Начну с себя, и – в предположительном ключе. Потому что кто меня знает?.. Может, я сам себя обманываю.
Мне за 75, и, кажется, моё «я»-фантастическое (каким бы я был, если б всё было возможно) изменилось. Раньше для него действовал слоган: «все хорошенькие женщины - мои». За рамки других моих «я» эта установка не выходила. Но, подозреваю, из-за такого моего «я»-фантастического я когда-то не смог продолжить читать Достоевского, начав его читать с «Преступления и наказания», а там я дочитать успел только до сцены, как потерявший себя (из-за своего замысла) Раскольников, шатаясь по улицам, заметил очень юную девушку, которую только что кто-то напоил, поимел, одел (не сама она оделась) и отпустил. И вот теперь её заметил другой такой же тип и намеревается тоже попользоваться. И Раскольников вмешался, и последние свои гроши отдал подвернувшемуся полицейскому, чтоб тот нанял извозчика и обеспечил ей возвращение домой. А я чтение Достоевского отложил на многие годы.
Я тогда себе сказал, что боясь сойти с ума, я так поступаю.
Иллюстрация к роману Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». 1964 г.
И я уверен, что, попадись мне тогда иллюстрация Шемякиным этой сцены из романа, я б не разволновался. И, подозреваю, не только из-за несоизмеримой с литературой мощи изобразительного искусства по части передачи психологии персонажей. Подозреваю, что Шемякин вполне осознавал свою слабость в этой части. Зато, подозреваю, он счёл себя способным спорить с идеалом Достоевского. Идеал Достоевского – религиозный социализм. Шемякин вполне был вправе рассчитывать, что его, Шемякина, зритель хорошо знает этот идеал. Что, будучи извлечён из памяти своего зрителя путём подписи к иллюстрации, этот идеал вне переживания от чтения окажется чрезвычайно ослабленным, и… И с ним можно будет спорить и ему, Шемякину, недавно, в 18 лет, в 1961-м отчисленному из художественной школы при Институте живописи «за «эстетическое развращение» однокурсников» (Википедия), подвергнутому «принудительному лечению в психиатрической клинике в течение трёх лет» и побывавшему послушником в монастыре, но ушедшему оттуда.
Я себе тихонько думаю: что если и его «я»-фантастическое было таким же, как моё, только психические потенциалы у нас оказались разными, и его «я»-фантастическое распространилось по пространству внутреннего мира личности больше, чем у меня, и он-целый впал в резкое противоречие с довольно-таки нравственным (для большинства) идеалом Достоевского. И мог испытание, которому ради своего идеала подвергал своих читателей Достоевский, запросто выдержать. – Тогда можно ждать, что «эстетическое развращение» окажется в гармонии с его нравственным (для большинства) развращением. Останется только уловить, какого рода соответствие их друг другу: «в лоб» Шемякин выражает свой идеал или сложнее – катарсисом, возникающим из противочувствий, в свою очередь возникающим от противоречий «текста» произведения.
Проведём предварительное, ненаправленное сравнение элементов.
У Достоевского
У Шемякина
зной
условное время, теней нет
платье девушки шёлковое, едва застёгнутое, сзади надорванное
о платье ничего нельзя сказать
косынка на шее сидит криво и боком
нет косынки
закинула на спинку скамейки голову и закрыла глаза
смотрит вбок отстранённым взглядом
совсем пьяна
не видно
чрезвычайно молоденькое личико
не видно
очень плохо сознавала, что она на улице
почти нормально выглядит
бульвар пустынный
то же
Господин этот был лет тридцати, плотный, жирный, кровь с молоком, с розовыми губами и с усиками, и очень щеголевато одетый
то же
Раскольников ужасно разозлился
лицо Раскольникова вообще ужасно, а не по конкретному поводу
плотный господин мог управиться и с двумя такими, как он
наоборот
У Достоевского дело кончается неопределённо. Девушка поняла, что к ней пристают и надо отбривать. Жирный продолжал караулить издали, городовой обещал не отдать девушку жирному, но та ж и от него бежит – он может плюнуть. И Раскольникову ясно, что этак он мир не изменит. Мир – не меньше: «Да пусть их переглотают друг друга живьем». И это его равнодушие к отвратительности всего-всего, есть залог того, что он в таком состоянии не останется и начнёт действовать.
