Есть книги, на которые нельзя написать рецензию, как нельзя написать её на жизнь. Их можно только прожить.
Хотя, в сущности, и всякая настоящая книга такова. Начнешь говорить о «Капитанской дочке», «Войне и мире», «Отце Горио», «Оливере Твисте», «Братьях Карамазовых», «Утраченных иллюзиях», и, смотришь, уже говоришь о жизни, любви, беде, одиночестве, страдании, о дне за окном. Уже благословляешь или судишь людей, волнуешься, ждешь понимания. Живешь.
Прибежит Витька Астафьев к бабушке в слезах. Та к нему: «Кто тебя?». А он расскажет только что услышанного в школе «Кавказского пленника», и как дойдет до слов «Братцы! Братцы!» так уж зальются с бабушкой слезами вместе. Я стану читать маме «Последний срок» Распутина и она будет плакать и смеяться, часто останавливать меня: «А у нас с отцом…» или «Охо-хо, вот и у нас матушка…» и уйдет, уйдет в воспоминания и ей уже Анна из книжки и не героиня, а собеседница и подруга.
А уж чего говорить о публицистических книгах – никакого сердца не хватит.
«Алгоритм» выпустил к 75-летию Валентина Григорьевича книгу его бесед с Виктором Кожемяко «Эти 20 убийственных лет». А только «беседы» для этой книги – слово обманчивое. Беседа – дело мирное, даже уютное. А тут что ни слово – боль, что ни абзац – обвинительное заключение. Да и вся книга – приговор подлинно убийственному 20-летию
Но мы ребята ловкие – научились защищаться от таких книг молчанием. Мне всегда по простосердечию казалось, что вот написал Чингиз Айтматов «Плаху», обвинил нас в предательстве себя, в забвении истории и духовного света, так ведь завтра соберётся Верховный Совет, позовет художника и скажет: «Что же это ты, братец, такую напраслину на наш народ возводишь? Мы тут ночей не спим, высокое общество строим, за чистоту идеи бьемся – вон народ соврать не даст. А ты чего? Давай извиняйся или катись туда, где, как тебе кажется, с правдой лучше обращаются. Мы клеветы на свой народ не потерпим».
Ан, нет. Никто никого к ответу не призвал. И в клевете не обвинил. Значит, правду сказал художник. Ну, тогда опять Верховный Совет и уж он извиняется: «Прости, народ православный. Мы не заметили, как случилось непоправимое. Мы уходим в отставку, а ты уж выбирай памятливых людей, спасайся, да и нас, дураков, спасай от нашей слепоты».
Ведь дело-то общее. Мы с колыбели знаем, что государство – семья, дом, живое единство, и болезнь одного органа не частное дело. Как у пушкинского «Бориса» с совестью «Но если пятно единое, единое случайно завелося – тогда беда…» А ведь тут Распутин из года в год не о «едином и случайном» говорит, а с живым страданием утверждает общее поражение страны, её промышленности. сельского хозяйства, образования, культуры, языка, духа.
Еще в самом начале XXI века он говорил: «…мы оказались на другом берегу. Там, где мы были только что, закончилась история, в которой человек еще мог принимать участие.., а вместе с историей закончилась человеческая цивилизация и общественная эволюция. Позади остались захоронения тысячелетних трудов и упований. Вокруг нас подобие прежней жизни, те же картины и те же дороги, к которым мы привыкли, но это обманчивое видение, тут все другое. И мы другие. И этот «подарок» новой календарной эре и всему миру сделала Россия. Она вдруг сошла со своей орбиты и принялась терять высоту. Но значение и влияние её в человеческом мироздании было настолько огромным, удерживающая её роль настолько велика, что вся планета, независимо от того, что кто-то считает себя в выигрыше, почувствовала неуверенность и тревогу, всех обожгло наступление новой реальности на противоположном берегу Реки жизни».
Как это услышать и не остановиться. Не нам одним, а и беспечному миру, в котором, коли он внимательно на себя поглядит, тоже ведь сломалось что-то именно в тот час, когда мы «оказались на другом берегу».
