а в 1988 г.
27 ноября 2013 года, в возрасте неполных 83 лет, скончалась Наталия Васильевна Юхнева - доктор исторических наук, главный научный сотрудник (в последние годы – консультант) Музея антропологии и этнографии РАН им. Петра Великого Российской Академии наук (Кунсткамера), выдающийся ученый и отважный общественный деятель.
Закончив школу с золотой медалью, Наталия Васильевна в 1948 году без экзаменов поступила на исторический факультет Ленинградского государственного университета. После окончания она была оставлена в аспирантуре, где написала и успешно защитила диссертацию по теме "Рабочее движение в Петербурге в 1901 г." под руководством профессора С.Н. Валка. В 1957 г. Н.В. Юхнева поступила на работу в Институт этнографии АН СССР им. Н.Н. Миклухо-Маклая (как он тогда назывался) и всю жизнь проработала в этом учреждении. Отдав дать музейной работе и изучению уральских рабочих, Н.В. полностью погрузилась в изучение этнического и социального состава своего города в конце XIX – начале XX веков. Результатом стала монография "Этнический состав и этносоциальная структура населения Петербурга", вышедшая в 1984 году и докторская диссертация, блестяще защищенная в 1988 году[1].
Этническая история Санкт-Петербурга – Ленинграда, проживавшего в нем русского большинства и национальных меньшинств, стала главной темой научных интересов Н.В. Юхневой. В этой области она была признанным всероссийским авторитетом. В этом качестве о ней узнали за рубежом – в Польше, Чехословакии, Венгрии, Японии, Израиле, Германии, Великобритании и США. По инициативе и под руководством Наталии Васильевны с 1973 года в Институте этнографии проводились регулярные конференции «Этнография Петербурга-Ленинграда», названные "Петербургскими чтениями".
Не будучи ни еврейкой, ни "отказницей", ни диссиденткой, Н.В. Юхнева, рискуя карьерой, с 1984 года участвовала в нелегальном еврейском культурном движении. В годы "перестройки", в июне 1988 г., в ответ на митинги юдофобского общества "Память" в Румянцевском саду и слухи о погромах, ожидавшихся к 1000-летней годовщине крещения Руси, Наталия Васильевна выступила на "Петербургских чтениях" с докладом "Актуальные вопросы межнациональных отношений в Ленинграде", в котором впервые публично объяснила погромные настроения в русском обществе многолетней антисемитской политикой советского государства, в частности, массированной антисионистской и антиизраильской пропагандой. В декабре того же года Н.В. стала одним из учредителей Межнационального общества "Единение", призванного смягчить напряженность в городе, но не удостоившегося регистрации у городского начальства. В 1989 году Юхнева - член совета Ленинградского общества еврейской культуры, член совета ВААДа – Ассоциации еврейских организаций и общин СССР, в 1992 году - докладчик об антисемитизме на слушаниях в Комиссии по правам человека Верховного Совета России. Н.В. Юхнева была участницей и многих других конференций и форумов против расизма и антисемитизма.
Наталии Васильевне были органично свойственны научная честность, безупречное чувство справедливости и гражданское мужество. У еврейского народа было не много таких друзей и защитников, как Н.В. Юхнева.
***
Семья. Юность
Наталия Васильевна родилась и большую часть жизни прожила, за вычетом эвакуации, на Кирочной, рядом с бывшей лютеранской церковью Св. Анны. Потом 14 лет она жила до самой своей смерти на ул. Гоголя в Стрельне, последние два с половиной года не вставая с постели, но продолжая работать, писать воспоминания. Она оставила дочь Екатерину, признанного знатока городской бытовой культуры и сына Андрея, специалиста по гидродинамике кровообращения, а также четырех внуков. Одна из них, Лиза, - точная копия своей бабушки.
Дед Н.В., Павел Михайлович Юхнев (1871-1932), был главным землеуправителем Алтайского края, вторым после губернатора человеком. Он дослужился до титула статского советника и удостоился потомственного дворянства. Как либерал, дед сочувствовал и помогал сосланным в Сибирь революционерам. После 1917 года он увлекся краеведением. Большевики использовали его как "спеца", но все-таки арестовали во время насильственной коллективизации. Тогда по всей стране арестовывали агрономов и специалистов по землеустройству; ведь им более чем кому бы то ни было, были очевидны губительные последствия антикрестьянской политики советского правительства. Только благодаря заступничеству народовольца С.П.Швецова, который был ему многим обязан, деда выпустили из-под ареста, позволили умереть в своей постели и даже похоронили, как народовольца, на Литераторских мостках Волковского кладбища в Ленинграде.
