Круглый стол: "Роль русской литературы и литературного журнала в современной России"+1

 

В XIX веке слово прозаика или поэта могло изменить ход истории, а русская классическая литература была камертоном не только для последующих пишущих соотечественников, но и для ряда зарубежных авторов мирового уровня. Учитель, проживший и прочувствовавший ответы на важнейшие вопросы бытия, лекарь, врачующий душевные раны, а порой и мессия, пронзающий пространство пророческой нотой — вот портрет любого русского классика того времени.

В итоге «спирально-диалектическое» развитие культурно-исторического процесса привело в сегодняшний день, который приготовил нам совершенно иные литературные пути, возможности и ситуации.

Омертвело ли сердце современного человека? Утратило ли оно способность откликаться на звук певучего художественного слова, заставляющего дух расти, а плоть — пластично подчиняться духовному зову?

Может быть, упал уровень художественного вкуса, утратилось нравственное чувство? Может быть, так кардинально изменился мир, что музыка великих шедевров перестала резонировать с дыханием времени и напоминает лишь звуки охрипшего патефона?

Утрачена ли возможность встретить писателя, под пером которого разговаривает вечность, — нынешнего властителя дум и народного защитника?

Если бы на все эти вопросы можно было дать положительный ответ, то наш Круглый стол был бы совершенно бессмыслен и по праву оказался в том пессимистически-тусклом ряду, в котором стоят многочисленные окололитературные дискуссии, демонстрирующие исключительно блеск интеллекта участников и беспросветный мрак окружающей действительности. И всякий смысл в этом контексте потеряли бы судьбы наших современников, угасших безутешно для нас, промелькнувших ярким росчерком по ночному небу, как кометы, которые нещадно поглотила тьма — от Николая Рубцова и Юрия Кузнецова до Леонида Бородина и Василия Белова. Уж они-то никогда не считали литературу игрой, пусть даже и в бисер.

В преддверии Нового года принято подводить итоги, строить планы на будущее и, самое главное, в очередной раз задаваться сакраментальными — «кто я?», «куда иду?». Отмечая одновременно трёхлетие журнала любителей русской словесности «Парус», мы предложили авторам, друзьям, членам редколлегии и редсовета нашего журнала ответить на несколько простых вопросов, неизбежно встающих перед каждым пишущим человеком. А ответы, возможно, укажут направление, в котором мы будем двигаться дальше так, чтобы этот узкий фарватер оказался единственно верным.

 

Ирина КАЛУС (ГРЕЧАНИК)

 

 

1.Играет ли русская литература сегодня какую-либо значимую роль в обществе?

2.Какова, на Ваш взгляд, дальнейшая судьба отечественных литературных журналов?

3.Какие литературные издания или деятели отвечают в наше время чаяниям русского человека?

4.Должна ли русская литература трансформироваться с учётом современных потребностей, или её задача — консервация ценностей и сохранение традиционных форм?

5.Изменились ли задачи, стоящие перед писателем сегодня? Если да, то в каком направлении?

 

 

Кирилл АНКУДИНОВ

 

1. Играет огромную роль — если под «литературой» понимать не одну только «толстожурнальную литературу» (которая играет мизерную роль в современном обществе). «Литература» — это, в том числе, «жанровая литература» и «массовая литература» во всех разновидностях. Женский роман, детектив, фэнтези, триллер, исторические исследования (в том числе, выполненные в дискурсе «альтернативной истории»), эссеистика, публицистика, транслируемые в текстах мифологии, тексты, созданные на основе кинообразов и компьютерных игр — всё это литература. И эта литература максимально влияет на нынешнее общество.

 

2. Сам по себе формат литературного журнала — очень продуктивный и долговечный формат. Если им правильно пользоваться. Ныне существующие отечественные журналы могли бы процветать — если бы ориентировались на общественные тенденции. Однако у литературных журналов неверные установки. Они ориентируются не на тенденции, а на имена — на «свой круг» авторов. Даже если в программе того или иного журнала отражена идейная повестка дня — это повестка позавчерашнего дня, а не повестка сегодняшнего дня (раскол литераторов на «либералов» и «патриотов» произошёл во второй половине восьмидесятых годов прошлого века — с той поры прошло четверть столетия, пора б сменить пластинку). Общеизвестно: талант обладает способностью выпадать из любого «своего круга», тогда как посредственность — всегда идеально соответствует фоновой среде и вдобавок — как правило, плодовита. Оттого литературные журналы превращаются в «приют для посредственностей» и деградируют. Их дальнейшая судьба — печальна.

 

3. Я не могу ответить на этот вопрос, поскольку я не знаю, каковы чаяния русского человека.

 

4. Литература трансформируется сама собою, поскольку меняется литературный язык, меняются формы общественного сознания. Достаточно сопоставить любой современный литературный текст с литературным текстом времён Державина и Карамзина, чтобы убедиться в этом. В то же время литература сохраняет некие ценности — либо безвозвратно исчезает для последующих поколений. Надо бороться не с новаторством как таковым, а с таким «тоталитарным новаторством» которое запрещает (или мешает) человеку быть собой. И надо бороться с пустым, бессмысленным «поклонением классическим формам», которое запрещает (или мешает) человеку совершенствоваться.

 

5. Изменились по сравнению с чем? Наверное, по сравнению с советским временем.

В советское время была всеобъемлющая реальность — советская государственность и советская идеология. Любой писатель, решая любые художественные задачи (как в плане содержания, так и в плане формы), не мог не учитывать эту реальность. Он как-то определялся по отношению к ней. Ныне писатель — один на один с обществом и с самим собой. Современный писатель освобождён от необходимости упреждать реакции советской системы, работать с учётом «привходящих факторов». У него единственная задача — понимать себя и людей вокруг себя. Может быть, это неприятно. Но это честно.

 

 

Вячеслав АРСЕНТЬЕВ

 

1. Без литературы, особенно без русской классики, не может нормально развиваться современное российское общество. И то, что она пока есть в школьных программах, живут библиотеки, а читатели берут там книги, говорит о востребованности художественного слова. К сожалению, значение его не столь велико, как было 20–30 лет назад.

Книга, как и раньше, не только удовлетворяет эстетические потребности читающего, но и воспитывает. Однако учитывая, каково её содержание (если судить по книжным магазинам и тому, что предлагают сегодняшние «книгоноши»), это воспитание далеко не всегда имеет знак «плюс».

 

2. Могу судить только по ситуации в провинции. Что происходит в городе, не знаю. На селе сейчас почти никто не выписывает толстых художественно-литературных изданий. Нет их и в нашей центральной районной библиотеке, за исключением областного журнала, который поступает туда бесплатно.

Электронные журналы или электронные версии литературных печатных изданий недоступны самой читающей части населения — пенсионерам — из-за отсутствия у большинства из них компьютеров и интернета. Поэтому рассчитывать на какой-то всплеск читательского спроса на журналы не приходится.

 

3. Всего скорее, самые востребованные на сегодня — региональные литературные издания. Несмотря на незначительные тиражи, через районные библиотеки читательская аудитория у них больше, чем у центральных журналов, которые до посёлков и маленьких городков просто не доходят.

 

4. Современные русские писатели должны искать новые художественные формы, отвечая запросам времени, вместе с тем не разрушая и не отвергая наработанного классиками.

Что касается внутреннего наполнения этих форм, то, на мой взгляд, необходимо сохранить традиции русской литературы XIX века.

 

5. Задачи у разных групп писателей значительно расходятся. Одни развлекают и отвлекают читателя от реальной жизни, другие клевещут на Родину и русского человека, третьи небескорыстно прислуживают власти, какой бы она ни была.

Но всегда есть и будут те, кто служит правде и совести, сеет «разумное, доброе, вечное» и выполняет завет пушкинского «Пророка». Эта группа сегодня в меньшинстве, отчего её значимость только возрастает.

 

 

Геннадий БАКУМЕНКО

 

Мысли вслух одноокого читателя

 

Судьба людей повсюду та же:

Где капля блага, там на страже

Уж просвещенье иль тиран.

А.С. Пушкин, 1824

 

И вот читателю надоело читать, и он берется за перо.

Ой, что то будет?

Так и подмывает ответить на поставленные перед круглым столом вопросы кратко:

1. Да; 2. Трансформация; 3. Виртуальные; 4. Да; 5. Да.

Но ведь Ирина неспроста предваряет пятипунктную провокацию пространным вступлением. Очевидно, хочется открытой продолжительной беседы с прониканием сквозь глаза собеседника в собственную душу, а через нее далее — в многомерные миры художественного слова, взращенные на почве письменной культуры.

Однако, увы, современные телекоммуникационные технологии еще не дозрели до трансляционных возможностей очной ставки небожителей словесных миров. Непредсказуемые откровения Встречи по-прежнему возможны лишь на слиянии рек Памяти, Воображения, Знания. Результатом же слияния этих животворящих потоков по-прежнему остается Книга.

Книга, как форма культуры, появляется на заре письменности. На чем только люди ее не писали: на камне, на глине, на бересте… А для чего?

Для того ли чтобы прославиться? Или чтобы боги ниспослали какое-нибудь благо? Или чтобы оставить в назидание потомкам правила по технике безопасного убиения мамонтов?

Книга, как колесо, когда-то появилась и проникла сквозь время и пространство во все, даже самые сокровенные, уголки нашего бытия. Иные поколения изыскивают самые невероятные способы применения этого изобретения, но сквозь века до нас дошли лишь три из них: написание, прочтение и сожжение.

Все три равновеликих таинственных акта находятся за гранью материальной культуры, равно как и за гранью понимания обыденным сознанием, равно как и за гранью научных определений. Эти три вечных способа применения книги в наиболее полной мере могут быть оценены в мире духовном, следовательно, в этом мире и обитает предмет нашего внимания — Книга. Мы пишем, читаем и сжигаем писанное, созидая и разрушая пути в иллюзорные художественные миры, чтобы обнаружить собственную нематериальную сущность, чтобы разоблачить и обнажить ее, чтобы встретиться с ней, с Душою мира.

После выплеснутой сублимации философского эго трудно оставить заданные Ириной вопросы cinq par cinq с односложными ответами.

 

1. При прочтении первого вопроса встает в моем больном воображении-памяти образ Русской литературы с картины «Испания» спящего Сальвадора: едва осязаемая Мадонна на натруженных крестьянских ногах опирается на комод, антикварный символ аристократии; вырисовывается же ее образ из песков и сухих сорняков, по велению ветра-волшебника переливающихся баталиями рыцарских турниров и телодвижениями полуобнаженных танцовщиц. Не было бы сорных баталий — не вырисовался бы образ?

При вторичном прочтении того же вопроса восстает из забытого холмика иной образ: Мать (М. Горького), готовая поднять стяг убиенного сына (народа русского), но неспособная осознать чаянья и стремления дитяти своего.

И в третий раз читаю по слогам… И из полуслов вырисовывается образ полуКаштанки-полуМуму — некий Тяни-Толкай о двух головах и без хвоста. А добавить крылья — и символ Российской государственности получится.

Если же косноязычней выразить бурю мыслей по первому вопросу... То ведь литература русская — явление не только локальной художественной культуры нашей, которую согласно текущему законодательству российскому детям нашим можно только в усеченном, изрезанном и искромсанном виде демонстрировать. Она (русская литература) грань Дамоклова меча глобального художественного процесса, занесенного над главою невежества. Страшно и боязно от такой угрозы некоторым, вот и стремятся одни из них закрыть глаза другим, что бы те, не страшась, провели бы первых в светлое материально обеспеченное капиталистически-коммунистическое будущее.

Иными словами, русская литература — не только написана, но и пишется, и читается, и сжигается. Литература русская — живая Книга, рождающая, воспитывающая и сопровождающая пытливые умы до холмика и даже за его грань. Стоят сейчас за моей спиной «мертвые» души да подсмеиваются, да подсказывают: «Не из наших ли сюжетов жизнь свою строите? Не нашими ли словами пишете глобальную книгу Интернета, да информационное поле социальной жизни сегодняшней? Не наших ли героев из сырых умов сегодня лепите?»

Сегодня из кирпичиков глобальной культуры воздвигается здание нового информационного миропорядка. Оттого власть держащие активно экспериментируют с ограничением доступа к достижениям культуры детям нашим, близоруко не замечая иных способов социального управления. Боятся, видимо, что народятся Павки Корчагины или Львы княжеской породы Мышкиных, или Наташи из рода Ростовых. А такими управлять несподручно, они ведь грамотные и читать умеют не только по слогам, но и между строк, и писать умеют жизнь свою самостоятельно, без помощи рекламных роликов.

На полуслове, пожалуй, перейду ко второму вопросу, бо добраться до четвертого не хватит словарного запаса.

 

2. Трансформация толстых журналов проходит болезненно. Но уже сейчас немало парусов бороздит неизведанные дали цифрового пространства в поисках Земли обетованной.

 

3. Виртуализация писателя, как и виртуализация читателя — процесс неизбежный. И если есть сейчас виртуальные злодеи, интерактивизирующиеся в реальных терактах, то почему бы не появиться виртуальным Илюшам, способным сломить Соловья Разбойника.

 

4. У любой консервы ограничен срок годности. А потому литература призвана не консервировать, а генерировать ценности, транслировать их изо всех сил, используя любые подручные средства: и старые, проверенные формы, и новые, — любые доступные, а может даже и недоступные на первый взгляд.

 

5. В плане «глаголом жечь сердца людей» задачи перед собой ставит каждый писатель самостоятельно. От того, наверное, и зависит, попадет он в литературу или нет.

Мне понравилась мысль Аксакова, что писать нужно лишь тогда, когда не писать невозможно. В этом смысле в задачи современного писателя вклинивается парадоксальная мотивация: не писать изо всех сил!!! То бишь не подстегивать вдохновение ледяной ванной для ног, а, наоборот, терпеливо дожидаться созревания смыслового фурункула. Только зрелый плод может стать хорошей наживкой для Царь-рыбы.

Есть еще одно немаловажное обстоятельство дня сегодняшнего: современный читатель очень много пишет. И эти строки — пример того.

Может, современному писателю пришло время больше читать?

Может, пришло время переосмыслить роль литературы?

Что если литература не средство коммуникации, а ее продукт: сублимация личности в художественное пространство, как защитная реакция от информационного насилия окружающей среды? Ведь среда современного читателя — это бесконечный лабиринт современной культуры, имеющей свойство гипертекста. И вот читателю надоело читать, и он берется за перо.

Ой, что то будет?

 

 

Виктор БАРАКОВ

 

1. Она не играет, она живет, но только в кругу профессионалов и отдельных любителей.

 

2. Все останется по-прежнему: электронные варианты журналов будут читать, а печатные — сохранять.

 

3. Патриотические.

 

4. Ценности незыблемы, а вот формы могут меняться.

 

5. Задачи — те же. Если нужны подробности — смотрите бессмертную работу Юрия Казакова «О мужестве писателя».

 

 

Сергей БУДАРИН

 

1. Русская литература в современном обществе играет всеобъемлющую роль! Говоря это, я имею в виду не только нынешние российские или, скажем, вчерашние советские земли, но, как бы патетично это ни звучало, и мировое сообщество. Посмотрите, в 2012 году вышла британская экранизация романа Льва Николаевича Толстого «Анна Каренина». Да ещё какая! За декоративные съёмки, за низвержение высокой трагедии любви петербургской дамы до «мыльных» вздохов главной героини фильм получает Оскара и несколько номинаций. Разве литература, не играющая одну из первых ролей в мировой культуре, может вызывать такую неоднозначную любовь? Это, конечно же, вопрос риторический…

Посмотрите на любого литератора из так называемых малых народов России: практический каждый из них, проживающий (или даже не проживающий!) в России, лелеет надежду стать именно русским писателем. В любом обществе словосочетание «русский писатель» уже стало нарицательным, наднациональным и указывает на пишущего на великорусском языке и несущего в своём творчестве всё лучшее, от чего современная западная цивилизация отреклась и — погибла.

 

2. Живя в провинции, сложно объективно судить о том, что происходит и может произойти в столицах — в литературной ли жизни, или в другой сфере деятельности общества. Но мне кажется, что в ближайшие лет пять не случится событий переломных в сторону лучшую — как для провинциальных, так и для столичных художественных изданий.

 

3. В нынешнее смутное время чаяниям русского человека отвечают лишь те литературные издания и деятели, которые привносят в его жизнь свет и отводят от отчаяния. К сожалению, на сегодняшний день таковые можно перечесть по пальцам одной руки…

 

4. Традиция в искусстве — это фундамент того поэтического строения, которое выстраивает художник. Будет ли фасад здания исполнен в стиле итальянского барокко, французского рококо, или, скажем, сталинского ампира — зависит лишь от влияния времени, в котором творит поэт, и, собственно, от его вкуса. Новые времена всегда порождают новые формы, и этого не стоит опасаться. Но следует всегда помнить и понимать, что подземные реки времён не подмоют только то художественное строение, которое уверенно стоит на отеческой земле.

 

5. В Евангелие сказано: «…Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам». И всякий ищет Его в меру отпущенных ему способностей и ума: обыватель — в приходском храме, генетик — в теориях эволюции, поэт — в творчестве, и т.п. С этой позиции задачи писателя — непреходящие.

Если же смотреть с точки зрения нашего времени — с меркантильной позиции, — следует рассудочно учитывать тот факт, что писателю, говоря словами древнеримского поэта Публия Теренция, «ничто человеческое не чуждо». И сегодня в нашем государстве, где писатели, наверно, самый социально незащищенный слой населения, им приходится отстаивать с кровью свои права. Ведь борясь за себя, он борется за своё творчество.

 

 

Нина ВЕСЕЛОВА

 

С оголенными нервами

 

Первым позывом в ответ на присланную анкету было желание отказаться отвечать на предложенные вопросы. Частично причина этого была мне ясна, ведь ситуация давно отучила жителей глубинки следить за журнальными новинками. Как чудо, вспоминаю теперь события двадцатилетней давности, когда на районный отдел культуры неожиданно удалось выписать уйму новых изданий, знаменовавших собою информационный прорыв. Однако вслед за этим почти сразу случился и обвал возможностей, оставивший на печатном плаву лишь то, что и задумывалось как легковесное чтиво. Круг серьёзных литературных изданий, прежде цементировавший думающие слои общества, погрузился на дно забвения. И беспросветной печалью веяло в безлюдной библиотеке от стеллажей со старыми подписными журналами, хранившими былую боль и страсть уходящих поколений писателей и публицистов.

Трижды случалось мне в тяжёлые годы публиковать на страницах «Дружбы народов» свои очерки о тихих горечах провинции, не теряющей надежды быть услышанной и поддержанной. Однако отзвука на тревожащее слово, который непременно случился бы прежде, так и не последовало. И это было вполне объяснимо прозаическими обстоятельствами жизни страны и самого журнала: унизительные условия существования стали характерными для всей российской территории, равно как и безответность властей на требования об облегчении народной участи, ну, а мизерный тираж издания не позволял душевный вопль о помощи назвать даже писком. Аналогично и в других подобных неплатёжеспособных журналах традиционный призыв о милости к падшим преобразовывался в глас вопиющего в пустыне.

