Продолжение. Начало в №9-10/2013 и сл.
Стратегия прямого действия
I
В 1918 году Бенито Муссолини исполнилось 35 лет. К середине четвертого десятка жизнь человека приобретает какие-то определенные черты - и он исключением из правил не оказался. Газета "Народ Италии", пришедшая было в упадок, с возвращением ее владельца стала подниматься в тиражах. В поправлении дел Муссолини помогали сами разные люди - кто по идейным соображениям, а кто и по чисто деловым. В эту последнюю категорию входил британский джентльмен, по имени Сэмюэл Хоар.
Человек он был неординарный.
Всего на три года старше, чем Муссолини, он в жизни преуспел куда больше. Муссолини, “...трибун итальянского национализма …”, в политике был всего лишь частным лицом.
А Сэмюэл Хоар попал в Парламент Великобритании еще в 1910, когда ему было всего 30 лет.
Но у Хоара был и другой, поистине уникальный опыт - он был разведчиком, сотрудником организации, известной в Англии как “MI-6” – “Military Intelligence, section 6”, или, в переводе на русский - “Военная Разведка, секция 6”.
В Англии она известна еще и как "Secret Intelligence Service (SIS)" - "Секретная Разведывательная Служба". Это была новая структура, ее в глубокой тайне создали только в 1909, в рамках преобразования всей военной и разведывательной системы Великобритании.
Тайна была настолько глубокой, что официально организация вообще не существовала.
Сэмюэл Хоар привлек внимание SIS в 1916 году - он с самого начала первой мировой войны служил в английской армии, прошел офицерские курсы, но на фронт по состоянию здоровья не попал и остался в Англии на штабной должности.
Штабистов вообще-то немало - но Хоар был выпускником Оксфорда, обладал блестящим интеллектом, как член парламента, прекрасно разбирался в политике, и вдобавок еще и говорил по-русски.
Это последнее обстоятельство решило дело - Сэмюэл Хоар в 1916 году был отправлен в Петербург, в качестве представителя Британии по связям с российской разведкой. Это была очень непростая работа - особенно потому, что в ней имелась и неофициальная часть. Под бременем военных неудач престиж династии Романовых пошатнулся, думская оппозиция становилась все смелее и смелее - и в интересах Великобритании было установление конфиденциальных связей и в этих кругах. Сэмюэл Хоар преуспел в своей миссии в обоих ее частях - и официальной, и неофициальной.
Он знал очень многое, что не попадало на страницы газет, и смог, например, сообщить на родину такие детали убийства Распутина, что даже извинился перед своим начальством за их сенсационность, прибавив в конце донесения:
"Я, право же, не имел в виду писать в стиле "Дэйли Мэйл".
Ну, что касается “Дэйли Мэйл" - Ежедневной Почты " - то так называлась в ту пору довольно скандальная газета бульварного толка, а что касается стиля, то руководство не поставило своему сотруднику в вину сенсационные подробности, а уж скорее оценило точность и оперативность доставленной информации.
Во всяком случае, Сэмюэл Хоар был с повышением переведен из Петербурга в Италию, с задачей - сделать все возможное для того, чтобы "...удержать разваливающийся после Капоретто итальянский фронт...".
Италия в 1917 и в самом деле разваливалась на части.
В такой отчаянной ситуации надо было принимать меры самые что ни на есть экстраординарные - и Сэмюэл Хоар усмотрел некие возможности в финансировании итальянской прессы. В частности, он обнаружил Бенито Муссолини - пламенного публициста, горячие слова которого были обращены к народу Италии с призывом:
"...перенести все, но выполнить свой долг...".
Как показало в высшей степени объективное исследование, этот голос находил путь к сердцам итальянцев - и Сэмюэл Хоар взял на себя финансирование газеты “Il Popolo di Italia”, в размере 9 с половиной тысяч фунтов в неделю. Немалая сумма, на теперешние деньги примерно 600 тысяч долларов.
И это действительно помогло.
II
Получив такой солидный толчок, дела газеты пошли на лад. К концу 1918 Муссолини стал прилично зарабатывать. Разрыв с социализмом пошел на пользу его внешнему облику - теперь он регулярно брился, хорошо одевался и даже носил рубашки с крахмальным воротником. Как правило, ему их покупала синьора Маргарита Царфати - в свои сорок лет ей нравилось баловать любовника, даже если он в этом и не нуждался. В каком-то смысле это создавало еще одно звено в сложной цепочке отношений, которые их связывали.
Цепочка и вправду была сложной.
Если Маргарита Царфати состояла в законном браке, то семейное положение Бенито Муссолини выглядело довольно запутанным. Ида Дальзер в ноябре 1915 года родила ему ребенка, названного Бенито Альберто Муссолини. Считалось, что родители ребенка поженились в 1914, хотя документы, связанные с браком, так и не были найдены.
