Григорий Марк – поэт, прозаик, драматург. Родился в 1940 году в Ленинграде. Автор четырех книг стихов и трех книг прозы. Живет в Бостоне.
* * *
Поздно ночью вошел
в незнакомый поселок.
Вдоль морщинистой речки
тянулись дома.
Теплый ветер метался,
по крышам гремя.
И качался, как маятник,
лунный осколок
зацепившись за тучу.
В поселке творилось
что-то странное очень.
Из стен сотни глаз,
непрерывно за мною,
следили сейчас,
набухая свеченьем.
Блестящая гнилость
их сведенных зрачков
освещала дорогу.
Моя тень то понуро
плелась позади,
то вперед забегала
и, встав на пути,
суетливо кривлялась,
как будто тревога
тоже ей овладела.
Качался от ветра,
весь обернутый в черный,
искрящийся шелк,
лунный луч. Но поселок,
которым я шел,
был уже за границею
этого света.
* * *
Поздно ночью в субботу – процессия туш.
Уносящие пенье во тьму под землей
незнакомы друг с другом. Под чавканье луж
круг за кругом по ветке идут кольцевой.
Хлопья света – несметное кружево душ –
им навстречу со свистом летят. За хвостом
голосящей колонны искрится туннель
чешуею мозаик. Заносит метель
мускулистых рабочих, спортсменок с веслом
и колхозниц дородных... а мы всё идем.
В СУДЕ
Соитие ревнителей юстиций,
неистовых юристов при Законе
в прологе многоактной мелодрамы,
где жилистые юркие истицы
кого-то обличают исступленно,
стучат в сухие груди кулаками.
И маленькое, злое эхо бьется,
полощутся трепещущие флаги.
Истицы обвиняют. В каждой фразе
испуганные истины-уродцы
под слабое шуршание бумаги
рождаются из криков, чтобы сразу
свидетелями стать и деловито
дыханье испустить через минуту,
ни слова не промолвив перед смертью,
а служащие в форме ядовитой
по желтым коридорам унесут их
в огромных запечатанных конвертах.
И люди-судьи в черных балахонах
с зияющими лицами устало
творят несправедливость в душных залах,
выносят приговоры обвиненным,
вину распределяя как попало...
Я вытащен стоять перед Законом.
Истица сумасшедшая, в экстазе
захлебываясь, требует расплаты
за все, что мной не сделано на свете.
Я медленно озвучиваю фразы
наемного суфлера-адвоката.
Ответчик я. Мне нечего ответить.
ПРЕСУЩЕСТВЛЕНИЕ ЛЕКАРЯ.
Откроется дверца ночью
на небе, и воздух лучистый
ворвется в мой дом. Воочью
увижу его. Со свистом
тьма ночи в лицо сгустится.
Зрачков воспаленные блюдца
зажгутся в запавших глазницах,
танцующим светом нальются,
всплывая со дна глазного.
И в них отразятся звезды.
Ресницы тупые сурово
проколют светящийся воздух,
проступит потухший окурок
в губах, поползет, к подбородку...
И лекарь с усмешкой хмурой
достанет свой голос из глотки.
Иглою из слов раскаленных
вонзится мне голосом в спину.
И вытечет сдавленным стоном
боль левой моей половины.
* * *
...и страшно признаться:
все чаще молчу в темноту,
язык мой телесный –
кусок побелевшего мяса,
при каждом дыханьи
трусливо дрожащий во рту, –
чужие слова
говорит за меня безучастно...
...облеплены густо,
как бирками для идиотов,
названьями вещи,
язык произносит их вслух,
в ответ мне читает
другие названия кто-то,
болит голова –
видно, мозг от молчанья разбух...