Надмирная точка зрения и у Шемякина: вид сверху, но – никакой пространственной перспективы, ни признаков времени. Мир – плох тоже: всё чёрно или серо, дома на противоположной стороне улицы стоят косо, деревья голые. Катастрофическое лицо Раскольникова что означает? То же, что и в романе в конце эпизода?
Шемякин что: таки иллюстрирует роман? И если в этом месте романа Раскольников некий, то и у Шемякина он тут такой же?
У Достоевского активизм материальный в образе Раскольникова-пока-преступника развенчан. Во имя активизма духовного.
Видно ли это уже в описанной сцене?
Вроде видно. Ничего у Раскольникова ещё не получилось.
Так если и Шемякин именно потому и следует довольно плотно за Достоевским… То что он хочет сказать относительно своего, советского времени? Взявшегося, начиная с Хрущёва, догонять и перегонять США по потреблению мяса и молока на душу… – Что не тот это путь к коммунизму?
Но.
Что это за Мефистофель торчит под землёй? В какой-то дырке в тротуаре… Это кого волей Зло на земле деется? Его? И потому такое потрясённое лицо у шемякинского Раскольникова? Потому он смотрит в бесконечность, а не на девчушку (как и девчушка, собственно, тоже ж смотрит в бесконечность)?
Я не люблю прибегать к свидетельствам художника… Но всё же:
«Вы знаете, как в 60-е годы все мы увлекались Кришнамурти, Рамачарака. И были моменты, когда я, шагая по пути йогов, не имея опытного учителя, несколько раз проделывал со своим психическим организмом такие моменты, что чудом уцелел мозгами, психикой и прочим. Поэтому те соприкосновения, которые иногда в силу наших особых упражнений, я имею на сегодняшний день, не о йогах я уже говорю, я сразу, когда почувствовал, что все выходы в астрал могут кончиться весьма печально и очень страшно…» (Шемякин. http://finam.fm/archive-view/5104/3/).
Астрал… Это ж ницшеанство! Или буддизм. Или что-то среднее.
«Однажды человек нашел кусок истины. Дьявол огорчился, но потом сказал себе: “Ничего, он попытается привести истину в систему и снова придет ко мне”» (Кришнамурти).
То есть иллюстрировать Достоевского Шемякин всё-таки взялся по принципу противоположности идеалов. Он это, видно, не сознанием понимал, а подсознанием.
И я уже привык, что ницшеанцы, - из-за необычности своего мироотношения, наверно, - дают в своих произведениях кусочки «в лоб» выраженного идеала этого странного-престранного.
Вот эта дырка с профилем и есть такой пример. И смотрение в бесконечность девушки, а главное, Раскольникова – тоже.
Понимаете, на каком фронте в 60-е годы бороться нужно было советской власти на самом деле?!. Чтоб не рухнуть через 30 лет…
Всё это непотрясение шемякинской иллюстрации использует для создания противочувствия с собою такой минус-приём (то есть нечто, отсутствующее в тексте произведения): нашу память о потрясающих сценах у Достоевского. Столкновение этих противочувствий даёт катарсис. Который может быть осознан приблизительно так: мир ужасен, успокойтесь.
И… жизнь продолжается. Для того и булочная, отсутствовавшая у Достоевского, дана у Шемякина. Как крепость.
Только Раскольников успокоился («Да пусть их переглотают друг друга живьем -- мне-то чего?»), как его настигает чудовищной силы сон: как при нём, семилетнем, и отце, успокоившемся, как теперь Раскольников, забивают до смерти маленькую, тощую лошадку.
Я эту сцену тоже запомнил на всю жизнь, запомнил как кошмар, про который лучше не вспоминать. И услужливая память моя полвека не предъявляла это воспоминание, пока я не увидел иллюстрацию Шемякина.
