Продолжение. Начало в №9-10/2013 и сл.
Великая Война Европейцев
I
Про участие Муссолини в Великой Войне писалось по-разному - мы еще поговорим на эту тему - но осенью 1915 его уход в армию никем особо не воспевался. Патриот выполнил свой долг, вот и все. В 32 года резервист Бенито Муссолини снова стал солдатом, и службу нес бодро и исправно - скоро его произвели в капралы. Дальше, однако, наметился служебный тупик - с офицерскими курсами как-то не сложилось. Сам-то он был уверен, что ему чинили препятствия ввиду его известности в народе - но, скорее всего, дело обстояло куда прозаичней.
Армейская бюрократия работала примерно так же, как и все остальное в Италии - плохо и медленно. Вникать в перемены взглядов тех или иных редакторов времени не было, a в полицейских картотеках Муссолини числился злостным социалистом-агитатором.
Hу, вероятно, и рассудили, что он - неподходящий материал для получения офицерского звания.
Как бы то ни было - но капрал Муссолини честно тянул фронтовую лямку. Подвигов, за которые получал Железные Кресты ефрейтор Адольф Гитлер, Муссолини не совершал, но - пресловутых “… тягот военной службы …” наелся досыта.
Итало-австрийский фронт проходил в Альпах.
Горы мешали наступлению и помогали обороне - а в данном случае австрийцы оборонялись, а итальянцы пытались наступать. Сражения шли в районе долины Изонцо, итак и назывались - первая битва при Изонцо, вторая битва при Изонцо, и так далее, вплоть до десятой.
Успеха не было и в помине, в плохо устроенных траншеях было и мокро, и холодно, никакого укрытия от подступивших морозов в блиндажах не находилось, солдат жрали вши, а еды не хватало - так для Муссолини все и шло, до тех пор, пока в феврале 1917 на учебных стрельбах в тылу возле него не взорвалась бомба, заряженная в слишком разогревшийся ствол миномета.
Несколько человек вокруг Муссолини было убито, а сам он получил около 40 осколков и упал на дно траншеи. Уже значительно позднее в Италии обнаружились тысячи людей, каждый из которых утверждал, что это именно он нес его на носилках в госпиталь.
Ну, это было большим преувеличением - не только из-за немыслимого числа санитаров, но еще и потому, что никакого госпиталя вблизи траншей не имелось - раненых доставляли на полковой пункт медицинской помощи, где их осматривали, по мере возможности перевязывали - а уж потом отправляли в тыл, обычно на запряженных мулами повозках санитарной службы.
Ранения оказались не слишком серьезными.
Муссолини, конечно, вспоминал это происшествие, рисуя его в самых героических тонах. Когда из него пинцетом выковыривали кусочки металла, он отказался от обезболивающего - а потом еще и добавлял, что австрийцы в этот момент коварно обстреляли госпиталь из дальнобойных орудий. В июне 1917 он был уже дома, в Милане, и снова взялся за свою работу. Газета сильно потеряла от отсутствия своего энергичного редактора, надо было быстро поднять ее тираж зажигательными материалами. И одной из самых подходящих тем оказались подвиги другого человека, куда более известного, чем Бенито Муссолини.
Звали этого человека Габриэле д’Аннунцио.
II
Он был старше Муссолини на 20 лет - родился в 1863-м. Он происходил из богатой семьи, с ранних лет обнаружил крупное художественное дарование, и свою первую поэму опубликовал, когда ему было всего 16. Дальше дела у него шли ничуть не хуже - уже известным литератором д’Аннунцио “…свернул в журналистику…”, наделал шума и там, а в 1889, то есть в 26 лет, опубликовал как бы роман, "Il Piacere" - "Наслаждение", который был переведен на английский и принес ему славу уже пошире чисто итальянской.
Пересказывать этот шедевр, честно говоря, не хочется - сейчас его читать почти невозможно, текст выглядит злой пародией на всякие там “… причуды высшего света …”, описанные для горничных.
Вот пара цитат из описания сюжета этого произведения:
“…Андреа покинул имение сестры. Друзья сразу же вовлекли его в омут светской жизни. Встретив на рауте одну из былых любовниц, он одним прыжком погрузился в пучину наслаждения. В канун Нового года он столкнулся на улице с Еленой Мути. Первым движением его души было воссоединиться с ней – вновь покорить её. Затем пробудились сомнения, и он проникся уверенностью, что прежнее чудо не воскреснет. Но когда Елена пришла к нему, чтобы бросить жестокое «прощай», он вдруг почувствовал неистовую жажду сокрушить этот идол…”.
