Орбита Решетнёва
Недавно возвращались мы в потёмках из поездки по югу края. Хозяин машины, учёный муж и ректор вуза, сошёл под Красноярском, на своей даче, а меня шофёр повёз далее, в глубь ночного города. И вдруг он вспомнил, что ему в одном селении приятель вручил посылочку с просьбой передать родне, живущей где-то в этом районе краевого центра. Водитель назвал адрес, надеясь на мою подсказку маршрута, но я вообще впервые слышал о такой улице и только развёл руками. Однако это его не смутило, он тут же включил навигатор, которым был оборудован ректорский автомобиль, и буквально за минуту «вычислил» и улицу, и дом, и подъезды к нему. А ещё через пяток минут, уверенно преодолев ряд тёмных улочек и переулков, вручил-таки посылку разбуженному адресату. Сущие чудеса в решете!
Впрочем, это сегодня уже обыденность. Любому школьнику известно не только о спутниках связи разного назначения, обслуживающих и «телики», и «сотики», но и о целостной ГЛОНАСС — этой по-настоящему глобальной навигационной системе, которая «может всё». А многие школьники даже пользуются ею. Притом — и сельские. Автобусы, которые возят ребят на занятия из глубинки в крупные школы, зачастую подключены к этой системе.
С ними можно связаться в любую минуту и, если нужно, прийти на помощь в дороге... Только вот не уверен, все ли ребята знают, что у истоков данной чудесной системы стояли красноярские учёные, и прежде всего — академик Михаил Решетнёв, славный ученик и соратник легендарного Генерального конструктора Сергея Королёва, а потом и сам генеральный конструктор и генеральный директор научно-производственного объединения прикладной механики (НПО ПМ) в нашенском Железногорске.
Герой Социалистического Труда, Решетнёв накануне своего семидесятилетия уже новой властью был награждён высоким орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени. Как говорилось в Указе Президента страны: «За большие заслуги перед народом, связанные с развитием российской государственности, достижениями в труде, науке, укреплением дружбы и сотрудничества между народами...»
Шли «смутные» девяностые годы прошлого века, полные всяческих перестроек и реформ. И помнится, когда я прочитал это сообщение в центральной газете, мне почему-то пришёл на ум роман Виктора Гюго «Девяносто третий год». Точнее — один эпизод из него. Кто читал книгу французского классика, наверняка запомнил выразительную сцену, в которой главного героя во времена подобной смуты сначала награждают орденом за мужество и отвагу, но следом приказывают казнить — уже по политическим мотивам.
Правда, академика РАН и президента Сибирского отделения инженерной академии Михаила Решетнёва никто казнить не собирался. Тем более — по политическим мотивам. У него были вполне нормальные, рабочие отношения и с городской, и с краевой администрацией, и с родственными ведомствами российского правительства. Всюду он встречал вроде бы понимание и сочувствие, но всё же положение «дважды генерального» было таково, что хоть самому, как говорится, в петлю... Беда состояла в том, что далее понимания и сочувствия власти не шли. А Михаилу Фёдоровичу нужна была конкретная и срочная помощь, иначе, как ему казалось, гибло всё дело его жизни, более того — нависала угроза над целой отраслью космической науки и техники России.
Потому Решетнёв, будучи генеральным конструктором и руководителем головного предприятия в этой отрасли, стремился, как только появлялось в Железногорске какое-нибудь «влиятельное лицо», залучить его на своё производство и посвятить в острые проблемы. А если не на производство (оно всё же было полузакрытое), то хотя бы в своеобразный музей при нём, где в искусных макетах были представлены основные изделия его «фирмы». Однажды, наряду с очередными «важными» гостями, побывал в том музее и я, не бог весть какая «важная птица», но всё же тогдашний корреспондент правительственного журнала «РФ». Логика руководителя НПО прикладной механики, пригласившего меня, была мне понятна: глядишь, мол, и этот залётный «писака» замолвит за нас лишнее словечко.
Кстати, замечу, что мой визит выпал на второй день после юбилейных торжеств на предприятии в честь Михаила Фёдоровича, но почтенный юбиляр был довольно бодр и деятелен. Он вообще выглядел моложаво: суховатое, но гладкое, без морщин, лицо, ёршик русых волос, серый пиджак нараспашку, свежая белая рубашка без галстука...
Прямо сказать, я и сегодня далековат от глубин и тонкостей высокой науки и техники, тем более — космической, но тогда академик Решетнёв, вызвавшийся сам быть моим экскурсоводом, разъяснил мне всё так ясно, доходчиво и убедительно, что я тотчас заразился его проблемами и стал в ряды горячо «сочувствующих»...
А суть дела была такова.