Однако в декабре 1915 Бенито Муссолини, счастливый отец новорожденного, посредством гражданской церемонии вступил в другой брак, на этот раз с Ракеле Гуиди, от связи с которой у него уже была дочь Эдда - а к 1918 она родила ему еще двух сыновей, Витторио и Бруно. Все это очень походило на двоеженство, и понять, какая из этих двух женщин была законной женой Бенито Муссолини, очень нелегко.
Может быть, этого не знал точно и он сам?
Во всяком случае, итальянская военная администрация рассудила дело в пользу Иды Дальзер, и пока он был в армии, регулярно выплачивала ей положенную военную пенсию.
А когда Муссолини был ранен, извещение об этом тоже послали именно ей.
В 1918-1919 личная жизнь Бенито Муссолини вертелась в некоей неопределенности - его два почти одновременных брака сочетались с деловым, идейным и любовном союзом с Маргаритой Царфати, да еще и с неким количеством случайно подвертывающихся связей.
Может быть, эта неопределенность вообще отражала нечто в его личности? Что-нибудь, связанное с отвержением всех и всяческих формальностей во имя прямого действия?
Будь это действие актом любви или актом политики - все равно?
Такая мысль приходит в голову, когда почитаешь текст выступлений Муссолини в марте 1919 года, на учредительном съезде в Милане новой организации, под названием “Итальянский союз борьбы” (итал. «Fasci italiani di combattimento»):
“...Мы позволим себе роскошь быть одновременно аристократами и демократами, революционерами и реакционерами, сторонниками легальной борьбы и нелегальной, и всё это в зависимости от места и обстоятельств, в которых нам придётся находиться и действовать…”.
Кстати, он отказывался признать свой союз фашистов партией, и считал его “...движением фронтовиков…”. Вообще фронтовиков - любых, правых или левых, католиков или антиклерикалов, вроде него самого. Муссолини, по-видимому, считал, что такая неопределенность даст "фашистам" дополнительные шансы. Целевой аудиторией для него были солдаты штурмовых отрядов, "ардитти" - они сами были склонны к стратегии прямого действия.
А действие это проявилось почти немедленно после съезда - 15 апреля 1919 года редакция и типография газеты "Аванти !" были разгромлены фашистами.
К выборам, намеченным на ноябрь 1919, Муссолини надеялся обеспечить им множество голосов.
III
Кто знает - может быть, у него это и получилось бы. Но в сентябре 1919 Габриэле д’Аннунцио провел свой рейд на Фиуме, и тем надолго приковал к себе внимание “...пламенных патриотов, готовых сражаться за величие Италии …” - тех самых людей, на которых рассчитывал Муссолини.
Он оказался в сложном положении.
С одной стороны, конкурировать с д’Аннунцио напрямую он не мог - они были людьми разного политического веса. С другой - отдавать без спора первое место в движении, которое он сам собирался возглавить, Муссолини тоже не хотел. И ему пришлось вести тонкую редакторскую линию: "Il Popolo di Italia” всячески воспевал отважных борцов Фиуме. А в частном письме Муссолини и вовсе провозглашал д’Аннунцио почетным президентом будущей Республики Италия.
С другой стороны, тот факт, что д’Аннунцио назвал Муссолини трусом за его отказ принять участие в экспедиции на Фиуме, был проигнорирован - обижаться в данный момент было не с руки.
Уж больно неудачно сложились для него ноябрьские выборы 1919.
Фашисты собрали в сорок раз меньше голосов, чем социалисты, в родном Предаппио не нашлось даже одного человека, который подал бы голос за фашистов, а вдобавок ко всему сразу выборов полиция предъявила им обвинения в создании тайных запасов оружия. Муссолини был арестован, вместе с еще целым рядом людей, собравшихся под знамя его движения - и все они были выпущены на свободу уже на следующий день.
Правительство решило “...не ссориться с фронтовиками…”.
Бенито Муссолини из всего происшедшего сделал определенные выводы. Во-первых, он решил, что выборы - штука ненадежная. Во-вторых - что насильственные действия не будут встречены применением серьезной полицейской силы. В-третьих, ему стало понятно, что надо использовать козырь, который есть у него в руках - газету "Народ Италии".
Муссолини был прекрасным журналистом.
Он мог написать статью за 20 минут - и она выходила у него уже в форме, готовой для печати. За логикой аргументов автор не гнался, главный упор делался на полемический напор и воздействие на чувства читателя, а вовсе не на его разум.
Что до чувств, то их хватало по обе стороны раздела на "левые" и "правые", и аргументы имелись у обеих сторон. Стоимость жизни в Италии по сравнению с 1913 взлетела вчетверо. В июне 1920 пало правительство, премьер-министром в пятый раз стал Джолитти - и первым делом он начал тушить социальный пожар.
