Легенды0

Легенда о плачущем дереве

Crying and crying is Onkwo, the Tree[1]

Когда перестали идти дожди,

И когда солнце выпило последнюю росу,

Когда листья деревьев, обессилев от жажды, больше не могли

держаться за ветви - и земля стала покрываться шорохом листьев,

Когда из глиняной чаши под козьей шкурой ушла вода, и я заметил

трещинку на дне чаши,

Когда я поднял последний калебас, а внутри лишь затарахтело -

видно, какой-то жук заполз ночью да так и остался там,

Когда на рассвете уже было нечем дышать, а днём от моей экатаны

повеяло таким жаром, что казалось: лёгкое дуновение - и она

тут же вспыхнет, как голодная головешка, затаившаяся под пеплом костра,

Когда я молча сидел, привалившись к столбу у входа, и безразлично

ждал вечера, а вечера всё не было и не было,

У самых моих ног

Вдруг незаметно

Дрогнула тень,

И очнувшись

Я поднял глаза

И будто впервые

Увидел:

Какое зелёное

Дерево Онкво.

***

Омудалифи[2] нашла росток ранним петушиным утром в тот день, когда взяла меня на руки впервые в жизни и передала отцу, и отец назвал меня человеком и своим сыном. Я плакал - все плачут, когда их отрывают от матери - я плакал, а отец вынес меня из тёплой темноты хижины на красный холод рассвета и в гулкой, внезапно оглохшей тишине, когда вдруг разом смолк дрожащий нетерпеливый зов барабанов, я кожей затылка ощутил дыхание и услышал голос: отец открыл мне моё имя.

Отец назвал меня Онкво, потому что «Онкво» звали росток, и он был первым живым существом, что встретилось мне на моём пути. Возле самой хижины поднялся этот росток и теперь он стал деревом, зелёным и сильным Деревом Онкво.

Цепляясь за сухой частокол стены, я осторожно подтянул экатану и встал на ноги. Нас разделяло несколько шагов.

Лишь несколько шагов разделяло нас... Но как мне было их пройти, когда с каждым шагом моя экатана становилась всё тяжелее и тяжелее, и мне почему-то вспомнилось, что вот так - тяжелее и тяжелее - с каждым годом становился для матери камень ошини, в котором она толкла зерно, пока однажды, не сумев поднять его, мать не замерла рядом, собираясь тоже превратиться в камень. И уже не она, а другие женщины спугнули с каменной ступки большую серую ящерицу, что выползла погреться после холодной ночи. А ещё ночь спустя женщины перенесли камень на могилу, и ошини стала запретом.

Я долго шел эти несколько шагов. Но я боялся положить экатану на плечо или заткнуть за пояс – я не смог бы вынести ее жара. И я держал ее на весу дальше от бедра.

Я очень долго шёл - как будто всю свою жизнь прожил ещё раз. Я очень долго шёл, а дерево онкво глядело и глядело на меня и, казалось, понимало, зачем я иду.

Тогда, давно, моя мать согласилась с отцом и еще сказала, что теперь я не умру от жажды, потому что мы одного корня с деревом онкво, а его корень всегда найдёт воду, даже там, где, казалось бы, воды нет и быть не может.

Никто и никогда не видел его корней, так глубоко они уходили в землю. В самую страшную бурю, когда рушилась моя хижина и я ставил её заново из веток и стволов упавших деревьев, дерево онкво одно стояло и смотрело, как я обрубаю ветви этих деревьев и укладываю их под крышу, как я снимаю кору этих деревьев и связываю ею стволы, как отложив экатану, жадно пью из калебаса воду.

Вода... Тате, если мы одного корня, тогда почему я умираю от жажды? Почему всё сгорело вокруг, и лишь одно дерево онкво всё так же зеленеет и зеленеет, даже в дни засухи! Ведь ты же обещал мне, Тате!

***

Лишь несколько шагов разделяло нас.

Я поднял голову.

И я повернулся, чтобы уйти.

И я опустил руки.