В воображении многих россиян поныне, когда речь заходит о спутниках, встают такие центры, как Москва, Петербург, на худой конец — Звёздный или Байконур... На самом же деле так называемые телекоммуникационные спутники — для нужд связи, навигации, геодезии, ретрансляции — делались и делаются в малоизвестном сибирском городке Железногорске (бывшем Красноярске-26). Притом делаются по полному технологическому циклу, то есть начиная от идеи, чертежа и кончая готовыми изделием, годным к запуску на орбиту. И счёт таких «изделий», взметнувшихся в небо, уже тогда перевалил за тысячу.
Надобно пояснить, что государственное предприятие НПО прикладной механики относится к военно-промышленному комплексу, к «оборонке», как говорят в обиходе, но продукция его такова, что она с одинаковым успехом может служить как целям обороны страны, так и нуждам народного хозяйства. И действительно, удельный вес оборонной тематики в его программе обычно составлял около двух третей, остальная же продукция выпускалась по заказам гражданских предприятий. Ну а теперь, в условиях рыночной экономики, этот поворот в «гражданскую» сторону стал ещё заметнее.
Что же собой представляют главные «изделия» предприятия — спутники, где и зачем они летают? По крайней мере, летали тогда?
— Вот территория нашей России,— терпеливо рассказывал мне Михаил Фёдорович, водя по светящейся карте изящной телескопической указочкой.— Она поделена на пять зон: А, Б, В и так далее. На эти зоны, кроме прочих, работают десять наших спутников «Горизонт», обеспечивая космическую связь, телевидение, передачу газетных полос по центрам печати до самого Владивостока. К слову, если расстояние между пунктами более пятисот километров, то дешевле установить связь именно через спутники, нежели тянуть провода или релейные линии. Но беда в том, что более половины «Горизонтов», работающих сегодня на геостационарной орбите, уже выработали свой ресурс. Отслужили своё. Их нужно немедленно заменить, заказать и запустить новые спутники. И мы готовы их поставить. Однако у нас на это нет денег. Государство их нам не выделяет, ссылаясь на прорехи в своём бюджете. А представьте, что будет, если спутники выйдут из строя, погаснут на лету, как те искры?..
Я внимательно следил за стрелкой указки, подрагивавшей над зонами, «освещёнными» стационарными спутниками, словно над кругами света под фонарными столбами, и мне живо представлялось, как спутники «гаснут» один за другим. А вслед за этим воцаряется истинный хаос в мире: выключаются телевизоры, сшибаются корабли, падают самолёты, и мы все мечемся во мгле, не видя и не слыша друг друга...
Усилием воли отогнав это воистину кошмарное видение, я ухватился за мелькнувшую мысль, как за спасительную соломинку:
— Конечно, сегодня почти все безденежны, всем трудно. Но ведь не так давно, во время поездки по Красноярскому краю, у вас побывал сам президент страны. Неужто вы не рассказали ему о надвигающейся катастрофе?
— Ну как же! — встрепенулся академик.— Я объяснил положение Борису Николаевичу. Даже подчеркнул, что если будет продолжена подобная политика в отношении космической техники, то в следующем году уже не половина, а девяносто процентов действующих спутников выйдет «за ресурс», и Россия потеряет информационное пространство: связь, телевидение за Уралом, центральные газеты и многое другое.
— И как отреагировал президент?
— Он спросил: «Что вам нужно, чтобы этого не произошло?» Я ответил: «Положение так обострилось, что нам срочно нужно до конца этого года девяносто миллиардов рублей» (по тогдашнему курсу.— А. Щ.). Борис Николаевич задумался, потом сказал: «Конечно, как-то поможем, я буду стараться, хотя в нынешнем году найти такую сумму будет нелегко. А сколько вам потребуется на будущий год?» Я назвал цифру в два с лишним раза большую. Почему? Потому что, заменив отработавшие «Горизонты», надо будет переходить к новым спутникам. Несмотря на всеобщую разруху, на отсутствие финансирования, мы, всячески изворачиваясь, влезая в долги к коммерческим банкам, всё же сумели создать более совершенный спутник, который уже летает на орбите. Работает. Он в три раза мощнее нынешних, по сути — морально устаревших, и его надо немедленно тиражировать. Вот на это дело, сказал я, и потребуется в следующем году более весомая сумма.
— Президент задумался ещё глубже?..
— Нет, вы знаете, совсем наоборот. Поняв суть дела, он цифру воспринял довольно спокойно и сказал примерно так: «Что ж, на будущий год это не проблема. Мы потребную сумму заложим в бюджет, предусмотрим...» Все, кто сопровождал президента, согласно закивали головами.
