1
Полгода с момента заражения
Первые три укола я мужественно терпел с лицом, искажённым гримасой страдания. На четвёртом не выдержал – закричал и, дёрнувшись, упал головой в подушку. Иглу шприца уже вытащили из моей плоти, но острая зудящая боль продолжала разливаться по телу робкими волнами. Четыре укола в разные части тела – так каждый день.
Николаевна приложила ватки к маленьким кровоточащим отверстиям и, совершенно не обращая внимания на мои крики и ругань, принялась разглядывать зрачки. Она смотрела в них, как в дыру загаженного унитаза, при этом сохраняя невозмутимое лицо с плотно сжатыми губами. Николаевна была похожа на каменного истукана.
Никак не прокомментировав состояние зрачков, она запустила руки в мои волосы, разгладила несколько прядей и с тоской покачала головой:
– Ясно.
– Что ясно-то? – раздражённо спросил я.
– Уколы почти не помогают. Болезнь прогрессирует. – Николаевна встала со стула и, повернувшись ко мне спиной, принялась снимать свои перчатки.
– Тогда лечите меня по-другому. – Я сел на кровати и уставился на упитанную задницу врача. – Я заплачу. Деньги у меня есть, вы знаете.
– Если бы мы знали, как вас лечить, то лечили бы. – Она по-прежнему стояла ко мне спиной и рылась в своём чёрном медицинском чемодане. Эта особенность Николаевны всегда раздражала меня – она никогда не разговаривала лицом к лицу. Только лицом к спине или лицом к заднице, обтянутой белым халатом.
– То есть? – я аж подпрыгнул на кровати от этой её реплики. – Не знаете, то есть? Я тут заживо гнию, а вы не знаете, как меня спасти?!! Я вам бабки плачу!!!
– Да поймите вы – болезнь новая, науке неизвестная, вы первый и единственный заболевший. – Николаевна повернулась каменным лицом в мою сторону. Голос её звучал спокойно и жёстко одновременно. – Даже ваша жена здорова, а это очень странно. Она ведь с вами под одной крышей живёт.
– Ага, и под одним одеялом спит. – Я встал и, шатаясь, как пьяный, пошёл в ванную. Там я несколько раз проблевался прямо в белоснежную раковину, заляпав её кровью и другим дерьмом из своего, так скажем, внутреннего мира.
С каждым днём мне становилось всё хуже и хуже. Я чувствовал, как жизнь медленно уходит из меня. Вытекает из меня с мочой, выходит вместе с блевотиной – одним словом, я умирал.
Вернувшись в комнату, я увидел, что Николаевна уже собрала свои вещи и, надевая куртку, монотонно сказала:
– Завтра приду примерно в это же время. На тумбочке оставила таблетки – пейте три раза в день за час до еды.
Я что-то ответил и, рухнув на кровать, закрыл глаза, желая провалиться в сон. Услышал, как врачиха ушла, захлопнув входную дверь, потом слышал, как где-то вдали гудит лифт. А потом вокруг меня установилась тишина, словно я уже умер и попал в рай, в самый бесшумный его уголок.
Врачи не знают, что со мной. Не знают, как меня лечить. Я медленно подыхаю, мои органы медленно приходят в негодность, гниют, а организм стареет не по дням, а по часам.
Говорят, будто скоро они разгадают эту болезнь, смогут меня спасти. Но нужно время и деньги. Деньги у меня есть, довольно много, а вот времени нету.
Прокручивая в голове эти мысли, словно кадры киноплёнки, я задремал. Упал в какую-то пустоту и затерялся в ней, пропал для всего мира. Пропал даже для самого себя.
Мне ничего не снилось, я вообще давно уже не вижу снов. Зато все мои ночные кошмары не так давно стали явью.
Рисунок Е. Вальса
2
Когда я открыл глаза, было уже темно. Солнце, отработав свою дневную смену, отправлялось на покой, медленно скрываясь за линией горизонта. Небоскрёбы, что окружали мою многоэтажку плотным кольцом, зажгли прожектора.
Лика стояла возле кровати и молча глядела на меня – такая красивая, но напуганная и бледная, как сама смерть.
– Ты уже дома? – спросил я, спросонья с трудом ворочая языком.
– Освободилась пораньше. – Она постояла ещё немного и села ко мне на кровать, взяла меня за руку. – Ты холодный… очень. – Она отвела глаза, уставилась куда-то в тёмный угол комнаты. – Меня с работы уволили…
– Почему? – Я попытался подняться с кровати, но почувствовал резкую боль в мышцах и снова лёг.
– Из-за тебя. То есть из-за твоей болезни… Босс вызвал меня к себе в кабинет, сказал, что о нашей фирме ползёт дурная слава, что журналисты проходу не дают. – Лика заплакала и, смахивая с лица слёзы, продолжала. – В общем, попросил меня написать заявление…
– Ну, ничего, ничего! – превозмогая странную мышечную боль, я сел и обнял жену за плечи. – У нас ещё есть деньги, мы справимся. Всё будет хорошо!
– Ты сам-то в это веришь? – Лика посмотрела мне прямо в глаза. Её лицо было мокрым от слёз.
– Верю. – Соврал я и поцеловал её.
Потом она ушла в душ, а я обнаружил, что, пока спал, потерял ещё пучок волос с головы. Да, я линял, как паршивая дворняга, и теперь волосы толстым ковром были рассыпаны по подушке.
Боль в мышцах становилась всё сильнее и сильнее, я встал и выпил таблетки – те, что днём мне оставила Николаевна. Ткнул пальцем в сенсорную панель – включился домашний компьютер:
– Добрый вечер, господин Самойлов! – проговорил механический голос.
– Привет. Какие там новости?
– Загружаю. – По огромному монитору замелькали страницы сайтов, а голос, ещё несколько раз повторив «загружаю», вдруг умолк.
– Ну? – я внезапно потерял терпение.
– В США продолжается гражданская война, войска Свободных Держав подходят к Нью-Йорку…
– Это неинтересно, далее…
– В Российской Империи траур по поводу гибели императора Дмитрия Владимировича Путина…
– Далее! – Я бросил взгляд в окно – там были тьма и неоновый свет, луна злобно сторожила небосвод, а далеко внизу носились потоки неомобилей.
Компьютер продолжал:
– Люди в интернете делают ставки на смерть Эдгара Самойлова, человека, поражённого неизвестной науке болезнью.
– Что?
– Господин Самойлов, по всему миру работают тотализаторы. Люди ставят на то, когда же вы умрёте. Или через неделю, или через три дня, или через год… – равнодушно, механически объяснял компьютер. – Тот, кто ближе всех окажется к истине, получит целое состояние.
От такой новости ноги мои подкосились, и я рухнул в кресло, тупо уставившись в светящийся в стене монитор.
– Люди ставят деньги и ждут, когда я откину коньки… – прошептал я обречённо. – Замечательно, просто здорово!
– Не желаете сделать ставку? – вдруг спросил компьютер.
