Он не имел сердца. Души и разума даже кот не наплакал. И хотя был сложно устроен — множество людей вложили в него частицу самих себя — не мог чувствовать. А вот с фамилией ему повезло: «Яковлев»! Мало того, его предки внесли изрядный вклад в отечественную авиацию. Правда, говорить о них следует как о заданном количестве определенного типа машин в каждом новом поколении, поскольку в миру являлись самолетами. Понятно, стало быть, что речь о вещи, изделии человеческих рук. Самолете Як-40К, бортовой номер двадцать один пятьсот два.
Но вот штука: поэт Высоцкий наделил-таки подобный предмет — «Як» — истребитель военных лет — человеческими свойствами. Что ж… «Антропоморфизм» чудака, похоже, оправдан: Пегасу в небе — самое пастбище.
Тем не менее… Неспособно как-то лишать потомка геройского «Яка»-истребителя права голоса. Грабли, простое орудие труда, и те могут «огрызнуться», если наступить на них топорным образом. А жизненная правда? В общем, сделаем так: условимся по-честному, что конструкторы и изготовители самолета по загадочным обстоятельствам небесного промысла сотворили машину, способную мыслить — особого рода счетно-решающее устройство, похожее на искусственный интеллект.
***
Он стоял на площадке летно-испытательной станции Саратовского авиационного завода, готовый к службе. Слева, над горбушкой аэродрома, в конце на редкость выпуклой взлетно-посадочной полосы, висел в воздухе Як-38 — представитель палубной авиации вертикального взлета; дальше — невидимая отсюда Волга, которую засек при облете. Тогдашний объем информации сказался на его самооценке: волжанин… Да, великая русская река влила свой капитал в его создание. Он был надежен. Недостатки? Куда без них. Один «сюрприз», пять лет спустя, надолго вывел экипаж из строя. Что еще? Необычный номер — 21502. Этот номер и буква «К» означали — конвертируемый вариант. 21502 мог перевозить пассажиров, мог перевозить грузы.
Экипаж, присланный за новеньким изделием, оформив документы на получение, перегнал Як-40К на базу. 1 ч. 30 мин. лету. Встречать вышли командир отряда, начштаба, представители служб, к ним, между делом, подтянулись человек пять-семь любопытствующих.
Смолкли двигатели; первым спустился по трапу Колесников, крупный, с органично переходящим в лысину широким лбом КВС [командир воздушного судна], следом — худощавый, с седыми висками второй пилот Мигунов и молодой гибкий бортмеханик Егорычев. Поздоровались, доложили. «Ну и ну, — вскинул вверх подбородок Вольский, выступив на шаг из толпы, — чудеса… Чтобы нам, новую технику?!..». «Обмыть надо, Леонидыч!» — блеснул кто-то «остроумием» за спиной. Вольский покачал головой, притих на мгновенье. Бросив взгляд на линейку Ан-8-ых и прочей «архаики», обратился назад, зашагал к служебным строениям. За командиром отряда, делясь впечатлениями, балагуря, двинулась часть собрания. Техники и инженеры приступили к осмотру самолета.
Вот и весь «праздник». Потянулись будни — работа, работа. 6 сентября 1976 года в Японию был угнан МиГ-25П. Работы вскоре прибавилось. В сущности, ведомственная авиация, где очутился конвертируемый, и предназначалась для участия в выполнении каких-либо срочных мероприятий. А обстановка после угона суперистребителя сложилась сложная. Требовались миллиарды, чтобы создать и испытать, произвести и перевезти, наладить взамен рассекреченных другие системы опознавания и радиолокационного наведения. Цикл разработок, внедрения в производство осуществился в рекордные сроки; экипажи отряда подключили к поставкам оборудования в авиаполки.
…Поздно вечером Як-40, бортовой 87578, приземлился на своем аэродроме. Рейсом из Москвы экипаж Стрижова привез «самого» — директора завода, в чьем непосредственном подчинении находился летный отряд. После совещания в министерстве директор выглядел уставшим, однако озаботился доставкой экипажа по домам. «А они вылетают в Харьков», — ответил Вольский. «Сам» слегка призадумался и, кивнув, полез в служебную «Волгу». Пересев на 21502, Стрижов, второй пилот Замятин, бортмеханик Желнин ушли в ночной рейс.