И надо ли говорить, с каким удовлетворением встретили его слова руководители НПО ПМ, а потом и весь коллектив уникального предприятия. Однако вскоре выяснилось, что веское президентское слово «отдельные» министерства и ведомства не спешат воплотить в дело. И если с текущей программой учёные, мастера объединения как-то выкручивались, в том числе — за счёт продажи техники американцам, иным чужестранцам, то над будущей — зависал жирный вопрос. И когда стал известен проект бюджета на очередной год, то знакомство с ним вызвало в коллективе настоящий шок. Основному заказчику НПО ПМ, его головному органу — Российскому космическому агентству, в нём на всё про всё выделялось чуть более шестисот миллиардов рублей. Ясно было заранее, что треть из них оно никогда не отдаст одному Железногорску. И значит, погружение России в информационную «тьму» становилось вполне реальной перспективой.
Видимо, допуская, что он был недостаточно убедительным, Михаил Фёдорович после «лекции» у карты пригласил меня в свой кабинет и вызвал на помощь тогдашнего первого заместителя Альберта Гавриловича Козлова, заместителя по экономике Фёдора Сергеевича Климова. И они снова стали убеждать меня, и без того убеждённого, в крайней жизненной необходимости государственной поддержки спутниковой системы.
Естественно, Фёдор Сергеевич нажимал на экономическую сторону проблемы. Он доказывал, что железногорское НПО возьмёт деньги из казны не безвозмездно, а вернёт их стране с огромной прибылью. Систему геостационарных спутников он называл природным ресурсом, таким же, как нефть, газ, металл, но ещё более ценным, ибо он возобновляемый, то есть способный и доступный к восполнению и, по сути, неисчерпаемый. Каждая геостационарная точка на орбите стоит десятки и сотни миллионов долларов. И пока мы в лице НПО ПМ владеем орбитой, это потрясающее богатство в наших руках. Так неужели мы пожалеем каких-то копеек ради того, чтобы сохранить для страны миллиарды долларов? Тем более что спутники на замену отработавших свой ресурс уже фактически готовы. Надо лишь поддержать деловых партнёров, поставляющих комплектующие детали.
Заметим, спутник — штука архисложная, в его изготовлении на условиях кооперации участвовало около трёх тысяч предприятий-поставщиков, из них триста основных, и многие, после разрушения Союза, оказались за границей. Но связи, слава Богу, не были потерянны. Их-то и нужно было поддержать, подкрепить финансами...
Альберт же Гаврилович был немногословен, эмоций и аргументов особо не расточал. Он просто достал из папки любопытную схему и положил передо мной. На ней был изображён земной шар, и на орбите вокруг него густо, как скворцы на проводах, сидели разноцветные шарики. В ответ на мой вопросительный взгляд первый зам кратко, но выразительно повторил то, что я уже слышал от академика:
— Вот смотрите: орбита, тридцать шесть тысяч километров. «Шарики» по ней — это геостационарные спутники. Они летают с такой скоростью, что всё время как бы «висят» над одним районом земли. Вот Америка. Там нас нет. Вот эти белые шарики — остальной мир. Там порядка двадцати мощных фирм. Иностранных. А эти красные шарики — наши спутники. Как видите, наше НПО перекрывает всех. Мы господствуем на орбите. Пока! Но, похоже, нас хотят «подвинуть»...
Впрочем, несмотря на подобные нотки тревоги, в них не было отчаяния. Руководство предприятия, как уже сказано, не сидело сложа руки; оно не только стучалось, что называется, во все инстанции, но искало и свои пути к добыванию средств, осваивало «дикий» рынок. К сожалению, вскоре ушёл из жизни томимый тревогами за судьбу предприятия академик Решетнёв — главный его «мотор». Но и без него НПО ПМ продолжало бороться за своё существование, за взятые «высоты» России в космической технике. На посту генерального директора Михаила Решетнёва сменил Альберт Козлов. И когда года через три я попросил пресс-службу предприятия, уже носившего имя своего основателя, сообщить вкратце, что нового появилось у них после памятной для меня беседы в кабинете Михаила Фёдоровича и напечатанной в правительственном журнале статьи о ней, коллеги телеграфно отстучали мне по телетайпу довольно насыщенную страничку.
Разумеется, я далёк был от мысли, что делу существенно помогла статья, но главное — оно, дело академика Решетнёва, выжило, сохранилось и даже получило неплохое для тех лет развитие. Несмотря на частые задержки в финансировании, НПО ПМ лишь за год подготовило и осуществило шесть пусков с одиннадцатью космическими аппаратами на геостационарную, высокоэллиптическую (простите за неизбежные техницизмы) и иные орбиты. Следом на его спутниках типа «Галс» получила развитие первая в России коммерческая сеть непосредственного спутникового телевещания «НТВ-плюс». На базе ранее созданного спутника «Горизонт» по заказу «Газпрома» была запущена спутниковая система «Ямал», в которой использовались наземные антенны железногорского производства. На основе контракта с европейской организацией спутниковой связи ЕВТЕЛСАТ начались работы по созданию нового геостационарного спутника СЕСАТ. Вступил в силу ещё один контракт на изготовление телевизионного геостационарного спутника «Галс-Р16» для отечественных негосударственных заказчиков.