Наверное, у этого обстоятельства были вполне объяснимые объективные причины, и ту духовную словесную вязь, которая прежде вполне материально через журналы соединяла наши души на безмерных просторах родины, со временем вполне эффективно заменила виртуальная социальная паутина, но… Мы всё равно не перестанем рефлексировать по тем годам, когда наши строки в печатных СМИ за ночь разлетались по всей стране и наутро объединяли миллионы сердец в одно огромное жаждущее справедливости сердце. В этом былом процессе при желании можно отыскать множество предосудительных измов, лишавших индивидуумов свободной воли и прочих принадлежащих каждому прав. Однако живёт во мне убеждённость, что пока ещё человечество более походит на несмышлёных детей, которых нельзя далеко отпускать без надзора старших, и значит, следует предопределять вектор их духовного развития и движения. А поскольку так случилось, что в нашей стране эта миссия во все века была возложена на владеющих словом, то и в нас этот атавизм непременной востребованности и желания служить высшим идеалам вечно будет давать о себе знать.

Вместе с тем именно в этом пункте кроется вторая причина моих сомнений по поводу предложения поразмышлять над ролью писателя в современном мире. Я убеждена, что право высказываться по столь принципиальным вопросам нужно заслужить, то есть заработать некое общественное признание, получить регалии, иметь солидные публикации. А я всем этим на данный момент, увы, не могу всерьёз похвастаться. И в то же время понимаю, что, не случись четверть века назад трагического разлома в фундаменте наших убеждений, всё названное я имела бы несомненно, поскольку воспитывалась на традиционной русской литературе и в её русле вела свои творческие поиски.

Если честно, то в глубине души я никогда глубоко не страдала от невозможности говорить во весь голос, потому что понимала: юношеские незрелости, неизбежно отражающиеся в текстах, не тот материал, с которым нужно торопиться выходить к читателю, вводя и его в искушения. И в то же время долгие годы очень важным было для меня найти ответ на краеугольный вопрос моего бытия: сама ли я виновна в неполной реализации моих писательских планов или внешние перемены и крушения были тому помехой?

Совестливость до последнего момента не позволяла мне всё валить на обстоятельства, поскольку и лености, и несобранности во мне, как в каждом, полагаю, было предостаточно. К тому же всеобщая жизнь вершилась на фоне обезоруживающего рефрена про тех, кто и умненький, и богатенький неразделимо. Из него следовало, что нет никакого смысла соваться с суконным рылом в калашный ряд: иные ведь и широко издаются, и не бедствуют. А коли тебе и за свой счёт быть напечатанным не очень светит, то стоит ли тратить время на такое глупое занятие, как писательство.

Странно прослеживать случившуюся в обществе метаморфозу в отношении литераторского клана. Повсюду его представители встречались прежде с придыханием, были лелеемы партийным начальством, наделялись дополнительной бесплатной жилплощадью для своих по определению праведных трудов и получали профессиональную пенсию, не говоря о гонорарах за книги. Сегодня рядовой, не раскрученный писатель, бесплатно корпящий над никому не нужными рукописями, воспринимается не просто чудаком, а не очень здоровым членом общества, мнение которого ни по каким вопросам и ни при каких обстоятельствах не может и не должно быть учтено. А творческая общность с себе подобными, перейдя в виртуальную, уже не влечёт за собой никаких конкретных последствий.

Хочется для справедливости уточнить: не влекла. В мясорубке доставшейся нам эпохи каждый всё равно стремился как-то выжить и выделял для себя приоритеты. И если потребность писать была жизненной необходимостью, а значит и призванием, то всё равно ты барахтался до последнего и доплывал-таки до желанного берега. Вот и я, не смотря на все житейские препоны, предрешённо дожила в своё время даже в деревне до компьютера с интернетом, до публикаций на сайтах и участия в сетевых литературных конкурсах. И я никогда не скажу, что сладостней было на заре перемен бесплодно бродить по неприветливой, озабоченной только материальным столице с пятикилограммовой рукописью романа про никого не волновавшие тогда в издательствах поиски смысла жизни. Жизнь взяла своё, победила, резко изменив свои формы.

Но она не изменила для меня своего содержания! Я упорно превращаю теперь в электронный вид мои обветшавшие машинописные страницы о вековечных духовных человеческих мучениях. И я знаю, что то моё давнее слово будет когда-нибудь услышано и востребовано. Наравне с тем, что теперь, в зрелом уже возрасте, выходит из-под моего пера. Потому что мне удалось преодолеть сомнения в правильности своих предпочтений и сделать окончательный выбор в пользу того, на что всегда отзывалось моё сердце при чтении нашей классики: в пользу духовного начала в человеке.

В этом плане для меня несомненно, что задачи, стоящие перед писателем, никогда не меняются, — разумеется, если мы ведём речь не о тех, кто зарабатывает книгами на пропитание, а о тех, кто отрабатывает свою жизнь литературными исповедями о развеянных заблуждениях и о борьбе со встреченными на земном пути соблазнами. Во все века текст жив только благодаря бьющемуся внутри него нерву осознания праведности или неправедности наших шагов. И если это назвать консервацией ценностей, то я за неё. Равно как и за то, чтобы форма преподнесения этой «архаики» была чуткой ко времени и менялась с учётом современных потребностей. Да тому есть уже масса неожиданных и убедительных примеров не только на чисто литературном поле, но и в использующих тексты театре и кинематографе.

Трудно, конечно, представить, чтобы влияние литературы сегодня вдруг вернулось бы к тому уровню владения умами, какое наблюдалось в некоторые периоды нашей истории (если мы не обольщаемся насчёт этого факта и не преувеличиваем его). Вместе с ситуацией в стране очень изменился и наш народ, научившийся, хочется надеяться, размышлять не только свободно и открыто, но и духовно зрело. В таком случае каждый ищущий слова истины, имеющий возможность выбора, а не ведомый, как прежде, на поводке усреднённости, будет выбирать и уровень литературного разговора, соответствующий его личному духовному росту. И коли будет существовать возможность прохождения всё новых и новых ступеней вместе с растущими в мощи духа писателями, то и жизнь человеческая неизбежно изменится, ибо обретёт высокий, никогда не угасающий смысл поиска и взросления.

Конечно, было бы совсем наивным предполагать, что это может случиться само собой, что молодые, нащупывающие свои способы взаимодействия с миром земным и небесным, вдруг завтра ни с того ни с сего кинутся читать серьёзные книги и журналы, как делало это уходящее поколение. Повторений не будет. И вместе с тем слово как исходный элемент осмысления жизни, как зачаток любого искусства всегда влияло и будет влиять на жизнь. Важно лишь найти те болевые точки, на которые отзывается современное общество, которые искрят при замыкании и вынуждают думать, искать, отстаивать каждого свою позицию. Нельзя родить живую литературу, преследуя конкретную цель сделать из неё властительницу дум. Но можно и нужно жить и писать с оголёнными нервами, не красуясь ни перед людьми, ни перед Богом. Народ удивительно способен улавливать в искусстве то, что является общим для всех и что ничем не приукрашено. А это, с какой стороны ни заходи, есть разговор не о политике, не об экономике, не о любви и семье даже, а прежде всего о смысле жизни, который ищет каждый живущий и часто не находит.

Остаётся только мечтать, что когда-нибудь именно такая точка отсчёта нашего существования будет озвучена и как позиция высшей власти, полагающей, видимо, что о подобном дозволено говорить лишь религии. Но без подобной «отмашки» сверху судьба литераторов никогда не станет благополучной. Однако как знать, не к лучшему ли это?

 

 

Ирина ГЕРАСИМОВА

 

1. Играет. Однако и литературе, и обществу следует сделать еще один шаг навстречу друг другу. Литературе (современной) — помнить не только о том, что «можно рукопись продать» или издать на свои, а чаще спонсоров, деньги, но: «Не продается вдохновенье». Обществу — вернуть себе способность читать: читать больше, помня, что вкусы шлифуются на классике; читать восторгаясь, сомневаясь, смеясь и плача…

 

2. Они останутся, поскольку являются частью закрепленной в веках русской культурной традиции.

 

3. Скажу не обо всех. Уверена, что русский литературный журнал «Парус» — явление неординарное.

 

4. Предпочитаю синтез.

 

5. Человек, в общем-то, не сильно меняется: писатель всегда — голос эпохи и зеркало времени.

 

 

Геннадий ГОТОВЦЕВ

 

1. К сожалению, современная русская литература переживает в наше время настоящую трагедию. И с горечью приходится убеждаться, что не только русская. Это какой-то глобальный, всемирный процесс духовного упадка. Не только к нашей отечественной литературе пропадает интерес, но и к мировой литературе прошлого. Уже никому не нужны Бальзак и Мериме, О. Генри, Диккенс и Теккерей, Сомерсет Моэм и Говард Фаст, Драйзер и Джек Лондон. А ведь ещё в 60-е годы прошлого века зачитывались Ремарком, Хемингуэем, Олдингтоном, Германом Гессе, Альбертом Мальцем, Камю и Моравио. И если сейчас и интересуются Достоевским и даже спешат экранизировать его романы, то только потому, что он, якобы, отказался от революционной борьбы и потому стал угоден новым хозяевам жизни. И если вспомнить знаменитые строки А.С. Пушкина:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой побуждал, —

то в наше время купюрной лихорадки «добрые чувства» совсем вышли из моды. Приветствуются алчность, нецензурная и ненормативная лексика с телеэкрана и даже, не побоюсь этого выражения, презрение к честному труду.

В современной школьной программе сокращаются учебные часы на литературу, и из неё умышленно выбрасываются важнейшие наши литературные произведения, воспитавшие не одно поколение. При этом нам без всякого стеснения заявляют, что они, дескать, антибуржуазны. Только забыли эти горе-реформаторы, что веками вся мировая литература боролась с социальной несправедливостью, с унижением человеческого достоинства, с алчностью и стяжательством, с проявлением всех семи смертных грехов. Зачем же пытаться всю устоявшуюся человеческую мораль ставить с ног на голову? А ведь талантливые, честные писатели и поэты существуют и в наше время, только оказались невостребованными.

И нельзя сказать, что в стране наступил книжный голод. Появилось множество частных издательств, в которых любой автор может издаваться за счёт собственных средств. Причём эти издательства не преследуют целью какую-либо наживу. Зарплата их сотрудников не так уж и велика, хотя работают они с утра до позднего вечера. Однако по чьей-то негласной воле они уподобились ателье готового платья. Выдают автору тираж, и пусть он делает с ним всё, что хочет. Этим издательствам запрещено иметь даже свои книжные лотки. А у писателей книжные магазины тоже отказываются принимать их книги на продажу. Даже «Книжная лавка писателей» на Кузнецком мосту в Москве если и принимает такие книги к продаже, то они оказываются на втором этаже, в конце зала, где их и не замечают, поскольку читателей сразу же привлекает находящаяся перед глазами открытая дверь в букинистический отдел. Хотя в советское время писатель мог сдать свою книгу в букинистический магазин и сразу же получить за неё деньги. Создаётся впечатление, что установленные новые порядки в книжной торговле являются чьим-то негласным указанием с целью духовного обнищания народа. Да и читатель при полной потере прежних идеалов уже  не знает, что от литературы современной и ждать. Убивает время чтением дешёвых женских детективов и полностью потерял всякую духовную ориентацию.

 

2. Судьба наших отечественных журналов оказалась не менее трагичной. Создаётся впечатление, что это было сделано намеренно, чтобы притупить интеллект наших читателей, превратить их в примитивных обывателей и мещан, в слепых меркантильных потребителей материальных благ, отучить думать, рассуждать, анализировать и даже спорить. А ведь раньше люди выписывали сразу по несколько литературных журналов. Теперь этого нет. И думаю, что причины такой перемены тоже не случайны. Резко сократились сами тиражи этих журналов. Да и интерес к ним как-то поубавился, поскольку читатель уже и не верит в то, что они могут «сеять разумное, доброе, вечное». Власти даже тайком провели какую-то странную реформу в отношении исправности домашних почтовых ящиков. Если раньше их ремонтом занималась специальная служба почты, которая по сигналу почтальонов о неисправности того или иного ящика в подъезде сразу же приступала к их ремонту, то теперь заботу об этих ящиках почему-то передали ЖЭК-ам и ДЕЗ-ам. А уж их техники-смотрители никогда не будут заниматься ради этого обходом подъездов, и потому этим службам нет до почтовых ящиков никакого дела. Ящики стоят часто разломанными, и даже по этой причине люди отказались от какой-либо подписки, зная, что выписанные журналы они могут и не получить.

 

3. Из литературных журналов в настоящее время пользуется спросом журнал «Наш современник» и, пожалуй, «Молодая гвардия». Хотя само издательство с этим названием, выполняя заказы на книги серии «Жизнь замечательных людей», всё же пытается угодить новой идеологии власть предержащих, выставляя, к примеру, декабристов не такими уж самоотверженными людьми.

 

4. Если современная литература начнёт трансформироваться в угоду задуманной деградации общества, а её героями станут бизнесмены, торговцы, преступники и полицейские, то она просто погибнет.

 

5. Задачи, стоящие перед писателем если и изменились, то только потому, что вынуждают его быть более объективным, более честным, твёрдым и принципиальным, избегать конформизма и оставаться верным чувству справедливости, человеколюбия и истинному народному патриотизму.

 

 

Адам ГУТОВ

 

1. «Да, играет не меньше, чем всякая иная национальная литература в своем ареале. Это вопрос из того же ряда, что вопрос о пользе воздуха», — вот так мне бы хотелось ответить. Но если серьезно, то ответ — скорее нет, чем да: современный русский писатель, к сожалению, далек от того, чтобы называться властителем дум. Не потому что времена иные и теперь у наших дум иные властители, а потому что он уступил эту важнейшую должность невесть кому. Нынешний русский писатель не Лев Толстой, не Федор Достоевский, не Маяковский и не Шолохов, которые воздействовали на человеческое сознание не только в своей стране, а и далеко за ее пределами. Он вообще не пассионарий. От того, что его вины в том, кажется, нет, мне как читателю нисколько не легче.

Конечно же, читатель не ошивается на людном перекрестке с выражением во взгляде: возьми меня незадорого. Он во многом сродни гордой сказочной принцессе, которая достается в качестве приза принцу, победителю рыцарского турнира. Только рыцарь — фигура социальная, а сама принцесса символизирует не семейное гнездышко, а коллективное благо, которое рыцарь призван добыть не столько для себя одного, сколько для всего общества. Победит его какой-нибудь Кащей — значит, принц позволил возобладать Злу в целом мире. Хотя тот же Кащей, откровенно заявляющий о том, что он и есть Зло, гораздо честнее, чем авторы нынешних модных литературных поделок. Он хотя бы не скрывает своей сущности, а эти, прикидываясь невинными овечками, сознательно дурят народ, подсовывая всяческие стрелялки и порнуху вместо здоровой духовной пищи. Чем такая литература занимательнее, тем больше от нее вреда обществу. Но это еще не настоящая проблема: когда первые лица в государстве официально встречаются с антитолстыми и антишолоховыми как с писателями, это не только показатель вкуса наших кормчих, дело гораздо хуже, поскольку это означает, что талант, который, как наивно считается, сам пробьет себе дорогу, сдал свои окопы и позволил бездарности торжествовать.

Есть, однако, надежда, что это всего лишь первый, хоть и наиболее приметный пласт реального состояния современной русской литературы. Налицо сильно затянувшийся инкубационный процесс, до времени заслоняемый вышеназванными поделками. Где-то все же сидят по своим медвежьим углам настоящие явления, пока что не проявившиеся, новые булгаковы и шолоховы, маяковские и твардовские. Они неприметно вызревают. Некоторые имена можно было бы назвать, но я не решаюсь этого сделать, поскольку даже в более прозрачные времена в своих оценках современников ошибались даже выдающиеся ценители. Поживем — само проявится.

 

2. Забавное занятие — предсказывать судьбы. Но неблагодарное. Все-таки рискну сказать известное: выживут не обязательно лучшие журналы и лучшие писатели. Кое-кого ожидает печальное для них посмертное признание. Некогда Некрасов со своим журналом неплохо справился с этой задачей, а вот Чехов и без оного попал фактически в кабалу к своему издателю…

 

3. Относясь по происхождению к категории «нерусских, но россиян», я все же довольно явственно представляю, насколько тяжело русскому человеку чувствовать себя в современной России. Хуже может себя чувствовать только нерусский. И это везде.

В то же время, признаться, не имею реального представления о том, кого называть «русским человеком». Никак не складывается в моем воображении такой обобщенный образ русского человека, который отдает предпочтение тому или иному изданию. Надеюсь, имеется в виду не тот известный завсегдатаям интернета тип, озлобленный на всех нерусских, плохо знающий историю своей Родины и ее подлинную культуру, живущий совсем не на той планете, на которой с почтением произносятся имена Пушкина и Лермонтова, Горького и Блока, хотя они со своими преданными читателями и есть русские плоть от плоти. Другое дело — попытки редакций некоторых изданий выдавать себя за единственно подлинный голос русского народа. Нет «единственно подлинного», так как загонять всех русских под один стандарт — это то же, что укладывать в прокрустово ложе и одним что-то отрубать, а других, разрывая связки, вытягивать. Ведь народы, даже не такие великие числом, талантами и составом, очень даже многообразны по облику, по убеждениям, по культуре. Соответственно, и интересы разных слоев у них дисгармоничны и чуть ли не в одинаковой мере исторически мотивированны. Честнее было бы сказать, что выражают они не взгляды всего народа, а той или другой его части.

У этой неопределенности есть и другая сторона. Люди, почитающие себя истинно русскими, обычно болезненно реагируют на то обстоятельство, что малые народы России имеют атрибуты своей этнической идентичности, включая язык, традиции, искусство и, как правило, символическую территорию. В то же время подлинно русская территория, а вместе с нею литература, культура принадлежат всем, в том числе и нерусским. Конечно же, это проблема. Но проблема, с моей точки зрения, не абсолютно неразрешимая. Ее надо решать, но с учетом того, что нынешняя ситуация мотивирована историей империи, созданной самими русскими. (Вспомнилось: мы сами создаем себе трудности, затем героически их преодолеваем!)

 

4. Мудреца спросили: кого надо считать настоящим мужчиной? «Того, кто соответствует своему времени», — не задумываясь, ответил он. В его понимании соответствовать своему времени означало не воровать, не подличать, не лгать в такие времена, когда кругом все воруют, предают друг друга и безбожно врут. Почему? Именно в эти времена обществу позарез недостает порядочности, благородства и верности слову: восполнять такой дефицит и значит отвечать вызовам своего времени, быть настоящим мужчиной. Вот так и писатель — он чувствует свое время и зрением, и слухом, и осязанием, и обонянием, но он не продает свои изделия, а продолжает следовать идеалам — в убыток своему благополучию и во имя сохранения в людях устойчивых понятий о чести и достоинстве.

В то же время консервация тоже способ умерщвления, только медленного. А вот трансформация имеет запах жизни. Другое дело, что конформизм в литературе не может быть уместным. «Услышать будущего зов» и откликом приблизиться к нему. А, быть может, не менее важно услышать вызовы своего времени и, становясь на горло собственной песне, откликнуться на них.

