной...» (Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого / Интервью и лит. запись В. Перевозчикова. М.: Московский рабочий, 1988. С. 138 – 139). В фильм «Карьера Димы Горина» Высоцкий пробовался летом 1960 года, а снимался там с 29 сентября по 8 октября того же года, причем, по словам И.Жуковой, к тому времени она слышала его песни уже «в сто первый раз», т.е. Высоцкий начал писать их задолго до этого.

[40] Ялович Г. После окончания студии нам всем повезло больше, чем Володе // Владимир Высоцкий. Белорусские страницы-34 (из архива И.Рогового) / Сост. В.Шакало. Минск, 2005. С. 18 – 19.

[41] Жукова Л., Леонидов П. На грани, на пределе, на краю... // Литературное зарубежье. Нью-Йорк. 1981. № 15-16. С. 8. Таким образом, Высоцкий начал работать в жанре авторской песни на несколько лет раньше Александра Галича! Как сказал об этом Наум Коржавин: «Галич был старше Володи, однако дело, которым они занимались, было Володиным делом раньше» (Коржавин Н. Об Александре Галиче // Там же. С. 7). Поэтому когда однокурсница Высоцкого по МХАТу Таисия Додина пишет о событиях августа 1960 года: «Высоцкий распределился в Театр Пушкина вместе с Буровым, Ситко и Портером. И уже летом они поехали на гастроли в Ригу. У меня был свободный диплом, я поехала вместе с ними. В Прибалтике мы встретили отдыхавшего там Галича. И я хорошо помню, что мы собирались в нашем большом номере, много разговаривали, и Галич пел, пел и Володя» (Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. М.: Московский рабочий, 1988. С. 146), то можно предположить, что Высоцкий пел уже свои, авторские песни, в отличие от Галича, который мог петь только чужие тексты, так как его первая песня «Леночка» появилась лишь в 1961 году.

[42] Цит. по фонограмме передачи «Вспоминая Высоцкого» на радио «Шансон», эфир от 25.06.2008. Ведущий – Николай Пивненко. В этой передаче прозвучало еще одно важное свидетельство И. Кохановского: «С чего всё началось? К нам пришла в 10-м классе новая учительница по литературе Вера Алексеевна и заразила нас всех стихами. Мы узнали, что был Гумилев, была Цветаева, Мандельштам. Естественно, этих книг не было. Мы ходили в Историческую библиотеку и так полюбили поэзию... И это увлечение стихами привело к тому, что мы стали писать друг на друга эпиграммы, пародии».

[43] Акимов В. Володя (годы молодые) // Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер. М.: Прогресс, 1989. С. 186-187.

[44] Это особенно ярко проявлялось на фоне таких обязательных предметов в Школе-студии, как История КПСС. Например, в Приложении к «Протоколу производственного совещания педагогов 1 курса актерского факультета» от 05.11.1956 давались характеристики на всех студентов и, в частности, отмечалось, что «Высоцкий очень недисциплинирован на истории партии; мешает занятиям» (Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 1. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 46). Разумеется, после этого с Высоцким провели «воспитательную работу», и ему пришлось умерить свой характер, что и было отмечено в «Протоколе производственного совещания» на Кафедре мастерства актера от 30.10.1957: «Высоцкий <…> лучше ведет себя на Истории партии» (Там же. С. 151). Однако в сатирических сценках и в своих авторских песнях он уже «отрывался» по полной программе. А летом 1960 года, когда Высоцкий уже сформировался как поэт-сатирик, ему пришлось в обязательном порядке сдавать экзамен по диалектическому и историческому материализму. В протоколе заседания Государственной экзаменационной комиссии от 15 июня 1960 года было перечислено содержание билетов, которые достались всем студентам-выпускникам IV курса. Высоцкому выпал билет № 4, состоявший из следующих вопросов: 1. Закон перехода количественных изменений в качественные. 2. Социалистический способ производства. 3 Партийный документ «За тесную связь литературы и искусства с жизнью народа» (Там же. С. 498). Последний пункт этого билета Высоцкому удалось впоследствии воплотить в жизнь лучше, чем кому-либо другому.