Кроме прочего, постепенно вводились в эксплуатацию малые спутники на низких орбитах, в том числе «Гонец-Д1», которые позволили вести работу гражданской спутниковой связи «с подвижными и удалёнными объектами» (электронной почты). Был запущен первый экспериментальный спутник «Зея» с нового дальневосточного космодрома Свободный. С использованием спутников и наземных антенн железногорцев начала работу спутниковая сеть регионального телевещания в Ямало-Ненецком округе... Итоги внушали.
Ну а продолжить перечень нынешних свершений, взявших начало от без преувеличения героически спасённого в трудные годы «дела Решетнёва», читатели смогут и сами, особенно молодые, более продвинутые в технических новинках.
Мне же хотелось бы только указать на ещё одно детище академика Решетнёва — стремительно набирающий силу Сибирский государственный аэрокосмический университет, носящий его славное имя. Если специалисты НПО ПМ непосредственно продолжают дело Решетнёва, то учёные и студенты СибГАУ создают контуры его будущего, развивая идеи и воплощая мечты замечательного академика.
Мне доводилось бывать в этом университете, и в моих диктофонных записях сохранилась беседа с его тогдашним ректором и президентом Ассоциации аэрокосмических вузов России, доктором экономических наук Геннадием Беляковым. Фрагмент из неё, думается, послужит неплохим эпилогом для очерка о красноярских «красных шариках» на «орбите Решетнёва»:
«В укрепление базы университета и развитие науки вовлечено множество студентов,— говорил мне Геннадий Павлович.— Тут у нас богатые традиции. Ведь нашу кафедру космических аппаратов создавал сам академик Михаил Фёдорович Решетнёв. А чтобы инженерную подготовку усилить наукой фундаментальной, мы с Институтом физики РАН открыли межвузовское инженерно-физическое отделение. На «выходе» — качественные специалисты. Бери хоть — на производство, хоть — в науку, не подведут. Тесно сотрудничаем со знаменитым НПО ПМ Железногорска, где сделано две трети российских космических аппаратов. Совместно ведём разработку студенческих малых космических аппаратов. Под присмотром конструкторов студенты сами создают, испытывают их и запускают на орбиту с учебно-научными целями. При университете недавно открыли свой ЦУП (центр управления полётами). Не забыта и авиация. Кроме авиатехников, готовим пилотов гражданской авиации, дефицитных в Сибири. Наконец, для подготовки молодой научной элиты нами в рамках вуза создан Институт космических исследований и высоких технологий, который возглавил председатель президиума Красноярского научного центра СО РАН академик Василий Филиппович Шабанов. О возрастании роли вузовской науки говорит и подписание между Советом ректоров вузов нашего края и краевой администрацией Генерального соглашения о взаимодействии и сотрудничестве. У власти есть понимание того, что без молодых инженерных кадров не решить нынешних проблем освоения сибирских богатств и внедрения высоких технологий в производство...»
«Где наша Россия?»
Отменно щедрым был минувший год на юбилеи. К таким значимым и общенациональным, как 1150-летие российской державности, 400-летие преодоления смуты начала XVII века, 200-летие победы в Отечественной войне 1812 года и 70-летие Сталинградской битвы, услужливые СМИ то и дело присовокупляли разные «местночтимые» или «отраслевые». К примеру, круглые даты, связанные с выходом солженицынской повести «Один день Ивана Денисовича» либо пастернаковского романа «Доктор Живаго»... Ну а я в этом литературном ряду решил напомнить о юбилее не менее знаменитого лесковского «Левши», изданного аккурат 130 лет тому назад.
Советую перечитать. И гарантирую, что большинство из вас воскликнет по прочтении: мол, умели же наши классики творить нетленку! Столетие с гаком минуло, как Николай Лесков создал свой неподражаемый «Сказ о тульском косом Левше и стальной блохе», а читаешь — будто бы сегодня написано. Те же проблемы, похожие нравы, а главное — типы. Взять самого государя Александра Павловича, с его либеральными замашками, который чрезмерно хвалил в английских кунсткамерах искусство чужеземных мастеров противу отечественных. Хотя там, как замечает автор, внутри выставленного «неподражаемого пистоля» таилась русская надпись: «Иван Москвин во граде Туле»... Или тогдашних городовых, кои «баснословного» Левшу, по возвращении из Лондона в Питер без «тугамента», «свалили в квартале на пол», сняли с него заморское «платье и часы с трепетиром, и деньги обрали»... Увы, картина знакомая. Только вот, пожалуй, высоких чинов, вроде атамана Платова или императора Николая I, до конца веривших в своих умельцев, осталось на Руси ещё меньше...