В индустриальных центрах Италии, в Турине и в Милане, левые профсоюзы начали захваты фабрик. Делалось это с участием полумиллиона рабочих - и даже владелец ФИАТа (Fabbrica Italiana Automobili Torino), Джованни Аньелли, был вынужден принять некую форму рабочего контроля на своих предприятиях.
Правительство в целом встало на сторону рабочих.
Префект Милана получил инструкции, в которых ему предписывалось объяснить владельцам предприятий, что государство не прибегнет к силе только для того, чтобы спасти их деньги - с профсоюзами надо договариваться. Уроки того, что случилось в России в 1917-1918, заключались в том, что революции начинаются с конфронтации бастующих с полицией - следовательно, такого рода вещи надо предотвращать. Такая тактика увенчалась успехом - к концу сентября 1920 захваты заводов прекратились. Премьер имел все основания быть довольным - революцию слева он остановил. Но "люди собственности", оставленные им без защиты, решили, что если государство их не защищает, они должны сделать это сами.
Революция пришла справа.
***
Взлет
I
Классическая ленинская формула о революциях, которые случаются, когда “...верхи не могут, а низы не хотят …”, все-таки слишком проста. Жизнь совершенно не обязательно укладывается в такую простую бинарную форму, ибо и "верхи", и "низы" вовсе не монолитны.
"Революция справа" началась в Италии как реакция на "революцию слева", и ход ее можно рассмотреть на конкретном примере - жизни и карьере одного человека, по имени Итало Балбо.
Он родился в 1896 году, вырос очень патриотичным юношей, буквально бредил подвигами Гарибальди, и на войну в 1915 ушел добровольцем - ему было тогда всего 19. Итало Балбо служил в части альпийских стрелков в качестве кандидата в офицеры. Он был быстро произведен в лейтенанты, а в 1917 - опять добровольцем - переведен на курсы летчиков.
Балбо отправился к новому месту назначения 16 октября.
А через несколько дней после этого германско-австрийское наступление прорвало итальянский фронт под Капоретто. Тогда без всякого приказа Итало Балбо кинулся назад, в гущу сражения. Своего батальона он не нашел - тот был буквально уничтожен - но Балбо примкнул к другой части, в качестве лейтенанта возглавил ударный взвод, и сражался так, что к концу кампании получил три медали за доблесть и чин капитана.
В 1918 Балбо демобилизовался, вернулся в университет, и окончил его с двумя степенями сразу - в юриспруденции, и в так называемых "социальных науках". Предметом его изучения было взаимодействие индивидуального человека с обществом на примере борьбы за объединение Италии.
И это изучение очень скоро ему пришлось продолжить на практике.
Еще в университете Итало Балбо очень удачно женился. Он оказался избранником девушки из богатой аристократической семьи, у которой были земельные владения вокруг Феррары. И когда в этом регионе начались "... аграрные беспорядки ...", они не приняли форму поджога поместий в основном благодаря ему. У такого человека, как Итало Балбо, размышление переходит в действие просто моментально - а уж начав действовать, он действует до конца.
Сообразив, что на полицию полагаться нечего, Балбо организовал собственные "... команды поддержания порядка...". Команда на итальянском называется “Squadra” - "сквадра" - и "сквадристы" Балбо оказались чем-то вроде местной полицейской службы, да еще и не стесненной законом.
Что интересно - кадрами ему служили вовсе не обязательно люди вроде него самого, выходца из более или менее богатой семьи. К "сквадристам" часто присоединялись владельцы небольших участков земли, типа Алессандро Муссолини, отца Бенито. Подъем сельских профсоюзов поденщиков им очень не понравился - а на руку они были скоры, и, так сказать, инстинктивно склонялись к “...стратегии прямого действия…”. Таких умных слов, они, конечно, не знали - но все, что было нужно - это вождь и организация. 25-летний Итало Балбо предоставил им и то, и другое.
Оставалось понять, на кого будет ориентироваться он сам.
II
Политическая ситуация в Италии того времени была запутана так, что дальше некуда. Правительство Джолитти пыталось не только погасить пожары, возникающие внутри страны, но и как-то уладить международные кризисы вокруг нее - и первым из них оказался скандальный случай с Фиуме.
В конце концов в городке Рапалло, под Генуей, была достигнута договоренность между Италией и новым "славянским королевством" - Королевством Сербов, Хорватов и Словенцев, сокращенно КСХС). Стороны определились с границей, условились, что Триест останется итальянским, основная часть восточное побережья Адриатики будет славянской - а Фиуме признается вольным городом, как бы государством, соединенным с собственно Италией узкой полоской суши.
Габриэле д’Аннунцио это соглашение не признал.
Он заявил, что будет отстаивать Фиуме до конца, с лозунгом "Фиуме или смерть" - а когда правительство Джилотти попыталось его урезонить, объявил Италии войну.
Трудно сказать, на что он рассчитывал.