[45] Белорусские страницы-113. Владимир Высоцкий. Из архива Л. Черняка-36. Филиппова-Диодорова К.С. Минск, 2012. С. 12 – 13. Примечательно, что коммунистические бригады появились в СССР еще в 1959 году: «В предсъездовские дни в гуще молодежи родилось замечательное патриотическое движение – соревнование за звание бригады коммунистического труда. Это движение знаменует собой новую, более высокую ступень социалистического соревнования, несет в себе коммунистические черты, является одной из важных форм приобщения молодежи к коммунистическому труду и коммунистическому образу жизни» (Внеочередной XXI съезд Коммунистической партии Советского Союза. Речь товарища В.Е. Семичастного // Комсомольская правда. 1959. 30 янв. С. 5). Следовательно, вышеприведенная сатирическая сценка в исполнении Высоцкого датируется 1959 или 1960 годом. Но еще важнее вот что: те бригады коммунистического труда, которые объединяли рабочих разных профессий, назывались комплексными. См., например: «Работает Василий Каширский в одном из самых новых и красивых районов Москвы – на Ленинском проспекте. Работает каменщиком в комплексной бригаде коммунистического труда, которой руководит такелажник Сергей Борисов» (Много у Василия дел в семилетке // Там же). А по утверждению Марины Добровольской, песня Высоцкого «Бал-маскарад» («Сегодня в нашей комплексной бригаде...») появилась еще во время учебы Высоцкого в Школе-студии! (Добровольская М.: «На нашем курсе был культ дружбы» // Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 1. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 674). В свете сказанного такое утверждение представляется вполне правдоподобным. Кстати, популярным видом отдыха в этих бригадах был именно бал-маскарад: «Особенно ценным является сотрудничество комсомольцев школы и комсомольцев из бригад коммунистического труда. <…> В колхозном клубе обе комсомольские организации часто проводят совместные вечера отдыха и уж обязательно – традиционный новогодний бал-маскарад» (Клецен С. Вместе колхоз и школа // Народное образование. 1964. Вып. 6. С. 60). Но в песне Высоцкого упоминается и Марина Влади: «Я платье, – говорит, – взяла у Нади, / Я буду нынче, как Марина Влади!» С какой это стати? Да потому что с 3 по 17 августа 1959 года в Москве прошел Международный кинофестиваль, в котором принимала участие Марина Влади, уже известная по фильму «Колдунья». Вскоре после этого Высоцкий, вероятно, и написал «Бал-маскарад».

[46] Туманов В. Жизнь без вранья // Старатель: еще о Высоцком / Сост. А.Крылов, Ю.Тырин. М.: МГЦ АП, Аргус, 1994. С. 339.

[47] Епифанцев Г.: «Ты быстро жил. Лихие кони / Не знали никогда узды...» // Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч.1. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 594. То, что Высоцкий – настоящий поэт, понимал во второй половине 50-х не только Георгий Епифанцев, но и педагог Абрам Александрович Белкин, преподававший мхатовцам классическую русскую литературу. Рассказывает театровед Борис Поюровский: «Во время одного из дежурств в общежитии Абрам Александрович Белкин попал на вечеринку, которую устроил Володя Высоцкий с ребятами. После этого именно Абрам Александрович первым сказал мне, что Высоцкий – поэт. Но я тогда отнесся к этому несерьезно... Мы Белкина обожали, не любили – это не то слово, а обожали. И доверяли. Я удивился: “Кто?” – “Высоцкий! Он – настоящий поэт! Вы просто не знаете этого: он – настоящий поэт!”» (Наш лицей / Материал подготовили Л. Симакова и В. Тучин // Вагант. 1993. № 11-12. С. 19).

[48] Акимов Б. Из интервью с А.В. Лихитченко, г. Москва, 25.08.1979. Цит. по: Акимов Б., Терентьев О. Владимир Высоцкий: эпизоды творческой судьбы // Студенческий меридиан. 1988. № 3. С. 63.