Не говорю уж про нашу доблестную интеллигенцию, особенно медийную, писательскую, для которой наши мастера непременно отсталые, «косорукие», включая и тульского косого Левшу. С перестроечных времён слышим издевательства над этим бедолагой, подковавшим блоху, после чего она, дескать, и прыгать перестала. Испортил, варвар этакий...
Между тем у Николая Семёновича мысль подана куда глубже. Спецзаказ у него Левша со товарищи всё же выполнили, в тонкости работы превзойдя «аглицких» коллег. Ну а насчёт прыганья блохи... По наитию делали, в «арифметике» не сильны были. Так это не им упрёк, а как раз прозрачный намёк властным чинам, чтобы ценили своих мастаков, к наукам книжным приобщали, помимо «Псалтиря да Полусонника»...
И как тут снова не подивиться мудрости автора, нетленности «намёка» его, доныне актуального? Все мы сегодня много рассуждаем о том, с чего надобно бы начинать латание прорех, унаследованных от «лихих девяностых». Конечно, и с инвестиций, и с модернизаций, и с инноваций... Но прежде всего, думается мне,— с возрождения заботы о «левшах», о мастерах на все руки. Ведь, как ни крути, была когда-то забота о них. На себе испытал. Со школы, кроме основ наук, познавали мы азы мастерства по дереву, по металлу, по земле. Многие из нас вместе с «аттестатом зрелости» получали «корочки» трактористов, шофёров, швей-модисток. А сколько при клубах, домах пионеров работало кружков — судомодельных, авиамодельных, вязальных, вышивальных... Действовала система подготовки «трудовых резервов», сеть ПТУ, СПТУ, наставничество на заводе, в поле, на стройке.
Однако с тотальной приватизацией оных, с приходом «эффективных собственников» всё это было упразднено. За нерентабельностью. Да и просто за ненадобностью. Ибо тысячи заводов, строек и хозяйств закрылись. Остались скважины, шахты да лесосеки, где особого мастерства не требуется, знай руби, да качай, да «бабки» считай. Именно считающих расплодилось ныне особенно много, ну и ещё — говорящих. Мой знакомый, бывший токарь-лекальщик с умершего завода телевизоров, по-народному метко сказал про них: «Во устроились! Рот закрыл — и рабочее место убрано».
Но на таких «спецах» далеко не уедешь. Это было сразу понятно. Помню, ещё в середине девяностых, на самом пике смуты, один высокой руки каменщик, клавший «атомные печи» в ЗАТО и оставшийся без работы, говорил мне с горечью: «Это ж не плиту сложить — реактор! Нас разогнали, попомни слово: через пятилетку каких-нибудь финнов звать будете». И — как в воду глядел! Не только реактора, уже обычной плиты сложить некому. Вон сосед по даче второй год мается, печника ищет. Да разве речь об одних печниках?
Нечто подобное слышал и от бывшего ведущего инженера «Красмаша», в тех же девяностых прозябавшего клерком в местной управе: «Не стало на заводах заказов, замерли станки, спецы разбежались. А вы представляете, что значит подготовить инженера для точного производства — к примеру, ракетного? Мы, бывало, из втуза отличника брали, не испорченного ширпотребом, и пять-шесть лет натаскивали, прежде чем допустить к делу. Там же всё на миллимикронах!» Где ныне эти инженеры? Будь они — не падали б самолёты, не горели ракеты, да и на автозаводах мы делали бы свои, отечественные, машины, равные лучшим в мире, а не крутили отвёртками шурупы на чужих конвейерах...
Однако не хочется впадать в грех уныния. Слава Богу, не всё ещё потеряно. Во-первых, народ наш не стал бесталаннее. Как-то в нашем крае проводили конкурс умельцев «Сибирский Левша». Мне довелось заседать в жюри. Чего только не навезли из городов и весей — от трактора, собранного из утиля, до туесков-матрёшек и прялки с... электроприводом-реле. А один пчеловод показал фото «недвижимого» изделия — храма, который построил по своим чертежам на свои кровные... Так что в глубинке живы потомки Левши, поддержи только, подучи — любую блоху подкуют. А посмотрите на выставки студенческого творчества — там ещё больше чудес. Вон наши студенты Сибирского аэрокосмического университета сами спутники готовят и запускают, по примеру академика Михаила Решетнёва, чьё имя носит их вуз. Однажды я подначил на выставке продвинутого студиоза, представлявшего спутник: «А блоху подкуёшь?» — «При нашей-то технике да электронике? Запросто. Хоть живую. Ещё и скакать будет»,— заверил он.