Андреа, как читатель уже догадался, и есть главный герой. И сердце его разрывается между Марией, ангелом чистоты, и Еленой, изощренно призывно, но как бы томящейся в сексуальном плену своего супруга, лорда Хисфилда:
“…[Андреа] знакомится с мужем Елены. Лорд Хисфилд внушает ему ненависть и отвращение – тем сильнее желает он овладеть прекрасной женщиной, чтобы пресытиться ею и навсегда освободиться от неё, ведь всеми его помыслами владеет теперь Мария. Он пускает в ход самые изощрённые уловки с целью завоевать новую возлюбленную и вернуть прежнюю. Ему даровано редчайшее, великое женское чувство – истинная страсть. Сознавая это, он становится палачом самого себя и бедного создания. Они гуляют с Марией по Риму. На террасе виллы Медичи колонны испещрены надписями влюблённых, и Мария узнает руку Андреа – два года назад он посвятил Елене стихотворение Гете …”.
Кошмар, правда? Бедный Андреа... Но дальше дело пойдет еще хуже, потому что английский лорд - воистину чудовище разврата и демон коварства:
“…Лорд Хисфилд показывает Андреа богатейшее собрание развратных книг и похабных рисунков. Англичанин знает, какое действие они оказывают на мужчин, и с насмешливой улыбкой следит за бывшим возлюбленным жены. Когда Андреа совершенно теряет голову, Елена презрительно отсылает его прочь. Оскорблённый до глубины души, он бросается прочь…”.
Ну, и так далее...
К 1915 году Габриэле д’Аннунцио был уже европейски известным поэтом и писателем, в Италии его теперь звали просто "Поэт", он написал известнейшую пьесу "Мученичество Святого Себастьяна" специально для знаменитой французской актрисы Иды Рубинштейн, слыл законодателем моды, открыто жил с богатой аристократкой, маркизой Казати, известной красавицей и покровительницей искусств – о его любовных приключениях ходили легенды.
Так вот, в 1915 он бросил все, и в свои 52 года отправился в Италию, на фронт. И не в пехоту, как скромный берсальер Бенито Муссолини, а в авиацию. Это вознесло его славу еще выше.
В частности, в России в честь д’Аннунцио была написана ода.
Оду написал Н.С.Гумилев – душа которого, право же, в какой-то степени была родственной предмету его поэтического вдохновения. Сам он славился и стихами, и приключениями в далеких краях, и романами с известными красавицами - и тоже бросил все, и пошел на фронт добровольцем, и отважно воевал в кавалерии.
И вот теперь, в 1915, Россия получала нового союзника, Италию. В силу географических причин ее главные военные усилия оказались направлены против Австрии - а с Австрией-то русские войска и воевали наиболее успешно.
Ну, можно ли было это не воспеть ? Победа, казалось, была уже близка. Но вот как-то она все не наступала и не наступала. А потом, осенью 1917, на итало-австрийском фронте появились германские части.
И случилось то, что потом будут называть сражением при Капоретто.
III
Вообще-то, к осени 1917 война, скорее всего, уже окончилась бы победой Антанты - и Австрия, и Германия просто изнемогали в кольце блокады - но в феврале 1917 в России случилась революция, давление на Восточном Фронте сильно ослабло, были захвачены значительные территории - короче говоря, в Германии поднялся дух, и появились кое-какие возможности помочь союзнику.
Помощь выразилась в том, что на итало-австрийский фронт перебросили семь германских пехотных дивизий, с хорошей артиллерией и запасами химических снарядов. У крошечного городка Капоретто эти силы вместе с несколькими австрийскими дивизиями нанесли концентрированный удар по итальянским позициям и прорвали их.
Стратегические прорывы в ходе Великой Войны удавались крайне редко - пулеметы и колючая проволока, как правило, останавливали самые решительные атаки. Но под Капоретто случилось иначе - после прорыва основной позиции итальянский фронт буквально развалился.
Для уяснения масштабов катастрофы достаточно поглядеть на официальную статистику: итальянская армия потеряла 10 тысяч человек убитыми, 40 тысяч человек ранеными, и 265 тысяч человек пленными. Разрыв между числом убитых и раненых и числом тех, кто сдался в плен, прямо-таки поражает - но и это не все. Официальная статистика учла число пленных – их списки были составлены и зарегистрированы австрийцами – но не учла число дезертиров.