– Да ты что, совсем охренел? – Я вскочил и вдарил кулаком прямо в монитор. Ударил изо всех сил, но противоударное стекло даже не поцарапалось.
– Завершение работы, до свидания! – сказал компьютер и, погудев немного, отрубился. Монитор погас.
Я слушал, как в ванной шумит вода, лаская идеальное тело моей молодой жены. Она так страдает, наверное, ещё больше, чем я сам. Потеряла из-за меня хорошую работу. А скоро и меня потеряет.
Я чувствовал себя виноватым за то, что скоро мне придётся умереть. Я виноват в том, что скоро Лика останется одна в этом огромном и злом городе. Я влюбил её в себя, женил на себе, а теперь… Теперь я гнию заживо, как картофель какой-то, а она страдает – и будет страдать всегда, пока сама не отправится к небесам.
Тьма сгущалась, луна на небе становилась всё чётче. Всё ярче горели рекламные щиты. Луна смотрела в окно нашей спальни, как я лежу на полу и рыдаю, обхватив голову руками. Боль в моей душе была в сотни раз сильнее боли в мышцах. И эту боль, душевную, нельзя было заглушить никакими таблетками.
3
Девять месяцев с момента заражения
Секса у нас давно уже не было. Ещё на первых стадиях болезни я стал импотентом, а член как будто усох, сжался и сморщился, стал похож на чёрный стручок.
А потом начались судороги, постоянная тошнота, боль по всему телу, выпадение волос, обмороки… Вот уже почти год я живу в состоянии «скоро умру».
Лика спала, когда я вдруг резко пробудился и, вскочив на ноги, понёсся в ванную. Там я по традиции долго блевал. А когда оторвал лицо от раковины и увидел себя в зеркало, то чуть не свалился с сердечным приступом.
Кожа стала дряблой и сморщенной в гармошку, морщины плотной сетью опутали лицо, а волосы на голове… волос становилось всё меньше и меньше. Плюс к этому бледный цвет лица и шеи и колючая недельная щетина. Только в глазах можно было увидеть какой-то намёк на жизнь. Намёк на то, что в гроб прыгать ещё рановато.
Едва переставляя ноги, я вернулся в спальню. Часы на стене показывали пол-седьмого утра. Обычно в это время Лика уже уходила на работу, но не сегодня. Сейчас она сладко спала, лицо было спокойно, она даже слегка улыбалась.
Она спала, забыв на время о том аде, который ждёт её в реальном мире. Возможно, она даже видела сны, в которых не было умирающего мужа, увольнения с работы, толп журналистов с вопросами типа «Каково быть женой живого трупа?», не было страха одиночества, равнодушных врачей. Сейчас Лика была счастлива. Но всё вернется на свои места, едва она откроет глаза.
Я осторожно лег рядом с ней, надеясь, что прерванный сон вернётся, но внезапно почувствовал, как во рту что-то тихонько хрустнуло и надломилось. А потом мой рот стал наполняться собственной кровью, тёплой и довольно гадкой на вкус, как холодный крепкий кофе.
Это был зуб. Вот он – кривой и окровавленный, желтовато-ржавого цвета, лежит у меня на ладони, а я тупо смотрю на него, не отрываясь, словно он сейчас сам запрыгнет в рот и ловко встанет на своё место – туда, где теперь зияла кровавая уродливая дыра.
Совершенно не осознавая, что делаю, я вышел в коридор и снял со стены телефонную трубку.
– Так, так, так… – шептал я, судорожно пытаясь вызвать в памяти номер Николаевны. – Восемь, семь, один, ноль… Чёрт! – Нервно, но аккуратно я вернул трубку на место – телефон отключил ещё на первых стадиях болезни – нам постоянно звонили журналисты и телевизионщики со всего света, и каждый хотел «сделать обо мне репортаж для своего сайта-газеты-программы, потому что я уникум!».
Да, я ещё помнил то время, хотя казалось, что всё это было лет сто назад, и не со мной, а с каким-то другим человеком, у которого было больше волос и зубов.
Журналюги приходили к нам домой и долго долбились в закрытую дверь, пока я не угрожал им полицией. Мы с Ликой уже несколько раз меняли квартиру – сукины дети из ТВ всегда каким-то образом узнавали наш новый адрес.
Вдруг мои ноги подкосились, и я упал на колени прямо посреди коридора. Удар получился довольно громким, и где-то в спальне в кровати ворочалась моя жена – сквозь сон она слышала этот глухой грубый звук и даже во сне он её напугал. Напугал, но, к счастью, не разбудил.
Слёзы на моих глазах появились сами… По больному телу волнами растекалась тихая зудящая боль, которая, будто крот, вгрызалась в каждую клетку, в каждый сантиметр моей гниющей плоти.
Медленно и осторожно я пополз на четвереньках к тумбочке, где лежали десятки упаковок с различными таблетками, которые мне полагалось ежедневно жрать. Иногда я хотел собрать все их в одну большую тарелку, залить молоком и есть их ложкой, как сухие завтраки «Нестле». Я даже рассказывал об этом Николаевне, но она, замерев со шприцем в руке и с тоской глянув на меня, только и сказала:
– Самойлов, а вы, оказывается, большой шутник! В КВН не играли в институте?
Нет, не играл. Вместо этого я изучал банковское дело, менеджмент, понемногу играл на бирже, чтобы вскоре, окончив институт, стать заместителем директора корпорации «ГазНефтьМел» и заработать энную сумму с шестью нулями.
А когда у меня начались обмороки, выпадение волос и кровохаркание, директор поспешил уволить меня и назначить новым замом Зазайкина, который, по слухам, по молодости снимался в любительском гей-порно. Как мне рассказывали, Зазайкин занимался этим ещё в те времена, когда машины ездили по земле, а не летали, а на Луне не было ещё ни одной колонии. То есть с карьерой порно-актера он завязал лет двадцать назад, если это вообще было правдой.
Проползая по коридору сантиметр за сантиметром, я вспоминал, как вместе с Джейком Асадовым, сидя вечером в офисе, пили кофе и лопатили интернет, пытаясь найти хоть один ролик с Зазайкиным. Ну, хотя бы фотографию, так сказать, с места съёмок. Увы, так ничего и не нашли.
Тем не менее, Зазайкина я всегда презирал за его чрезмерную исполнительность, лживость и идиотскую куцую бородку. За 10 лет работы в «ГазНефтьМел» я ни разу не разговаривал с ним наедине, даже не здоровался с ним по утрам – бывало, что мы перекидывались парой каких-то рабочих фраз на общих совещаниях.
Заглатывая горсти горьких таблеток, я продолжал вспоминать то время, когда был хозяином жизни – а сейчас жизнь имела меня во все щели, как пьяную бульварную шлюшку.
4
Одиннадцать месяцев с момента заражения
– Завтра, кстати, я не приду. – Сказала Николаевна после четвёртого укола.