Правда, его остепенённый преподаватель был осторожнее. Мол, и блоху подкуём, и на Марс полетим, только надо вернуть школярам технические кружки, станции юннатов, профтехучилища, больше поощрять студентов технических вузов, учёных и, конечно, инженеров. Но прежде всего — вернуть честь и достоинство мастеру, золотым рукам. Создать все условия своим «левшам», смекалистым, «креативным» и умелым.
Слышу, о том же заговорили и первые лица государства, и многомудрые думцы и сенаторы. Только бы не ограничилось дело разговорами. Всем же ясно как день, что без мастера-умельца, без квалифицированного рабочего, знающего «арифметику» и «алгебру», без истинного уважения общества и государства к труженику-созидателю мечты об инновациях-модернизациях останутся мечтами. Равно как и о массовом патриотизме в стране...
Вы помните, конечно, последний наказ Левши, умиравшего в народной больнице. Ну да, он просил передать государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят и чтобы у нас не чистили, а то «они стрелять не годятся». Это все помнят, и многие с ехидцей прохаживаются насчёт пресловутого «кирпича». Но жаль, что забывают они о других «знаковых» словах Левши, которые, с нетерпением «глядя в родную сторону», повторял он, когда возвращался на корабле из Лондона. Не любил, стеснялся народный мастер «с другими господами в закрытии сидеть... а уйдёт на палубу, под презент сядет и спросит: „Где наша Россия?“»
Нынче нам явно недостаёт таких вот соплеменников, что «к отечеству смотрят». В том числе и среди проживающих «добровольными изгнанниками» где-то в Лондонах, Парижах и прочих Нью-Йорках.
Храм от «сибирского Левши»
— Говорят, вам голос был? — спросил я с невольной иронией.
Но старый пчеловод Иван Гаврилов, далёкий от всяких литературных параллелей, ответил вполне серьёзно:
— Скорее — виденье. Приснилась мне церковь, да так чётко, так ясно, ну прямо как живая. Стоит на взгорке над нашей речкой Ингашкой, вся в серебристо-голубом сиянии, и вроде колокола потихоньку играют... Проснулся я, рассказал своей бабке, а она всплеснула руками и шепчет в страхе Божием: «Это ж, Ваня, знамение тебе». Да я уж и сам догадался, что всё неспроста. И решил: построю!
Крест серебряный
Дело было осенью 1992-го. Иван Антоныч, не мешкая, смастерил в своей столярке под навесом большой деревянный крест. Православный. Осьмиконечный. Покрасил серебряной краской, подсушил. А в ночь на Воздвиженье Креста Господня, которое отмечается 27 сентября по новому стилю, огородами уволок его на горбу и тайно водрузил на том самом месте, где привиделась ему церковь во сне.
Наутро всполошилось всё село: откуда взялся этот крест над речкой, да ещё в такой день? Что он означает? И кто его поставил? Впрочем, гадали недолго. Хотя в Нижнем Ингаше население довольно солидное — всё же райцентр, однако «деревенским детективам» не составило труда «вычислить», чьих это рук дело. И уже на другой день нарочная из местного «Белого дома» постучала в окошко Гавриловым и передала хозяину приглашение на беседу. Оделся Иван, перекрестился и пошёл на расправу.
Однако времена на дворе были уже другие. Правящая партия сугубых атеистов ушла со сцены. И хоть сидели в районной управе вроде всё те же люди, но говорили уже по-иному. Верно, пожурили сначала, что, мол, никого не спрося, без совета с законной властью крест поставил неизвестно зачем; но когда Иван рассказал о персте Божием и о своих планах на сей счёт, отпустили с миром. Что ж, попробуй, мол, если получится. Не очень, впрочем, веря в серьёзность затеи старого чудака.
Иван — сын крестьянский
Но они плохо знали Ивана Гаврилова. Он не из тех, кому лишь бы пропеть, а там хоть не рассветай. Мало что упрям в характере, упорен в труде, так ещё и сведущ, искусен в косом десятке ремёсел. Да и вообще жизнью тёрт, как говорится, по полной программе.
Родом сибиряк, крестьянский сын Иван действительную отслужил в Приморье, где получил специальность радиста. А ещё, пойдя по стопам отца, деревенского портного, освоил швейное дело, шил для солдат шинели и робу для зэков. После армии работал в иркутских леспромхозах, валил ангарскую сосну пилой-двухручкой. Успел даже поработать на ударной комсомольской стройке — на Братской ГЭС. Но потянуло домой. Вернулся в свой Ингаш — центр самого восточного района Красноярского края, женился на Евдокии-рукодельнице из соседнего таёжного посёлка, вскоре подарившей ему сына, построил дом, выкопал колодец, сложил русскую печь, которая до сей поры исправно служит...
