Кассетное
В чьём-то детстве порвётся кассетная нить,
хлопнет форточкой, звякнет фарфором с комода...
В надоевший июль въедет лепетом спиц
нежный август две тысячи стёртого года.
Те веранды и кухни — всё сдвинется с мест.
Пианино, начав, нерешительно смолкнет.
И вся жизнь разлетится одной SMS
дробью бусин, ракушек, магнитиков с моря.
Вот и ты. Застрелившийся в профиль с руки.
Чуть не в фокусе. Молод. Летящие брызги.
Восемь, девять, щелчок и шипенье. Гудки.
«Добрый день. Я звоню из непрожитой жизни».
Из не спевшихся песен, не обнятых плеч,
позабывшихся дат, неотправленных писем,
западающих клавиш, сорвавшихся встреч
разлетится по карте сверкающий бисер.
Нет, нельзя. Нет, нельзя дать забытых имён
нашим дням, нашим прожитым в прошлом поездкам.
Нет, не смей. Пусть не август. Пусть солнечным днём
не порвётся в прошедшем кассетная леска.
Нет, не дай мне любви и разлуки, не дай
мне такое несчастье, случайность, нелепость:
в снегопаде пытливо разглядывать даль,
веря в Бога, любимых, последний троллейбус.
Лучше просто сквозь парк, позабыв обо всех,
подчиняясь законам не логик, но лирик.
Этот вой захлебнувшихся в плёнке кассет —
верно, самая лучшая музыка в мире!
И парад фонарей не признает мой лик,
и не звякнет в карманах привычная мелочь.
В моём детстве отныне никто не болит:
«Добрый день, я всё тот же смеющийся неуч».
Добежать до деревьев на той стороне.
Оглянувшись украдкой, погибших застукать.
Этот город, затихший на вдохе, втройне
станет ближе и больше с последней разлукой.
В добрый путь. До вокзала. На поезд к шести.
Не тревожь в гамаках задремавшее лето.
Пусть за всех уходящих в ветвях шелестит
нашим прерванным детством кассетная лента.
Одиночество в Сети
Дорогая, хотел написать давно, но не было марки.
Таланта. Повода. Провода за горизонт.
Я живу всё там же, первый от арки,
но знакомого мало отыщет твой взор.
Человечество — очередь в супермаркет,
что обсуждает новый сезон.
Дорогая, места наших любовей зарастают вай-фаем,
из старых знакомых ни одного вообще.
Из людей всё больше подростков. Они не скрывают
превосходство вещей. Превосходство вещей
стало залогом общего блага.
Те, кто не хочет его разделить,—
ошибка в системе, подобие бага.
Я и сам не прочь бы щёлкнуть delete,
но нет таких клавиш вне всяких раскладок,
и каждый мой выдох — в вечный он-лайн.
И тенор в опере больше не сладок,
так как не может жахнуть «прощай»,
а только бессчётные «до свиданья»,
не в силах более вырваться из.
Точнейшей теорией мирозданья
отныне становиться чей-то плейлист.
Ты в плюсе, так как совсем не седая,
если листать фотографии вниз.
Дорогая, отвернись к стене и спи, просто спи.
Где-то за стенкой скрипят рессоры,
множа он-лайн или просто СПИД.
Мир состоит из каких-то спин,
мелочи, логинов, прочего сора,
но стихи не растут. Без USB
я раньше был счастлив, слушая соло,
или когда солист группы «Сплин»
мне подпевал на каждое слово.
В данном безверье не знаю, что гаже:
быть динозавром иль выйти сухим
из Стикса опять. Ну не с нашим же стажем
забвенья лабать этим хипстерам хит?
Дорогая, для них я обычный гаджет,
что пишет рассказы, песни, стихи,
причём устаревшей модели настолько,
что впору примерить к слуху «Adios».
И если б не сотня таких же осколков,
что любит рифмованное нытьё
в моём исполненье, то я бы вышел
из всех сетевых, закрывая чат.