Я опустил руки -

экатана обожгла меня!

Страшен был этот ожог -

будто ночь упала –

и я ослеп.

Тате, я забыл уже лицо моей матери, и я забыл уже лицо моей жены, и я не помню уже лиц моих сыновей и внуков и сыновей моих внуков. Я даже не помню, когда это было - так давно это было.

Но и сейчас я помню этот ожог.

И белый порез на черной коре.

И я помню, как заплакало дерево,

И как потекли из пореза его прозрачные холодные слёзы,

И как потемнела вокруг земля.

И как, припав к его коре, я сделал первый глоток.

***

Тате! Взгляни, какая высокая здесь трава, какие красивые белые птицы ходят по траве, какие прямые и высокие деревья растут вокруг. Под ними много камней. Там лежат мои внуки и правнуки, которые стали землёй и собой вскормили семена этих деревьев.

Но я не могу умереть и стать землёй и вскормить семя любого из них. У моей хижины плачет и плачет одно из этих деревьев. Онкво зовут его. Как и меня.

Легенда об охотнике

- Слушай, - я спрашивал у Ньяти, - ведь если охотник всё забыл, откуда же ты знаешь эту историю?

- Мне рассказал её друг.

- Ну, а ему?

- То ли отец, то ли старший брат.

- Ну, а им-то кто рассказал? Ведь кто-то узнал эту историю первый? Откуда?

- Не знаю. Наверное, рассказал лес. Тот самый, который в одних племенах зовут чёрным, в других - оленьим.

...Лес многое рассказывает тому, кто умеет его слушать. Ньяти говорит, есть люди настолько чуткие, что слышат даже, как растёт бамбук, и как растекается земля перед тоненькой его стрелкой. Не знаю - я не могу этого услышать. А может быть, уже разучился, и поэтому лес не рассказывает мне сказок? А может быть, он молчит потому, что именно я был тем охотником, да забыл об этом и слушал эту странную сказку будто впервые?

- Как звали охотника, Ньяти?

Ньяти пожал плечами. Лес не сказал его имени...

***

...Вспыхивает зелёными лунами глаз и тут же фыркает крыльями экуви, сова.

Стучит у воды бамбук, потревоженный ветром или зверем. Неслышно спускается к воде черепаха онгили - расходятся среди болотной травы бесшумные серебряные круги.

- Есть ли конец чёрному лесу?

На ветке дикого манго застыл эфимби, хамелеон, и ветка медленно покачивается, выгнутая под его тяжестью.

В зарослях кактуса и агавы танцуют голубые светляки и гаснут, застигнутые врасплох маленькой ящеркой окакоко.

- Есть ли конец чёрному лесу?

Из темноты, словно хижина, вырастает освещённый луной термитник, от него в сторону бросается тень, слышен топот, и муравьед пропадает в лесу.

- Есть ли конец чёрному лесу?

И кажется, будто видел ты этот термитник,

И кажется, будто брёл ты через это болото, разрезая в кровь ноги и лицо и руки о высокую его траву.

И кажется, будто уже отводил ты над тропой тяжёлую ветку манго и, оглядываясь, ловил на себе усталый и равнодушный взгляд хамелеона.

...Долго бежал охотник и забыл уже, как гнался за раненой оленихой по красному следу, как рубил на бегу экатаной ветки, и как сливался за ним лес.

Ах спешил он, выпуская ту стрелу: стрела только скользнула по передней ноге оленихи, и охотник понял это, когда увидел, что не догнать... Теперь этот след исчез во тьме, и только свой след чувствовал везде охотник, как будто давно уже брел по кругу.

Только одного хотелось ему теперь: выйти туда, где его след затерялся бы среди десятков других следов... Там лают собаки, и горят костры. Там, на площадке, окружённой кострами, сходился он с противником в схватке и видел в его глазах страх. Страх побеждённого до схватки.

...Охотник сидел под деревом, и страх был в его сердце.

Вокруг был лес, и над лесными болотами уже поднимался туман и плыл по лесу. В тумане растворилась луна и слышались незнакомые шорохи.