Учесть его точно, по-видимому, невозможно, но считалось, что в бегство обратилось порядка 300 тысяч итальянских солдат – они бросили оружие и кинулись в тыл, спасаться кто как может.
Паника была столь беспросветной, что обер-лейтенант Эрвин Роммель с ничтожным по численности отрядом захватил в плен 150 итальянских офицеров и 9000 рядовых, потеряв всего лишь шесть человек убитыми.
Линия фронта за неполные три недели откатилась на сотню километров, даже Венеция рассматривалась, как “…город, находящийся под угрозой…”.
Катастрофу удалось предотвратить только тем, что правительством были приняты чрезвычайные меры, в армию в срочном порядке мобилизовывали всех, кого только могли, включая 18-летних мальчишек. Скорее всего, и это не помогло бы, но германские части опередили свои тылы и остались без подвоза, а на помощь итальянцам пришли их союзники - французские и английские дивизии стабилизировали положение. В общем, к Рождеству 1917 правительству Италии удалось перевести дух.
И конечно, сразу же встал вопрос: как это все могло случиться?
IV
Самый занятный ответ, который мне попадался, был рожден в Италии в период диктатуры, и состоял в том, что все дело было в том, что “…летом 1917 дуче, израненный в боях, уже покинул фронт…”.
Ну, и не прошло и трех четырех месяцев, как боевой дух итальянской армии пошел вниз.
Это, конечно, в своем роде рекорд, по крайней мере – для Италии – но в 1917-1918 так не думал даже Муссолини. Он, конечно, нещадно клеймил дух пораженчества, и призывал к возвращению "...сияющего мая 1915...", месяца, когда Италия вступила в войну - но все-таки на своем решающем вкладе в дело победы не настаивал.
Вместо этого он сосредоточился на защите тезиса о том, что война - всего лишь первый шаг к социальной революции - и находил подтверждение этому в Октябрьской Революции 1917 года в России.
Правда, к началу 1918 в Ленине он уже успел разочароваться.
Он называл его "...человеком из соломы..." - в том смысле, что он не ведет массы, а следует за ними, и сообщал своим читателям, что Маркс был прав: русские всего лишь примитивный азиатский народ, который следует оттеснить подальше от пределов Европы, куда-нибудь за Урал.
Газета "Popolo di Italia" в лице своего главного редактора делала все возможное для того, чтобы поднять дух народа. Муссолини требовал введения единого военного командования для всех стран Антанты, включая Италию, говорил, что с помощью Америки - нового союзника, вступающего в войну - все вскоре поправится. Он настаивал на бомбежках немецких городов и говорил, что “…Германия в случае своей победы превратит итальянцев в рабов…”.
Ну, что сказать? Победа Германии не случилась - Франция выдержала мощное германское наступление 1918, ей на помощь действительно начали подходить многочисленные американские войска, и даже идея Муссолини о бомбежках германских городов в какой-то степени осуществилась.
9 августа 1918 года 87-я истребительная эскадрилья итальянских ВВС отправила 9 самолетов в далекий, полет к Вене. В Италии этот рейд назывался "il Volo su Vienna" – "Полет над Веной". Самолеты благополучно добрались до цели, и сбросили на нее листовки, украшенные итальянским флагом. Текст был самый возвышенный – его написал Габриэле д’Аннунцио, командир эскадрильи, сам участвовавший в этом беспримерном полете.
Беда, правда, была в том, что текст листовок был написан и напечатан на итальянском - перевести его на немецкий как-то никому не пришло в голову. Но это значения уже не имело. Война догорала, "центральные державы" потерпели поражение, пора военных испытаний подошла к концу, Италия оказалась в числе победителей.
Ей оставалось теперь только получить свою долю добычи.
***
Плоды победы
I
Еще в последние дни октября 1918 итальянские войска заняли город Витторио Венето, потерянный было после Капоретто. Это событие было объявлено великой победой, и славу героям пропели по всей Италии. Вслед за этим в Альпах была пересечена старая граница с Австрией, и занят Рент – тот самый, где Муссолини начинал свою серьезную журналистскую карьеру.
Город, конечно, был немедленно переименован на итальянский лад, и стал Трен-то.
Поскольку вслед за ним заняли Триест, то цели "…последней войны Рисорджименто…" были как бы достигнуты.