1964 г.
Увидел и… руки упали. Потому что ну как с этим разбираться? Дать бы в морду этому Шемякину и всё.
У Достоевского лошадка впряжена была в большой-пребольшой воз, в него село много-премного людей, до шести из них взялись эту клячу стегать кнутами и - по глазам, чтоб вскачь везла (не иначе); а та еле-еле стронуть могла только; а потом хозяин сменил кнут на оглоблю, двое - тоже; а потом хозяин сменил оглоблю на лом. И убили, в конце концов. Под одобрение толпы. Под плач мальчика Раскольникова, бросившегося её целовать в морду.
Волосы дыбом, красно говоря.
А у Шемякина этакие балеруны, лошадка плачет одним глазом, никто её не касается, а только замахиваются, и та ни во что не впряжена. И у кого сердце заболит от этой иллюстрации? При всей мрачности её колорита… и этой казармы… и этого, как труп, лежащего Раскольникова. Он лежит себе и спит, а не плачет, не ломает руки и не кричит папе.
«Мир ужасен, успокойтесь» – говорит нам Шемякин. Ему что? Он в астрале. Над Добром и Злом. Не оттого ли действие происходит в каком-то ином поднебесье и в условной обстановке, а не у кабака в городе детства Раскольникова.
Достоевский, да, был идеалист, реалистично считая, что русский по менталитету, в отличие от, скажем, француза, действительно не может сам благоустроить жизнь, а нужен ему, русскому, Христос, без Него – ни с места.
Ладно, провалились в ХХ веке в России и религия, и социализм… Но почему надо оттого царство Зла аж в астрале предполагать?
Ну, опять ладно. Он такой, Шемякин. И – молодец: демонстрирует высший пилотаж в искусстве. Делает свои произведения сложноустроенными, то есть художественными. Но почему надо замалчивать, что в качестве ницшеанца он противостоит… ну как сказать? – России. Ведь самую-самую глубину русскую ассоциируют с Достоевским, не боявшимся показывать в русском самое чёрное, но – во имя самого светлого. А Шемякин же поступает наоборот!
Нет, «смещать соотношение в художественных моделях в пользу зла в надежде на активизацию каких-то внутренних резервов сопротивления злу» (Суриков), - это здорово. Но не надо ли помочь народу с этой активизацией? – Как? – Очень просто: с сопроводиловками показывать Шемякина. Не молчком, как Собчак, поставить в закутке…
Памятник Петру I на территории Петропавловской крепости. Начало 80-х – 1991
Да, это художественное произведение, раз бронза (применяемая для чествования) столкнута здесь с подчёркнутой уродливостью пропорций фигуры Петра.
А уродливость именно подчёркнута. Смотрите.
«Восковая персона» Петра I. Скульптор Б. К. Растрелли. 1725
У Шемякина то, да не то. Он зря написал имя ещё и Растрелли на своём произведении. Уж какая ни точная копия Петра у Растрелли, а всё-таки не так ужасна, как у Шемякина. И, главное, стояла растреллиевская сперва в Кунсткамере, где уродов выставляли, а потом в Эрмитаже. Всё-таки не на открытом месте, как шемякинская вещь. Выставленная в знаменательный год распада СССР (дата ж тоже входит как элемент в произведение идеологического искусства), шемякинская воспринимается как воплощение идеи отказа россиян от самого великого в своей истории, как утверждение правильности развала СССР. Пусть это и искажение художественного смысла, вложенного Шемякиным. Тот, наверно, не зря согласился на уютное расположение своей статуи во дворе Петропавловской крепости. Уютные домики, чего доброго, играют роль булочной из иллюстрации сцены с соблазнённой девушкой из «Приключения и наказания». – Мир ужасен, успокойтесь.
И ведь Шемякин подкрался и к очередному святому для России – к Высоцкому… Мог ли он, ницшеанец, понять Высоцкого?
«Купола», 2009. Тушь, акварель, бумага, 354х256 мм
Написав о песне Высоцкого «Купола» такое (см. тут), я сомневаюсь, что Шемякин прав относительно Высоцкого. Как это ни кощунственно выглядит. У него своё – Высоцкий, мол, спел: мир ужасен, успокойтесь, Бог на том свете воздаст.