...Как хотелось ему туда, где затерялся бы его след, где гудят костры, и над деревней - тёплый пар.

...Охотник открыл глаза.

Рядом с ним пылал огонь.

А у огня стояла девушка.

Она была...

Он никогда не видел таких красивых девушек.

Она была тоненькая и стройная, словно тростник, и бёдра её были высокие и грудь, как будто она всегда тянулась вверх, а глаза у неё были огромные и отчего-то печальные. И как будто охотник видел их когда-то.

Девушка стояла у огня и держала над огнём руку, но высоко, словно боялась обжечься.

- Кто ты? - спросил охотник.

Но девушка молчала и глядела печально.

- Ты спасла мне жизнь в этом холодном и чёрном лесу!

- Нет, - сказала девушка, - лес не чёрный и не холодный. Он - тёплый ночью и прохладный днём. Он зелёный и розовый и прозрачный. И он даёт жизнь, а не забирает её.

Охотник оглянулся. Но за спиной у него стоял туман, и лес казался ещё тревожнее и холоднее.

Охотник ближе пододвинулся к огню. В его тело входило тепло.

- Спасибо тебе за этот огонь, - сказал охотник, - я не знаю, как смогу отблагодарить тебя. Хочешь, пойдём с тобой в нашу деревню, и я выстрою для тебя хижину и высею для тебя хлеб?

Девушка покачала головой.

- У тебя всегда будет мясо, ведь я один из самых удачливых охотников в деревне.

Девушка молчала.

- Какая она странная, - думал охотник, - одна, ночью, в ночном и туманном лесу, где так странно и холодно и нечего есть.

И охотник тоже вспомнил, как он хочет есть, потому что он не ел с самого рассвета, когда ушёл охотиться и заблудился. Он вновь представил себе ночные костры в своей деревне, и как щекочет ноздри их дым, оттого что на гибких лозах над кострами дымится мясо. Охотник протянул к огню ладони, так захотелось ему поправить подгорающую в его памяти лозу.

На ладонь капнуло. И охотник оторвал взгляд от огня. И приподнялся. И увидел вдруг глаза этой девушки.

И узнал их.

И увидел вдруг тоненькую струйку от запястья девушки. И увидел, что она по капле падает в огонь.

И увидел вдруг, что огонь горит на голой тропе. Прямо на земле.

И это было тревожно и страшно.

...Лес расступался. Охотник бежал, спотыкался и падал, и снова бежал, и лес отпускал его.

И вот заблестел впереди ещё не яркий свет знакомого ручья. А за ручьём была деревня. Охотник упал и долго лежал у журчащей воды. Но от деревни уже тянуло горьковатым дымом первых утренних костров, - и он очнулся. Он встал и пошёл к огню.

Он никому не рассказал, что произошло с ним ночью, и никто его не расспрашивал. Все были просто рады ему.

С горячих камней в его ладони сыпали развернувшиеся зёрна маиса, протягивали калебасы с кисловатым омолоду, и вечером в его честь гремели барабаны. И ему было радостно и весело вместе со всеми.

...На следующее утро он помнил лишь грохот барабанов, топот ног и танец костров.

Вот, пожалуй, и всё. Хотя... Но может быть, это и не важно? - Говорят, что в тот вечер на охотника рычали собаки...

Легенда о бамбуке

...Быстро растёт бамбук. Приложишь ладонь к земле, где затаилось семя, - и вскоре услышишь, как острым клювиком тычется в ладонь росток. Забудешь у реки калебас, вернёшься - и вдруг видишь, как калебасом, словно головой, насмешливо кивает тебе уже рослый бамбук. Войдут в реку девушки, разложив на песке онгуо, выйдут - глядь, а их онгуо дразнятся c высоких стеблей - дотянись, попробуй! Вот как быстро растёт бамбук.

И спешит он, и тянется вверх, дотянуться зелёным листом до неба. И не страшны ему ни самый сильный ветер, ни самое большое наводнение и не сломить его никому.