Но что дальше? Цена войны была высока, Италия потеряла добрых 650 тысяч человек только убитыми. Прибавим к этому почти миллион раненых, огромные материальные потери, разрушения в ходе боев на своей территории после Капоретто – и что же получено взамен?
Тренто и Триест уже казались незначительной наградой за принесенные жертвы.
К тому же война хоть и окончилась, но итальянские войска все еще занимали позиции за пределами итальянских границ. Например, 100-тысячный корпус оказался в Албании - теоретически для охраны ее суверенитета, но как-то было само собой понятно, что суверенитет-то будет скорее номинальным.
Мысли о создании Итальянской Империи посещали в то время многие головы.
Скажем, Карло Сфорца – в недалеком будущем министр иностранных дел Италии - полагал, что “…завоевания в Малой Азии – единственный шанс сделать Италию великой…”. В качестве таких "...завоеваний..." значились, например, бывшие владения Венеции, Светлейшей Республики, повелительницы морей.
Проблема, однако, была в том, что новый послевоенный мир предполагалось строить по “чертежам” президента США, Вудро Вильсона. Как лидер самой большой, самой богатой и самой могущественной из держав-победительниц, в конце 1918 года он пользовался неслыханным престижем.
И Бенито Муссолини в этом отношении полностью разделял энтузиазм народа:
“…Империя Вильсона не имеет границ, потому что Он не правит территориями. Скорее Он истолковывает нужды, надежды и веру в человеческий дух, который не знает земных границ…”.
Слово "Он" действительно было написано с большой буквы, это не опечатка. Муссолини писал о Вудо Вильсоне так, как можно было бы писать о Спасителе, о Мессии...
Но очень скоро выяснилось, что американский президент стоит за право народов на самоопределение. Это означало, что Австро-Венгрия разделится на составные части по этническому признаку, и ее итальянские владения перейдут к Италии - но никакая пусть даже гипотетическая Итальянская Империя в это уравнение не вписывается. Ну, и тон газеты "Народ Италии" сразу переменился.
Вильсон теперь именовался "…спятившим профессором…", который не понимает реальностей.
Заодно доставалось и правящим классам, которые вот уже полвека правят страной, не понимая, что она нуждается в величии, и что просто невозможно понять, каким образом мученичество народа, вынесшего на своих плечах все тягости войны, оказалось бесплодным.
Победа не принесла ничего.
В Италии так думали многие люди, в том числе и герой войны, Габриэле д’Аннунцио. И, как всегда, он нашел самые лучшие слова для того, чтобы выразить обуревавшие его чувства. Он назвал победу “Vittoria Mutilate”.
“…Искалеченная Победа…”.
II
В националистической прессе эта мысль не просто укоренилась, а даже была развита - ведь если победа была испорчена, то есть и кто-то, кто ее испортил? Называлось в этой связи имя Сиднея Соннино, причем разок было даже сказано, что он повел нацию на войну не с мечом Гарибальди, а с ножом Шейлока.
Насчет “…меча Гарибальди…” все более или менее ясно – имелось в виду, что правительство в мае 1915 года не сумело – или не захотело – развернуть широкую газетную кампанию, увлечь за собой народ, или хотя бы обеспечить себе большинство в парламенте.
Упрек, пожалуй, даже и справедлив.
Но вот что касается "…ножа Шейлока…" – тут полная неясность. Шекспировский Шейлок собирался вырезать сердце у своего неисправного должника, и был, по-видимому, неправ.
Но кто же жертва Шейлока в 1918 году? Австрия?
Однако ведь автор критического наскока, по идее, упрекал Соннино не в излишней жестокости, а в недостаточной решимости? И тогда получалось, что Шейлок приплетен просто для того, чтобы уколоть еврея Соннино за то, что он еврей?
В Италии, в отличие от Германии, такие штуки не работали - тема развития не получила.
Вместо этого Муссолини выдвинул другой тезис - лицемерное поведение Англии и Франции в отношении Италии. В то время как "...державы-буржуа..." делили между собой мандаты на управление территориями в Африке и в Азии, Италия оставалась в положении обездоленного пролетария, ей не доставалось ничего.
И все это на основе принципа самоопределения народов?
Если так, то Италия должна выступать под лозунгом: "Свободу Ирландии!", и требовать передачи ей Мальты, раз уж там население говорит на чем-то вроде итальянского ...
