***
звезда бейт-лехема
небесный отблеск ханукальных свеч
реб йешуа
так любивший жизнь
что счёл её
достойной жертвой отцу
дети которого
не сходясь за одним столом
тысячелетьями гибнут в одном огне
с его именем на устах
не спрашивай отца
почему в этом мире что-то не так
спроси себя
ибо
что-то не так с тобой
***
Где беда, там и Бог.
Надежда Мальцева
Липнет к гортани солёный язык.
Соль по щекам – в пресность рек Вавилона.
Щебет пичуг. Захлебнувшийся крик.
Затхлость теплушки. Стон перегона.
Неугомонный светляк табака
ходит по кругу свободы острога.
Смерть за плечом так щекотно близка,
словно дыханье предсмертное Бога.
Алым по белому – жизни следы.
Чёрным по алому – память и мука.
Так и живём – от беды до беды:
морок, морока, разруха, разлука.
Так и сидим над теченьем воды.
Год проплывёт с номерком на запястье.
Красным по чёрному – вспышка звезды.
Белым по красному – проблески счастья.
***
Ларисе Миллер и Надежде Мальцевой
Поэзия друзей – таких несхожих,
такая разная, а всё-таки одна,
как стон души в каликах перехожих,
как мужество испить своё до дна.
С закушенной губы взлетает голос
туда, где точкой исчезает взгляд,
и над мечом дрожит прозрачный волос,
и звёзды нам ещё благоволят.
Две книги, две судьбы, два откровенья,
два мира, две мольбы, молитвы две
сливаются в одном прикосновенье
к седой и невесомой синеве.
Две женщины, две боли, два прощенья,
два испытанья смертных на разрыв,
две памяти, две музы, два свеченья,
две нежности, двух родников разлив,
две тайны, две свечи и два причастья,
две тишины, два хора, два пути...
И это несказуемое счастье –
из слов миры поэзии плести.
***
На ветру ветла, на дворе трава,
на траве дрова, на колу мочало.
Hе кривы зеркала да рожа крива,
чьей корове мычать, а твоя б молчала.
Вот придёт четверг, свистнет рак с горы
и прольётся дождь, и всего навалом –
шуры-муры, за ними шуры-муры
и небесная манка зелёным налом.
Так вали кулём – потом разберём.
В Киеве огород, в бузине кто-то.
А не разберём, по второй нальём –
пуще всех неволь достаёт охота.
Дураку дурак говорит: «Дурак!»
и горит Москва от грошовой свечки.
Так и сяк – попадёшь, как простак, впросак
ну, так дуй в кулак, не слезая с печки.
А придёт беда, отворяй воротá –
старый ворон не лох и не каркнет даром,
и святая на мат перейдёт простота,
и дохнёт застоявшимся перегаром,
и завьются удавкою прах и тлен,
предадутся ожившие бесы блуду...
А тебе всё не встать с онемевших колен,
чтобы опохмелиться и сдать посуду.
***
До ночи – век. И день ещё в зените.
Он заплетает солнечные нити
в дождя угрюмо-серую канву
и серое вплетает в золотое,
и это его действие простое –
как сон во сне, что снится наяву.
И утка с ветки полдень прокричала,
а пугало мочальное молчало,
катая под мочалом желваки.
Всё было странно, призрачно, размыто
и не текло разбитое корыто,
и на ребро вставали пятаки,
и каплей из глухого телефона
скатилось тихо в душу время óно
и радуга упала в небеса.
Был день как день – десятое июня.
Усталый Бог подмигивал фортуне.
Подрагивала в листьях век роса.
***
Всё было неспроста –
и ночь в потёках света,
и шепоток листа,
и ёкавшая где-то
там – в пяточной костú
сердечность белых яблонь,
и холодок в горстú,
и выход твой объявлен.
Приблудная луна
светилась сырным диском
и жизнь была полна
словно стопарь с мениском.
***
Каштана ёжики и пух на топольке,
и с ночью день играет в подкидного.
Всему свой срок, как слову паз в строке,
чуть ошибись – и ни строки, ни слова.
Но слово к слову льнёт и льнёт строка к строке,
и карты лет слетаются в колоду,
и золото намытое в руке –
крупицы жизни смерти вопреки
из болью переполненной реки,
в свою тебя принявшей дважды воду.
Затем ли сны даны, чтоб снова воевать
и снова кровью в январе давиться,
и улетать в растерзанную гладь
небесную, где Бог в глазах двоится?
Или затем, чтоб снова ощутить,
как в детстве запах матери и хлеба,
живой души невидимую нить
с нанизанными капельками неба?
Июнь пронизан болью родовой
и счастьем быть в шальном и шалом мире
прищуром лучника, стрелой и тетивой,
и горизонтом безграничной шири.
И снова жизнь впадает в свой исток
прозрачно серебрящейся денницей,
и года нового пробившийся листок
ложится пóд руку нетронутой страницей.
***
Снег обобью с ног.
Шапку в руке сомну.
Здравствуй, скажу, Бог.
Он отзовётся: «Ну?»
Молча свернёт косячок:
«Дёрни. Давно не курил?
Что же ты, дурачок,
с жизнью своей натворил?»
Свечка. Терпкость вина.
Мыши в углах шу-шу.
Я до последнего дна
прошлое растелешу.
Он кашлянёт в кулак...
«Сам давай выбирай,
вроде бы не дурак,
в ад тебя или в рай?!»
Мне что в раю, что в аду,
Господи, ё-моё –
я хоть куда пойду,
только храни её.
Бог – пятачок к потолку:
«Решка? Орёл? Ну, твой.
Что ж – повезло дураку.
Ладно, катись домой».
2012-2013
Даллас-Берлин
Напечатано в журнале «Семь искусств» #12(48) ноябрь 2013
7iskusstv.com/nomer.php?srce=48
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer12/Kagan1.php
