***
Войди в молчанье между слов,
и сам притихни, словно мышь,
коснись неявленных основ,
дыханье истины услышь!
Поэта стих – колодца сруб,
внизу же – глубина и тьма.
И шёпот, что сорвался с губ –
ужели истина сама?
И нужно нам пускаться в путь,
и на колодец набрести,
и чистой влаги зачерпнуть,
и удержать её в горсти.
***
Я человек эпохи постмодерна.
Но почему в душе моей так скверно?
Как будто бы в ней вырубили сквер,
и мир уже непоправимо сер.
Где жизнь, покачивавшая ветвями
и тихо шелестевшая листвой?
Одни громады города – над нами
да шума неумолчного прибой.
Моя душа – как город, многолюдна,
И в ней не умолкает болтовня.
Но я прошу её: хоть это трудно,
услышь не телевизор, а меня!
Моя душа – компьютер персональный.
Она – в Нью-Йорке, в Лондоне – везде.
Ей отчего-то очень нужен дальний.
А ближний – словно на другой звезде.
И время мчится, но идёт по кругу.
И если я кого-нибудь люблю,
то встреча превращается в разлуку,
а сумма встреч-разлук равна нулю.
Я – человек эпохи постмодерна.
Но что же означает это «пост»?
Мы, люди, уподобились наверно
собаке, что кружась, свой ловит хвост.
И мы кружим (зачем – не знаем сами!)
Ум – изворотлив, Бог же – замолчал.
…А нужно бы свести концы с концами,
но так, чтоб вновь суметь достичь начал.
***
О чём вы все поёте одичало,
певцы конца? А я – певец начала.
Любой, кто предал прошлое – мертвец.
Ведь там, в начале самом, – мать, отец,
земля, что несмышлёнышей держала,
весь мир, что в колыбели нас качал,
всё то, что, с нами жило и дышало,
чему и ты всей жизнью отвечал.
И если ты живой, то жизни – мало.
И – в подлинности Слова и Лица –
началам верь. И начинай сначала.
Всё ново. Всё впервые. Нет конца….
***
Этот мастер скрипичный – совсем слепой,
ну а тот – всегда во хмелю.
Я же скрипку упрашиваю: запой,
потому что тебя я люблю.
Пой! Пусть мастер скрипичный пьян.
Пой! Пусть мастер скрипичный слеп.
Ибо ищут друг друга инь и ян,
и в руках у них – сеть судеб.
Это музыка – ловит души, как сеть,
отпускает на волю, поймав.
Только если ты не умеешь петь,
ты чужой средь небес и трав.
А со скрипкою ты – кузнечику брат,
да и птица тебе – сестра.
Мастер, дай моей скрипке лад,
потрудись, не спи до утра.
И потом ты услышишь такую трель!
(Я любовь свою – не таю.)
Что твой хмель? Ибо вот – божественный хмель:
благодарный гимн бытию.
***
Кто человек? Он некто – иль никто?
Он снял свою личину, как пальто,
и вот на месте глаз его и рта –
клокочущая жаждой пустота.
Как знать, кто вправду жив, кто – паразит?
На нём пиджак. Под пиджаком – сквозит.
И этот ветер, ветер ледяной –
страшней чумы – над нами, над страной.
***
Каково жить в городе Хакосима,
в непосредственной близости от вулкана?
Над вулканом – облако пепла и дыма,
ну а пепел, известно – не божья манна.
Вероятно, нет ничего мертвее.
И мир не мил, да и свет – не светел.
Пойдёшь левее или правее –
везде на улицах пыль и пепел.
Вот метафора жизни в крупных
городах. Работали люди, жили,
но от хороших и от преступных
дел – остается горсточка пыли.
Пыль да пепел. Мельчайшие части
жизни, бессмысленной и отпетой.
Это останки чужого счастья –
столбиком пыли в лучике света.
Может, когда мы ссоримся, спорим,
пьём, когда нам хорошо или тошно -
кто-то глядит осуждающим взором
из сердцевины пылинки ничтожной.
Как-то иначе жить бы под взглядом
мёртвых. Безмерна наша беспечность.
…Пепел да пыль. Смерть присутствует рядом.
Слово забыто какое-то. Вечность?
***
Ту тишину, что словно из пустыни,
что первозданна, как вода, песок,
нести в себе, как молоко в кувшине.
Она не лжёт, и в ней – всего исток.
Слова скрывают наше одичанье,
в них только звуки – без корней, основ.
Но обними любимую в молчанье, –
и, может быть, ты всё поймёшь без слов.
Безумный бег – на миг останови!
Чтоб всё умолкло, чтоб уснуло лихо.
…И станет в шумном мире – тихо-тихо.
И вдруг поймёшь, как мало в нём любви.
***
Ах, если б жизнь была из тех задач
в учебнике! Но точного ответа
мы не найдём. И сумма всех удач
на жизни смысл не проливает света.
Собой ли был ты честно в бытии,
иль общего был выразитель мненья,
произнося слова как бы свои,
и всё ж не без труда давя сомненья?
А нужно бы сложить судьбу как дом,
кладя по кирпичу-поступку в стену,
о тех заботясь, кто придёт потом,
кто непременно нам придёт на смену.
Жить, не противясь суетной минуте,
бездумно жить, не хмуря даже лба?
Иль смысл искать, дойдя до самой сути?
Суть, в жизни воплощённая: судьба.
***
Такой хороший человек –
стесняется себя.
Он в книгах роется весь век,
листочки теребя…
Он в тишине оглох, ослеп.
В своей норе, как крот.
В его руках – духовный хлеб,
но кто его возьмёт?
Ах, старая игра в «замри»…
Нет, из последних сил –
твори, присутствуй, говори,
вплоть до разрыва жил.
Картину – покажи слепым,
и – голосом сухим
(пусть кажется – не нужно им),
стихи – тверди глухим.
***
Не смыкай же очей. Пусть без сна воспаляются веки.
В строки книг ты глядишь – или в тот между строчек зазор,
в промежуток пустой? В нём мечта о свободе, побеге.
И догадка мелькнёт: о, сколь многое в буднях – лишь вздор!
Жизнь летит – ибо вольная птица. А мы не успели
с ней побыть в небесах, и на мир поглядеть с высоты.
Мы и жить не успели – а ведь были, как будто, у цели,
да, почти что у цели. Мы чем-то владели. А руки – пусты.
…Лишь усилием духа – все вещи раздвинуть, что тесно
обступили, что нас, обманув, заманили в свой круг.
А в пространстве свободы – след истины, что неизвестна.
Только след. Иль отставший, неясно тревожащий звук.
Но мы живы, мы люди, покуда нам чудится что-то.
И хотя бы во сне – вдруг ладонь превращаем в крыло.
И живём позабытою истиною полёта,
лишь за воздух держась – притяженью земному назло.
***
Асе
Эта жизнь – плохо сшита,
плохо скроена – да?
Но куда – без души-то…
А с душою – куда?
Вот вопрос на засыпку:
жизнь тащить на горбу?
Иль с душой, как со скрипкой –
в гомон, в давку, в толпу?
И поднять над собою,
над судьбой и бедой,
над заботой земною
свой смычок власяной.
Средь вселенского гама,
шума, шороха шин –
хоть простейшая гамма,
знак упорства души.
Это некий порядок,
это жизнь, что чиста,
что из детских тетрадок,
чётких линий листа.
Жизни строй – с нотным станом –
разменять на гроши?
Ах, с душою – куда нам…
Но куда – без души?