1910-е годы Барнаул Павел Михайлович Юхнев в рабочем кабинете
Родители Н.В., родом из Барнаула, познакомились в Томске, где Василий Гаврилович Мирошников учился в Технологическом институте, а Наталия Павловна Юхнева - на медицинском факультете Университета. После переезда в Ленинград отец работал на заводах, преподавал в ФЗУ и ВУЗах технологию металлов (Лесотехническая Академия, Текстильный институт), мать работала врачом. В дореволюционной Сибири почти не было антисемитизма в среде интеллигенции. Наверное, поэтому Наталия Павловна была поражена высоким, как ей показалось, уровнем антисемитизма в Ленинграде 1920-х годов в то время, как евреи, приезжавшие в Ленинград с Украины, почти не ощущали антисемитизма по сравнению с родными местами.
Полное неприятие антисемитизма Наташа унаследовала от своих родителей. Помнится, как в один из моих приездов в Петербург из Израиля, она заметила мимоходом: "А я вообще считала и считаю, что хороший человек не может быть антисемитом". Она училась на истфаке ЛГУ в начале 50-х годов, после того разгрома, который пережил факультет в 1949 году, когда были изгнаны Б.А. Романов и С.Я. Лурье, отстранен от должности декан В.В. Мавродин и арестован следующий декан Н.А. Корнатовский. На смену им пришли бездарные неучи. Из "бывших" профессоров остался только С.Н. Валк.
Судя по воспоминаниям самой Н.В., ее, еще школьницей, глубоко потряс Холокост. Она даже начинала учить идиш, освоила алфавит. Следующим потрясением стали похороны отца одной из ее подруг - Тани Броун. Профессор ЛГУ (А.С. Броун) умер при странных обстоятельствах, после убийства, по приказу Сталина, выдающегося актера и режиссера Государственного еврейского театра, председателя Еврейского антифашистского комитета Соломона Михоэлса. Убийство Михоэлса было представлено как автокатастрофа, поэтому многие считали, что и профессор Броун умер не своей смертью.
1939 г. Железноводск Пушкинская галерея Мирошников Василий Гаврилович и Юхнева Наталия Павловна
Послесталинская политика государственного антисемитизма надолго превратила советских евреев в граждан второго сорта, отказав им при этом в праве на свою культуру, на эмиграцию и на само упоминание вне резко негативного контекста. Впрочем, мне не сказать лучше самой Наталии Васильевны.
"Антисемитизм не был тогда таким крикливым и откровенным, каким он стал с объявлением “гласности”. Зато было другое. Антиеврейская кадровая политика. Оголтелая антисионистская и антиизраильская пропаганда в партийной печати. И — странный, молчаливый антисемитизм, никогда нигде до того не встречавшийся. Евреев окружили заговором молчания. Еврейская тема была абсолютно невозможна ни в печати, ни в устных публичных выступлениях. Само слово “еврей” было почти что непроизносимым. Евреи как бы не существовали. Ни в современности, ни в истории. Миф, дым, воздух. Ничто. Это было непереносимо"[2]
Отказники
Мой путь к знакомству с Наталией Васильевной начался с того, что в конце 1979 года я подал ходатайство в ОВИР о разрешении на выезд на постоянное место жительство (на казенном языке – ПМЖ) в Израиль. Но опоздал. К тому времени власти решили резко ограничить, почти прекратить еврейскую эмиграцию. Я, как и многие другие, получил отказ, стал по тогдашнему выражению "отказником" и оставался в этом статусе семь с половиной лет. Уже во время подачи документов я узнал о существовании нелегального, но не секретного, квартирного семинара по еврейской истории и иудаизму, которым руководили трое отказников: историк, бывший диссидент Григорий Канович, инженер-связист и учитель иврита, ставший ортодоксом, Григорий Вассерман, а также эрудированный в области иудаизма ученый-химик Лев Утевский. Организаторы хотели усилить национальное самосознание среди отъезжающих и, таким образом, повлиять на их выбор цели эмиграции в пользу Израиля. В сущности, это были публичные лекции, поскольку кроме этой тройки почти никто не выступал. Десятки слушателей, и я в их числе, каждый воскресный вечер приезжали в Павловск к Кановичу, на проспект Просвещения к Вассерману (шутники называли его Проспектом еврейского просвещения) или в иную отказническую квартиру, чтобы с жадностью впитывать знания о своем народе, знания, которыми нас обделила советская власть.
Наталия Юхнева, 1956 г.
Эти лекции оказали воздействие на дальнейшую еврейскую культурную жизнь Ленинграда. Почти все активисты восьмидесятых прошли через тот семинар. Лекции Кановича дали мне начальную базу знаний в области истории евреев, пробудили желание узнать еще больше. Я брал у него книги на английском языке, привезенные иностранцами, знакомился с терминологией, набирал эрудицию.
Учтя популярность лекций, власти решили отпустить Утевского (он уехал в ноябре 1980 г.) и Кановича (май 1981 г.) в Израиль, а наши "тусовки" прекратить. Рядовых участников отлавливали, переписывали, фотографировали, хозяев квартир запугивали. Кого-то избили, кого-то посадили на десять суток. Эти игры в "казаки-разбойники" закончились арестом (в мае 1981 г.) и осуждением ученого-математика Евгения Леина[3]. В этот трудный период семинаром руководил школьный учитель математики Яков Городецкий, которому требовались новые лекторы, и я предложил свои услуги. Первые же мои лекции имели успех, но семинар не выдержал преследований и прекратился.