Погасли огни ВПП; словно пытаясь избыть последний свет на фонарных столбах, тучи посыпали мелкий холодный дождь. Водяную взвесь подхватил ветерок, зашумел в березняке за хвостами самолетов. Два охранника, качая стволами винтовок поверх плеч, поспешили в укрытия. Вольский тоже полез под крышу — в автобус. Чуть позже к нему присоединились заправщик и техник; автобус покатил к проходной. Ленивая тишина да покой разлились вокруг. То ли скука…
Ровно в полночь 502-ой сел на заправку в Харькове. Вот здесь, в оживленном аэропорту, было «весело». Из-за нехватки керосина отменялись рейсы, в здании аэровокзала толпились недовольные люди. Чтобы добыть топливо, Желнину пришлось идти к начальнику склада ГСМ. Однако и тот, отчаянно лукавя, отмел весомые доводы настырного бортмеханика. Ни наличие распоряжений о порядке заправки спецбортов, ни угрозы на «поруху» старой дружбы, его будто не касались. Рассерженный бортмеханик отыскал Стрижова:
— Звони, Юрий Михайлович, в обком. Первому.
— А может в Москву?
— Долго. Ночь. На месте проще решить.
Продумывая на ходу «заяву», командир и Желнин поспешили к узлу связи. Объяснившись с дежурным обкома, Стрижов напрягся: «Товарищ первый секретарь! Простите за поздний час! Как к действительному товарищу по партии обращаюсь к вам. Я — командир воздушного судна, у меня важное задание — доставить срочный груз на военный аэродром Буялык… — Он четко изложил суть вопроса, выслушал короткий ответ, повесил трубку: — Обещал разобраться!» Не успел бортмеханик пройти полпути к складу ГСМ, как пришлось свернуть: топливозаправщик мчал к его самолету. Следом на АПА [аэродромный пусковой агрегат] подъехал начальник, нелепо суматошный от смущения. Стал извиняться. Желнин ухмыльнулся: забавно наблюдать взрослого мужика в детской песочнице.
Короткий отдых в Буялыке позволил Стрижову вернуться на базу засветло. Наземные службы ждали автобус — для них рабочий день подходил к концу. Вольский сидел один в просторном кабинете.
— Ну что, слетали? — спросил, здороваясь за руку через стол, и, не нуждаясь в ответе, добавил: — Завтра в Укурей. Попутно подсядете в Барнауле, туда есть какой-то груз.
— Дней пять, не меньше, — покряхтел Стрижов, мостясь в свое законное кресло заместителя командира по летной части. Желнин и Замятин остались стоять.
— Садитесь, — кивнул Вольский на стулья.
— Когда Колесников выходит? Тут у меня проверки на Ан-8-ых. — Стрижов склонил светлый чуб над плановой таблицей.
Похожий чуб, только совершенно седой, командир отряда вскинул вверх. «Для нас нескоро, для него — через неделю. Сидит, мерзнет, небось, на Ветлуге с удочкой. — Внимательно прищурился на бортмеханика. — Евгений Николаевич, вон, в августе на море прохлаждался, а экипаж Колесникова все лето пахал».
— Да я готов вообще без отпуска работать, Альберт Леонидович, — встрепенулся в шутейном энтузиазме Желнин. Новое задание пришлось ему по душе: он начинал службу на Дальнем Востоке, в ту сторону летать любил.
— Чудесно, — подвел Вольский итог и, прощаясь, напомнил заму:
— Не забудь с утра в кадры, Юрий Михайлович. Там будет ждать этот… командир Як-40, что просится к нам. Муромцев его фамилия. Побеседуй.
— Лады… Надо закрывать брешь в нашей обороне.
КВС Муромцев в отряде появился спустя месяц. Такой срок понадобился, чтобы пройти проверки, получить необходимые допуски. Но другого пути на режимный объект попросту нет.
Неожиданно бортмеханик Желнин оказался самым старым в экипаже. Новому командиру было 28 лет, Замятину 30, а у него вдруг обнаружились все 32. Он тотчас сообразил, каким везением являлась прежняя работа с возрастными, опытными пилотами. Так, летать с Колесниковым и Стрижовым было просто счастьем: оба уверенно и спокойно «давили» любые неблагоприятные явления в летной деятельности. Муромцев такого «комфорта» пока предоставить не мог, несмотря на высокие задатки к профессии, — его налет в качестве КВС был совсем невелик.