 

5. Писатель — социально активная личность, даже если он предпочитает быть в стороне от бурных событий. Его слово — оружие, и оно способно направлять человеческое внимание в ту или другую сторону или уводить от главного. В Судный день с писателя, как с пророка, спросится и за его личные дела, и за дурные нравы в обществе, если он им не противился по мере своих сил и если не сделал ничего для их исправления. Видимо, прирожденный бунтарь Владимир Маяковский остро чувствовал это, поэтому он отрекся от футуризма как явления сугубо художественного и взял из него конкретную направленность всей силы своего слова на сиюминутные, непоэтические проблемы. Возможно, не служи он в «окнах РОСТА», не трать драгоценного времени на «Хорошо», на «Летающего пролетария», на «Владимира Ильича Ленина», он бы создал гораздо больше «облаков в штанах», чаще писал бы «про это» и беседовал с самим Солнцем. Но миллионы его читателей не прочитали бы его «Облака», не было бы и многого, что они могли прочитать и читали за авторством гениального поэта. Мне представляется, что жизнь постоянно что-то меняет в пределах сферы внимания писателя. Надо истово любить свою тему и быть глубоко убежденным в правильности выбора, чтобы часто меняющаяся точка зрения, как однажды изрек Михаил Светлов, не превратилась в многоточие.

Что же относительно направления, то есть время для «любовей и соловьев», есть и для «Левого марша» (не в прямом смысле, разумеется). Сейчас не до «соловьев»; время затребовало мобилизовать гражданственность. Публицистический пафос сейчас, правда, не в моде, тиражи литературных изданий продолжают падать, поэтические вечера стадионов не собирают (они отданы попсе), слово «идея» звучит реже, чем матерщина. Лозунг «Наша идеология — не иметь никакой идеологии» призван окончательно сгноить на корню остатки здорового самосознания. Старики-фронтовики жаловались: на войне было проще, потому что рядом был товарищ, впереди — враг, а сейчас ничего не разберешь. Кто же поможет разобраться, если не писатель пророчески мудрым зажигательным словом? «Сердца, не занятые нами, // Не мешкая займет наш враг». Когда в 60-е годы мы читали эти строки, они казались очень пафосными, сейчас кругом одни «сердца, не занятые нами»… Вот неожиданная и новая задача. Она не для ОМОНа, не для СОБРа, а именно для русского писателя, для писателя независимо от национальности, для всякого порядочного человека, готового действовать словом убеждения.

 

 

Диана КАН

 

1. Она и сегодня играет важную роль. Но не благодаря, а вопреки власти. Хотя нам постоянно масс-медиа пытаются внушить, что литература — дела давно минувших дней и никому нынче не нужна. Но уже то, что власть давно выстроила отношения со всеми прочими видами искусства, а к литературе словно бы боится подступиться, говорит о том, что власть опасается литературы, чем на самом деле оказывает ей честь. Но это — вместо того чтобы задействовать литературу во благо государства, ибо ничто так не объединяет многоконфессиональное, многонациональное и во многом ныне атомизированное российское общество, как литература.

Все умные правители это прекрасно понимали, хотя, конечно, отношения власти и писателей никогда не были безоблачными. Но эта «непростота» отношений в итоге тоже работала на государство. Вот ещё на какой знаковый момент я бы хотела обратить внимание. Все наиболее результативные и эффективные правители были литературоцентричны. Если не сами «баловались литературой», то были очень внимательными читателями. Далеко ходить не будем — наибольшего геополитического могущества при острейших геополитических вызовах времени наша страна достигла при Екатерине Великой и при Иосифе Сталине. И оба эти правителя, при всём их различии, были ярко литературоцентричны. Екатерина была немка, монархистка. Но литературу любила, ценила мнение писателей — не только французских, с которыми состояла в переписке, но и отечественных, российских. Сталин был грузин, антимонархист. Но литературу любил, смолоду писал стихи (причём весьма неплохие), позже самолично читал все выходящие в СССР толстые журналы, говоря нынешним языком — «мониторил» литературное поле самостоятельно, не полагаясь на лукавые отзывы чиновников от литературы. Эпоха Сталина — это не только эпоха великого Шолохова и других выдающихся словотворцев — Горького, Булгакова и т.д., это ещё и эпоха имперского могущества России. Как-то так совпадало: расцвет литературы приходился на расцвет и величие государства. Скажете — совпадение? А вот и нет. Как говорят физики, совпадение дважды — уже не совпадение, а закономерность. Причём эта закономерность прослеживается не только в истории нашей страны. Возьмем для сравнения Османскую империю. Одним из её наиболее эффективных ее правителей был султан Сулейман Великолепный. В эпоху его правления Османская империя превращалась едва ли не в самое мощное государство в мире. Но мало кто знал замечательного поэта Мухиби — а это был псевдоним султана Сулеймана Великолепного, с юности писавшего замечательные философские и лирические стихи. Что не мешало ему, а скорее помогало так «рулить» государством, что оппонентам мало не казалось! Сын Сулеймана Великолепного султан Селим II (кстати, сын знаменитой Роксоланы!), в бытность которого Османское государство ещё более окрепло, тоже был «поэт на троне».

И таких примеров можно набрать немало. А ещё вспомним Бунина, говорившего, что упадок литературы в Российской Империи стал предвестником падения самой Российской Империи. На самом деле объяснить подобную закономерность просто. Слово «начальник» происходит от слова «начало». То есть всё в государстве начинается с того, кто «начальник». С чего, собственно, «начинается Родина». Если «начальник» творец по определению (его склонность к литературному творчеству лишь подтверждает его творческий вектор), то и государство своё он — творит. И, в конце концов, сотворяет.

Отсюда современное недостойное состояние нашей страны — недостойное нашей истории и наших природных богатств (Богом данных России!). Как при таких богоданных неисчислимых недрах можно довести страну до такого состояния? Может, просто наши правители — не творцы по определению, потому и сотворить ничего путного из страны не могут? Но учиться хорошему, учиться на «передовом опыте» прошлых успешных правителей, учиться на собственных ошибках (одной из которых является властное небрежение литературой как государственным ресурсом) не поздно и не зазорно никогда и никому!

 

2. Пока ситуация такова, что судьба каждого отдельного журнала зависит от того, повезёт ли конкретно взятому региону с губернатором — начальником региона. Если понимает конкретный губернатор связующую, объединяющую роль литературы в нашем атомизированном обществе (вне зависимости — литературоцентричен ли сам губернатор или нет) — считай, повезло региону (как в той же Белгородчине, Волгограде и т.д.). Не понимает, не творец по сути — писателям надо накрываться белой простынью и ползти на кладбище либо влачить нищенское униженное существование. Так это обстоит, например, в Самарском регионе — я говорю сейчас не о других, я говорю конкретно о себе, получающей за руководство литературным объединением, имеющим статус «народного коллектива», пять с половиной тысяч рублей. И это при прожиточном минимуме в регионе — семь с половиной тысяч. Кто поверит, что такая известная поэтесса, как Диана Кан, фактически нищенствует? Никто! Я бы сама не поверила! В нашем маленьком городке Новокуйбышевске, где многие меня знают в лицо, я даже не могу позволить себе «роскошь» пойти мыть полы или торговать за прилавком. Как-то стыдно всё-таки! А муниципальной власти Новокуйбышевска и региональной власти Самарской области почему-то не стыдно! Я не призываю губернаторов и мэров России отложить насущные дела, обложиться книгами и денно-нощно читать. Но как власть имущие они не могут не понимать, что литература помогает стабильности социума, её духовное и нравственно-эстетическое воздействие на общество сложно переоценить. А если не понимают, то почему они власть имущие? Вот гамлетовский вопрос!..

В идеале я вижу региональные литературные журналы изданиями для семейного чтения, изданиями, где каждый член семьи найдёт что-то своё, ему нужное и полезное, будь он малыш или пенсионер, или человек трудоспособного возраста, который не желает ограничиваться обывательским корытом. Такие журналы должны делать ставку только на тексты. Не имеют значения ни членство-нечленство авторов в том или ином союзе, ни возраст автора — Пушкин живее иных современных писак! — ни «орденоносность» автора!.. Только тексты! Есть текст — есть автор, а никак не наоборот. Когда будет так — всё установится само собой. И журналы будут востребованы читателями, тиражи резко подскочат вверх. Общество устало от одноклеточной масс-культуры. Его надо удивить. А удивить можно только талантом. Пока же чаще всего, за редкими исключениями — писатели пишут, они же и читают, и то не всегда. А читателям это, что называется, параллельно…

 

3. Воздержусь от того, чтобы называть конкретные издания, даже если они того заслуживают. Русский человек — широк, по определению Достоевского. Вот и издания должны быть широки — по определению, иначе не будут интересны широкоформатной русской душе.

В современном литпроцессе недостаток таланта того или иного автора принято компенсировать избытком патриотизма. Но вот вопрос: если автор так любит Родину (или Бога, учитывая нарастающее количество «приходских» стихов, не отмеченных печатью истинной духовности, заключающейся отнюдь на в ежестрочном поминании Бога всуе), так вот — если тот или иной автор так любит Россию, то почему он пишет так бездарно о своей любви? Поневоле вспомнишь Шекспира: «Я не хочу хвалить любовь мою: // Я никому её не продаю». А иные «патриоты-искариоты» как раз весьма ловко и выгодно продают свою любовь к России — если задаться целью счесть их премиальные «сребреники».. Почитаешь тексты таких премиантов и поневоле подумаешь: до чего же упала литература, если такие становятся лауреатами! Можно обманывать литпроцесс, превращая его в групповщину, но нельзя обмануть читателя! Не потому ли сегодня пишущие люди вынуждены сетовать на недостаток читающих людей, что читающие и думающие люди не хотят быть обманутыми?

 

4. Литература для меня столь же многозначное понятие, как жизнь, продолжением которой литература является (иначе она не литература!). А в жизни бывают разные периоды. Например, в преддверии осени приходит пора «консервации», чтобы зимой не помереть от голода, в т.ч. духовного. Однако жить одними «консервами» можно на подводной лодке, в экстремальных каких-то ситуациях. Но не в жизни, где много всего и разного. Мужество писателя в том, чтобы не бояться жизни во всей ее противоречивости, драматизме, трагизме. Ибо именно в противоречиях, как правило, наиболее полно проявляются жизнь, литература, творчество.

Не так давно довелось мне перечитывать альманах «День поэзии» за 1981 год. Каким разочарованием стали многие стихи многих авторов! А ведь авторы в своё время были «козырные», признанные, лауреаты из лауреатов. И стихи их вроде бы тогда читались. И я читала многие из этих стихов, и мне они нравилось по молодости. А вот сейчас, когда и ты, и действительность изменились, читаешь и не понимаешь, как тебе такое могло нравиться? То есть большая часть стихов и авторов снесена неумолимым потоком временем. По счастью, не всё время стирает. С каким поистине детским удовольствием прочитала в «Дне поэзии» стихи Николая Рубцова и Юрия Кузнецова. У них там всего по три стишка! Но лишь из-за этих шести стихотворений, как выясняется в сухом остатке, тот «День поэзии» и имел право на существование! Остальные тексты — наполнитель, как мел в таблетке. Как тут не вспомнить известные строки: «Люди пишут, а время стирает. // Всё стирает, что может стереть. // Но, скажи, — если слух умирает, // Разве должен и звук умереть?..».

Кто-то из философов сказал, что книги, которые не заслуживают того, чтобы их перечитывали, не стоило читать вовсе. Запас прочности текста заключён в самом тексте. Мы перечитываем в разные наши возрастные периоды Пушкина, Есенина, Лермонтова, Шолохова, Белова, Распутина — и в разные годы мы читаем тексты эти по-разному, каждый раз находя в них созвучное себе нынешним… А ведь в своё время, время написания, тексты этих авторов были актуальны до злободневности! Как им удалось не потерять этой актуальности спустя десятилетия и столетия? Вот вопрос, который каждый пишущий человек должен себе постоянно задавать! Вправе ли мы, современные авторы, своими писаниями отнимать драгоценное время читателя, которое тот мог бы посвятить чтению великих?

 

5. Задача, по сути, была и осталась одна-единственная. Творить литературу, которую не снесёт беспощадный поток времени. Задача власти — по мере сил помогать литературе в ее лучших и истинных (с точки зрения художественности) проявлениях. Причём помогать не на словах, а конкретно — деньгами. Пафосную риторику пусть власть оставит себе, на что она писателям?

Станет малость полегче жить настоящему писателю (вне зависимости от членства его в том или ином творческом союзе) — это благотворно скажется и на литературе в целом. Ведь и соловей может помогать пахарю, если, конечно, не впрягать его в хомут!

Я вот, к примеру, не последняя, скажем так, поэтесса в России, не имею возможности уже шестой год издать книгу даже в регионе проживания, не говоря уж о Москве. И это при том, что я много пишу, я не нахожусь в творческом простое. То есть мне есть что издавать. Конечно, основная известность ныне к писателю приходит не через книги, а через востребованность его текстов журналами, интернетом. Но «бумажная книга» — фактически визитка для писателя, а когда не можешь подарить визитку, это тоже неправильно. Ужасно вредно не издавать книгу, если ты этого заслуживаешь! При слове «спонсор» у меня возникает рвотный рефлекс. Когда-то рискнула попросить одного самарского бизнесмена выделить 10 тысяч рублей на книгу. Он мне ответил: «Да я в выходные вдвое больше пропиваю, разве это деньги?..». Резюме пресловутого спонсора было такое: «Я лучше пропью!». Такая вот поддержка литературы!

 

 

Алексей КОТОВ

 

1. Я боюсь этой ее роли! Пример — творчество Александра Исаевича Солженицына. Да, ему можно возразить, но разве литература — место для склочной политической драки?.. Библейское понимание истины в том, что эта истина говорит шепотом.

Мне очень нравится творчество Льва Николаевича Толстого, но, к сожалению, его великий роман «Война и мир» заканчивается для меня тогда, когда автор начинает говорить о том, что «хорошие люди должны объединяться». Разве граница добра и зла проходит между группировками «плохих» и «хороших»? Что это за кино-голливудчина такая?!.. Если есть «хорошие» и «плохие», значит и война между ними рано или поздно начнется. И не последствия ли этого деления мы хлебаем последние сто лет?

 

2. Так получилось, что для меня их вроде бы и нет… Уже двадцать лет скитаюсь по редакциям газет и журналов, в которых литература — на последней страничке под рубрикой «Просто почитать». И я отлично понимаю, что в толстом литературном журнале у меня нет ни единого шанса.

Улыбнусь: впрочем, это уже их проблемы…

 

3. К сожалению, у меня нет ответа. Но одно я знаю точно: я не люблю «залитературенной» литературы, то есть той, которая вроде бы что-то ищет, потому что надо искать и вроде бы отвечает на какие-то вопросы, потому что надо отвечать.

«Врач, исцели себя сам!»

Владимир Ильич Ленин говорил, что роман «Что делать» «перепахал» его. А кто сейчас читает «Что делать» и кого из наших современников сейчас мотыжит эта книга?

Если книга отвечает на так называемые злободневные вопросы 5, 10 или 20 лет и уходит, как уставший актер со сцены, а потом на ее место приходит другая, такая же кратковременная, и отвечает на другие сиюминутные вопросы, то имеет ли право народ, имеющий таких писателей, называться народом? Может быть, настоящая книга должна жить несоизмеримо дольше и воспитывать не одно поколение, а десятки? Как нить, сшивая ткань, пронизывает много слоев, так и настоящие книги — так же! — должны сшивать в единое целое поколения за поколением.

Тут только проблема в том, что таких писателей ни назначишь от имени своей бригады «хороших людей» и не купишь, как футболиста, за бугром.

 

4. Врач всегда должен лечить, учитель — учить, а милиционер ловить жуликов. Это консервативная ценность, и очень плохо, если она меняется. Русская литература не исключение. Что же касается формы… не знаю… Может быть, что-то и меняется, и этому не стоит мешать.

 

5. Задача писателя — его Бог и дорога к Нему.

Я работаю церковным сторожем. Недавно поздно вечером пришла женщина и говорит, мол, у меня сын болеет, я за него помолиться хочу, но ни одной молитвы не знаю.

Что такой ответишь?..

Ничего кроме «вот как любишь — так и молись». Можно и без слов.

И, кстати говоря, разве может измениться «задача» этой женщины? И какой другой она может быть?.. Не любить сына, что ли?!

На мой взгляд, творчество — как молитва или, по крайней мере, что-то очень близкое к ней. Но Бог все и так знает, зачем ему наши слова? Вот тут и можно сделать вывод: ищи свой смысл и задачи там, где кончаются твои слова и начинается твой Бог.

 

 

Александр КУВАКИН

 

1. «В XIX веке слово прозаика или поэта могло изменить ход истории…» Это нам так издалека видится. Скорее, это было стремление не изменить ход истории (к этому приложил свои старания век XVIII), а в полноте отразить объем открывшегося русского культурного космоса. Вспоминается утверждение Герцена, что на великое явление Петра Россия ответила великим явлением Пушкина. Можно сказать и так, что век XIX совершил дело преображения наследия предшествующего века. Что, кстати, предстоит и веку XXI относительно века предыдущего. Кто и как ответит на явление большевиков?

Русская литература сегодня по причине разлома времен (сейчас в одном времени соседствуют несколько поколений — строители коммунизма, строители капитализма и строители будущего государства) ждет, когда возникнет в ней нужда. Одной из основных причин ее востребованности станет окончательное непонимание поколений друг другом. Литература им объяснит причины этого и укажет пути преодоления. Это в лучшем случае. В противном — эти пути будут указаны иначе и не без больших жертв.

 

2. Отечественные литературные журналы настолько вросли в наш культурный ландшафт, что даже если не будет читателей, они будут выходить сами по себе. Волшебным образом. К тому же число их, по-моему, только увеличивается. Будем прирастать и Сибирью, и Европой, далее — везде.

 

3. Чаяния русского человека связаны сейчас с судьбой его Родины. И в нем находят самый горячий отклик литературные издания или деятели, озабоченные тем же.

 

4. Если имеется в виду трансформация пушкинская, то непременно. Но! Если Пушкину «достаточно» было быть «эхом русского народа», то новая русская литература состоится только тогда, когда станет самим дыханием народа.

 

5. «Мы умираем, а искусство остается. Его конечные цели нам неизвестны и не могут быть известны. Оно единосущно и нераздельно… Никаких особенных искусств не имеется; не следует давать имя искусства тому, что называется не так; для того чтобы создавать произведения искусства, надо уметь это делать» (Александр Блок). Мне нечего добавить.

 

 

Алексей КУРГАНОВ

 

1. Для ответа на этот вопрос надо определиться с вопросом: а что собой представляет сегодняшнее российское общество? Оно представляет собой, в первую очередь, общество материального (не духовного!) потребления. То есть, именно материальные запросы стоят на первом, определяющем месте и, то есть, налицо кризис духовности (и не в последнюю очередь — из-за отсутствия чёткой государственной идеологии).

Отсюда ответ на поставленный вопрос: нет, русская литература, как современная, так и прошлых лет, в современном российском обществе никакой значимой роли не играет. Как человек пишущий, признаю это с искренней горечью, но признать вынужден, потому что сие — очевидный и не требующий никаких дискуссий факт.

 

2. Думаю, что ничего более печального, а тем паче — трагичного и, тем более, смертельного уже не произойдёт. Тиражи т.н. «бумажных» журналов по сравнению с советскими временами просто смехотворны, таковыми оставаться и будут, но это, понятно, не из-за дефицита бумаги, а, в первую очередь, из-за падения читательского спроса.

И в ближайшем, и в дальнейшем будущем будет происходить укрепление начавшегося симбиоза между электронными и «бумажными» вариантами отечественных литературных журналов, что вполне понятно и совершенно логично: уже сейчас практически все «бумажники» имеют свои электронные версии, а электронные журналы, которые изначально задумывались как таковые, наоборот (обычно это случается раз в год), выпускают свои «бумажные» варианты, в которых собирают наиболее значимые, по мнению редакций, тексты. Лично я такое развитие событий приветствую, потому что, на мой взгляд, оно вполне оправданно.