Именно тогда у меня родилась идея водить экскурсии по местам, связанным с еврейской историей города; ведь для этого не требовалось помещения. Когда популярность экскурсий возросла, власти устроили на них облаву (кажется, это был 1983 год), и мне пришлось отказаться и от этого занятия. Правда, к тому времени у нас уже появилась новая форма – семинар с углубленным изучением иудаики.
Наш семинар
Семинар нового типа начал работать в 1982 году. Мы собирались в воскресные вечера раз в две недели, кроме каникул. Это был не только клуб по интересам. Первоначальной целью была подготовка эрудированных учителей по иудаике на будущее, когда лекции для широкой публики возобновятся. Постепенно, с ростом уровня участников, семинар становился научным.
Было очевидно, что продержаться можно только совместными усилиями. Поэтому мы решили, что все должны по очереди готовить доклады. Если кто-то не мог подготовить оригинальное сообщение, то ему предлагалось прочесть и пересказать интересную книжку или сделать обзор какой-либо темы. После доклада каждый должен был переработать свой текст в форму статьи. Лучшие статьи под фамилиями авторов или под псевдонимами публиковались в Ленинградском Еврейском Альманахе (ЛЕА),[4] нашем подпольном журнале. ЛЕА стал своеобразным печатным органом семинара.
Участники семинара, апрель 1987 г.
Всего в семинаре участвовало до сорока человек, из которых около тридцати выступило с докладами. Ядро составляли Семен Фрумкин, Даниил Романовский, Михаил Сальман, Михаил и Татьяна Макушкины, Давид Лейбман, Марина Вайнштейн (в замужестве Гольдина), Михаил Цирильсон, Игорь Котлер, Виктор Биркан и я.
Предполагается, что ученые должны иметь соответствующую подготовку. Однако даже общего исторического образования почти никто из нас не имел, за исключением Макушкиной, закончившей истфак ЛГУ. Остальные были инженерами, программистами, учителями, биологами, врачами. Формального образования в области еврейских наук тогда фактически не существовало, так что в этом отношении все мы были самоучками и равными. Английским языком в той или иной степени владели многие, ивритом или идишем - только некоторые из нас.
Тематика докладов охватывала историю переводов Танаха (еврейской Библии) и еврейского книгопечатания; историю евреев в древнем мире, в странах ислама и средневековой Европе, Польше, России и, конечно, в Петербурге; евреев в революции, погромы и самооборону, антисемитизм, Холокост, литературу и музыку, этнографию, Каббалу, еврейские субэтнические группы, субботников. Большим преимуществом наших штудий, по сравнению с официальной наукой, была их неподцензурность. При выборе темы мы могли себя не ограничивать. ЛЕА позволял авторам печататься, обходясь почти без эвфемизмов и называя вещи своими именами.
Нам были доступны открытые фонды Ленинградской Публичной библиотеки и Библиотеки Академии Наук, но почти вся хранящаяся там еврейская литература была на спецхранении, то есть выдавалась лишь лицам с допусками. Современной западной научной литературы и журналов по иудаике почти не имели даже самые крупные советские библиотеки. А вот у нас, в среде отказников, оказались книги и сборники, привезенные иностранными гостями. К счастью, в Ленинграде жило несколько библиофилов, обладавших солидными собраниями старых еврейских книг и журналов на русском языке. Многие из них были изданы в дореволюционном Петербурге. Часть этих собраний была куплена в общественное пользование при содействии Абы Таратуты – неформального лидера отказников.
Для серьезных исторических исследований требовался, разумеется, доступ и в архивы: государственные, частные, зарубежные. В государственные нас не пустили бы, за рубеж – сами понимаете…, но к некоторым частным архивам, архивчикам и документам мы нашли дорогу. Третьим ресурсом являлись интервью. Я искал и находил коренных петербуржцев, детей общественных и религиозных активистов, деятелей культуры. Четвертым источником знаний были экспедиции. Для проведения полевого исследования не обязательно было ехать в "черту оседлости", можно было удовольствоваться посещением Еврейского Преображенского кладбища в компании знающего старожила.
Несостоявшийся доклад в Географическом обществе
В своих поисках материалов и научных контактов я встретил Наталию Васильевну Юхневу. Надо сказать, что я был не вполне откровенен с Наталией Васильевной во время нашей первой беседы; ведь я не очень-то доверял советским ученым-гуманитариям, еще меньше неевреям. На прощание она меня пригласила на свой доклад о еврейских музеях Праги, который был объявлен в Географическом обществе.