[49] Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. М.: Московский рабочий, 1988. С. 145.

[50] Акимов Б., Терентьев О. Из интервью с В.Е. Буровым, Москва, 04.11.1987. Цит. по: Акимов Б., Терентьев О. Владимир Высоцкий: эпизоды творческой судьбы // Студенческий меридиан. 1988. № 4. С. 53.

[51] Нилин А. Первая жена Высоцкого называла его танком! / Беседовал Борис Кудрявов // Экспресс-газета. 2013. 25 янв.; http://www.eg.ru/daily/stars/36243

[52] «Песни – это не хобби» / Интервью вела Р. Бунимович // Лениногорская правда. 1970. 17 окт. Цит. по: Вагант. 1991. № 3. С. 5.

[53] Крылов В. Песня – верный друг // Заря Востока. Зыряновск. 1970. 22 дек. Цит. по: Вагант. 1991. № 3. С. 4.

[54] Цит. по: Дьяков И. Владимир Высоцкий: театр и песня // Смена. 1985. № 18 (сент.). С. 30 – 31.

[55] Цит. по: Георгиев Л. Владимир Высоцкий: Встречи, интервью, воспоминания. М.: Искусство, 1991. С. 30-31.

[56] Из интервью И.Кочарян В.Перевозчикову, май 1987. Цит. по: Акимов Б., Терентьев О. Владимир Высоцкий: эпизоды творческой судьбы // Студенческий меридиан. 1988. № 6. С. 54.

[57] Кохановский И. Начало // Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер. М.: Прогресс, 1989. С. 207-208.

[58] Цит. по фонограмме интервью В.Перевозчикову для Пятигорского телевидения, 14.09.1979.

[59] Полный вариант воспоминаний Н.М. Высоцкой // Высоцкий: исследования и материалы: в 4 т. Т. 1. Детство / Сост. С. Бражников, Ю. Куликов, Г. Урвачева. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2009. С. 61 – 62.

[60] Как заметил по этому поводу Валерий Золотухин (дневниковая запись от 12.01.1989): «Володя к концу жизни компанию себе сочинил из друзей: Шукшин, Тарковский, Тодоровский» (Золотухин В.С. Секрет Высоцкого: Дневниковая повесть. М.: Алгоритм, 2000. С. 246).

[61] Цит. по фонограмме концерта в московской библиотеке № 60, 29.11.1979.

[62] Тиунов И. «...Я приду по ваши души» // Комсомолец Татарии. Казань, 1989. 22 янв. С. 6 – 7. Впервые опубликовано (в сокращенном варианте): Комсомолец Татарии. Набережные Челны, 1974. 27 июня. Ср. с другим похожим высказыванием: «Писать начал в 1961 году. Это были пародии и песни только для друзей, для нашей компании. И не моя вина, что они так широко “разошлись”» (Тиунов И. У нас в гостях актер Московского театра на Таганке Владимир Высоцкий // Комсомолец Татарии. Казань. 1974 5 июля. Цит. по: Вагант. 1992. № 10. С. 15).

[63] Цыбульский М. Время Владимира Высоцкого. Ростов-на-Дону: Феникс, 2009. С. 241.

[64] Давид Маркиш: «Вертится стрелка спидометра» // Белорусские страницы-59. Из архива Л. Черняка-2. Минск, 2009. С. 21.

[65] Георгиев Л. Владимир Высоцкий: встречи, интервью, воспоминания. М.: Искусство, 1991. С. 26.

[66] Москва, геолфак МГУ, 24.11.1979; цит. по стенограмме концерта: http://vv.uka.ru/km/russ/page/phonogramm/0600--/0615/0_spisok.html)

[67] Цит. по: Кудрявов Б. Кто «гнобил» Владимира Высоцкого при жизни? // Экспресс-газета. М., 2012. 19 июня; http://www.eg.ru/daily/melochi/32385

[68] Чижков Д. Фотовоспоминания о Высоцком. М.: Изд. дом «Звонница-МГ», 2008. С. 255. Здесь же на страницах 100 – 101 опубликовано фото Б.Яковлева, сделанное Чижковым в 1975 году.