И вообще – "...Египет – для египтян...".
Это было в своем роде цитатой из Б.Шоу.
После Первой мировой войны в Египте резко возросло влияние националистической партии. Ее лозунг: "Египет для египтян" настолько вошел в обиход, что Б.Шоу обыграл его в своей пьесе "Цезарь и Клеопатра" – это выкрикивают греки, недовольные Римом.
Ну, и итальянцы начала ХХ века тоже посчитали, что Италия - для итальянцев. Когда после подписания Версальского Договора их делегация явилась домой ни с чем, правительство пало. А основанное Муссолини движение фашистов получило новый толчок в популярности. Собственно, некие "фашистские" кружки уже были. Но 23 марта 1919 года Муссолини провел в Милане учредительное собрание "Итальянского Союза Борьбы» (итал. «Fasci italiani di combattimento»).
Он, конечно же, произнес там яркую речь. Суть ее, по правде говоря, осталась неясной, но звучала она хорошо:
“…Мы позволим себе роскошь быть одновременно аристократами и демократами, революционерами и реакционерами, сторонниками легальной борьбы и нелегальной, и всё это в зависимости от места и обстоятельств, в которых нам придется находиться и действовать…”.
Упор, как мы видим, делался на действие, действие как таковое – и без всяких ненужных уточнений на тему целей и способов. Уже 3-го июля 1919 Бенито Муссолини с удовлетворением сообщал, что всего за три месяца ему удалось добиться того, что фашизм признается наиболее динамичной политической силой Италии. Это признание, в частности, выразилось в том, что к Муссолини стали поступать некоторые суммы от крупных землевладельцев и промышленников Ломбардии.
У них, надо сказать, были на то веские причины.
III
Италия по сравнению с прочими западноевропейскими странами была бедна и неразвита. По данным рекрутского бюро в призыве 1914 года, последним началом ее участия в войне, на 1000 призывников было около 300 неграмотных. Для сравнения – во Франции эта цифра составляла 68, в Германии - и вовсе на 1000 рекрутов приходился только один неграмотный.
Это соотношение грамотных и неграмотных сказывалось решительно на всем. Скажем, еще в славные гарибальдийские времена в собравшейся в Неаполе толпе, выкрикивавшей лозунг "Да здравствует единая Италия!", какой-то крестьянин поинтересовался у путешественника-француза - а что это, собственно, значит? Сам-то он при этом выкрикивал лозунг громче всех - но все-таки o смысле клика хотел бы узнать поточнее...
Крестьяне, как мы видим - люди основательные.
Так что в числе добровольцев-гарибальдийцев, при всем демократизме вождя, преобладала все-таки грамотная интеллигенция. То, что было справедливо во время Рисорджименто, сохранило свою правоту и в 1915 - на войну за неискупленные итальянские земли рвались в основном люди грамотные, да и то далеко не все.
А уж для пастухов с Сардинии, где хлеб было принято выпекать на всю семью всего один раз в месяц и дальше уж пробавляться сухарями, “…плоды победы 1918…” были и вовсе неясны.
Умей эти люди читать, они, пожалуй, согласились бы с д’Аннунцио – победа оказалась искалеченной. Но убогость победы они видели не в отказе Италии в ее притязаниях на колонии - причины они искали поближе к дому. Октябрьская Революция 1917 в России произвела глубокое впечатление не только на грамотных, но и на неграмотных, и в Италии исполнялась вот такая народная песня:
“…A если Ленин придет, мы устроим пир,
И пойдем к хозяевам, и отрежем им головы.
Вот так, вот так - и союз наш вырастет.
А королевских гвардейцев мы сварим на суп,
А карабинеров ошпарим, а их сержанта зажарим.
Вот так, вот так - и союз наш вырастет.
Смотрите, вдовушки, мир теперь подписан,
И парни скоро придут домой, и расцелуют ваши задницы.
Вот так, вот так - и союз наш вырастет.
A если Ленин придет, мы устроим пир,
И пойдем к хозяевам, и отрежем им головы.
Вот так, вот так - и союз наш вырастет”.
Тут надо бы прибавить, что это был не просто фольклор. На левом конце политического спектра Италии имелись очень способные и одаренные люди, которые, сетуя на отсталость и темноту населения, считали, что война может привести к освободительной революции.
Так считал, например, Антонио Грамши.