Мне не верилось, что еврейская тема прорвется на официальном форуме, но, на всякий случай, я поделился новостью со своими товарищами. И вот в намеченный день в здание Географического общества начали стекаться отказники, учителя иврита, прихожане синагоги, зачастую бородатые, а некоторые (невиданное дело!) в кипах. На заседание, собиравшее обычно от силы пару десятков специалистов, пришло около ста человек[5]
И тогда объявили, что доклад отменяется из-за поломки в системе электроснабжения. Мы, конечно, сразу поняли, кто и почему отключил электричество, но не спешили расходиться и из озорства приняли участие в игре. Находившиеся среди нас инженеры-электрики вызвались найти и починить неисправность. Другие предлагали прослушать доклад при естественном освещении; было еще не поздно и не слишком темно. Отказник со стажем Леонид Зелигер поднялся на трибуну и по-макиавеллевски предложил: "Мы поняли, что доклада не будет, но, может быть, Наталия Васильевна согласится вкратце рассказать нам, о чем бы она говорила, если бы доклад состоялся?" Председатель собрания, хороший и несколько наивный человек, культуролог Георгий Владимирович Пионтек попытался смягчить неловкую ситуацию, для чего пустил по рядам лист бумаги, предложив присутствующим записать туда свои имена и телефоны с тем, чтобы их оповестили о дате, на которую перенесут доклад. Его предложение вызвало гомерический хохот: мы не сомневались, что эту идею Пионтеку подбросили гэбисты, чтобы так, даром собрать оперативную информацию.
Пока мы забавлялись, с Наталией Васильевной происходило нечто невообразимое. Ведь она готовилась, принесла плакаты и слайды, пригласила гостей, а власти ее так оскорбили. Лицо ее покрылось красными пятнами, она пыталась что-то говорить, возмущаться, ходила в администрацию, очень нервничала, в общем, приняла ситуацию близко к сердцу. Я это заметил и полностью изменил свое отношение к ней.
Друг и советчик
Через день я позвонил, выразил сочувствие и предложил встретить её после работы. Когда мы встретились у выхода со станции метро "Чернышевская", я привел ее на заседание нашего семинара, куда посторонние обычно не допускались. То заседание проходило на ул. Петра Лаврова (Фурштатской), у Миши Цирильсона, в двух шагах от ее собственной квартиры на Кирочной. Я собирался только познакомить ее с семинаром и его участниками, но она пришла и осталась. Что привлекло Наталию Васильевну? Что нашла она в группе дилетантов, что разглядела? Ведь и доклад в тот день был, как назло, слабее обычного.
По этому вопросу, отзываясь на весть о кончине Н.В., директор Института советского еврейства в Музее Яд Вашем, др. Аркадий Зельцер, отметил: "Сегодня, оглядываясь назад, можно в полной мере оценить, какой порядочностью, смелостью и тактом надо было обладать, чтобы поддерживать тогда тех непрофессиональных людей, которые хотели заниматься еврейской тематикой".
Бывший московский этнограф Игорь Крупник, приехавший из Вашингтона в Москву в 2008 году на конференцию "Неофициальная иудаика в Советском Союзе", поведал нам, что в 80-х годах он и Михаил Членов предпринимали неоднократные попытки привлечь нееврейских историков и этнографов в свою Московскую Еврейскую историко-этнографическую комиссию, но все отказывались. А ведь их комиссия была основана при официальном журнале Советиш Геймланд (Советская Родина – идиш) и никем не запрещалась. Хотя главный редактор журнала Арон Вергелис, по указанию своих кураторов, от нее быстро отказался, но, при этом, предложил членам комиссии публиковаться в своем журнале. В комиссии заседали ученые со статусом; свои статьи на еврейские темы они печатали пусть в крохотных, но литованных сборниках. А мы-то вообще были "неприкасаемыми".
Наталия Васильевна посещала наш семинар параллельно с ведением колоссальной научной работы. Теперь и мы участвовали, правда, в качестве публики, в ее "Петербургских чтениях". В дни чтений Большой конференц-зал Института этнографии битком набивался специалистами из университета, музеев, вузов и библиотек, краеведами и всеми, кто интересовался историей и этнографией своего города. Юхнева старалась, чтобы еврейская тема на "Петербургских чтениях" всегда звучала. Однажды в своем докладе она сообщила, что на рубеже веков евреи составляли относительное, а то и абсолютное большинство в городах и местечках "черты оседлости". Еврейская тема в то время была настолько запретной, что для большинства присутствующих это прозвучало как новость. Одна антисемитка даже подошла после доклада, приняв Н.В. за свою единомышленницу; ведь антисемитам всегда кажется, что евреев повсюду слишком много.