[69] Яковлев Б. Владимир Высоцкий в ЦК КПСС // Журналистика и медиарынок. 2008. № 1. С. 49 – 51. Кстати, здесь также приводится высказывание Высоцкого о том, что его «дворовые» песни появились еще в конце 50-х: «Но вот что я никак не мог предположить, так это выхода моих песен за стены студенческого общежития, квартир, тех самых веселых и озорных студенческих капустников. “Песни для своих” запела вся страна!»

[70] http://vysotsky.ws/index.php?showtopic=491&st=0 (запись от 21.12.2008).

[71] Внуков Г. От ЦК до ЧК один шаг! // Третья сила. Самара. 1991. № 2 (4). Нояб. С. 6.

[72] Кохановский Игорь Васильевич: «Это я ездил к Хрущеву!» // Белорусские страницы-59. Владимир Высоцкий. Из архива Л. Черняка-2. Минск, 2009. С. 16.

[73] Внуков Г. Высоцкий и Самара // Автограф [приложение к еженедельнику «Культура»]. Самара. 1991. № 5.

[74] Здесь явная ошибка: весной 1964 года Хрущев был еще у власти, и Кохановский, никак не мог назвать эту дату. А поскольку Кохановский прилетел в Москву из Магадана летом 1968 года (см.: Кохановский И. «Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода». М.: ФиС, 1993. С. 16), то получается, что к Хрущеву они действительно ездили осенью, однако, повторим, в мае Высоцкий уже вполне мог в одиночку побывать у него и под впечатлением от поездки написать «Жил-был добрый дурачина-простофиля...».

[75] http://ubb.kulichki.com/ubb/Forum53/HTML/001282-14.html

[76] Мальцев В. Я Высоцкого знал восемнадцать лет // Белорусские страницы-54. Владимир Высоцкий. Из архива Льва Черняка / Сост. В.Шакало. Минск, 2008. С. 85.

[77] Кудрявов Б. Страсти по Высоцкому. М.: Алгоритм, 2008. С. 86.

[78] Хрущева Юлия Леонидовна: «Встреча была замечательная!» // Белорусские страницы-59. Владимир Высоцкий. Из архива Л. Черняка-2. Минск, 2009. С. 5. Вместе с тем Юлия Хрущева утверждает, что Высоцкий приехал не с Кохановским, а с Карапетяном, который «был всего лишь водилой. <…> Володя его с папой даже не познакомил». Но ведь это полностью соответствует рассказу Кохановского! Именно он был только «водилой» и остался в своей машине, а Высоцкий пошел к Хрущеву один. Неужели Юлия Леонидовна могла перепутать Кохановского с Карапетяном и, таким образом, совместить два приезда Высоцкого?! Очень на то похоже. Это, кстати, объясняет еще и многочисленные противоречия в воспоминаниях.

[79] Карапетян Д.С. Владимир Высоцкий: Воспоминания. 2-е изд., доп. М.: Захаров, 2005. С. 115.

[80] Виктор Туров: «О дружбе с Высоцким я молчал шестнадцать лет...» / Беседовал Борис Крепак // Мир Высоцкого. Вып. 1. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 1997. С. 23.

[81] Влади М. Владимир, или Прерванный полет. М.: Прогресс, 1989. С. 129.

[82] Кохановский Игорь Васильевич: «Это я ездил к Хрущеву!» // Белорусские страницы-59. Владимир Высоцкий. Из архива Л. Черняка-2. Минск, 2009. С. 18.

[83] Карапетян Д.С. Владимир Высоцкий: Воспоминания. 2-е изд., доп. М.: Захаров, 2005. С. 127.

[84] Кохановский Игорь Васильевич: «Это я ездил к Хрущеву!» // Белорусские страницы-59. Владимир Высоцкий. Из архива Л. Черняка-2. Минск, 2009. С. 16.