Проглотив комок боли, я прохрипел:
– Тогда послезавтра?
– Нет, послезавтра тоже. – Она опять повернулась ко мне спиной и принялась упаковывать свои инструменты.
– А когда?
– Никогда уже. – Николаевна медленно и даже как-то эротично стягивала со своих рук медицинские перчатки.
– Что? В смысле? Почему? – я резко встал с кровати, и тело моё недовольно захрустело сразу в нескольких местах. Ноги дрожали, руки тоже.
– А вы свой баланс когда последний раз проверяли? – левая перчатка с хлопком слезла с руки Николаевны. Однако мне показалось, что это был выстрел из пушки. Громким басом хлопок раздался в моей голове (на которой, кстати, осталось всего несколько волосков) и комом покатился дальше, куда-то вниз, к желудку.
– Баланс? – теперь дрожал ещё и мой голос. Опустив глаза в пол, я прошептал. – А что с моим балансом?
– А вот вы выпейте эти вот таблеточки, а потом и баланс свой проверьте. – Николаевна наконец повернулась ко мне лицом. Я с трудом поднял взгляд с пола и посмотрел на неё. Только сейчас я понял, насколько она некрасивая, несмотря на то, что выглядит гораздо моложе моей жены. Тело, лицо, голос, манера общения – всё в Николаевне было отвратительно. И я осознал это только что, в один момент. До этого я относился к ней как к обычной врачихе, которая приходит на дом делать уколы и выписывать вагоны бесполезных таблеток.
– А я пока пойду, руки помою, можно? – не дождавшись моего ответа, Николаевна скрылась в коридоре.
По сенсорной панели я попал не сразу – так сильно нервничал и трясся как осиновый лист.
– Компьютер, мой личный баланс!
– Добрый день, господин Самойлов! – искусственный интеллект изображал радость встречи. Получалось весьма хреновато.
– Баланс, я сказал!!! – я провёл рукой по своей теперь уже лысой голове и почувствовал крупные капли пота.
– Загружаю… – Секунда молчания. – Ваш баланс составляет пятнадцать пунктов.
Из ванной вернулась Николаевна и увидела, как я, хрипя от злобы и отчаяния, рискуя переломать свои хрупкие кости, нещадно долблю кулаком в экран компьютера. Противоударное стекло геройски терпело мои истерики.
– Самойлов, что с вами? – настолько тупого вопроса я от неё не ожидал.
– Пятнадцать пунктов! – прорычал я, резко повернулся и тут же рухнул на пол, продолжая рыдать и орать уже оттуда. – Всего пятнадцать грёбаных пунктов!!! А было три с лишним миллиона!
– Ваше лечение было очень дорогим. – Даже не пытаясь утешить меня, Николаевна схватила с тумбочки свой чемодан.
– Теперь у меня вообще ничего нет!!! Ни волос, ни зубов, ни здоровья, ни денег!!! – я с трудом поднялся и посмотрел на врачиху. Она выглядела немного напуганной от моего припадка, но не более того. Всем своим видом Николаевна показывала, что хочет поскорее уйти.
– И куда ушли все эти деньги? На таблетки? На твои уколы? – Я кипел от гнева и собственного бессилия. Слёзы застилали мне глаза, в искривлённом от боли рту скрипели последние зубы, а душа просила возмездия. – ОТВЕЧАЙ МНЕ!!!
Я выхватил у неё чемодан и швырнул его в открытое окно – чёрный кожаный кубик начал свой полёт с высоты двадцать седьмого этажа. Лишь бы он не рухнул кому-нибудь на голову.
Но в тот момент я думал совсем о другом. В толстой мужиковатой врачихе я видел своего главного врага. Тварь, которая качала мои деньги и врала о том, что меня можно спасти, вылечить. Врала, что у меня снова будут густая шевелюра и стойкий член, крепкие кости и нормальная температура тела. Что ко мне вернётся потерянная жизнь.
– Учёные проводили исследования, анализы, изучали вас и ваш недуг... – робко лепетала она, отступив немного назад. Вот теперь, без чемодана, Николаевне стало по-настоящему страшно. Я подступал к ней, как чахлый дьявол, хрипя и задыхаясь.
– Но почему за мои деньги?!!! ПОЧЕМУ ВЫ МНЕ НЕ ПОМОГЛИ?!!! ЗА ЧТО ВЫ УБИЛИ МЕНЯ, ВРАЧИ? – я ударил её по лицу. Кулаком. От удара Николаевна грузно свалилась на пол и зарыдала сама. Кажется, я даже увидел её кровь.
– С самого начала всем было понятно, что вас не вылечат, Самойлов! – Николаевна говорила, закрыв лицо руками. Видимо, было очень больно. – Болезнь слишком быстро развивалась, симптомы были самые разные, многим врачам было гораздо интереснее просто наблюдать за её прогрессом, чем искать лекарство. Но поймите вы, Самойлов – на основе тех опытов, что были проведены, можно будет создать лекарство и лечить других людей, если эта болезнь ещё когда-то объявится. Когда-нибудь. В будущем. Но не сейчас.
Я слышал её плачущий от испуга и боли голос, слушал всё это и понимал, как же хорошо меня поимел весь медицинский свет. От души поимел, причём за мои же деньги, за слёзы моей жены. За всё, что у меня было.
– Вы меня использовали, как подопытного кролика. А мне не сказали! – Рывком я поднял врачиху на ноги и указал ей на дверь, на сей раз стараясь сдержать свой гнев. – Проваливай!!! Уходи, пока я тебя не убил! Вон!
Минутой позже я сидел в пустой квартире и слушал. Дыхание смерти – самый страшный звук на свете. Раньше смерть казалась мне такой далёкой и нереальной, что порой я думал, что никогда не умру, будто бы я избран Богом для вечной жизни и великих свершений.
Но теперь, среди тишины и безнадёги, я явственно слышал ЭТО. То тише, то громче, то дальше, то ближе – смерть уже была здесь, со мной в одной комнате, в этом воздухе, а может, и вовсе внутри меня. И с каждой секундой я был всё ближе и ближе к её леденящему поцелую, который должен прекратить все мои скитания и мучения.
В одном я, Эдгар Самойлов, всё же оказался прав – я действительно был избран Богом. Он избрал меня для самой необычной смерти во вселенной.
Не нарушая тишину, в комнату вошла Лика. Весь день она провела в городе, пытаясь устроиться хоть на какую-нибудь работу. Сейчас моя прекрасная жена плакала, нежно обняв меня за плечи.
– У нас нет денег. – Равнодушно сказал я, продолжая слушать дыхание смерти, которое теперь смешалось и звучало в унисон с дыханием Лики.
– Я знаю, милый. – Её тихий голосок, едва-едва пробившийся сквозь плотную пелену липкой тишины.
Всё пропало.
5
Новый день я снова встретил в пустой квартире. Лика снова куда-то ушла, оставив на столе записку, что скоро вернётся. Я что-то поел, с трудом помылся и даже выпил таблетки, которых у меня осталось ещё пара килограммов.