А что «сказал» сам Шемякин?
Не знаю. Он как-то тут очень спрятался за извращённого им Высоцкого.
Да, извращённого. Смотрите: «Как засмотрится мне нынче, как задышится?» (речь о настоящем с уклоном в будущее), «перед грозой» (речь о будущем), «Что споется мне сегодня, что услышится?» (речь о будущем), «Птицы вещие» (о будущем), «В синем небе» (цвет мечты и символ полёта мысли вдаль, вперёд), «Купола в России кроют чистым золотом» (образ менталитета, модифицирующего религию в атеистическое чувство бытия, возвышенного над бытом), «Чтобы чаще Господь замечал» (о будущем и - благодатном). И пусть это всё есть то, от чего отталкиваются в последующем чувстве-размышлении, но всё-таки оно – не чёрно-ужасное, как абсолютное Зло, а «горько-кисло-сладко». А если и здорово плоха страна: предстала «сонной державою», «опухла от сна», то это – образ настоящего, скажем, брежневского застоя, пусть и в духе, если от материального отвлечься, хоть и мелькает, что «Вязнут лошади по стремена». «Надежду подаёт!» не материальное, а душевное. Как факт – следующее слово – «Душу», повторённое дважды, в анафоре. Она, правда, в связи со страшным прошлым упомянута: «утратами да тратами», «стёртую перекатами», «до крови лоскут истончал», но память эту страшную «Залатаю золотыми я заплатами» ради высшего, «Чтобы чаще Господь замечал!», менталитетно преобразованного в атеистическое возвышенное, в гармонию коммунистическую, которую гробили сами же коммунисты, не ведая, что творя, но. Речь о будущем, а не о настоящем и, тем более, прошлом.
А у Шемякина – картина о тридцатых годах (сдёргивают крест). Даже кое-где – о двадцатых (поп, убитый перед церковью, что мыслимо было в голод 22-го года, когда попы не признавали реквизицию ценностей, на которые хотелось купить хлеб заграницей), А может, ещё о более раннем (эти надписи на стенах церкви: «Долой царей! Долой попов!», «Религия – опиум для народа!»). Ну, в крайнем случае, у Шемякина картина времён реабилитации (память о жертвах репрессий на высоте, на куполах, причём все они агнцами-страдальцами выглядят, а не гадами, на которых другие гады настучали, в стиле мимолётного понимания мира Раскольниковым: «Да пусть их переглотают друг друга живьем – мне-то чего?»).
Высоцкий за всю свою творческую жизнь лишь полторы строчки о сталинских репрессиях сочинил. А Шемякин сейчас делал свои иллюстрации под влиянием авторитаризма в России, от страха перед которым всё Сталиным пугают россиян. (Мало, что этот авторитаризм спасает теперь Россию от дальнейшего развала в очередной оранжевой революции под ельцинским лозунгом: «Берите столько суверенитета, сколько сможете!» – на потребу американскому глобализму с его горохизацией всех.)
Может, это у Шемякина старый, как с иллюстрированием Достоевского, приём: идти путём наибольшего сопротивления и брать самое-самое святорусское и великое, чтоб развоплотить его в нечто противоположное, в безразлично-космический астрал… Ведь даже один «в лоб» об этом говорящий элемент существует в рисунке: эта надмирная точка зрения, равная Всевидящему Оку христианства и с противоположной стороны от Него находящаяся.
Недаром же он с философом Владимиром Ивановым написал теорию метафизического синтетизма…
Мир ужасен – успокойтесь.
Или – его слова о Pussy Riot: «Ну не смертельно, в конце концов. Они ж даже алтарь не осквернили. Они понимали, что нельзя» (http://www.youtube.com/watch?v=mDCzcyMaMdg).