А видел ли ты, как цветёт бамбук? - Те, кто видели, уже никогда не забудут, но это редкие люди. Жизнь у бамбука долгая, как у человека, и цветёт он лишь раз в своей долгой, как у человека, жизни. Лишь однажды цветёт бамбук.

Лишь однажды цветёт бамбук, и после - погибает.

...Хочешь, я сделаю тебе из его стебля омутили, свирель? - Удивительно поёт эта свирель.

***

Когда-то, в те далёкие времена, когда деревья были куда выше, чем сейчас, когда все говорили на одном языке и понимали друг друга, и когда ещё бог Калунга ходил по земле и можно было встретить его, жил человек по имени Омбунгу. Весёлый был человек. И пусть не было у него ни коров, ни овец, зато от никогда не унывал. И никто не помнил слёз в его глазах, а все помнили солнечную его улыбку.

Рассказывают, что однажды он попался крокодилу - но улыбка и тогда светилась на его лице! От удивления крокодил даже разинул пасть и хотел спросить, почему улыбается этот человек. Но не успел. Потому что Омбунгу был уже далеко, и только весёлая песня долетела издали.

Глупый крокодил так и не понял, что этот человек просто не умел плакать. Уж такой он был человек. Омбунгу-который-улыбается!

...И всё-таки, наверное, о нём забыли бы, и не было бы этой сказки, но однажды он встретил у реки девушку.

И хотел улыбнуться ей - не сумел. И хотел сказать шутку - не смог. Он как будто утонул в песке, задохнулся от быстрого бега.

А девушка рассмеялась:

- Не тебя ли зовут Омбунгу? Уж не ты ли самый весёлый человек в этих местах? И не твоё ли имя услышав, начинают смеяться даже крокодилы?

Но Омбунгу ничего не мог ответить: он как будто забыл все слова, а не то что проделки и шутки. И не мог он понять, что с ним произошло.

...И поднялось на другой день солнце. Такое же. И не такое.

И осветило лес и озёра. Как всегда. И как никогда.

И запели деревья, и зазвенели птицы и цикады. И Омбунгу понял, что всё это оттого, что встретил он у реки девушку, которой не смог сказать ни слова.

И тогда он срезал стебелёк травы и пошёл искать деревню, где жила девушка, и повязал стебелёк ей на запястье.

А девушка вновь рассмеялась.

- Не хочешь ли ты назвать меня женой? Не хочешь ли ты сказать, что всё готов делать для меня? - А где же твои стада, Омбунгу? Как же ты будешь кормить меня, Омбунгу? Видишь: Олений глаз уже в небе и следит за нами - приведи за меня хотя бы того оленя! Омуени Омбунгу!

...Ничего не ответил Омбунгу. Бросился прочь. И словно роса мешала ему смотреть.

***

Сколько бежал он и сколько шёл - кто знает? - лишь голос омутили задрожит, как роса, и, как тропа, оборвётся её песня. И вот что я скажу тебе.

Давно уже умерли мастера, что умели делать настоящие омутили, такие омутили, которые могли говорить, как я и ты. Нет уже тех музыкантов, у которых были говорящие омутили. Мало осталось и тех, кто умел слушать и понимать свирель. И если когда-нибудь ты услышишь эту историю по-другому, что ж - не удивляйся. Правду тебе скажет только сама свирель.

***

Была ещё ночь, когда тропинка оборвалась у маленького лесного озера. Олений глаз заглядывал в озеро и отражался в нём. Теперь, куда бы ты ни отошёл, за тобой неотступно следили два глаза: один сверху, с неба, другой - снизу, из озера. И странный этот взгляд не давал ни укрыться, ни уйти.

Светло и гулко было вокруг - как бывает только ночью - и казалось, что всё замерло здесь, перед этим взглядом. Но не спит, а затаилось или ждёт чего-то. И в этой затаившейся тишине вдруг послышался глухой топот, поднялась пыль, и по колено в пыли появились быки, идущие прямо к воде.