 

3. Конечно, издания и деятели патриотической направленности. Уточняю: не оголтело патриотической, шапкозакидательской, типа «солдатушки, бравы ребятушки», а патриотическо-гуманистической, имеющей своей основополагающей целью показ русских характеров во всех их (порой — весьма нелицеприятных) проявлениях. К литературным изданиям именно такого направления отношу журналы «Русская жизнь», «Веси» (Екатеринбург), «Северная Аврора «(Петербург), «Южное сияние» (Одесса), наше коломенское литературное издание «Серебряный дождь» и, конечно, организатора сегодняшнего «Круглого стола» — журнал «Парус».

 

4. А вопрос «должна-не должна» не имеет под собой реальной основы, потому что выбора-то нет. Конечно, русская литература будет учитывать современные потребности, даже не так — ей придётся учитывать современные потребности, как и всякой иной литературе, иначе она превратится в некий «свод правил», этакий «кодекс примерного поведения», коими именно русская литература никогда не была, не является и, надеюсь, никогда не будет — и, как говорится, слава Богу!

 

5. Нет, не изменились. Писатель как был, так и остаётся отражателем жизни, но никак не её воспитателем. Воспитанием должна заниматься именно семья, а уже на вспомогательных ролях, так сказать, на «подпевках» — школа и общество, но никак не литература. Писатель должен давать повод, толчок для размышлений, а они, эти размышления, у каждого — свои, и у каждого разные. И это хорошо, это просто замечательно, потому что именно в этих разнообразии, разноплановости и противоречиях и заключается само понятие и глубинная суть человека.

 

 

Вячеслав ЛЮТЫЙ

 

1. Несомненно, играет. Вот только влияние литературы на жизнь сегодня не столь очевидно, как в прежние, еще советские или царские времена. Уже то, что существуют писательские фигуры величины Валентина Распутина, создает невидимый фон своего рода «духовного облучения», который можно ассоциативно сравнить с космическим радиационным фоном, в нашей жизни он постоянен. Нам, конечно, хочется, чтоб читатель сопоставлял себя с литературными героями, в которых совмещены самые разные качества действительности — и старался походить на них, или, напротив, страшился малейшего собственного сходства с ними. Сегодня это невозможно, поскольку литература находится в поле очень сильных взаимодействий — социальных, нравственных, интеллектуальных. Напряжение этого почти электрического поля огромно, а влияние литературы происходит, как правило, с интенсивностью гомеопатического лечения — постоянно и небольшими порциями. Однако здесь есть почти не замечаемый нами союз литературы и жизни: социум вздымает совесть и гнев человека, а литература проясняет события. Роль литературы в наши дни — как будто «теневая», однако это не означает, что писатели заняты келейным делом, не имеющим прямой связи с реальным миром — через действие, побуждение, эмоции. Жизнь едина и пульсирует таинственными токами — их много, они разнообразны и взаимосвязаны друг с другом. Вспомним старый анекдот: стоит человек в коридоре и подпирает плечом стену — его спрашивают, мол, что ты, чудак, делаешь? — он отвечает, дескать, держу стену, чтобы не упала, — идущие мимо люди крутят пальцем у виска — человек посмотрел по сторонам, подумал и отошел в сторону — стена упала…

 

2. Во многом будущее региональных литературных журналов зависит от местной власти. Хватит у нее ума и широты поддерживать эти, очевидно, убыточные издания — литературные «толстяки» будут жить. Возобладает в начальствующих головах дешевая прагматичность — журналы с историей и репутацией могут исчезнуть. Однако это не приведет к тому, что они совсем пропадут — просто сменятся редакционные коллективы, и бумажные издания практически полностью перейдут в виртуальное пространство. Сменится также и читательский актив — в возрастном и социальном плане, резко возрастет оппозиционность журнальных проектов. Литература поддержит и такой, прости Господи, «тренд» — она достаточно широка для подобного поведенческого и идейного маневра. Произойдет ее соединение с напряженностью в умах людей — и дальше может наступить фаза турбулентного развития нашего государства. Вот, кстати, грань прямого воздействия литературы на социум. Сегодня по этой причине стоит рассматривать жизнь толстых журналов как серьезный аспект стабильности общества — той его части, которая читает не только объявления о туристических путевках, но воспринимает текст как сгусток энергии и нравственное размышление или повествование. Если же власть склонна к суициду, то никто не в состоянии ей помешать серьезно, хотя, разумеется, и в этом случае стоит стучать ей пальцем по лбу: что ты делаешь, безумец, остановись!..

 

3. Бессмысленно отвечать на этот вопрос, приводя конкретные названия и имена. Здесь важны идейные акценты и творческая практика — как изданий, так и людей. Важно осознать собственную роль как строительную, созидательную. При этом охранительные задачи в сфере культуры решаются только в том случае, когда старое обретает современные транскрипции, становится актуальным и эмоционально-живым. Это относится к журнальной практике, которая должна быть в духовном отношении внятной и бережной к народным проявлениям русского сознания. Если мы сегодня станем стирать русское ради превратно понятого церковного, завтра мы утратим и то, и другое. Русский человек — вот центр русской литературы, русских книг и журналов. А как же иначе? Еврей печется о своей культуре, дагестанец хочет подарить всем свои обычаи, азербайджанец утверждает традиции своей национальной кухни на Среднерусской равнине. В этих чрезвычайных обстоятельствах русский человек должен сосредоточиться и понять, кто же он такой, какова его история, чем отличается его земля от чужих палестин… И все это созерцание и размышление просто обязано пропитаться любовью к своему, а к чужому — только вежливостью, не более. Баррикадные настроения душевно утомляют людей и заставляют их поверить очередному вождю, полагаясь всего только на его широковещательные заявления. Стоит сказать всем, кто рассчитывает возглавить народное возмущение — доверия у русского человека в запасе осталось очень немного, и если оно будет в очередной раз обмануто, русская ярость никого не пощадит — это справедливо для виноватых, но русский человек просто исчезнет в таком вихре возмущения. Именно потому русский писатель и русский журнал должны взвешивать свои слова и позиции и сознавать: русский народ надо воспитывать и беречь, помогать ему и охранять его — как от чужака, так и от предателя.

 

4. Однажды было хорошо сказано: традиция — это развитие принципа, а не воспроизведение старых образцов. Впрочем, одно другому не помеха. Сегодня стилистика и форма литературного произведения как будто не столь важны, как вчера. У нас в обществе сложился дефицит содержания, а форм — что называется, завались. Если писатель вложит всю боль собственного сердца и любовь к родной земле в форму необычную и такое содержание в ней будет узнаваться читателем — чего еще желать? Проблема только в том, что для определенных чувств и их силы подойдет форма не всякая, и иной художественный результат будет очень зыбким. Русская литература очень часто брала чужие образцы и на их основе создавала произведения значительно более выразительные, нежели «оригинал». Тут речь должна идти лишь о таланте автора и конечном итоге его творческого труда, все иное — схоластические рассуждения литературных теоретиков, традиционалистов или модернистов — не важно… Стоит заметить только одно: как правило, сегодняшняя литература не похожа на вчерашнюю, ее куда больше интересуют творческие достижения позавчерашнего дня. Как в семье — взаимоотношения сына и отца куда напряженней, нежели отношения внука и деда.

 

5. Задачи писателя сегодня связаны с сохранением и очищением русского человека; с воспитанием в его душе способности к подвигу и созидательному труду; с бережным проникновением в пространство русской семьи; с уяснением русской истории как родового движения из тьмы времен в будущее, несмотря на кровавые попытки расчленить ее на хронологические лоскуты и отрезки… Это строительная функция, пусть медленная, но поступательная. И русский писатель должен непременно знать, что он — важный участник этого общего духовного движения, а совсем не бойкий сочинитель патриотических текстов на потребу безжалостного дня и почвенного столичного бомонда. Его истинный читатель живет в провинции, и он ждет книг, которые позволят опознать реальность, в которой ему приходится жить, а также понять собственное значение и место в мире. Этот мир может быть ограничен достаточно локальными житейскими границами: пространство духа русского куда шире… Писатель обязан поведать своему интеллектуальному и нравственному собеседнику правду о происходящем, а не книжную мякину о том, как все должно бы складываться, сдобренную политиканством и стремлением не задеть своих национальных соседей. Наконец, он должен создавать хорошую литературу — с живыми характерами, яркими картинами, выразительным языком, искренностью чувства и трезвостью ума, поскольку все иное уже производится либеральными перьями в избытке. Возможно, все эти задачи совсем не новые, однако соответствовать им русский писатель обязан: сегодня — как никогда ранее…

 

 

Аркадий МАКАРОВ

 

1. Увы и ах! Власть предержащие делают всё, чтобы любая литература исчезла за линию горизонта или стала прислужницей гламурных изданий, не более того. Но если такое случится, это уже будет не русская литература.

 

2. На мой взгляд, все литературные журналы в будущем перейдут в сеть. Живой пример — журнал «Парус». Только вёрстка у сетевых литературных изданий должна быть, на мой взгляд, больше похожа на вёрстку бумажных журналов (с обложкой, содержанием и разделами по характеру и жанрам).

 

3. К сожалению, чаянием русского (да и любого другого) народа является сегодня сберегательная книжка. Сундучная страна, сундучное время!

 

4. Консервация ценностей — не самое плохое занятие для литературы. Жанры и формы могут изменяться, но десять заповедей Христа вечны.

 

5. Задача для русских писателей сегодня одна — выжить и не сойти с ума «от того, что творится дома».

 

 

Михаил НАЗАРОВ

 

Вступление к ответам

 

Думаю, что я не особенно пригоден для компетентных ответов на тему современной литературы и художественного творчества вообще. Потому что из его юношеского поклонника я со временем, на седьмом десятке лет, превратился в стоящего в стороне критика со своими требовательными (многие скажут: идеологизированными) критериями и представлениями о литературе и искусстве. А именно: в моем понимании художественное творчество не может расцениваться вне общих духовных координат всей человеческой деятельности и смысла жизни самого художника.

Для удобства своих пояснений на эту тему предлагаю использовать критерии, известные еще с древности, когда философы (Платон), стремясь выделить основные ценности должного человеческого творчества, считали, что в нем представлено сочетание Истины, Добра и Красоты. Религиозный взгляд на мир как творение Божие расширяет эту триаду и на строение мира, и на все виды человеческой деятельности, поскольку все они подлежат не только утилитарной, но и нравственной оценке. И это нераздельное сочетание Истины, Добра и Красоты в разных видах деятельности лишь представлено в различных пропорциях. Например, в естественных науках преобладает стремление к поиску Истины, но наука без Добра и Красоты может превратиться в некое злое и уродливое орудие разрушения (атомная бомба). Религиозная деятельность направлена на проповедь Добра, но если в проповеди нет Истины и Красоты — она превращается в назойливое фарисейское морализаторство и сектантство. Разумеется, действие в мире богопротивных сил сатаны, основанное на иной триаде: лжи (антиистине), зле (антидобре) и мерзости (антикрасоте), — может создавать свои пропорции и комбинации. В том числе в литературе.

В художественном творчестве определяющим качеством традиционно является Красота (это не обязательно красивость, а скорее благодатная гармония Божественного мироздания на всех уровнях нашего восприятия). Присутствие Истины и Добра в творчестве зависит, конечно, от состояния души и ума художника. В так называемых «современных» видах искусства мы можем даже встретить эстетизацию абсурда, хаоса, мерзости и откровенного богоборческого сатанизма: таковы эпатажные выставки Марата Гельмана, многие картины Шемякина; в литературе — «чернушные» произведения Петрушевской, гадости талантливого Лимонова и бесталанного Сорокина (впрочем, могу ошибаться: познакомился очень давно только с одним его «произведением», состоявшим из ухов и ахов, — больше приобщаться к его мастерству не захотелось). Но не будем рассматривать все возможные извращения, вернемся к «нормальной» литературе.

Сочетание Красоты, Истины и Добра в литературе тоже непременное условие, однако художественный текст имеет существенные отличия, скажем, от богословской проповеди Добра и от научного трактата в целях познания Истины. И в то же время тезис «искусство для искусства» с неким нравственным вакуумом невозможен: без служения Богу художник в той или иной мере служит Его противнику. Так и художественная литература существует не сама для себя. Она (в своем должном виде) является прикосновением к тайне бытия, которую раскрывает своим особенным иносказательным языком, включая интуицию и подсознание: она не навязывает ответ прямо и дидактично, а самыми разными способами вовлекает читателя в соучастие, в поиск разгадки, в некое складывание «пазла» из фрагментов; иногда возможен поиск Истины и от обратного, то есть отчасти возможна работа черными красками (хотя заигрывание со злом опасно). И понятие Красоты (художественности) при этом, разумеется, тоже бывает очень многогранно как на уровне языка или сюжета, так и на уровне духовного содержания.

Но настоящей художественной литературы, в моем представлении, не может быть без упомянутого прикосновения к тайне бытия. Могут, конечно, иметь литературную ценность живописные наблюдения, описания красот природы, увлекательные приключения героев, изобретательная выдумка, умелая игра словами — для всего этого, пожалуй, более уместно слово «беллетристика». (Нередко встречаются тексты, в полном смысле понятные только самому автору, который сам домысливает в них свой индивидуальный мир, для других не очевидный — это уже один из признаков графомании как писательства для самого себя).

Поэтому, в моем субъективном представлении о литературе, очень многие из так называемых писателей (и членов Союза писателей) к настоящей литературе не относятся. Разумеется, я сейчас оставляю в стороне нехудожественные жанры. В этом смысле я и сам себя не считаю писателем, хотя издал десяток книг. Вот по-немецки, когда меня спрашивают о моей профессии, я могу сказать: Schriftsteller (в буквальном переводе: ставящий буквы), а сказать по-русски: «писатель» — не могу, это в моем представлении очень многообязывающее слово.

А теперь перейду к ответам на вопросы.

 

1. Так называемая «классическая» русская литература играет, хотя и не так, как раньше. Я имею в виду «обойму» выдающихся писателей XIX века, которые после первых попыток нигилистической зачистки сразу после революции всё же были включены в уроки литературы в СССР и стали как бы светлым пятном в общей коммунистической воспитательной пропаганде. И потому ныне остались общеизвестны населению РФ. Правда, в советской школе их творчество преподавалось утилитарно, без религиозного осмысления — а ведь это самое важное. Тем не менее на подсознательном уровне русская «классическая» литература, не истребленная большевиками, лежит и сегодня в основе сохранившейся еще русской культуры и в таком качестве своими образами и архетипами еще как-то подспудно влияет на общественную жизнь. Несмотря на всемирный потоп антикультуры и противостоя ему.

Что касается писателей-современников, то в послевоенные годы («оттепель») и в годы «перестройки» влияние честной литературы в СССР было огромно на фоне общей государственной лжи. Потому что в тоталитарном государстве честная литература, отчаянно пробиваясь через цензурные заслоны, взвалила на себя весь груз обсуждения замалчиваемых властью общественных, исторических, духовных проблем. Каждая такая публикация, доступная в миллионных тиражах, была чрезвычайным событием. Очень важно было творчество так называемых «деревенщиков»: там и противостояние партийным догмам, и защита памятников старины, русской деревни, духовное осмысление природы, — и этим намечался путь к Богу.

Нынешнее же время очень неблагоприятно для возможностей влияния литературы на жизнь общества. В XIX веке у литературы не было конкурентов в воздействии на умы, сегодня доминируют телевидение и интернет с иными «ценностями». И если еще недавно, в СССР, честную и нравственную, настоящую литературу запрещали, а запретный плод привлекал внимание, то теперь ее «свободно» топят в мутном потопе массовой коммерческой антикультуры (вижу, что читают в метро и что порою безжалостно выставляют к мусорным бакам — сегодня и само отношение к книге другое: как к одноразовому потребительскому товару). В этом потопе найти что-то настоящее человеку самостоятельно очень трудно, особенно молодежи без устоявшихся нравственных ценностей. И сама государственная идеология беспринципности и насаждаемых через СМИ нравов джунглей делает настоящую литературу незаметной и невостребованной в таком обществе. Для приобщения к более высокому нужна предварительная воспитательная подготовка, которую ни большинство семей, ни школа сегодня не дают.

Поэтому, с моей точки зрения, современная литература хорошего художественного и нравственного качества на общество не влияет, ибо остается неизвестной из-за крохотных тиражей и отсутствия ее «рекламы» (в хорошем смысле). Влияют, скорее, телесериалы, сварганенные по сценариям книг коммерческих детективщиков (таким образом популяризируя их и соответствующий образ жизни). Конечно, при желании и в таком легком чтиве можно доносить до читателей некоторые полезные идеи (как это в советское время отчасти пытался делать мой коллега по «Посеву» Ф. Незнанский, даже не обладая художественным талантом), но вряд ли можно предполагать распространенность такого благого желания в современной коммерческой детективной беллетристике (впрочем, мало знаком с нею).

Если же несколько расширить рамки влияния и учесть поэзию, включая песенный жанр, то общественное влияние, например, песен Игоря Талькова или «Машины времени» несомненно. Но это не литература.

 

2. В нынешней атмосфере главная их беда — упомянутая невостребованность. Миллионные тиражи и нетерпеливое ожидание новых выпусков — а что там? — остались ностальгическими воспоминаниями. Сейчас идет отчаянная самостоятельная борьба редакций за выживание ради сохранения самой традиции (сужу по журналу «Москва», с издательством которого у меня многолетнее сотрудничество). Причем тиражи тут зависят не от качества литературы, а от спонсоров. Каковы нынче спонсоры, включая государство, — таковы и их приоритеты и критерии финансирования (вспоминается пресловутая «благотворительность» Сороса). Да и художественной литературы, по-моему, в этих журналах мало, больше публицистики, которая часто выглядит необязательной для прочтения, ибо почти не открывает ничего нового.

Но я полагаю, что литературные журналы важны и необходимы как «территория» духовного становления писателей и их взаимопомощи в этом. Кому Господь Бог дает талант художника — тот должен ответно послужить Богу именно на этом поприще, а не на каком-то ином. В этом очевидна, если так можно сказать, ответная «богослужебная» функция художественного дара и творчества.

К тому же процесс художественного творчества важен и как работа над собой: художник в самом себе, в своей личности создает свое главное жизненное произведение, которое представит Богу как отчет о распоряжении дарованными ему Богом талантами. Для такого созидательного духовного роста нужна соответствующая среда — своего рода питомники писательского творчества и содружества с опытными садовниками.

 

3. Что касается конкретных названий и имен — затрудняюсь сказать, так как уже много лет (с конца «перестройки») нет времени читать современную художественную литературу (за редкими исключениями, основанными на личном общении: Распутин, Солженицын, Бородин). У меня такое, возможно, неправильное общее ощущение, что вроде бы самое главное для человечества и для русского народа писателями уже было написано. Сказать что-то принципиально новое и выдающееся трудно даже лучшим мастерам. Разве что — если чутко всматриваться в надвигающееся апокалипсическое «будущее». Если бы такие прозорливые талантливые авторы появились, думаю, они по крайней мере в православно-патриотической среде стали бы известны. Так что, надеюсь, не упущу их, подскажут.