В одном из первых полетов «Яковлев» включил тревожный звонок. При заходе на базовый аэродром, в процессе четвертого разворота новый командир завалил 45-градусный крен (а предельный-то 30!). «Посыпались» к земле; «Яковлев» мигом смекнул, что падать ему в точке, где проходит двухрядный забор из колючей проволоки, ограждающий аэродром. Ладно, что бортмеханик сам — без команды — добавил обороты движкам; увеличение тяги, скорости, подъемной силы помогло выправить положение.
Вскоре случилась «чехарда» в Кургане. Ничто не предвещало бурного хода событий. На подходе «Яковлев» элегантно, на положительном боковом удалении, обошел Ан-24 в расчете сесть первым, вовремя освободить полосу. ВВП вынырнула из легкой дымки как-то вдруг, вроде рядом. Протенькал сигнал дальнего привода, но высота, что надо: гаси до 300 скорость, выпускай шасси, снижайся, закрылки добавь, садись.
— Шасси! — Муромцев сжался в кресле, впился глазами в торец бетонки.
— Скорость 330, — прибирая «газы», предупредил бортмеханик.
— Выпустить шасси! — нервно дернулся командир, но нос машины задрал слегка вверх.
На положенных 300-ах Желнин щелкнул переключателем «выпуск».
— Шасси выпущены, три зеленые горят!
— Закрылки 15!
— 290, Коль. Еще чуток.
Не дожидаясь скорости 270, Муромцев повысил голос:
— Закрылки, сказано!
Далее по той же схеме: командир требовал, бортмеханик медлил выполнять команды с целью соблюсти параметры. При выпуске закрылков на максимальный угол КВС уже орал.
Сели. После выключения двигателей подошла очередь Желнину припечатать нарушителя.
— Что это за полеты! — загремел он, когда все вышли в грузовой отсек. — Что за дерготня! Показ героизма в простейших условиях? Курсанты недоделанные!
Обвинение было тяжким. «Ну, это Евгений перегнул, — решил “Яковлев”, — но в целом-то он прав…».
— Ты почему команды не выполняешь? — заверещал тонким, благозвучным голосом командир. — Я все расскажу на общеотрядном разборе. Посмотрим, как ты запоешь!
— Не надо, Евгений Николаевич, лезть в наши дела, — хрипловатым баском обозначил свою позицию Замятин. Не твердая уверенность — уязвленная гордость пилота сквозила в его замечании.
— Ломать самолет — дело? И ты туда же? Позволь спросить, как вы объясните свою команду на 330? Вам не народ смешить — отвечать придется.
— А кто докажет такой приказ? — ввернул Муромцев осторожно.
— Э, ребята, предупреждаю: мне поверят, меня знают. Мое слово перевесит ваши два.
Домой возвращались в раздумьях. Желнин часто уходил в грузовой отсек, предоставляя пилотам возможность пошептаться между собой. Зарулив на стоянку, экипаж друг за другом покинул пилотскую кабину. Застегивая молнию куртки, командир предложил напрямик:
— Жень, замнем тему. Я виноват, что так получилось.
— Согласен. Но впредь давай работать, как положено.
Когда ехали к проходной, Муромцев, чтобы не слышал второй пилот, склонился к уху бортмеханика: «Знаешь, Жень, иногда у меня бывает… как-то не так. Какая-то повышенная возбудимость. Отвлекаюсь на мелочи — упускаю главное. Помнишь, тогда на четвертом… завалил крен. Ведь самолет не хотел из него выходить».
В ответ ему был тоже шепот: «Повышенная возбудимость, Коль, должна присутствовать в других местах. Спокойней надо быть, вот и все».