А потом долго смотрел на себя в зеркало. Изучал себя с таким интересом, как энтомолог изучает новое, неизвестное науке насекомое.
В отражении я видел мертвеца. И чем больше я вглядывался в уродливые и разлагающиеся на глазах черты собственного лица, тем больше понимал, что Я ТРУП.
Жизнь давно покинула это тело и не собиралась в него возвращаться. Теперь это было ясно как Божий день.
– Компьютер, что у нас там с тотализатором? – Спросил я, выплюнув на пол очередной зуб.
6
Она пришла под вечер, уставшая, бледная и необычайно грустная.
– Привет. – Сказал я, слабо улыбнувшись.
– Привет. – Сказала она, слабо улыбнувшись. – Как ты себя чувствуешь?
– Лучше, чем выгляжу. – Я пытался шутить, но шутки получались очень мрачными. Лика села ко мне на кровать. В полумраке я наслаждался её красотой, мы оба наслаждались тишиной и взаимным молчанием.
– Ты проверял сегодня баланс? – вдруг спросила Лика и, медленно поднявшись с кровати, подошла к панели компьютера.
– Не думаю, что там что-то изменилось. – Я вытянул руку, желая удержать её рядом с собой, мне так не хотелось, чтобы Лика встала, но запоздалая реакция меня подвела.
Тьму комнаты прорезал свет монитора, белый и холодный, как пломбир из потустороннего мира. От этого света глазам стало больно, я зажмурился и откинулся на подушку, мысленно уносясь прочь, за горизонт, куда-то в далёкие края, где вечное лето и на пляжах лежит песок цвета золота. Я почти уснул, когда услышал, что:
– Ваш баланс составляет две тысячи пунктов. – Медленно сказал компьютер.
Я не поверил своим ушам. Две тысячи? Этого не может быть! Совсем недавно там не было ни гроша. Откуда? Спонсоры помогли? Бред!!! Все вокруг только и ждали, когда я подохну.
– Теперь мы сможем купить тебе немного лекарств и нанять нового доктора. – Лика легла ко мне и нежно провела ладонью по изуродованной щеке. – Тебе стоит побриться.
– Откуда у нас эти деньги? – Я посмотрел на неё, и наши глаза встретились – в полумраке вечера её очи были безупречны. – Две тысячи за сутки! Дорогая, это невозможно!
– Мир не без добрых людей, милый! – Она поцеловала меня, и на мгновение я снова ожил, стал здоровым и могучим, взлетел в небеса и нырнул в океан. Момент этого поцелуя сделал то, чего за долгие месяцы не могли мне дать горькие таблетки Николаевны. К сожалению, спустя секунду всё вновь вернулось на круги своя.
– Я в душ, а потом сразу к тебе. – Обычно, когда Лика так говорила, это означало, что у нас всю ночь будет секс. Видимо, иногда она забывала, что теперь я самый херовый любовник во вселенной. Зато обо мне может с вожделением мечтать юная некрофилка. Если у слова «некрофил» вообще есть форма женского рода, в чём я сомневаюсь.
Едва в ванной послышался шум воды, как мои мысли снова вернулись к двум тысячам пунктов на балансе. Огромные деньги. Не понимаю, где Лика могла их достать. Стоит это обязательно выяснить. Обязательно.
– Мистер Самойлов?
– Да?
– Я репортёр сайта «Таузентньюс» Сара Морган, могу ли я задать вам несколько вопросов?
– Вы мне за это заплатите?
– Простите?
– Вы всё слышали, юная мисс! Сколько мне заплатят за то, что я отвечу на ваши вопросы?
– Видите ли, мы не платим денег людям, о которых пишем статьи. Тем более мы не платим деньги мертвецам.
– Что ж, в таком случае, думаю, нам не о чем разговаривать!
– Но…
– Вы трахаетесь, Сара Морган?
– Что вы сказали?
– Ответьте мертвецу – вы трахаетесь?
– Я не понимаю, откуда у вас такие вопросы!!!
– Я женат на самой лучшей женщине в мире, но вот уже почти год я не могу её трахнуть, Сара Морган! Так и напишите в вашей статье! Клянусь, это будет бомба!!!
– Вы же сумасшедший!
– Таких людей, как я, не заботят мелочи!
– О чём вы? Каких людей?
– МЁРТВЫХ, СУКА!!!
Сновидение оборвалось, я бесшумно рухнул в пустоту подсознания. Когда Лика вернулась в комнату, я уже храпел, широко раскинув руки и ноги в разные стороны. Она тихо легла рядом и, закрыв глаза, слушала моё дыхание – неровное и хриплое. Слушала и вспоминала, как провела этот день.
Она вспомнила, как тихо шла по улице Святого Вустера, а мимо бешено проносились неомобили. Люди сновали туда-сюда, в основном это были женщины, очень много было молоденьких девушек, одетых не пойми как.
Лика шла сквозь эти толпы, ловя на себе десятки взглядов незнакомых глаз. Чёрный неомобиль, призрачно подлетев к ней, перекрыл проход.
– Кажется, я тебя знаю. – Равнодушно сказал водитель.
– Возможно. – Ответила Лика, вглядываясь в его лицо сквозь толщу тонированного стекла.
– И тебе нужна помощь.
– Ты прав. – Согласилась она. Водитель странно улыбнулся.
Молниеносно отодвинулась створка, обнажая тёмное нутро неомобиля. Лика покорно вошла внутрь, и водитель, резко нажав на газ, полетел прочь. Машина, развивая сумасшедшую скорость, неслась в никуда.
7
Шли дни. Каждое утро Лика уходила, чтобы вернуться поздно вечером. Баланс неутомимо рос, через три дня он составлял уже тридцать тысяч пунктов. Она не хотела рассказывать мне, откуда появляются эти деньги, и неизвестность раздражала меня. Я пытался злиться, скандалить, но сил не оставалось даже на это .
Я видел, как ранним утром за окном пошёл снег, а потом в квартиру пришли какие-то люди. Их привела Лика. Люди были одеты в белое, в их руках были квадратные чёрные чемоданы, а в глазах – необъяснимая тоска.
Как кит, выброшенный на берег, я лежал, распластавшись по кровати, едва-едва двигая головой – в то утро я выплюнул ещё пять зубов, кстати говоря. Белые люди стояли вокруг меня и о чём-то шептались с Ликой, а я с интересом наблюдал, как за окном кружатся безупречные снежинки. Скоро Новый год, и будет большой удачей, если я до него доживу.
Я поднял глаза немного выше и увидел голубое небо, в котором, как гигантские корабли, лениво плыли тучные облака. Я долго смотрел туда, и поначалу разум долго не мог понять, что именно мои покрасневшие глаза хотят увидеть. Ответ пришёл скоро: я думал, что там, среди облаков, парит в высоте мой ангел-хранитель и, щурясь от яркого света, со скорбью глядит на меня.