Скорее всего, на отказ армии и полиции выполнить приказ об очищении Фиуме - но приказ был выполнен. В ходе так называемого "Кровавого Рождества" 1920 года в городе было убито 3-4 дюжины людей, в основном из числа сторонников д’Аннунцио, почему-то решивших, что их вождь и вправду готов сражаться - и затянувшееся представление оперетты "Фиуме" закончилось.
Д’Аннунцио остался жив - правда, заявил, что никогда не утешится.
Его не бросили в темницу, как он предрекал, и вообще особо не преследовали - но бесславный конец его предприятия вычеркнул имя д’Аннунцио из числа серьезных кандидатов на роль объединителя фашистского движения.
Почти немедленно оказалось очевидным, что есть другой кандидат, посерьезнее, и зовут его Бенито Муссолини. На предстоящих в мае 1921 года выборах Джолитти предполагал сколотить так называемый “национальный блок” - предстояло соперничать с социалистами, расколовшимися на коммунистов под водительством Антонио Грамши, и социалистов умеренных, но все равно опасных. У Национального Блока не хватало голосов для образования парламентского большинства.
Джолитти, многоопытный политик, уже в пятый раз исполнявший обязанности премьер-министра, решил добавить в этот блок новую фракцию.
С этой целью он обратился к Муссолини.
III
В итальянский язык где-то в самом конце 19-го века попало слово "рас" - высший военно-феодальный титул в Эфиопии. Дело тут было в том, что с 1890 года Италия сформировала свою первую колонию в Африке, Эритрею, а в 1895-м попыталась ее расширить за счет соседней Абиссинии.
И получилось нехорошо…
В 1896, как раз в том году, когда родился Итало Балбо, итальянская армия была разбита в сражении при Адуа. Это был своего рода рекорд - никогда еще европейская армия не терпела поражение в регулярном сражении с африканцами. И пришлось Италии признать независимость Абиссинии, и уплатить выкуп за возвращение нескольких тысяч пленных - в общем, унижения тогда итальянцы наелись досыта.
Но экзотическое словечко "рас" в итальянский язык все-таки попало.
Нечто похожее, собственно было и в русском - после кавказских походов Ермолова слова вроде "кунак" или "джигит" оседали в русском, в несколько ироничном значении "закадычный друг" и "лихой удалец". Так вот и "рас" осел в итальянском, и на русский с долей приближения его можно было перевести как "бугор", или "самая главная шишка".
Это определение хорошо подходило к Итало Балбо - в Ферраре он был "рас".
Но были и другие - например, в Кремоне. Его звали Роберто Фариначчи. и признавать главенство Балбо он совершенно не собирался. Имелись, наконец, и способные, энергичные люди, которые думали в том же направлении, что и "расы", но собственными "частными армиями" пока не обзавелись - и все они смотрели теперь на Милан, и на миланскую газету "Народ Италии", и на издателя этой газеты, Бенито Муссолини - и видели в нем лидера.
Он очень изменился за последние пару лет. Усилиями Маргариты Царфати он стал одеваться как джентльмен - а еще стал брать уроки фехтования и верховой езды. И даже сфотографировался разок на коне.
И объявил, что “...учится летать…”.
Это, по-видимому, была сознательная калька с Габриэле д’Аннунцио - летом 1920, еще до ликвидации "лирической диктатуры" в Фиуме, Муссолини написал ему, что полеты захватили его целиком, что необходимо уничтожить тиранию пространства, и что с этой целью он собирается принять участие в авиаперелете Рим-Токио.
Это - интересное заявление.
Тут как в малой капле воды видна смесь того, что потом станет фирменным рецептом Муссолини: и самореклама, и "облик героя", и подражание кому-то или чему-то, чем он искренне восхищается - скажем, полетом над Веной в 1918, проделанным Габриэле д’Аннунцио - ну, и объяснение того, почему он не может приехать к великому герою лично и появиться у него в Фиуме.
Занят - готовится лететь в Японию…
Русскоязычному читателю тут может послышаться и еще одна нота, совсем уж комическая – чем, собственно, авиаперелет “Рим-Токио” так уж отличается от автопробега “Москва-Васюки”?
Но роман Ильфа и Петрова еще не был написан, и по-русски Бенито Муссолини в любом случае не читал, и вообще, в 1921 году ему было не до литературы.
У него появились совсем другие перспективы...
IV
В мае 1921 года Муссолини стал членом парламента Италии, и не просто членом парламента, а главой целой фракции из 35 депутатов. Одним из депутатов, пришедших в парламент вместе с Муссолини, был его земляк, юрист из Имолы, городка примерно того же размера и значения, что Форли. Звали его Дино Гранди, он был еще очень молод, всего 26-и лет, и про текущую в Италии "... вооруженную классовую борьбу ..." знал не понаслышке. В 1920-м в Болонье были волнения по поводу избрания мэра - на выборах победил социалист, но патриоты итоговых результатов не признали, провели шествие по городу.