И потекла внешне размеренная, но внутренне напряжённая трудовая жизнь. Восемь лет плотничал в местном РСУ, потом, будучи шофёром, пошёл в ДОСААФ преподавать автодело. Потом, уже работая пожарным, увлёкся пчёлами. Держал семьдесят ульев с гаком, по две тонны мёду за сезон сдавал в потребкооперацию, продавал на базаре. Как мечталось, купил себе «Ниву», затем «Ладу», УАЗ. Да ещё на руках был казённый грузовик, на котором работал. И вот, уйдя на заслуженный отдых и став пчеловодом — «свободным художником», задумался как-то: «Ну а что из того, что сберкнижка пухнет и машин полон двор? Надо бы послужить Богу и людям, сделать что-то такое, чтобы добрую память о себе оставить». И тут — вещий сон или знамение это...
«Сибирский Левша»
Иван Антоныч и один бы не сробел перед стройкой, благословлённый Господом и деятельно поддержанный супругой богоданной. Он уже сам, исходя из строительного опыта, «нарисовал» проект будущего храма, каким тот привиделся ему, и попросил знакомого инженера-строителя Александра Самойлова сделать все технические расчёты, подготовить, так сказать, технико-экономическое обоснование. Но весть о его добром почине, подхваченная местными журналистами, быстро разнеслась по всему району, и люди, поддержавшие его, дружно понесли ему деньги.
— Нет, так дело не пойдёт,— остановил стихийные «финансовые потоки» Иван Антонович.— Надо всё по уму и по совести. Собирайте народ, решим миром.
Сход получился многолюдным. Приехал батюшка Александр, настоятель храма Александра Невского из ближайшего города Иланска, куда верующие нижнеингашцы ездили молиться, пришли представители власти. Поскольку инициатива всегда «бьёт» по инициатору, Гаврилова единодушно избрали старостой, точнее — председателем приходского совета. Отвёз он решение мира в епархию, выправил необходимые документы, получил печать, открыл счёт в Агробанке, вложив, почитай, все свои кровные... Номер счёта опубликовала районная газета. Ждать пожертвований долго не пришлось. Один благотворитель, пожелавший остаться неизвестным, вложил даже пятьсот тысяч рублей, немалые по тем временам деньги, многие — по сто, по пятьдесят тысяч. Когда набралось под два миллиона, Иван Антоныч оформил депозит, пошли проценты...
Начало строительства освятил благочинный церквей Канского округа отец Вячеслав. Стали рыть траншею под фундамент — и тут первая загвоздка: грунт на месте, подсказанном свыше, оказался сплошь песчаным. Что делать?
Судьба дома, построенного на песке, хорошо известна... Может, забутить понадёжней — например, рельсами? Только где их взять? В заботах энтузиаста живейшее участие принял глава района Леонид Ховренков, даром что в недавнем прошлом был первым секретарём райкома партии, да и поныне дружен с коммунистами.
— Раз народ хочет этого — поможем,— сказал он.— Людям нельзя без духовного стержня. Будет ещё в чём нужда — приходи, не стесняйся.
С того дня Иван нашёл в районной администрации и главе её первейших помощников. Значительно облегчились его хлопоты по добыче кирпича, леса, уголка, бетона и прочего, а также по поиску вечно недостающих средств. «Административный ресурс» важен не только на выборах... Для начала железнодорожники привезли Гаврилову целый лесовоз рельсов. Но, правда, промысел Господень опередил их: на полутораметровой глубине за песком пошла глина с гравием — прочнее основания не придумаешь. А даровой песок очень пригодился на бетонные замесы.
Немало сил с тех пор положил Иван и на стены, и на крышу, и на купола пятиглавого красавца-храма Михаила Архангела, работая восемь лет подряд вместе с наёмными рабочими и доброхотами, подвозя на своём «уазике» с тележкой разные стройматериалы (одного цемента понадобилось почти двадцать тонн!), но до сего дня его главная гордость — фундамент.
— Мы его сделали за двадцать дней и — на века. Обвели железобетонной обвязкой, с мощным раствором, любые дожди с него как с гуся вода,— рассказывал он мне, блестя глазами.
А встретились мы с Иваном Антоновичем в канун Новогодья на своеобразном празднике мастерства. Краевая гостелерадиокомпания в течение ряда лет вела популярную передачу «Сибирский Левша» — о народных умельцах из глубинки, мастерах на все руки. И вот решила подвести итог в виде смотра-конкурса. Нашлись спонсоры. Мне, как много писавшему в своё время на темы народной художественной культуры, довелось работать в составе жюри. И хотя на празднике мастерства была представлена масса талантливейших работ — от каких-нибудь берестяных туесов с чудесной кружевной резьбой до самодельных тракторов,— мы, «строгие судьи», единогласно первую премию отдали Ивану Гаврилову, построившему храм в своём посёлке. Ибо все увидели в этом деянии не просто проявление мастерства, но и то самое служение человеку и Богу, которое, к примеру, священник красноярской Никольской церкви отец Виктор даже назвал «неким подвигом исповедничества в наше время», выразившимся в храмовом строительстве.