Я бы спросил его: «Как мог допустить ты, что именно я стал жертвой такой злой шутки Творца? В чём виноват я перед ним?». Что ответил бы мне мой ангел? Что жизнь – это война, и что я проиграл её? Что болезнь – это мой жребий? Что у каждого своя судьба и своё предназначение, и смерть в мучениях не конец, а высшее благо?
– А чего ты боишься, Эдгар? Неужели смерти?
– Да, мой ангел. Я до жути боюсь умереть.
– Но ведь смерть – это не конец! Это дверь, ведущая в новый мир, где каждый получает бессмертие, это мир, в сотни раз прекрасней и интересней, чем этот!
– Ты не понимаешь… Что будет с ней?
– Рано или поздно вы снова встретитесь, чтобы не расстаться уже никогда.
Но что будет, если вдруг нет этого нового мира? Что, если я умру и… и ничего не будет? Пустота и забвение. Меня кремируют, мой пепел, гонимый холодным январским ветром, будет долго ещё кружить по полям, но сам я, Эдгар Самойлов, навсегда перестану существовать в любом виде? Это же значит, что я никогда больше не увижу Лику. Может быть, называемое душой сгнивает вместе с плотью под толщей ледяного чернозёма или же сгорает в жарком пламени крематория.
Видимо, я или уснул, или потерял сознание. Это произошло так плавно и мягко, что мозг даже не успел засечь момент, когда реальность сменилась грёзами и снами. Вполне возможно, белые люди вкололи мне снотворное. Не знаю.
Просыпался я два раза. Первое пробуждение было эпизодическим, я просто открыл глаза и увидел прямо перед собой белый мягкий потолок. С трудом ворочаясь, я сообразил, что нахожусь внутри капсулы медицинского неомобиля, который нёс меня в никуда. В капсуле стояла абсолютная тишина, но сквозь маленькие окошки я мог различить призрачные силуэты каких-то людей – судя по всему, они что-то возбуждённо обсуждали, тряся головой и размахивая руками, а сам неомобиль летел на огромной скорости, потому что капсулу слегка покачивало. Эту картину я наблюдал всего пару минут, потом глаза окутал белёсый туман, веки будто свинцом налились, и я, вяло сопротивляясь Морфею, вновь отключился.
Во второй раз очнулся, потому что сквозь сон услышал голос. Он звал меня по имени мягко, но настойчиво, я не хотел просыпаться, пытался игнорировать его, но голос не затихал.
Наконец, я открыл глаза, и яркий свет ослепил меня. С трудом различил, что лежу на огромной больничной койке прямо посреди пустой белой комнаты. В стены её были вмонтированы десятки всяких мониторов, на которых то и дело мелькали непонятные мне схемы и графики. На одном экране, к моему удивлению, в беззвучном режиме транслировался какой-то старый фильм с Клинтом Иствудом в главной роли.
Некоторое время я тупо наблюдал, как в немых диалогах открывается рот седого Клинта, но внезапно откуда-то из пустоты возник высокий молодой врач, завёрнутый в белоснежные одежды, как ангел.
– Добрый вечер, мистер Самойлов! – голос его был бодр.
– Добрый… – С огромным трудом извлекая из себя звуки, прошептал я. Беглым взглядом окинул своего собеседника – черноволосый и с большим острым носом, он всё время улыбался, и улыбка эта придавала молодцеватому лику черты блаженного слабоумия.
– Рад сообщить вам, что теперь, когда у вас снова появились деньги, мы продолжим курс вашего лечения! – отчеканил врач. – Вы находитесь в самой лучшей автоматизированной палате нашей больницы. Кстати, я ваш новый лечащий врач, меня зовут Дрон Эш.
– Странное имя… Это Новый Язык, да?
– Совершенно верно. – Врач даже просиял, улыбка растянулась, обнажив большие квадратные зубы. – Тот самый Новый Язык постреволюционной Америки!
– Как? Разве революция уже свершилась?
– Конечно, господин Самойлов! – доктор Эш, кажется, очень любил поговорить о политике. – Пару месяцев назад войска Свободных Держав заняли Вашингтон, тем самым окончательно подтвердив свою победу! Старый режим пал, сейчас Америкой руководит временный совет, активно пропагандирующий Новый Язык!
– Что значит ваше имя? – несмотря на посредственное самочувствие, мне и в самом деле это было интересно.
– «Несущий свет», господин Самойлов.
8
Спустя время доктор Эш рассказал мне, что же происходит. Оказывается, на днях Лика пришла в больницу и, показав врачам наш текущий баланс, потребовала, чтобы меня опять начали лечить. За мной тут же выехала бригада скорой помощи. По словам доктора Эша, они послали самый лучший экипаж.
Во избежание лишних хлопот, врачи незаметно вкололи мне снотворное и, едва я отключился, привезли сюда.
– Где моя жена? – спросил я доктора, когда он закончил свой рассказ.
– Она куда-то ушла, видимо, на работу. – Беззаботно ответил он.
– Она не сказала, когда вернётся?
– Вроде бы нет. – Он замолк, что-то обдумывая. – А теперь, пожалуй, нам пора делать прививки…
После серии мучительных инъекций я опять уснул. А проснувшись, понял, что достиг грани.
Я стоял на самом краю.
9
Морозным снежным утром улица Святого Вустера была переполнена. На узеньких тротуарчиках толпилось множество людей, среди которых, будто металлические акулы, медленно дрейфовали неомобили.
Водители пристально изучали людей сквозь толщу лобовых стёкол. Худые и толстушки, старушки и совсем ещё девочки – ассортимент «товара» сегодня был широк, как никогда. Густо накрашенные женские глаза с тоской и надеждой взирали на парящие капсулы, как бы моля увезти их с собой прочь из этого студёного утра. Эти глаза просили тепла… и, конечно же, денег.
В стороне от всеобщего хаоса и толкотни стояла худая бледная женщина в чёрном пальто. Она смотрела прямо перед собой, а злой ветер трепал её волосы, вплетая в них колючие серебряные снежинки. Казалось, она не замечала всего безумия, что царило вокруг. Эта особа обитала в своём личном мире, в который никому из посторонних не было пропуска. Одним словом, она была совершенно не похожа на остальных обитательниц этих тротуаров.
Тёмно-синий неомобиль остановился прямо перед её носом. Женщина медленно подняла глаза и заглянула в лицо водителя – оно было такое же, как и у всех остальных.
– Тебя мне очень рекомендовал один мой дружок.
– Сомнительный комплимент. – Тихо ответила она, убрав непослушные волосы с прекрасного лица.
– А по мне, так отличный! – схохмил водитель, нажав кнопку. Дальше всё было как обычно: бесшумно откинулась створка, и бледная женщина покорно нырнула внутрь машины. Так происходило уже много раз.