Н.В. Юхнёва не выступала на нашем семинаре с докладами, но высказывала ценные замечания в обсуждениях и в частных разговорах. Ее советы и ее моральная поддержка были бесценны. На подаренной мне своей первой монографии "Этнический состав и этносоциальная структура населения Петербурга" она надписала: "с надеждой в не очень далеком будущем получить в подарок Вашу книгу о евреях Петербурга". Ей пришлось ждать пять лет, пока это произошло. Важно отметить, что в упомянутой книге Юхневой была главка "Евреи". И не только "Евреи", а также "Немцы", "Поляки", "Финны", "Шведы". Изучать, даже упоминать роль этих иностранных меньшинств в развитии города было не принято. Писать же о евреям, не демонизируя их, было экстраординарно, считалось открытым вызовом. Но Н.В. делала не то, что было принято, а то, что считала нужным. Например, в 1986 году она приводила на наш семинар своих коллег и подруг. Так, Фаина Люшкевич познакомила нас с методами полевых этнографических исследований, а Галина Старовойтова рассказала о своих встречах с герами и субботниками в Азербайджане.
Я пишу эти строки в заснеженном Иерусалиме и вспоминаю наши с ней медленные прогулки после семинаров по зимнему Ленинграду, беседы на еврейские темы, в частности, о "еврейском вопросе" в СССР. То были очень откровенные разговоры. Меня поражало, насколько правильно, незашоренно она видит проблему. Н.В. же удручало, что ее интеллигентные еврейские друзья не интересуются историей и культурой своего народа, что они евреи только "по паспорту" и "по антисемитизму", почти утратившие национальное самосознание, в сущности "инвалиды пятой группы". Совсем иначе ощущали себя армяне, эстонцы, татары, издавна проживавшие в городе. "Если бы не вы, не ваш семинар, - как-то сказала она, - надежды вообще бы не было". Так ли это было на самом деле? Ведь именно еврейское движение в те годы было самым массовым в Ленинграде. Впрочем, относительно большинства еврейского населения города она была, конечно, права. Да и в самом движении было немало "попутчиков".
Наталия Васильевна была старше меня на двадцать лет. Это не мешало нашей дружбе. Единственной преградой, которую нам так и не удалось преодолеть из-за петербургских интеллигентских условностей, было общение на "Вы". Когда мы познакомились, ей было всего 53 года, на десять лет меньше, чем мне сейчас. Лучший возраст для ученого, когда знания и опыт уже накоплены, а сил еще много.
Наталия Васильевна с автором статьи на горе Скопус, декабрь 2006 г.
При всей своей увлеченности делом Наталия Васильевна никогда не забывала, что она женщина и должна максимально хорошо выглядеть. Помнится, я пришел навестить ее в больницу, где она перенесла операцию на вены. Уже тогда ей было трудно ходить. Мобильных телефонов не было, и предупредить о своем приходе я не мог. Увидев меня, Н.В. попросила подождать за дверью палаты, и вышла только после того, как привела в порядок лицо. А казалось бы, какой спрос с прооперированной больной? Она и свои фотографии для публикации отбирала очень тщательно.
Когда, перед отъездом в Израиль, я захотел составить список докладов, сделанных на семинаре, это удалось выполнить на основе записей, которые вела Н.В. Юхнева[6]; недостающее вспоминали все вместе. Заседаний оказалось больше ста, но некоторые доклады растянулись на два заседания, поэтому список содержал меньше ста пунктов.
Наша вынужденная конспирация привела к изолированности семинара от мировой науки. Не раз и не два в Ленинград приезжали крупные историки и ученые из-за границы, но об их визитах мы узнавали с запозданием, иногда спустя много лет. Кроме того, в "Нативе", израильском правительственном учреждении, осуществлявшем связь с советскими евреями, не были склонны поддерживать науку-иудаику в СССР. Поэтому мы блуждали в потемках, плохо представляя, какие темы лучше разработаны, какие хуже. Не знали мы и о существовании Центра по исследованию и документации восточно-европейского еврейства в Еврейском университете Иерусалима, даже не слышали о его весьма ценных для нас публикациях. В 1983 году в Ленинград и Москву для встречи с отказниками приезжал британский историк Мартин Гилберт. Гилберта мы бы тоже прозевали, если бы ни мои экскурсии, о которых он прослышал. Кроме Юхневой, нам почти не с кем было консультироваться.
Йом ха-Шоа
Скоро все привыкли к участию в семинаре Наталии Васильевны. Ее присутствие действовало благотворно и потому, что заставляло "экстремистов" среди нас следить за своей речью и не высказываться пренебрежительно "о гоях". Понимая ее особое положение, я не хотел, чтобы Наталия Васильевна "засвечивалась" на отказнических мероприятиях. Поэтому, когда на одном из весенних заседаний объявили о митинге на Еврейском кладбище в День памяти жертв Холокоста (Катастрофы) и героев сопротивления (Иом ха-Шоа ве-ха-Гевура - иврит), ее не позвали. Но она, не смотря на мое предупреждение, пригласила сама себя. И в первый же раз выступила, читала стихи Павло Тычины о его поклонении перед еврейским народом и принесенной им жертвой. Через два года она сочинила свой стих, посвященный нашим митингам:
"…Мы стоим у скромной могилы
И вспоминаем всех,
Кто погиб в Катастрофе войны.