Дело дошло до стрельбы.
Дино Гранди попал в засаду, чудом остался жив - и теперь в парламенте стоял по правую руку от Муссолини, уверенный в том, что парламентскими спорами проблемы не решить.
Бенито Муссолини думал точно так же.
После волнений в Болонье, когда фашисты хоронили погибших там мучеников, он в ноябре 1920 высказался в том смысле, что “...партия социалистов - это русская армия, стоящая лагерем посередине Италии …”, и призвал всех благомыслящих итальянцев сплотиться вокруг фашистов - патриотических союзов фронтовиков.
В общем-то, нечто в этом духе и делалось без всяких призывов.
Фашистские "сквадры" в Тоскане снабжались оружием посредством местной полиции. А в Милане явившийся туда из провинции за инструкциями поклонник был в редакции "Народа Италии" встречен следующим образом: Бенито Муссолини времени на беседу с ним не нашел, но после двухминутного излияния преданности вручил посетителю записку с адресом, по которому и велел обратиться. Там тот получил два узелка с револьверами, и отбыл домой - под огромным впечатлением от “...чуда решимости и прямого действия…”.
В соответствии с предвыборными расчетами партий, входивших в Национальный Блок, фашисты стали действовать как “...вспомогательная полиция, не связанная законом…”. Но сплошь и рядом они взяли на себя полномочия и пошире, и встали не столько "вместе с полицией", сколько вместо полиции.
Национальный Блок, придуманный Джолитти, оказался столь хрупким, что развалился буквально накануне выборов. Партии, входившие в него, передрались между собой. Джолитти усидел в кресле премьера только до июля 1921, а премьером оказался И.Бономи, бывший социалист, позднее - министр в правительстве Джилотти. Он рассматривался как "промежуточный лидер", человек без особого личного авторитета. Одним из факторов падения Джолитти было то, что Муссолини здраво поглядел на положение - он отказался голосовать вместе с правительством.
Его "фракция фашистов" перешла в оппозицию.
***
Марш на Рим, 1922
I
По результатам выборов от 15 мая 1921 года в парламенте Италии оказалось 275 депутатов от Национального Блока. Поскольку социалисты получили 122 мандата, а коммунисты и вовсе всего лишь 16, то получалось, что "националисты" получали твердое большинство - если б только они не передрались между собой. В этом смысле фракция фашистов не была исключением из правил - разве что шла впереди прочих по интенсивности. Когда новый парламент собрался на свое первое заседание, фашисты выкинули из зала депутата-социалиста, обвинив его в дезертирстве во время войны.
Но что действительно ставило ее в особое положение, так это полная неопределенность самого термина - фашизм. Понятие было очень уж расплывчатым.
Фашизм - что это, собственно, такое?
Ну, в самых общих выражениях - фашизмом в то время именовалось всякое проявление бурного национального патриотизма - но в каждой провинции имелась своя собственная версия того, к чему же этот патриотизм следует приложить.
Скажем, в Тренто или в Триесте фашизмом называлось активное искоренение всего, что напоминало о недавнем правлении Австрии. Что, как ни странно, включало в себя подавление не только немецких, но и славянских союзов, и даже библиотек. Австрийские власти, как-никак, отличались терпимостью, и ко всем этническим "лоскутам" своей "лоскутной Империи" относились одинаково.
Однако Австро-Венгрия больше не существовала, а итальянские фашисты настаивали на введении полной итальянской идентичности.
Являлась ли требование такой идентичности фашизмом?
В какой-то степени ответить следовало положительно, но в долине реки По - скажем, в Ферраре, где действовал Итало Балбо - под фашизмом понималось вовсе не “...подавление славян…” - которым в Ферраре неоткуда было и взяться - а разгром левых профсоюзных организаций.
То же самое происходило и в Ареццо, и в Умбрии, и в Тоскане.
Тут дела напоминали скорее вялотекущую гражданскую войну - если с января по апрель 1921 в "беспорядках" было убито больше сотни человек, то с апреля по май, всего лишь за один месяц, к ним добавилось еще столько же - а счет раненых и покалеченных превышал эти цифры вчетверо.
В индустриальный городок Эмполи, неподалеку от Флоренции, 1-го марта 1921 было устроено вторжение фашистов. Ядром их отрядов стали суперпатриотически настроенные студенты, пополнившиеся множеством фронтовиков - и они разгромили в Эмполи все учреждения социалистической партии Италии, под лозунгом: “Убирайтесь, или вас похоронят!".
И вот на фоне всего этого Бенито Муссолини выступал в своей газете как человек, который может быть “...всем для всех …”, и говорил - с огромной энергией и решительностью - на дюжину ладов сразу.
Больше всего он упирал на то, что “...следует восстановить порядок на основе общенационального согласия…”. И говорил, что государственное регулирование экономики перешло все границы. Рычаги государства должны быть усилены в политике, но безусловно ослаблены в экономике - это не его компетенция.