Прислушиваясь к царящей внутри неё пустоте, Лика наблюдала, как неомобиль стремительно набирает высоту, оставляя далеко внизу город и вместе с ним всю ту грязь, что скопилась там за долгие годы.
10
– Пациент № 43, Эдгар Самойлов, мужчина, возраст 39 лет. На мой взгляд, данный пациент не поддаётся лечению. Применяемые к нему методики и процедуры не приносят как положительного, так и отрицательного результата. По мнению учёного совета, болезнь вошла в свою финальную стадию, далее следует летальный исход. В данный момент у пациента практически полностью отказали почки и мочеполовая система, затруднено дыхание, наблюдаются как слуховые, так и зрительные галлюцинации, тело парализовано и покрыто неизвестными кожными новообразованиями, отдалённо напоминающими ожоги второй–третьей степени. Пациент также лишился абсолютно всех зубов и волосяного покроя по всему телу. Также…
– Достаточно! – Лика почувствовала, как у неё подкашиваются ноги, и голова идёт кругом от услышанного. Медленно присев в просторное кресло, она холодно смотрела на доктора Эша. – И что мне теперь делать, доктор?
Дрон Эш, выключив портативный компьютер, сел напротив женщины. На его молодом красивом лице царило равнодушие и полное безразличие к ситуации. Глаза медленно и нагло изучали лицо и тело Лики Самойловой, одетой в строгий чёрный костюм.
– Запишитесь в очередь в крематорий, госпожа Самойлова. – Просто сказал он. – Ему осталось не больше двух дней.
– Вы так это говорите, словно речь идёт о цыплёнке! – бледная женщина злобно сверкнула огромными глазами. Врач оценил и их.
– Это моя работа. Я вижу смерть по сотни раз на дню, вы должны понять и меня. – Дрон Эш встал и, сделав маленький круг вокруг Лики, вдруг таинственно произнёс, как бы между делом. – Я поражён вашей смелостью, госпожа Самойлова. – Он откашлялся, прикрыв рот ладонью, словно сказал какую-то пошлость.
– О чём вы? – Лика вдруг напряглась.
– Ну, как же… Думаете, я не догадался, откуда вы взяли все эти деньги? И всё ради мужа – подумать только! – доктор Эш тихонько рассмеялся, и лицо его в этот момент напомнило Лике маску злобного карлика. Большой нос слишком сильно выделялся и напоминал клюв какой-то хищной птицы.
– Я вас не понимаю, доктор. – Женщина старалась сохранить самообладание и хладнокровие, но с каждым мгновением это становилось всё труднее.
Доктор Эш, продолжая хихикать, нажал кнопку на дальней стене кабинета – стена, вдруг ожив, бесшумно трансформировалась в мини-бар с множеством бутылок и рюмок.
– Любовь – великая вещь, госпожа Самойлова! – произнёс врач, схватив с полки графин с каким-то чёрным пойлом. – Порой самые ужасные, мерзкие и отвратительные поступки человек совершает во имя любви! А всё потому, что это чувство не имеет цвета – любить могут как святоши, так и маньяки…
– К чему вы ведёте, доктор? – губы Лики задрожали от волнения, а руки похолодели настолько, что пальцы онемели.
Он протянул ей бокал и, сев напротив, продолжил:
– Если симпатичной девушке нужно за короткое время заработать огромную сумму, то она, надев своё лучшее платье, как правило, идёт на улицу Святого Вустера. Держу пари, вы сделали именно так!
Слёзы сами полились из глаз, водопадами стекая по нежному лицу. Несколько солёных капель упали прямо в бокал, растворившись в чёрном напитке.
Опустив голову, не желая видеть хитрую ухмылку врача, Лика прошептала:
– А что же мне оставалось делать, когда все вокруг отвернулись от меня? Никто не хотел помочь, ни одна живая душа. Понимаете, доктор? – она нашла в себе силы посмотреть на него. – Если Эдгар выживет, это будет слишком скучно и банально. Именно поэтому всё делается для того, чтоб он умер. Они все, – Лика махнула рукой в сторону широкого окна, за которым расстилался бесконечный город, – они все хотят его убить!
Дрон Эш, слушая, одним глотком опустошил свой бокал. Всем своим видом он давал понять, что стенания Лики скучны и неинтересны. Но ей было всё равно – свернувшись в кресле, как маленький забитый зверёк, она рыдала, закрыв лицо руками. Вся боль, все испытанные ею страдания и унижения просились на волю, но во всей вселенной не было человека, который мог бы помочь Лике нести это тяжкое бремя.
– Мне странно, что журналистам не удалось пронюхать об этом. – Вновь наполняя бокал, сказал врач. – Видимо, вы очень хорошо маскировались. И, кстати, они пока не знают, что ваш муж лежит в нашей больнице, и это полностью моя заслуга.
Лика продолжала плакать, но уже заметно тише.
– Но, по большому счёту, вся история с неизвестной болезнью уже изжила себя! Да, поначалу это было пугающе, это было интересно, но прошёл уже почти год – больной почему-то до сих пор жив, семья не дала ни единого интервью, прячется за запертыми дверями – журналисты, а следом за ними и весь мир, потеряли к вам всякий интерес. Но ставки на интернет-тотализаторах продолжают расти как на дрожжах.
– Что? – едва шевеля губами, спросила она.
– Я это говорю к тому, что вы изначально могли здорово заработать на всей этой истории! Шоу, газеты, ТВ! Боги СМИ отдали бы вам всё до последней рубашки! И тогда, госпожа Самойлова, вам не пришлось бы раздвигать ноги за тысячу пунктов, чтобы спасти своего безнадёжного супруга! Вы сами виноваты, что затонули в этом болоте! – вскричал доктор Эш и, залпом осушив вторую рюмку, спокойно продолжил:
– Мой личный прогноз таков – он умрёт сегодня к ужину.
11
Тишина заполнила всё пространство моей белоснежной палаты, тишина была везде, она разрослась от пола до потолка. Ни единого звука, ни малейшей помехи из внешнего мира – тут только я. Дыхание смерти заезженной пластинкой звучало в голове, такое сбивчивое и неровное, но при этом пугающее. Я слушал его заворожённо и внимательно, всей душой принимая каждый вдох своего потустороннего палача.
Страха уже не было. Сейчас я просто ждал, когда же, наконец, весь этот цирк вокруг меня закончится, когда всё потеряет смысл, и целый мир не будет стоить и ломаного гроша.
Раньше я никогда не понимал, почему живое порой так стремится стать мёртвым. Но сейчас, будучи парализованным беззубым человекоовощем, я узнал ответ.
Смерть – это красная дверь с надписью «Выход». А жизнь – огромный зал какого-то супермаркета, где все товары свалены в одну кучу. И в зале этом слишком много людей, и все они как один ломятся вперёд, поближе к той куче, чтобы как можно раньше схватить самую красивую, надёжную и модную вещь. Вечная толкотня насмерть, суматоха ради безделушки. Но ты вынужден принимать в этом участие, несмотря на то, что тебе это не нужно. Если отказаться от борьбы, то тебе сразу укажут на красную дверь. Смерть. Она всегда слегка приоткрыта, и сквозь узкий просвет можно увидеть непроницаемую тьму. Да, это немного пугает, но, если преодолеть страх и войти в красную дверь, то ты получишь СВОБОДУ!