До этого порога в беседах, начатых в 1993 году, еще нет-нет звучала нота надежды и он к концу непременно норовил утешить себя и нас, что безумие поразило не весь организм, что живые клетки еще есть. А уж как «сошла Россия с орбиты», так он уже больше себя надеждой не обманывал, а глядел только мужественней и горше. Да ведь и то! Повторять ли, что заводы умерли, отдав свои цеха под супермаркеты и развлекательные центры, что «земля стала безвидна и пуста», как до сотворения, что телевидение окончательно простилось со старыми нравственными институтами, уже и не скрывая своей брезгливости к нам, перепроизводство литературы окончательно смыло границу между высоким и низким, и Россия окончательно перестала быть удерживающей силой» не только для мира, а и для самой себя.
Слух привык и душа уже не кричит, читая «Земельный кодекс с правом продажи земли – это только начало, приоткрытая дверь, но приоткрытая, больше уже не запертая…»
«Россию старательно, как черномазую Золушку преображают в глобализированную принцессу, чтобы ехать на бал Сатаны».
«Что касается интеллигенции – нет в России больше интеллигенции в той роли и служении, какой она была прежде».
«Элитарщина окончательно освободилась от всего, что называется служением Отечеству, освободилась от всяких обязанностей перед народом и добровольно заглушила в себе голос совести».
Мастера духовного растления так вышколили нас за эти двадцать лет, что нам о правде, достоинстве и традиции уже и говорить неловко: «Опять вы за свое? Сколько можно?». А мы уж будто и стесняемся сказать: да потому и можно, что за свое, за наше, расхищенное обезумевшей властью. Устали и смиряемся, чего говорить – свои и так всё знают, чего их лишний раз бередить, а ТЕМ наши печали не печали. Они построили свое, «свободное» от нравственных обязательств государство и уж гордиться им научились: слава Богу, у нас гражданское общество, не «застой» какой-нибудь. Вон у нас как умны Президент с Председателем правительства – нерадивых прямо в телевизоре наказывают, коррупцию пресекают одним решительным словом, пенсии повышают, землю в обиду не дают. Ну, а что этой землей торгуют напропалую и теснят уже и святые для народного сердца Михайловское и Бородино, Ясную и Архангельское, так у вас Общественная палата есть, Общество охраны памятников – давайте смелее! А что законы «резиновые», так предлагайте свои поправки – Дума рассмотрит.
Получаю я, как член Общественной палаты план Думы на полугодие и не знаю смеяться или негодовать – чуть не каждое заседание посвящено вопросу о «внесении поправок». День за днем, год за годом – «о внесении поправок». А потом за закон берется Общественная палата, приступает к своим уточнениям и возвращает на доработку, чтобы Дума могла приступить к следующему «внесению поправок». Всякий закон, в конце концов, становится похож на «воронью слободку» из сотни пристроек и там всякий найдет себе уголок, оправдывающий необходимое умному чиновнику своеволие.
Конечно, какая уж тут традиция, какая память, какая история, какое Отечество. Спросите себя, когда последний раз вы слышали из уст Президента или Председателя Правительства слово «Родина». Не спрашивайте – не слышали. Когда руководство страны говорило о духовном выборе, о национальном пути, когда они цитировали Толстого, Достоевского, Чехова…
И Валентин Григорьевич замолчал окончательно. Общество может успокоиться. Его больше не будут тревожить напоминанием навсегда устаревших слов «традиция», «народ», «совесть». А у меня всё нейдут из памяти слова Альбера Камю: «Если бы я написал книгу о нравственности, в ней было бы сто страниц и девяносто пустых, а на сотой было бы написано: я знаю только один закон – любить, а на остальных страницах я говорю «нет», пока хватит сил».
Всё творчество Валентина Григорьевича было одним этим законом «любить», который и соединял нас в одно сердце, пока соблазны своеволия и обольщения «цивилизованного человечества» не изломали вековечную систему ценностей. И тогда осталось одно: пока хватит сил говорить «нет», каким «нет» и стала книга «Эти 20 убийственных лет».
Горе времени, оставляющему по себе такие свидетельства.