И слава, что воя такого не слышит
никто, кроме этих забытых волчат.
Встало у горла застрявшим лифтом,
так что сидеть да тыкать «Reset».
О поколенье бесцельных кликов,
надкусанных яблок и прочий десерт.
Кончиком пальцев запутались в липком.
Стыдно сказать — Глобальная сеть.
Где-то за стенкой скрипят рессоры,
множа он-лайн или просто СПИД.
Их отличает мышленье в сто сорок
символов, чтоб помещалось в твит.
Дорогая, ты знаешь, что я тебя выдумал
из лучших припевов, фильмов, цитат.
Так нужно. Если становишься идолом,
то забываешь родной адресат.
А я всё надеюсь, что будешь мне выдана,
вылезешь первой же ссылкой на сайт.
Дорогая, прости, но аккаунт угнан,
не отвечает, заклинило нерв.
От нашей эпохи не угли, но угги.
Души погибших ушли в Интернет.
Имя твоё отсутствует в «Google».
Значит, тебя не было, нет.
* * *
Ладно, пускай, хорошо.
Короткая стрижка. Кольцо на большом.
Взгляд птичий умён, невинен.
Главный вопрос навсегда решён:
если самум в её жизнь пришёл —
искренне верить в ливень.
Такие растут из джинсовых шорт:
смотри, как легко опрокинула шот.
Так жизнь твою опрокинет.
В глазах её Нил.
Ты вежлив, мил,
с берега смотришь на волны.
Шагнёшь — и влипнешь. Это не ил —
в горле рекой — горячий винил.
Не то чтоб в ней много подводных
Течений — скорей, дрейфующих мин:
из клавиш лепишь взорванный мир,
разбросанный файлами ворда.
Характер дурной,
двойной, дрянной.
Волной бросает в осадок.
Если ты с миром, она — с войной.
Из песни любимой — мотив иной,
бонус с забытых бисайдов.
А если с ковчегом — ковчег на дно,
по берегу бродишь — спасённый Ной —
средь груды убитых касаток.
А если всё так,
пусть пекло рта
раскрашено самым алым,
но ей от тебя — вообще ни черта,
и просто отныне такую считай
воплощением нежного ада.
А если она совсем мечта,
запомни её в самых общих чертах:
чтоб знать наизусть каждый атом.
Дирижёр
Зал полон. Сжат в точку. В монокль. В зрачок.
И вдох затаили пред выдохом горны.
Смотрите! застыл поднесённый смычок
к скрипичным, натянутым в ужасе горлам...
Секунда — и взрыв. Захлебнутся в аккордах.
Пойдёт из артерий и вен, горячо!
Из самых предсердий, из вскрытой аорты!..
Но медлит. Все взгляды на нём. Обречён.
И тронул тихонько. С опаской. Легко.
Повёл чьим-то детством, в обход, берегами...
Чуть слышно. На пальцах. За хрупкой рукой —
все, полными слёз, не дыша, не моргая...
И вдруг разревелась громада оргáна!
И грянуло. Ливнем. Потоком. Рекой.
Взметнулось страницей. Смелей. Ураганом.
И руки в мольбе: успокой! Упокой!
Но нет. Не сдержать. Слишком долго держал
в себе тишину одичавший оркестр.
Теперь — лихорадкой, в испарину, в жар!
И воздуха мало, и звука, и места.
И только погибнуть. И пасть. И воскреснуть.
Зал вымер. Зал сжался до точки. Зал вжат
во взмокшую спинку притихшего кресла:
Спаси! Успокой! Ведь неужто не жаль?..
Но нет. Не спастись. Море требует жертв.
Лицо ошалевшей от скрипа скрипачки.
Смотрите! упавший изломанный жест.
И фрак его в брызгах бемольных испачкан
до локтя! Смотрите! Он сдался. Он прячет
изящных виновниц за кругом манжет.
Расстрелянный залпом разверзнутых жерл,
склонённый пред музыкой вдвое, он... плачет.