Многие люди пытаются найти её в гигантской куче, думают, что свобода валяется где-то среди тостеров, презервативов и дешёвых дезодорантов. Бред! Свобода – это нечто за гранью торгового зала. И пока ты жив, никакой свободы тебе не положено.
Вокруг моей койки стояли десятки разных высокотехнологичных медицинских аппаратов. Сотни трубок разной толщины и цветов торчали из моего измученного тела. Тихий писк главного компьютера временами нарушал густую тишину. Дыхание смерти временами заглушало писк главного компьютера.
«Когда же ты заберёшь меня?» – думал я, сверля взглядом потолок.
«Очень скоро…» – шипело призрачное нечто.
Кто-то тёмный и высокий стоял у изголовья. Слегка наклонившись, он глядел на меня, словно изучал. Я моргнул – и тёмный гость исчез.
«Твой плен скоро закончится. Ты получишь свободу…»
12
Я не спал, я просто впал в какую-то недолгую кому. На несколько часов разум отключился и потух, а когда я снова открыл глаза (надо сказать, удалось мне это с трудом), то увидел Лику. Опустив голову, она смиренно стояла у моей койки и, кажется, плакала.
Моё горло, скрипя и хрипя, издало несколько нечленораздельных звуков, совершенно не похожих на человеческую речь. Лика подняла голову:
– Ты проснулся?
Я кивнул.
– Пока ты спал, я следила за показаниями компьютеров, – говорила она, по-прежнему не глядя на меня. – Всё хуже и хуже, с каждой минутой… Эдгар…
Я хотел протянуть к ней руку, но не смог даже пошевелить пальцами. Попробовал заговорить – но вместо слов вновь получились лишь хрипы и стоны. Мне захотелось разрыдаться от собственного бессилия, но даже на это я уже не был способен. Внутри меня всё кипело от гнева, от злобы на себя, на весь мир, на врачей, на болезнь, на саму жизнь…
Хрипя, я пытался пошевелить хоть чем-нибудь, я пучил глаза, судорожно хватая ртом горький воздух, но тело даже не дрогнуло.
– Это конец…
Она была права. Это действительно был конец, и теперь эта мысль всей своей громадой нависла надо мной, готовая вот-вот расплющить моё хлипкое тельце, стереть меня в порошок.
ЭТО КОНЕЦ.
Лика говорила, но я не мог разобрать ни слова. Какие-то жуткие шумы зудели в голове, бесновались стаи непонятных мыслей, серые клочки ничего не значащих воспоминаний. А она говорила и говорила, не замечая, что я не слушаю её.
Я зажмурился, изо всех сил напрягая лицо, я хотел победить ад в своей черепной коробке. Ад поддался, и слова любимой жены донеслись до меня:
– … Именно так я и заработала эти деньги… – Теперь слёзы стекали по её щекам, но Лика даже не пыталась вытирать их. – Ты, наверное, догадывался об этом, но… Ради тебя я была готова на всё… На всё, понимаешь?
Я изобразил кивок в знак согласия, хотя и не понимал, о чём идёт речь.
Лика замолчала, отдавшись во власть слёз. Она, присев на краешек кровати, закрыла лицо руками и зарыдала в голос. Это были вопли отчаяния и безнадёги, крик жертвы, загнанной в тупик кровожадным охотником. Так кричат обречённые люди. Те, кто теряет всякую надежду на спасение.
Моё измученное сердце сжалось в крохотный комок и забилось куда-то в желудок, защемив душу. Кажется, часть боли Лики передалась и мне самому, я почувствовал её каждой клеткой тела, эта боль была в сотни раз ужаснее, чем проклятая болезнь, затащившая меня в могилу.
– Но однажды я встретила человека. – Моя любимая с трудом заставила себя прекратить рыдания и теперь говорила уверенно, хотя голос дрожал, как колокольчик на ветру. – Он приезжал на своём неомобиле сначала один раз, а потом ещё и ещё… Он постоянно приезжал только ко мне и… – Она замолкла, подбирая нужное слово. – Брал меня в гости. За время в его постели он платил вдвое больше, чем другие.
– Что? – беззвучно прошептали мои губы. Только теперь я начал понимать, но всё ещё не верил тому, что слышу. Это просто не укладывалось в моей мёртвой голове.
– На четвёртом свидании, когда у нас уже всё закончилось, он сказал, что узнал меня. Говорит, видел в новостях год назад… И сразу понял, зачем я пошла на панель… – Новая волна накрыла Лику, истерика возобновилась, но она всё равно говорила, с трудом вытаскивая из себя слова. – Он предложил мне остаться с ним, ведь ты всё равно умрёшь. А-а-а….я…
Я был убит её речью, раздавлен этими словами. Внутри похолодело и напряглось, словно я шагнул с крыши небоскрёба головою вниз. Обречённо слушал, как Лика шептала, глядя прямо перед собой:
– И я согласилась… Не сразу, но согласилась, что-то внутри заставило меня согласиться. Ведь я ещё молода и красива… Я хочу быть счастливой, Эдгар… Я хочу ребёнка… А Роберт, Роберт тоже хочет. Думаю, смогу его полюбить, пусть и не сразу. – Она посмотрела на меня. Шёпот тут же сменился диким криком. – Господи! Ты как мертвец!
Я опустил глаза и взглянул на свои руки – они и в самом деле были белее мела. Внезапно мне стало очень холодно, и я задышал, нечасто и неглубоко, задышал так, будто в комнате и не было воздуха. Я не чувствовал, как он поступает в мои лёгкие.
Всё тело скрутила резкая судорога, внутри меня тут же разгорелся колючий огонёк тихой боли, которая волной разнеслась в каждый орган, в каждую мою конечность. Боль глушила мир вокруг, перекрыла кислород, ворвалась в разум, и ад вновь разбушевался.
Смерть.
Я хрипел, пуская слюни, я слышал, как зудят все мои кости, как волокна плоти стремятся отделиться друг от друга, как сердце пытается пробить грудную клетку. Боль гигантской ржавой бензопилой потрошила меня, размазывая по зубьям кишки.
Дёрнувшись, я почувствовал, что падаю в пустоту, а через мгновение мой полёт остановили резким ударом обо что-то холодное. Писк медицинских компьютеров стал моими мыслями, а глаза ничего уже не видели перед собой. Кровь прекращала свой бег по сосудам, сердце каменело…
Я понял, что больше не нуждаюсь в дыхании и перестал дышать. Холод сковал тело, убивая его. Мыслей не было, писк компьютеров я уже не слышал.
