***
Бессонница открыла мне глаза
и, оглядевшись,
ясно вижу –
как сломан стул,
как еле жив диван
и сталью стонущей унижен…
Как щепки в море –
суть овеществление трагедий,
они торопятся поведать,
каких стихий был злой разгул,
каких страстей здесь ветер дул,
и суд каким числом проведен…
***
Все та же перепись,
ночь первородного черней греха,
на царстве Ирод.
В хлеве пастуха,
что держит стадо возле Вифлеема,
остановились странные евреи:
он – кряжист, выработан,
стар и, несомненно, – скряга,
она – девчушка с животом
под нос, бедняга,
и кто ему – дочь, внучка,
но никак уж не жена?!
Одета кое-как, босая,
но если взгляд она бросает,
то тонешь в удивлении зрачка,
доверчивость просторы раскрывает,
лишь обозначенные вскользь,
а лёгонький раскос,
а веера ресниц
на панораму зренья намекают.
***
Марина, Вы точно знаете уже…
Ах, горло узкое небытия прогрызши,
вкусили ль соли вожделенной –
той –
бессмертия крупицы?
Там ли – в безмерности –
искус инаковый нам мнится?
Помилуйте напыщенность мою –
не ведаю – ни –
«на каком» – в раю.
ни – в оппозиции –
бормочут –
я попытаюсь…
Так.
Короче.
Привык к чужим созвучиям язык –
тональности иной мелодия российской речи,
утеряны полутона.
Теперь:
скупее – жёстче – резче…
«Дискавери» – подменой
Арины Родионовны нам днесь,
А «млечный» – то – «гремуча смесь» –
особенно в провинции – вот здесь,
где музыка строки
из тишины глушизн…
Запаривает круто глянец жизни:
рекут рекламы без-дыханно,
но ударения, ребята, но акцент
олбанский при общении,
совсем как в анекдоте
про проценты…
О гордости, о славе, о любви…
Давно хочу я справиться у Вас
о времени, о синеве небес –
как там?
Ах, неужели – без?!
Простите, но толпа друзей, верней их тени,
что окружают,
на части разрывают,
сжимая круг теснее –
бессловесны –
я их намёков не пойму никак…
Строкой своею мне подайте знак,
ведь Вы продумывали всё
заранее
и в текстах…
***
Толпа друзей сужает круг тесней,
студёные фантомы их сбивают с толка –
не столько – вверх иль
вниз –
а чаще – на чей вкус
верней уход из жизни –
пра-вильней –
вольней…
Что раньше ставить –
право,
волю,
веру?
До Страшного Суда, увы, видения безмолвны,
кровавой взятки больше не берёт Аид…
А дальний круг – он жёстче,
рассудочней,
бездушнее и потому страшней,
что далее…
Что дальше? –
веки Вия…
Прости Литература и Россия
нам новояз и храмов новострой,
что возникают в прежнем месте –
у судьбы на повороте –
с учётом интересов всех вождей
от малых фирм
до тех, кто поважней.
Глядишь, и новый Русский Мир построим…
(Отсель мы в храм заходим строем
под неусыпным бдением
си-кю-ри-ти)…
Ах, Господи, мою мне дурь прости!
(Навеяло недавнее открытие…)
А вот как – жить,
как – умирать
и прав ли Эпикур?
Марина, не смущать же постсоветских кур,
махнувших от шеста да под епитрахиль
строкой об этикете
(как умирать нам стоит),
понятно, нынче стоит чересчур,
но дело в том – кто – ставит точку?
Лукавый бес ли,
лапа эскулапа,
Иль ангел тихий должен пролететь?
***
Взметнув батист сорочки
бутон доверил ветру запах…
Бесстыжи – непорочные –
их бытие без страха –
невинна детскость рая,
где нет почти запретов:
«что хочешь – то и делай,
но только вот не –
Это…»
Извилистою тропкою
змеится сквозь Эдем
исток границы робкой
между добром и тем,
что опускает ловко
и наречётся злом,
что будет перекручивать
судьбу шальным узлом…
Ах, белладонна, деточка,
беспутен мрак ночей –
ведь ты годишься всякому,
особо – для врачей!
***
Рука поставлена –
ей не сыграть иначе,
всё кончено…
Вот чётко обозначен свод
над всплеском звуков, судеб, вод,
вернее, всем, что льётся, что течёт
и обладает свойством длиться
до утлых уголков,
где Эхо девочка таится.
А вздох её откатит вспять
туда, откуда звук родится,
где возбужденью суждено продлиться
замерев,
как своду рук, что стали костенеть.
***
И пишутся стихи всё реже,
и чётче боль, суставов скрежет
при скрипе трущихся фонем,
когда евангелию вонмем,
и понимаешь, как изношен
загадочный утробы аппарат,
из шума звук, отцеживающий подряд
без мелкого намёка на нюансы –
синкоп резона в гласных танце
с ударной нотой бытия,
когда рокочет лития…
Лишь чуешь – вот сознание морщит,
как будто камушек бежит
почти не тронув смысла глади –
но ощущаешь, жив ты Бога ради,
что ждёт он, шанс даёт тебе –
весь долгий перечень грехов
на диком прошептать жаргоне.