Курганская свара поставила точку огрехам экипажа 21502. Залетали капитально, сдружились семьями. Лад там, где ум не пополам… Однажды на борту оказался Вольский, захваченный в качестве пассажира из служебной поездки в Ульяновск. Ночь; погода на базе дрянь, заход со стороны города запрещен, пришлось садиться при попутно-боковом ветре 25 м/сек. Болтанка, снег в довесок. Сработали с ювелирной точностью; даже прокурор не придерется: диспетчер выдал погоду приличную, — сами, мол, видите, что творится. Но Вольский-то не прокурор, бывший летчик; вживую хватил впечатлений, стоя за спинами экипажа… Жертвой его эмоций стал старший по возрасту. Он первым за командиром вылез в снежную круговерть. «Что это за полеты?» — вспылил начальник, точь в точь, как когда-то объект его желчи; осекся, считая в уме, что предъявить конкретно; дернул подбородком. «А мы всегда так летаем, Альберт Леонидович», — будничным голосом удивился бортмеханик. На Вольского, видимо, та посадка произвела впечатление. С той поры он отмечал экипаж Муромцева среди лучших. Мнение командира отряда «Яковлев» расценил как должное.
У думающей машины имеется хорошее свойство — она лишена страстей. В пылу страстей велика вероятность задохнуться от дыма. Холодный, не обремененный «буйством» мозг 502-го в короткий срок, с механической точностью проник в коллизии мирской суеты, сформулировал оценку множества проблем. К сожалению, голос беспристрастного разума чужд живому.
…В конце декабря 1979 года Советский Союз ввел войска в Афганистан. Социал-романтический взбрык кремлевских старцев 502-ой просчитал заранее; он четко «видел» причинно-следственные связи этой авантюры. Да: власть в державе, оскудев на здравую революционность, впала в ступор болтовни и оваций; великий народ, утратив вождей, стал массово деградировать. Дурман политической беспечности, словом, накрыл страну. А что диктует жизнь? Путь. Зачем-то ведь выделилось человечество из животного мира, прошло дикости рабства, гнетущие тьмы феодализма, а ныне претерпевает разгул «свободы»? Ну и, конечно, борьбу. С кем? У человека много врагов (здесь «Яковлев» предполагал даже будущих лиходеев, давая некоторым конкретные имена), и враг хитер и коварен, поскольку искусно принимает его облик. Гитлер — враг? Трумэн? Вор, насильник, прохиндей? Несомненно. «Взять, допустим, — путешествовал во времени 502-ой, — “прохорова” — предстоящего миллиардера. С его предопределенной деньгой легко будет скупить жилой фонд средних размеров города. А построить одну пятиэтажку своими руками — слабо? Или скажется гений? Продвинет вперед человечество, обогатит новым знанием? Дудки: по-свойски впишется в систему, которую сварганят упыри».
Неутешительные выкладки 502-го не могли поколебать отдельные всплески «чистого» рассудка у «близких» людей, такие, например, как отповедь Желнина второму пилоту, когда тот однажды посетовал на низкую зарплату. «Ты шибко, Володя, не переживай, — отчеканил бортмех. — 500 рублей мало? В Америке, говоришь, летчики миллионеры? Не надо завидовать. Ты здоров, занят любимым делом, семья сыта. Не бойся, наш труд недаром: излишек найдет детишек — сирот, стариков, инвалидов».
Впрочем, тот же Желнин после празднования тревожного Нового года пришел на работу в приподнятом настроении. «Вот так, Юрий Михайлович! Будет у нас шестнадцатая республика?!» — кратким рукопожатием приветствовал он Стрижова. «Ретивый ум был у Вавилы, коль без нужды полез на вилы», — укоротил троцкистскую блажь оптимиста хмурый друг. «К тебе, Михалыч, с вопросом, а ты обухом», — мгновенно признал свой левый уклон Евгений.
«Добивал» тему 502-ой по-снайперски точным расчетом: «Национал-социализм фашистской Германии недоосмыслен людьми. Категории «жизненного пространства» — основные принципы существования «элиты» во все времена. В германском фашизме себя проявил в основном капитал региона, на очереди — «подвиги» богатых в масштабах мира. Воскрешаемый «новый порядок» еще не имеет имени. Могу предложить: капитал-элитаризм».
Год 1980-ый на «Як»-ах летал один экипаж — Владимира Ивановича Колесникова. Самолетный парк пополнили две единицы авиатехники, перспективные и молодые летчики были отправлены на переучивание. Желнин попал в «старики», но сразу помолодел, оказавшись с Колесниковым и Мигуновым вместе. Справлялись: Вольский держал коллектив в руках, отряд работал на совесть.