К тому времени нижнеингашский храм был уже внешне готов, со стенами, главами, куполами, оставались внутренние работы да оснащение колокольни.
Председатель жюри и главный спонсор конкурса, генеральный директор ОАО «Назаровское молоко» Михаил Барковский, тоже, кстати, из бывших секретарей райкома, вручая Гаврилову конверт с купюрами, так и сказал:
— На колокола!
Краевая пресса об Иване Антоновиче, «засветившемся» на ТВ, писала всё больше под «сенсационными» заголовками типа «Храм пчеловода Гаврилова», что ему, человеку верующему и по природе скромному, видимо, не слишком нравилось. Поэтому, беседуя со мной, он упорно подчёркивал, что явился лишь инициатором строительства храма, ну и «немножко прорабом». И просил меня, если буду писать, непременно упомянуть главу района Леонида Ховренкова как главного попечителя стройки, отзывчивых руководителей окрестных дорожных и сельскохозяйственных предприятий — Владимира Майданова, Сергея Каменецкого, Алексея Самусева, Михаила Мальцева, Александра Ващенко... По первой просьбе поставляли кто кран, кто каток, кто газосварку или автомашину. Называл он и многочисленных местных мастеров — каменщиков, плотников, кузнецов, жестянщиков, приходивших на подмогу, зачастую бескорыстно. Что я и делаю. Но от себя ещё добавлю, что рядом с Иваном все эти годы неустанно хлопотала его Евдокия Дмитриевна: красила, белила, мыла, а нередко и «инвестировала» стройку, выкраивая средства из семейного бюджета, из тех же «медовых» денег, выручаемых с пасеки, на которой она всё чаще заменяла мужа, ставшего на время «прорабом».
— Не ради себя старались — ради всех нас, чтобы было где душу очистить, потому и миром поддержаны,— говорил мне Иван Антоныч.
А на мой вопрос, когда же он откроет храм Михаила Архангела для прихожан, ответил так:
— Если Бог даст здоровья, глава поможет средствами, а народ подсобит трудом в завершении стройки, то, думаю, на очередное Воздвиженье Креста Господня ударим в колокола и отслужим первый молебен. Я так и сказал главе района в его кабинете...
Помню, собираясь написать об Иване Гаврилове, я аккурат накануне следующего Крестовоздвиженья позвонил в Нижний Ингаш, в редакцию районной газеты, с первого дня взявшей на себя этакое «идеологическое обеспечение» новостройки. Тогдашний редактор Лиля Енцова со вздохом сказала, что освящение храма придётся отложить. Отделочные работы заканчиваются, однако на все колокола звонницы не хватает денег. Удалось приобрести лишь один. Но Иван Антоныч по-прежнему полон энтузиазма, глава Леонид Николаевич тоже не теряет надежды найти выход, так что малиновый звон не за горами.
Слушая её, вспомнил я невольно признание Ивана Гаврилова, что он по наивности обращался за помощью даже... в «Поле чудес», но, видно, не все чудеса там сбываются. На селе же бюджет извечно дотационный, трудовой народ беден, да и сельский предприниматель не слишком богат, чтобы выступать серьёзным спонсором. Скажем, в том же конверте «На колокола!», торжественно вручённом главному «сибирскому Левше», было всего лишь... Словом, довольно скромная сумма. Тут не до малинового звона...
С тех пор минуло ровно десять лет. И вот снова позвонил я в Нижний Ингаш, в районную газету «Победа»: как, мол, там дела с церковью, некогда построенной по почину пчеловода Ивана Гаврилова всем миром, стоит ли красавица, и поют ли её колокола над речкой Ингашкой? И уже новый редактор, Ирина Лукинична Рупп, любезно и не без гордости поведала мне, что храм Михаила Архангела действует в полную силу, колокола его, «большие и зазвонные», слышны на весь райцентр и окрестности. Вокруг настоятеля отца Игоря сплотилась дружная церковная община. В прихожанах недостатка нет. Приезжают богомольцы даже из соседних селений. Не пропускают службы, молебны и Иван Гаврилов со своей благоверной. Они, слава Богу, живы-здоровы и деятельны. Иван Антоныч всё так же занимается пчёлами, а Евдокия Дмитриевна ведёт дом. Районом сегодня правит другой глава — Пётр Александрович Малышкин, из нового поколения руководителей, но отношение местной власти к церковной жизни селян по-прежнему доброжелательное.
Да и почему бы ему иным быть, ежели благодаря церкви в селении ныне «есть где душу очистить», как говорил мне когда-то славный «сибирский Левша», бескорыстный храмостроитель Иван Гаврилов, да продлит Господь его годы?