Мы клянемся друг другу
Сохранить память о погибших,
О их жизни и смерти,
О их героизме,
И о том мире,
Который ушел вместе с ними.
….
Мы – это те, кто приходит
В Иом ха-Шоа
На еврейское кладбище в Ленинграде".
1986 г.[7]
Выступление на Йом ха-Шоа 1987 г.
Теперь Наталия Васильевна стала своей, полноправным членом отказнического сообщества. Мы приглашали ее на праздники и самодеятельные концерты, давали читать еврейский самиздат. Круг ее друзей и знакомых очень расширился. Наверное, Н.В., как этнографу, было безумно интересно впервые наблюдать еврейскую жизнь в Ленинграде на взлете, а не в агонии, видеть, как народ учит свой язык, поет на нем песни, возрождает традицию пуримшпилей, стремится познать свою историю и религию, чтит память павших. Конечно, даром ей это пройти не могло.
Йом ха-Шоа 1985. Фото Андрея Юхнева
Так и случилось. Когда моя книга "Евреи в Петербурге" вышла в самиздате, в Кунсткамеру пришли "комитетчики" и посоветовали Н.В. не общаться с националистически настроенными элементами. Они были уверены, что без ее помощи я бы не смог написать книгу. На нее попытались оказать давление как раз в тот момент, когда решался вопрос о ее докторском звании. Но и это не оттолкнуло Юхневу от нас. Ведь она делала не то, что ей говорили делать, а то, что считала нужным.
Расставание. Вести издалека
Большинство участников семинара намеревалось эмигрировать, как только отпустят. Так и вышло; почти все мы оставили Россию, кроме Н.В. Юхневой и прибившегося к нам пожилого отставного офицера Наума Немченко. Немченко не успел уехать, его убили в своей квартире уже после моего отъезда, в июне 1987 года[8]. Хотя преступники унесли с собой сберегательные книжки, многие из нас полагали, что подлинной причиной убийства было намерение ветерана войны выступить на московском митинге против антисемитизма. Он погиб с билетом на поезд в кармане.
Мы расстались с Наталией Васильевной 9-го мая 1987 года. Накануне была шумная отвальная, а назавтра я должен был лететь через Вену в Израиль, чтобы никогда больше, как тогда считалось, не вернуться в Россию. На прощание Н.В. вручила мне свое стихотворение об Иерусалиме. Там были строки:
"Скоро ты войдешь в него по праву.
Станет он и жизнью и судьбой.
Скоро ты сойдешь в него по трапу. –
Просто в город. Просто в город твой".
14-4-1987.
Она тяжело переживала наши отъезды.
"Проводила Давида, Игоря. Отъезды меня доконают".
"Вообще живу я по преимуществу чувствами, хотя многие этого не подозревают. Что, кроме чувств, связало меня с еврейским делом глубоко – бесповоротно – навсегда?"
Письмо от 21-7-1987.
23 июня 1988 г. она послала мне текст своего доклада "на очередных моих чтениях", того самого. Это было первое в Ленинграде публичное выступление научного работника против отморозков общества "Память", против антисемитизма. "Обращение к общественности" московских ученых во главе с Сергеем Лёзовым и Сергеем Тищенко опередило выступление Наталии Васильевны на неделю. И заметьте, какая бестактность! – Н.В. отстаивала определение сионизма как национально-освободительного движения еврейского народа, а не как "крайней разновидности расизма, ударного отряда империализма в "крестовом походе" против сил мира, демократии и социализма", как шельмовали сионизм ее, с позволения сказать, "коллеги"[9].
"…мой доклад на чтениях произвел впечатление бомбы. Были даже аплодисменты, что у нас совершенно не принято. А потом как плотину прорвало, начались вопросы, выступления, всего 18 человек (из них 3 еврея, если интересно это). Длилось это часа полтора (я предусмотрительно поставила свой доклад последним).
На следующий день после доклада собрались мы с несколькими энтузиастами и сочинили обращение к патриарху Пимену. Подписей собрали 40. Подписывали в последний, третий день чтений, люди уже были другие…[10]
Потом начались звонки, переговоры с прессой, но пока все в предварительной стадии. Одно мероприятие было реальное, но сорвалось. Сделали запись для ленинградского ТВ, трехминутное интервью, я и еще три человека. Должно было выйти в эфир в ночь с 11 на 12 июня, но не выпустили…"
Н.В. не считала "патриотизм" грязным словом. Она была патриоткой России, но не выносила тех, кто, за отсутствием других достоинств, кичился своей русскостью. Она не считала себя феминисткой, не требовала скидок на то, что она женщина. Просто всем наглядно показала, на что русская женщина способна.
Она шла не в ногу со временем, а опережая его, поэтому не удивительно, что не всё и не всегда получалось: ее интервью порой не транслировались телевидением, статьи не публиковались газетами или публиковались с большим опозданием, учрежденные с ее участием организации не регистрировались.