Что это были за быки! Огромные - как королевская хижина олупала! Их рога уходили вверх, и не было видно, где они кончались. Их ноздри трепетали, как листья пальм на ветру, и над ложбиной стали подниматься клубы тёплого белого пара и уплывать в лес.

Омбунгу застыл в изумлении. Но тут пар расступился, и он вздрогнул: как будто гора выплыла из тумана и заслонила свет. Но то не гора была - перед ним стоял Пастух невиданного стада.

Имя его было Калунга каНангобе.

***

- Я знаю, зачем ты пришёл сюда, - заговорил Пастух. - Но тот, кто вышел на охоту, помнит, что за ним вышел на охоту лев: добиваясь одного, можно потерять другое. Люди всегда что-то теряют, но люди понимают, что можно терять, а что нет. Горе тому, кто забывает это: он - как трава, Омбунгу! Она ведь тоже тянется к небу. И даже быстрей человека! Но у травы нет ног, чтобы идти туда, где не так жжёт солнце. Нет языка, чтобы спросить у другой травы, где искать воду. Нет рук, чтобы зачерпнуть воды из ручья. И нечего терять - траве. Ты напрасно пришёл сюда, Омбунгу!

- Я напрасно пришёл сюда, тате, - ответил Омбунгу, - ты не сможешь меня понять. И я ничего не смогу тебе объяснить. Видно, я уже становлюсь травой. Ничего мне не надо, кроме одного. Но мне никогда не взять того оленя, и Олений глаз надо мной смеётся с неба! Я напрасно пришёл сюда, тате.

Так сказал Омбунгу. И повернулся уходить. А когда оглянулся, то ничего не увидел больше, только туман, а тропинка обрывалась у самых его ног.

***

...Омбунгу сидел у реки, где встретил девушку, и глядел на высокие деревья, тонущие в чёрном небе. Остывшее дыхание быков уже ползло по реке от далёкого озера и окутывало деревья, берега и тропинки. Омбунгу поднял голову и встретился с настороженным взглядом Оленя.

И почудилось ему, будто услышал он тихий смех и голос: «Приведи за меня хотя бы того Оленя!» И будто бы ещё один голос услышал Омбунгу. Но то был слишком далёкий и неясный голос. Омбунгу встал и вытянул руку в чёрное небо. И рука потянулась всё выше и выше, и становилась всё тоньше и тоньше, превращаясь в зелёный и острый луч травы...

***

...Быстро растёт Омбунгу, бамбук. Прямой, как ассегай, летит он вверх - дотянуться зелёным листом до неба. А небо? - То ниже кажется оно, то выше, но это - небо.

И вот не стало в деревне тех, кто помнил, как появился у реки странный росток. Не стало многих, кто ещё мог увидеть высокую его вершину. И родились те, кто уже не мог увидеть вершину стебля, так высоко она поднялась. И тогда наступил день, когда облака в вышине - там, где должна была быть вершина стебля, вдруг озарились необъяснимым зелёным светом. Бамбук зацвёл.

...То было грустное цветение, высоко-высоко у самого неба, и жители деревни запомнили этот день. То был день, когда в деревне умерла одна древняя-древняя старуха.

***

...Угаснет костёр. Отчётливей вспыхнут звёзды. Вплотную приблизятся холод и ночь.

Закурю тихонько. И невольно вдруг подумаю о том, что сказка остаётся сказкой. Так спокойней и правильней.

Но у реки послышится шорох, вздохнув, пересыплется земля, и прямо на глазах тёмная стрела бамбука пронижет лунный свет.

Быстро растёт омбунгу, бамбук...
Примечания

[1] (англ.) - «Плачет и плачет дерево Онкво». Из ненаписанной песни Хилундвы Шафеванге

[2] omudalifi – повивальная бабка, старшая, самая опытная и уважаемая женщина в роду.

Напечатано в журнале «Семь искусств» #12(48) ноябрь 2013

7iskusstv.com/nomer.php?srce=48
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer12/Iljin1.php