То, что Муссолини говорил по поводу экономики, было буквально списано с программы либеральной партии, но не заботился о целостности мировоззрения - только о практике:
“…Италия - бедная страна, ей незачем втягиваться в войну классов. Она должна производить…”.
Социальные проблемы следует решать расширением производства. Земля действительно должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает - но движение в эту сторону должно быть достигнуто увеличением доступной крестьянам земли, и "... непременно в рамках закона ...". Это требование звучало несколько странно в устах лидера столь боевого движения, как фашизм - но, как уже и было сказано, Муссолини не смущали противоречия.
Антонио Грамши, глава итальянских коммунистов, говорил, что “…фашисты - обезьяны, и производят они не Историю, а поток новостей…”. Интересно, что примерно такой же точки зрения придерживался и мудрый старый Джолитти. Он говорил, что фашисты - как фейерверк. Они делают много шума, но позади себя не оставляют ничего, кроме легкого дыма.
Ну, он ошибался.
II
И Грамши, и Джилотти недооценили лидера нового движения. Муссолини не смущало то, что его фракция составляет всего лишь около 7% от депутатов парламента. Он считал, что это неважно. Главное - массовая поддержка фашизма. Его депутаты - "...аристократия действия...", и это они понесут знамя итальянского национализма, и станут организующим началом нового, истинно народного итальянского государства.
Ловкость движений при этом он проявлял такую, что ему позавидовал бы любой танцор.
21 июля в своей газете он вдруг заговорил о желательности национального примирения на базе перемирия с социалистами, а 24-го сообщил своим читателям, что присоединение к движению слишком многими используется как легкий путь к насилию и сведению личных счетов.
Такое заявление, конечно, совершенно поразило людей вроде Итало Балбо - но Муссолини принял во внимание факт вооруженного столкновения фашистов с полицией в городке Сарзано, и решил, что градус насилия надо бы поуменьшить.
Последователи Муссолини за ним не всегда поспевали, и именно потому, что пыл их был велик, а намерения - искренними и идущими от сердца.
В газете "Итальянская Жизнь" некто Маффео Пантелеоне выразил мысль, что Бенито Муссолини предал идеалы движения, отказался от священного крестового похода против большевизма, и, скорее всего, “...пал жертвой тлетворного еврейского влияния…”.
В свое время считалось, что это была персональная шпилька в адрес Муссолини - роль в его жизни Маргариты Царфати, богатой и образованной дамы из еврейской семьи, была более или менее известна. Но на выступление "... искреннего фашиста Пантелеоне ..." можно посмотреть и по-другому - это превосходная иллюстрация к тезису о том, что само по себе это движение не было оформлено как что-то определенное.
В его рядах видное место занимала Элиза Майер Риццоли, еще в 1911 году, во время войны в Ливии награжденная как руководитель итальянских медсестер, получившая еще одну правительственную награду после Великой Войны за организацию полевых госпиталей, и вступившая в ряды фашистов в январе 1920 года - это было отмечено в газете "Народ Италии" как успех движения.
Еще бы - лучшие люди страны вливались в его ряды.
А Элиза Майер Риццоли, дочь еврейского финансиста и венецианки из знатной патрицианской семьи, самим д’Аннунцио признававшаяся настоящим патриотом, истинным “...легионером новой Италии …” - куда поважнее какого-то там Пантелеоне.
Но Бенито Муссолини, право же, было не до мелких споров.
Он гремел на страницах "Народа Италии", требуя единства. Всякое деление на буржуазию и пролетариат есть ложный путь, уводящий страну в нескончаемые дебри классовой войны. Выбор между монархией и республикой следует оставить на будущее, сейчас он несвоевремен.
Преуменьшение роли Церкви - часть программы так называемых "левых фашистов" - следует ограничить, ибо "тело Церкви", католики, составляют 400 миллионов человек, живущих во всем мире, и этот факт следует принимать во внимание.
Да, Фиуме следует аннексировать, не обращая внимания на бывших союзников - их полезность для дела Италии уже истекла. Разгром старых Империй - Германской, Австрийской, Российской - открывает перед итальянской дипломатией хорошие перспективы, на их обломках можно поискать новых друзей.
Муссолини говорил, что фашизм в настоящий момент имеет короткую историю - он начинал ее отсчет с 1915, момента вступления Италии в войну - но еще не имеет твердой доктрины.
Ему подходит незашоренная широта взгляда на вещи.
Слово с делом в данном случае у Муссолини не разошлось - 2 августа 1921 года было подписано соглашение с “Confederazione Generale del Lavoro” – “Генеральной Конфедерацией Труда", главным социалистическим профсоюзом Италии. На следующий день в "Народе Италии" появилась статья Муссолини, в которой он назвал это соглашение историческим:
"...Нация должна быть поставлена выше фракций…".