Дыхание смерти… Нет ничего кроме. Костлявая лапа с уродливыми когтями нежно погладила меня по щеке, оставив на ней несколько мелких порезов…
Тьма вокруг стала твёрдой, как свинец, она окружила меня, сковав, опутав своими цепями. Цепи всё сжимались и сжимались, рискуя вот-вот раздавить остатки моего тела. А где-то вверху я видел свет, белый и робкий. Он звал меня, манил и ласкал, но тьма не пускала…
Это и была свобода, единственная из всех возможных.
13
Лика кричала и звала на помощь, когда предсмертные судороги крутили Эдгара в своём жутком танце. Он хрипел, задыхаясь, но не сводил с неё глаз, наполненных болью, страданием и необъятными душевными муками. Глазами он говорил, что любит её больше жизни, которую уже потерял. Он не злился на неё, да и был ли в этом смысл? Но сказанное Ликой ещё ближе подтолкнуло Эдгара к краю бездны, в которую он теперь падал.
Тело выгнулось страшной дугой, хрустя костями, и умирающий рухнул с кровати на холодный пол. Там Эдгар Самойлов и встретил свою смерть, ту, что так долго шла за ним по пятам.
– НЕ-ЕТ!!! – Лика, преодолев охватившее её оцепенение, бросилась к телу, тронула его за плечо и тут же ощутила пронизывающий холод, исходящий от трупа. Это напугало её ещё сильнее, в истерике женщина выскочила в широкий больничный коридор, крича и моля о помощи.
Её трясло и лихорадило, перед глазами стояло лицо умирающего мужа, в ушах звучал грохот тела при падении, ноги подкашивались, а горло выдавало крики и плач вместо слов.
Спустя время появились доктор Эш и несколько санитаров.
– Он мёртв. – Равнодушно сказал доктор, едва увидев тело. – Время смерти – 19:32. Так и запишите.
Один из санитаров послушно стал записывать, двое других, осторожно взяв дрожащую Лику под локотки, постарались усадить женщину в кресло. Но та, едва до неё дотронулись, моментально потеряла сознание.
14
Неомобиль Роберта бесшумно летел в бесконечном лабиринте засыпающего города. Луна, окружённая облаками, гордо висела на чёрном небосводе. Небоскрёбы один за другим зажигали свои огни, тут и там вспыхивали костры гигантских плазменных экранов.
– Вот уже один день, как его нет, – проговорила Лика, скорее себе, чем кому-то. – Я не могу поверить.
– Ты справишься с этим, – осторожно сказал Роберт, не отрывая взгляда от дороги. – Мы уедем отсюда, обещаю. Мы начнём новую жизнь, только ты и я.
– Это я убила его…
– Глупости! Он умер от своей болезни, милая. Пойми! – Роберт старался говорить как можно мягче и спокойнее. – Он был обречён, так уж получилось.
– Я ведь не люблю тебя…
– Я знаю.
– Тогда почему я сейчас с тобой? – она, как робот, повернула к Роберту своё бледное лицо, на котором не было никаких эмоций.
Он промолчал. Промолчал, так как не знал ответа. Всё, что мог сказать Роберт – так это то, что он любил Лику и хотел быть с ней. Он хотел помочь ей пережить это горе. Хотел сделать её счастливой. А она? Почему же она сейчас здесь, в его неомобиле? Почему в тот вечер она согласилась быть с ним, согласилась связать с Робертом свою судьбу?
Возможно, когда-то она и сможет ответить на эти вопросы. Но не сейчас. Сейчас они едут домой. Это будет новый дом, с которого и начнётся её новая жизнь.
Роберт молчал, сосредоточившись на дороге. Неомобиль стремительно нёсся в ночь, ничем не нарушая окружающую тишину.
Отвернувшись к окну, Лика заплакала, позволяя слезам свободно течь по холодным щекам. Она сейчас ничего не чувствовала, кроме некоего внутреннего опустошения. Как будто это она умерла, а не Эдгар.
Вдруг замерцал экран бортового компьютера.
– Госпожа Томская? – вежливо спросил механический голос.
Роберт вопросительно посмотрел на Лику.
– Это моя девичья фамилия, – ответила она, с интересом глядя в небольшой монитор прямо перед собой.
– Должен вам сообщить, что сейчас были подведены итоги всемирного тотализатора «Угадай время смерти Эдгара Самойлова!» – говорил компьютер, и на мониторе замелькали какие-то таблицы. – Госпожа Томская, вы победили, так как ваш вариант ответа оказался наиболее точным! Самойлов действительно умер в 19: 32, как вы и написали в заявке!
– Что? – у Лики перехватило дыхание. – Я… не участвовала ни в каком тотализаторе!
Но компьютер не слышал её:
– Ваш суммарный выигрыш составил полтора миллиарда пунктов. Администрация сайта поздравляет вас с блестящей победой! Ваш выигрыш вы сможете получить…
Но Лика не слушала дальше. Мысли, как перепуганные крысы, бегали в голове. Неужели Эдгар сделал это? Но как он мог? Поставил под её именем на собственную смерть! И даже не сказал…
– Останови! – крикнула она Роберту.
– Но, милая…
– Останови!
Неомобиль опустился немного ниже и влетел на один из пустынных тротуаров. Лика стремительно выскочила из салона и, не оглядываясь, пошла прочь, преодолевая дрожь в ногах, подавляя в себе желание разреветься. Роберт не решился идти следом.
Она не сразу заметила, что сверху падает лёгкий снег, невесомый и нежный, чистый, сверкающий белизной. Лика вытянула вперёд руки, и несколько снежинок упали ей на ладони. Долю секунды они жили, а потом растаяли, исчезнув навсегда. Мимолётное счастье вдруг Лики прошло, растаяло вместе со снежинками. На душе снова стало пусто.
Ночь окутала её, снежинки парили вокруг, кружась на ветру, как в каком-то волшебном танце. В те минуты Лика не думала ни о чём, шла, просто впитывая ночь. Она слушала тишину этого города, нарушая её лишь звуком собственных шагов.
И когда тротуар закончился, и впереди оказалась чёрная пустота, Лика равнодушно шагнула в неё. Она летела вниз вместе с безупречными снежинками, словно сама стала одной из них – такой же чистой и безгрешной. Она летела в ночь, все глубже и глубже, и ночь радушно принимала Лику, тишина наполнила тело, как сосуд наполняется водой, а крохотные снежинки были верными спутницами в её последнем, но таком прекрасном путешествии!
«Я свободна! Свободна, как никогда!» – с такой чудесной мыслью Лика Самойлова покинула этот мир. И, наверное, в то мгновение она познала чувство, которое мы называем счастьем.
Снежинки падали на бездыханное тело, стремясь спрятать его от людских глаз. Ночь плотным саваном окутала город. Но город был равнодушен ко всему, в том числе к смерти.
И где-то очень далеко отсюда две души, преодолев все самые невероятные преграды, наконец-то встретились. Встретились, чтобы уже никогда не расставаться.
Июль – ноябрь 2012