 

4. Во вступлении к анкете я высказал свое понимание художественной литературы: это прикосновение к тайне бытия. В этом смысле задача литературы всегда одна. Если сюда включить и аналитическую литературную критику — то тут у нас сегодня благодатное поле для осмысления духовной сути русской литературной классики, с ее достоинствами и недостатками, на которые раньше не было принято обращать внимания. Она ведь классика не только по верным «прикосновениям к тайне», но и по «классическим» неверным, отчасти высвеченным критикой: взять хотя бы «мистическую ограниченность» Пушкина (отмечена архм. Константином /Зайцевым/), борения Лермонтова «между пророком и диаволом», жертвенную творческую трагедию Гоголя, реформаторскую гордыню и материализм Льва Толстого, чувственно-нутряную языческую инстинктивность Бунина (подвергнутую критике И.А. Ильиным). Это важно, тем более что с высоты прошедших эпох и богоборческого ХХ века многое видится в новом свете. Я имею в виду — с православной точки зрения, как это, например, делал недавно скончавшийся М.М. Дунаев, чей шеститомник считаю ценным вкладом в понимание русской литературы. Называю тут его одного также по причине доброго личного знакомства, оставляя в стороне других ценных авторов (например, Ивана Есаулова, с которым уж давно лично не общался).

 

5. В моем личном представлении сегодня задача писательского творчества больше историческая, религиозно-философская, чем художественная. Впрочем, не исключаю и в этой области возможность художественной формы, как это и ранее пытались делать В. Соловьев в «Трех разговорах» и Л. Тихомиров в повести «В последние дни (Эсхатологическая фантазия)». Правда, художественная сторона у обоих мыслителей, наверное, оставляет желать лучшего.

Вот только в наше стремительное время с его суетой и борьбой за выживание крупноформатные произведения могут не найти читателей. В этом, например, беда многотомного безразмерного солженицынского «Красного колеса». Вспоминая изречение, что краткость — сестра таланта, мне кажется, что оно сегодня тем более актуально.

А поэзия — всегда актуальна.

 

P.S. Может быть, кому-то будет интересен составленный мной по просьбе сайта «Заветный список» перечень книг, оказавших наибольшее влияние в жизни: http://www.rusidea.org/forum/viewtopic.php?p=30696#p30696

 

 

Александр НЕСТРУГИН

 

1. Значимость русской литературы подчёркивается уже одной этой простой констатацией: третье десятилетие она находится в окружении, но — не сдаётся. Каждый день её пытается перемолоть, смешать с землей тяжёлая артиллерия воинствующего бездушия: дебилизирующее ТВ, американизированное кино, всякого рода брызжущие либеральной слюной СМИ, от жёлтых до голубовато-розовых. Плотными рядами идёт в атаку недо-, эрзац-, квазилитература: графоманская, криминально-сериальная, мистически-фэнтезийная, постмодернистская. А литература настоящая, верная русской традиции, нравственному чувству, из которого никогда не могут быть исключены справедливость и сострадание, — стоит. Как, во времена иные, стоял блокадный Ленинград. Как стоял уже стёртый с лица земли, объявленный торжествующими захватчиками не существующим Сталинград. А что было потом, после Сталинграда, мы знаем.

 

2. Отечественные литературные журналы — это те, что живут болями и радостями Отечества? Или те, что издаются в России — и издеваются над нею, тужатся втоптать её в грязь?

Разные они, эти журналы, и поэтому говорить здесь нужно предметно. Скажем, меня не слишком заботит судьба теперешнего «Нового мира». Пусть о нём болит голова у ельцинского сподвижника Сергея Филатова: думаю, у него сыщется в кармане какая-никакая денежка, чтобы подать её сидящему с протянутой рукой в подземном переходе Андрею Василевскому.

Но мне горько, что задыхается в душных объятиях рынка подлинно отечественный журнал «Молодая гвардия», несмотря на прямо-таки героические усилия тянущих его на своих плечах Валерия Хатюшина и Евгения Юшина. Мне печально, что ведомый Виктором Петровым журнал «Дон», отнюдь не провинциальный по своему художественно-творческому уровню и духовным исканиям, считает копейки, издаёт сдвоенные-строенные номера.

Но есть и примеры иного рода. Самый отрадный — журнал писателей России «Наш современник». Станиславу Куняеву удаётся удерживать, поддерживать не просто тираж, но и читателей — неравнодушных, не теряющих надежды, ценящих слово талантливое и честное. И мой родной воронежский «Подъём», взятый на казённый кошт областной властью, не потерялся, с каждым годом набирает творческую силу, да ещё и — ну не чудо ли? — гонорары платит. Если говорить об интернет-изданиях, то здесь заметны и с каждым годом становятся всё более необходимыми читателю и недавно отметивший своё пятнадцатилетие журнал «Молоко» («Молодое око»), и куда более молодые «Парус», «Камертон», литературные сайты «Земляки» и «Российский писатель».

Не всё так уж безотрадно. Опять же власть верховная, похоже, обнадёживающие знаки подаёт (Валдайская речь президента, Российское литературное собрание). Надеюсь, что литературные журналы, которые не мамоне служат, но Отечеству, нам удастся сегодня сохранить. А что будет лет через 10–15, загадывать не берусь.

 

3. Отчасти на этот вопрос я уже ответил. Ряд хорошо знакомых названий и известных имён продолжать не стану — им уже воздано и ещё воздастся. Хочу обратить внимание на не сторонящийся народных забот и горестей, умный, с хорошим литературным вкусом и завидным составом авторов журнал «Нижегородская провинция», выходящий в городе Сарове. Учредитель и главный редактор этого издания Любовь Ковшова делает журнал — отнюдь не «серенький», на хорошей бумаге, с цветными иллюстрациями — почти из воздуха: на средства своей семьи, весьма скромные, да на добровольные пожертвования друзей, читателей. Как ей это удается, для меня загадка. Очевидно, помогает обаяние личности — цельной, незаурядной. Любовь Петровна не только редактор и издатель, она автор нескольких книг прозы и стихов, обжигающе-честной публицистики. Её повествование «Земную жизнь пройдя до половины», на мой взгляд, — одно из самых значительных произведений, написанных в постсоветский период в жанре «литература без вымысла». Однако книга эта не только не отмечена хоть какой-нибудь из многочисленных нынешних литературных премий, но и заслуживающего её круга читателей — широкого, благодарного — пока не имеет. Когда я думаю об этом, испытываю горечь и недоумение: как же мы небрежны, расточительны, холоднокровны, когда речь идёт о талантливых людях, которые никогда не сделают подвижническое своё стояние за Россию предметом торга, скандала, постыдного зрелища.

 

4. Традиция — икона, но кто ж её увидит, кто потянется к ней, оставленной в покосившейся от времени избе с подслеповатыми окошками, где вместо живого воздуха жизни — только пыль, плесень да паутина?

И если кто-то, повинуясь голосу сердца и своему нравственному чувству, берётся за веник ли, за тряпку, а то и за топор — новый дом рубить, стоит ли винить его в нелюбви к традиционным ценностям? Главное здесь — во имя чего труды наши…

 

5. Ответ на этот вопрос — давно, ещё в молодости — я нашёл у Олега Чухонцева: «Утишим зло — у нас такое ремесло».

Прошли годы, десятилетия. Другой век, другая страна, а что добавишь к тем давним словам?

Утишим зло…

 

 

Ренат АЙМАЛЕТДИНОВ

 

1. До тех пор, пока хотя бы в минимальной степени сохраняется традиционное семейное, школьное и вузовское образование, можно говорить и о значимой роли литературы, и о надежде на оздоровление общества, немыслимое без обращения к серьезной книге и бережного отношения к родному слову.

 

2. Судьба литературных изданий зависит прежде всего от нас самих — редакторов, писателей и читателей, от нашего стремления соответствовать тому лучшему, что пронесла сквозь века русская литература, а также нашей способности распознавать и творчески развивать эти достижения.

 

3. Прививающие русскому человеку любовь к родной земле и культуре, пробуждающие в нем творческое начало во всех сферах жизни и придающие мужества в деятельной защите своих святынь.

 

4. Трансформация неизбежна, но приветствовать можно лишь такие изменения, при которых традиционное для русской культуры содержание находит свое выражение в адекватных времени художественных формах.

 

5. Задача та же, что и во все времена: с любовью и состраданием говорить правду о человеке.

 

 

Анна ПАНОВА

 

1. Нет, потому что у нас нет общества, а в наличии весьма пестрая публика.

 

2. «Темна вода во облацех», но, считаю, что литературные журналы (и в типографском, и в электронном вариантах), как выразители направлений, должны существовать. Пользуясь случаем, хочу пожелать журналу «Парус» здравствовать и плыть, подняв все паруса.

 

3. Если считать русским православного человека, то таких изданий и деятелей достаточно и в прошлом, и в настоящем (например: «Слово о полку Игореве», «Капитанская дочка» Пушкина, стихи и письма Федора Тютчева, дневники Михаила Пришвина, «Погружение во тьму» Олега Волкова, сборник стихов Михаила Гусарова «Аминь» и др.)

 

4. Как говорят умные люди: «традиция — пароль будущего». Современные потребности в итоге очень примитивны, так что русской литературе трансформироваться некуда, она, скорее, находится под спудом, журчат лишь небольшие ручейки, но они журчат.

 

5. Задачи не изменились, хотя писателями в СМИ называют кого попало. Знаменательно, что в ответ на это возникло такое явление, требующее осмысления, как литература православных батюшек.

 

 

Владимир ПЕРЦЕВ

 

1. Русская литература, традиционная литература, обременённая не только умом, но и совестью, не играет в современном российском обществе значительной роли. Слишком изменились этические и нравственные приоритеты в этом обществе и направленность всей жизни, чтобы ценности традиционной русской литературы могли быть актуальны и востребованы. Да и сами литераторы сегодня, как правило, люди с другими культурными, этическими, нравственными ценностями. Чтобы изменить это положение, русскому писателю надлежит совершить подвиг духовный и сделаться учителем жизни. Именно убедительность этого подвига и явится камнем основания влияния русской литературы в обществе.

 

2. Там, где подвижники у руля, там и журналы укрепятся. Личный подвиг, как всегда, играет определяющую роль.

 

3. Русскому человеку ещё очень надо разобраться в своих чаяниях. Я предпочитаю говорить о просветительской роли журналов, а не о том, отвечают они или нет чьим-то чаяниям.

 

4. Не русской литературе, а русскому писателю надо разобраться в традиционных ценностях русской и мировой литературы и трансформироваться таким образом, чтобы стать продолжателем этих традиций.

 

5. Блок определял, например, три основные задачи Художника: 1) подняться в Мир Прообразов, услышать Музыку Сфер; 2) воплотить услышанное в образах земных, в звуках, словах, красках; 3) донести созданное до читателя, слушателя, зрителя. Этот метод символизма и есть основной и традиционный метод любого искусства: от общего к частному, от абстрактного к конкретному. Метод этот можно назвать олицетворением, или по Блоку вочеловечиванием. Этот метод определяет роль писателя, как служителя Муз, того, кто прикасается к сакральному и является выразителем Тайны, притом в самых простых и доступных формах, в лицах.

 

 

Иво ПОСПИШИЛ

 

1. Утверждение‚ что роль литературы в ее узком значении‚ т.е. художественной литературы — текстов‚ наделенных поэтической или же эстетической функцией — значительным образом упала и до сих пор не перестает падать‚ наверное‚ не эпохальное открытие. Если вернуться в прошлое‚ то можно указать на подобные периоды в истории‚ когда роль искусства вообще и литературы в особенности ограничивалась служебными функциями. Идеи Николая Бердяева о «новом Средневековье» носят в этом отношении предвосхищающий характер. Все свидетельствует о том‚ что цикл вновь вернулся на круги своя‚ что исключительная роль литературы в XIX и частично в XX веках была только зигзагом истории, которому с самого начала сужден был лишь короткий срок — однако это было счастливое время для литераторов. С другой стороны‚ вполне возможно‚ что наша эпоха несёт что-что новое‚ может быть, даже роковой переворот и переход человеческого существа в новую стадию. Есть приметы — именно на основе сравнения разных поколений — возникновения нового человека‚ который скорее‚ чем о золотом веке, свидетельствует о совсем новых принципах и этике‚ если вообще можно говорить о таких явлениях.

Человечество‚ таким образом‚ стало новым видом животных. Как известно‚ более оптимистически думали об этом Лермонтов‚ после него Ницше‚ потом Тейяр де Шарден — каждый по-своему. Идея ноосферы является самой оптимистической в том смысле‚ что она усматривает лишь одну сторону этого процесса. Кажется‚ что сейчас выявляется скорее его оборотная сторона. Таким образом‚ положение литературы в наше время связано с коренным преобразованием ее реципиента‚ т.е. человека. Если литература может сыграть более важную роль в будущем‚ она не сможет избежать ключевых проблем нашего времени‚ а именно радикального изменения человека‚ развала до сих пор санкционируемых ценностей‚ возникновения новых механизмов власти и утраты свободы в масштабах, ещё неизвестных человеческой истории. И что еще опаснее: всеобщее равнодушие‚ обостренный эгоцентризм (недаром стало одним из политических лозунгов современности изречение‚ что каждому следует заботиться о самом себе), всеобнимающая неуверенность и амбивалентность. Некоторые потом в такой системе выглядят как ребенок‚ который заблудился в непроходимом лесу. Подарки‚ организованное милосердие (это явление заслуживает особого анализа) ничего не решают там‚ где почти отсутствует роль государства. Улицы‚ переполненные нищими или нищенствующими музыкантами и бездомными; распад семейной жизни; реальное‚ не спекулятивное‚ мнимое отчуждение — вот характерные картины как исходный пункт‚ например‚ для романа нашей эпохи.

 

2. Это очень русский вопрос‚ так как в Чешской Республике (не игнорируйте‚ пожалуйста‚ что Чешская Республика не тождественна Чехии‚ представляющей лишь большую‚ западную часть страны) литературные журналы в последние десятилетия не играли такой роли, и все функции русских толстых журналов они не выполняли даже в период конъюнктурной литературы в XX веке. На современном этапе главные журналы находятся в руках ограниченного числа обособленных политизированных литераторов. Из этого вытекает‚ что нормальной литературной критики почти не существует‚ нет настоящих дискуссий — дружеских‚ но полемических. Жаль‚ что и здесь так много ненависти и антагонизмов‚ как во всем мире. Не знаю точно‚ соответствует ли это русской ситуации‚ а кроме того‚ подчеркиваю‚ что это мое мнение. У других складывается‚ вероятно‚ другая позиция‚ хотя известно‚ что её разделяют многие‚ но потихоньку‚ чтобы их никто не слышал. Следовательно‚ то‚ чего нет‚ не может быть обречено на вымирание.

Думается‚ что победный крик о том, что в России в конце концов господствует нормальный книжный рынок и что роль толстых журналов поэтому кончается‚ по-моему преждевременен. Как раз наоборот — но это лишь мнение иностранца. Вполне возможно‚ что в России с ее традицией роль таких журналов со временем может усилиться‚ но это скорее выражение надежды на то‚ что давние корни гуманизма полностью не истлели.

 

3. Сейчас точно не знаю‚ каковы именно чаяния русского человека. Парафраза «чающие движения воды» из Евангелия от Иоанна‚ также и интересный текст Н. Лескова‚ как вариант «Соборян»‚ о которых так лестно в давнем прошлом писала Ингеборг Голлерт‚ чью книгу я в молодости читал‚ связаны с ожиданием лучшего мира. Русский человек современности‚ как и в других странах — растерянный‚ бессильный и беспомощный‚ но это было, по-моему, всегда‚ и, в связи с вышеприведенным‚ может сейчас явиться более наглядно. Вообще, в России и в русской литературе сосуществуют разные‚ часто противоположные направления.

Чешские читатели‚ однако‚ информированы о современной русской литературе слишком односторонне. Переводятся лишь избранные произведения избранных авторов определенных эстетических и политических взглядов‚ что‚ разумеется‚ естественно и по-своему здорово‚ так как соответствует настроениям современного мейнстрима‚ в особенности русской молодежи. Но молодые люди тоже не одинаковы. В их среде в противовес растерянности ведутся и напряженные поиски. Эти проблемы будут, наверное, решаться уже следующими поколениями. Но «аudiatur et altera pars» («пусть будет выслушана и другая сторона»). Так что на Ваш вопрос не могу ответить с удовлетворительной объективностью — только ассоциативно.

 

4. Определенной степени так называемой трансформации ей не миновать‚ этому нельзя полностью сопротивляться. Однако литература рождена для сохранения преемственности‚ следовательно она — одна из надежд на то‚ что человек все-таки коренным образом не изменится‚ что сохранит в себе нечто‚ отличающее его от окружающего мира‚ несмотря на новые философии‚ односторонне отрицающие культуру как врага природы. Человек — венец творения‚ т.е. его существование и развитие не противоречит природе‚ надо только следовать тому‚ что подсказывает разум и чувство.

 

5. В основном нет‚ и это я старался эксплицитно и имплицитно выразить в предыдущих ответах.

 

 

Александр ПОХИЛЬКО, Марина ГУБАНОВА

 

Размышления по поводу вопросов о роли русской литературы в жизни российского общества

 

Обыватель мог бы ответить коротко и просто на поставленные вопросы.

— Играет ли русская литература сегодня какую-либо значимую роль в обществе?

— Да, конечно, весьма значимую. Без литературы нельзя (в компании приходится поддерживать разговор).

— Какова, на Ваш взгляд, дальнейшая судьба отечественных литературных журналов?

— Да, они продолжат свое существование (а я лично предпочитаю смотреть телевизор).

— Какие литературные издания или деятели отвечают в наше время чаяниям русского человека?

— Все они нужны, каждый по-своему (но Ваш журнал, естественно, самый лучший).

— Должна ли русская литература трансформироваться с учётом современных потребностей, или её задача — консервация ценностей и сохранение традиционных форм?

— Надо и сохранять культурное наследие, и одновременно трансформироваться, как-то модернизироваться (а как же иначе?!).

— Изменились ли задачи, стоящие перед писателем сегодня? Если да, то в каком направлении?

— Да, изменились. К лучшему. Писатель может сейчас работать за компьютером, а не писать пером, как Пушкин (включил Интернет и сочиняй!).

Коротко и ясно.

Однако философ, в отличие от обывателя, предложил бы новые вопросы.

Как изменяется роль интеллигенции в современном научно-техническом обществе?

Почему в таком обществе писатель уже не пророк и учитель, а служащий какой-то литературной конторы, который ждет и не дождется очередной зарплаты или аванса?

Как писатель должен вести диалог с народом?

Как самому не стать продажным, если вокруг все больше продажных личностей?

Как меняется ментальность современного русского человека по сравнению с девятнадцатым веком?

Что значит быть русским в наше время?

Чем отличаются русский и россиянин?

Что значит сегодня быть оппозиционным по отношению к существующей власти?

Чем отличается слово-дело от пустой болтовни?

Что такое талант и гений?

Нужно ли управлять процессом творчества?

Как выполнить план по художественному творчеству к концу календарного года?

Нужно ли создавать себе имидж?

Литератора должны волновать и другие вопросы; но, конечно же, перед нами всегда будут стоять вечные вопросы: кто мы, куда идем? Кто виноват? Что делать?