На его фоне фашисты Бенито Муссолини, тоже требовавшие “…завершающей войну революции…”, казались вполне приличными ребятами. Повторения российских событий 1918, с развязавшейся беспощадной Гражданской Войной, можно было ожидать и в Италии.
Вероятность этого события, собственно, можно было оценить по данным статистики министерств - поденные рабочие в Италии работали только 135 дней в году, и зарабатывали за это время около 1600 лир, а на жизнь требовалось, по все тем же данным, не менее 3000. Поэтому их дети поденщиков лет так в восемь бросали школу, и шли помогать взрослым. Ну, а в 1918 подросшие "детишки" вернулись с войны, где их научили держать в руках оружие и не бояться крови...
Если учесть, что к концу войны в стране оказалось под 5 миллионов мужчин, поносивших военную форму, то понятно, что тематика народных песен в Италии заслуживала серьезного внимания.
И если использовать тематику песенки, приведенной выше, в качестве иллюстрации, то надо признать, что многое варилось в политической кастрюле Италии. Hy, a в сентябре 1919 года кастрюля эта слегка перекипела.
Габриэле д’Аннунцио решил поиграть в Гарибальди.
IV
Стоял на Адриатике, прямо напротив Венеции, входивший в состав Австро-Венгрии портовый город Фиуме. Он мог бы служить неплохой моделью империи Габсбургов – население Фиуме говорило на венецианском диалекте, окружающие город деревни населяли хорваты, а сам город административно принадлежал той половине Австро-Венгрии, которая считалась Королевством Венгерским.
Соответственно, бумаги городского управления велись на немецком и на венгерском, деловая переписка - главным образом на итальянском - ну, а на улице поговорить с возчиками можно было и по-сербохорватски.
Как ни странно, все это прекрасно работало…
Hy, вплоть до поздней осени 1918 , когда Империя развалилась - a на Фиуме стали одновременно претендовать и Италия, и образовавшееся в декабре 1918 Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев. Оно потом станет Югославией - но поначалу рассматривалось, как какая-то "...географическая новость...", и сам факт спора в Италии вызывал величайшее раздражение.
Президент Вильсон, призванный в качестве арбитра, предложил сделать из Фиуме отдельное независимое государство, под управлением Лиги Наций – в 1919-м она как раз находилась в процессе формирования.
Предложение это никого не устроило.
Город как бы завис в "...ничейном пространстве...", начались беспорядки, для их прекращения ввели союзные воинские части, составленные из английских и французских подразделений, городской совет начал выпускать собственную валюту, делая надпечатку "Фиуме" на старых австрийских бумажных кронах - и тут в этот бедлам добавился новый элемент.
Габриэле д’Аннунцио высадился в Фиуме и немедленно провозгласил город аннексированным Италией. Когда итальянское правительство этот щедрый дар отвергло, д’Аннунцио не расстроился - он решил, что Фиуме будет республикой, во главе с так называемым "комманданте", которым он назначил себя.
Впрочем, он не возражал и против того, чтобы его называли просто дуче.
Ну, а дальше началась уже чистая оперетта. Новый глава государства был одержим идеей прекрасного. Он, например, видел сходство между совершенной формой собственного черепа - и ножками Иды Рубинштейн, прославленной танцовщицы. И то, и другое было проявлением одного и того же феномена - чистой красоты.
Ну, и конституцию своего государства д’Аннунцио начал творить по тем же лекалам.
Граждане делились на девять корпораций, образованных по профессиям. Имелась и десятая корпорация, включавшая в себя людей выдающихся, деятельность которых не должны были сковывать узкие рамки профессии. Имелся двухпалатный парламент, состоявший из Совета Корпораций (Consiglio dei Provvisori) и Совета Лучших (Consiglio degli Ottimi) – но, конечно, никакими делами парламент не заморачивался.
Все так или иначе решал дуче.
А дел у него было полно. Например, он сочинил клич "Эйя, эйя, эйя, алала!" (Eia, eia, eia, alala!) - Смысла в кличе не было, но автор решил, что звучит он бодро, и дает кричащим внутренний подъем. А еще полагалось кричать "A Noi!”, что буквально значит "Нам!", но в данном контексте означало "Нам принадлежит мир!".
Практиковались регулярные встречи дуче с народом. Народ обычно организовывался в виде хоров - то местных женщин, то солдат-фронтовиков, то еще кого-нибудь - это, собственно, было неважно.
Главное - диалог вождя с организованным народом.