III
Соглашение с социалистами вызвало бунт. На Муссолини напали люди повлиятельнее, чем Пантелеоне - в их числе оказался даже Дино Гранди. Собственно, уязвленным чувствовал себя всякий "рас" - важное решение оказалось принято их лидером единолично, без всяких консультаций с вождями фашистских групп на местах.
Гранди в итоге организовал их встречу в Болонье, и дело явно шло к осуждению Муссолини, когда тот “...хлопнул дверью…” - сложил с себя полномочия члена исполнительного комитета “Fascio Combattimento” - Союза Борьбы" - как официально называлось его движение.
Муссолини заявил, что не хочет больше терпеть возмутительное нарушение дисциплины и непослушание на местах, и отныне считает себя рядовым бойцом фашистского движения. Ход этот, хоть и был вынужденным, оказался очень удачным.
Есть такое понятие - харизма.
Согласно энциклопедии, определяется так:
”...Харизма (от др.-греч. — «милость, дар») — приписывание или признание за личностью набора таких свойств, черт и качеств, которые обеспечивают преклонение перед ней её последователей, их безоговорочное доверие и безусловную веру в её неограниченные возможности…”.
Так вот, в отношении харизмы в фашистской среде Муссолини в 1921 году не имел себе равных.
"Расы", объединившиеся, было, против него, выделить из своей среды другого лидера не сумели, начали ссориться друг с другом - и уже в ноябре 1921 он с триумфом вернулся назад.
В результате был достигнут широкий компромисс - движение фашистов становилось партией, с введением партийной дисциплины и определенного организационного аппарата. Муссолини признавался главой партии - но в обмен отменял свое решение о сближении с социалистами. На подиуме Бенито Муссолини и Итало Балбо публично обнялись - и единство было восстановлено.
Считалось, что это устранило разницу между "сельским" фашизмом - Балбо с его сквадристами, вливающими по литру касторки в глотки своим оппонентам - и "городским" фашизмом, практикуемым "миланской фракцией". Муссолини, ее бесспорный лидер, больше упирал на "... государственные вопросы высокого национального значения...".
В январе 1922 был запущен новый журнал "Gerarchia " - "Иерархия" - как раз с целью создать "... дискуссионную платформу для мыслящих фашистов ...". Его основателем и главным редактором числился Бенито Муссолини - но на самом деле все дела журнала вела Маргарита Царфати[3].
Как-никак, фашизм все-таки нуждался хоть в какой-то платформе, и Муссолини решил, что платформой станет "... жизненная сила нации ...". Это тоже было не очень-то ясно - но зато можно было порассуждать о том, что народное сознание единой Италии, пробудившееся в бедах и крови Великой Войны, должно обрести себе материальное воплощение, и воплощением станет патриотическое движение - фашизм.
И это настолько важно, что сейчас можно отвлечься от вопросов вроде того, чем будет Италия - монархией или республикой - а вот зато надо бы учредить “Consiglio Tecnico Nazionale” - “Национальный Технический Совет”, который будет заседать наравне с парламентом, и решать все практические вопросы.
А еще надо дать право голоса всем итальянцам, которые уехали было из страны искать лучшей доли. Ибо родина должна быть домом для всех ее сыновей, где бы они ни жили.
Весь этот возвышающий душу вздор шел параллельно с работой по укреплению организационного начала партии. Муссолини создал её национальный директорат, и ввел в него Джованни Маринелли, своего верного сторонника, которому он доверял даже свои личные финансовые дела.
Секретарем же был сделан Микеле Бьянки, на которого тоже можно было положиться. А впридачу к этому Муссолини назначил трех заместителей секретаря - что в сумме давало некий противовес и "расам" вроде Балбо, и самому Бьянки.
Taк, на всякий случай.
В конце концов, человеку, который одновременно готовит себе и крупную роль в существующей системе, и государственный переворот, следует быть осторожным. Возможности, что называется, возникали сами по себе. Правительство Бономи пало в начале 1922-го года.
26 февраля его заменил новый кабинет, сформированный Луиджи Факта.
IV
Уже в марте 1922-го Муссолини уехал заграницу, в свой первый в жизни "политический вояж" - ему надо было срочно ковать себе репутацию государственного деятеля с международным опытом. Он встретился с Вальтером Ратенау, новым министром иностранных дел Веймарской Республики. Это должно было продемонстрировать наличие у Муссолини некоей внешнеполитической программы:
“...Италии следует продемонстрировать миру, что она способна на многое…”.
На самом деле шла демонстрация способностей самого Муссолини к тому, чтобы оказаться приемлемой компромиссной фигурой для как можно большего числа политических групп Италии - и для этой цели годилось решительно все. Скажем, Бенито Муссолини без всяких колебаний мог обратиться к Оливетти, влиятельнейшему промышленнику в области итальянских "высоких технологий", поблагодарить за поддержку фашистского движения и за искренний патриотизм - и назвать его при этом "дуче".