Парадокс, но самым современным писателем можно назвать Ф.М. Достоевского, самым современным поэтом — Ф.И. Тютчева. Характерной чертой классической русской литературы как культурного формообразования является ее тесная связь с философией. Парадигма русской философии имеет эстетическую модальность и наоборот, русская литература приобретает глубоко философский характер. Хотя философия ориентируется на рациональное миропонимание, а искусство — на эмоциональное мировосприятие и мироощущение, они удачно совмещаются в рамках литературы. Особенно наглядно взаимосвязь художественной и понятийной форм в русской литературе и философии проявляется в интерпретации русской идеи.

Для русской художественной литературы характерна идея «всечеловечности», которая особенно ярко проявилась в творчестве Ф.М. Достоевского. Хотя идея о всечеловеческом братстве русского народа не нова, благодаря Ф.М. Достоевскому она приобрела экзистенциально-антропологический смысл. Писатель утверждает, что надо стремиться к примирению общественных противоречий через широкую русскую душу, которая является «всечеловечной и всесоединяющей», для того, чтобы добиться всеобщей гармонии. По мнению Ф.М. Достоевского, несправедливый и разделенный мир не может быть спасен насилием, поскольку даже добро, утверждаемое насильно, ведет к строительству не «хрустального дворца», идеального общества, о котором мечтал Н.Г. Чернышевский, а тотального «всечеловеческого муравейника», казармы или тюрьмы. Эта идея писателя получила художественное выражение в «Легенде о Великом Инквизиторе».

Полифоничность творчества русских писателей позволяет утверждать, что в художественной форме отражается особый тип духовности, выраженный в формуле бессмысленности, тайны человеческого существования и бесконечной ответственности каждого за страдания невинных людей, особенно — детей. Эта формула одновременно является и формулой надежды на счастье, веру и любовь, на способность человека обретать смысл путем поиска жизненной правды.

Философские проблемы обретения смысла человеческого существования в полной мере отражены в поэзии. У Ф.И. Тютчева одним из поэтических формообразований является такой феномен, как «молчание». Поэт призывает читателя к молчанию, как к способу познания интимных субъективных формообразований духовной культуры индивида, а главное — своей сущности как творца этого мира. Душа есть такой мир, в котором богатством становятся мысли и чувства, а лишние слова выступают как помеха на пути к самопознанию. Если бы писатель и поэт помнили, что мысль изреченная всегда есть ложь!

Культурное формообразование как мегацелостность духовной жизни происходит из синергийной самоорганизации саморазвивающегося целого — всеединства, включающего природу, общество и культуру. Литературное произведение — это такая форма, которая должна иметь так называемые семиотические лакуны, «пустоты» для восполнения их читателем с помощью воображения. Образуя единое целое, автор и читатель становятся сотворцами культурного формообразования. «Открытость» творческого процесса для взаимодействия автора и читателя является еще одной особенностью русской художественной литературы.

Классическая литература явилась своеобразной базой для создания новых литературных формообразований. Особенно это проявилось в условиях современной массовой культуры, которая порождает новые культурные формообразования и новые модели личности и личностной автономии. Мир переживает новый виток «осевого времени», который может породить нового человека, и Россия органично включена в этот процесс всемирного антропологического поиска. Экзистенциальная ментальность российского человека дает возможность вести этот поиск на стыке философии и литературы, модифицируя лучшие классические традиции. Русскому человеку присущ особый тип духовности — это духовное стояние перед Бездной, стояние перед духовной Бездной.

Дух открытости Бездне. Каковы же черты этого Духа Бездны, которые следуют из анализа художественной культуры, проделанного Г.С. Померанцем на материале творчества Ф.М. Достоевского. В поэтическом творчестве ученого-энциклопедиста М.В. Ломоносова это тоже получает художественное выражение.

Открылась бездна звезд полна;

Звездам числа нет, бездне дна.

Аналогично Г.Р. Державин в своей оде «На смерть князя Мещерского» пишет:

Скользим мы бездны на краю,

В которую стремглав свалимся;

Приемлем с жизнью смерть свою,

На то, чтоб умереть, родимся.

Без жалости всё смерть разит:

И звезды ею сокрушатся,

И солнцы ею потушатся,

И всем мирам она грозит.

Г.С. Померанц обращал внимание и на то, как поэт Ф.И. Тютчев в своей поэзии утверждал, что если мы перед природой смутно осознаем себя грезою природы, она же нас приветствует всепоглощающей и миротворной бездной. В стихотворении «Бессоница» Ф.И. Тютчев характеризует эту бездну как однообразный бой часов, томительную повесть ночи, язык чужой, не равный для всех и внятный каждому как совесть.

Часов однообразный бой,

Томительная ночи повесть!

Язык для всех равно чужой

И внятный каждому, как совесть!

………………………………….

И наша жизнь стоит пред нами,

Как призрак, на краю земли,

И с нашим веком и друзьями

Бледнеет в сумрачной дали...

Все это, казалось бы, внешняя Бездна. Но есть еще внутренняя Бездна. Внутренняя Бездна проявлялась в русской жизни как душевная Бездна, которая попятным сердцу языком, твердит о непонятной муке, поет песню о родимом хаосе и взрывают в нем неистовые звуки. Этот мир «ночной души» рвется из смертной груди и жаждет слиться с беспредельным. Бездна обнажена для нас в виде страхов и мигов, и нет преград между ней и человеком. У Ф.И. Тютчева внешняя Бездна, вселенская, становится подобием внутренней бездны, а внутренняя — метафорой бездны, полной звезд. Из бесконечности состоит смысл человеческой жизни. Человек — не остров, а часть континента. Бездна — это неназванное. Сознание чувствует эту бездну, сталкиваясь с ней в мире открытых вопросов. Для человека бездна — это мир открытых неразрешимых вопросов. Но что дает неразрешимый, метафизический вопрос, что дает вопрос о бесконечности, вечности, бессмертии? Это прицел в бездну, за которым часто гибель. Но метафизический вопрос ведет к духовному опыту. Его трудно передать, ибо необходимо ставить вопросы, не подменяя их ответом, не срывать лепестки, чтобы пересчитать их. Тогда это будет духовным путем спасения. Точных методов измерения бездны не существует. Чувства бездны сильнее всего связывает тех, кто его испытал. В русском искусстве 60–70 гг. 19 века был показан новый человек, новый, открытый бесконечности Дух, — Открытость Бездне — это открытость разума пленительной тайне и неизвестности, которые человек может пережить.

Классическая художественная литература остается непревзойденным образцом и идеалом.

Сделаем выводы.

«Управление» творчеством требует учета автономии его субъекта и превращается в самоуправление. Процессом творчества не надо бюрократически управлять, надо создавать условия для творчества и доверять творцу, давать ему свободу. Особенности классической российской художественной литературы как культурного формообразования состоят в ее взаимосвязи с философией как вопрошанием, в выражении особого типа духовности как всемирно-исторической миссии человека. Это такая форма культуры, которая является формулой надежды на счастье, веру и любовь, на способность человека обретать смысл путем поиска жизненной правды и синергийное взаимодействие автора и читателя.

 

 

Николай РАКИТЯНСКИЙ

 

1. Постановка таких вопросов в настоящее время побуждает к страшным, по сути, ответам. В условиях «развития» «гражданского общества» с установкой на потребление и акцентом на этику прав, но не этику обязанностей, выросло поколение, которое не чувствует потребности в литературе, не понимает и не желает понимать ее значения.

Люди старшего возраста в двадцатилетнем кошмаре либерализации подверглись угрозе духовного и душевного выгорания, что в значительной мере стало причиной чудовищной убыли населения за годы лихолетья. Многие же без особого сопротивления предпочли чтению книг многочисленные сериалы, телешоу и новостям с ограблениями, убийствами и катастрофами.

«Значимая роль» в обществе многих рыночных литераторов вновь, как и в Риме времен упадка, обратила наших сограждан к «хлебу и зрелищам». Сформировалась властная прослойка людей, о которых в Откровении Иоанна Богослова сказано как о «теплохладных» [Откр. 3:15–16], т.е. стоящих по ту сторону добра и зла. Они, заправляя СМИ, экономикой и политикой, выталкивают на задворки жизни нашу национальную литературу, в которой обсуждаются важнейшие вопросы бытия. Уже и словосочетания русская литература нечасто услышишь — все сплошь «российская». Как будто русскую цивилизацию и государство создавали не русские, а абстрактные «россияне», как некие «общечеловеки» конца XX–начала XXI вв.

Но не все так безнадежно. Здесь я должен заметить, что именно русская литература как несменяемый часовой в трагический период разрушения русского мира исполнила роль духовного щита, заслонила нас от информационно-психологической агрессии и в значительной мере смягчила наши потери. Сейчас, как и прежде, наша национальная идентичность покоится на трёх основаниях — русском языке и литературе, православии и государственности.

Первым в этом ряду наше достояние и сокровище — родное русское слово, великая русская речь, которой мы разумеем нашу спасительную веру, устремляемся к Премудрости Божией и скрепляем нашу государственность. Именно поэтому значимая роль русской литературы и особенно поэзии в нашем обществе никогда не прейдёт. У нас всегда были, есть и будут подвижники, устремленные к укреплению и расширению духовного пространства — русские поэты и писатели. Пожелаем им стойкости, решимости и веры!

 

2–5. Должен сказать, что практически все поставленные замечательным журналом «Парус» вопросы наполнены глубиной и сложностью. Но у меня нет возможности отвечать на них в ожидаемом объеме. Тем не менее считаю необходимым поблагодарить за внимание и возможность высказаться по первому, ключевому вопросу. Последующие же вопросы, так или иначе, являются конкретизацией и развитием первого, и ответы на них в той или иной мере содержатся в моем отзыве.

Ещё раз подчеркну, что значение как поэзии, так и всей русской литературы в условиях противостояния нарастающей идейной, информационной, психологической и духовной агрессии Запада будет неуклонно возрастать.

 

 

Николай СМИРНОВ

 

1. Я думаю, что литература всегда «играет значительную роль в обществе». Если она великая (как считается, в девятнадцатом веке), то играет явно, а если таковой нет в наши времена, то тоже играет, только — с отрицательной стороны, оттеняя тьму, в которую погрузилось общество.

Мне в последнее время часто представляется такая картина. Ночь, развалины великого города, костры, по улицам скрипят телеги кочевников. Телеги на огромных колесах, они чем-то напоминают современные танки. Вокруг них толпы людей, одетых в шкуры и грубые ткани, длинноволосых. И так — не один день, не один год: прошло несколько поколений, веков… Играла ли греческая и римская литература в жизни этих людей какую-либо роль? Вряд ли они читали Платона, Плотина и Прокла, Горация, Овидия… Но именно потому, что реально жили и творили эти писатели и любомудры, я и могу сегодня судить об этих безвестных толпах и тех темных событиях.

Вот Прокл глядит на эту надвигающуюся ночь, на конец света, на закат истории. Какие мысли обуревают последнего великого человека античности? Даст ли кто-то в эту ночь гарантию, что манускрипты Прокла сохранятся, что кто-то вообще будет знать, что умер (примерно в 480 году) некий человек с именем, как у героя известной поэмы Некрасова — Прокл?

Но вот проходят полторы тысячи лет, я открываю книги своего современника А.Ф. Лосева и читаю об этом Прокле. «Последние века». И Прокл со своими товарищами по перу начинает играть роль в моей жизни, в моем времени.

Литература должна быть делом потаенным, сакральным, священным. Таким писателем был Прокл, таким был сам А.Ф. Лосев. Мне скажут, что другим великим — Гоголю, Толстому, Достоевскому — выпала все-таки другая доля и слава. Но кто знает, что нас ожидает в ближайшие сто-двести лет? Может, и Гоголя с Достоевским запретят в скором времени, как запрещали неоплатоников, отцов церкви и многих других. Ведь было же, что вывозили божественные книги самосвалами в макулатуру (а теперь — освобождаются в домашних библиотеках от классиков, вывозят великие книги на свалки). Ведь наслаждались же Гербертом Спенсером, объяснившим «всё» (а Священное Писание высокомерно критиковали). Загляните в словари тех лет, еще дореволюционные: там толкуют, что и «Деяния апостолов» написаны «не так», то от первого, мол, то от третьего лица, а так, мол, невозможно (а Набокову стало можно). И из зерна горчишного дерево, де, не вырастает, поскольку это небольшой куст. И много еще других подобных нелепостей и упреков сыплется в адрес священных текстов. И вот я думаю: а не будут ли так же разбирать современные «гунны» творения Толстого? Что, мол, это такое: «улыбка усмешки»? Разве так надо писать? Писать надо вот как, по-канцелярски, отчетливо: «Город состоял из домов, отстоявших друг от друга» и т.д.

Так что, всё возможно... История любит безумствовать, она только и делает, что безумствует — этими словами того же А.Ф. Лосева можно закончить ответ на первый вопрос анкеты «Паруса». А писателю предстоит в безумии века, в его хаосе выловить жемчужину мудрости.

 

2. Судьба «толстых» литературных журналов, действительно, как сетуют постоянно в прессе, незавидна. Полагают даже, что им пришел конец. Не знаю. В 1918 году закрыли самые лучшие толстые журналы, все четыре, что в названиях имели слово «русский»: «Русская мысль», «Русский вестник», «Русское слово», «Русское дело». И отнюдь не по финансовым соображениям было это сделано и не из-за того, что читательский спрос на них упал. А ведь некоторые издания возраст имели уже почтенный. Но — не посчитались…

А сегодня на дворе 2013 год, и ситуация иная. Да, читательский спрос упал, но современные толстые журналы, пусть и с небольшим тиражом, вполне могут существовать. Ведь их никто не закрывает.

Я живу в маленьком городе с населением в шесть тысяч человек. В годы «перестройки» почти все толстые журналы можно было брать в районной библиотеке. Можно было и подписаться на один-два журнала, средств хватало. А в последние три года, например, я могу читать лишь один журнал — «Наш современник», его выписывают в библиотеке. Получали там еще и «Новый мир», но теперь не получают. Так что, представить, что такое пестрая картина современной журнальной прозы и поэзии — мне невозможно. Кое-какие журналы поступают отдельными номерами, их дарят приезжие. То же и с книжными новинками.

Кстати, до Октябрьского переворота, в 1870-е годы, в нашей мышкинской библиотеке выписывали тоже всего два литературных журнала: «Русский вестник» и «Отечественные записки».

Читать литературу в интернете не у всех и не всегда имеется возможность. Остаются еще местные журналы. Это дело нужное. Хотя бы потому, что Ярославль — родина первого провинциального журнала — «Уединенный пошехонец», выходившего в конце восемнадцатого столетия. Начиная с 1992 года, были в этой сфере хорошие начинания: выходила провинциальная литературная газета «Очарованный странник», журналы «Русский путь на рубеже веков», «Мера». Но они долго не продержались, все закрылись.

 

3. На этот вопрос с полной убежденностью ответить трудно. Все те писатели, творения которых с увлечением читали люди моего поколения, начиная с 1970-х годов, уже ушли из жизни. Имена их известны. Из ныне живущих самым большим прозаиком я считаю Валентина Распутина. Он, кроме всего прочего — большой новатор в области литературного языка. Какая-то особая тонкость, что-то своё, новое. Я думаю, что это из-за того, что он — сибиряк. Вообще, наверное, за литературой Сибири — наше будущее. Люди в Сибири не те, что в выбитом центре: и язык, и душа у них немного иная (сам я вырос на Колыме и немного те края знаю). Всё это вносит свой отлив живой в сибирскую прозу. И не только Распутина это касается, но и, например, покойного Леонида Бородина (совсем по-иному, правда), и других. Это — живая ветвь литературная в противоположность городской, мещанской культуре с ее стилистическими образцами, заимствованными из переводов. Ведь часто пишущие копируют, вольно или невольно, язык переводчика. А то, что хорошо для перевода, то для живой, природной фразы — смерть. Такой мертвый язык все чаще теперь проникает и в разговорную речь, не говоря уж о чиновных документах.

 

4. Что такое «современные потребности»? Это широкое определение каждый волен воспринимать по-своему. Одно дело — потребности столиц, другое — потребности умирающей деревни, где остались три-четыре старухи в живых. Разрешите мне это понять так: современные потребности — это писать как-то не так, как в старину, а по-новому.

Иосиф Уткин, кажется, жаловался когда-то: «Мне говорят — учитесь трелям Фета»… А вот они, мол, комсомольцы, Уткин, Жаров, Безыменский и Голодный, не Фета — эстафету передают векам! Это — псевдоновизна.

С годами все больше приходит понимание, что консервация ценностей и сохранение традиционных форм — это и есть то, что должно отвечать современным потребностям. Это — вечное в преходящем, мимотекущем. Вот, взять журнал «Парус». Что увеличивает его смысловую нагрузку для меня? То, что когда-то в молодости, в музейном книгохранилище, я держал в руках газету под таким же названием, издававшуюся Иваном Аксаковым. Помню и формат, и статьи некоторые из того «Паруса», закрытого цензурой… Вот она, традиция!

Только не надо понимать традицию, как что-то устарелое, замшелое. Сочинения классиков называют традиционными, русскую литературу 19 века — тоже традиционной, но ведь многим тенденциозным новаторам очень далеко до той свободы, которую демонстрировали классики. Перечитываешь Пушкина, Гоголя и приличную часть их окружения (30-е–40-е годы) и удивляешься, сколько там истинно нового. А новым оно видится потому, что, отражаясь в зеркале современности, переживается в модусе сегодняшнего дня. И тогда-то возникает на стыке старого и современного — подлинно новое.

Литература должна не рвать с прошлым, а продолжать его. Роман А. Вельтмана «Странник», «Русские ночи» Вл. Одоевского, «Замогильные записки» Владимира Печерина — в этих наугад выхваченных сочинениях явлены самые современные формы литературных текстов. «Странник», увидевший свет в 1831 году — это своеобразный образчик «потока сознания» (Пушкин определил такую манеру как «милую болтовню»). А в более поздние времена выделяется эпопея «Я» Андрея Белого. Это необычные, романтичные формы, модернистские, «не традиционные». А с другой стороны, вот вам Карамзин, написавший одну из лучших повестей в русской литературе — «Остров Борнгольм». Ведь почти каждое предложение здесь — загадочно, достойно разбора. Как родилась эта гениальная простота? Он один раз ответил: «А из камина. Напишу и сожгу. Потом заново пишу». Эх, если бы так просто было писать, все бы стали гениями…

Надо почаще заглядывать в прошлое (в его медовые соты, конечно, а не на кладбище отходов). Там, в прошлом, были созданы образы, которые продолжают действовать и в настоящем с живой силой. Они затем и создавались знающими людьми (когда-то это было очевидной истиной).

Разрешите мне закончить ответ цитатой из Иоанна Златоуста, которую можно отнести к традиционной литературе: «Образы пишутся не для принимающих (их) в то время, в которое они (образы) бывают, но для имеющих в последнее время получать пользу от них».

 

5. «Пришли иные времена, взошли иные имена». Так написал когда-то во дни моей юности нынешний «поэт года». Изменяемое в этом мире — изменяется. А неизменяемое — остается вечным. Уловить луч этого вечного — всегда будет задачей писателя. Главное тут (как и прежде) — избегать «торгового направления в литературе» (так называлось это в пушкинское время).

 

 

Леонид СОВЕТНИКОВ

 

1. Сегодняшний век трансформировался человеками из великой трагедийности прошлого в пародию и перепев этого прошлого. Век подмен и подделок во всех сферах человеческого существования.