"Миша, как вас здесь не хватает сейчас! Очень всё бурно идет. Для дела Вы могли бы быть очень полезны. И просто так я вспоминала, что вы три года ходили на мои чтения, а вот на таком важном выступлении Вас нет".
В письме была и просьба: "Миша, нужны книги, которые выходят о евреях СССР. Пожалуйста, постарайтесь как-то прислать". И я старался.
И далее, в том же письме:
"Здесь многое изменилось, и в моем положении тоже. Популярность, "слава" – все меня знают, в Ленинграде, Москве, Прибалтике, все чего-то от меня хотят, звонят, приходят… А тепла стало меньше. Суета и политика заменили личные симпатии и дружбу. Так оно и лучше, к этому ведь и стремились – к массовости, к широте: из квартир – в залы, на площади. А сердцу чего-то не достает. Теперь мои "поклонники" могут уехать, не попрощавшись; раньше это было невозможно".
23-06-1988.
А мы постепенно устраивались, обживались в Израиле. Пятеро из нас под влиянием семинаров превратились в профессиональных гуманитариев. Я защитил диссертацию и начал преподавать историю русского еврейства в Еврейском университете. Моя книга "Евреи Ленинграда 1917-1939, национальная жизнь и советизация", написанная на основе диссертации, в 2000-м году была награждена Анциферовской премией как лучшее зарубежное исследование о Петербурге. Предисловие к книге и рекомендацию на премию писала Наталия Васильевна. Думаю, какое-то влияние наш семинар оказал и на более молодое поколение выходцев из Ленинграда, ставших еврейскими историками в Израиле.
Постсоветская действительность
В годы "беспредела" выяснилось, что быть специалистом по межнациональным отношениям совсем не безопасно. Галину Старовойтову, ушедшую в политику, убили. Застрелили и другого коллегу Наталии Васильевны – Николая Михайловича Гиренко. Ей самой неоднократно угрожали расправой.
Перестройка давно закончилась. Еврейских активистов-энтузиастов в России сменили прагматики, которые нашли общий язык с властями и интегрировались в истеблишмент. На Преображенском кладбище перестали собираться в Йом ха-Шоа. Митинги перевели в Пушкин, где установили скульптуру В.А. Сидура "Формула скорби". Новому поколению нужны были свои собственные традиции.
Наталия Васильевна со своей семьей
Финансированием и должностями Н.В. никому помочь не могла, поэтому только сначала удивлялась, почему вчерашние адепты не приходят и не участвуют в организуемых ею конференциях, почему обещают что-то, но не делают. Потом привыкла, осталась с самыми верными. Посещавшие Петербург бывшие товарищи по борьбе теперь не всегда навещали Н.В.; ведь и ехать было далеко – аж в Стрельну. Телефон тоже реже звонил.
Последней инициативой Наталии Васильевны стала попытка создания общества дружбы "Санкт-Петербург – Израиль". Для этого она трижды проводила конференции об Израиле в Кунсткамере, ездила в Израиль, выступала в Русской библиотеке Иерусалима, искала и находила единомышленников, публиковала сборники. В одном из сборников нашлось место для воспоминаний моей бабушки о жизни в местечке, которые Н.В. впервые ввела в научный оборот[11]. В своих многочисленных выступлениях она говорила о существовании новой субэтнической (или этнолингвистической) группы – русских евреев, разбросанной по трем материкам, но сохранившей русский язык и особую ментальность[12]. В борьбе за сохранение русского языка и культуры в Израиле ощущалось стремление Н.В. удержать связь с уехавшими друзьями.
В своей деятельности по созданию общества дружбы Наталия Васильевна не учла, что официально дружить на международном уровне, тем более с Израилем, можно только тем, кому положено. И никакой самодеятельности, даже в постсоветской России тут не допускается. Так и получилось, в конце концов, новое общество возглавил "свой человек". Но Наталия Васильевна отказывалась считаться с данностью, как будто не замечала очевидного, сражалась до конца. Ведь она любила Израиль, была его настоящим другом. Ведь она делала не то, что гарантирует успех, а то, что считала нужным.
В Кейсарии 2007 г.
Между тем возраст давал себя знать. Н.В. слабела, передвигалась с огромным трудом, а потом и совсем слегла. Прикованная к постели, страдающая от того, что нуждается в посторонней помощи, она напоминала умирающего льва. Ее дети делали для нее все, что могли. На прощание с нею пришли немногие, всего несколько десятков человек из тысяч, которые ее знали.
Декабрь 2013 г. Иерусалим.
Главные книги Н.В. Юхневой:
1. Крупянская В.Ю., Будина О.Р., Полищук Н.С., Юхнева Н.В. Культура и быт горняков и металлургов Нижнего Тагила (1917-1970). Москва, "Наука", 1974.
2. Н.В. Юхнева. Этнический состав и этносоциальная структура населения Петербурга. Вторая половина XIX – начало XX века. Ленинград, "Наука", 1984.