Как-то в апреле, вернувшись из Заполярья, по-срочному вылетели на юг. На промежуточном аэродроме — погодный минимум. Колесникову сесть в таких условиях, что мастеру танца сделать простенькое па. Погода оказалась хуже заявленной диспетчером. На высоте 50 метров «Яковлев» прикинул, что придется уходить на второй круг, но продолжил снижение. «Куда прешь, командир? — задал мысленный вопрос. — Туман, не видно ни зги». В долю секунды рассудил: «Ну, люди…Как далеки машинной точности и аккуратности. Желнин, вон, промолчал, хотя должен был рубануть: “Решение?!”. С Колесниковым заодно? Язык проглотил? Нет, прорезался щепетильный…»
— 40 метров, скорость 250! — известил Желнин.
— Володя, уходим, уходим! — не выдержал Мигунов.
— 30 метров, 240!
В момент доклада бортмеханика белый экран пополз вверх, из тумана, как корпус подводной лодки из толщи воды, взмыла полоса, «Яковлев» коснулся ее колесами и покатил по средине, теряя скорость.
Думающее «железо» не ошибалось: Желнин с Колесниковым был «заодно». Он верил командиру, как себе. За всю жизнь он не встречал более уравновешенного человека. О посадке вопреки предписаниям Евгений и думать забыл еще на рулении. Высокий профессионализм Колесникова исключал любой риск из производимых им действий.
В конечной точке маршрута стояла жара. Пока солдаты разгружали 502-ой, экипаж измок в тени крыла.
— Вот авиация! — рассудительно констатировал командир. — Вчера в меховом, сегодня от пекла и плюнуть нечем.
Желнин знал Колесникова как никто другой. Дружба их повелась с тех времен, когда вместе летали на Ли-2, Ил-14. Только по настоянию командира Евгений вступил в КПСС. До того противился, спорил. Чего ради? И так добился многого: первый класс, инструктор. В ладоши хлопать? Партия давно не та, распустила народ до крайности. Сколько пьяни?! Сколько жаждущих роскоши, привилегий… А ведь сыты!.. Мало! Мало! К соседу зашел, тот хвалится: счетчик, мол, обманул, чтобы свет воровать. Обиделась сявка, когда пошутил, что за это положен расстрел. «Мы хотим тебя видеть с нами»,— привел решающий аргумент Колесников. Перед «мы» Евгений склонил в уважении голову: как ни как коммунисты отряда соответствовали самым высоким целям не на словах. К рекомендации командира свои присоединили Стрижов и Вольский.
Ночь не принесла облегчения от жары. Евгений проснулся от духоты и тяжелого гула «Антея», который взлетал, увозя доставленные грузы еще южнее. В комнате светились окна от сполохов на территории за рекой.
— Не спишь, Иваныч?
Колесников сидел в накинутой на плечи мокрой простыне, склонив голову. Скрипнула сетка под тяжестью грузного тела.
— Приснится же… Какой-то чужой аэродром; заруливает наш 21502; выходят из него американцы, лопочат по-своему, смеются. А кто-то будто убеждает меня, что это самая настоящая правда.
— А мне снится, что кто-то разговаривает и я не сплю, — пробурчал из своего угла Мигунов.
Владимир Иванович покинул отряд спустя год. Медицина предопределила ему статус пенсионера. В последний раз он вышел на летное поле в час, когда люди поехали на обед. Бетонка, машины — звено винтокрылов Ми-8, звено Ан-2-ых, тяжелые Ан-8, новый Ан-32… Остановился около «Яковлева», прижался широким лбом к фюзеляжу. 21502 недавно совершил посадку, от него тянуло холодом. Обшивка крыла, настывшая на высоте, успела покрыться инеем. Теплый день, плавя изморозь снова в воду, собирал ее в капли и те скупыми жемчужинами сыпались на бетон.
— Физика! — грустно усмехнулся Колесников. — Но как похожа на слезы…
«Нет, Иваныч, не физика, — неслышимо откликнулся 502-ой. — Я “плачу”. Это я “сожалею”, что ты уходишь».