На недавней встрече Президента России с писателями, на одной из писательских секций в ходе встречи, был озвучен вопрос о том, какими критериями определять ценность и значимость того или иного писателя? Не придумали ничего лучше, как вытащить на свет критерий читабельности: писатель значим настолько, насколько читаем, а всё остальное — от лукавого. И ни у кого из присутствующих не возникло и тени сомнения. Но, в таком случае, почему бы писателем номер один не объявить, например, Дарью Донцову? Она по критерию читабельности наверняка превзошла всех, кто там, на встрече, присутствовал. И если те, кто, собственно, и предлагают руководствоваться подобными критериями, то есть формируют и предопределяют в значительной мере это самое литературное «сегодня», эту самую роль литературы в обществе, предлагают и коллегам, и власти руководствоваться именно этим, то ни о какой подлинности, истинности, неусловности, незаказанности (можно объединить: неформатности) речи уже не идёт. И кого мы видим в рядах приглашённых, с такой лёгкостью и самоуверенностью изрекающих «истину» читабельности, куда, например, даже что ни на есть читабельный Акунин прийти не пожелал? Из тех, кто связан с Ярославской землёй, по именным приглашениям на встрече побывали Е.А. Ермолин и О.С. Гонозов. Таковы предпочтения тех, кто формирует литературное «сегодня». То есть сам собой напрашивается вывод о формируемой значимости роли формата, что предполагает не только формирование и поддержку нужной мировоззренческой, если хотите, направленности в писательской среде, но и в приучении читателя к этой нужной направленности, в придании значимости и легитимности происходящим процессам в плане культивирования литературных подмен и подделок. Обществу было представлено «лицо» сегодняшней русской литературы.

 

2. Литературные журналы в России всё острее будут расходиться по двум антагонистическим лагерям: прозападному и проотечественному. Боюсь, последнему придётся несладко. Вопросы мировоззрения и этики встанут во весь свой исполински-космический рост и перед писателями, и перед читателями, хотят того те и другие или нет. Мечты о мировой культуре, которыми дышали и бредили многие в прошлом веке, в веке нынешнем осуществились и приносят свои плоды, и не все из этих плодов оказались съедобными и полезными. Чрезмерности этих плодов предстоит разрастись и заполонить собою весь отечественный литературный сад. Понадобятся героические усилия по прополке и разделению на доброе и худое. В век сознательных перемешиваний, смешиваний, переиначиваний смыслов и значений всего и вся, откровенных стебаний, странно было бы предполагать иное. Человекам иное, видимо, не под силу, но что невозможно человекам, возможно Господу… Хотя всё более очевидно приближение последних времён, в том числе и по многим страницам в Журнальном Зале. Но тенденции последних лет идут по нарастающей: если падает читательский спрос на ведущие литературные журналы, значит, «мы идём к вам», то есть в провинцию, то есть захватываем региональные литературные ресурсы. «Мы» — это те, кто переформатирует литературное пространство от неформата к формату. И кадры для этого уже есть, не зазря же ежегодная деятельность Липок и т.п. форумов? Думаю, в литературном «завтра» отечественники, назовём их так, будут чувствовать себя примерно так, как чувствовали диссиденты в семидесятые годы прошлого столетия. Был бы очень рад ошибиться! Но только тогда могут обозначиться духовные черты иного «послезавтра».

 

3. Изданий таковых в чистом виде всё меньше, а вот такие журналы, как, например, «Континент», при всех закулисных сетованиях на неподатливость русской духовной почвы, делают, увы, своё дело.

А вот та, сегодня считающаяся «изнанкой», жизнь, которой всё меньше и меньше напитывается современная литература: http://www.stoletie.ru/obschestvo/dve_rossii_dva_mira_188.htm.

 

4. Новые формы появляются там, где обитает дух жив… А там, где он «скорее мёртв, чем жив», только и остаётся, что консервировать и сохранять, потому что в этом есть насущная необходимость, без которой через описанное выше «завтра» нечему будет войти в обетованное «послезавтра»… А о современных потребностях уже сказано.

 

5. Всё, что может писатель-неформатчик, то есть не обслуживающий литературно современные потребности, это не скурвиться, противостоять по мере сил и уйти в мир иной не обгадившись, не обтроллившись, не изолгавшись, возможно, оставшись в невероятной степени духовного одиночества. То есть истинные задачи духовно измениться не могут, они во все времена одни и те же, сила их — в бескомпромиссности. С годами всё менее хочется тратить силы и время на дипломатичности.

Я сознательно краток по трём последним вопросам, так как вопросы эти считаю для себя менее значимыми относительно двух первых.

 

 

Валерий СУЗИ

 

1. Я специалист по русской классике: от Державина до Солженицына и «деревенщиков». Дальше мои интересы особо не простираются; не могу объективно оценивать современное состояние литературы. К сожалению, я ее просто не знаю. Но есть отчетливое ощущение, что интересные авторы существуют и что-то реальное, конечно, происходит. Но вот что именно и можно ли это назвать литературой, т.е. явлением, обладающим некой целостностью (не говорю о цельности!), ответить однозначно не могу.

Если говорить о классике, то она, безусловно, продолжает влиять на состояние интеллектуальной элиты (буде таковая имеется хотя бы в виде тончайшей масляной пленки на поверхности!); ее читают, ею интересуются, ее изучают (все меньше — и в школе, и на филологических факультетах). Современные авторы, может быть, будоражат, даже возбуждают… интерес. Но каково это влияние и насколько оно положительно, не берусь судить. А заниматься апологией или огульно хаять — не мой стиль.

Вообще, выражение русская в применении к культуре, нации — к величайшему сожалению, скорее приложимо к прошлому (пусть и не столь давнему, но увы!). Есть ощущение, что мы свой пик и в этом плане уже прошли. Даже выражение русская литература советского периода звучит странно, и не в силу непривычности, а по причине запоздалой неточности. Это явный нонсенс. Я бы сказал, советская литература — и в ней русские писатели; как, например, русские писатели в эмиграции.

Сегодня, наверное, есть (?!) российская литература — и в ней писатели, пишущие на русском языке. Никого не хочу обидеть; очень грустно, но это похоже на состоявшийся факт. Таков мой диагноз, диктуемый историческим и научным опытом. Дай Бог, чтобы он оказался ошибочным!

Как сказал кто-то из старцев, пессимизм — это черт на цепи, а оптимизм — это черт на воле. Когда он на цепи — как-то надежней. Хотя и это не гарантия! Всегда найдутся те, кто этого пса Господня с цепи захотят спустить; естественно, из самых благих побуждений.

 

2. На мой взгляд, довольно печальна. Они же зависят от финансирования! Этим все сказано. Надеяться на окупаемость в наше время — это тешить себя иллюзиями. Хорошо, если найдутся спонсоры (мерзкое словечко!); назовем вещи своими именами: «быть на содержании». И здесь тоже все ясно: кто платит, тот и заказывает. Ясно, что борьба журнальных партий, характерная для середины и второй половины 19 в., давно, почти тогда же, сменилась борьбой даже не общественно-политических платформ, идеологий (это бы куда ни шло!), а личных амбиций. Уже тогда Некрасов заметил: «Бывали хуже времена, но не было подлей!» Мы вернулись на 150 лет назад, в те же «времена и нравы». Но подлей. Другое важное отличие — сегодня нет Тютчевых и Толстых. И вряд ли уже будут.

 

3. Ничего себе вопросик! Кто бы знал эти чаяния! Знает ли он сам? И каков он, русский человек? Думаю, это устаревший миф. В чем она, эта русскость? Кто ее определит? Вряд ли сам пресловутый русский человек. Что это сумма качеств — каких: положительных, отрицательных? Где критерий? Не мифологема ли это, ставшая опасной идеологемой? К сожалению, плохо знаю как издания, так и самого русского человека.

 

4. Если она есть, то куда ж ей деваться? Неизбежно трансформируется, без всякого долженствования! А что касается второй части ее задач — сохранения, то здесь я избегал бы слова консервация (консервируют мертвое или специально для того умерщвленное). И формы невозможно сохранять, а лишь «консервировать». Сохранять, преумножать, обогащать, развивать можно лишь ценности (духовные, нравственные и пр.). Поэтому я поменял бы местами в вопросе понятия. Сохранять ценности и смыслы? Безусловно! А формы, приемы — преходящи. Это естественный и неизбежный процесс. Какие и как — другое дело! Как говорится, «каждый счастье понимал по-своему!» (рассказ «Чук и Гек» помню с детства за эту фразу; продолжение ее не столь актуально, хотя тоже — как читать).

 

5. Как довольно просвещенный консерватор (для меня это звание, которое мне еще надо заслужить!) сказал бы: конечно (и неизбежно), изменились! Констатирую как факт, которому не очень рад. Лучше б остались прежними, ТЕМИ, до которых еще надо подняться и дорасти каждому из нас!

Мое пожелание, как у Игоря Волгина: «читайте и перечитывайте классику». Добавил бы: думайте и продумывайте, переживайте и проживайте! Всех — с Новым 2014 годом, пусть он исполнит не успевшие сбыться в нелегком 2013-м надежды! Кстати, сто лет назад, 1913-ый был удачней нынешнего (для нас, для России)! Но мы также знаем, каким стал 1914-ый, открывший настоящий, по Ахматовой, XX век!

 

 

Лидия СЫЧЕВА

 

Всё только начинается. Ответы на вопросы журнала «Парус»

 

Сказать, что сегодня писатели — не «властители дум», это всё равно, что утверждать: наука больше не нужна, мы в Китае всё сделаем, от айфонов до вставных зубов.

Сегодня писательство и его влияние на общество так же судьбоносно, как и сто лет назад. Другое дело, что изменился жанр и форма подачи. У писателя-документалиста Алексея Навального почти 80 тыс. подписчиков, каждая его «новелла» копируется и распространяется в интернете сотнями людей, а назавтра десятки СМИ смакуют его художественные находки — «пехтинг», «шубохранилище», «пан Бастрыкин» и др. Произведения Навального читают и Администрация Президента, и губернаторы, и зарубежные «слависты» — почти каждый его рассказ вызывает фурор и переполох.

Одна из составляющих писательского успеха известного блогера — лёгкий язык, доверительная интонация, умение играть смыслами и цитатами. Его документальную прозу читать гораздо интереснее, чем путешествовать по «выдутым» из головы «мирам» полоумных постмодернистов. И это именно проза (в лучших его новеллах, разумеется), осмысленная, мотивированная, с хорошим чувством юмора.

Навальному подражают, у него есть поклонники. Подозреваю, что его рассказы-детективы потеснили из общественного сознания Донцову и Ко — прочитать про реальную дачу высокопоставленного чиновника и попытаться вместе с автором найти доходы, на которые она приобретена, это интересней, чем погружаться в детали плохо прописанного мифического ограбления.

Разумеется, далеко не всякое публичное лицо одарено литературными талантами. Стихи Евгении Васильевой (подруги Сердюкова) печатают миллионными тиражами (в газете «Московский комсомолец»), но они весьма беспомощны с художественной точки зрения и потому никакого влияния на умы и нравы не оказывают.

Литература у нас ровно такая, какое и общество, и то, что на вершине общественного внимания сейчас детективщик Алексей Навальный, а не некий ныне живущий «лев толстой», как раз и характеризует нравственное и интеллектуальное состояние страны. Навальному, как объекту читательского внимания, проигрывают все вчерашние «мессии». Любопытно наблюдать писательскую конкурентную борьбу за «паству». Так, Акунин обращался к «товарищу по цеху» с наставительными письмами, вёл с Навальным «диалоги», Быков вдохновлялся его новеллами для создания стихотворных пародий, Лимонов клеймил «творческий метод» и «личность» более удачливого коллеги и т.п.

Ужасное открытие (для власти) факта, что литература (слово, идея) определяла, определяет и будет определять жизнь общества, как раз и привело к проведению Российского литературного собрания. Неважно, что спичрайтеры президента (коллективный «писатель Путин») соорудили для главы государства весьма серую речь, наполненную социологическими банальностями. Пресс-секретари, пленники «золотой клетки», разумеется, представляют себе литераторов как неких бомжей-оборванцев, убогих, больных на голову людей, которые чего-то пишут от избытка дури, и потому им надо кинуть «кость», дабы они её грызли, обсасывали и благодарили господ своих.

Но то, что с выражением читает Путин по бумажке и то, что он думает на самом деле — это всё-таки разные вещи. (Будем надеяться, во всяком случае.) Инстинкт власти не может ему не подсказывать, что «Собрание сочинений» Навального двигает Россию к очередному потрясению, точно так же, как пламенная публицистика Льва Толстого приближала революционные события 1905 и 1917 гг. Значит, читателя надо как-то отвлечь от писаний блогера-детективщика и его фанатов, пора дать общественному организму иную духовную пищу. Но как это сделать? Внятного решения на этот счёт, по-видимому, у властей пока нет.

Управители государства Российского в растерянности: синтетические жанры — телевидение, шоу, кино «Сталинград» — не помогают. Спорт и олимпиада — тоже. «Несвятые святые» о. Тихона Шевкунова умиротворили и без того умиротворённых. Оргпроект «Лучшие писатели современности» (по версии Роспечати) провалился: вскормленные чиновниками «новые совести нации», осыпанные пиар-почестями и госмилостями, не устают пинать «гэбэшный режим» в хвост и в гриву, в том числе из зарубежного далека… А народ тем временем читает рассказы Навального. И, действительно, новелла «Полёт над гнездом чиновника» — дивно хороша! Это наш отечественный «Аватар».

Пиарщики нынешнего общественного устройства пытаются навязать гражданам «критерии успеха» — деньги и славу, и по этим «индикаторам» писатели действительно влачат жалкое существование, они последние, о ком вспоминают на нынешнем «пиру во время чумы». Но так ли это? Настоящие писатели (вне зависимости от степени их известности, тиражей и доходов) проживают свою собственную, индивидуальную жизнь — и потому именно они её хозяева, а не их мнимые господа. Творчество есть «оправдание человека». Но разве может быть таким же оправданием количество машин в гараже, шуб в шкафу, бриллиантов в сейфе, денег на счетах и пр.?! Да, за свою творческую свободу писатели платят высокую цену — цену своей жизни. А какую цену платят владельцы дворцов и шубохранилищ?!

История развития народа есть отражение его духовного развития. Вклад писателей в дух и чувство народа — огромен. Литературный дар — большая ответственность и тяжелая ноша.

Чего же хотят сегодня писатели и какая литература нужна народу? Писатели (большинство) жаждут такого же государственного попечения, как при Сталине-Хрущеве-Брежневе, и такой же бесцензурной жизни, как при Ельцине-Путине. Увы, это невозможно. Сталин построил систему, в которой литераторы должны были замещать своими произведениями Священное Писание (поскольку всё божественное — опиум для народа). Недоучившийся семинарист отлично понимал значение слова, образа и символа, и хорошо усвоил библейскую мудрость — не хлебом единым жив человек. Потому и пользовались в Советском Союзе писатели таким уважением власти — литераторы были жрецами, небожителями, они создавали апологетику «новой религии» («Лениниана», «Пламенные революционеры» и пр.). Правда, христианский идеал всё равно прорастал сквозь соцреалистический оптимизм — романы «Разгром» Фадеева, «Крещение» Ивана Акулова, «Своим чередом» Зои Прокопьевой, творчество «деревенщиков» и др. И этот «зигзаг» вполне объясним — слишком мало времени прошло, чтобы опровергнуть 900-летний духовный опыт, накопленный со времен Крещения Руси. Глубинные архетипы трудно задавить даже массированными идеологическими катками.

Разумеется, в 1991 году не произошло никакого «возвращения к истокам» (да это и невозможно), пусть даже и Священное Писание вновь было введено в оборот. (Православию нынешние рулевые негласно отводят место «традиции», «обряда», «этнографии». Ну и зря!) При советской власти был марксизм и научный атеизм, при постсоветской стал либерализм и оккультизм. Что лучше?! «По плодам их узнаете их». Предыдущая «формация» создала индустрию, победила фашизм, отправила человека в космос. Цена этих достижений, да, была очень высока. А вот формация нынешняя никакими реальными свершениями не блещет, при том, что человеческих жертвоприношений на алтарь «религии денег» принесено никак не меньше, чем во времена самых лютых репрессий. Конечно, одно следует из другого (как и троцкизм-большевизм из царствования последних Романовых), но мысль о преемственности русской истории приводит нынешнюю офшорную элиту в неистовство — сами они почему-то ведут свою родословную не от выродившихся коммунистов, а от бессребреника Франциска Ассизского, не меньше.

Ограниченность тематики литератора Навального и узость его мировоззренческой платформы («честные выборы», «жизнь по закону») с одной стороны показывают, сколь низко пал общий культурный уровень в стране, с другой — наполняют сердце энтузиазмом. «Чем темнее ночь, тем ярче звёзды». Работы в области национального самосознания — непочатый край! Художественных задач — море!.. Всё только начинается, господа и товарищи, народ и партия, читатели и писатели.

 

 

Анастасия УСТИНОВА

 

1. Мне трудно судить обо всем обществе. Но часть современной молодежи (к которой я и сама в свои 18 принадлежу) увлекается литературным творчеством. И, естественно, хочет публиковаться, жаждет известности. Как правило, молодые авторы, не имея возможности (или даже представления) о том, как пробиться в так называемую «тусовку посвящённых», вынуждены пользоваться наиболее распространённым методом доведения своего творчества до читающей публики — интернетом.

Сегодня в виртуальном мире у моих сверстников популярны «фанфики» — любительские сочинения по мотивам какого-либо известного произведения. И не секрет, что подчас эти самые «фанфики» куда более удачны, нежели то, что мы можем прочесть в «бумажных» изданиях. Многим талантливым авторам приходится сегодня, образно выражаясь, зарывать свой талант в интернет. И это печально, конечно.

В то же время сама популярность «фанфиков», их читаемость и востребованность свидетельствуют, на мой взгляд, о том, что литература (пусть даже в таких вот новоявленных формах) в молодёжной среде по-прежнему играет немалую роль.

Да, читать «фанфики» — это не то, что читать Шекспира в подлиннике, но ведь и эти тексты выполняют определённую положительную функцию. Они пробуждают интерес к литературному творчеству как таковому. Может быть, кто-то начнет с «фанфиков», а потом возьмется и за что-то более серьезное?

 

2. Всё зависит от того, сумеют ли писатели и редакторы завоевать своего читателя! Немалая часть опубликованных работ, позиционируемых в качестве «серьёзной литературы», вызывает у моих сверстников либо неприязнь, либо, что ещё хуже — скуку. Серьёзная литература и серьёзный литературный журнал не должны быть скучными!

 

3. Может, я излишне пристрастна, но великими писателями я в наши дни могу назвать только двоих — Василия Ивановича Белова (Царствие ему Небесное) и Валентина Григорьевича Распутина. Лет семи от роду я впервые познакомилась с книгой Василия Белова «Лад». И хотя была совсем мала, но помню поразивший моё детское воображение беловский литературный слог — простой и, в то же время, совершенный!

В школьные годы я прочитала несколько рассказов Валентина Распутина. Особенно запомнился рассказ «Мама куда-то ушла» — он пронзил меня до глубины души.

Произведения Белова и Распутина наполнены народной мудростью, которая мне напоминает мудрость моих любимых бабушек. Эта литература — родная, она не может не быть близка каждому, кто живёт в России и любит Россию.