[85] «Они пришли слушать именно те песни, которые я пел»: [Письмо В.С. Высоцкого в Отдел пропаганды ЦК КПСС. Получено 24 июня 1968 г.] // Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 129 – 130.

[86] Кудрявов Б. Кто «гнобил» Владимира Высоцкого при жизни? // Экспресс-газета. М., 2012. 19 июня; http://www.eg.ru/daily/melochi/32385

[87] Симакова Л. Концерт Высоцкого в Люблино // http://v-vysotsky.com/statji/2006/Koncert_v_Liublino/text.html

[88] Актер Алексей Баталов был младшим братом Михаила Ардова – сына Виктора Ардова, в квартире которого и жила Ахматова на Ордынке. То, что Высоцкий попросил Баталова познакомить его с Ахматовой, подтверждает и Михаил Ардов: «Высоцкий Вас лично не просил познакомить его с Ахматовой?» – «Нет, не просил. Он приходил к моему брату» (беседа М.Цыбульского с М.Ардовым, 06.08.2006 // http://vysotsky.ws/index.php?showtopic=93).

[89] Леонидов П. Владимир Высоцкий и другие. Красноярск: Красноярец, 1992. С. 273 – 274.

[90] Белая Г.А. и др. Русская литература в XX веке. Таллинн: «Коолибри», 2001. С. 210.

[91] Факты его биографии: Людмила Абрамова о Владимире Высоцком. М.: «Россия молодая», 1991. С. 32.

[92] Цит. по машинописной копии расшифровки интервью Ларисе Симаковой от 21.02.1991 (архив А.А. Красноперова, г. Ижевск).

[93] Цит. по машинописной копии расшифровки интервью Ларисе Симаковой, без даты (архив А.А. Красноперова, г. Ижевск).

[94] Цыбульский М. О Владимире Высоцком вспоминает Ирина Викторовна Печерникова //

http://v-vysotsky.com/vospominanija/Pechernikova/text.html

[95] Из интервью Г.Яловича О.Терентьеву, 10.12.1987 (Акимов Б., Терентьев О. Владимир Высоцкий: эпизоды творческой судьбы // Студенческий меридиан. 1989. № 4. С. 48).

[96] Перевалова А. Дожила до понедельника, 25.11.2012 // http://samlib.ru/p/perewalowa_a_w/pechernikova.shtml. Ср. еще с одним рассказом Ирины Печерниковой: «После окончания студии я очень дружила со старшекурсниками. Мхатовцы люди удивительные – они обладают способностью всегда создавать свой театр. И вот образовалась такая компания – Жора Епифанцев, Высоцкий, Сева Абдулов. Под руководством Геннадия Яловича они создавали театр, а я в этом участвовала. Часов в 11 ночи, после спектакля, приходила в клуб КГБ, где они репетировали. Я как сын полка у них была – все меня любили, звали, просто чтоб была рядом. Вот там я первый раз увидела Высоцкого – и возненавидела его всеми фибрами души. Он такой был... Все время цеплялся, острил, издевался. Я его презирала со всей моей детской категоричностью. Как-то раз пришла на репетицию и вдруг слышу – кто-то здорово поет хрипатым голосом: “Парус, порвали парус”. Я влетаю – опоздала немножко, – все кучей стоят, слушают. Проползла между ними и вижу, что это тот самый, ненавистный мне... И ляпнула: “Ой, надо же...” Он как раз петь закончил, посмотрел на меня: “Ну, что?” Я говорю: “Надо же, такой противный – и такую песню спел”. Он расхохотался» (Ирина Печерникова: «И вся судьба моя такая косолапая...» / Беседовала Татьяна Филиппова // Караван историй. 1999. № 6. Июнь. С. 76).

[97] Халимонова В. «Мы были так молоды...» / Записала Л.Симакова // Высоцкий: Время, наследие, судьба. Киев, 1994. № 14. С. 7.