Уход Колесникова снова увеличил летную нагрузку Стрижова. Ненадолго. «Яковлев» преподнес-таки «сюрприз», который был заложен в его высотную систему изначально. Коротко: в процессе занятия эшелона произошел отказ основной системы кондиционирования и наддува воздуха. Что такое? Давление в кабине растет, следовательно добавляет нагрузки на фюзеляж. «Шарик», конечно, не лопнет, но непорядок серьезный. Желнин доложил. Приняли решение перейти на резервную систему, как и положено по инструкции; та сработала молниеносно, сбросив «лишнее» в атмосферу. Ударило по ушам нехило. Стрижов на секунду потерял сознание, Мигунову представилось, что взрывается мозг, Желнину — кипит. В результате — рваные перепонки, два месяца лечения. Впрочем, повезло: в строй вернулись.
В режиме высокой интенсивности полетов, в накале ответственности за безопасность страны отряд, возглавляемый Вольским, прослужил еще несколько лет. В 1985 году в стране повеяли обманчивые ветры перемен. Сердца многих простых граждан «устали» терпеть обязательное среднее образование, бесплатную медицину, очереди за дефицитом, защищенность от враждебных внутренних и внешних сил, а власть вдруг скрючил «горб» демократизации. В таком состоянии горизонты развития становятся труднодоступны. Да и прежде она, власть, особо не искрила умом, оставаясь в значительной степени на уровне «кукурузного коммунизма». В новых условиях авиаотряд Вольского вскоре стал не нужен, собственно, как и весь ВПК. Зачем тратить огромные деньжищи на оборону? Мир за «бугром» так прекрасен…
Летный состав разбросало кого куда. Многие вышли на пенсию, хотя могли еще справно работать. Дольше всех продержались в небе «фанатики» Муромцев, Стрижов и Егорычев. Постепенно база подразделения превратилась в свалку списанной техники.
В начале 1990-ых Як-40К, бортовой номер 21502, был продан частной фирме в США. В интересах той же структуры, заполучившей блокирующий пакет акций крупного оборонного комплекса России, в скором времени очутился в московском аэропорту Шереметьево, где стал перевозчиком совсем иного товара. Там его можно видеть и сейчас. Через пару лет — спишут. Но сокровенный, не разжиженный алкоголем и всякой «дурью» мыслительный аппарат «волжанина» продолжает исправно работать.
«Что необходимо сейчас людям в первую очередь?— продолжает обобщать, считать, сопоставлять 502-ой. — Привести в порядок свои мозги. Докатились, что два миллиарда из ныне живущих страдают умственными и психическими расстройствами. Да и “здоровые” не всегда в состоянии извлечь достоверную информацию из гигантских массивов данных, что рушатся на их бедные головы. Отсюда — гибельные решения. А сколько лжи, корысти, подлости в лавинах сообщений, наставлений, советов…
Кто или что поможет человеку? Умные машины? Машина — программа; кто-то должен ее заложить. В атомную бомбу, сброшенную на Хиросиму, вон, заложили. У вещи нет жизненного начала… того, что имеет уже человечий зародыш, который начинает метаться, искать спасения в своем лоне, когда туда проникают гибельные щипцы гинеколога. Симптоматично, что одно из значений слова “страсть” — страх, ужас. Считаясь частью души, чувства эти, в божественном варианте, несут положительную динамику, способствуют трансформации страсти в тревогу за близких и окружающих, в боязнь совершить низкий поступок, в любовь к природе. В вариации “животного исчисления” — в заботу о себе. И здесь главной жизненной целью становятся деньги, стремление “урвать”.
Среди держав “золотого миллиарда” лидер “нахрапа” — США. Оплот демократии? Вопрос из области черного юмора. Истинное лицо: 40 % потребления мировых ресурсов, 60 % отходов при 5 % от общей численности землян. Непомерная доля продукции индустрии — оружие. Но о крахе экосистемы, обусловленном “аппетитом”, правители “сытых” стран молчат.
Трещат о России, завидуя ее ледяной бескрайности. Свои-то “Лазурные Берега” стали тесны.
Эх, Россия! Продадут тебя нелюди с толстой мошной, как меня продали… Стоп, стоп, стоп. Без соплей. Я — машина».