Как говорит русская пословица - "... от слова не станется ...", да и слово-то еще не приобрело своего сакрального значения, это дело будущего.
С другой стороны, в июле 1922-го был сделан намек в сторону социалистов - косвенно признавалось, что и они при случае могут оказаться хорошими патриотами, и даже предполагалось, что акции сельского фашизма в духе неконтролируемых погромов редакций и библиотек хорошо бы поумерить.
Но, конечно, главные усилия сосредоточились на консервативной части политического спектра Италии. Муссолини говорил, что либерализм как система устарел, и отступает везде, даже в Англии.
А когда в начале августа 1922-го социалисты начали подготовку к всеобщей национальной забастовке, Муссолини сразу позабыл об их возможном патриотизме и провозгласил фашистов истинными защитниками закона и порядка. Ибо они “...не связывают себе руки формальностями и процедурами …”, и уже одним этом эффективнее, чем полиция.
Такого рода заявления должны были насторожить власти, что, собственно, и случилось. Правительство Луиджи Факта знало о подготовке переворота, но его министры так и не смогли решить, что же следует делать. Уже потом, когда все случилось, говорили, что состояние власти в Италии напоминало то, которое было в военном командовании Италии накануне Капоретто - какой-то полный паралич.
Все вроде бы было известно заранее, но ничего не предпринималось.
Как ни странно, на настроения сильно влияло то, что произошло в России в конце 1917 - забастовки вышедших из-под контроля профсоюзов. Как считалось в Италии, это и привело к падению всей системы и дикой резне Гражданской Войны. Ну, в Италии, в отличие от России образца 1917 года, армия не рассыпалась и сохранила дисциплину - но как-то она выглядела слабой гарантией установления порядка.
В общем, фашистов можно было рассматривать как “...необходимое меньшее зло…”.
24-го октября 1922 года партия собралась на национальный съезд, созванный в Неаполе. План переворота был сформулирован неделю назад, 16-ого октября. Балбо изо всех сил двигал его вперед, и говорил впоследствии, что это он подтолкнул Муссолини к решающему шагу. Трудно сказать - дела решались в разговорах наедине, и протоколы, конечно же, не велись.
Но, как бы то ни было, с речью перед собравшимися выступил именно Муссолини.
И сказал он следующее:
"...или нам передадут правление, или мы пойдем на Рим и сами возьмем власть. Мы возьмем за горло жалкий правящий класс…”.
Речь была опубликована во всех газетах - но Луиджи Факта чрезвычайного положения все-таки не объявил.
В известной степени - как бы расписался в правильности диагноза.
V
Настоящая суматоха началась только 28 октября, когда сквадристы начали занимать телефонные станции и правительственные учреждения в Милане, Кремоне и Ферраре. Было объявлено, что они идут на Рим. Короля известили о мятеже, попросили объявить чрезвычайное положение...
Он немедленно согласился.
Итальянская политическая система еще при Кавуре была создана с оглядкой на самый лучший образец успешного правления - на Англию. Как и в Великобритании, в Италии имелась конституционная монархия, со всемогущим парламентом и королем, который не правил, а только царствовал.
Имелось, правда, и важное отличие - войска присягали королю, и не в формальном смысле.
Королем Италии в 1922 году был Виктор Эммануил III. Человек он был маленький, причем во всех смыслах - маленький и ростом, и характером, и силой суждения. На роль конституционного монарха подходил как нельзя лучше.
Путч в тот момент, 28 октября 1922, висел на волоске - войска в Милане получили приказ действовать, Муссолини со своими сторонниками заперся в редакции "Народа Италии" - но осада не состоялась.
Король отменил свой приказ.
Вообще говоря, он пошел против мнения своего премьер-министра и всего его кабинета, и тем самым нарушил конституцию. Но не было у Виктора Эммануила уверенности в том, что Луиджи Факта совладает с ситуацией.
Королю шепнули, что сотни тысяч бойцов фашистских отрядов готовы к вооруженному восстанию. Это было неправдой - у лидеров мятежа было от силы 30 тысяч человек, слабо вооруженных и разбросанных по провинциям севера страны - но Виктор Эммануил не хотел никакого кровопролития, ни большого, ни малого.
Он предложил пост премьера Антонио Саландре, но тот не смог сформировать кабинет - не нашел достаточной поддержки. Тогда Саландра посоветовал королю назначить премьер-министром Муссолини. Утверждалось, что это был хитрый трюк с целью не допустить возвращения Джолитти. Трудно сказать, потому проверить это невозможно - дальше события пошли уже необратимо.
Король принял совет.
29 октября 1922-го года Бенито Муссолини стал 37-м по счету премьер-министром Италии.
Ему было тогда всего 39 лет.
(продолжение следует)
Напечатано в журнале «Семь искусств» #1(49) январь 2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=49
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer1/Tenenbaum1.php