3. Петербург и губерния. Историко-этнографические исследования. Составитель и ответственный редактор – Н.В. Юхнева. Ленинград, "Наука", 1989.
4. Многонациональный Петербург. История. Религия. Народы. Ответственный редактор – Н.В. Юхнева. Санкт-Петербург, "Искусство", 2002.
5. Н.В. Юхнева. Евреи в Петербурге, серия "Северная столица в старых открытках", Jews in Petersburg. The Northern Capital in Old Picture Postcards, bilingual. Санкт-Петербург, "Сатис", 2003.
6. Этнография Петербурга-Ленинграда. Тридцать лет изучения. 1974-2004. Составитель и ответственный редактор – Н.В. Юхнева. Санкт-Петербург, МАЭ РАН, 2004.
7. Юхнева Н.В. Статьи разных лет. Санкт-Петербург: МАЭ РАН, 2005.
8. Н.В. Юхнева. Двадцать лет тому назад в Ленинграде, 1988 г. Ученые Института этнографии против ксенофобии и антисемитизма. Документальное повествование. Санкт-Петербург, "Наука", 2008.
9. Юхнева Н.В. Израиль: материалы экспедиций и командировок. Вып. 1. - Санкт-Петербург: МАЭ РАН, 2010.
10. Юхнева Н.В. URBI ET ORBI. Публицистика 2004-2008 годов. Статьи, эссе, выступления, воспоминания.- Санкт-Петербург: "Европейский Дом", 2011.
Примечания
[1] Н.В. Юхнева, "О себе. Научная биография", Статьи разных лет, СПб, 2005, с. 5-7
[2] Н.В. Юхнева. "Минувшее проходит предо мною", Нева, №4, 2006. http://magazines.russ.ru/neva/2006/4/uh11.html
[3] См.: Евгений Леин, Забыть… нельзя! Борьба отказников 1980-х за репатриацию в Израиль. Иерусалим, 2006.
[4] Подробно о ЛЕА см.: М. Бейзер, "Еврейский самиздат в Ленинграде в 1980-х годах. Ленинградский еврейский альманах", Российский сионизм: история и культура. Редакторы: О. Будницкий, Р. Капланов, А. Локшин, В. Мочалова, Д. Рубина. Москва, 2002, с. 292-299; "ЛЕА (Ленинградский еврейский альманах)", В.Э. Долинин, Б.И. Иванов, Б.В. Останин, Д.Я. Северюгин. Самиздат Ленинграда. Литературная энциклопедия. Под. Общ. Ред. Д.Я. Северюхина. Москва, НЛО, 2003. с. 417-418; Arkadi Zeltser, "Leningradskii evreiskii al'manakh," The YIVO Encyclopedia of Jews in Eastern Europe, Editor-in-Chief Gershon David Hundert. Yale University Press, New Haven & London, 2008. Vol. 1, p. 1013. См. также: "Интервью с Семеном Фрумкиным", Интервью взял Аба Таратута 28 апреля 2004 года. http://www.angelfire.com/sc3/soviet_jews_exodus/Interview_s/InterviewSemFrumkin.shtml ;
[5] Подробно об инциденте в Географическом обществе см. Н.В. Юхнева. "Минувшее проходит предо мною", Нева, №4, 2006. http://magazines.russ.ru/neva/2006/4/uh11.html
[6] Н.В. Юхнева. "Минувшее проходит предо мною", Нева, №4, 2006. http://magazines.russ.ru/neva/2006/4/uh11.html
[7] Здесь и далее цитаты по письмам Н.В. Юхневой М. Бейзеру. Личный архив Бейзера.
[8] О Немченко см.: А. Шейнин. "Я зажгу вечу", Народ и земля, №7, 1988, с.135-139.
[9] См., например, предисловие доктора исторических наук П.Ф. Метельникова к зловонной книге А.З. Романенко О классовой сущности сионизма, вышедшей в 1986 году в Лениздате под редакцией самого Метельникова и с благословения трех докторов наук А. К. Белых, А.Н. Шмелева и В.Ф. Рябова.
[10] Доклад Н.В. Юхневой, тексты выступлений и принятых документов см.: Н.В. Юхнева. Двадцать лет тому назад в Ленинграде, 1988 г. Ученые Института этнографии против ксенофобии и антисемитизма. Документальное повествование. Санкт-Петербург, "Наука", 2008. С. 8-35.
[11] См.: Доба-Мэра Медведева (Гуревич). "Дневник моих прожитых дней (воспоминания)". В сборнике Н.В. Юхнева, Израиль. Материалы экспедиций и командировок. СПб, 2010, с. 93-215.
[12] Н.В. Юхнева, "О судьбе русского языка в Израиле", Материалы экспедиций и командировок. СПб, 2010, с. 56-60.
Фото из семейных архивов Юхневых и автора.
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #1(171) январь 2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=171
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer1/Bejzer1.php