Счастье художника, думается, в том, что он призван выражать подсознательное в себе. И ещё – в том, что он остаётся в некотором неведении этого подсознательного даже и после того, как ему это удалось (противоречиями) выразить в произведении. Будь иначе, второго произведения художник бы уже не сотворил, ибо его сознанию уже было б известно то подсознательное, и теперь он бы его просто иллюстрировал, и оно потеряло б силу воздействия. Пушкин как-то сказал, что поэзия должна быть глуповата. То же, думаю, относится и к поэту (художнику).
Поэтому во взаимоотношениях художников – именно художников – очень даже возможно непонимание их сознанием тайн души друг друга. Зато они хорошо чуют факт самого наличия друг в друге этих творящих тайн. «…гений, / Как ты да я», - как сказал поэт.
И вот – слова Шемякина о дружбе с Высоцким: «Ангелы наши, творящие <…> узнали друг друга, а духи бесшабашности, буйного отчаянного веселья и разгула, сидящие в каждом из нас, узнали друг друга тоже» (http://www.liveinternet.ru/users/3701366/post203057391/).
Я нарочно пропустил то, что Шемякин конкретизирует: «любящие Свет, Красоту и Справедливость». Потому что конкретика о сердце творчества художников не должна получаться нами из их слов вне их произведений. Потому же, почему они сами творят не одно-единственное произведение, а много. И все – ведомые подсознанием. Как сомнамбулы.
То, что любил Высоцкий, прямо противоположно тому, что любил и любит Шемякин. То, что для одного Свет – для другого Тьма.
Но эта магия впадания во вдохновение – одна и та же.
Этак я предлагаю понимать процитированные с троеточием слова Шемякина. А также – тот факт, что посвящены были «Купола» с их, извиняюсь, идеей святости (для Высоцкого) нового традиционализма… Шемякину (с того каким-то метафизическим синтетизмом, недопонятым Владимиром Семёновичем). А также я предлагаю понимать тот факт, что эта, не вполне осознаваемая Шемякиным, нового традиционализма святость (для Высоцкого) понадобилась ему, Шемякину, - как и религиозный социализм Достоевского, - для отталкивания: чтоб выразить свой не вполне самому себе понятный метафизический синтетизм.
А вообще…
Я взял и посмотрел эту шемякинскую книгу «Две судьбы»… И рисунки, тридцать лет рисовавшиеся…
Боже, боже…
Всё-таки у грани сумасшествия и вблизи смерти жили оба, в хмельном бреду и около. Так можно объяснить эти истерические письма-признания Высоцкого Шемякину в любви… Текст такой:
"Конец охоты на волков" –
Это посвящено Михаилу
Шемякину. И я придумал
Эту песню из-за него
"Купола" – этим тоже обязан
ему Это для него.
И самая серьёзная моя песня
"Я был и слаб и уязвим"!
Миша! Это ты мне дал
Эту идею.
Люблю тебя. Потому что,
Люблю настоящих друзей
Мишенька! Я хотел
бы жить Здесь из-за того,
что ты здесь»
И подпись. И свой профиль.
Так подпись ещё похожа. Но почерк… Смотрите, какой у Высоцкого нормальный почерк.
А вот смотрите, как он нормально рисует свой профиль.
Кто не помнит профиль Высоцкого - сравните.
Это - с шемякинского памятника Высоцкому в Самаре.
А вот - фото живого Высоцкого.
Высоцкий, оказывается, ещё и рисовать мог. Правда, только в нормальном состоянии.
Но я это к чему? - К экстремальным состояниям души. За какой-то гранью, зыбкой, уже получается не произведение искусства, а… Так Высоцкий-то всё же в песнях удерживался и потому остался любимым народом всегда, при жизни и после смерти. А Шемякин…
Спасите наши души. 2007. Тушь, акварель, бумага.
И вспомните, чем, пусть и безумием, почти кончается эта песня у Высоцкого.
Вот вышли наверх мы.
Но выхода нет!
Ход – полный на верфи!
Натянуты нервы.
Конец всем печалям,
Концам и началам –
Мы рвемся к причалам
Заместо торпед!