Привлекались и посторонние – как правило, из числа восторженных поклонников дуче. В их число входили, например, хорваты, недовольные те, что ими правят из сербского Белграда, какие-то не очень понятные люди из Египта, “… стонущего под игом англичан …”, и даже один самурай - он оказался в Италии в 1915-м и пошел добровольцем в итальянскую армию.
Все вместе это называлось "лирической диктатурой".
Д’Аннунцио, конечно, не занимался делами правления в их традиционном смысле - он признавался, что при одном только упоминании об экономике у него начиналась мигрень - но он завел в своем микрогосударстве всевозможные ритуалы, связанные с Римской Империей. Например, приветствие в виде вытянутой правой руки. Или, скажем, применение латинского термина “Mare Nostrum” – “Наше Море” по отношению к морю Средиземному. А своих верных сторонников д’Аннунцио на римский лад называл легионерами.
У него была широкая натура.
Поэтому в число прекрасного, помимо ножек Иды Рубинштейн, он внес и так называемых "Ардити" – “Arditi” - отважных бойцов штурмовых отрядов итальянской армии. Их название пошло от глагола “Ardire” - "Осмелиться, дерзнуть" - и на русский с некоторой долей приблизительности могло бы быть переведено как "Дерзновенные". Успехи их в глазах бесстрастной военной статистики были невелики - однако подвиги штурмовиков всячески воспевались. Так вот, в Фиуме черные рубашки бойцов "Ардити" стали чем-то вроде предписанной формы одежды для "легионеров” д’Аннунцио. A гимном стала “Giovinezza” –"Джовинецца" – победный марш сияющей юности, истинно патриотической молодежи чернорубашечников.
Текст начинался так:
“Да здравствует народ героев
Да здравствует бессмертная родина,
Твои сыны возродились вновь
С верой и идеалом [в душе]
Храбрость наших бойцов,
Доблесть наших первопроходцев,
Провидческий взор [Данте] Алигьери,
Сияют во всех сердцах”.
В Фиуме все это встречало полный восторг, в Италии - некоторый интерес, в широком мире - веселое недоумение. Над балаганом, устроенным в Фиуме Габриэле д’Аннунцио, в кругах серьезной журналистики было принято добродушно посмеиваться - ну, что с него и взять?
Так - причуды одаренного человека...
Этого “…одаренного человека…” потом, где-то в середине 20-х, в Италии, будут называть Предтечей, "Иоанном Крестителем", предвестившем появление другого человека, которого нарекут Спасителем. В 1919 до этого, конечно, было еще очень далеко - но уже и тогда в глазах Бенито Муссолини политический театр в Фиуме смешным не казался.
Опыт этой постановки его многому научил.
***
(продолжение следует)
Приложение:
Н.Гумилев
Ода д”Аннунцио
К его выступлению в Генуе.
***
Опять волчица на столбе
Рычит в огне багряных светов…
Судьба Италии – в судьбе
Её торжественных поэтов.
Был Августов высокий век,
И золотые строки были:
Спокойней величавых рек
С ней разговаривал Виргилий.
Был век печали; и тогда,
Как враг в её стучался двери,
Бежал от мирного труда
Изгнанник бледный, Алигьери.
Униженная до конца,
Страна, веселием объята,
Короновала мертвеца
В короновании Торквата.
И в дни прекраснейшей войны,
Которой кланяюсь я земно,
К которой завистью полны
И Александр и Агамемнон,
Когда всё лучшее, что в нас
Таилось скупо и сурово,
Вся сила духа, доблесть рас,
Свои разрушило оковы –
Слова: «Встаёт великий Рим,
Берите ружья, дети горя…»
– Грозней громов; внимая им,
Толпа взволнованнее моря.
А море синей пеленой
Легло вокруг, как мощь и слава
Италии, как щит святой
Её стариннейшего права.
А горы стынут в небесах,
Загадочны и незнакомы,
Там зреют молнии в лесах,
Там чутко притаились громы.
И, конь встающий на дыбы,
Народ поверил в правду света,
Вручая страшные судьбы
Рукам изнеженным поэта.
И всё поют, поют стихи
О том, что вольные народы
Живут, как образы стихий,
Ветра, и пламени, и воды.
1915
Напечатано в журнале «Семь искусств» #12(48) ноябрь 2013
7iskusstv.com/nomer.php?srce=48
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer12/Tenenbaum1.php