 

4. Моя знакомая оренбургская поэтесса Полина Пороль, придерживающаяся в своём творчестве классического стиля, была не так давно подвергнута обструкции со стороны сверстников на одном литературном фестивале — за то, что, видите ли, пользуется давным-давно устаревшим традиционным стихом, а не, к примеру, верлибром. Но что плохого в том, что Полина умеет писать в рифму, чего не умеют многие критики её стихов? И неужто тема природы, основополагающая в ее поэзии, воистину безнадежно устарела?

Полина явно талантлива, может, в этом и состоит её главная «вина»? На следующий день на том же фестивале самоуверенные поэты-критики продемонстрировали свой собственный «креатив». Назвать это стихами я при всей своей фантазии не могу — услышанное настолько резало слух, что хотелось промыть себе уши хлоркой. Увидев скептическое выражение моего лица, одна поэтесса заметила: «Это ещё самое лучшее, что мы обсуждали!».

Я уверена, что молодому поэту, особенно на стадии формирования, лучше бы воздержаться от неоправданных творческих «изысков». Молодость быстро проходит, и надо успеть стать из начинающего писателя — писателем. Кто не успел — тот опоздал. А залог успешного творчества заключается в постижении (или хотя бы попытке постижения) основ, заложенных классиками. Классики нам вовсе не мешают, они помогают — если, конечно, «жёсткого диска» нашего мозга хватает, чтобы воспринять эту помощь.

Лично я при работе с рукописью никогда не пыталась быть ни «особо продвинутой», ни «старомодной». Как рука шла, как душа подсказывала, так и писала. Конечно, хочется иметь свой литературный стиль. Но он приходит тогда, когда автор готов к встрече с ним.

 

5. Чтобы успешно конкурировать, побеждать в борьбе за внимание читателя — надо быть и талантливым, и трудолюбивым. В прежние века практически все выдающиеся писатели были выходцами из благородных семей. К тому же, раньше письменность по-настоящему ценилась и хорошо спонсировалась, и, естественно, писателям не приходилось попутно в поте лица добывать средства на жизнь. Сейчас всё сложнее. Никогда не понимала индивидуумов, бьющих себя пяткой в грудь и кричащих о том, что их не волнует финансовая сторона их работы. Да, неподкупная любовь к словесности — это хорошо, но ещё лучше суметь найти в жизни призвание, одновременно приносящее как удовольствие, так и материальную пользу. Если умеешь что-то — не делай этого бесплатно! Литература должна приносить не только моральное удовлетворение.

И все-таки главное, чтобы это была талантливая литература, качественный продукт, а не подделка.

 

 

Ольга ФРОЛОВА

 

1. Русская литература по-прежнему играет значимую роль в обществе. Если в «доперестроечное» время упор делался на освободительный смысл русской литературы, то в наши дни — на ее гуманистическое значение.

Моя педагогическая практика иногда дает удивительные примеры. Впервые за сорок лет работы в моей студенческой группе появились молодые женщины, никогда не слыхавшие имен Анны Карениной и Катерины из драмы «Гроза». Как им удалось сохранить такую «девственность» познаний в русской литературе — не ведаю. Знаю только, что вникнув в истории жизни этих героинь, мои великовозрастные ученицы научились сопереживать не подружке или соседке, а вымышленным героиням, да еще и жившим в позапрошлом веке.

Бедность чувств, неумение выразить их — беда современной молодежи. В этой беде помочь не может ничто, кроме русской литературы.

Но это лишь малая часть богатства, которое в ней заключено. Есть еще настоящий, непоказной патриотизм. Помните пушкинское:

Нет, не пошла Москва моя

К нему с повинной головою.

Не праздник, не приемный дар,

Она готовила пожар

Нетерпеливому герою...

Или у Тургенева, последние слова умирающего Базарова:

«....я нужен родине? Нет, видно, не нужен...»

Или описание беспросветной жизни русской провинции в «Грозе» Островского: «...много невидимых миру слез льется за высокими заборами, за тяжелыми замками...»

И еще море знаний, океан чувств, которыми так богата русская литература. Нет, она не утратила своего значения в обществе. Это общество разучилось ценить все ее богатства. Пока не поздно, нужно научиться этому заново.

 

2. Судьба отечественных литературных журналов — это упорная борьба за возвращение имен, за популярность, которая была у журналов «Юность», «Иностранная литература», «Литературной газеты» и др.

 

3. На мой взгляд, таких печатных изданий в наши дни нет. Журнал «Парус» составляет в этом плане приятное исключение, так как активно борется за настоящий русский язык, популяризирует произведения новых авторов, объединяет творческие силы современной России.

 

4. Русская литература не должна трансформироваться под давлением современных обстоятельств. Бездарными опусами и так завалены книжные прилавки. Сохранив то ценное, что есть в русской литературе, в том числе традиционные формы, она должна объективно отражать события современной жизни и устремлять общество к высоким целям.

 

5. «Глаголом жечь сердца людей...» — по-прежнему главная задача литератора. Читатель должен смеяться и плакать, сочувствовать и негодовать, а иначе творческий труд не будет иметь смысла.

 

 

Андрей ШЕНДАКОВ

 

1. Если сравнивать влияние литературы на общество в разные эпохи, то следует сказать, что роль современной русской литературы в XXI веке упала по нескольким причинам. Во-первых, в наше время читатель (или потребитель издательской печатной и непечатной продукции) получил возможность черпать информацию всюду, благодаря «всемирной паутине», в результате чего произошло перенасыщение, а в общем мутноватом потоке времени затерялись истинные творцы художественного слова. Во-вторых, из-за обилия информации утратился вкус читателя, упразднились нормы, истлели идеалы и, в целом, поубавились претензии к высокому качеству текстов. На этом фоне, после многотонных кадок грязи, вылитой на наши головы СМИ, ТВ и так называемыми «творцами» 90-х, интерес среднестатистического гражданина ослаб существенно не только к Слову, но и к классической музыке и искусству в целом.

В царские времена за стихотворение могли отправить в ссылку, в советские — расстрелять. После распада СССР, словно какая-то всемассовая обида на бывшую тиранию и наступившую разруху, хлынула народная, а точнее сказать, «писательская» желчь. В связи со «свободой слова» стало возможным, на первый взгляд, говорить обо всём и обо всех всё, что думается, однако ценность отдельно сказанного слова упала из-за повсеместного злоупотребления невзвешенными и лживыми высказываниями. Объективно говоря, настоящую правду и теперь говорить осмеливаются только сильные, выдающиеся и наиболее весомые личности.

Основная ценность текста в настоящее время для большинства читателей — информация, а не её художественное оформление. Всех тонкостей Слова большинству современных обывателей не разгадать. Интерес к тексту возрастает в том случае, если в нём сказано о местности, где живёт читатель, или, например, о сфере деятельности, которой он занят.

Наряду с этим, особенно в провинции чрезвычайно много людей, занятых сочинительством. Многие называют себя «поэтами», «прозаиками», «краеведами» и т.д. Однако если разобраться в их творчестве и стараниях, то вырисовывается весьма мрачная картина: графоман, чудак, пенсионер, человек без таланта, да ещё и с агрессивным настроем в отстаивании своих «шедевров». Доводилось видеть всякое, в том числе разбирать на собраниях литературных объединений. Но, кроме того, нередко местные газеты подливают масла в огонь, печатая подобных авторов на своих жёлтоватых страницах. А в библиотеках не найти ни «Молодой гвардии», ни «Нашего современника», ни «Подъёма», ни «Родной Ладоги»… Остаётся только Интернет.

В то же время потребность в живом общении с поэтом всегда есть. Их любят послушать на праздниках не только скучающие старики, но и молодые люди. Я нередко выступаю на сценах, творческих площадках, встречаюсь с читателями, детьми. Дети — это наша надежда. Они с большим интересом слушают меня, как, впрочем, и студенты. Весной при моём участии была организована встреча студентов аграрного университета с писателями из Омска, Мордовии и Москвы. Как ни странно, аудитория в 100 человек сидела тихо, не шелохнувшись, — внимательно впитывала каждое слово. Думаю, что это и есть ответ на вопрос о влиянии русской литературы на общество. Она может быть востребованной, есть потребность в честном, весомо произнесённом слове…

Русские люди устали от пошлости, вульгарности, вранья, низости, меркантильности, чиновничьего беспредела, принижения чувства собственного достоинства, преступлений против личности и человечности, а самое главное — от предателей России. Об этом следует писать и говорить. И тогда русская литература будет значимой в наше время.

 

2. Учредить новое издание просто. На это уходит не больше месяца. Организация же печатных выпусков журнала — дело, которое может осилить только издатель с приличным запасом денежных средств, поэтому альтернативой может быть всем доступное электронное издание. Постепенно уходит то время, когда Интернет был хаотичной, наполняемой «мусором» средой: в настоящее время в сети можно найти много полезной информации, ресурсов и сайтов, а следовательно, было бы крайне глупо не использовать такую возможность для журнала. Конечно, текст на бумаге читать всегда приятнее, поэтому думаю, что должна существовать какая-то государственная программа финансирования и поддержки наиболее значимых литературных журналов.

Удивительно, что такой огромный резерв «преобразования» общества не оценен по достоинству руководством нашей страны. Вопрос в том, что в настоящее время, слава Богу, нет однопартийности и какой-либо стержневой идеи. Но, очевидно, идея сильной России (в мировом масштабе), русской Родины вполне может быть пригодна для этого. Но стоит ли говорить об этом, когда «хвост» уже давно стал умнее «головы». Реформы в образовании и недавний поиск «эффективности» вузов всего по нескольким показателям наглядно привёл к мысли о том, что в стране есть попытки окончательно уничтожить грамотность (педагогические вузы), культуру (литературный институт и консерватории), способность прокормить себя собственными силами (аграрные вузы). «Реформаторы» уже замахиваются на военные и медицинские высшие учебные заведения. В этой ситуации, наверное, было бы ещё более глупым ждать помощи от государства в формировании качественной литературной ниши, с журналами, поступающими в каждую библиотеку России. Такие программы существуют в некоторых странах Европы, где назрела предпосылка защиты родной речи от засилья английского языка. Нужна и нам подобная государственная программа. Однако складывается впечатление, что наши политики пытаются применить древнекитайский принцип: «Чем больше в стране неграмотных людей, тем проще ею управлять».

 

3. О журналах говорить проще, поскольку, как известно, что написано пером… А вот в голове у политиков может твориться всякое: подумал одно, сказал второе, сделал третье, а может быть, и вообще ничего не сделал, зато дай ему — второй, третий, пятый управленческий срок, да ещё и подлиннее. Пожалуй, «чаяниям русского человека» могут отвечать журналы «Родная Ладога», «Молодая гвардия», журнал «Парус». Список этот можно продолжить, но он не будет слишком выразительным. Куда более провокационен вопрос о «деятелях». Приведу пример: читал в одном из журналов, что в 90-е годы в Москве, под боком у Кремля работало более 150 американских шпионов. Не знаю, правда это или нет, но впечатление складывается, что их стало ещё больше. Точнее будет сказать, что скорее они глубоко законспирированы в продажных лицах некоторых наших деятелей министерств и ведомств… Утверждать однозначно не берусь, кто из них продался США, но приведу несколько примеров.

Русских людей нередко пытаются называть хамами, людьми второго сорта (такие примеры уже были в нашей истории). Мой родственник сдавал квартиру в Орле американцу. Через месяц сложилось впечатление, что в квартире проживало сразу сто свиней разом, заодно — пьющих и не знающих элементарных правил поведения в жилом помещении. Пришлось его с позором выгнать. Мне и самому приходилось общаться с людьми разных национальностей: от африканцев, японцев, китайцев, бутанцев до поляков, французов, немцев и американцев. Китайцы плохо усваивают русский и английский, многие возрастные поляки легко говорят по-русски, японцы интересуются русской православной церковью, но американцы — неуважительны и высокомерны. Они не видят никого, кроме самих себя. Если и дальше мир будет угождать их лживой политике, то земная ось сдвинется в тартарары. А нам, русским людям, надо осознавать это особенно, поскольку благодаря России пока хоть как-то держится наша планета. В общем, отвечая на этот вопрос, надо сказать, что чаяниям русского человека может отвечать только русский человек, любящий свою Родину с многовековой историей.

 

4. В писательской среде нередко звучит мнение, что всё уже написано, что современные авторы только по мере своих сил и таланта дополняют сказанное классиками. С этим я не согласен, иначе никогда не стал бы тратить время на литературу. Конечно, связь времён и сохранение традиций необходимы, но дело в том, что современное общество в планетарном масштабе значительно усложнилось в сравнении с обществом XIX века. Ф.М. Достоевский — пророк, своевременно и остро обозначил многие проблемы русского общества, но был ли он услышан царями?.. К сожалению, нет. Не слышат его и теперь. Однако, сделав не один виток в своём развитии, общество уже вышло на такой рубеж, когда назрели новые тенденции и вздыбились иные проблемы, а также обострились уже обозначенные проблемы и беды человечества, закружились куда более опасные бесы, чем те, о которых говорил классик. Наблюдая за действительностью, можно лишь стиснуть зубы и констатировать, что весь мир взбеленился до крайней точки. Порой даже «Идиот» и «Братья Карамазовы» кажутся детским лепетом, не говоря уже про «Униженных и оскорбленных». Не принижая значимости гения, можно лишь сказать, что время требует новых произведений, по уровню, значимости и накалу достойному мировой классики. Думаю, что скоро в русской литературе появятся подобные авторы.

 

5. Наша планета вращается во Вселенной уже миллиарды лет, а человек живёт на ней гораздо дольше обозримой в учебниках истории. Идёт вперёд наука, космические зонды исследуют планеты и звёзды, но до сих пор мы не можем ответить на вопросы: «Кто мы?.. Откуда?.. Для чего мы живём и в чём состоит наше предназначение в Космосе?» Возможно, мы никогда не найдём ответы на эти вопросы, но важно приближаться к Тайне, а Тайна может открыться только интеллектуально и духовно высокоразвитой цивилизации. Литературному творчеству суждено преображать нас и наш мир. Оно близко к Творцу, оно ведёт нас по Млечному Пути, в вечном кружении миров…

 

 

Любовь ШИФНЕР

 

1. Должна играть, но не всегда это происходит в нашей жизни.

Как-то писателя Валентина Распутина спросили: «Не кажется ли Вам, что сегодня существуют как бы две литературы: одна, очень небольшая (буквально два-три автора), продолжает классическую традицию и остальная — грязная, поверхностная псевдолитература?» — «Ну, конечно, кажется. И не только кажется, а так оно и есть, — ответил писатель. — Это было сделано сознательно. Перестали широко издавать нравственные книги, чтобы проталкивать ту литературу. <…> Однако многие (авторы. — Л.Ш.), увы, постепенно склоняются… к зарабатыванию денег. Ведь напишешь серьезную книгу — она и будет простаивать на полках магазинов, потому что нет спроса. Вот и учатся писать так, чтобы угодить современной публике».

Мысль Валентина Распутина развивает известный российский писатель Иван Зорин: «Чтобы стать бестселлером, книга не должна возвышаться над стереотипами. Она не должна учить, ведь обывателю, как кролику, всё известно с рождения. И уж точно, что жизнь он знает лучше автора, избравшего такой неблагодарный хлеб. Он голосует рублём и за свои кровные заставляет говорить с ним на одном языке. Так литература скатывается до ликбеза, книга — до букваря. Учитель в классе может ориентироваться на лучших, может — на середняков, а может — на отстающих. Выбор за ним. Только что с ним будет при власти учеников? Это Превер ещё мог себе позволить кокетливое: “Уж слишком многим нравятся мои стихи, наверное, я плохо пишу!” Сегодня в век победившей демократии опасно казаться умнее читателя. Первый удар по башне из слоновой кости нанёс пролеткульт (и это был нокдаун!), второй — масскульт (и это, похоже, нокаут!)»

Нечто подобное происходит со всей российской культурой. С утра до глубокой ночи с телеэкрана демонстрируются низкопробные сериалы и шоу. В выходные и праздничные дни зрителей потчуют концертами с участием одних и тех же певцов, репертуар которых составляет тюремно-одесский шлягер. На тему русских народных песен нарочито буйно импровизирует Надежда Бабкина, её агрессивная манера исполнения искажает и уродует национальный дух музыкальных произведений. На другом телевизионном канале развлекаются юмористы, кривляясь и искренне радуясь своим плоским сальным шуткам. Кстати, в странах Прибалтики и на Украине не услышишь примитивный песенный шлягер — во многих современных песнях там присутствует национальный колорит.

Современные российские режиссёры не отстают от общей вакханалии, при этом они умудряются изуродовать даже классику. Фильм Владимира Бортко «Тарас Бульба» — яркий тому пример. Потоки крови, отрубленные человеческие головы, треск костей и тому подобные устрашающие элементы превзошли американские «ужастики». Вряд ли Николай Васильевич Гоголь узнал бы своё литературное детище. Известный юморист Михаил Задорнов остроумно назвал этот фильм «православным триллером». Неужели современные режиссёры разучились создавать что-либо стоящее? А может быть, у них другая цель — отучить думать?

«Слово — дело великое. Великое потому, что словом можно соединить людей, словом можно и разъединить их, словом можно служить любви, словом же можно служить вражде и ненависти», — говорил Л.Н. Толстой.

Матерщина, звучащая с экрана, становятся привычным явлением. Даже при дублировании зарубежных фильмов наши переводчики используют грязные матерные слова, которых в помине нет в иностранном тексте.

Патриоты России давно озабочены тем, что в обществе набирает обороты процесс разрушения русского языка и национальной культуры.

«Беда стране, где раб и льстец одни приближены к престолу, а небом избранный певец молчит, потупя очи долу», — написал в своём стихотворении А.С. Пушкин.

Народ, потерявший свой язык и культуру, постепенно и сам исчезнет как нация. Так случилось с шумерами, ассирийцами, вавилонянами, египтянами и многими не известными нам народами. Невольно напрашивается вывод: кому мешает русская культура, тому не нужен русский народ.

 

2. Пока отечественные литературные журналы будут нацелены на приобретение материальной выгоды, а не произведений талантливых авторов, дальнейшая судьба их печальна. Надо брать пример с предперестроечной эпохи, когда все литературные журналы стали востребованными, потому что от них повеяло свежим живым словом от таких замечательных авторов, как Валентин Распутин, Василий Белов, Владимир Солоухин, Владимир Тендряков, Владимир Дудинцев, Анатолий Приставкин и многих других. Надо отметить, что в тот период цензура постепенно снимала «табу» с определённых тем. В наш век строгой цензуры нет, но сами редакторы опасаются щекотливых тем, касающихся политики и религии. И, конечно, сегодня трудно существовать литературным изданиям под прессом власти.

 

3. В наш век компьютеризации многие читатели, причём не только русские, находят произведения на свой вкус в Интернете. Литературных сайтов много, литературных произведений масса. Трудно во всей этой массе сориентироваться. Вот здесь помогает такой сайт, как «Русское поле», объединяющий журналы «Русская жизнь», «Молоко», «Парус», «Славянство». А если бы и в известных литературных журналах появлялись достойные произведения, от этого была бы большая польза. Хороший вкус надо воспитывать хорошим продуктом.

 

4. Я считаю, что должно быть и то и другое. Как говорится, всё течет и развивается, но положительный опыт прошлого надо всегда учитывать.

 

5. Задачи для писателя всегда были и остаются прежними — писать на высоком художественном уровне, а главное, не забывать об общечеловеческих ценностях. Будь это произведения исторические или — посвященные современной жизни.