Подводная лодка – как подбитый иной советский самолёт – на, скажем, вражеский эшелон. – Где этот непобедимый Высоцкий у Шемякина?! А где тот катарсис (не стану его прояснять), что нас буквально потрясает от столкновения полнейшего отчаяния с безумным героизмом?! – Перед нами плоская иллюстрация того, что наличествует не в процитированном куплете. А есть же и такие рисунки, - и большинство, - что лучше их не демонстрировать. И подаётся-то всё в книге с претензией на идейное родство Шемякина с Высоцким.
Нет, ребята, все не так. Все не так, ребята!
«Однажды человек нашел кусок истины. Дьявол огорчился, но потом сказал себе:
“Ничего, он попытается привести истину в систему и снова придет ко мне”»
Кришнамурти.
Не удержался Шемякин на уровне своего учителя.
12 апреля 2013 г.
Приложение
А чёрт его знает…
или
Бывает катарсис и катарсис
Затем, что ветру и орлу
И сердцу девы нет закона.
Пушкин
Это будет продолжением «Астрала Шемякина».
Глянув ещё раз на начало книги «Две судьбы» (2011) Шемякина о себе и Высоцком, я поразился на разницу глаз собак и зэка:
Жёлтое бешенство и… голубой улёт куда-то. Вернее, на собачьи глаза я обратил внимание позже. А бросилось в глаза спокойствие глаз зэка. Это при том, что тут же происходит некая травля собаками. Возможно, пущенными по следу совершившего побег. И те оттого впали в ярость. Или просто это предупредительный лай на строем ведомых откуда-то куда-то зэков. Те и оттого впадать умели в остервенение.
Нет. Он кричит, зэк. Этот рот… Его УЖЕ травят. Один клык левой собаки уже окровавлен… Этот ужас в скулах, в щеках. Эта несчастность в голодной худобе щёк, в трёхдневной небритости… (Столько он уже в бегах? И вот – догнали…) А глаза – не тут. И потом эта декоративная изысканность лево-правосторонней симметрии, этих контуров разлёта ушей ушанки… – Эстет – этот Шемякин…
И, может, в том и перец, почему он живёт, а Высоцкий уж 33 года, как умер…
И, может, в том был корень дружбы с ним Высоцкого… Высоцкий не хотел ли узнать, как друг справляется с творческими перегрузками… С которыми самому ему приходится прибегать к опьянению…
Как счастливо у меня вырвалось в предыдущем подходе к Шемякину про что-то среднее между ницшеанством и буддизмом… Ведь и тот и другой безразличны ко всему на свете. Непробиваемы. Только первый активен, а второй пассивен.
Только вот они индивидуалистичны, а Высоцкий – наоборот.
Сам Ницше кончил сумасшедшим домом. Сгорел на работе. Так он был неверующим в Бога. И Высоцкий был неверующим. Это верующие (любой религии спасения) долго живут. А Шемякин и неверующий, и… даст бог, проживёт ещё много лет.
Я хочу сказать, что в этом рисунке с собаками и зэком столкновение экстрем со спокойствием даёт что-то третье, что и является тем идеалом, что вдохновляет Шемякина на творчество всё в одном и том же стиле вот уж много-много лет.
Есть меткие слова Выготского, что веротерпимым можно быть только в предисловии. Так вот Шемякин со своим метафизическим синтетизмом разных религий, наверно, опроверг Выготского. Возможно, вслед за Шемякиным и Высоцкий (не зря ему посвятил «Купола») соединил атеизм с православием – в русском новом традиционализме.
Только что ж это не помогло ему выжить?..
А Шемякин Высоцкому демонстрировал же не только себя, а и других умельцев выживать при неком приятии-неприятии Зла в мире, скажем так.