[98] Заметим, что «Сестра моя – жизнь» на тот момент в Советском Союзе выходила отдельными изданиями дважды: в 1922-м и 1934-м годах, и до 1986-го других ее изданий не было. Вне всякого сомнения, эта книга появилась у Высоцкого при помощи того же Павла Леонидова, у которого, как мы знаем, была лучшая библиотека в Москве. Примечательно, что одним из наиболее «антисоветских» произведений, вошедших в сборник «Сестра моя – жизнь», было стихотворение «Русская революция», где изображен Ленин: «Он, – “С Богом, – кинул, сев; и стал горланить: – К черту! – / Отчизну увидав: – Черт с ней, чего глядеть! / Мы у себя, эй жги, здесь Русь, да будет стерта! / Еще не все сплылось; лей рельсы из людей!”» Наблюдается явное сходство с песней Высоцкого «Переворот в мозгах из края в край...», написанной в год 100-летнего юбилея Ленина (1970): «“Ну что ж, вперед! А я вас поведу! / – Закончил Дьявол. – С Богом! Побежали!” / И задрожали грешники в Аду, / И ангелы в Раю затрепетали». Подробнее об этой песне см. в моей статье «Высоцкий и Ленин» http://www.7iskusstv.com/2013/Nomer9_10/JKorman1.php

[99] Желтов В. Рукописями Гумилева торговали в розницу // Смена. Спб. 2004. 23 июля;

http://frogort.ru/26/110

[100] Липкин С. Образ и давление времени. Открытое письмо // Время и мы. 1979. № 47. С. 131.

[101] Туманов В. 10 лет без Высоцкого / Записал А.Алешин // Союз. М., 1990. № 25 (июнь). С. 24.

[102] Епифанцев Г.: «Ты быстро жил. Лихие кони / Не знали никогда узды...» // Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч.1. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 592.

[103] Скорее всего, речь идет о самодельном издании Мандельштама, которое упомянула Алла Демидова: «Я, например, подарила Высоцкому напечатанную на пишущей машинке “Поэму без героя” Ахматовой, а он мне дал перепечатать стихи Мандельштама – тоже машинопись, – подшитые в самодельный том» (Демидова А. Каким помню и люблю // Вспоминая Владимира Высоцкого / Сост. А. Сафонов. М.: Советская Россия, 1989. С. 280). Однако позднее у Высоцкого появился нью-йоркский трехтомник Мандельштама (1967 – 1969): «Когда Володя умер, боялись, что зарубежные издания могут конфисковать. К тому же люди, хранившие запрещенную литературу, могли быть привлечены к ответственности (такое было время). Поэтому часть книг из дома унесли. Среди них я хорошо помню четыре тома Н. Гумилева, три тома О. Мандельштама, двухтомник Н. Клюева, одну или две книжки Б. Пильняка, несколько отдельных изданий В. Набокова, В. Хлебникова – почти все в мягких переплетах. Все это он привозил из-за границы. По-моему, эти книги не сохранились» (Высоцкая Н.М. О библиотеке сына // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. Вып. 1. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 1997. С. 455).

[104] Фигурнова Е., Фигурнова О. Сероглазый король – не для Вертинского // Алфавит. М., 2000. 13 сент.

[105] Цит. по: Окуджава Б.: «Я никому ничего не навязывал...» / Сост. А. Петраков. М.: Книжный магазин «Москва», 1997. С. 175.

[106] Роскина Н. Четыре главы: из литературных воспоминаний. Париж: ИМКА-Пресс, 1980. С. 50. Причем Наталья Роскина свидетельствует также, что Ахматова положительно относилась к творчеству Окуджавы: «Был у нее и Окуджава, и вот его стихи и пение ей понравились» (Там же).

[107] Бродский И. Улица должна говорить языком поэта / Беседовала Ольга Тимофеева // Независимая газета. 1991. 23 июля. С. 5.

Напечатано в журнале «Семь искусств» #12(48) ноябрь 2013

7iskusstv.com/nomer.php?srce=48
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer12/JKorman1.php