Джакометти. Человек, пересекающий площадь. 1949. Бронза 60 80 52
Джакометти. Человек идущий
Сам Джакометти написал было и словесное произведение – «Вчера. Зыбучие пески». «В этом сочинении, основанном на фактах автобиографии, присутствовали фантазии (садистическое наслаждение, получаемое от издевательств над насекомыми, насилие над членами семьи, смертный грех отцеубийства), выявившие подсознательную агрессию художника к своему прошлому. Посредством описания разрушительных действий он стремился в воображении освободиться от жестких рамок общепринятых традиций. Последовавшая вскоре смерть отца ранила и отрезвила Джакометти». (http://www.tg-m.ru/img/mag/2008/4/092-101.pdf). Так отрезвила-то отрезвила, но что-то осталось. И хоть он и отрицал сартровское – в духе экзистенциализма – определение, что «созданные им образы существуют "на полпути между бытием и ничто"» (там же), но сделал же соответствующее сартровскому определению открытие для скульптуры – «упразднил объем» (там же), а для рисунка и живописи открыл «приемы работы скульптора: он не занимался фиксацией образов четким контурным рисунком, а словно моделировал предметы, тела и лица, «нащупывая» их форму и верное положение в пространстве многократными повторениями контура. Плоскость бумаги и холста обретали объем, обтекающие штрихи ткали изображение, сохраняя динамику "живого зрения"» (там же).
Объяснение Сартра (он по поводу этих вещей написал в 1947 году целую работу «Стремление к Абсолюту») похоже на само поведение Сартра в движении Сопротивления, когда он организовал подпольную группу, и «ее деятельность сводилась, в основном к разговорам в кафе и публикации листовок абстрактно-философского содержания» (http://forum.rozamira.org/index.php?showtopic=1392). Так, конечно, можно и выжить, и долго жить. (Сколько прожил Сартр? – 75 лет.)
«Сознание как свобода имеет функцию постоянного бегства от предметностей <…> Но одновременно свобода является свободой для чего-то. Если бытие-в-себе плотно, непроницаемо, заполнено и его всегда предостаточно, "слишком" (de trop), то сознание прозрачно, пусто; оно представляет собой недостаток, выражаемый в желаниях, целях и проектах, которые должны быть выполнены, "заполнены". Конечным проектом сознания оказывается стремление стать абсолютом <…> Но это невозможно и поэтому человек обречен на поражение. Здесь он обнаруживается как "тщетная страсть" <…> неизменное колебание между прошлым и будущим через настоящее, действительно, образует диалектическое противоречие человеческого духа. Отсюда и такая структура сознания, как быть в самообмане, в колебании между заблуждением и истиной, отчуждением и свободой, идеалом, трансцендентностью и фактичностью, "низменным" бытием» (http://cl.rushkolnik.ru/docs/7840/index-8608.html).
Противоречие «живого зрения» (позитив) и "полпути" к "ничто" (негатив) призвано, наверно, давать как результат очищение от эмоций, от напряжения жизни.
Так можно, выходит, верить Шемякину, что Высоцкий «влюбился в неистовый мир живописных полотен Сутина, восторгался гармонией форм в скульптурах Генри Мура и Джакометти», - можно верить потому, что Шемякин просто не владеет словом, и на самом деле влюблял Высоцкого не "неистовый мир" и "гармония", а ноль-катарсис? Катарсис в аристотелевском (и медицинском) смысле этого слова – очищение от эмоций.
Но верно ли это было касательно Генри Мура… Формы которого возмущают ум, а поверхности – ублажают чувство… Излечим ли был Высоцкий этими «пришельцами из другого мира» (http://newstyle-mag.com/kultura/vystavki/polnota-pustot-genri-mura.html).
Или: неистовый, да, и в форме, и в содержании Сутин медицинский ли рождает катарсис, а не катарсис по Выготскому, если «При виде окровавленных мясных туш Хаим впадал в экстатическое оцепенение» (http://www.diary.ru/~museum-of-art/?from=60)…
Сутин прожил всего 50 лет, Генри Мур – 86, Джакометти – 67.
Никакого, в общем, соответствия необъявленным, но предполагаемым мною поучениям Шемякина Высоцкому.
Равнодушный неравнодушному не товарищ.
Но есть что-то, что делает двух людей друзьями, и всё.
14 апреля 2013 г.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #12(48) ноябрь 2013
7iskusstv.com/nomer.php?srce=48
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer12/Volozhin1.php
